Текст книги "Берлинский дневник (1940-1945)"

Автор книги: Мария Васильчикова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Отто вскоре отправился с Джорджио во Фридрихсру, и пока Паул с кем-то беседовал, Лоремари отвела меня в уголок и сказала мне, чем она эти последние два дня занималась.

Прежде чем гестаповцы увезли Готфрида, он успел сообщить ей, что взрывчатка, оставшаяся от бомбы Штауфенберга, спрятана в его сейфе в Регирунге в Потсдаме, и передал ей ключ. Ринувшись в Потсдам на молочном поезде, она прибыла туда задолго до Готфрида с его охранниками и нашла два свертка. Они были размером с коробку для обуви и завернуты в газету. Тогда она взяла один из наших велосипедов и, закрепив один из свертков на руле, поехала в парк Сан-Суси. По дороге она столкнулась с мальчиком-разносчиком и упала вместе со свертком. Испугавшись, что он может взорваться – она, разумеется, не имеет о подобных вещах ни малейшего понятия, – она героически прикрыла сверток собой. Ничего, конечно, не произошло. В конце концов она бросила сверток в один из прудов в парке. Он все время всплывал, а она топила его веткой. В конце концов, отчаявшись, она выловила его и закопала за какими-то кустами. Она уже собиралась сесть на велосипед и уехать, как вдруг, подняв голову, увидела человека, который стоял на другом берегу пруда и смотрел на нее. Что он видел? Донесет ли? Она поспешила обратно в Регирунг, но теперь она была слишком напугана, чтобы повторить эту операцию со вторым свертком, и она зарыла его под одной из клумб в саду. Ей помогала Анна, горничная Бисмарков, не выказавшая при этом ни малейшего любопытства. Возможно, что Лоремари буквально спасла Готфриду жизнь, потому что дом весь перетрясли, причем первый визит полицейских состоялся всего через несколько часов после того, как она все это сделала.

Я преклоняюсь перед смелостью и находчивостью Лоремари, хотя часто это граничит с опасным фанатизмом.

Перекусив у Марии Герсдорф, Паул настоял, чтобы мы поехали в Потсдам. Он хотел, чтобы Мелани и Готфрид знали, что их друзья их не бросают. Мы приехали туда очень поздно и застали только Отто и Лоремари. Посидев с ними около часа, мы сели на последний обратный поезд в Берлин. По дороге я так плохо себя почувствовала, что мы сошли на какой-то станции, и на платформе меня сильно вырвало, а Паул терпеливо стоял рядом. Вероятно, сказалось нервное напряжение всех этих дней.

Присутствие Паула очень помогает – он, как всегда, спокойный и деловой. Он, конечно, прав, говоря, что все, что сейчас происходит, было абсолютно неизбежным и мы ничего не можем тут поделать. Раз переворот провалился, то естественно, что всем его участникам придется расплачиваться. Более того, нацисты получили долгожданную возможность избавиться от всех, кого они давно ненавидели и боялись.

Как заметил другой ведущий заговорщик, генерал-майор Хеннинг фон Трешков, незадолго до своего самоубийства, последовавшего за провалом переворота: «Никто из нас не имеет права жаловаться на судьбу. Всякий, кто вступил в Сопротивление, надел кровавую рубашку Несса (Несс – кентавр, убитый Гераклом с помощью стрелы, пропитанной ядом лернейской гидры; впоследствии Геракл скончался, надев рубашку, пропитанную кровью умирающего Несса. – Прим. перев.). Но доблесть человека измеряется лишь его готовностью пожертвовать жизнью за свои убеждения».

Паул ходит с тростью, некогда принадлежавшей его предку, канцлеру. Пользоваться тростью он не привык и часто об нее спотыкается. Она выглядит обманчиво легкой, будучи обтянута какой-то тканью, создающей впечатление тростника. На самом деле она сделана из сплошного железа, весит тонну и, когда падает, то громыхает, как пистолет. В первый раз я подпрыгнула на милю. Паул намеревается в случае необходимости пустить ее в ход.

Вторник, 1 августа.

