Текст книги "Те же и Скунс – 2"

Автор книги: Мария Семенова

Соавторы: Феликс Разумовский,Валерий Воскобойников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Когда она стащила с Пахаря тяжёлое «строевое» седло и расстегнула уздечку, конь вдруг вытянул морду, и тёплый нос без предупреждения ткнулся в Стаськину щёку. Опешившая девочка внезапно увидела совсем близко большой круглый глаз, мерцавший бездонной мудростью поколений. Глаз вообще-то был карий, но внутренние переливы и преломления света делали его таинственно-лиловым. Не сердись, выдохнули мягкие ноздри, и кожу защекотали длинные волоски на лошадиной губе. Не сердись! Чего в жизни не бывает. Ещё у нас всё получится. Ещё мы подружимся…

Мгновенно растаяв, Стаська чмокнула Пахаря в нос. И полезла в карман за морковкой.

Папы и дочки

Из Лисьего Носа в Парголово просто так не махнёшь. Сперва надо проехать в ту либо другую сторону по Приморскому шоссе, затем свернуть на дорожку, соединяющую его с основной выборгской трассой – и десятка через два километров выскочишь к посту ГАИ в Осиновой Роще. Конечно, если не упадёшь в канаву, не проткнёшь колесо и нигде не заблудишься.

Снегирёв посмотрел на часы и досадливо мотнул головой. Он предупредил Стаську, что задержится и непосредственно к концу занятия скорее всего не успеет.

Тем не менее он рассчитывал обернуться гораздо быстрее, чем оно получалось на деле.

Пока он ехал сюда, в небесах ещё витало какое-то подобие зари, но теперь чернота была уже полная. Народ радостно пёр с дальним светом, и на ближний при виде встречного переходила хорошо если половина. Зато спецтранс совершил трудовой подвиг и вылизал шоссе аж до самого асфальта, нагромоздив по обочинам фантастических размеров сугробы. Не иначе, хмыкнул про себя Алексей, кто-то из властей предержащих надумал расслабиться в загородной резиденции. Или новые русские, понастроившие себе у моря пятиэтажные особняки с лифтами, скинулись на расчистку дороги…

До Ольгина был всего лишь небольшой отрезок шоссе, позволявший разогнаться как следует. Снегирёв давил на газ, попеременно косясь на часы и на стрелку спидометра, и думал о Стаське, ожидавшей его в Парголове. Пообщавшись с ним и с его автомобилем, она стала на всём серьёзе делить машины на две неравные категории: «Нивы» – и все остальные. И решительно отказывалась понимать, на чём ещё люди ездят, когда на свете есть «Нивы».

Единственное исключение делалось ею для четыреста восьмых «Москвичей»… Это было святое.

Алексей улыбнулся и с надеждой подумал о том, что Стаськин тренер, может быть, слегка задержал смену, и она всё ещё вышагивает по манежу на тёплом, мохнатом от зимней шерсти коне. А если нет – значит, сидит в раздевалке у электрической печки и пьёт из термоса чай…

Увы, воображение упорно рисовало ему дочь стоящей в проезде возле сетчатых скрипучих ворот. И как она зябко топчется на ветру, пряча руки в карманы старенького пальтишка, и всё глядит в сторону шоссе – ждёт…

«Нива» с рёвом летела в направлении Ольгина.

На миг возникали и снова прятались в темноте джипы с отмороженным содержимым, стлались над обледенелым асфальтом таинственные «Мерседесы» и автобусы из ближайшего к Питеру зарубежья, похожие на океанские паромы – двухпалубные, при сортирах и видео. Глядя на сверкающие дорожные лайнеры, Снегирёв всякий раз вспоминал анекдот застойных времён. Решили, стало быть, специально для финнов, приезжающих сюда напиваться, построить отель. Роскошнейший, на все пять звёзд. Под названием – «Приют убогого чухонца»…

Возле таблички «ОЛЬГИНО», когда он уже сбрасывал скорость до разрешённых шестидесяти, мимо промелькнули в свете фар голосующие. Мужчина и девочка… Они были далеко не первые на снегирёвском маршруте – и наверняка далеко не последние. Останавливаться Алексей был совершенно не расположен и потому лишь «мазнул» по ним взглядом, не особо присматриваясь. Однако тренированное зрение мгновенно зафиксировало подробности.

