Текст книги "Берлинский дневник (1940-1945)"

Автор книги: Мария Васильчикова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Мария немного знала Штауфенберга, так как с ним был в большой дружбе кто-то из ее двоюродных братьев. Она дрожит за их судьбу. Я познакомилась с молодым Хафтеном у Адама Тротта месяца два назад. Однажды вечером, когда я ужинала у Адама одна, влетел кудрявый симпатичный молодой капитан, представился и вытащил Адама из комнаты. Они сидели уединившись довольно долго. Впоследствии Адам интересовался, какое впечатление он на меня произвел. Я ответила: «Типичный заговорщик, про таких читаешь в книжках для детей». Я тогда не знала, какая у него роль. Теперь у Марии я все время думала о Готфриде и Адаме. Оба вчера в то или иное время были на Бендлерштрассе. Станет ли это известно? Мне же следует постоянно притворяться удивленной, даже озабоченной, но не испуганной…

Мисси ошибалась. На самом деле Адам фон Тротт, Алекс Верт и Ханс-Бернд фон Хафтен провели день в главном здании Министерства иностранных дел на Вилъгелъмштрассе, которое они должны были захватить в случае успеха путча.

Позже вечером за мной заехал Перси Фрей. Так как мне было не до ужина, мы поехали в Грюневальдский лес, вышли из машины и гуляли. Я пыталась объяснить ему, какая это ужасная, огромная трагедия. Когда он наконец проникся, он был потрясен и исполнен сочувствия. До тех пор он тоже верил в официальную версию, а именно, что все это дело рук кучки авантюристов.

Я просто должна видеть Адама. Но хотя мы договорились встретиться сегодня, я пока не смею ему звонить.

Суббота, 22 июля.

Сегодня утром все газеты вышли с обращением, в котором предлагается миллион марок любому, кто укажет местонахождение человека namens Goerdeler.[184]184
  «по имени Герделер»


[Закрыть] Слава Господу! Это значит, что он еще на свободе.

Прошел слух, что жену и четверых детей Клауса Штауфенберга также убили. Она была урожденной баронессой фон Лер-хенфельд и крестницей Мама, так как ее родители перед Первой мировой войной жили в русской Литве.

За считанные дни после неудавшегося переворота в соответствии с недавно введенной практикой Sippenhaft (ареста всех родных) были арестованы не только жена и дети Штауфенберга, но также его мать, теща, братья, двоюродные братья, дядья, тетки (и все их жены, мужья, дети).

Обращаясь к нацистским гауляйтерам в Позене 3 августа, Гиммлер так оправдывал репрессивные меры против родственников: «Пусть никто не говорит нам, что это большевизм. Нет, это не большевизм, это древний германский обычай… Когда человека объявляли вне закона, то говорили: этот человек предатель, у него дурная кровь, в ней живет предательство, она будет вытравлена. И… вся семья, включая самых отдаленных родственников, истреблялась. Мы разделаемся со Штауфенбергами вплоть до самых отда/генных родственников…»

Зайдя сегодня утром к Джаджи Рихтеру, я застала там старшего Хафтена, Ханса-Бернда (нашего бывшего старшего кадровика). Он сидел у себя за столом и ел вишни из бумажного мешочка. А его брата накануне застрелили как собаку! Он улыбнулся мне и заговорил так, как будто ничего не произошло. Когда он вышел, я спросила Джаджи, знает ли он о брате. Джаджи сказал, что знает. Сам Джаджи выглядел встревоженным и опечаленным, но, конечно, совсем не так, как если бы он узнал правду об Адаме Тротте.

Я прошла в комнату Адама. Он был там с одним из своих помощников. Когда помощник ушел. Адам бросился на диван и, показав себе на шею, сказал: «Я в этом вот по куда!» Он выглядел ужасно. Мы разговаривали шепотом. Видя его, я мучилась еще больше. Я сказала ему об этом. Он сказал: да, но для меня это, как если бы я потеряла любимое дерево в своем саду, а для него потеряны все надежды. Зазвонил интерком: его желал видеть наш начальник д-р Сикс. Мы условились встретиться вечером. Я оставила записку его секретарше, в которой писала, что буду ждать его звонка.

Зайдя к Марии Герсдорф, я сказала ей, как волнуюсь за Адама. «Почему же? – спросила она. – Ведь он едва знал Штауфенберга, разве нет? Нет, я уверена, что он не глубоко замешан». – «Да, – сказала я, – совсем не замешан».

