Текст книги "Фонарщик"

Автор книги: Мария Сюзанна Камминз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава X
Мрак души

Мисс Эмилия Грэм была очень доброй и сердечной девушкой. Собственное несчастье – потеря зрения – сделало ее еще более отзывчивой к страданиям других. Она никогда не отказывала в помощи тем, кто в ней нуждался. Она не забыла Герти и часто думала о ней. Не только горькая доля этого ребенка вызывала сочувствие; ее привлекала сама девочка. Ей вспоминалось, как доверчиво Герти отнеслась к ней в первую минуту их знакомства; как потом девочка искренне горевала, узнав, что она слепа, как старалась выразить ей свое участие.

Спустя несколько дней она попросила позвать Трумана и долго говорила с ним о Герти.

Между прочим, Эмилия спросила его, намерен ли он отправить девочку в школу.

– Уж, право, не знаю, – ответил фонарщик, – она такой странный ребенок, пожалуй, не поладит с другими детьми; да и мне будет без нее тоскливо, я так к ней привык.

Эмилия убеждала его, что Герти уже пора учиться, и чем раньше она начнет ходить в школу, тем легче ей будет ужиться с другими детьми.

– Это верно, мисс Эмилия. Если вы находите, что ее надо отдать в школу, я с ней поговорю.

– Непременно поговорите, Труман. – Я уверена, что ей там понравится, и дело пойдет на лад. Если нужно что из платья, я…

– О, нет, нет, мисс Эмилия, ничего не нужно! Благодаря вам у нее всего вдоволь…

– Хорошо. Но если что-нибудь понадобится, вы мне скажете. Вы ведь знаете, что мы взяли ее на воспитание вместе. К тому же мой отец считает себя вашим вечным должником за службу, которая обошлась вам так дорого. Не забудьте же, что мне всегда будет приятно сделать что-нибудь для Герти. И пришлите ее как-нибудь ко мне.

Труман горячо поблагодарил ее и обещал привести Герти.

Но когда через несколько дней они пришли, экономка сказала, что барышня больна и никого не принимает. Это их очень огорчило.

Эмилия действительно простудилась, долго пробыв в холодной пустой церкви, и захворала.

В субботу вечером, при Вилли, Труман завел речь о школе. Герти сперва и слушать не хотела, но Вилли настойчиво советовал ей поступить в школу. Когда же она узнала, что это также желание мисс Грэм, то решила начать ходить в школу прямо с будущей недели.

В понедельник Труман отвел Герти в школу; ее приняли, и она начала учиться. Когда в следующую субботу Вилли пришел домой, то прежде всего отправился к Труману: ему не терпелось узнать, как идут дела у Герти. Она сидела за столом; в руках у нее была азбука. Увидев его, девочка закричала:

– Вилли! Вилли! Послушай, как я читаю!

Она уже знала азбуку и умела прочесть по складам несколько слов. Вилли с удивлением узнал, что Герти охотно ходит в школу, что учительница и подруги ей нравятся и во время перемен ей очень весело. А он, по правде сказать, боялся, как бы у Герти не случилось с учительницей или с подругами какой-нибудь такой вспышки, какие у нее часто бывали. Но пока все шло прекрасно, и Герти была довольна и весела.

Вилли обещал помогать девочке, если что-то покажется ей трудным.

Так продолжалось недели две-три; Герти аккуратно ходила в школу и делала большие успехи. Каждую субботу Вилли проверял ее знания, помогал ей, поощрял ее. Он по-прежнему боялся за отношение Герти к другим девочкам, тем более что она уже не раз их бранила. Увы, его опасения вскоре оправдались.

Однажды в большую перемену дети играли во дворе школы. Вдруг Герти увидела Трумана, который проходил по улице со своей лесенкой на плече и жестянкой масла в руке.

Обрадовавшись, девочка бросилась за ним. Через несколько минут она вернулась, запыхавшаяся, но очень довольная неожиданной встречей. Некоторые девочки видели это и, когда она вернулась, спросили ее:

– Что это за старик?

– Это мой дядя Тру, – сказала Герти.

– Кто такой?

– Мой дядя, мистер Флинт, у которого я живу!

– Так вот ты чья! – сказала со смехом одна девочка. – Старого табачника… Вот уж!..

