Текст книги "Подростки бессмертны (СИ)"

Автор книги: Мария Романова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

17

Кто эти люди? Первое, что пришло мне в голову – у Бэлы какие-то проблемы, возможно на работе крупно накосячила, и хозяева того магазинчика решили с ней разобраться, а я теперь попаду под раздачу. А может, это бандиты– соседи (а в том прогнившем доме жили только сомнительные личности)?

Пока я стояла, разинув рот, ребята уверенно прошли в квартиру и сразу начали по ней шерстить, заглядывая во все углы, я лишь наблюдала, остолбенев от страха. Казалось, они вообще не замечают меня, хозяйничают, как у себя дома. Обнаружив бутылку водки, они усмехнулись и со словами «опа, а это у нас что» вылили содержимое в унитаз. Водку было жалко, но больше страшно. Наконец дар речи ко мне вернулся.

– А вы кто? – неуверенно спросила я, набравшись смелости.

– А ты почему открываешь, не спросив? – усмехнулся один из них, продолжая осмотр квартиры, – а вдруг бандиты?

– Милиция, лейтенант Климов, – резко сказал второй, предъявляя корочки.

Видимо, этот спектакль со зловещим молчаливым обыском был призван напугать меня, что им прекрасно удалось. Ну и найти что-нибудь запретное, возможно, наркотики. Но ничего криминальнее водки в квартире не было.

– Ну что, красавица, собирайся, поехали, – и они уселись на потрепанный диванчик подождать, пока я оденусь.

Мы побрели на троллейбусную остановку (видимо, служебного транспорта им не выдали), а я все еще не отошла от испуга. Как хорошо, что это оказались не бандиты (хотя внешне очень похожи).

Сами-то они ездили по удостоверениям, бесплатно. Но чтобы оплатить мой проезд, у ребят денег не нашлось. Они пошарили по карманам и лишь нагребли совсем немного мелочи. Поэтому было принято решение заковать меня в наручники, будто они на серьезном задании и перевозят преступницу – а преступников, разумеется, можно перевозить бесплатно.

Так мы и ехали. Вокруг нас быстро образовалось пустое пространство – даже в переполненном троллейбусе никто не хотел стоять рядом с нами, уставшие пассажиры (в основном это были заводчане, возвращающиеся с работы) лишь опасливо поглядывали в нашу сторону, перешептывались. Ну и троица: два бугая и маленькая девочка в наручниках. Меня же переполняла гордость, я чувствовала себя настоящим правонарушителем с трагичной (и, разумеется, романтичной) судьбой и дерзко смотрела на унылых пассажиров-заводчан.

В своем небольшом, бедно обставленном кабинете, в районном отделении милиции, ребята долго со мной разговаривали. Наверное, больше часа.

– Да ты хоть знаешь, сколько мы таких девочек каждый день находим? – внушал мне устрашающим тоном лейтенант Климов.

У меня даже язык не повернется рассказать все те истории, которые они мне в мельчайших подробностях поведали: про растерзанных детей, найденных в канавах, про незавидную судьбу беспризорников и все в таком духе.

Признаться, их рассказы произвели на меня неизгладимое впечатление – умеют они все-таки на людей воздействовать, особенно на таких неискушенных в этих делах, как я.

– Ты хоть знаешь, что твои родители пережили? Мать всю неделю ревела, – укоризненно говорил милиционер, – вот жила бы с пьянчужками какими-нибудь, издевались бы над тобой. У тебя же родители хорошие, а ты с ними так поступаешь.

– Они вообще-то тоже виноваты, – оправдывалась я, – ну разве можно с человеком так обращаться, я же живой человек, а не вещь. Я не их собственность, зачем они меня столько лет этим танцевальным мучили и пятерками своими? – в глубине души я уже понимала, насколько нелепо звучат мои оправдания на фоне всех тех ужасных историй про неблагополучных детей.

Часа через полтора в кабинет зашли мои родители, а я уже стояла с поникшей головой и виноватыми глазами.

Мама кинулась меня обнимать, отец как-то растерянно и виновато смотрел то на меня, то на милиционеров.