Разузнав обо всем, Паул Меттерних уехал сегодня утром. Он настоятельно просил меня воспользоваться своим правом на отпуск по болезни и приехать к ним в Кенигсварт. Я согласилась, так как первый процесс заговорщиков состоится, как нам сообщили, не раньше чем недели через три.

На обед к Марии Герсдорф приехал Отто Бисмарк. Он изо всех сил старается выручить Готфрида, но пока что ни его, ни Мелани никто из власть имущих не принял. Через Гестапо они послали ему продукты, но не знают, дошли ли. Алекс Верт послал Адаму Тротту чемодан, но опять-таки не знает, дошел ли он по назначению.

Вечером я встретилась в развалинах с Перси Фреем, и мы обсуждали различные возможности побега. Лоремари Шенбург обрабатывает Перси с целью добыть для тех, кому удастся бежать, документы на въезд в Швейцарию. Из Вены приехала Алиса Хойос (сестра Мелани), она пытается узнать, в какой тюрьме их держат.

Позже Перси отвез меня в Ваннзее, куда меня и Отто пригласил на ужин Анфузо, посол Муссолини в Германии. Анфузо живет там с женой, красивой венгеркой по имени Нелли Ташнади, на которой недавно женился. Она немного похожа на Татьяну, только блондинка.

Я не успела спросить Отто, собирается ли он упоминать о том, что случилось с Готфридом, но скоро поняла, что не собирается. Это меня несколько удивило, так как они с Анфузо большие друзья; с другой стороны, Анфузо – один из немногих итальянских послов, сохранивших верность Муссолини после его падения, и я его за это уважаю. Мы поужинали, а потом сидели и беседовали. Анфузо может говорить только о «бомбе». Он был в Растенбурге непосредственно после покушения, т. к. сопровождал Муссолини во время его официального визита в ставку. Он сказал, что в тот вечер Гитлер был единственным, кто выглядел спокойным; все его окружение еще не успело прийти в себя. Анфузо в шутку сказал, что поначалу он сам сидел, как на угольях, поскольку боялся, что покушение совершил кто-то из итальянцев, поддерживающих Бадольо; было таким облегчением узнать, что то был немец. Остроты из него так и сыпались. Отто и я старательно изображали беззаботность и даже веселье.

Уехали мы рано. Отто вел машину, его шофер сидел сзади. Он спросил меня по-английски, видела ли я в последнее время Лоремари, так как Мелани сегодня вечером была арестована в Потсдаме. Двое мужчин и женщина пришли за ней в Регирунг, где она все еще живет, поскольку Готфрид официально продолжает оставаться регирунгспрезидентом. Они обыскали дом, но не сад. Слава Господу! К счастью, Лоремари переехала в «Адлон». Отто уверен, что и он, как член семьи, на очереди, и попросил меня поехать с ним в «Адлон», так как если полиция его там уже ждет, то я смогу предупредить его жену Анн-Мари во Фридрихсру. Я так и сделала. Было уже за полночь. Отто внимательно осмотрел вестибюль, полку для писем и осведомился, спрашивал ли его кто-нибудь; но все было спокойно. Мы договорились, что я позвоню ему завтра утром в десять. Если мне скажут, что он ушел, я буду знать, что что-то случилось.

Среда, 2 августа.

Я теперь сама живу в «Адлоне» с Лоремари Шенбург. Позвонила Отто Бисмарку вчера в условленное время. Все как будто было в порядке. Я также дозвонилась до Татьяны; Паул Меттерних благополучно вернулся в Кенигсварт. Я сказала ей, что скоро приеду.

Сегодня вечером опять был воздушный налет. Мы слишком устали и в убежище идти не хотели, но вдруг услышали два громких разрыва, натянули брюки и свитера и все-таки спустились в бункер. Все обитатели отеля, похоже, одевались в спешке; дирижер Караян, всегда такой нарядный, был бос, в военной полушинели и взлохмаченный.

Четверг, 3 августа.