Нашлись и другие, которые подхватили эту злую насмешку, и прозвище «старый табачник» раздавалось со всех сторон.

Герти пришла в бешенство; сжав кулаки, она бросилась на детей. Ничего не видя перед собой, она била направо и налево, но ее враги, конечно, взяли верх и вытолкали ее со двора. Она во весь дух пустилась домой. По дороге она толкнула какую-то женщину, которая важно шла по тротуару, ведя под руку другую даму, гораздо меньше ростом.

– Ах ты, дрянь! – закричала высокая женщина. Но девочка еще быстрее понеслась к дому.

Там она забилась в угол за кроватью в комнате Трумана, уткнувшись в стену и закрыв лицо руками. Никого, даже миссис Салливан, не было дома, и она могла кричать, не стесняясь.

Вдруг стукнула калитка, и чьи-то незнакомые шаги приблизились к комнате мистера Флинта. Герти притихла. Постучали в дверь. Она молчала. Не дождавшись ответа, дверь отворили и вошли.

– Кажется, никого нет, – произнес громкий женский голос.

– Очень жаль, – отозвался другой, и Герти тут же узнала голос мисс Грэм.

– Я говорила, что незачем было идти, – продолжала миссис Эллис, та самая женщина, которую Герти испугала на улице.

– А я вовсе не жалею, что пришла, – возразила Эмилия. – Можете оставить меня здесь, пока сходите к вашей сестре. Наверное, мистер Флинт или девочка скоро вернутся.

– Но, мисс Эмилия, вы только что поправились, того гляди, опять простудитесь. Да и ваш отец будет недоволен.

– Нет, нет, миссис Эллис, здесь тепло. Доведите меня до кресла. Мне там будет удобно.

– Ну хорошо. Но я все же сначала растоплю камин.

Женщина разожгла уголь, не жалея растопки, и ушла только тогда, когда камин уже ярко пылал. Как только стукнула дверь за миссис Эллис, Герти перестала сдерживаться и, тяжело вздохнув, всхлипнула:

– О Господи!

– Как, Герти? Ты тут?

– Да.

– Подойди же сюда!

Девочка тут же встала и кинулась к ногам Эмилии; она спрятала лицо в складках платья и громко зарыдала. Все ее тело дрожало.

– Ну, что с тобой случилось? – спросила Эмилия.

Но Герти не смогла ответить; пришлось подождать, пока она немного успокоится.

Тогда Эмилия взяла девочку на колени, обняла ее и, отирая ей слезы, спросила, ходит ли она в школу.

– Ходила, – ответила Герти, – но больше не пойду.

– Почему же?

– Потому, – вскакивая, сердито воскликнула Герти, – что я ненавижу всех этих девчонок!..

– Герти!.. – прервала ее Эмилия. – Никогда не говори так, не надо никого ненавидеть.

– Почему?

– Потому что это плохо.

– Нет, это не плохо, и я их ненавижу! И Нэнси Грант ненавижу! И всегда буду ненавидеть! А вы разве никого не ненавидите?

– Никого!

– А кто-нибудь топил вашего котенка? Кто-нибудь называл вашего отца старым табачником? Если бы все это с вами случилось, вы бы тоже ненавидели этих людей, как и я!

– Герти, – строго ответила Эмилия, – ты же мне говорила, что хочешь постараться исправиться и заслужить, чтобы тебя любили. Если ты хочешь, чтобы тебе прощали и тебя любили, надо прощать обиды другим и любить их.

– Да, – ответила Герти.

– Так вот, если хочешь, чтобы прощали тебе, надо уметь прощать другим.

Герти молчала.

– Мисс Эмилия, – наконец сказала она глухим голосом, – я попытаюсь, но думаю, что из этого ничего не выйдет.

Мало-помалу по дыханию девочки Эмилия заметила, что та крепко уснула, утомленная пережитым волнением.

Когда вернулась миссис Эллис, она нашла Герти спящей на коленях Эмилии. Мисс Грэм попросила экономку переложить ребенка на постель. С удивлением всмотревшись в лицо девочки, та обернулась к Эмилии:

– Да ведь это девчонка, которая сегодня на улице чуть не сбила нас с ног!

Смешно было представить себе, чтобы восьмилетний ребенок мог сбить с ног такую крупную даму, как миссис Эллис. Но Эмилия промолчала.