– Нашли, слава Богу! Ребята, как вас отблагодарить? – обратилась мама с заплаканными глазами к сыщикам.

– Да что вы, какие благодарности. Хорошо, что нашлась, – ответил растроганный лейтенант, – девочка-то хорошая, умная (это он специально меня похвалил, чтоб мне захотелось оправдать доверие). Ну занесло ее немного. Не теряйте больше.

Мама не унималась, желая непременно отблагодарить спасителей. В итоге те сдались:

– Ну ладно, можете нам блок Явы Золотой купить, а то у нас сигарет вечно не хватает, – смущенно сказал Климов.

Мы с родителями пошли в магазин вместе, и мама купила им сразу три блока и банку кофе в подарок, достав из кошелька последние деньги (до папиной зарплаты было еще несколько дней, и финансы к тому времени всегда заканчивались).

Тогда ко мне впервые начало приходить раскаяние. Я представила маму, лихорадочно мечущуюся по школьным коридорам, когда она не дождалась меня после окончания уроков. Представила растерянность папы, который не знал, что предпринять. И вообще все их переживания и страхи, подогреваемые воображением, которые они испытали за эту неделю. Мое раскаяние становилось тем больше, чем лучше они со мной обращались. Не было никакого наказания, они стали ласковы и приветливы, как никогда. Даже вспыльчивый папа не стал ругаться, лишь грустно смотрел.

– Мам, а как меня все-таки нашли? – этот вопрос не давал мне покоя.

– Ну начали всех твоих знакомых опрашивать: в школе, в компании никто ничего не знал. Потом мы вспомнили про Вику, раньше вы ведь неразлучны были. Милиционеры-то сразу поняли, что она врет, надавили немного. Вика и рассказала все, – ответила мама, – а Сёма вообще до последнего молчал, не сдал тебя.

Как же так? Скромный, нерешительный Сёма, над которым я часто посмеивалась, оказался настоящим кремнем, и менты не смогли его расколоть?

Позже я созванивалась с Викой.

– Ты уж извини, – оправдывалась она, – они сказали, что у моего отчима проблемы будут (а отчим у нее был полковником милиции). – Конечно, наивная Вика им поверила. Подростков так легко провести.

Больше родители ничего мне не запрещали, только просили отзваниваться, если я ухожу с ночевками, дабы не волноваться. Чтобы хоть как-то их отблагодарить за это, я решила подтянуть учебу (в свободное от тусовок время), но от ирокеза (ставила я его уже редко, да и то на хозяйственное мыло, но виски подбривала регулярно) и дерзкого прикида не отказалась. Родители признали мое право делать со своей внешностью все, что вздумается.

Я даже стала навещать школу, сдавать «хвосты» – всякие рефераты и контрольные. Чтобы подготовиться к итоговому просмотру в художке, рисовала картины по пропущенным темам, иногда по несколько за день. Для экзамена по скульптуре слепила Георгия Победоносца, поражающего копьем змея. Работа нам сильно понравилась, даже отдавать было жалко. Мама написала за меня реферат по истории искусств (я уже не успевала этим заняться) и потом мы вместе штудировали всех этих художников с их великими произведениями, я же на тот момент не смогла бы отличить Моне от Мане.

В итоге аттестат за девятый класс украшали одни лишь пятерки, в художке только по истории искусств была четверка, остальные предметы – тоже на отлично.

Мама сияла от радости, она наконец успокоилась. Я принесла ей вожделенные пятерки.

На носу был последний звонок и выпускной, но я к нему не относилась всерьез, ведь из школы-то не уходила, еще два года впереди. А вот в художке выпускной был самый настоящий, окончательный и бесповоротный.

Мама сшила мне длинное черное платье с разрезом, купила туфли на невысоком каблуке. Если причесать ирокез, получалось что-то вроде обычного каре. Признаться, такой вид мне совсем не нравился, вкусы мои тогда сводились к агрессивному панковскому стилю. Но после долгих уговоров и канюченья мамы я согласилась все это напялить, она не могла налюбоваться.

И вот до выпускного оставалась пара дней, все шло хорошо, родители были счастливы. Но тогда, на их беду, меня угораздило познакомиться со Шнырём.