Лоремари Шенбург большую часть времени проводит теперь в штаб-квартире Гестапо на Принц-Альбрехтштрассе. где она наладила «контакт». Речь идет об одном из адъютантов Гиммлера, с которым она когда-то была знакома. Она пытается вызнать у него, как обстоят дела у Готфрида Бисмарка и Адама Тротта. Он сообщает ей самые неутешительные сведения, говоря, что эти «Schweinehunde»[197]197
  «мерзавцы»


[Закрыть] поплатятся головой. Лоремари, которая умеет пускать в ход свои чары, спорит с ним, изображая невинность. На деле она хочет выяснить, нельзя ли подкупить кого-нибудь из тюремщиков. Она также пытается попасть к СС-обергруппенфюреру Вольфу, известному в качестве сравнительно не кровожадного эсэсовского генерала, ненадолго приехавшему из Италии, где он является заместителем фельдмаршала Кессельринга. Обергруппенфюрер Лоренц, считающийся, по «их» стандартам, порядочным человеком и занимавшийся главным образом расселением немцев, репатриированных из Восточной Европы, приходится дядей жене Алекса Верта – у него две очаровательных дочери, с которыми наш Джорджи когда-то часто виделся. Говорят, что он делает для Адама все, что может; но сейчас он не на очень хорошем счету, – возможно, именно потому, что он не так плох, как остальные. Но тоже поэтому от него, возможно, не будет особого толку. Во время одного из посещений Гестапо Лоремари наткнулась в коридоре на самого Адама. Он был в наручниках, должно быть, его вели на допрос; он ее узнал, но посмотрел сквозь нее. Лицо у него было такое, говорит она, как будто он был уже не от мира сего.

Однажды на лестнице Лоремари видела также посла фон Хассела. Он был в смирительной рубашке, и рука у него была на перевязи. Она обедала с ним за несколько дней до этого, и тогда ничего с рукой у него не было. Их, несомненно, пытают. Во время этих случайных встреч ни те, ни другие не подают вида, что друг друга знают.

Многих из арестованных, действительно, не только нещадно били, но и жестоко пытали; чаще всего использовалось завинчивание пальцев, поножи с шипами и даже средневековая «дыба». К чести заговорщиков 20 июля, сломались немногие. Этим объясняется то, что, несмотря на последовавшую кровавую баню, немало участников заговора выжило и что к моменту окончания войны Гестапо так о многом и не знало. Хассел, вместе с графом Шуленбургом, упоминался в списке заговорщиков в качестве потенциального министра иностранных дел. После провала переворота, он несколько дней бродил по улицам Берлина, пока не вернулся к себе в бюро, где стал спокойно ожидать ареста. Большинство скрывшихся отказалось подвергать опасности своих друзей, прячась у них; другие прямо шли на арест, чтобы спасти родных от «кровной мести».

Сегодня утром я «работала» в министерстве, когда вошел Петер Биленберг. Он давний друг Адама. Он пришел к Алексу Верту, которого в этот момент не было. Мы уселись на лестнице, и я рассказала все. Он настаивал, что должен быть какой-то способ вызволить Адама. Он сказал, что его держат в тюрьме, но каждый день возят из тюрьмы на допрос в штаб-квартиру Гестапо на Принц-Альбрехтштрассе под конвоем одного лишь надзирателя. Следует просто устроить засаду на их автомобиль, после чего Адама переправят в Вартегау (т. е. в оккупированную немцами Польшу), где Петер управляет заводом, и спрячут у польских партизан, с которыми сам Петер связан. Какое облегчение слышать, что кто-то готов действовать и не боится вступить в борьбу с самими СС! Собственно, если учесть, как много офицеров, занимавших ключевые должности, участвовало в заговоре и что арестовать всех пока просто не смогли, это и впрямь выглядит осуществимым.

Вначале лица, замешанные в покушении 20 июля, содержались в подвалах штаб-квартиры Гестапо на Принц-Альбрехтштрассе. Но по мере увеличения их числа их переводили в так называемую Zellengefangnis Moabit[198]198
  тюрьму Моабит


[Закрыть] на Лертерштрассе, в двух с половиной километрах оттуда, и привозили их из этой тюрьмы на допросы.