Дядька в спортивной куртке-"аляске" обнимал скукожившуюся от холода пацанку двенадцати лет. И упрямо сигналил рукой проносившимся автомобилям, хотя, судя по выражению лица, надежду почти потерял. Оба – в лыжных ботинках и продуваемых ветром трикотажных штанах, рассчитанных на бодрую пробежку, а не на длительное стояние у шоссе. И где-то в темноте за их спинами блеснули боковые стёкла автомобиля, перечёркнутые прислонёнными лыжами…

Снегирёв затормозил и остановился, проскочив голосующих метров на двадцать. Когда он врубил задний ход, они побежали навстречу, неуклюже переставляя онемевшие от холода ноги. А поодаль и впрямь стояла «шестерка», чуть не до окон замурованная в плотный сугроб. Снегоуборочная техника потрудилась на совесть…

Алексей нажал кнопку, опуская стекло.

– До метро не подкинете?.. – Нос у мужчины был сопливый и сизый, а губы двигались с трудом.

– Ваша? – кивнул Снегирёв на «шестёрку». – Может, выдерну, сами доедете?

Делать крюк до метро ему нисколько не улыбалось. Как и оставлять бедолаг, уже поверивших в то, что их сейчас выручат.

Однако человек предполагает, а располагает всё-таки Бог.

– Да я… – вздохнул мужчина в «аляске». – Я тут пытался…

Снег вокруг «шестёрки» красноречиво свидетельствовал об упорных попытках хозяина вызволить заживо похороненный автомобиль. Сапёрной лопатки, правда, в хозяйстве не оказалось: папа с дочкой отважно топтали сугроб, раскидывали его руками в промокших варежках и, кажется, лыжами. Выбившись из сил, попробовали завести машину и вырваться из ловушки. Но двигатель глох, а потом настал момент, когда вместе с ним скончался и аккумулятор…

Дела, блин.

Снегирёв первым долгом загнал в салон «Нивы» полуживую от холода пацанку и запустил обогреватель на максимум, а девчонкиному родителю сунул в руки лопату – откапывайся, братан, заодно и согреешься! Сам же включил на «Ниве» предназначенный как раз для такого дела редуктор (Стаська именовала его «танковой тягой»), развернулся и начал штурмовать сугроб с другой стороны. Девчонка только ахала – сначала от испуга, потом – восторженно. «Нива» отступала на несколько метров, брала аккуратный разгон и таранила снежный откос, подбираясь к засыпанным «Жигулям».

– Хоро-о-ош!.. – закричал наконец хозяин «шестёрки». Мелькнула лопата, и в сугробе появился пролом. Взять машину «на галстук» было делом минутным. «Нива» слегка напряглась, с ворчанием заскребла лёд шипованными колёсами… и по багажнику «шестёрки» гулко брякнули свалившиеся лыжи. Первый метр взят!..

Тащить автострадальца пришлось достаточно долго. Впереди уже показался нужный Снегирёву поворот, когда двигатель «шестёрки» наконец вышел из комы и надрывно заревел прогоревшим глушителем. Алексей с облегчением затормозил и стал снимать буксирный конец. Кажется, дело близилось к счастливому завершению.

– Оксана! – Родитель определил отогревшуюся дочку в свою машину и вытащил кошелёк. – Ну вот как чувствовал, хорошо, сотню из дому захватил…

– Да ладно тебе, мужик… – Снегирёва неудержимо разобрал смех. Ему вспомнились цены, которые они с Аналитиком только что обсуждали. – Спрячь… Пригодится ещё…

Владелец «Жигулей» не стал навязывать ему то, что в его понимании являлось деньгами. Порылся в другом отделении кошелька – и вынул маленький бумажный прямоугольник:

– Держите. Мало ли что…

Вернулся за руль и с чудовищным грохотом укатил вперёд по шоссе. Девочка на прощание помахала Снегирёву рукой. Он помахал в ответ, свернул забитый снегом буксирный трос и поспешно влез обратно в машину. МАЙОР ИВАН АНАТОЛЬЕВИЧ КУЗНЕЦОВ, – гласила визитка. – ЗАМЕСТИТЕЛЬ НАЧАЛЬНИКА ГОРОДСКОГО ОТДЕЛЕНИЯ МРЭО. Адрес и телефон.

