Текст книги "Фонарщик"

Автор книги: Мария Сюзанна Камминз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава XXI
Разрушенные планы

Когда спустя полчаса Гертруда пришла в гостиную, на ее лице не осталось и следа пережитого волнения. Миссис Брюс дружески кивнула девушке; ее сын встал, чтобы пододвинуть Гертруде стул, а мистер Грэм, указывая на кресло, ласково пригласил ее сесть. Но Гертруда, поздоровавшись, села у двери на террасу. Мистер Брюс тотчас же подошел к ней и завел разговор. Это был тот самый молодой человек, который несколько лет тому назад любил проводить время, растянувшись на траве в саду своей матери. Он недавно вернулся из Европы и, похоже, слишком много о себе воображал.

– Так вы провели в Бостоне весь день, мисс Флинт?

– Почти весь день.

– Страшная жара, не правда ли?

– Да, довольно жарко.

– Я тоже собирался в город, даже был на станции, но остался. Я не выношу жары. Конечно, знай я, что вы едете этим поездом, может быть, и рискнул бы – чтобы доставить себе удовольствие погулять с вами по городу.

– Не жалейте, что не поехали. Гулять все равно не пришлось бы. Я езжу в город по делам.

– А разве дела нельзя отложить?

– Конечно, иногда и можно, но на это должна быть уважительная причина.

Молодой человек прикусил губу.

– Вам на все нужна уважительная причина. А скажите, какая уважительная причина заставляет вас носить эту шляпу с широкими полями, в которой вы работаете в саду?

– Да очень простая – она защищает меня от солнца.

– Вот и неправда, мисс Гертруда! Вы ее носите потому, что она вам так идет, что ваши соседи недосыпают, чтобы встать пораньше и полюбоваться вами. Разве вас не мучит совесть, что я каждое утро встаю на заре и мокну от росы? Ведь я могу простудиться!..

– Прекрасно, если я в ответе за ваши ранние прогулки, то на будущее я вам их запрещаю.

– Это было бы слишком жестоко. А я-то еще учил вас садоводству…

В эту минуту к ним подошел мистер Грэм, который, услышав, что речь идет о садоводстве, не мог пропустить разговор на свою любимую тему.

А Гертруда села около миссис Брюс и заговорила с ней. Когда мужчины присоединились к ним, разговор сделался общим.

– Мистер Грэм, – говорила миссис Брюс, – Эмилия рассказывала мне о вашем предполагаемом путешествии. Я думаю, что вы будете очень довольны.

– Надеюсь. Для Эмилии ничего лучшего и желать нельзя. И для Гертруды это тоже будет большое удовольствие.

– Вы тоже едете, мисс Флинт?

– Конечно, – ответил за нее мистер Грэм.

– Это будет чудесно! – воскликнула миссис Брюс, обращаясь к Гертруде.

– Я действительно собиралась ехать с мистером и мисс Грэм, – ответила Гертруда, – и предвкушала много радости от этого путешествия, но я решила остаться на эту зиму в Бостоне.

– Что вы говорите, Гертруда? Вот новости! Но мы не можем без вас, я не хочу! – воскликнул мистер Грэм.

– Я и сама не ожидала этого, сэр, и не могла предупредить вас. Вы очень добры, намереваясь взять меня с собой. И мне очень хотелось бы поехать с вами. Но есть обстоятельства, в силу которых я должна от этого отказаться.

– Но вы нам нужны, Гертруда. И вы поедете с нами несмотря ни на что!

– Боюсь, это невозможно, – твердо ответила Гертруда.

– Но я так хочу! И так как вы находитесь под моей опекой, я вправе ожидать, что вы исполните мои требования.

Мистер Грэм разгорячился не на шутку.

– Изложите мне свои доводы, если они у вас имеются, – сердито сказал он.

– Я вам все объясню завтра.

– Я желаю узнать немедленно!