Постепенно становится ясно, что переворот имел успех почти везде, кроме Берлина. В Париже все прошло удачно, все высшие эсэсовцы были арестованы, и заговорщики вот-вот должны были взять под свой контроль весь Западный фронт. Теперь генерал фон Штюльпнагель, командовавший войсками во Франции, попытался застрелиться, но не погиб, а только ослеп. Маршал фон Клюге, главнокомандующий Западным фронтом, вел в свое время длительные переговоры с Готфридом, но, кажется, его пока не трогают. Лоремари говорит, что Роммель тоже состоял в заговоре, но его машину обстреляли самолеты союзников незадолго до 20 июля и он сейчас все еще в госпитале.

В заговоре участвовали многие высшие офицеры на Западе, начиная с главнокомандующего Западным фронтом фельдмаршала Ханса фон Клюге и военного губернатора Франции генерала Хейнриха фон Штюльпнагеля. В 6. 30 пополудни 20 июля генерал Бек позвонил последнему с Бендлерштрассе: «Вы с нами?» «Конечно!» – ответил тот, и через несколько часов, без единого выстрела, 1200 важнейших руководителей из СС и Гестапо во главе с представителем Гиммлера во Франции, группенфюрером СС Карлом-Альбрехтом Обергом были взяты под стражу. Но когда позже той ночью – к этому времени уже стало известно, что Гитлер жив и что путч в Берлине проваливается, – окружение Клюге стало настаивать, чтобы он действовал дальше на свой страх и риск и заключил перемирие с союзниками, он струсил и приказал освободить эсэсовцев. К полуночи путч кончился и в Париже. Вскоре Штюльпнагеля вызвали в Берлин. Зная, что его там ожидает, когда его автомобиль проезжал через Верден (где он сражался в Первую мировую войну), Штюльпнагель приказал шоферу остановиться, чтобы он мог «размять ноги». Вдруг шофер услышал выстрел, бросился на звук и увидел своего генерала с пистолетом в руке, ослепленного, но все еще живого. Невзирая на ранение, Штюльпнагеля заставили предстать, перед «Народным судом». 30 августа 1944 г. его повесили вместе с несколькими другими членами «западной группы». Их судьбу предстояло разделить еще многим.

Фельдмаршал Роммель, долгое время один из любимых генералов Гитлера, неоднократно подвергался зондажу со стороны заговорщиков и несомненно сочувствовал их целям, но так и не дал согласие участвовать. Однако после высадки союзников в Нормандии он отправил Гитлеру ультиматум с требованием немедленно прекратить войну на Западе с тем, чтобы все силы сосредоточить на защите от наступающей Красной Армии. Через два дня, когда он возвращался с нормандского фронта, его автомобиль обстреляли самолеты союзников и он получил тяжелое ранение. Пока он выздоравливал, выявились его контакты с заговорщиками. 14 октября он, в свою очередь, получил ультиматум: покончить с собой или ожидать ареста и суда вместе с семьей. Роммель принял яд. Ради соблюдения приличий Гитлер устроил ему торжественные похороны.

В Вене тоже все прошло гладко, но заговорщики продержались только двое суток. За это время все участники так раскрылись, что практически никто не избежал ареста.

В Вене, как и в Париже, захват всех учреждении военными прошел успешно. Но когда через несколько часов местное командование осознало, что план «Валькирия» – это прикрытие для свержения нацистского режима, они струсили и сдались эсэсовцам и Гестапо. В действительности, в противоположность тому, что думала Мисси, призывы заговорщиков к свержению режима не встретили положительного отклика нигде больше на территории Германии или в оккупированных немцами странах даже в рядах вооруженных сил.

Сегодня вечером Лоремари, Джорджи Паппенхайм, Тони Заурма и я собрались на ужин у Аги Фюрстенберг. Говяжья тушенка, даже виски – последние запасы Джорджи из Испании. Потом Тони отвез нас с Лоремари обратно в «Адлон». Благодаря своему ранению он все еще имеет право ездить на машине. Теперь без него никак не обойтись. Он всегда шутит, подбадривает, он такой надежный и мужественный. Как мало осталось таких, как он…