Эта сцена произвела тяжелое впечатление на мисс Грэм. Никто лучше ее не мог понять, какую трудную жизнь сулил Герти ее необузданный нрав. Ночью она долго не спала, размышляя о том, как помочь девочке, и усердно моля Бога научить ее, как спасти несчастного ребенка.

Глава XI
Ангел мира

В следующее воскресенье Герти сидела на скамеечке перед камином в комнате Эмилии. Она впилась глазами в лицо мисс Грэм и с благоговением слушала ее наставления и советы. Герти чувствовала, что Эмилия не похожа на других людей, что она гораздо лучше их, и невольно подчинялась ее влиянию.

И хотя Эмилия не видела задумчивого личика, обращенного к ней, но неподвижная поза ребенка и маленькая ручка, сжимавшая ее руку, говорили ей о том, что сказанные слова захватили внимание ребенка и принесут свои плоды.

После той схватки со «старшими» Герти не ходила в школу. Все увещевания Трумана ни к чему не привели. Герти ни за что не соглашалась идти в школу. Тогда за дело взялась Эмилия. Она ласково объясняла девочке, что хотя та и была обижена оскорблением, нанесенным ее приемному отцу, и не ходит в школу, чтобы не встречаться с обидчицами, между тем, зная, как хочется Труману, чтобы она ходила в школу, ей следовало исполнить его желание и тем самым доказать ему свою любовь.

Она говорила так убедительно, что Герти, наконец, обещала пойти на другой день в школу.

Мисс Грэм посоветовала, как держать себя с девочками, и обещала, что мистер Флинт пойдет с ней и извинится перед учительницей за ее отсутствие, и что в этом отношении у нее не будет неприятностей. На следующее утро Труман действительно повел Герти в школу. Попросив доложить о себе учительнице, он рассказал ей все, как было, и просил ее присмотреть за девочкой.

Мисс Браун была умной и сердечной женщиной. Она пристыдила девочек, которые своими нападками вывели Герти из себя, и взяла с них обещание больше ее не обижать. Вскоре Герти сошлась с тихими, скромными девочками одного с ней возраста. Они вместе играли на переменах, и никаких столкновений больше не было.

Герти всю зиму аккуратно посещала школу и делала быстрые успехи.

Прошла зима; наступила весна, а с ней – ясные, солнечные дни.

Окна и двери были раскрыты настежь; птички весело распевали. Герти стала такой веселой и так радостно бегала по дому, что дядя Труман говорил: девочка летает, как птичка.

Добрый старик любил Герти, как родную дочь. В хорошую погоду они усаживались рядом на скамью, и Герти читала ему вслух. Старый фонарщик внимательно слушал бесчисленные рассказы о маленьких девочках, которые никогда не лгали, или о мальчиках, которые никогда не шалили, или, еще чаще, о детях, которые смогли преодолеть свой характер. Опершись локтями о колени, Тру слушал эти детские рассказы, смеясь вместе с Герти, вместе с ней сочувствуя горестям маленьких героинь и радуясь торжеству правды, послушания и терпения.

Зная, какое сильное впечатление производит на детей чтение, Эмилия старательно выбирала книги для Герти.

Жизнь последней была теперь настолько спокойной и счастливой, насколько тревожной и безрадостной она была в прежние времена; полгода тому назад она была одна на свете, без покровителей, без друзей. Теперь у нее было много друзей, и она знала, что значит любовь, забота, ласка.

Она была счастлива всю неделю, но суббота и воскресенье были для нее, как и для миссис Салливан, особенными днями, настоящими праздниками, потому что в субботу приходил Вилли. Они вместе готовили уроки, гуляли, смеялись и играли. Никто лучше него не умел рассказывать, играть с ней, развлекать ее. Уже с понедельника Герти начинала считать, сколько дней осталось до субботы. Если в течение недели что-нибудь не ладилось, например, останавливались старые часы с кукушкой, что-то трудное встречалось в уроке или кто-нибудь обижал или огорчал ее, – Вилли умел все уладить. И Герти так же нетерпеливо ждала мальчика, как и его мать.