Миссис Брюс, увидев, что назревает гроза, предусмотрительно поднялась и стала прощаться. Мистер Грэм сдерживал свое раздражение до тех пор, пока она не ушла вместе с сыном; но как только за ними закрылась дверь, он воскликнул с неподдельным гневом:

– Что это значит? Я хлопочу, устраиваю дела, чтобы иметь возможность выехать на юг, хочу всем доставить удовольствие, и вдруг, когда все решено, перед самым отъездом Гертруда объявляет, что она остается! Не мешало бы сообщить мне, какие у нее для этого имеются причины.

Эмилия взялась сама объяснить отцу, какие обстоятельства заставили Гертруду отказаться от путешествия, и прибавила, что она вполне согласна с ней.

Мистер Грэм едва сдерживал досаду:

– Это значит, что Герти предпочла нам семью Салливанов, и ты ее поддерживаешь! Хотел бы я знать, что такого сделали для нее Салливаны и чем она обязана им – по сравнению со мной!

– Они всегда были добры к ней; а теперь, когда их постигло несчастье, она не считает себя вправе покинуть их. И я не удивляюсь этому.

– А меня это удивляет! Она взваливает на себя службу при пансионе мистера Уилсона и такую обузу, как этот старик Салливан, вместо того чтоб остаться с нами…

– Мистер Грэм, – горячо возразила Гертруда, – я не выбираю, где мне лучше; я делаю то, что считаю своим долгом.

– А почему вы считаете это своим долгом, скажите пожалуйста? Оттого, что вы жили с ними в одном доме? Или потому, что Вилли прислал вам верблюжий шарф, клетку каких-то неизвестных птиц и толстую пачку писем? И что же? За это вы должны все бросить и ходить за его родней, кто бы у них там ни захворал? А кому вы обязаны вашим образованием? Я ничего не жалел для вас!

– Сэр, – тихо, но с достоинством ответила Гертруда, – если благодеяния, которые вы оказали мне, могут быть оплачены моими услугами, то вы, разумеется, вправе требовать их от меня.

– Мне не нужны ваши услуги, миссис Эллис может делать для Эмилии и для меня все, что делаете вы. Но я люблю ваше общество и я нахожу, что это большая неблагодарность с вашей стороны – покинуть нас, как вы намереваетесь.

– Отец, – сказала Эмилия, – я думала, что давая Гертруде хорошее образование и воспитание, вы имели целью обеспечить ей независимое положение, а не ставить ее в зависимость от нас.

– Когда любишь людей, – возразил мистер Грэм, – зависимость не тяжела. Это дело чувства. Вы смо́трите на это дело только со своей точки зрения, вы обе против меня, и я не хочу больше об этом говорить!

С этими словами мистер Грэм ушел в свой кабинет, с шумом захлопнув за собой дверь, и больше уже не показывался.

Бедная Гертруда! Выходит, что она оскорбила человека, который был так добр, так великодушен к ней, который никогда раньше не говорил с ней резко. Напротив, он всегда был к ней ласков и снисходителен. И он назвал ее неблагодарной! Мистер Грэм, конечно, считал, что она злоупотребила его добротой, и решил, что Эмилия и он стоят у нее на втором плане.

Сама рассерженная не на шутку, Гертруда поспешила пожелать доброй ночи Эмилии, опечаленной не меньше ее, и, придя к себе в комнату, предалась грустным размышлениям, долго не дававшим ей уснуть.

Глава XXII
Эгоизм

Мистер Грэм всегда был добр и приветлив с Гертрудой. Сперва потому, что ее любила Эмилия; со временем он и сам привык к ней. Она, со своей стороны, всегда, чем только могла, старалась выразить ему свою благодарность. Но мистер Грэм, привыкший к всеобщему уважению и почету, принимал это как должное. Действительно, он воспитал Гертруду, дал ей хорошее образование; он к ней привык и не мог или, вернее, не хотел понять, что могло бы заставить Гертруду отказаться от путешествия.

В долгие часы бессонной ночи Гертруда со всех сторон рассмотрела и обдумала обстоятельства, в которых оказалась. Ее задело обращение мистера Грэма. Постепенно чувство обиды уступило место другим, еще более горьким мыслям.

