355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мария Штейникова » Кошка Фрося и другие животные (сборник) » Текст книги (страница 5)
Кошка Фрося и другие животные (сборник)
  • Текст добавлен: 4 октября 2016, 02:18

Текст книги "Кошка Фрося и другие животные (сборник)"


Автор книги: Мария Штейникова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Происки врагов

Муж говорит:

– Я больше не могу, давай на диету.

Я говорю:

– Давай. – И ставлю пятилитровую кастрюлю на винегрет.

И кошка Фрося на нас смотрит с лицом «хорьки малахольные», и мы ей насыпаем много, чтобы хоть котик не голодал, пока мы, несчастные, на диете.

А потом надели спортивные костюмы, чтобы ничего нигде вдруг не лопнуло, и поехали на бильярде поиграть, и случайно попали в ресторан. Вываливаемся из ресторана с ощущением полного провала. Опять не удалось сесть на диету. Может, надо садиться с понедельника, как всегда? Может, на нее нельзя сесть посреди недели? И вопросов масса друг к другу и к себе, в частности. Я говорю:

– Ты помнишь, как мы попали в ресторан?

Муж говорит:

– Нет.

Не иначе происки врагов.

Утрамбовали себя по частям в машину, я говорю:

– Давай заедем, купим шпицам еды.

Вываливаемся из магазина с двумя пятнадцатикилограммовыми мешками корма. Я говорю:

– Да, теперь им точно до самой смерти хватит.

Муж говорит:

– Ты случайно не знаешь, зачем мы купили столько еды шпицам?

Я говорю:

– Не знаю.

Не иначе происки врагов.

И тут мы как будто ничего не помним и в следующий момент оказываемся у нашей машины, припаркованной у супермаркета и набитой всякой едой. Смотрим друг на друга в непонятках – как же так вышло? – и муж говорит:

– Да… все признаки покушения. Так, до февраля нужно все это съесть, а потом точно на диету.

Приезжаем домой, а у нас там уже четыре холодильника – у них семья. И муж как запнется обо что-то. Я говорю:

– Это что?

Он говорит:

– Это еще один холодильник, новорожденный. Сам из пластикового контейнера сваял. – Потом вдруг его осеняет: – Я придумал, а давай купим бильярд. Тогда точно никуда не надо будет выезжать, и мы ничего лишнего не купим.

Я говорю:

– Гениально, давай. И Италию купим.

Про магнитики на холодильник

Бабулечку сложно переплюнуть. Но когда кому-нибудь это удается, бабулечка говорит серьезно-удивленно и даже с некоторой ноткой восхищения: «Дааа, Зинаида (Людмила, Фаина, Алевтина и пр.), сама блядь, но таких блядей, как ты, не видала!» И тогда понятно, что этот кто-то вышел из бабулечкиных берегов, а это значит – отлучение от церкви Игумновой. А это значит, что никаких «Рябин», советов по телефону, безудержного богатого смеха от взаимного похудания до аппетитных форм. Ни-че-го. Вакуум. И бабулечка не научит – в похудательном чае главное что? Не чихнуть в общественном месте. А если уж осрамилась – неси себя к выходу достойно. Как будто ничего и не случилось. Без паники.

Потому что бабулечка – красота и способна добиваться своего без лишних слов. Бабулечка подчас ничего не говорит, она просто ходит и смеется богатым смехом. А если уж рот откроет, то страшно становится, как в этой налаченной белокурой головке умещается столько всего. От пятиэтажного мата до двенадцатичленной формулы бытия. «Марея, не бегай, не верещи и не чихни снова в пудру. Уф, не голова, а Дом Советов», – говаривала бабулечка после одного из многочисленных «фестивалей» и неизменно осушала трехлитровую банку молока. Ее харизма начинается с южных гор и пролегает до самых северных морей. Дальше она просто не была. Из каждой поездки она привозила по мужу. Как магнитики на холодильник. Потом она их откармливала, они начинали томиться волей и грызть царску руку. Это значило, что пора ехать за новым сувениром.