18

Это было начало лета – пора выпускных. Уже скоро мне надо было идти на торжество в художку, в сшитом мамой красивом платье.

В тот момент у меня была новая подружка по имени Панда (просто зимой у нее был черно-белый искусственный полушубок с ушками на капюшоне) – немного истеричная неформалка из неблагополучной семьи, моя ровесница. Эльза мне тогда уже поднадоела, а с Пандой было весело.

В один из дней мы договорились погулять с ней, а она пришла не одна. Вы можете представить себе симпатичного панка? Так вот, Шнырь был действительно симпатичным. Искрящиеся, огромные голубые глаза, светлые волосы, поставленные в ирокез. Мой ровесник. И он был отпиленным на всю голову, я уже не раз слышала о нем истории, что, конечно же, привлекало не меньше его крутой косухи.

Он принес спирт «Троя», и мы его весело распили на троих, разбавив в найденной на улице полторашке водой из колонки, занюхивая при этом волосами вместо закусона. Уже через полчаса мы с ним не могли отлипнуть друг от друга, так и целовались под негодующим взглядом Панды, которая (как я узнала позже) имела на Шныря виды.

К вечеру Панда побрела домой, а мне совсем не хотелось возвращаться. Тут Шнырь и предложил мне заночевать у его друга. Я согласилась и предупредила пьяным голосом по телефону-автомату маму, что меня не будет сегодня.

– Ладно, береги себя только. А ты на одну ночь или на несколько? Выпускной-то хоть не пропустишь? – заволновалась она, привыкшая к моим затяжным гулянкам.

– Да я приду, не переживай, – пообещала я. Как же я ошибалась!

Друг Шныря Дима жил в панельной многоэтажке. Его двушка представляла из себя жалкое зрелище: обоев нет, на полу – грязные матрацы и минимум какой-то старой, развалившейся мебели. Как я узнала позже, отец Димы был горьким пьяницей и дома бывал редко, матери и вовсе не было. Сам же Дима показался мне очень спокойным и доброжелательным парнем. Он нигде особо не тусовался, только пил много, иногда даже в одинокого.

Гостить у Димы было весело: мы пили, Шнырь неумело, но очень задорно играл на расстроенной гитаре и фальшиво пел песни «Сектора Газа».

Когда все разлеглись по матрацам, у нас, со Шнырём, разумеется, случился петтинг. Он пытался пойти дальше, но у меня всегда был какой-то внутренний тормоз на это дело. Возможно, из-за того, что мама на «откровенном разговоре об этом» всегда говорила: «В этом нет ничего хорошего, для женщины это вообще неприятно, противно и больно. Только мужикам это и нравится».

Так что я его остановила, а он оказался галантным кавалером (возможно, из-за юного возраста и неопытности) и не пытался настаивать.

Проснулись мы поздно. И тут у Шныря возникла гениальная идея: «А поехали автостопом в город N, у меня там друзья есть». Это был небольшой городок в тысяче километров от нас.

Предложение было невероятно заманчивым, я давно уже хотела испробовать этот вид развлечений – поездка стопом, только подходящей возможности никак не подворачивалось.

– Шнырь, а давай после моего выпускного? Меньше недели осталось, – уговаривала я.

Но ему почему-то приспичило ехать именно сейчас – он вообще был спонтанным парнем.

– У меня тут печатка золотая есть, нашел на улице, – хвастался он, показывая золотой с виду перстень, – ща ее замотаем и сразу двинем. Димон, ты с нами?

– Не, неохота, – отказался спокойный и рассудительный Дима.

Мне же решать надо было быстро, такой шанс упускать нельзя. Слишком уж хотелось приключений, тем более с этим прекрасным и удивительным Шнырём (влюбленность появилась довольно быстро, настолько он был обаятельным или алкоголь мне его таким показывал – точно не скажу)! «А выпускной… Ну чего ей еще надо, я же и так аттестат с пятерками принесла», – оправдывала себя я.

– Ну че, едешь? – нетерпеливо спрашивал меня этот сумасшедший.