«По какому праву, – думала она, – мистер Грэм так обращается со мной? Почему он говорит, что я должна ехать с ними, а о других моих друзьях говорит так, как будто, не будучи интересными для него, они должны быть ничем и для меня? Не думает ли он, что я за свое воспитание должна заплатить свободой, что я не имею права ничего сказать? Эмилия так не думает. Эмилия, которая любит меня и которой я в тысячу раз нужнее, чем мистеру Грэму, находит, что я вправе так поступить. Она одобряет мои планы. А моя торжественная клятва Вилли, – она что, тоже ничего не значит? Нет, со стороны мистера Грэма жестоко требовать, чтобы я оставалась при нем, и я очень рада, что освободилась от этой зависимости! Он не может лишить меня права свободного выбора!»

В Гертруде говорила гордость, но ее сердце чувствовало, что долго так продолжаться не может. Она привыкла смотреть на поступки других с такой чуткостью, о которой мечтала по отношению к себе, и вскоре на смену горечи явились более отрадные мысли.

«Быть может, – думала она, вспоминая последний разговор, – мистером Грэмом во всем этом руководили хорошие чувства? Может быть, он просто думает, что это будет мне не под силу. Он не знает, как велики мои обязательства в отношении Салливанов и до какой степени я нужна им. К тому же я не думала, что на меня так рассчитывали, готовясь к путешествию. Эмилия говорила мне об этих планах, но мистер Грэм мне ничего не сказал, и я не знала, что мой отказ будет встречен с таким негодованием. Если же он затеял это путешествие, чтобы доставить нам удовольствие, неудивительно, что он задет. Он считает себя вправе направлять мои поступки, потому что долгое время был моим опекуном. Он был бесконечно добр ко мне, совершенно чужой ему, и меня приводит в отчаяние мысль, что в его глазах я выгляжу неблагодарной. Но как же быть? Отказаться от места? Покинуть бедную миссис Салливан? Нет! Не могу! Мне очень жаль, что мистер Грэм будет думать, что я неблагодарна, но я обязана настоять на своем!..»

Только под утро Гертруде удалось задремать. Но все то, что лежало камнем на сердце, не давало ей покоя и во сне: то ей представлялось суровое лицо мистера Грэма, то ей снился грустный Вилли рядом с бледной, умирающей миссис Салливан. Измученная этими снами, она встала и до рассвета просидела у окна. Но решимость не изменила ей.

Только утром, перед завтраком, когда она собралась нажать дверную ручку столовой, ей показалось, что у нее не хватит духу встретиться лицом к лицу с мистером Грэмом; но это была лишь минута слабости. Она открыла дверь и вошла.

Мистер Грэм по обыкновению сидел в кресле, у стола; перед ним лежала газета. Уже года два Гертруда каждое утро читала ему газету вслух. Она подошла и поздоровалась. Мистер Грэм ответил ей вежливо, но сухо.

Она села и хотела взять газету; но он накрыл лист рукой.

– Я пришла прочесть газету, сэр, – сказала Гертруда.

– Мне ничего от вас не надо, пока вы вновь не будете относиться ко мне с уважением.

– Иначе как с уважением я и не могу относиться к вам, мистер Грэм.

– Хорошо уважение, нечего сказать! Впрочем, вы, может быть, одумались и осознали свои обязанности?

– Я сознаю их так же, как сознавала и вчера, сэр.

– Значит, вы остаетесь при своем? – воскликнул мистер Грэм, вставая с места.

– Мистер Грэм, если бы вы знали, в каком я положении, вы не упрекали бы меня. Я все рассказала Эмилии, и она…

– Не говорите мне, пожалуйста, об Эмилии! – прервал ее мистер Грэм, гневно шагая по комнате. – Попросите у нее голову, так она тут же и отдаст! Я лучше ее знаю, на что имею право, и я вам прямо говорю, мисс Гертруда Флинт, и говорю в последний раз, что если вы оставите мой дом, то мы разойдемся окончательно… И мы еще посмотрим, хорошо ли это будет для вас…

– Мне тяжело идти против вас, мистер Грэм, но…

– Тяжело! Оно и видно! Впрочем, не стоит больше об этом говорить. Можете поступать как вам угодно. Но помните одно: если вы уйдете, прошу больше на меня не рассчитывать. Устраивайтесь как хотите. Вы, должно быть, надеетесь, что ваш друг из Калькутты поспешит вам на помощь, но вы ошибаетесь. Он, наверное, давно и думать о вас забыл…

– Мистер Грэм, будьте уверены, что я ни на кого не рассчитываю. Я надеюсь прожить своим трудом.