Снегирёв сунул визитку в бардачок и тронул «Ниву» с места. Ушёл в поворот, дождался границы населённого пункта – и полетел сломя голову, вырвавшись на оперативный простор.

Стаська топталась в проезде возле скрипучих ворот, обрамлявших въезд на конюшню. Пахарь, укрытый попоной, давно жевал в деннике своё сено, а по манежу ездила следующая смена. В ней занимались более продвинутые ученики. Из-под фонаря то и дело неслись таинственные слова – «принимание», «полуодержка», «рабочий галоп». Некоторое время Стаська торчала у края манежа, пытаясь вникнуть и разобраться, но скоро затосковала. С таким же успехом можно было разбирать интегральные уравнения, которые выводил на бумаге дядя Валера.

– Стасик, ты что? – заметив её, обернулся тренер.

Она набралась смелости и указала на всадницу в брезентовой штормовке, чей крупный гнедой конь бежал через манеж как бы боком, высоко и красиво поднимая передние ноги:

– Роман Романович, а это как называется?

– Принимание.

– А вы нас научите?

– Обязательно, – пообещал тренер.

– А когда?

Роман Романович улыбнулся.

– А смотря как у тебя дело двигаться будет. Нельзя сразу в университет, правильно? Сперва надо пройти начальную школу…

Это было понятно, и Стаська только спросила:

– А начальная школа..?

– Это когда ты будешь уверенно ездить галопом. Стаська кивнула и отошла, подавленная громадностью предстоявшей задачи. Галопом она ещё ни разу не ездила. Только вот так, как сегодня, – сугубо несанкционированным. Представить, чтобы она захотела ДОБРОВОЛЬНО повторить этот ужас…

Танечку, хозяйку вороного коня, увёз домой папа, подъехавший на большом серебристом автомобиле. В воротах автомобиль притормозил. Танечка сидела закутанная в пушистый клетчатый плед и держала в руке то ли персик, то ли абрикос… в любом случае, что-то немыслимо вкусное и большинству людей по определению недоступное. Она открыла окно и пригласила Стаську в машину.

– Спасибо, – поблагодарила Стаська. – За мной сейчас тоже приедут!

Ещё минут через пятнадцать ей начало казаться, что дядя Лёша не появится никогда. Стаська тёрла одну варежку о другую и прятала руки в карманы старенького пальтишка (имелось и новое, но не в нём же, действительно, на конюшню!). Наверное, Танечка уже подъезжала к своему дому. И рядом с ней за рулём сидел папа. А дома их обоих ждала, наверное, мама…

У Стаськи тоже был дом, и её тоже там ждали. Тётя Нина с дядей Валерой…

Далёкие огни машин, сновавших по Выборгскому шоссе, замерцали и подозрительно расплылись. Стаська шмыгнула носом, сняла очки и стала их протирать…

…И, конечно, упустила тот самый момент, которого так отчаянно дожидалась. Безо всякого предупреждения в лицо ударил яркий свет фар, а секунду спустя рядом скрипнули тормоза. В поле зрения возник грязный борт «Нивы». И сплошь облепленные снегом, точно у полярного вездехода, рога. Стаська не успела ни проморгаться, ни вытереть слезы, ни вернуть на место очки – открылась дверца, и знакомые руки втянули её в кабину, в уют и надёжное, изгоняющее все печали тепло.

– Стаська! – сказал Снегирёв. – Совесть у тебя есть? Ты что, серьёзно вообразила, будто я могу не приехать?..

Он ругал её ещё долго. За то, что мёрзла на улице («Ну ведь чуяло моё сердце! Нет бы хоть в конюховку…»). За то, что без него не стала пить чай («Вот простудишься, и живо прекратятся все твои лошади! Никуда тебя тётя Нина больше не пустит, да и правильно сделает!..»). За то, наконец, что не позвонила ему на сотовый и не выяснила, когда он появится («Мне тебе что, как маленькой, номер фломастером на руке?..»).