С самого момента ареста Адама я пыталась связаться с Хассо фон Эцдорфом, который, как я теперь узнала, рано примкнул к Сопротивлению. Вот почему он держался так осторожно, даже со мной. Я слышала, что он в городе, и надеялась, что он что-нибудь придумает. Несколько дней назад он проезжал мимо меня на машине по Курфюрстендам, остановился и вышел поздороваться со мной. Потом, взяв меня под руку, он провел меня через развалины на заднюю лестницу разбомбленного дома известного фотографа Вога. Только там мы заговорили. Он подтвердил слух, что у Фрици Шуленбурга были списки участников и их будущих ролей. Безумие! Я сказала, как отчаянно я старалась с ним связаться и как я на него рассчитываю. Хуже всего то, ответил он, что не осталось никого на сколько-нибудь влиятельном посту, к кому можно было бы обратиться. Он все время осматривался и прекращал разговор при любом постороннем звуке. Он обещал навестить меня в ближайшие дни, но с тех пор от него ни звука.

Кенигсварт. Суббота, 5 августа.

Сегодня утром я села на ранний поезд в Кенигсварт, где предполагаю пробыть столько, сколько позволит мой отпуск по болезни.

Воскресенье, 6 августа.

Приехал Ханзи Вельчек, проходящий военную подготовку неподалеку от Дрездена, он проведет с нами уикэнд. Его жена Зиги здесь все лето, она лечится вместе с Татьяной. Большую часть времени мы лежим на солнышке на острове и говорим о 20-м июля. Паул Меттерних угощает нас своими лучшими винами, и Ханзи толстеет на глазах. К чаю во двор въехал огромный лимузин. Танхофер, верный мажордом и секретарь Паула, забаррикадировал все двери. Мы были уверены, что это полиция. Татьяна пошла вниз их встретить, стараясь выглядеть беззаботно. Распахнулась дверь, и появилась Рени Стиннес, сестра Зиги. Она приехала на машине своего дружка. Он довольно симпатичный левантинец, торгует на черном рынке или что-то в этом роде. Рени выпила с нами чаю и рассказывала о Будапеште, куда она только что ездила обновить свой гардероб. По ее рассказам, это просто оазис.

Вторник, 8 августа.

Во всех сегодняшних газетах извещение на первую полосу: фельдмаршал фон Вицлебен, генерал-лейтенант фон Хазе, генерал-полковник Хепнер, генерал-майор Штиф, граф Петер Йорк фон Вартенберг и другие – всего восемь человек – вышвырнуты из армии и предстанут перед этим жутким Volksgericht.[199]199
  Народным судом


[Закрыть] Это явно означает, что их приговорят к смерти – или расстрелу, или повешению. Обвиняются они в измене родине. Никто другой из знакомых нам арестованных не упоминается. Это дает нам крохотную надежду на то, что власти стараются не делать слишком большого скандала.[200]200
  Уже 24 июля Мартин Борман предупредил всех, гауляйтеров, что Гитлер не желает, чтобы высказывания по поводу неудавшегося переворота превратились в тотальные гонения на весь офицерский корпус. Следует изобразить покушение как изолированный акт, а не как широкий заговор. Со своей стороны, старшие генералы немедленно сделали все, чтобы предотвратить возможные нападки на вооруженные силы в целом. 4 августа специальный суд чести, возглавляемый весьма уважаемым фельдмаршалом Гердом фон Рундштедтом, лишил мундира всех военнослужащих, замешанных в заговоре, тем самым отдав их в руки палача.


[Закрыть]

Радио союзников делает невесть что: они называют имена людей, которые, как они утверждают, участвовали в заговоре. А между тем многие из них пока официально к заговорщикам не причислены.

Я помню, как я предупреждала Адама Тротта, что это произойдет. Он все надеялся, что союзники поддержат «порядочную» Германию, а я говорила, что они поставили себе цель уничтожить любую Германию, не задумываясь истребить «хороших» немцев вместе с «плохими».