– Похвальное намерение! – презрительно процедил сквозь зубы мистер Грэм. – Желаю, чтобы ничто не помешало вам выполнить его. Значит, дело решено?

Презрительный тон мистера Грэма не смог поколебать Гертруду; напротив, он придал ей решимости.

– Я ничего не могу изменить. Это мой долг, ради которого я жертвую своим счастьем и тем, что для меня еще дороже, – вашим расположением.

Последние слова Гертруды не дошли до ушей мистера Грэма. Он был так взбешен, что даже не дал ей договорить, а схватил колокольчик и поднял звон на весь дом.

Прибежала с завтраком испуганная Кэти, поспешно вошла Эмилия в сопровождении миссис Эллис.

За завтраком никто не сказал ни слова, но миссис Эллис поняла, что произошло что-то серьезное.

Эмилии и Гертруде было не по себе, зато мистер Грэм позавтракал с обычным аппетитом. Закончив, он обратился к миссис Эллис с просьбой сопровождать его и Эмилию в предстоящем путешествии. Мисс Эллис, впервые услышавшая об этом плане, с большим удовольствием приняла предложение и с подобострастием засыпала хозяина вопросами о маршруте и продолжительности вояжа. Эмилия молча сидела над своей чашкой, а Гертруда спрашивала себя, неужели весь этот разговор затеян только для того, чтобы обидеть ее.

После завтрака Эмилия ушла к себе; за ней последовала и Гертруда. Она рассказала, что произошло между ней и мистером Грэмом.

При таком отношении мистера Грэма самое лучшее для нее было уйти как можно скорее.

– К тому же, – прибавила она, – я теперь больше нужна миссис Салливан.

Эмилия была полностью согласна с ней.

Гертруда принялась укладывать свои вещи, а Эмилия, сидя рядом, давала ей советы на будущее.

– Если бы вы могли писать мне, дорогая Эмилия, во время вашего долгого отсутствия, это было бы большим утешением для меня! – воскликнула Гертруда.

– С помощью миссис Эллис я буду по возможности держать тебя в курсе нашего путешествия. Но даже если ты редко будешь получать мои письма, знай, что я все время думаю о тебе.

Днем Гертруда пришла к миссис Эллис и удивила ее, сообщив, что пришла проститься. Гертруда пожелала ей всего наилучшего и попросила писать ей. Экономка долго не соглашалась, переводя разговор то на платье, то на белье, которое надо взять с собой. Но Гертруда, терпеливо отвечая на ее вопросы, упорно возвращалась к своей просьбе и, наконец, получила обещание писать, но нечасто, так как миссис Эллис уже несколько лет не вела ни с кем переписки.

Перед отъездом Гертруда поднялась в кабинет мистера Грэма в надежде проститься с ним по-дружески. Но он только кивнул головой и сухо сказал:

– Прощайте.

Девушка вышла от него со слезами на глазах: никогда до сих пор она не видела от мистера Грэма такого холодного обращения.

Совсем иначе ее встретили на кухне.

– Благослови вас Бог, дорогая барышня! – говорила миссис Прим. – Пусто будет в доме без вас. Да ничего не поделаешь… Если уж вам нужно ехать, то хоть плачь, хоть нет – слезами не поможешь. А мы с Кэти будем скучать без вас!..

– Правда, мисс Гертруда, – подхватила ирландка Кэти, – и мы желаем вам самого большого счастья. Я думаю, что для вас утешением будет то, что вы уносите наши добрые пожелания и благословения.

– Спасибо, – ответила Гертруда, тронутая их добротой. – Заходите ко мне, когда будете в Бостоне. До свидания. Я буду ждать.

Их прощальные слова шли от сердца; они были с ней, пока она не вышла, и слышались еще, когда уже отъехала увозившая ее карета.