Послеобеденное время по воскресеньям Герти проводила в комнате Эмилии, слушая ее кроткий голос и незаметно для себя заряжаясь ее добротой. Мисс Грэм не читала ей нравоучений. Герти и не подозревала, что она ходит туда учиться; между тем слепая девушка мало-помалу зажгла свет в душе ребенка. И через много лет, когда доброта свила себе прочное гнездо в ее сердце, Герти, глядя в прошлое, чувствовала, что в эти воскресные дни, сидя у ног Эмилии, она получила первые искры этого бессмертного пламени, которое уже никогда не погаснет.

Весной Герти узнала, что мистер Грэм с дочерью собираются провести лето за городом, в шести милях от Бостона. Мистер Грэм всю зиму был занят своими делами, но едва наступало лето, его тянуло к природе. Все дела откладывались и заменялись работой в саду, уходом за растениями.

Эмилия обещала как-нибудь в хорошую погоду прислать за Герти. Девочка была в восторге от этого предложения, а когда побывала на даче, то целых три месяца не переставала вспоминать об этой поездке.

Дни стали длиннее, и Вилли часто мог отлучаться из аптеки домой на час-другой. Это было вознаграждением за отсутствие Эмилии, тем более что Вилли всегда умел развлечь и утешить Герти.

Глава XII
Успехи в учении

Был чудный вечер в конце апреля, когда Герти ходила прощаться с мисс Грэм перед ее отъездом в деревню. Вернувшись, она даже не зашла в комнату и горько плакала, стоя во дворе. В руках у нее были новая книга и новая грифельная доска, которые ей подарила на прощание Эмилия. Книгу она даже не развернула, а по доске ручьем текли слезы. Девочка была так поглощена своим горем, что не заметила, как подошел Вилли.

– Что же, Герти, так-то меня нынче встречают? Ни мамы, ни дедушки нет дома, а ты плачешь так, что я не вижу твоего лица из-за слез… Ну, полно, пожалуйста, перестань плакать!

– Вилли, – всхлипывая, ответила девочка, – ты знаешь, что мисс Эмилия уехала?

– Уехала? Куда?

– Очень далеко! Шесть миль отсюда! И на все лето!

– Шесть миль! Да, это действительно ужасно далеко! – расхохотался Вилли.

– Но я ведь больше не смогу видеться с ней!

– Ты увидишь ее будущей зимой.

– О, этого так долго ждать!

– А за что ты ее так любишь?

– Да ведь и она меня любит, хоть и не видит. А так, как она, кроме дяди Тру, меня никто не любит.

– Это невозможно. Она никогда не видела тебя и не может любить тебя так, как я, который видит тебя всегда; а я люблю тебя больше всех на свете после мамы.

Герти недоверчиво покачала головой.

– Не веришь? А я по дороге сюда всегда говорю себе: «Сегодня увижу Герти», а если что случится, то: «Я расскажу об этом Герти».

– Я не думала, что ты меня любишь.

– А почему?

– Потому что девочки говорят, что я самая безобразная в классе.

– Ну и что? – возразил Вилли. – Я уверен, что это просто глупые девчонки. Конечно, не сказать, что ты красавица. Но мне нет никакого дела до того, что говорят другие, – мне ты нравишься. Когда ты плачешь, я тоже готов плакать. Вчера Джордж Брэй побил свою сестренку за то, что она разорвала его змея; а я никогда не побил бы тебя, хоть бы ты все у меня переломала.

И они действительно любили друг друга, как ни различны были их натуры. Вилли был прилежен, терпелив, с ровным и спокойным характером, и все относились к нему с симпатией. Герти же была раздражительна, вспыльчива, резка, чрезвычайно обидчива.

И даже теперь ее любили лишь немногие, только те, кто знал ее очень близко.

За лето дети сошлись еще больше: Вилли заменил Герти Эмилию, хотя девочка не забывала своей покровительницы. Когда в октябре Эмилия вернулась, то была поражена успехами Герти за ее отсутствие. Уже прошлой зимой она иногда читала Эмилии вслух; теперь она стала читать гораздо лучше. Как для своего удовольствия, так и для пользы ребенка Эмилия просила ее приходить ежедневно, чтобы почитать часок. Герти была счастлива, что может хоть что-то сделать своей дорогой мисс, которая говорила об этом как о личном для нее одолжении. Отправляясь зажигать фонари, Труман отводил девочку к мисс Грэм, а на обратном пути заходил за ней.

Эмилия давала Герти не только детские книги.