Позвонил Адам, и мы договорились встретиться у Аги Фюрстенберг после шести. Потом я пошла в отель «Адлон», где у меня была назначена встреча с Лоремари Шенбург и Агой. Ага была в бешенстве, потому что Хассо Эцдорф, повстречавшись с ней на улице, отвернулся. Полагаю, что он тоже сильно скомпрометирован. Мы затем собрались у Аги и сели пить чай на лужайке. Там были также Тони Заурма и Джорджи Паппенхайм. Потом к нам присоединился Адам. Он был у д-ра Сикса и пытался сбить его со следа. Выглядел он – хуже не бывает. Я поехала с ним к нему домой и сидела на балконе, греясь на солнышке, пока он переодевался. Раздался сигнал воздушной тревоги; он раздражал, как пчелиный рой, не более. Когда Адам пришел, мы сели рядом на балконе, и он кое-что мне рассказал.

Штауфенберг, сказал он, был замечательный человек, наделенный не только блестящим умом, но и исключительной энергией. Он был одним из немногих заговорщиков, имевших частый доступ к Гитлеру. Он дважды был в ставке со своей бомбой, но всякий раз возникало какое-нибудь препятствие или же в последний момент либо Гиммлер, либо Геринг, либо кто-то еще из тех, кого он хотел убить вместе с Гитлером, не приходили на совещание. Когда его вызвали в третий раз, он сказал товарищам по заговору, что взорвет, что бы ни случилось, хотя бы одного Гитлера. Напряжение становилось для него непереносимым, и не удивительно. Если бы только был кто-нибудь, кто мог выстрелить из пистолета, попытка могла бы удаться. Но Штауфенберг был слишком искалечен… Адам сказал, что он потерял в его лице ближайшего друга. Он выглядел совершенно раздавленным.

Сам Адам провел весь день 20-го в АА на Вильгельмштрассе, ожидая захвата его военными. Он сказал, что знает, что его арестуют, он слишком серьезно скомпрометирован. Я не стала спрашивать, насколько серьезно. Он решил отправить подальше свою горничную; она была свидетельницей слишком многих встреч в этом доме и, если ее станут расспрашивать, может сболтнуть. Он боялся, что и Хельдорф не выдержит пыток (я помню, как Хельдорф говорил Лоремари, что он сам этого боится).

Адам теперь спрашивает, не следует ли ему, возможно, поместить заметку в лондонской «Тайме» с объяснением, что представляли собой эти люди. Я отговорила его, поскольку в Германии это было бы немедленно воспринято так, будто бы они на содержании у неприятеля; а теперь, после провала, здешнее общественное мнение станет сочувствовать им еще меньше.

Затем Адам рассказал, как вскоре после поражения Франции в 1940 году он получил письмо от своего старого друга лорда Лотиана (в то время британского посла в Вашингтоне),[185]185
  Лорд Лотиан принадлежал к небольшой, но влиятельной в определенный период группе консервативных политиков (так называемой «клайвденской группировке»), которая, критически относясь к методам Гитлера, с сочувствием воспринимала его усилия избавить Германию от унизительных условий Версальского договора (который они всегда осуждали) и отдавала должное очевидному успеху, с каким Гитлер решал экономические проблемы страны. Вместе с тем, более всего они были обеспокоены перспективой новой европейской войны, которая, последовав так скоро за кровавой баней 1914 1918 годов (ветеранами которой были многие из них), могла бы, по их мнению, роковым образом ослабить Европу, привести к гибели колониальных империй, вообще западной цивилизации и открыть двери мировому коммунизму. Однако все возрастающая жестокость гитлеровской внутренней политики и его безжалостная решимость превратить Германию в господствующую державу Европы любой ценой свела на нет все их усилия. Многих из них впоследствии окрестили «умиротворителями».


[Закрыть] в котором тот призывал его работать на примирение Германии и Англии. Имел ли в виду Лотиан только «нацистскую» Германию (ему, конечно, была известна ненависть Адама к режиму), Адаму было не вполне ясно. Но для него идея какой бы то ни было «сделки» между двумя странами, пока Гитлер у власти, была настолько неприемлема, что он никому не упомянул о существовании этого письма. Впоследствии, сказал он, его не раз охватывали сомнения, правильно ли он поступил.