Муж говорит:

– Чем сегодня обедаем? Не уверен, что хочу сегодня жаркое по-трансильвански, и плов не хочу, и долма надоела.

Я говорю бабулечкиными словами:

– Могу приготовить ремень в собственном соку. А если будешь жопу морщить, то на обед гуляш по коридору и битки в дверях.

И муж сразу притихает, говорит:

– Ну что ты, Мурочка, я же пошутил.

А я усмехаюсь и думаю: «Знамо дело, пошутил».

Красота

У меня муж очень красивый, поэтому он не признает головные уборы. Чтобы черные кудри с проседью весело и пьяно колыхались на ветру. Потому что красота. А я что, я с Урала. У нас в таком виде даже до киоска за бутылкой не добежишь, задубеешь на излете. Поэтому гуляю я зимой не в ботиночках на рыбьем меху и не в коктейльном платье, а как положено – в фуфайке, шапке и пимах. Ибо жар костей не ломит. А муж-то у меня красивый. Он весь изысканный, бохемный, на итальянской подошве, в демисезонном пальте и в каком-то умопомрачительном шарфике. И я стою, его грустно жду. Потом надоедает уже, говорю:

– Мы со шпицами только выйдем.

Он говорит:

– Ну и что? Я же приличный человек.

Я говорю:

– А я с Урала. Пошли, красота.

Ну, выходим, и он через десять минут уже начинает фиолетоветь. Отвечает все реже. Потом смотрю, у него сосулька из носа торчит. Говорю:

– Возьми мою шапку, у меня два капюшона.

Он отрицательно трясет кудрями, раза три всего трясет, параллельно всхлипывая. Поскольку как же так, красота-то погибнет под моей неизысканной вязаной шапкой, и это его безудержно расстраивает. В итоге, конечно, шапка с оленями оказывается на нем. Я говорю:

– Красота! Только рогов не хватает. Давай еще кружок вокруг поселка.

И он покорно плетется в женской шапке с оленями, без сосульки в носу и помечтывая о теплых пимах.

Бабулечка у меня тоже красота. Она в магазин всегда собирается по три часа. Потому что – как же так, на нее же люди смотреть будут. А у нее одна прическа цементируется минут сорок. Потом надо выбрать – в чем. С этим тоже нельзя переборщить, с нарядом, а то можно ослепить встречный транспорт. С другой стороны, по пути могут встретиться жены любовников, и тут надо выглядеть на два, нет, на пять миллионов. Затем мейк-ап, фотошоп и поход в платье путем накидывания на голову газового шарфика, дабы не разрушить всю конструкцию прически.

Последний штрих – губы. Тут нужен правильный цвет и четкий контур. Поэтому бабулечка выпадает на время в измененное состояние сознания, либо это она так советуется со всеми нашими предками. Говорит мне:

– Ну как?

Я говорю:

– Запиписечно! Идем, красота. А то магазин скоро закроют.

А она на меня смотрит и говорит:

– Марея, а ты-то почему не одета до сих пор?

Я разглядываю себя и думаю: «Ну как же “не одета”? Футболка новая, джинсы мои любимые, кеды, между прочим, очень даже».

Бабулечка говорит:

– Значит, так: ты выходишь через три минуты после меня и не приближайся ко мне ближе чем на три метра. И не отсвечивай, мне еще замуж…

Про крошки на кухне

Бабулечка рассказывает:

– С Рожжеством вас, была на «Рябине», завтра еще пойду. Видела бывшего с его нынешней. Вперились на меня оба, зенки вылупили да всю «Рябину» так и просидели. Совсем не отдохнула из-за них.

Я говорю:

– Ну ты знатная красотка. Шутка ли – всю «Рябину» самоутверждаться.