***

Автору настоящих комментариев оказалось исключительно трудно получить точные сведения об этих британских радиопередачах, безусловно оказавшихся роковыми для многих, кто в противном случае мог бы остаться в живых. Сэр Хью Грин, впоследствии глава Би-Би-Си, а во время войны – руководитель немецкого отдела этой вещательной корпорации, утверждал, что ничего о них не знает. Материалы германских радиоперехватов – те совершенно секретные розовые «Abhorberichte», о которых кое-где упоминает Мисси, – найти не удалось. Не обнаружены и сами тексты передач. Записи Сефтона Делмера, отвечавшего за «черную» пропаганду на Германию, которая велась на германских волнах Органами политической войны (PWE), были уничтожены после войны. Тем не менее в том, что эти роковые передачи были, нет никаких сомнений. Как пишет Кристабел Биленберг, жена Питера, в своем бестселлере «Прошлое – это я»: «Утешения не было нигде… Недальновидная удовлетворенность Черчилля тем, что «немцы убивают немцев»; или эта бойкая команда с радиостудии «Солдатензендер Айне», которая всегда нас так смешила, но тут вдруг начала с жутковатым бойскаутским весельем загонять гвозди в крышки гробов, причисляя всех, кто только приходил на ум, к тому, что они именовали «заговором за мир»…» До недавнего времени ближе всех в Англии к признанию существования этих передач и их назначения подходили Майкл Бальфур и сам Сефтон Делмер. «В то же время, – пишет Бальфур, – «Солдатензендер Кале» (другая станция «черной» пропаганды), давая пищу для слухов о замешанных в заговоре лицах, многое сделала также и для того, чтобы посеять недоверие между партией и армией, что было единственным бесспорным результатом…» (Майкл Бальфур. «Пропаганда в войне. 1939–1945», Лондон, 1970). «Солдатензендер Айне» и «Солдатензендер Кале» вели на германских длинах волн «черную», т. е. деморализующую пропаганду на Германию. Они подчинялись Министерству информации в Лондоне. Делмер в своих мемуарах высказывается гораздо определеннее; он вспоминает, что давал своим сотрудникам следующие инструкции: «Не забудьте, мы должны впутать в это дело как можно больше офицеров…» Далее он добавляет с явным удовлетворением: «Одна из наших целей заключалась в том, чтобы упомянуть в связи с заговором тех немецких офицеров, на которых мы хотели навлечь подозрения Гестапо и СП…. К тому времени, когда полностью прошли в эфир все наши сообщения об этом событии, мы сумели представить в качестве участников «путча за мир» столько чинов из вермахта, МИД и вообще администрации, что количество названных имен почти сравнялось с общим фактическим числом заговорщиков, которое стало известно после победы союзников над Гитлером в 1945 году…» («Черный бумеранг», Лондон).

Отметим, что определенную ответственность за эти передачи, возможно, несло само Сопротивление, преувеличивавшее количество и влиятельность своих сторонников с целью произвести на союзников впечатление.

Двусмысленное отношение союзников к немецкому антинацистскому Сопротивлению, столь обескураживавшее заговорщиков до 20 июля, сохранялось и после провала переворота. В то время как поддерживаемый Советами «Национальный комитет за свободную Германию» уже 23 июля призвал вермахт и гражданское население поддержать движение, несмотря на то, что оно уже потерпело поражение, англичане и дальше уклонялись от какой-либо четкой позиции. Лишь недавно автор настоящих комментариев получил свидетельство очевидца, бывшего служащего Би-Би-Си, принимавшего непосредственное участие в подготовке передач. Из этого свидетельства явствует, что спустя день или два после неудавшегося июльского путча немецкий отдел Би-Би-Си, по распоряжению самого Хью Грина (!) и на основании длинного списка, вероятно, составленного Органами политической войны, также выпустил в эфир сообщение, где упоминались высокопоставленные лица, которых желательно было скомпрометировать как заговорщиков. В списке значился, в частности, генерал-полковник Бек. До того момента сами нацисты назвали только одно имя – графа Штауфенберга. Само собой разумеется, что многие из упомянутых были вскоре казнены.

Через некоторое время Би-Би-Си получила распоряжение интерпретировать события не как начало гражданской войны (что она начала было делать), а всего лишь как свидетельство того, что немецкие генералы, сознавая неизбежность поражения, сочли дальнейшие военные действия бессмысленными.