Она видела, что девочка очень живая и способная, и чтение посерьезнее не могло повредить ей, а напротив, должно развить ее любознательность. Герти нравилось серьезное чтение, так как Эмилия объясняла ей все, чего она не понимала. Так она многое узнала.

Герти быстро продвигалась в своем развитии, и этим в огромной мере была обязана своим беседам с мисс Грэм и разговорам с Вилли. Как мы уже знаем, Вилли очень любил учение, и успехи Герти доставляли ему большое удовольствие. После двухлетней дружбы Вилли уже не был ребенком, ему шел пятнадцатый год, и страсть, которую Герти проявляла к учению, еще больше воодушевляла его. Ведь если десятилетняя девочка может сидеть за книжками после девяти часов вечера, пятнадцатилетнему юноше стыдно при ней тереть глаза и жаловаться на усталость.

К этому времени они начали вместе изучать французский язык.

Бывший учитель Вилли очень любил мальчика, который был у него лучшим учеником. Всякий раз, встречая его, он справлялся о том, что тот делает и продолжает ли заниматься.

Когда Вилли поступил на работу, учитель нашел, что у мальчика достаточно много свободного времени, и еще настойчивее советовал ему учиться дальше. Он и уговорил Вилли заняться французским, который мог ему пригодиться в жизни; он же дал Вилли и все необходимые учебники.

Само собой разумеется, что Герти не могла отстать от Вилли; у нее тоже возникло желание учиться французскому языку. Скоро выяснилось, что у нее большие способности к учебе, и она не уступала Вилли.

По вечерам в субботу Труман усаживался на скамью и сидел тихо, чтобы не мешать детям, а Вилли и Герти сидели, склонясь над книгой, и занимались переводами.

Работа шла дружно: Герти искала слова в словаре, а Вилли составлял фразы.

Итак, умственное развитие Герти быстро продвигалось вперед.

А как же шло ее нравственное развитие? Научилась ли она владеть собой, отличать добро от зла, правду от лжи?

Да, тяжелый труд, который мисс Грэм взяла на себя по отношению к заброшенному ребенку, не пропал даром; надо признать, что многое далось даже легче, чем можно было ожидать: характер Герти сделался прямым и благородным. Добром от нее можно было добиться всего; строгость же всегда ее только раздражала.

За эти два года Герти переродилась настолько, что Эмилия теперь не беспокоится за ее будущее, Труман гордится ею, миссис Салливан и даже старик Купер постоянно говорят, что Герти во всех отношениях изменилась к лучшему.

Глава XIII
Радость и горе

Однажды декабрьским вечером (это была третья зима, которую Герти проводила у Трумана Флинта) вошел Вилли с французскими книгами под мышкой. После обычного приветствия он воскликнул, бросив словарь и грамматику на стол:

– Герти, прежде чем сесть заниматься, я должен рассказать тебе самую смешную историю в мире. Это приключилось со мной сегодня. Я так хохотал дома, когда рассказывал маме!

– Я слышала, как вы смеялись, – ответила Герти, – и если бы я не была так занята, то непременно прибежала бы послушать. Ну, рассказывай скорей!

– А вот что, – начал Вилли. – Вы, вероятно, заметили, как утром все покрылось льдом. А как блестело! Когда солнечные лучи упали на большой вяз против нашей аптеки, мне казалось, что ничего красивее я в жизни не видал. Но это к рассказу не относится, разве только то, что тротуары были, как и все остальное, просто ослепительны.

– Я знаю, – прервала Герти, – я упала, когда шла в школу.

– Больно ударилась?

– Нет. Что же было дальше?

– Часов около одиннадцати стою я у дверей магазина и смотрю на прохожих и вдруг вижу: идет по улице самая смешная особа, какую только можно себе представить. Надо тебе сказать, на ней было что-то вроде платья, шелковое или атласное, черное, узкое-преузкое и отделанное рыжеватыми кружевами, которые некогда были, вероятно, черными, а теперь утратили цвет. Еще на ней был серый плащ, тоже шелковый; ты, вероятно, подумала бы, что он времен Ноева ковчега. Шляпу описать нельзя. Я могу только сказать, что она была вдвое больше всякой другой дамской шляпы, а к ней была привязана вуаль, которая спускалась чуть не до пят. Но замечательнее всего были очки. Я не видел ничего огромнее и ужаснее! Кроме того, она несла рабочий мешок, черный, шелковый, на котором были зигзагами нашиты лоскутки всевозможных цветов; носовой платок был пристегнут к мешку булавкой; и в такое время года, подумай только, на шнурочке болтался огромный веер из перьев, а в довершение всего – большой журнал, завязанный в платок! Боже! Я не могу без смеха вспомнить и половины того, что она несла, все это было пристегнуто большими желтыми булавками и общей кучей висело на левой руке вокруг мешка. И все-таки платье было в ней не самое смешное. Надо было видеть ее походку! Она казалась старой и слабой, и видно было, что ей очень трудно держаться на гололедице; несмотря на это на лице сияла такая улыбочка!.. Герти, жаль, что ты ее не видела, а то смеялась бы до сих пор.