Бабулечка говорит:

– А потом он мне всю ночь названивал и молчал, сука. А я как шебутная ору в трубку: «Алло, алло, да алло же, блядь!» Я же думаю, что-то случилось. Забыла, что у него вместо головы жопа. А потом Володька-бизнесмен со второго этажа приходит и говорит мне через дверь: «Анна Васильевна, дорогой ты мой человек, дай же, блядь, поспать-то! То котик твой плюшеву игрушку катат по ночам так, что перекрытия дрожат, теперь ты вопишь как полоумная. Захлопни уже калитку при всем уважении. И кота похудей, ради Христа, не то скоро к нам провалится». И тут трубка как завопит на меня голосом бывшего: «Ты там с мужиком?! Убью падлу!» А я стою с мужиком, три часа ночи, да, за двумя дверьми, в руках, как обычно, топорик, на всех засовах я, деревянна дверь изнутри доской приперта. Короче, предохранилась от них по полной, а все никакого спасу. От мужиков-то. А возьмешь – так толку с гулькин хрен. Одни крошки на кухне. И я, свободная молодая женщина, стою клята, мята, ругана. Будто все еще замужем.

Я говорю:

– А мы ходили в ресторан, и я врезалась в стеклянную дверь. Муж катался со смеху так, что думала, я его потеряю. Дверь тоже не пострадала, только запачкалась. Ты там где? Ладно, проржёшься – перезвони.

Зима

Муж говорит:

– Тамерлан такой Тамерлан. Я дал старому шпицу кость, теперь вместо него воронка, пострадали также Истра и Звенигород.

Я спрашиваю:

– Мы про одного и того же Тамерлана говорим? Это тот, у которого вторая кличка Чайка? Кстати, ты не знаешь, почему он лает, как эта благородная птица, проживающая на помойках?

Он говорит:

– Может, он воспитывался чайками или на море?

Я говорю:

– Давно ли в Рузе нашли море? Или прячут, а то, знамо дело, понаедут из своих Москвей, не протолкнесси.

Пока мы говорим, Тамерлан берет еще одну кость и Казань, одновременно претендуя на дополнительную, мертвой хваткой вцепившись в пах старому шпицу, который держит оборону, жамкая кость всеми своими новыми четырьмя зубами. Старые молочные смешно и нарядно торчат по сторонам. Тамерлан не охраняет свои кости, он ими властвует. Употреблять их по назначению он пока физически не в состоянии. Размеры не позволяют. И кости лежат себе сиротливо, ждут своей участи. Как Фроси Бурлаковы из «Приходите завтра».

У кошки Фроси сушняк. То ли зима, то ли хлещет по ночам в виртуале коньяк с бухгалтером Алексом, а потом отсыпается в раковине, не раздевшись, прямо в шубе. И мы говорим: «Как не стыдно?! А еще в шубе!» И она на нас смотрит устало с лицом: «Откройте кран и уходите. Как же я от вас устала, блядь».

Я над мужем часто шучу. Поет по телику какой-нибудь Лев Лещенко про «Со всех вокзалов поезда» и «Лай-лай», а я мужу кричу:

– Беги скорее, тут твой поет!

Он прибегает, думает – Стинг какой, а там: «Шо это были я и лай-лай». Муж еще на Кадышевой с «Кольцом» попадается часто. А потом смотрит на меня, как Фрося из раковины, и я понимаю – зима.

А давай

Мы с мужем друг для друга ни разу не сдерживающие факторы. Я ему говорю:

– А давай то-то и то-то?

Так он говорит мне всегда:

– А давай!

И это иногда конечно же плохо заканчивается. Вот, к примеру, вчера – мы всех проводили и легли переотдыхивать с тазиком кедровых орешков перед увлекательным сериалом. Ну и в перестрелках не заметили, как обожрались до потери пульса, дружно, в два лица.

И всю ночь мы друг другу даже таблеточки подать не могли. Я говорю:

– Надо как-то раздельно объедаться. К примеру, ты ешь, я не ем. И наоборот, в свою очередь. Мы же налаживали автодежурство из гостей.