– Я в теме, – решение далось мне после недолгой внутренней борьбы довольно легко, к тому же я нашла себе оправдание в виде хорошего аттестата.

На вокзале мы пытались продать «золотую печатку», там было много ларьков – скупщиков золота. Краснолицый мужик в джинсовой жилетке, хозяин ларька, лишь посмеялся над нами.

– Ну че, сколько дадите? – глаза Шныря жадно горели.

– Ну, – протянул он многозначительно, осматривая перстень, – дам пятьдесят копеек. Нет, даже рубль, – он громко расхохотался, – да не золото это, вот вы придурки малолетние.

Шнырь обиженно забрал у скупщика «свое сокровище», надеясь продать его в другом ларьке. Но и там нас ждала та же участь.

– Да и похуй, – махнул рукой панк, – и без бабок доедем.

Он так уверенно это сказал, что у меня отпали все сомнения. Я готова была ехать с ним хоть на край света.

– Мам, – говорила я в трубку уличного телефона, – я уезжаю ненадолго в другой город, буду отзваниваться иногда.

– Что? Но как же выпускной, куда ты собралась, – запаниковала мама, – ты с кем, давай домой, доченька, ну одумайся!

– Мам, мы же договаривались, что ты меня не держишь, не кричи! Я еду с другом, буду отзваниваться, давай, пока, – бросила трубку я, не дожидаясь дальнейших расспросов.

Первую часть пути (километров пятьсот) мы проделали на электричках с пересадками, бегая от контролеров по вагонам – к этому мне было уже не привыкать, такое я делала по дороге на ролевые игры.

Один раз пришлось переночевать на пустующем вокзале провинциального городка, устроившись в обнимку на жестких сиденьях. Живот урчал от голода, но еды нам не удалось раздобыть. Была только вода из колонки.

Уже к концу второго дня пути мы оказались в городе-миллионнике, столице одного из регионов страны. Ночью мы решили не выходить на трассу и дождаться утра.

Жрать уже хотелось невыносимо, желудок болел от никотина, который мы поглощали в огромных количествах, стреляя сигареты у прохожих или подбирая бычки.

Аскать деньги Шнырь не любил и нашел другой выход из ситуации: недалеко от вокзала был киоск с быстрым питанием, а на столике возле него аппетитно лежали остатки чьего-то обеда. Абсолютно не обламываясь брезгливых взглядов зевак, Шнырь спокойно взял эту бумажную тарелочку и мы набросились на еду, жадно глотая кусочки пиццы и пирожков – этого было мало, но лучше, чем ничего. За нашей скромной трапезой наблюдал какой-то бомж. Даже он брезгливо отвернулся, проворчав «едите, как воробьи».

Надо было искать место для ночлега. Шнырь почему-то решил, что на вокзале лучше не оставаться: там было много мусоров, и нас могли задержать до выяснения личности. Малолетние оборванцы вообще могли привлечь к себе нежелательное внимание.

Сначала мы приютились на трубах теплотрассы (ночи-то прохладные, а трубы греют), но вскоре находиться там стало невыносимо из-за вездесущей стекловаты. Она забивалась в глаза, зудела вся кожа.

И мы, почесываясь, побрели по прекрасному вечернему городу в поисках подходящего ночлега. Вскоре на пути попался полуразрушенный деревянный двухэтажный дом. Он больше напоминал прогнивший сарай. Шнырь сказал, что это идеальное место.

Мы устроились на чердаке, придавив люк какой-то балкой. Спалось тревожно. Во-первых, из-за холода, и, как мы ни жались друг к другу, согреться не было никакой возможности. Еще все тело чесалось от стекловаты, что тоже не способствовало сну, казалось, ползают и кусаются какие-то насекомые. Лежать было жестко, мы даже ничего не постелили, и в тело упирались какие-то не то щепки, не то колючки. Но больше всего мне мешало другое – страх. Я вздрагивала от любого звука, боясь, что сюда, в нашу скромную обитель, могут пожаловать недобрые люди.