Глава XXIII
Старый друг

Прошло два месяца с тех пор, как Гертруда оставила дом мистера Грэма. Стоял ноябрь. Гертруда встала на рассвете и оделась. Помолившись, она прошла в соседнюю комнату, где еще спит миссис Салливан, растопила камин, затем спустилась на кухню и затопила печку. Эта просторная комната служила и столовой. Стол уже был накрыт, и все приготовлено к завтраку, когда, кутаясь в большой платок, вошла миссис Салливан, худая и бледная.

– Гертруда, – сказала она, – отчего ты не будишь меня? Вот уже которую неделю ты встаешь и принимаешься за дело, а я все еще сплю.

– Так и надо, милая тетя: я рано засыпаю с вечера и рано просыпаюсь, а вы спите плохо. К тому же я люблю готовить завтрак. Посмотрите, какой чудесный кофе! Выпейте-ка немножко, сегодня так холодно.

Миссис Салливан улыбнулась: она сама научила Гертруду варить кофе, так как у дяди Тру по утрам всегда пили чай.

– А теперь, – продолжала Гертруда, – садитесь в кресло, поближе к огню, потому что надо следить за кофейником, а я пойду помогу мистеру Куперу.

Скоро Гертруда вернулась, ведя под руку старика. Она пододвинула ему стул, помогла сесть, подвязала, как ребенку, салфетку и, наконец, подала завтрак.

Пока миссис Салливан разливала кофе, Гертруда очистила печеный картофель и яйцо и положила еду на тарелку перед мистером Купером.

Бедная миссис Салливан была так слаба, что почти не могла есть, и Гертруде стоило большого труда уговорить ее проглотить хоть что-нибудь. Теперь она поставила перед ней блюдо с поджаренными устрицами, которые выглядели так аппетитно, что больная решилась попробовать и съела их с удовольствием, которого уже давно не получала от еды.

Глядя на нее, Гертруда думала, что так изменить эту живую, деятельную женщину могла только какая-то серьезная болезнь. И она решила, не откладывая, сегодня же посоветоваться с доктором.

После завтрака надо было вымыть посуду, прибрать комнаты и заготовить все к обеду. Когда дела были закончены, она пошла к себе переодеться. Без четверти девять она вернулась на кухню и весело обратилась к сидевшему у огня старику:

– Ну, мистер Купер, разве вы не идете на стройку новой церкви? Мистер Миллер будет вас ждать; он вчера так мне и сказал.

Старик машинально встал и с помощью Гертруды оделся. Молча прошли они по улице до строящейся церкви. Это было прекрасное новое здание на месте старой церкви, где когда-то служил мистер Купер.

Здание еще не было закончено, и несколько мастеров занималась внутренней отделкой. Гертруда окликнула шедшего перед ними рабочего. Обернувшись, он подошел и поздоровался.

– С добрым утром, мисс Флинт. Как ваше здоровье? Какое чудесное утро! А, и мистер Купер здесь! Хорошо сделали, что пришли. Идемте со мной, я покажу вам, что изменилось после вашего последнего визита. Мне интересно ваше мнение.

Гертруда отвела его в сторону и просила проводить мистера Купера до дома, когда он пойдет обедать.

– Непременно, мисс Флинт, уж вы не беспокойтесь!

Устроив старика, Гертруда поспешила в пансион. Теперь она была спокойна: мистер Купер на все утро в хороших руках.

Мистер Миллер, который помогал Гертруде опекать старика, когда-то работал у мистера Грэма. Однажды Гертруда позаботилась о его больном ребенке, и он не забыл этого. Встретив его на стройке, Гертруда подумала, что посещение будущей церкви может развлечь мистера Купера, и, договорившись с мистером Миллером, стала приводить сюда старика и оставлять его на попечение каменщика. Из благодарности к Гертруде мистер Миллер помог ей убедить старика, что он нужен на стройке, чтобы наблюдать за рабочими. Иногда она заходила за ним по дороге из пансиона, а иногда каменщик провожал его домой.