Итак, британская «психологическая война» де факто помогла Гестапо разгромить антинацистское подполье и тем самым, возможно, способствовала продлению войны. Но все это, несомненно, было лишь логическим следствием отказа союзников проводить различие, по выражению Мисси, между «хорошими» и «плохими» немцами и их сознательного курса на уничтожение Германии – любой Германии – как крупной европейской державы, курса, который сформулировал Уинстон Черчилль, когда Брендан Брэкен сообщил ему о бомбе Штауфенберга: «Чем больше немцы убивают друг друга, тем лучше».

Трагическая ирония этого рокового курса состояла в том, что за последние 10 месяцев правления Гитлера на полях сражении в Европе, в воздушных налетах и в нацистских лагерях смерти погибло, вероятно, больше людей, чем за все четыре предшествующих года войны – и не только немцев, но и союзников тоже.

***

Среда, 9 августа.

Паул Меттерних получил открытку от Альберта Эльца, который только что пробыл несколько часов в Берлине. «Дорогой Паул. Я в Берлине. Нахожусь в совершенном отчаянии. Какая трагедия! Какой ужас! Рухнули все наши надежды. Что ты скажешь о покушении на жизнь Фюрера? Хвала Провидению, наш великий вождь вновь спасен. Твой любящий Альберт!»

Пятница, 11 августа.

Газеты сообщают подробности о первом заседании фольксгерихта и о допросе первой группы обвиняемых. Большая часть их ответов, в том виде, в каком они напечатаны, представляется чистейшей выдумкой – по образцу сталинских показательных процессов. Иногда эти ответы совершенно несуразны, и их явная цель – представить заговорщиков в смехотворном виде в глазах нации. Председатель суда, некто Фрайслер, циничная сволочь. Его никто не забудет.

Все обвиняемые приговорены к повешению. Генерал фон Хазе и его семья были нашими близкими друзьями; особенно часто с ними виделась Мама. Они даже приезжали сюда. Граф Йорк был близким другом Адама Тротта. Все его братья и сестры тоже арестованы, за исключением одной – вдовы покойного посла фон Мольтке.

Бывший некоторое время марксистом (его обратили в марксистскую веру в сибирском лагере военнопленных в Первую мировую войну), д-р Роланд Фрайслер (1893–1945) принимав, участие в роковом Ваннзейском совещании 20 января 1942 г., которое открыло путь к «окончательному решению» еврейского вопроса в оккупированной немцами Европе. В августе 1942 г. он был назначен председателем фольксгерихта, трибунала, созданного для рассмотрения – при закрытых дверях и без права обжалования – дел обвиняемых в преступлениях против Третьего Рейха.

Гитлер лично разработал принципы судопроизводства: «Главное – чтобы им не позволялось произносить длинные речи. Но Фрайслер за этим присмотрит. Он наш Вышинский!» – имелся в виду сталинский главный обвинитель на московских показательных процессах. Чтобы обвиняемые выглядели в глазах специально подбиравшейся публики комичнее, у них отбирали галстуки, подтяжки и брючные ремни, – тем самым давая Фрайслеру возможность насмехаться над тем, как некоторые из них поддерживали на себе брюки. По сигналу Фрайслера пускались в ход скрытые камеры, после чего он начинал визгливо поносить обвиняемых, чтобы деморализовать их и произвести впечатление на зрителей – особенно на самого Гитлера, которому немедленно доставлялась проявленная пленка. Инженеры жаловались, что из-за этого крика на звуковой дорожке ничего нельзя разобрать. Его насмешки и вульгарные оскорбления шокировали даже министра юстиции д-ра Тирака (который был сам ответственен за большую часть преступных уголовных законов Третьего Рейха: позже он покончил с собой в плену у союзников); он пожаловался Мартину Борману, что поведение Фрайслера «весьма сомнительно и наносит ущерб серьезности этого важного акта». Первоначально Геббельс предполагал показать весь процесс в еженедельной кинохронике, но первый же показ произвел такое отрицательное впечатление даже на избранную нацистскую аудиторию, что эту идею оставили. Сохранилась только одна копия всего фильма – в Восточной Германии, где ее обнаружили лет через тридцать и показали потрясенной аудитории по западногерманскому телевидению в июле 1979 г.