В общем, Стаська мигом почувствовала себя в родной обстановке, и было хорошо и совсем не обидно, вот только глаза почему-то не просыхали, и больше всего хотелось покрепче прижаться к дяде Лёше и сидеть так до самого дома. Они пили чай и делили пополам свежую, невероятно вкусную плюшку. А ещё дядя Лёша заставил её снять сапожки и сунуть озябшие ноги в вытащенные откуда-то большие, жаркие овчинные рукавицы. Эти рукавицы Стаська нипочём не променяла бы на Танечкин плед. А замызганную «Ниву» – на серебристую иномарку!..

– Стасик, – сказал дядя Лёша, когда они выехали на шоссе. Даже на мгновение отвернулся от дороги, чтобы посмотреть ей в глаза. – Ты запомни одно. Я к тебе приеду всегда… Всегда и при любых обстоятельствах. Поняла?..

– Поняла, – отвечала абсолютно счастливая Стаська. Дядю Лёшу она тоже ни на кого бы не променяла.

По капоту машины стекали оранжевые отсветы фонарей.

Катина семья состояла из двух человек: она сама и отец. Олег Павлович Дегтярёв женился достаточно поздно, и притом не на длинноногой красотке вдвое моложе себя, как это почему-то принято у сорокалетних, а на ровеснице. Супруга решила рожать, и в результате врачебного недосмотра удалось спасти только ребёнка. Теперь они жили вдвоём. Олег Павлович так больше и не женился, и Катя, получившая весьма однобокое воспитание, выросла далеко не барышней. К двадцати восьми годам у неё за плечами был юрфак и служба в милиции, ознаменовавшаяся тысячей и одним скандалом. Сердце, что называется, успокоилось «Эгидой» – вот уже третий год подряд, заезжая вечером за отцом на работу, Катя по дороге домой с удовольствием пересказывала ему подробности дня.

У неё был джип «Исудзу Родео», видевший жизнь, но ухоженный и надёжный. Прошлой весной ребята из УБЭПа накрыли подпольный автосервис, оформили бесхозные машины как конфискат и предложили ей «Исудзу» по дешёвке. Дешёвка, понятно, была относительная, но папа сразу продал свою новую «Волгу» и всячески поддержал. Он вообще был у неё замечательный…

– Как машинка? Хорошо завелась? – Олег Павлович вышел из бокового подъезда и бодро заскочил в джип, даже и не подумаешь, что мужику скоро семьдесят. – Вот что, Катерина, двигай для начала на рынок. Свининки прикупим…

Сегодня они ехали в Солнечное, на казённую дачу к старому сослуживцу отца, справлявшему юбилей. Ехали с ночёвкой – вечером встреча и разговоры, завтра поутру – лес, лыжи и шашлыки. Так у них было принято.

Катя крутила руль, лавируя в плотном потоке, включала и выключала дворники, чистившие заплёванное снегом стекло. Олег Павлович косился на дочку, в который раз пытаясь решить, на кого она была больше похожа, на него самого или на мать. Наверное, всё-таки на него. К сожалению. Ей сидеть бы в тёплом местечке, которое он после университета для неё было подыскал, ей замуж бы выйти и внуков ему нарожать, так ведь нет – непременно на мины. С пистолетом за жуликами по крышам и чердакам. И ведь никто спасибо не скажет, что характерно. Уж он-то знал это точно. Сам досыта нахлебался…

В тёмном заснеженном городе было подслеповато и мерзко, щётки размазывали по стеклу грязно-белые полосы. Хорошо хоть на завтра обещали переменную облачность и лёгкий морозец…

Весело урчал мотор, лежал на полу за сиденьем пакет со свининой, луком и перчиками «вырви глаз». Металлически-красный джип резво пробежал мимо Петропавловки, миновал улицу Куйбышева, по которой в самом деле ездить только на вездеходе – одно достоинство у неё, что короткая. Но едва Катя одолела Сампсониевский мост и включила левый поворотник, собираясь укатиться на Выборгскую, как по закону стервозности движение застопорилось. Спокойно дремавший на углу гаишник выскочил на середину перекрёстка и грудью закрыл выезд на набережную. Скоро со стороны Литейного моста послышался душераздирающий вой сирен, замелькали проблесковые огни – открывающие, закрывающие, и, сверкая чёрным лаком, на бешеной скорости вылетел умопомрачительный красавец «шестисотый». С тонированными – от бортов не отличишь – стёклами и утыканный антеннами, как дикобраз. Зарябило в глазах, заложило уши… Замначальника Управления внутренних дел куда-то очень спешил. Вероятно, домой.