К любой мерзости и лишениям можно привыкнуть, и они уже не отвращают. Но когда рассвело, меня чуть не вывернуло от увиденного: всю ночь мы лежали на голубиных полусгнивших костях, они-то и упирались в тело, а по останкам ползали какие-то мелкие кусачие насекомые, которых невозможно было разглядеть при свете спичек.

Кое-как отряхнувшись, мы побрели в сторону трассы.

Это была самая легкая часть поездки. Мы добрались до нашей цели всего с двумя пересадками (сначала остановилась фура с заскучавшим дальнобоем, который был рад любым попутчикам, потом какой-то «москвич», управляемый молодым парнем, судя по следам от пирсинга – бывшим неформалом), и были в заветном городе уже к вечеру.

Шнырь знал, где найти друзей, и мы сразу отправились в тот двор. Небольшая кучка грязноватых панков сидела на заплеванных скамейках.

– Нам бы пожрать, три дня уже не ели нормально, – сказал Шнырь после бурных приветствий.

– Ща устроим, – пообещал один из приятелей.

И мы отправились на местное кладбище, которое стало нам шведским столом. Признаться, поначалу меня коробило, но человек ко всему привыкает. Я даже не испытывала уже голода (когда голодаешь три дня, есть вообще потом неохота, появляется какая-то даже легкость и бодрость), но, глядя на ребят, весело жующих пряники и выпивающих водку с могил, я тоже решилась. Так мы и отужинали – в темноте, на кладбище, поедая поминальные подношения. Потом один из парней, напившись, упал на оградку, серьезно пропоров себе ногу – мне это показалось дурным знаком, стало страшновато.

Больше с той поездки ничего особо вспомнить не могу – почти месяц мы прибывали в том городке в пьяном угаре, спирт лился рекой.

Помню, как сидели на каком-то чердаке, а парни предлагали понюхать клей. Мы со Шнырём отказались, предпочитая алкоголь. А у меня вообще было отвращение к нюхачам, я часто видела своего соседа Дениса, перепачканного клеем, в полной невменяемости. Тот образ прочно засел в голове, и нюхать клей я бы не стала ни за какие коврижки. Оставалось только наблюдать за их кривляньями и дикими воплями от галлюцинаций.

Помню, была драка с какими-то гопами, но не помню, кто победил. По крайней мере мне не досталось тогда.

Помню, как жили у какого-то парня, и он нам показал видеокассету с фильмом «Сид и Нэнси» – кино меня сильно впечатлило, безбашенность харизматичного Сида в исполнении Гэри Олдмена казалась образцом поведения.

Помню, как эти пьяные уроды начали ссать друг на друга. Было мерзко, я еле успела отбежать подальше, но меня тоже зацепило.

– Да не очкуй, ты же панк! – подбадривал меня один из них.

Все же в череде безумных попоек мне удавалось иногда отзваниваться маме, сообщая о своем присутствии в мире живых и здоровых. Она все время умоляла вернуться поскорее, я старалась ее успокоить.

Каким чудом меня никто не отымел в том городке – до сих пор не понимаю. Скорее всего, Шнырь меня хоть как-то опекал, считая своей подругой, а сам не настаивал на сексе (все же было в нем что-то доброе, наверное).

Обратно мы доехали примерно так же, только избегали уже стекловаты и голубиных трупов.

Остаток лета тоже прошел в пьянках-гулянках, я не просыхала почти ни дня, лишь изредка приходя домой отсыпаться и отъедаться.

Мама лишь печально смотрела на мои нечастые возвращения, отец вообще почти меня не видел, будучи на работе.

Однажды мне позвонила Вика и позвала скататься в гости к ее отцу – он жил в поселке городского типа совсем недалеко от нашего города. Запойный алкоголик, который давно был выгнан из семьи.

Когда он напился и валялся невменяемый на диване, мы решили сварить «молоко» прям у него перед носом. Мне давно был любопытен этот волшебный напиток, да и Вике тоже, и наконец – подходящее место и сезон. Нарвали в окрестностях бобеля (коноплиной ботвы), купили банку сгущенки. Как варить и дозировку мы точно не знали, лишь приблизительно и по слухам, поэтому выпили сразу много.