Суббота, 12 августа.

Получила письмо от Марии Герсдорф. Пишет в самых завуалированных выражениях. Очевидно, многое не может сказать…»Все так грустно и неутешительно…» Я не теряю надежды, что она имеет в виду первый процесс, но тем не менее очень тревожусь.

Приехала из Карлсбада Антуанетт Крой с мужем. Она сообщила нам последние сведения из Парижа. Она часто виделась там с Джорджи. Оказывается, он предложил достать ей через свои связи в Сопротивлении поддельное удостоверение личности, чтобы она могла расторгнуть свою помолвку и остаться во Франции до конца войны. Он даже привез это удостоверение на вокзал, когда она уезжала, в надежде, что в последний момент она передумает!

Пятница, 18 августа.

Плавали голыми в озере. Живем тихонько и с виду беззаботно, но постоянное беспокойство, как железный обруч, который стягивает голову все туже и туже. Мой отпуск, пошедший, как я полагаю, на пользу моему здоровью, заканчивается через три дня. Как ни странно, я этому рада, потому что тишина здесь невыносима. Кроме того, иногда бывает трудно с родителями, которые часто не проявляют понимания, возможно, потому что ничего не знают, но начинают что-то подозревать, беспокоятся за меня и требуют полной откровенности. А я им почти ничего не рассказываю, чтобы их не расстраивать, и от этого делается еще хуже.

Берлин. Вторник, 22 августа.

Приехала в Берлин сегодня рано утром и сразу пошла к Марии Герсдорф. Она завтракала. Я спросила ее, какие новости. Она взглянула на меня в изумлении. «Так ты не знаешь? Адам, Хафтен, Хельдорф, Фрици Шуленбург и многие другие были приговорены к смерти и повешены в прошлую пятницу!» Я сейчас же позвонила Лоремари Шенбург, но она не могла выговорить ни слова, сказала лишь, что немедленно приедет. Мария сказала, что теперь все усилия Лоремари направлены исключительно на то, чтобы выяснить, где находится наш граф Шуленбург. Он исчез вчера вечером.

Пришла Лоремари, мы сидели на ступеньках и невидящими глазами смотрели на окружающие развалины. Она парализована происшедшим. Однако она не уверена, что Адама действительно повесили. Ходит слух, что он единственный, чью казнь отложили.

11 августа Министерство иностранных дел было извещено о том, что Тротта приговорят к смерти на ближайшем заседании Народного суда, во вторник 15-го или в среду 16 августа.

Но позлее Мартину Борману сообщили, что «поскольку Тротт несомненно многого не сказал, смертный приговор, вынесенный Народным судом, не приведен в исполнение, с тем, чтобы (осужденного) можно было использовать для дальнейшего выяснения обстоятельств».

Тони Заурма присутствовал на процессе, что уже само по себе удивительно, так как допускают только специально отобранных зрителей. Лоремари ждала снаружи в машине. Когда он вышел, он не выдержал и заплакал. Все обвиняемые признали, что хотели убить Гитлера. Хафтен сказал, что если бы он мог, то попытался бы сделать это снова. Он назвал Гитлера бичом Германии и величайшим злодеем, который привел страну к пропасти и отвечает за ее крушение. Судья Фрайслер спросил его, понимает ли он, что то, что он говорит, – это государственная измена. Хафтен ответил, что он знает, что будет повешен, но взгляды его от этого не меняются.

Хотя на самом деле Ханс-Бернд фон Хафтен был против убийства Гитлера по этическим соображениям, в отличие от Тротта, он, по-видимому, никогда не сомневался, какова будет его судьба, если переворот закончится неудачей. Поехав за город и попрощавшись с семьей, он вернулся в Берлин, где его арестовали одним из первых.

Адам сказал, что Гитлер пришел к власти обманным путем и что многие присягали ему против воли. Он сказал, что хотел положить конец войне, и признал, что вел за границей переговоры с представителями враждебных держав. Хельдорф сказал, что желал свержения Гитлера со времени Сталинграда, что он является угрозой для страны.