– Киллеры, бездельники, мать вашу!.. Выходной взяли никак? – зло буркнула Катя. Она узнала машину. – Пап, когда вы там скинетесь наконец и Храброва этого к чёрту закажете?..

– Всех козлов заказать, так у нас бюджета не хватит, – Олег Павлович полез о карман за «Казбеком». – Отравиться с горя, что ли, пока стоим…

– У тебя, – Катя подкрутила кондиционер, – от компромата на него сейф не треснул ещё?

– Скоро треснет, – Олег Павлович в очередной раз забыл про кондиционер, приоткрыл окно и выпустил струйку дыма: – Ему бы подумать, что он у себя на коллегии скоро врать будет, а не на «Мерседесах» раскатывать…

Блистательный кортеж тем временем скрылся вдали, перекрёсток, успевший обрасти во все стороны пробками, опять заработал, и «Исудзу» наконец повернула налево. Но далеко продвинуться не удалось – гаишник, оказывается, присмотрелся к ухоженному джипу и взмахнул жезлом, приглашая остановиться.

– Вы что же это на перекрёстке устроили?.. – начал он, представившись и увидев, что за рулём сидит девушка. На самом деле Катя ничего на перекрёстке не устраивала – выехала пусть по мигающему, но всё же зелёному. А что поперечный поток дружно сорвался на красно-жёлтый и самому нетерпеливому в результате пришлось немного притормозить, так за это штрафовать следовало никак не сё. Сержант, однако, настроен был кровожадно. Катя, в принципе, и сама могла бы от него отмахаться эгидовскими мандатами, но Олег Павлович решил не терять времени. Со вздохом выбрался вон, обошёл нос «Исудзу», поздоровался с гаишником и показал ему красную книжечку.

– Товарищ генерал-лейтенант… – испуганно вытянулся сержант. Он успел заглянуть в Катины права и, естественно, уловил семейную связь. – Счастливой дороги…

– Спасибо! – Катя убрала права в поясную сумочку, и джип тронулся с места. Гаишник проводил его взглядом. Генерал-лейтенант Дегтярёв сидел в Большом доме и был существенно круче только что пронёсшегося Храброва. А номера на «Исудзу» – как у всех простых смертных, и сам – нипочём не подумаешь, что генерал. Так, седоватый пожилой дядька…

– А в Швеции, между прочим, – заметила Катя, – юный сержант министра внутренних дел штрафанул. За превышение скорости. И тот заплатил, да потом ещё в прессе оправдывался…

– Ага, – сказал генерал.

– Вот куплю себе «Хаммер», – вздохнула Катя мечтательно, когда ныряли под Кантемировский мост. – И Храброва… с его «Мерином» вместе… Или Скунса поймаем – и не вам отдадим, а на Храброва напустим…

В это время по встречной полосе промелькнула сплошь залепленная снегом серая «Нива». Ни Катя, ни генерал Дегтярёв на неё никакого внимания не обратили.

Плата за страх

Та памятная суббота началась для Валерия Александровича Жукова с телефонного звонка, протрещавшего в половине восьмого утра.

Обычно Жуковы на ночь телефон выключали. Дело в том, что их номер всего одной цифрой отличался от номера ближайшего отделения милиции; то есть звонки с просьбами срочно прислать наряд или выяснить, за что задержали такого-то, были постоянным и привычным явлением повседневности. При этом недра телефонной системы жили по своим собственным непостижимым законам. Звонки, как грибы, шли «слоями». Иногда Жуковых никто не тревожил по две-три недели подряд. Иногда же милицию требовали по пять раз за день.

Или, что гораздо неприятнее, – за ночь.