С тех пор как Гертруда жила у миссис Салливан, с мистером Купером произошла значительная перемена. Он стал спокойнее, послушнее, почти не раздражался и часто имел вполне довольный вид. Кроме того, присутствие Гертруды на некоторое время как будто улучшило состояние здоровья миссис Салливан. Но в течение последних дней ее все возрастающая слабость и несколько обмороков обеспокоили Гертруду. Она твердо решила зайти к доктору Джереми и попросить его навестить больную.

В пансионе дела у Гертруды шли прекрасно; директор не мог нахвалиться своей новой учительницей.

В этот день ей пришлось задержаться дольше обычного; было уже два часа, когда она позвонила у подъезда доктора Джереми. Служанка знала Гертруду; она сказала, что доктор собирается обедать.

Доктор грелся у огня в своем кабинете. Увидев девушку, он пошел ей навстречу, дружески протягивая обе руки.

– Гертруда Флинт! Какими судьбами? Очень рад вас видеть, дитя мое, и хотел бы знать, почему вы раньше не приходили.

Гертруда объяснила, что живет у друзей, из которых один очень стар, а другая больна; к тому же она много времени занята в пансионе, и ей просто некогда ходить по гостям.

– Это не оправдание, – заметил доктор. – И уж теперь-то мы вас без обеда не отпустим!

Он подошел к лестнице и крикнул наверх:

– Миссис Джерри! Иди скорей обедать! Да не забудь надеть нарядный чепец – у нас гости!

Несмотря на уверения Гертруды, что она не может задержаться, что она страшно торопится, доктор настоял, чтобы она осталась обедать.

– Один час не имеет значения, – добавил он. – Вы должны отобедать с нами, а потом я пойду с вами, куда хотите; мы поедем в моей карете, и вы наверстаете потерянное время.

Между тем вошла докторша. Дружески обнимая Гертруду, она глазами искала других гостей. Наконец, с упреком взглянув на доктора, она сказала:

– А ты, доктор, опять соврал! Где же твои гости?

– Да кого ж тебе еще надо, миссис Джерри? Кажется, трудно представить более редкую гостью!

– Так-то оно так! Гертруда совсем нас забыла! Но зачем же было мне надевать мой нарядный чепец? Она меня и так любит, а какой на мне чепец – ей все равно! Ведь так, Герти? А теперь снимай скорее пальто и шляпу и будем обедать.

Вначале за столом говорили об обыденных вещах; вдруг доктор положил вилку и нож и залился неудержимым, почти до слез, смехом. Гертруда вопросительно посмотрела на него, а миссис Джереми сказала:

– Герти, вот уже неделя, как его охватывают приступы бешеного смеха, вот как теперь. Сначала я тоже удивлялась, но должна признаться, что до сих пор не могу понять, что такого смешного произошло между ним и Грэмом.

– Ну что ты, жена? Неужели ты не знаешь, что я хочу сказать? Ха-ха-ха! – снова засмеялся доктор, слегка похлопав Гертруду по плечу. – Я с удовольствием узнал, что он, наконец, получил разумный отпор, причем с той стороны, откуда меньше всего ожидал!

Гертруда с изумлением взглянула на него, поняв, что он прекрасно осведомлен о произошедшей между ней и мистером Грэмом размолвке.

Доктор, все еще смеясь, продолжал:

– Вы удивляетесь, что мне это известно. Я расскажу, откуда. Отчасти – от самого Грэма. Меня больше всего забавляет его старание приукрасить свое положение и убедить меня, что он победил, тогда как я прекрасно знаю, что в конечном счете он потерпел поражение!

– Доктор Джереми, – перебила его Гертруда, – я надеюсь, что…

– Не прерывайте меня, я считаю вас благоразумной девушкой, знающей свои обязанности, что бы там ни говорили Грэм или кто другой. Однажды, месяца два тому назад, – вы лучше знаете, когда именно это могло быть, – меня позвали к заболевшему ребенку мистера Уилсона. В разговоре со мной он сообщил, что принял вас в свой пансион в качестве учительницы. Это меня не удивило: я знал, что Эмилия намеревалась сделать вас учительницей, и я был очень рад, что вы нашли такое хорошее место. Выхожу от Уилсона и встречаю Грэма; он рассказывает мне о своих планах на зиму.