Он обиделся и говорит:

– А ничего, что мы женаты? И вообще, из гостей – это один раз и было, и то лучше бы ты пила. А то у меня такое чувство, что мы в разводе.

Я говорю:

– Ну, иногда это необходимо. Например, когда я с крыльца лечу, подвернув ногу, меня надо кому-то ловить. Или ты за рулем, а я говорю – «смотри на дорогу», «помедленней, не въебись», «поехали», «тормози». А если мы вдвоем будем водить, как ты, то полиция сразу сделает месячный план.

Подруга говорит:

– Мой уехал на Новый год на Кубу с друзьями. И у нас такая пауза висит ощутимая. И вообще непонятно, за что ему так повезло.

А другая подруга говорит:

– Праздники только начались, а он меня уже достал. Глаза бы не видели. Хоть бы жопу до магазина оторвал, гад. Четвертый день с дивана неподъемный. Так ладно бы, если послушно сидел, заткнувшись в тряпочку, так оно же трещит, как хер в коробке.

Бабулечка говорит:

– Мы с котом живем душа в душу. Я его люблю, а он меня боится. И я считаю – это наилучшая форма взаимоотношений.

А кот сидит и правда боится. Лопнуть. Такая вот любовь.

Про вранье

У меня есть весы. Они мне часто врут и уезжают к маме. Отношения так себе. Потому что им нужны какие-то особые условия. Пол ровный, батарейку менять. И как вы понимаете, не очень-то и хотелось. Потому что женщина весом больше шестидесяти кг не считается человеком. Когда оказываешься в новой женской компании, то первые три вопроса, которые тебе задают, это – замужем ли, есть ли дети и сколько весишь. Я сначала не врала, и женщины меня очень жалели и говорили: «Ну, понятно». И на этом все.

Потому что о чем? Потому что для полного контакта нужно быть замужем или (в некоторых случаях это еще лучше) в разводе, с детьми и весить до пятидесяти пяти. А так что? Ясное дело – жирная, без детей, значит, развод не за горами. Короче, при таких параметрах распознать во мне человека практически невозможно. Потом я начала врать, и все как-то встало на свои места. Говорю:

– Двое, муж козел и пятьдесят два.

Мне говорят:

– Да вроде не похоже на пятьдесят два.

Я говорю:

– Кость легкая.

И всё, есть контакт. Оказывается, у всех кость легкая, только у некоторых тяжелая, в папу. Можно считать это моей данью социализации. Благодаря вранью я реализую свой интерес к миру.

Муж говорит: «Главное, себе не врать, а остальным можно». Фрося согласна. Весит пять кэгэ, а кошкам врет, что три. Говорит: «Я не толстая, я пушистая». И идет обедать по пятому разу. Котам тоже врет, про возраст. А коты бродят вокруг дома и сходят с ума по аппетитной малолеточке. Фро на них смотрит с лицом «Была бы нужда бело тело ломать, замуж мне недосуг, господа. В жопу – это туда. И это не приглашение». Ложится на мужнину черную рубашку и распушается во весь ее пятидесятый размер.

Фрося умная, не ведется. Потому что хрен знает, до чего это все может довести. Возможно, в какой-то момент и паспорт придется показать. А по нему она престарелая горжетка. К нам иногда приходят очень умные гости. Перетереть с Фросей за атомную физику. Для них замуж, дети и вес – не главное. Потому что в лозунге «Семья – это всё» имеет смысл только вторая часть. Бабулечка из таких шикарниц. Она сама себе королевишна. И когда за ней ползает как-нибудь дед, она говорит:

– Я в свои шешнадцать объебки уже не подбираю. – И уходит в свои семьдесят шесть самоотверженно есть красную икру и смотреть сериал. – А чо, – говорит бабулечка, художественно размазывая икру по колбасе. – Пиздеть-то – не шаньги мазать. Зато никаких крошек на кухне.