Поэтому с вечера телефонная вилка обычно выдёргивалась из розетки. Периодически об этом забывали – особенно в периоды очередного затишья. Порой такая небрежность проходила безнаказанной. Порою же…

– Алё!.. – Жуков в одних трусах выбежал в коридор и схватил трубку, спросонья чуть не уронив аппарат. Он был внутренне готов произнести обычное: «Это не милиция!», выдернуть вилку и отправиться досыпать (хотя после драматичного спринта босиком по холодному полу и неизбежных расспросов жены досыпание делалось проблематичным).

Однако вместо встревоженных или – что тоже бывало – полупьяных излияний из трубки послышалось нечто совершенно иное.

– Ты на всех так гавкаешь-то? – долетел с Комендантского аэродрома раздражённый голос Жукова-старшего. – Или только на отца?

– Извини, бать… – Валерий Александрович потёр пальцами переносицу и опустился на край табуретки, зябко поджимая босые ступни. Отец звонил ему не особенно часто, но если уж звонил, то трубку клал не раньше чем через полчаса. – Извини, – повторил он. – Мы тут спим ещё, я сорвался, думал – опять милицию требуют…

– Спите?.. Белый день на дворе! – буркнул отец. За окнами стояла чернильная зимняя тьма, но для пожилого человека это была мелочь, не стоившая, чтобы принимать её во внимание. – Тоже взяли моду, дрыхнете до обеда!.. Срам один!.. Твоя бабушка в час ночи ложилась, а в три уже вставала корову доить!..

Жукова-старшего звали Александром Васильевичем. Если учитывать ещё и фамилию, он приходился частичным тёзкой сразу двум знаменитым полководцам и тем немало гордился. И надо ли говорить, что норов у него был – куда там обоим великим. Сын, сорокапятилетний доктор наук, только тихо вздохнул и приготовился ждать, чтобы родитель завершил общепедагогическое вступление и перешёл к конкретным проблемам. Спорить со стариком было бесполезно. Равно как и пытаться внушить ему уважение к иному образу жизни…

– Так ты что, не слышишь, КАК я говорю?!. – взорвался Александр Васильевич.

Жуков-младший снова потёр переносицу и вроде бы догадался.

– С зубами что-нибудь?.. – спросил он осторожно.

– «Что-нибудь»!.. Не свозил меня тогда к доктору, а теперь…

Когда человеку прилично за семьдесят, своих зубов у него остаются, как правило, считанные единицы. Одна из таких «считанных единиц» у Александра Васильевича давно уже давала повод для беспокойства. Зуб, служивший опорой для мостика, пошатывался в челюсти и временами болел. Ещё добрых полгода назад, летом, Валерий Александрович предлагал отцу съездить к знакомому стоматологу, искоренить причину дискомфорта и сделать новый протез. Старик, однако, упёрся рогом – не поеду, и всё. Пускай сам выпадет, тогда, мол, и посмотрим.

Теперь это называлось – «не свозил меня тогда к доктору». Жуков-младший вздрогнул от незаслуженной обиды, но промолчал.

– Ну и что ты теперь делать намерен?.. – грозно поинтересовался отец.

Что в таких обстоятельствах делают люди, поднятые с постели ни свет ни заря?.. По счастью, стоматолог был добрым личным знакомым, и уровень отношений допускал экстренные звонки в любое время суток. Накинув халат, Валерий Александрович разыскал сначала очки, потом телефонную книгу и хотел было уже набрать номер, но спохватился и пошёл на кухню, где за оконным стеклом висел прибитый к деревянной раме термометр. Не хотелось даже и думать о том, как всё будет, если за ночь вдруг существенно похолодало. Жуковский «Москвич» уже месяца два стоял в гараже на приколе, поднятый на специальные подставки для временной разгрузки рессор и густо намазанный консервирующим составом, чтобы не портились хромированные детали. Машина, сошедшая с конвейера двадцать три года назад, рассчитана была преимущественно на летнюю эксплуатацию. То ли с тех пор наступило климатическое похолодание, то ли конструкторы прежних времён не усматривали у народа веских причин для зимних поездок… В общем, запуск мотора в серьёзный мороз был чреват всевозможными неприятностями и трудами – инструкция предписывала заливать (да не по одному разу) подогретые тосол и масло. А если учесть, что электричество в жуковском гараже то и дело отключали, проблема приобретала черты катастрофы…