– Какая-нибудь несчастная безумная? – спросил Тру.

– Нет, нет, – ответил Вилли, – просто большая оригиналка, но, я думаю, не сумасшедшая. Как раз напротив аптеки она поскользнулась и во весь рост растянулась на тротуаре. Я бросился к ней, испугавшись, что такое падение может убить это бедное маленькое создание. Мистер Брэй и какой-то покупатель выбежали за мной. Сначала она растерялась; мы перенесли ее в аптеку, и она через минуту-другую пришла в себя. Вы сказали «сумасшедшая», дядя Тру? О, ничего подобного! Она все прекрасно понимает, ручаюсь вам. Как только она открыла глаза и сообразила, что случилось, она стала искать свой рабочий мешок с его принадлежностями; все пересчитала, чтобы убедиться, что ничего не пропало, и с довольным видом покачала головой. Хороша сумасшедшая! Мистер Брэй налил в стакан укрепляющего и преподнес ей. Все грациозные ужимки и гримаски вернулись к ней, и когда мистер Брэй предложил старушке выпить, она отступила немного, сделав старинный реверанс, и вытянула вперед руки, чтобы выразить ужас, который внушало ей подобное предложение. Господин, который переносил даму, улыбнулся и сказал, что это ей не повредит. Тогда она быстро обернулась к нему, сделала еще один реверанс и ответила надорванным голосом: «Можете ли вы, сударь, честным словом благородного человека заверить меня, что это не опьяняющее лекарство?» Он с большим трудом удержался от смеха, но сказал ей, что она может быть спокойна. «В таком случае я рискну принять это питье, – милостиво согласилась дама, – оно довольно ароматно». Ей, видно, понравился также и вкус, потому что она выпила все до последней капли и поставила стакан.

Она уже оправилась и собиралась идти дальше, но ей было очень опасно идти одной по такой гололедице. Мистер Брэй, вероятно, был того же мнения, потому что он спросил, куда она идет. Она ответила, что шла в гости к госпоже такой-то, которая живет около бульвара. Я тронул за руку мистера Брэя и тихо сказал ему, что если он может минутку обойтись без меня, я пойду проводить ее. Он ответил, что я ему не понадоблюсь раньше, чем через час. Я предложил даме руку и сказал, что буду очень рад проводить ее. Надо было видеть ее в этот момент! Однако она взяла меня под руку, и мы отправились в путь. Наверное, мистер Брэй и другой господин очень смеялись, глядя на нас; но мне было жаль пожилую даму, и я не хотел, чтобы она упала еще раз. Все встречные останавливались и глядели на нас: мы были смешной парой. Она не только оперлась на мою руку, но ухватилась за нее обеими руками, так что я тащил ее, как корзину. Мне интересно было узнать, кто она такая.

– Ты знаешь, как ее зовут? – спросила Герти.

– Нет, – ответил Вилли, – она не захотела мне сказать. Я спросил ее, но она дребезжащим голоском ответила мне (тут Вилли расхохотался), что это тайна и что настоящий рыцарь должен сам узнать имя своей прекрасной дамы. О! Это было комичное приключение! Я спросил, сколько ей лет. Мама находит, что это было невежливо, но как бы там ни было, это единственная невежливость, которую я позволил себе, и дама сама могла бы это подтвердить.

– Сколько же ей лет?

– Шестнадцать!

– Да что ты, Вилли!

– Так, по крайней мере, она мне сказала! А верный и вежливый рыцарь должен верить своей красавице.

– Бедняжка! – сказал Тру. – Она, должно быть, впала в детство.