Про жизнь и комизм

Жизнь меняется каждый день и каждый раз комично. Мы с мужем утром просыпаемся, выходим к кофею, а у нас собаки в гостиной сидят не наши. По правде сказать, они вообще каждый день не наши. Однажды выходим, а на нас смотрят Буратино и Карабас Барабас. У старого шпица вытянулся нос и новые зубы ему пока явно велики. На следующее утро выходим, а там Слон и Моська. У старого уши в рост пошли, а младший обнаружил в себе лай. Опять выходим, а там Жираф и Колобок. У кого ноги за ночь отросли, а кто-то ртом по земле катается. Только у Фроси перманент. Она неизменно мамонт. И смотрит на нас с лицом «Вы это видели? А я предупреждала! Как в воду глядела! Огриков подсунули!».

Гости приходят, говорят:

– Какие вы добрые, дворняжек приютили.

Мы говорим:

– Это шпицы.

Гости нас жалеют и говорят:

– Не расстраивайтесь, вы же не будете их за это меньше любить.

Мы говорим:

– Да это щенячий пух вылазит и скоро нарастет основного в пять раз больше.

Ну, гости на нас смотрят так, с сочувствием, и говорят:

– Конечно-конечно, нарастет, вы только не расстраивайтесь так сильно.

Сегодня просыпаемся, а у старого шпица шасси выросло и выдвигается туда-сюда. Это у него зубы в два ряда так наросли, что он с выдвинутой нижней челюстью ходит, и ему туда оседают пыль и еда. Можно трехочковый забивать. Хорошая такая корзина вышла. Звоним заводчице, а она говорит:

– Вы сейчас на них не смотрите часто, есть шанс помереть со смеху.

Мама говорит:

– Ты тоже неравномерно росла, по диагонали. От тебя с рождения только уши былые остались. Они у тебя изначально были под взрослый размер. Мы даже испугались, когда увидели.

И я да, не могу себя найти на школьных классных фотках. Прихожу к мужу, говорю:

– Как думаешь, где тут я?

А он говорит:

– Давай это выяснять методом исключения. Убираем сразу всех мальчиков.

Я говорю:

– Не факт.

Бабулечка любила снимать всю семью и специально для этого приглашала фотографов на дом. Все наряжались, и никто не смел сопротивляться. Показывает мои фотки из своего архива и говорит:

– Это ты со шрамом на лбу – бумеранг во дворе кидала. Это ты в мотоциклетной каске с прогулки пришла, там один петух тебя люто не любил. Это тебя от гудрона отмывают. А тут мы тебя три часа не могли найти, ты висела на заборе с ворованными огурцами в карманах. А это не знаю кто, соседский мальчишка какой-то.

Я говорю:

– Бабулечка, это вообще-то я.

Она как засмеется богатым смехом и говорит:

– Какая нелепка, щас усцусь…

Про встречи

В жизни много неожиданных встреч. К писательнице Марте Кетро в прошлом году через дыру в стене приходил ханурик. «Крыса!» – заверещала Марта. «Огромная!» – забилось сознание и попыталось отключиться. «Марта Кетро!» – в восторге подумал ханурик и ринулся навстречу просить автограф и целовать ножки. Марта сразу почему-то одновременно подумала про Бога и мужа и бросилась звонить обоим. Бог был, как всегда, недоступен, в метро или просто абонент не абонент. Перед Новым годом у Бога всегда загруз. Ко всем кто-то приходит, большой и страшный, чаще писец. К Марте пришел ханурик, и это сбило ее с толку. Чего ждать от ханурика – не мог сказать даже муж. Но просто, как всегда, выехал на помощь. Пока муж ехал, ханурик получил все, что хотел, и ушел через дыру в стене. А Марта – она даже успела его полюбить. Вот такая она, жизнь. Не успеешь испугаться – уже любишь.