Накрыло нас основательно, весь мир казался картиной маслом, я даже видела мазки. Все двигалось как-то замедленно, с отставанием, звуки были оглушающими, в голове вообще происходила полная неразбериха и шизофрения.

Потом к ее пьяному отцу пришел в гости собутыльник. Я не знаю, почудилось мне или нет, но вроде он пытался приставать к нам. Я запараноила и уговорила Вику сбежать.

Всю ночь мы бродили по поселку, прячась то от партизанов, то от гигантских кузнечиков, блевать было интересно и приятно. Какой ангел уберег нас от неприятностей – неизвестно.

Нас глючило, наверное, около суток, но днем мы могли хоть немного соображать, сумели даже сесть на автобус и добраться домой (сделать это было невероятно трудно и понадобилась вся сила воли и концентрация), так и не попрощавшись с Викиным отцом.

Отсыпалась я суток трое с перерывами на туалет и еду. А когда проснулась от легких толчков мамы, увидела незнакомую женщину прям в нашей с братом комнате.

19

Буду банальной, но скажу: демон-алкоголь – это действительно страшно. Я вроде уже и к родителям подобрела, и они от меня отстали, и учебу подтянула – не за что больше биться, незачем убегать и воевать. Но механизм уже был запущен, и меня несло, словно бумажный кораблик по грязному ручейку.

– Доченька, ну ты опять пила вчера, ну зачем тебе это? – уговаривала мама.

– Да отстань ты, я же не часто, вообще не пью почти, – разозлилась я. Такие разговоры, почему-то, всегда бесили больше всего. Как я поняла позже, агрессия возникала из-за моего упорного нежелания признавать очевидное. Это главная беда всех алкоголиков – отрицание проблемы.

Мое загульное дикое лето насторожило родителей еще сильнее. У нас тогда как раз начался затяжной конфликт с папой: он уже не мог спокойно смотреть на мои гулянки и вернулись его вспышки гнева. Мы много ссорились, я была язвительна и дерзка, он – довольно груб и жесток, иногда поколачивал. Прекрасный повод для меня не появляться дома (признаться, мне уже просто без алкоголя было не по себе, поэтому я иногда специально провоцировала скандалы, чтобы сбежать. Но тогда, конечно, не осознавала этого).

И когда я третьи сутки отсыпалась после приключений под молочищем, меня легонько толкнули в плечо.

– Доченька, вставай, к тебе пришли, – будила меня мама после моих похождений. Я еле разлепила глаза.

– Это Лидия Николаевна, – объяснила мама растерянно, – она немного с тобой поговорит.

Я с трудом приподнялась в постели, свесив ноги со своего «верхнего этажа» (мы все еще спали с братом на двухъярусной кровати).

Лидия Николаевна оказалась психологиней, и мама давно ждала случая застать меня дома врасплох, пока я снова никуда не убежала.

Психологиня долго мне что-то впаривала, но мой загаженный мозг не смог воспринять всего и тем более запомнить. Мы с ней даже о чем-то спорили вроде. Было еще несколько безрезультатных встреч с этой знахаркой душ человеческих, на которые мама слёзно умоляла меня ходить. И мы шли всей семьей (уговорить папу оказалось еще сложнее, но мама всегда была настойчива и могла канючить часами) – налаживать родственные отношения и мою планомерно просираемую жизнь.

Кажется, психологиня учила папу принимать и любить меня такой, как есть, и стараться меня не бить сгоряча. Меня все уговаривала сказать «папа, я тебя люблю», но произнести эти ужасные слова язык у меня так и не повернулся. Мне тогда и подумать об этом было противно, настолько я ненавидела «психа-отца», размахивающего чуть что кулаками, и мы с ним лишь ненавистно зыркали друг на друга.

Сама же психологиня вечно поглядывала на часы, будто с нетерпением ждала окончания сеанса, что не прибавляло моего к ней доверия. Помирить нас с папой ей так и не удалось.

Весь десятый класс пролетел в пьяном угаре, даже и вспомнить особо нечего. Какие-то нескончаемые поездки автостопом, вписки-сейшены-тусовки-ночевки-пьяный петтинг с кем не попадя (со временем Шнырь как-то от меня отдалился, и мы расстались даже без всяких объяснений).

Надо сказать, к парням мое созревающее тело влекло безумно, особенно по синьке. Но какой-то внутренний тормоз (вернее страх, внушенный заботливой мамой, который мне потом еще доставит хлопот) у меня был невероятно прочен. Даже в абсолютной невменяемости я не позволяла себе идти до конца в этом деле – как будто условный рефлекс какой.

И мне повезло, что это была ниферская тусовка: неформалы гораздо галантнее и скромнее в этом отношении, чем те же гопы, а мне было с чем сравнивать (та же гоп-компания на трубах, с которой я кантовалась в двенадцать– тринадцать лет, где пацаны вечно лапали девчонок). Эти парни, напротив – никогда не наглели, обычно наоборот – нетрезвые девочки соблазняли нерешительных гривотрясов. Никаких изнасилований и прочей ерунды вообще не наблюдалось, мне подобные случаи неизвестны (кроме слухов о Мотильде и плойке, в которые я не особо верила. Скорее всего, она сама же это и выдумала для устрашения). И можно было даже смело уснуть мертвецки пьяной, находясь в окружении поддатых ребят, с полной уверенностью, что тебя никто не тронет. Да, это был неоспоримый плюс той тусовки.

Алкоголь, конечно – зло. Но есть вещи, которые разрушают человека быстрее алкоголя и наркотиков. Это смесь из чувства вины (а оно у меня подсознательно присутствовало, ведь я понимала, как страдают родители), озлобленности и ненависти к себе.

Да, именно ненависти. Как я не старалась самоутвердиться, уверенность так и не пришла ко мне. Лишь с некоторыми людьми мне было комфортно, естественно и легко, с остальными же я казалась себе совершенно никчемным человеком, неинтересным и вообще никому не нужным. С теми же, кто мне сильно нравился или вызывал уважение, было сложно связать и пары слов.

Зато алкоголь делал меня веселой и остроумной, ставил центром внимания. Я и сама не заметила, как стала просыпаться каждый день с единственной мыслью: «надо семнадцать рублей на Трою».

Родители, видя деградацию дочурки, отчаянно бились со мной за мою судьбу всеми правдами-неправдами, но все было тщетно. Мы опять скандалили, я убегала, возвращалась или меня находили, и все по новой.

Был лишь один человек, способный хоть как-то достучаться до меня – Василиса. На игры я перестала ездить (была лишь пару раз, да и то ради попоек), но мы все еще поддерживали связь, иногда встречались (наверняка, мама просила ее повлиять на меня). Я ее очень уважала, но эти встречи не были для меня такими уж приятными.

У нее такая манера общения – всех троллить и вечно стебаться. Вот меня она троллила от всей души, иногда я даже всерьез обижалась. А еще всем говорила, что я ее сестра (что очень льстило). При Василисе я даже стеснялась курить – сама она давно бросила, и постоянно надо мной насмехалась из-за этого, называя «пепельницей» (как любой бывший курильщик, не умеющий спокойно реагировать на курящих людей).

Впрочем, отказать ей выгулять собаку или составить компанию за бутылкой пива я не могла, происходило это не сильно часто. А мудрая Василиса, будучи когда-то тоже трудным подростком, как-то сумела втереться мне в доверие. Несмотря на ее вечные подколы, на тот момент она стала для меня каким-то гуру, вроде дона Хуана для Кастанеды.

Мы могли философствовать о жизни, обсуждать половые вопросы, проблемы с родителями, с ровесниками и прочие важные вещи. Казалось, она знает все на свете, и мне никогда не стать такой умудрённой.

Помню, она гениально помогла решить «крупную неприятность» (для меня тогда ситуация виделась очень серьезной, и я переживала).

Один гопёнок из школы (а там я посещала аж по несколько уроков в неделю), младше на пару лет, занял у меня пятьдесят рублей. Вскоре я поняла, что отдавать он не собирается: начал постоянно оттягивать возврат со словами «дома забыл», а потом и вовсе оборзел, сказав, что не отдаст (видимо, не считая нужным возвращать долг неформалке).

Сумма небольшая (но для школьника совсем не лишняя), да и не жалко особо. Но спускать на тормозах, быть терпилой – нельзя, так и не заметишь, как чморить начнут. Тем более что он корешился со старшими авторитетами, будто некий «сын полка». Ну знаете, бывают такие малолетки-прилипалы в компаниях, которые всех веселят своей дерзостью.

Я размышляла, что предпринять – уговоры были бессмысленны, и мудрая Василиса, как всегда, все придумала. Ее план мне совсем не понравился и я начала спорить, но она убедила сделать именно так.

Когда я встретила гопёнка в курилке и, добро приобняв за плечо, будто хорошего знакомого (этот картинный жест посоветовала Василиса для пущего эффекта) попросила отойти в сторонку, он уже заподозрил неладное и был сбит с толку такой фамильярностью с моей стороны (а мы не были приятелями). Теперь оставалось самым зловещим голосом выдать подсказанную Василисой волшебную фразу.

– Слушай, Шиша, – вкрадчиво начала я, – вот ты где живешь – знаю. Как в школу ходишь – тоже знаю. Если не хочешь пидором стать в ближайшее время, деньги чтоб завтра принес. Понял? – я отыграла роль уверенно, как репетировали.

От такой неожиданности у него округлились глаза, он изо всех сил старался выглядеть по-прежнему борзо. Но лишь каким-то непривычно растерянным, запинающимся голосом возмутился: «к-кто меня п-пидором-то сделает, ты что ли?»

– Короче, ты меня слышал, – зловеще улыбнулась я и ровной походкой двинулась восвояси.

А на самом деле мне было страшно, я как всегда запараноила: а вдруг этот Шиша старшакам пожалуется и они пойдут со мной базарить за гнусные угрозы? Что я им отвечу? Типа пошутила?

Но Василисин расчет оказался верен. Вот если б ему пригрозили побоями– другое дело. Но о таких угрозах, как лишение невинности анальным путем, жаловаться язык не повернется. И Шиша, хоть и не поверил сначала, все же не на шутку испугался. Он же не знал, что впрягаться за меня абсолютно некому, и это блеф. Но воображение Шиши, видимо, само все дорисовало.

В этот же день он, как-то стесняясь и робея (что было для него совсем несвойственно) отдал мне долг и старался больше не смотреть в мою сторону. А я все еще не могла поверить, что план сработал. Ай да Василиса!

Что еще запомнилось за тот год?

Мы с какими-то нефорами в гостях у малолетних мажоров, мечтающих тоже стать неформалами, опрометчиво оставленных родителями без присмотра на выходные. А мы для них, значит, образцы поведения. Кто их нашел – не знаю. Помню только, как после опустошения домашнего мини-бара (просто невиданная роскошь) я хотела поблевать в форточку. Но не рассчитала немного, и содержимое желудка оказалось между толстыми рамами, внутри окна, примерзая к стеклам – хороший подарочек гостеприимным детишкам.

Помню, как меня окружили какие-то гопы по дороге домой.

– Ты че такая страшная, хули ты так ходишь? – стандартно начал один из них.

– Да у меня даже хуй бы на тебя не встал, – подхватил второй.

– Ну и слава богу, нахуй мне твой хуй сдался, – парировала поддатая, а значит смелая я.

– Иди отсюда, дура, – обиделся гопник.

Был большой ажиотаж вокруг миллениума. Кто-то, как всегда, обещал конец света, другие верили в лучшее. Как я входила в двадцать первый век, в новое тысячелетие? Пьяная, в подъезде чужого города, распивая спирт с малознакомым панком, а затем сосущаяся с ним же под грохот салюта и веселые крики счастливых детей.

Помню, как в школе вызывала директорша к себе на разговор (ну чтоб я одевалась по-приличнее), поймав в коридоре с поставленным ирокезом. А я ей жестоко дерзила, начитавшись о своих детских правах в учебнике по обществознанию. После этого она хотела меня исключить – мой внешний вид и бесчисленные прогулы могли стать прекрасным поводом, но учителя, как всегда, меня отстояли.