– Да нисколько, дядя Тру, – возразил Вилли. – Конечно, иногда, слушая ее бессмыслицы, можно предположить такое; но потом она начинает говорить вполне разумно. Она сказала, что премного мне обязана за внимание, которое я оказал ей, старой женщине. Придя на улицу Бэкона, мы встретили целый пансион молодых девушек, красивых, юных. Как только она издали их заметила, то решила, что я покину ее и пойду с ними. Но она затаила месть! И счастье для меня, что у меня не было подобного намерения, потому что это невозможно было бы выполнить. Некоторые останавливались и смотрели на нас с любопытством. Меня это нисколько не беспокоило, но дама думала, что мне это очень неприятно, и когда мы миновали девушек, она похвалила меня за мою «благосклонность» – это оказалось ее любимым выражением.

Вилли остановился, чтобы передохнуть. Тру похлопал его по плечу.

– Хороший мальчик, Вилли! – воскликнул он. – Славный парень! Он всегда уважает старость. Это очень хорошо, хотя твой дед уверяет, что теперь это уже не в моде.

– Я не знаю моды, дядя Тру, но мне всегда казалось, что любой человек обязан помочь пожилой леди, поскользнувшейся на льду…

– Вилли ко всем внимателен, – заметила Герти.

– Вилли герой, – смеясь, прибавил Тру. – Или же таким его представляют себе друзья…

– Я склоняюсь ко второму предположению. Но, Герти, нас ждет Карл XII, и надо заниматься. Может быть, такой случай еще не скоро представится, потому что мистер Брэй не совсем здоров сегодня; его лихорадит, и я обещал прийти в аптеку завтра после обеда. Если он расхворается, у меня будет слишком много дел, и я не смогу приходить домой.

– О! Будем надеяться, что мистер Брэй поправится! – в один голос сказали Тру и Герти.

– Это такой милый человек! – продолжал Тру.

– Он так добр к тебе, Вилли, – подхватила Герти.

Вилли тоже надеялся, что это было лишь легкое недомогание, но его надежда сменилась страхом, когда на следующий день он узнал, что хозяин не может подняться с постели и доктор нашел тревожные признаки.

Разыгрался тиф, и через несколько дней добрый аптекарь умер. Смерть мистера Брэя была для Вилли столь же ужасным, сколь и неожиданным ударом. Сначала он не понял всех ее последствий для своей судьбы, но вскоре аптека была закрыта, и вдова поспешила продать ее, чтобы как можно скорее уехать в деревню.

Таким образом, Вилли остался без места и, что еще хуже, без помощи и хорошей рекомендации мистера Брэя.

Он неплохо зарабатывал в последнее время и существенно помогал матери и деду, который теперь мог позволить себе немного отдохнуть. Мысль быть им в тягость хотя бы один день была нестерпима для мальчика с таким независимым и энергичным характером, как у Вилли, и он активно стал искать новое место.

Сперва, конечно, он обратился к другим аптекарям; но никому из них мальчик не был нужен. Целый день пропал даром; Вилли вернулся домой очень усталый.

Ну что ж! Если он не может заняться прежним делом, он возьмется за другое.

Но за что? Это был непростой вопрос. Вилли долго говорил с матерью. Она считала, что способности и образование позволяют ее сыну занять место, по крайней мере, не ниже того, которое он потерял.

Вилли думал так же, хотя и не был о себе такого уж высокого мнения. Однако если не будет того, чего ему хотелось бы, он готов взяться за что угодно.

Он вновь принялся за поиски, но у него не было рекомендаций и, соответственно, надежды на доверие к незнакомому столь молодому человеку.

Его попытки были безуспешны, и он приходил с каждым днем все более мрачным и удрученным. После каждой не удачи ему все тяжелее было видеть мать и деда. Озабоченное лицо матери обращалось к нему с такой надеждой, что он не решался огорчать ее рассказом о новых неудачах; дед же был уверен, что он ничего никогда не найдет, и Вилли мучило, что он не может доказать обратного. Через пару недель миссис Салливан перестала спрашивать сына о результатах его поисков, поняв, что эти расспросы мучительны для него, и ждала, пока он сам ей расскажет.

А бедный Вилли предпринял столько бесполезных попыток и получил столько оскорбительных отказов, сколько его бедная мать даже не могла себе представить…