Пока Валерий Александрович, протирая очки, шёл на кухню к термометру, в голове у него успела пронестись нечестивая мысль об Алексее Снегирёве и его вездеходе. Если там, к примеру, минус пятнадцать…

На градуснике был ровнёхонько ноль. И, словно в подтверждение, по подоконнику тяжело шлёпали капли, срывавшиеся откуда-то сверху. А дальше, над крышами, виднелись унизанные огоньками высокие трубы тепло-энергоцентрали. Огоньки мерцали, как алые звёзды, и тучи белого дыма, вылетавшие из труб, стелились практически горизонтально… Жуковская квартира располагалась на последнем этаже, под чердаком. Валерий Александрович прислушался и услышал, как сырой оттепельный ветер гремел на крыше листами железа.

Сзади приоткрылась дверь. Заспанная Стаська вышла на кухню, отчаянно зевая и кутаясь в большой старый платок.

– Дядь Валь, – сказала она, – может, дяде Лёше позвоните?..

Следом за девочкой, шире распахнув дверь толчком лобастой головы, на кухню проник Рекс. Просторная кухня сразу сделалась тесной. Кавказский овчар по возрасту ещё числился щенком, но назвать его таковым не поворачивался язык. Это был вовсе не тот трогательный пушистый комочек, который людям свойственно представлять себе при слове «щенок». Перед Жуковым стоял могучий мохнатый зверь с тяжёлым взглядом и страшенными зубищами. Нину, помнится, чуть удар не хватил, когда Снегирёв приволок кобеля в дом и торжественно подарил его онемевшей от восхищения Стаське. Нина побаивалась Рекса даже теперь, когда стало ясно, что «своим» не приходится его опасаться.

Рекс направился к миске с водой, и Валерий Александрович уступил ему дорогу.

– Нет, – сказал он воспитаннице. – Никому звонить мы не будем. Сами справимся.

– Ну-у-у… – огорчилась Стаська. – Он же всё время говорит…

– Мало ли что он говорит, – строго повторил Жуков и поставил на плиту чайник. – Нехорошо так вот на шею человеку садиться.

– Но он ведь…

– Не спорь! – Жуков раскрыл телефонную книгу, отыскал номер врача и взялся за трубку. – Раз уж встала, иди-ка лучше телохранителя своего прогуляй.

По мнению Валерия Александровича и Нины Степановны, у страховидного пса, который хозяев дома к тому же просто терпел, положительное качество в основном имелось одно, но зато ценное. Как уж добился этого Снегирёв, никому, кроме него самого, оставалось неведомо, но факт был налицо: с первого дня знакомства пёс взял девочку под охрану. Может быть, Рекс с его нюхом и генетическим чутьём сразу понял то, о чём она даже не подозревала? И принялся оберегать дочь Божественного Хозяина, видя в том своё жизненное предназначение и судьбу?..

Так что непогода и безлюдная утренняя темнота за окном отнюдь не являлись помехой для прогулки по свежему воздуху. Стаська принесла поводок, и Рекс с терпеливым достоинством позволил застегнуть на себе тяжёлый ошейник. У Жуковых было специальное приспособление вроде совка с полиэтиленовым пакетом внутри, чтобы сразу убирать следы собачьей жизнедеятельности и не навлекать замечаний. Стаська взяла спецсовок и направилась с Рексом наружу.

Закрыв за ней дверь, Валерий Александрович позвонил зубному врачу и договорился насчёт визита. Потом разложил на столе городской атлас и стал прокладывать оптимальный маршрут. Сам он жил на углу Московского проспекта и Фрунзе. Александр Васильевич – на другом конце города, на Байконурской. От двери до двери было ровно двадцать пять километров. Зубной кабинет помещался посередине, на Васильевском острове. Вроде не Бог весть что для опытного и знающего город автомобилиста. Жуков водил машину уже двадцать годков, так что летом (когда, собственно, он и предлагал бате полечить зуб!) никаких проблем не возникло бы вообще. Беда состояла в том, что Валерий Александрович никогда в жизни своей ещё не ездил зимой.