Мой папа однажды встретил крысу в собственном туалете. «Крыса!» – заорал папа. «Мужик», – устало подумала крыса. Потом у них была своя игра. Папа стучал в собственный туалет, и она должна была на пять минут куда-то выйти, чтобы не смущать папу. Крыса сначала не хотела. Подумаешь – мужик, напужали ежа голой жопой, ага. Потом она стала деликатнее и лениво, будто ей самой надо по срочным делам, уходила через свой крысиный телепорт. Она заседала в своем кабинете примерно месяц, а потом пропала. Папа тоскливо стучал в дверь морзянкой, но она не приходила. Папе потребовалось время, чтобы забыть эту потрясающую крысу, и он завел себе другую, человеческую. Не такую потрясающую, но вполне себе крысу.

Кошка Фрося однажды встретила шпица. «Едришь, пердимонокль!» – испугалась Фрося. Шпиц был и правда похож на пердимонокль, только поменьше. «Мать моя», – подумал шпиц и бросился искать на Фросе еду. Кроме глаз, на Фросе и поесть было нечего, сплошной мех. Так шпиц понял, что Фрося несъедобная, особенно когда спит. А Фрося полюбила пердимонокль и часто с наслаждением наблюдала из-под полуопущенных век, как его плющит. Потом как-то неожиданно появился второй пердимонокль.

«У меня их двое», – часто то ли хвасталась, то ли жаловалась Фрося приходящим кошкам. «Как ты с ними справляешься? – изумлялись кошки. – Два пердимонокля, шутка ли?» А Фрося отвечала: «Свое говно не пахнет. Вырастут – возьму их с собой в Портофино». И, грациозно лавируя меж кучками, представляла себя в Куршевеле. «Какое счастье – эти пердимонокли», – ласково думала Фрося и любовно раздавала подзатыльники меховой лапой.

Тамерлан

Игрушечный хомяк, шпиц Тамерлан, доел елочную гирлянду и взял жизнь в свои лапы. Завоевал все подушки, выкатил в центр гостиной конуру из кошачьей переноски и вывел старого шпица на прогулку. Идти было трудно, здоровенная псина тянула вперед, и Тамерлан чувствовал, что не справляется. «Тпру, шальной, – громыхнул Тамерлан. – Несет косого на забор, ишак тебя понеси». В желудке шла война палочек, и от того Тамерлана подташнивало, но выпустить собачий поводок из зубов он не мог. Мало ли куда ускачет глупая скотина, наестся непотребного.

– Мужик, – говорит муж.

Я говорю:

– Ага, и воняет от него грязными мужскими носками.

Муж говорит:

– Цени мир целиком.

«Хорьки презренные», – подумал Тамерлан, зап ах носками еще сильнее и властно задергал поводком. Глупую скотину рвало во все стороны, она наелась веника. Веник сопротивлялся, ему было тепло там, где он застрял, на мороз не хотелось.

Мимо проходила догиня Клеопатра. «Какая ляля, – с нежностью восхитился Тамерлан. – Как было бы прекрасно извалять ее в снегу или загнать в угол». «Харизматичный хомяк, – подумала Клео, – интересно, какого размера у него сорочки». Валяки в снегу, углы и другие чисто мужские эротические фантазии не входили в ее планы. «Твои? – спросила Клео, кивнув на нас и старого шпица. – Хорошенькие». «У меня дома таких целая куча, – ответил Тамерлан. – Ты звезды с неба любишь?» Клеопатра поставила ноги так, чтобы со всех сторон были видны умопомрачительные коленки, и ответила: «Посмотрим». И повернулась к нам восхитительнейшей филейной частью. Откуда-то запела Далида. Бэнг-бэнг, бэнг-бэнг. И Клеопатра плавно, как в замедленной съемке, проследовала за глухой забор. Скотину все еще не романтично рвало во все стороны. «Хорьки позорные, – вспомнил про нас Тамерлан, – нормально выйти нельзя. Хорошо хоть не насрали при даме».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю