Текст книги "Дело Нины С."

Автор книги: Мария Нуровская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

«Ну что ты несешь, Оля? – возмутился Ежи. – Скажи, в чем дело, и не вымещай на мне свою злость».

«Дело в том, что ты бестолочь!» – и девочка выскочила из-за стола и убежала.

Надо сказать, вид у него был далеко не умный.

«С ней так всегда, – объяснял он. – Она вспыльчива, хотя в сущности это хороший ребенок».

Мама тогда не поверила ее словам.

«Она говорит так, потому что ревнует», – решила она.

В этом была доля правды, потому что девочка вела себя как обиженная женщина. И о своих соображениях я даже сказала ее отцу.

«Ничего удивительного, – ответил он, – у моих дочерей по сути дела никогда не было матери, а у меня не было жены, поэтому она, будучи самой старшей, и старалась заменить в доме женщину».

«Может, тебе следует остаться в том доме?» – заметила я робко.

Он помотал головой:

«Жена подрывала мой авторитет в глазах детей. Внушала им, что я ничего не делаю, а только валяюсь на диване. Такой отец не может в полной мере выполнять свою отцовскую миссию».

Тогда впервые появился тревожный сигнал: диван. Пока что это был диван Мистера Бига, он растягивался на нем, когда возвращался из Варшавы; затем на том же самом диване, свернувшись калачиком, лежала наша мама.

Я обратила внимание на ее неестественное поведение, когда ее любовник появлялся дома. Мама крутилась вокруг этого сибарита, что-то ему приносила, что-то забирала: то почищенное яблоко, то пустую чашку от кофе, то пирожное. Мистер Биг, как маленький мальчик, обожал всякие сладости, у него всегда что-то должно было быть под рукой. Вначале я подумала даже, что, наверное, у него диабет. Но это было обычное обжорство. Отсюда, видно, и бралась его полнота. Вся еда должна была буквально лосниться от жира: на завтрак только жирная ветчина или

корейка. На обед желательно рулька или свиные ребрышки – блюда, прежде крайне редкие на нашем столе. И это ужасающее количество жратвы, исчезающее с его тарелки. Меня это немного поражало, но мама, казалось, не замечала этого.

«Чувствуется, что в доме присутствует мужчина, – говорила она. – Наш дом стал другим».

«Это точно», – язвительно подумала я. Вот уж не предполагала, что во мне столько ехидства, скрытого, конечно. Я только наблюдала за мамой и Ежи и выражала свою обеспокоенность Лильке, которая, однако, не придавала всему этому никакого значения. Как же сестра меня удивила, когда после поездки мамы и Ежи Барана в Лондон она сказала:

«Все не так трагично, как ты преподносишь, я немного понимаю маму. В этой туше, по твоему определению, довольно много эротики».

Лильке попросту Мистер Биг нравился, в этом все дело. У нее редко выпадала оказия с ним видеться, но когда они встречались, то у них находилось множество общих тем.

У нее – как у современной бизнес-леди, и у него – как у раскручивающего свое дело юрисконсульта. Его юридическая консультация пока не приносила доходов, но в будущем все должно было измениться.

«Ежи говорит, что он – моя стопроцентная гарантия», – отвечала мама на мои упреки в том, что она инвестирует в человека, который еще не развелся.

А не развелся он, потому что все время возникали какие-то помехи. Сначала его жена поставила условие, что не даст ему развода, если он не перепишет на нее часть их дома. Он, конечно, не согласился на это. Потом он заявлял, что надо подождать, пока старшая дочь окончит школу, а еще лучше, чтобы Эва, то есть средняя, тоже ее окончила, поскольку тогда останется только одна малолетка Кася. Но когда средняя дочь подросла, оказалось, что вскоре должно быть принято постановление о значительных льготах при разводе, поэтому надо подождать подавать заявление в суд – зачем переплачивать? И так прошло шесть лет, то есть ровно столько, сколько продолжался гражданский брак нашей мамы с Мистером Бигом.

– Ну да, сестра появилась в августе две тысячи седьмого года. И как она того пожелала, мы сначала поехали к маме…

(магнитофонная запись)

Мама, увидев ее, заметно оживилась, встала с дивана, предложила выпить чаю или кофе.

«Я приготовлю чай» – и я принялась хлопотать на кухне, а поскольку кухня соединяется с комнатой, я слышала, о чем они говорили. Лилька рассказывала о Пётре, о том, что он учится на режиссерском факультете и в будущем хочет снимать фильмы.

«Это трудная профессия, – заметила мама. – Несет много разочарований».

«Он знает об этом, но таково было его решение».

«Вообще творческие профессии разрушают… и отнимают здоровье…»

Бедная мама, желая как-то оправдаться перед нами за свои жизненные неудачи, сваливала все на вредную профессию, которую она себе выбрала.

Лилька присела на корточки возле нее:

«Мамуля, ты чудесный человек, тонкий, светлый. Ты написала столько книг, у тебя есть преданные читатели, они ждут твой новый роман».

«О ком мне писать? – спросила мама с горечью. – О женщине, которая ничему не научилась на собственных ошибках?»

Лилька на это: «Уже Сократ утверждал, что ошибка – это привилегия философов, только дураки никогда не ошибаются».«Я не ошиблась, – ответила мама. – Я позволила себя обмануть».Первое совместное лето мама провела с Мистером Бигом в Карвенских Болотах. Не желая мешать им, я безвылазно сидела в Подкове и наконец нашла себе занятие. Я принялась приводить в порядок свой садик: прополола цветники с настурцией, желтой и оранжевой, с чашечками, словно из тонюсенькой размягшей кожицы. Это были любимые цветы Мирека, он называл их подковинским модерном.

В доме матери, на море, я появилась только раз, в последние выходные августа.

В следующем году Мистер Биг поехал с дочерьми в Египет. В Карвенских Болотах он провел буквально

несколько дней, прихватив туда с собой самую младшую дочь, Касю. Мы даже все вместе выбрались на экскурсию на Мазуры [28] . Очередное лето должно было стать прощальным.

Мама позвонила мне.

«Знаешь, – сказала она, – у Ежи какие-то дела в его городе, я буду несколько дней одна. Может, приедешь?»

«Хорошо, приеду», – тотчас согласилась я.

«Я подхвачу тебя во Владыславово, зачем тебе трястись на автобусе?» – предложила мама, явно обрадовавшись.

Она ждала меня на платформе, загорелая, в белом полотняном платье с открытыми плечами и в плетенках на босу ногу. Просто поразительно, время, казалось, для нее остановилось: у нее было молодое лицо, сияющая кожа. Она ходила быстрым, пружинистым шагом и смеялась так, как может смеяться очень молодая женщина.

За ужином мама сказала:

«Мы пытаемся с Ежи спланировать нашу будущую жизнь. Он должен подладиться под меня, я под него… Видишь ли, Ежи не любит холодного моря, он никогда сюда не ездил, даже студентом. Каникулы всегда проводил за границей… далеко, в тропиках… Он любит это – коралловые рифы, подводное плавание…»

И тут я выслушала трогательную историю о том, как Мистер Биг, студент первого курса юридического факультета, попал в Австралию. Он должен был каким-то образом раздобыть средства на поездку в эту далекую страну, поэтому устроился разделывать свиные головы, что было омерзительным занятием. Эти головы погружали в чаны с кипятком, потому что иначе мясо не отошло бы от костей. Вытаскивать их оттуда надо было при помощи деревянных щипцов и разделывать голыми руками, на которых через несколько часов образовывались волдыри. Желающих поработать там было немного, поэтому платили неплохо.

Мама рассказывала об этом так, как будто бы это был настоящий подвиг.

«Насколько я понимаю, твой Ежи заработал на поездку в Австралию», – подытожила я ее рассказ.

«Почему ты говоришь „твой“ Ежи?» – вспылила она.

«Ну, потому что он уж точно не мой».

«Странный у нас получается разговор, иногда мне кажется, что ты его недолюбливаешь», – обиделась мама.

«Я его просто не знаю», – ответила я.

Но понемногу я уже начинала его узнавать. Серьезно задуматься над всем происходящим заставил один вроде бы малозначимый факт, который можно было расценить как слабость или своего рода чудаковатость Мистера Бига, если бы он не обманывал мою маму. Мама развернула антиникотиновую кампа-

нию, опасаясь за здоровье любимого, который, к сожалению, много курил. Поддержали ее в этом его дочери, и в конце концов им удалось добиться от него обещания, что он бросит курить. Ну и бросил, мама ходила вокруг него на цыпочках, подсовывала ему мятные леденцы, которые вроде бы смягчали последствия никотинового голода.

Прошло полгода. Мы поехали втроем в Карвенские Болота. Ранним утром я вышла погулять и наткнулась на Мистера Бига. Он, спрятавшись за сараем, курил. Мы оба не знали, что сказать, поэтому промолчали. Но, по-видимому, это не давало ему покоя, потому что чуть позже мама сообщила мне, что Ежи, к сожалению, вернулся к своей вредной привычке.

«Ты только посмотри, он выдержал столько времени, и все напрасно!» – сказала она огорченно.

А теперь она заявляла, что Ежи совершенно не выносит Балтийского моря и не любит сюда приезжать.

«А может, в рамках взаимных уступок, он все-таки его полюбит?» – спросила я, охваченная плохим предчувствием.

«Почему он должен мне уступать?» – удивилась мама.

«А почему ты ему?» – ответила я вопросом на вопрос.

«Потому что я с удовольствием изменю свой оседлый образ жизни и посмотрю все эти красоты, эти теплые моря и рифы…»

В голосе мамы звучали неискренние нотки, я уже поняла, почему она так образно обо всем этом рассказывает, а вскоре мои опасения подтвердились.

«Лилька и Пётрусь живут за границей, – услышала я, – и не бывают здесь… похоже, я тоже перестану сюда приезжать, поэтому я собираюсь продать дом в Карвенских Болотах…»

Ее слова повисли в воздухе.

«Ты забыла обо мне», – произнесла я наконец.

«Ну, ты ведь не будешь сидеть здесь одна, в таком большом доме. А если захочешь приехать на море, то сейчас столько разных пансионатов, и уж точно выйдет дешевле…» Мама говорила как-то торопливо, видимо ожидая нападок с моей стороны.

Но я не собиралась на нее нападать.

«Это твой дом, и делай с ним что хочешь, – сказала я, – только, может, повременишь немного его продавать?»

«Чего мне ждать?» – спросила она, явно недовольная.

«Хотя бы того, как сложится у вас жизнь с Ежи».

«Она у нас уже сложилась, – отрезала мама. – Я не говорила тебе, но я тосковала по любви. Перед самой поездкой в Германию я обратилась к Господу Богу. И, как видишь, Он меня услышал».

«Ну, если ты обратилась в веру, начни ходить в костел».

«Может, и буду», – сказала она с обидой. Ей казалось, что я не вопринимаю всерьез того, что она говорит.

И наверно, была права, потому что если Мистер Биг должен был стать подарком от Господа Бога, то мог бы иметь и более совершенные формы.

Я провела в Карвенских Болотах еще несколько дней, собственно говоря, я прощалась с ними. Ходила на долгие одинокие прогулки вдоль моря. Грустила и потому, что провела здесь медовую неделю с Миреком. Нигде я не чувствовала себя такой свободной и счастливой. Это действительно было особенное место. Нет на Балтийском море другого такого красивого, широкого пляжа, таких поросших тростником дюн, таких лугов и утреннего тумана над ними…

Вернувшись домой, я позвонила Лильке.

«Ты знаешь, что мама хочет продать Карвенские Болота?» – спросила я напрямик.

«Не знаю…»

Для сестры это было неожиданностью.

«Я считаю, что она совершает ошибку и будет об этом жалеть».

«Но это ее дом, и она может делать с ним все, что захочет».

«А тебе не будет жаль?»

«Я не такая сентиментальная, как ты», – ответила моя сестра.Очень быстро нашелся покупатель на эту недвижимость.Приехав из Лондона, Лилька остановилась у меня в Подкове. Уже в первый вечер, сидя на кухне за сто-

лом, мы обсуждали стратегический план действий. Говорила главным образом она.

«Меня мучает совесть, что я отстранилась от маминых дел, но я не предполагала, что все настолько плохо», – оправдывалась сестра.

«Я пыталась до тебя это донести».

«Издалека все видится в ином ракурсе. Я подумала: ну, расстались они, другие тоже расстаются, сейчас уже почти не бывает долгих союзов. Сделай-ка чай – и за работу!»

Я поставила кипятиться чайник, достала чашки.

«Будешь черный или фруктовый?» – спросила я.

«А есть зеленый?»

«Есть».«Тогда, пожалуйста, зеленый – он проясняет мысли…»– Да, пан комиссар, я буду рассказывать, какой чай мы пили с сестрой в тот вечер. Хотя, наверное, вам это и не нравится, но никогда не знаешь, что на самом деле может оказаться важным… «Зеленый чай, – подумал Зацепка презрительно, – да это не чай, а так, трава».

(магнитофонная запись)

Мы решили, что Лиля проверит документы, иначе говоря то, как Мистер Биг в течение шести лет вел дела мамы. Ведь он получил от нее большие полномочия.

«Я доверяю Ежи больше, чем себе», – повторяла она при каждом удобном случае.

Ну и известно, как это закончилось. И даже хуже, потому что о некоторых вещах мы с Лилькой не имели понятия.

Моя сестра заставила маму взять выписки с банковских счетов за эти шесть лет. Это были целые книги, над которыми Лилька сидела дни и ночи напролет.

Настроение у нее было боевое.

«Погоди, негодяй, – говорила она, – ты думал, что твоя противница – слабая женщина, которая не сумеет защититься. Но у этой женщины очень смышленая дочка!»

«Две дочки», – поправила я.«В этих делах только одна!»Мы жили с мамой через дорогу, однако виделись только тогда, когда Мистера Бига не было дома. Конечно, они меня к себе постоянно приглашали, но я не любила туда ходить. Мне не нравилось наблюдать маму в роли влюбленной женщины, нет, скажу по-другому, мне не нравилось наблюдать ее влюбленной в Мистера Бига. Я просто боялась за нее! Боялась, что это ее состояние безрассудства не может продолжаться вечно, что произойдет что-то такое, что заставит ее спуститься на землю, – и это будет для нее очень болезненно.

«В этом человеке есть что-то скользкое, – говорила я сестре. – Я не доверяю ему, а кроме того, я не люблю людей, которые не смотрят в глаза».

«В каждом мужчине можно что-то найти, если сильно захочешь, – отвечала Лилька. – Оставь их в покое, они взрослые».

Сестра вроде бы была права, но в душе я считала, что мама перестала вести себя как взрослый человек. Она слепо верила каждому слову своего любовника.

«Он сказал, что никогда не оставит меня. Даже когда я буду старой и больной», – повторяла она убежденно.

«А почему ты должна быть больной?» – старалась я остудить ее пыл.

«Ну… потому что старые люди болеют».Ей было просто необходимо рассказывать всем о своем счастливом союзе. Когда я слушала ее, у меня все чаще складывалось впечатление, что это рассказ о пресловутом треугольнике, потому что постоянно незримо присутствовала жена Ежи, то есть воплощение всяческого зла и несчастий, какие обрушивались на нынешнего маминого партнера.– Разговор с Ежи Бараном? Да, я помню точную дату, мне трудно будет ее забыть. Это было третьего сентября две тысячи седьмого года… Могу ли сократить свои показания? Нет, не могу, пан комиссар, потому что тогда некоторые факты будут непонятны… «Они и так непонятны», – подумал комиссар угрюмо.

(магнитофонная запись)

Моя сестра производила впечатление человека, уверенного в себе, а как было на самом деле? Когда-то мы были так близки, что понимали друг друга без слов. Но теперь я в общем-то ничего о ней не зна-

ла: как она проводит свободное время, с кем встречается, на какие фильмы ходит? Несколько раз я пыталась вызвать ее на откровения, но она отделывалась шуточками.

И неожиданно передо мной открылась часть ее жизни. Лилька была тогда в Варшаве, а я как раз вернулась с работы и, переодевшись в домашнее платье, принялась за уборку. Вдруг я услышала, что звонят в калитку, выглянула в окно и увидела красивого, высокого мужчину. Он приехал на такси. Я как была в рабочей одежде, так и вышла из дома. Думала, что это какой-нибудь торговый агент, которые в последнее время повадились ко мне часто заглядывать, но, подойдя ближе, я поняла, что ошиблась. У мужчины было такое выражение лица, как будто бы мы с ним хорошо знакомы; я же была уверена, что вижу его впервые.

«У вас ко мне какое-то дело?» – спросила я наконец.

«Я не говору польский», – пробормотал он.

И мужчина продолжал пристально рассматривать меня, а потом достал из портмоне фотографию.

«She is my sister Lilka!» – сказала я.

У него на лице появилось облегчение.

«Are you twins?»

«Yes, we are twins» [29] , – повторила я и сразу же ей позвонила.

«Здесь твой знакомый», – сказала я и протянула мобильник мужчине. Лилька что-то ему растолковывала, он только поддакивал и наконец отдал мне телефон.

«Это коллега с работы, – объяснила моя сестра, – предложи ему кофе, и пусть отправляется. Он остановился в гостинице».

«Но… зачем он приехал?..»

«Приехал… видно, так захотел… Это не твоя проблема».

«Пожалуй, моя, – ответила я сухо. – Мы с трудом понимаем друг друга, да и вообще ситуация дурацкая».

«Дай мне Джона, – сказала сестра на это, – я скажу, чтобы он вернулся на такси в Варшаву. Он не ребенок, сам справится».

«Ты должна встретиться с ним».

«Встречусь, но вечером – сейчас я занята. Я договорилась с генконсулом, бывшей начальницей пана Б. Может, узнаю что-нибудь интересное», – ответила она.

«Перенеси эту встречу и приезжай сюда», – настаивала я.

«Не могу, и не создавай проблем там, где их нет», – вышла сестра из себя.

Закончилось тем, что под окном ожидало вызванное мною такси, а мы с господином Джоном пили кофе, обмениваясь любезными улыбками. На несколько его вопросов я сумела ответить. Объяснила ему, что мы с Лилькой выросли в другом доме, кото-

рого уже не существует. Именно так я и сказала: this house does not exist any more . А ведь это была неправда. С этим домом ничего не случилось, он стоял на расстоянии менее километра от дома, где я пила кофе с Лилькиным знакомым.

Лилька не вернулась вечером, появилась только к концу следующего дня. Она начала с изложения своей беседы с консулом.

«Много интересного я узнала о пане Е. Б.».

«А ты мне ничего не расскажешь о своем знакомом с работы?» – прервала я ее.

Лилька слегка скривилась:

«Нечего особо рассказывать. Он приехал и завтра уедет».

«Значит, он не уехал, а ты здесь? Где ты ночевала? В гостинице, с ним? – спросила я запальчиво. – Это мужчина на одну ночь, по-твоему?»

«Не лезь в мою жизнь в ботинках», – ответила она.

«Ну конечно, со мной всегда так, мне никогда ничего не рассказывают, – прорвало меня. – Я холила, лелеяла маму целый год, а она относилась ко мне как к сиделке».

«Мама в плохом состоянии, сама знаешь».

«Знаю, только почему-то с тобой она говорит о том, что у нее наболело. Я была на кухне и слышала, как она тебе изливала душу. Когда ты ее уговаривала, чтобы она не винила себя за Мистера Бига, мама сказала, что это единственный мужчина, с которым она планировала провести старость».

«Прежде всего, не называй так этого человека, – ответила Лилька, – это была его кличка в другой жизни. Настоящий Мистер Биг не был брачным аферистом».

«Да? – засмеялась я. – Значит, эта туша уже не полна эротизма?»

«Прекрати!»

Когда мы лежали в кроватях, в темноте, Лилька неожиданно начала:

«С Джоном все очень сложно… он меня очень любит. А я его, может, немного, но я не умею с ним быть…»

«Мне он показался очень приятным. И красивым».

«Я, наверное, не гожусь в постоянные партнерши. Всегда убегаю».

«Он даже не знал, что у тебя есть сестра-близняшка. Был очень удивлен. Возможно, тебе следует начать рассказывать о себе?»«Я не умею», – отрезала она.Потом были эти выходные. Лиля позвонила мне на работу и сообщила, что привезет маму на субботу и воскресенье в Подкову.

«А мама знает об этом?» – спросила я, почти уверенная в том, что эта идея родилась в ее голове минуту назад.

«Знает».

«И хочет сюда приехать?»

«Я же тебе сказала. Я привезу ее».

Для меня это было так неожиданно, что я даже не попыталась ее отговорить. Идея привезти маму именно сюда была не очень удачная. Лилька, конечно, этого не понимала, она шла вперед как танк, не обращая внимания на то, что происходит вокруг нее. Так было и с Пётрусем, которого она сначала бросила, а затем вновь обрела. Достаточно было одной ее улыбки. Мне кажется, нечто подобное было и с Джоном. Должно быть, она сильно его зацепила, раз он приехал за ней в чужую страну. И наверное, он готов был ей многое простить. А теперь она проделывала свои фокусы с мамой, не думая о последствиях. Ведь для мамы будет очень мучительно сознавать, что она находится в нескольких шагах от своего дома, в который уже не может войти.

Дом стоял покинутый, ставни были закрыты, неподрезанный вовремя виноград выпустил дикие побеги, похожие издали на хищные щупальца. Меня этот вид очень удручал, а ведь я, в отличие от мамы, не провела в нем всю жизнь. Но разве Лилька могла это понять? У моей сестры была толстая кожа, что облегчало ей жизнь. Только я не позволю обидеть нашу маму.

Все это я высказала по телефону.

«Ты закончила?» – спросила сестра коротко.

«Закончила», – ответила я холодно.

«Единственное, что я тебе скажу: самое главное – выманить ее из дому».

«Но не сюда! Это как сыпать соль на рану».

«Куда угодно! Понимаешь?» – крикнула Лилька.

«Так почему не в пансионат на побережье?»

«Потому что там слишком много людей!»

И сестра с мамой приехали.

В субботний вечер они сидели на веранде. Я после ужина мыла на кухне посуду, окно было открыто настежь.

«Габи говорила мне, что тебя искал какой-то англичанин», – услышала я мамин голос.

«Ну да, – ответила, помедлив, моя сестра. – Забеспокоился, что я не отвечаю на звонки».

«Это коллега по работе?» – расспрашивала мама.

«Один из директоров банка, мой офис подчиняется как раз ему».

«Но надо полагать, он появился здесь не по этой причине».

«Ну нет… стоит ли об этом говорить, мама?»

«Я хотела бы немного узнать о твоей жизни».

«А я хотела бы того же от тебя».

«Обо мне ты все знаешь, я вела себя безрассудно».

«Потому что, мама, ты романтичная. А я из тех… рассудительных».

«Как Джейн Остин [30] . Она осталась старой девой. Надеюсь, тебе это не грозит. Тебе будет грустно без мужчины. Сейчас ты еще можешь это не осознавать».

«А тебе грустно?»

«В моей жизни уже нет места таким вопросам», – услышала я, и у меня сжалось сердце.

В тот день с утра я ощущала какое-то напряжение, и это мгновенно передалось моим подопечным. Дети-аутисты бывают иногда как сейсмографы, которые реагируют на малейшие колебания в природе. Они вроде бы замкнуты в собственном мире, но в него проникает гораздо больше, чем нам кажется. Шестилетний Адась не сводил с меня глаз, и я видела в них страх. Я старалась улыбаться ему, но это было очень трудно.

Вернувшись с работы, я застала Лильку в шезлонге в саду. Она грелась на солнце. Я не обнаружила и следа волнения в ее поведении. У меня же, наоборот, постоянно потели руки, я их то и дело мыла над раковиной. Лилька делала вид, что не замечает этого. Мы второпях съели тортеллини с сыром и пошли на вокзал. В Варшаву ехали на электричке, потому что мой «синквуценто» снова был в автосервисе.

Главный вокзал в Подкове Лесной словно перенесен из двадцатых годов прошлого века. «Ивашкевичевский вокзал» [31] , – говорила мама, поклонница писателя. И я присоединялась к ней. Лильке ближе по духу были зрительные образы. В последнее время она оказывала предпочтение братьям Вачовски [32] и их прославленной «Матрице».

Мы сидели в вагоне у окна. Я смотрела на свою сестру. Мы улыбались друг другу, и время вдруг как будто бы остановилось.

Две девочки-подростка едут в школу. Лилька красит ресницы тушью, которую она стащила у мамы, а я читаю «Сердце тьмы», потому что как раз открыла для себя Конрада [33] . Мы еще не знаем, какая ожидает нас жизнь, что в этой жизни случится плохого или хорошего. Но мы решаем никогда не расставаться, невзирая ни на что. Судьба рассудила иначе. Лилька уехала учиться за границу и там пустила корни. Забрала своего сына, что стало для меня тяжелым испытанием, будто я потеряла собственного ребенка. Но я не могла запретить ей, ведь это она была матерью Пётруся.

Мы постоянно общались друг с другом по телефону, но тем не менее я знала о сестре не так много. Что она думает, что чувствует, считает ли свою жизнь удачной? Она все время была в движении, решала тысячи вопросов, должна была держать в повиновении подчиненных. Это, безусловно, ее целиком поглощало. Где тут место для личной жизни? Лилька – закоренелая холостячка, как и ее кумиры из «Секса в большом городе», но ведь грустно жить без любви. У меня, по крайней мере, есть воспоминания; она не испытала большого чувства, что неизбежно ведет к душевной нищете.

«Душевная нищета! – Лилька пожала плечами. – Тоже мне придумала. Я предпочитаю душевную ни-

щету жизни в нищете, как случилось с нашей мамой. Она до сих пор не может прийти в себя после большой любви».

«Не каждый мужчина – Ежи Баран».

«Каждый, – ответила Лилька. – Мужики – это мудактили , вот и все».

« Мудактили ? Что это значит?» – спросила я.

«Иной вид, чем мы, и еще не факт, принадлежит ли этот вид к Homo sapiens . Они реагируют только на раздражители».

«Смотри, а то не найдешь никого для жизни», – предостерегала я сестру.

«Я никого такого и не ищу, – ответила она. – Мужчина для жизни – это модель прошлого века, а двадцать первый принадлежит нам, женщинам. Мы смело идем вперед, запасясь вибраторами…»

Заметив мое выражение лица, Лилька засмеялась: «Хочешь, я дам тебе почитать поучительную книжицу с характерным названием „Страшные последствия поломки вибратора“?»

«Спасибо, я предпочитаю Конрада».

«Ты опять читаешь Конрада? – удивилась моя сестра. – Может, переключишься хотя бы на Рота [34] , замечательный писатель и не старье».

«Конрад тоже, в нашей библиотеке его книги зачитаны до дыр».

«И кто же его так читает, твои подопечные?»

Лилька сидела напротив меня и смотрела в окно. Наверное, готовилась произнести речь перед Ежи Бараном, и мне предстояло стать немым свидетелем.

«Ты не смей раскрывать рта, что бы там ни случилось», – наставляла меня сестра.

«А что может случиться? Надо думать, вы не подеретесь».

«Не помешало бы его хорошенько поколотить, – ответила она, – но здесь надо действовать дипломатично, надо его перехитрить».

«Это может быть очень трудно – быть хитрее других, это его профессия», – усомнилась я.

«Моя тоже».

Лилька замолчала и стала смотреть в окно. Но эта ее болтливость свидетельствовала о том, что она тоже нервничала перед встречей с паном Б.

Мы опаздывали, поэтому почти бежали по улице варшавского Мокотова. Вокруг красивые старые виллы. На одной из них табличка: «Ежи Баран. Юридическая консультация».

«Следовало бы написать: „Контора Обманщика Всех Времен“», – заметила Лилька.

«Тогда ни одна собака сюда бы не пришла», – ответила я.

«Наоборот, выстраивались бы очереди, эх ты, святая простота!»

Мы поднялись на третий этаж.

Пан юрисконсульт сидел, развалившись, за столом, который когда-то принадлежал нашему дедушке.

«Что я могу для вас сделать?» – спросил он, когда мы заняли места напротив него.

«Освободить нашу виллу!» – выпалила Лилька.

Улыбка не сходила с его лица.

«Я хотел бы обратить ваше внимание, что это моя вилла».

«Вы выманили ее обманом у влюбленной в вас женщины! Я не стану говорить, как это называется, дабы пощадить слух присутствующих».

«Это ваше личное мнение. Я придерживаюсь иного».

«А можно его узнать?» – ледяным тоном спросила моя сестра.

«Разумеется. Все было сделано в соответствии с законом, обе стороны заявили, что не имеют друг к другу никаких претензий».

«И вы, и я хорошо знаем, как это было! – не отступалась Лилька. – Если бы вы были порядочным человеком, то не согласились бы на такую дарственную, потому что другая сторона была слабее и до такой степени эмоционально зависима от вас, что отдала бы вам все, что у нее есть, если бы мы с сестрой не запротестовали. К сожалению, мы сделали это слишком поздно».

«Это также ваше личное мнение».

«Дорогой пан юрисконсульт, – сказала Лилька на этот раз сладким тоном, – оставим эту словесную перепалку. Вы готовы возместить потери, какие понесла из-за вас наша мама? Если нет, то мы встретимся в суде».

«В таком случае я жду вызова в суд», – был его ответ.

На лестнице Лилька сказала:«Этот тип, Ежи Баран, – злой джинн, которого мама выпустила из бутылки».– Не знаю, зачем мама это сделала… В последнее время, казалось, она стала спокойнее, улыбалась даже. Как будто бы возвращалась к нам из далекого путешествия… Не знаю, зачем она стреляла в Ежи Барана… в самом деле не знаю…

Расследование продолжалось, но, по мнению комиссара Зацепки, оно явно не продвигалось вперед. Раз в несколько дней собиралась следственная группа, иногда в этих совещаниях участвовал прокурор.

До сих пор были допрошены три свидетеля: секретарша жертвы, одна из дочерей Нины С. и женщина-юрист из Гданьска.

– Твердый орешек эта дамочка, шеф, – сказал Бархатный о юристе. – Если даже она всадила в своего кореша шесть пуль, свои права она знает, и ее уж точно не застигнешь врасплох. Она все твердила, что это чисто профессиональное знакомство, но, как только мы чуток на нее поднажали, она созналась, что они с Бараном два раза ездили на Шри-Ланку и раз на Бали, и уже больше не утверждала, что это были деловые поездки.

– Интересно, кто платил за эти вояжи? – вставил кто-то из присутствующих.

– Наверняка не она, это вам не пани писательница, которая с ходу вручила своему любовнику ключ от сейфа, – заключил Бархатный.

– Она как, хотя бы есть на что посмотреть? Ты ее допрашивал, – спросил его один из коллег.

– Не знаю, «болтуны» [35] не в моем вкусе, – ответил он надменно.

На минуту повисла тишина, настроение в группе было явно не на высоте.

– Так что пока у нас «глухарь», – подытожил кто-то.

– Не такой уж и «глухарь», – включился в разговор Бархатный. – Есть парочка версий. Уже известно об одном крупном деле, которое вызывает немалые сомнения.

Ежи Баран был уполномочен группой людей вести дело о компенсации за здания и землю, бесправно отнятые коммунистической властью, в частности речь шла о земельных участках в центре Белостока. Несколько лет назад Ежи Баран взял большой задаток в счет этого разбирательства, построил себе на это солидный дом в Белостоке, но ему ничего не удалось добиться. Некоторые клиенты начали выражать в связи с этим недовольство, а один потребовал даже вернуть деньги, вроде бы угрожая, что напустит на юрисконсульта чеченцев, которые разберутся что к чему.

– Вы думаете, это было приведение в исполнение приговора? – подбросил кто-то вопрос.

Бархатный ответил:– Следует, конечно, подождать результатов вскрытия, но я уже в самом начале говорил, шеф, что стрелял любитель, какой-то мазила, который впервые в жизни держал в руках оружие. Разброс выстрелов говорит о том, что у него, похоже, дрожали руки. Ни один чеченец так не осрамился бы, они – спецы первый класс!«А по-моему, стреляла женщина», – подумал комиссар, но не высказал своей мысли вслух, потому что у него было слишком мало улик.