«А что, Гертруда Флинт не поедет с вами?» – спрашиваю я.

«Гертруда? – отвечает он. – Конечно, поедет».

«Вы в этом уверены? Вы приглашали ее?»

«Нет, – говорит он, – но это ничего не значит; я знаю, что она обязательно поедет. Не всякой девушке в ее положении выпадает на долю такое счастье».

Признаюсь, Герти, я был неприятно задет его тоном и ответил ему в его же стиле:

«А я сомневаюсь, что она примет ваше предложение».

Это его взорвало, и он произнес целую речь. Я не могу вспоминать ее без смеха, особенно когда думаю о результатах. Я не сумею передать его слова. Но, Гертруда, послушать его, так не только немыслимо, чтобы вы воспротивились его желаниям, но даже я, всего лишь предполагая такую возможность, являюсь коварным изменником! Конечно, я ему не сказал о том, что слышал у Уилсона; но мне очень любопытно было узнать, чем все это закончится. Раза два-три я собирался с женой поехать к Эмилии, но врач никогда не может располагать своим временем, и мне всегда что-нибудь мешало. Наконец однажды, в воскресенье, я услышал из кухни голос миссис Прим – у нас служит ее племянница – и спустился, чтобы расспросить ее. Она и рассказала мне всю правду.

Дня через два встречаю Грэма.

«А! Когда же вы уезжаете?»

«Завтра», – отвечает он.

«Значит, я не смогу увидеться с дамами. Очень жаль. Передайте, пожалуйста, – говорю, – мисс Гертруде…»

«Гертруда? Я не знаю, где она», – ответил он чрезвычайно сухо.

«Как, – воскликнул я, выражая крайнее удивление, – она ушла от вас?»

«Да!»

«И она посмела, – я процитировал его собственные слова, – проявить к вам так мало уважения, позволила себе так издеваться над вашим достоинством?»

«Доктор Джереми, – воскликнул он, – я больше не желаю слышать об этой особе; она проявила такую неблагодарность, которая может сравниться только с ее глупостью!»

«Послушайте, мистер Грэм, – заметил я, – что касается неблагодарности, не говорили ли вы мне сами, что оказываете ей большую милость, беря ее с собой? Что же до глупости, то, по-вашему, желание создать себе независимое положение – глупость? Но мне только досадно за вас и Эмилию: вам будет трудно без Герти».

«Нам не нужно вашего сочувствия по поводу того, что не составляет для нас потери», – заявил он.

«Да? Разве? – удивился я. – Я подумал иначе, увидев ваше раздражение по этому поводу».

«Миссис Эллис едет с нами», – сказал он.

«Ну что ж, она очаровательная женщина», – ответил я.

Грэм, очевидно, был оскорблен, так как знал, что я терпеть не могу миссис Эллис.

– Вы лучше сделали бы, доктор, – заметила миссис Джереми, – если бы не задевали больного места этого славного человека.

– Я защищал Гертруду, моя дорогая.

– А Гертруде это вовсе и не нужно. Я уверена, что она любит и уважает мистера Грэма.

– Да, – согласилась Гертруда, – мистер Грэм был всегда добр и приветлив со мной.

– Пока вы не пожелали сделать что-то по-своему, – подхватил доктор.

– Мои желания очень редко расходились с его намерениями.

– А когда это случалось?

– Я всегда подчинялась ему – за исключением последнего инцидента, когда у меня появились новые и весьма серьезные обязанности.

– И я полагаю, – заключила миссис Джереми, – что вам было очень неприятно его недовольство. Но поговорим о другом. Я хотела бы знать, как вы устроились, Герти, где вы живете и нравится ли вам место учительницы.

Гертруда ответила на все ее вопросы. А доктор, услышав, что миссис Салливан была большим другом дядюшки Тру и Гертруды, когда он лечил старика, с интересом стал расспрашивать о ее здоровье.

Понимая, что Гертруда торопится, ее не стали дольше удерживать. Пообещав вскоре снова прийти, она уехала с доктором.