Возиться в гараже пришлось почти два часа. Во-первых, к воротам пришлось натуральным образом пробиваться, поскольку возле них нарос метровый сугроб. Потом вытаскивать лом и сбивать ледяные наросты, мешавшие открыть двери нараспашку. И Валерий Александрович, и Стаська при этом полностью взмокли, и он стал бояться, как бы воспитанница не простудилась.

– Дядь Валь, – время от времени делала она осторожные заходы. – А мы бы с Рексом машину посторожили…

Она периодически каталась с «дядей Лёшей» на его «Ниве», но это было как бы в порядке вещей, тогда как небывалая поездка по снегу на «Москвиче» сулила настоящее приключение. Тем более что Стаська чувствовала, как волнуется дядя Валера, и стремилась, как все подростки, на подвиг. Однако стоматологическое путешествие обещало занять целый день, и Стаськины опекуны решили между собой, что таскать ребёнка туда-сюда по зимнему холоду определённо не стоит.

– У тебя лошадь вечером, – привёл Жуков убийственный довод. – А мы, может быть, целый день провозимся, и ты не успеешь!

Наконец в гараже зажгли свет, и с «Москвича» был стащен брезент. Проверить давление в шинах, спустить, поддомкрачивая каждое колесо, машину с подпорок, проверить масло и тосол, прокрутить двигатель несколько раз заводной ручкой, разгоняя загустелую смазку… И вот Валерий Александрович забрался за руль и не без некоторого мандража повернул ключ зажигания. Новенький аккумулятор, который по просьбе Снегирёва поставили в автомастерской, не подвёл. Двигатель чихнул и завёлся, и в зеркальце было видно, как из выхлопной трубы повалил густой синий дым: Валерий Александрович был педантом и с осени, вывернув свечи, налил масла в цилиндры.

Когда машина прогрелась, Жуков выехал из гаража. Это была сама по себе немалая эпопея, потому что в узком проезде перед гаражом вечно стояли автомобили, и выезжать приходилось короткими галсами, каждый раз полностью перекладывая руль. Стаська усердно помогала Валерию Александровичу, стоя у медленно движущейся кормы «Москвича» и давая отмашку, чтобы он ненароком не протаранил щегольской «Опель», стоявший точно напротив.

Потом он проехался вдоль гаражей, испытывая тормоза. Педаль показалась ему вяловатой, и он подумал, что по большому счёту тормоза следовало бы прокачать… но не сейчас же ими, действительно, заниматься? Он выбрал посыпанный песочком участок, остановил «Москвич», прислушался к ощущениям и решил, что ехать можно. Разумеется, сугубо осторожно и потихоньку.

Стаська между тем в целях экономии времени уже закрывала ворота.

– Дядь Валь, мне никак, – пожаловалась она подошедшему Жукову, указывая на верхнюю запирку двери.

Валерий Александрович попробовал поставить упрямую железяку на место и тоже потерпел неудачу. То ли гараж от холода покоробился, то ли крыша просела под тяжестью снега… Оставлять дверь «на честном слове и одной петле» не хотелось, но эту проблему тоже следовало отложить на потом. Жуков повесил замок, подбросил Стаську с Рексом домой («Ну что? Ведь покаталась немножко?..») и вырулил на Московский.

«И что я её, в самом деле, с собой не взял, – размышлял он через несколько минут, сворачивая на Фонтанку. – Еду себе и еду… как все белые люди…»

Не имея опыта, он был внутренне готов ко всяческим ужасам, к тому, что не оборудованный шипами «Москвич» будет елозить как корова на льду, и потому ехал, что называется, на цыпочках. Не газовал, не делал резких манёвров и тормозил почти исключительно двигателем. Осторожность приносила плоды: машина отлично слушалась и спокойно катила вперёд.

А что касается Стаськи, подумал он виновато, то тут история, кажется, повторялась. Его собственные отношения с родителями всю дорогу были игрой в одни ворота. Сначала он считался маленьким и глупым и права голоса по определению не имел, а посему должен был делать то, что ему предначертывали мама и папа. Великие и премудрые. А потом мама с папой из великих и премудрых как-то сразу вдруг превратились в стареньких и слабеньких, и выросший сын опять-таки должен был при любом раскладе подчиняться их воле. Теперь уже – чтобы не травмировать стариков.