Мы сидели и разговаривали всю ночь, прислушиваясь к случайным звукам, и всякий раз, когда раздавался шум подъезжающей машины, я видела по выражению его лица, о чем он думает…

Я просто не могу оставить его в таком состоянии. Если за ним придут, пока я здесь, я смогу по крайней мере предупредить его друзей. Адам говорил, что Алекс Верт знает все и что если его арестуют, тот будет знать, что делать. Он думает, что д-р Сикс тоже что-то подозревает, потому что он настойчиво советует Адаму уехать в Швейцарию. Я тоже стала настаивать, чтобы он уехал – немедленно. Но он не уедет – из-за жены и детей. Он сказал, что если его арестуют, он будет все отрицать – чтобы выбраться и начать все заново. В 4 утра он отвез меня домой и обещал позвонить мне попозже утром, чтобы я не беспокоилась за него.

Примечание Мисси (сентябрь 1945 года): Адам никогда не рассказывал мне о точной его роли в заговоре. Я знала только, что каждая его поездка за границу – в Швейцарию, в Швецию – хотя и предпринималась всегда под каким-нибудь официальным предлогом, всякий раз была связана с его неустанными усилиями создать платформу для мирных переговоров с союзниками после того, как произойдет «событие» (т. е. убийство Гитлера).

Он искренне верил, что, если союзники будут иметь дело с «приличным» немецким правительством, они сделаются более сговорчивыми. Я часто пыталась развеять эти иллюзии и настаивала, что единственное, что действительно важно, – это физическое устранение Гитлера, ничто иное. Думаю, последующие события подтвердили, что я была права.

До конца своих дней Мисси отказывалась признаться, в какой мере она была осведомлена о заговоре до 20 июля.

Но многие случайные фразы, неосмотрительно брошенные ею то тут, то там, начиная с первого упоминания о «conspiratcj» (заговоре) от 2 августа 1943 г., затем постоянные требования заговорщиков, чтобы она помогла убрать Лоремари Шенбург из Берлина, частые ссылки на «предстоящие события», ее вызов из Круммхюбеля в Берлин Адамом Троттом с 10 по 17 июля 1944 г., – а ведь первая попытка Штауфенберга убить Гитлера намечалась именно на 11 июля, и кончая той все раскрывающей записью от 19 июля 1944 г. с фразой «Мы (т. е. Адам фон Тротт и она) договорились не встречаться до пятницы», – показывают, что она знала гораздо больше, чем говорила, и что ей даже была известна точная дата запланированного переворота! Вернее всего, она этим старалась уберечь память Адама Тротта и других от упрека в том, что они слишком много «болтали», тем более иностранке.

Воскресенье, 23 июля.

Адам Тротт позвонил, как обещал. Пока все в порядке. Я сказала ему, что еду в Потсдам и позвоню ему оттуда.

Я застала Готфрида Бисмарка плещущимся в купальном костюме в своем фонтане. Очень жарко. Были также Мелани и Лоремари Шенбург. Сейчас Мелани выглядит спокойнее; она даже собирается уехать к себе в деревню, чтобы создать впечатление, что все нормально.

Я сказала им, как я беспокоюсь за Адама Тротта. Готфрид не думает, что его арестуют. В наибольшей опасности, сказал он, сейчас Хельдорф. Его роль в неудавшемся перевороте была чересчур заметна, и он не сможет найти себе алиби.

Мы поговорили о Фрици Шуленбурге, племяннике посла и бывшего заместителем начальника берлинской полиции при Хельдорфе. Говорят, что его тоже расстреляли на Бендлерштрассе в четверг. Я помню его молодым человеком в Восточной Пруссии до войны; одно время он был нацистом, но уже тогда относился к режиму резко отрицательно. Адам сказал, что вчера вечером он видел секретаршу Штауфенберга; она описала, как Фрици выбежал из своего импровизированного кабинета в штабе сухопутных сил, получил пулю в спину в коридоре и как его, раненого, вытащили во двор и там прикончили.[186]186
  Этот слух оказался ложным. Арестованный на Бендлерштрассе Ф. Шуленбург одним из первых предстал перед так называемым «Народным судом». Его приговорили к смерти и повесили 10 августа 1944 г.


[Закрыть]

После обеда мы все легли поспать: напряжение изматывает. Позже Лоремари сказала мне, что Готфрид показал ей два больших свертка в шкафу у себя в кабинете, сказав, что не знает, что с ними делать. Когда она спросила, что это такое, он ответил: «Взрывчатка, оставшаяся от бомбы». Она умоляла его избавиться от свертков, так как скоро несомненно начнутся обыски. Он отказался, сказав, что взрывчатку очень трудно было достать и что он собирается сохранить ее для новой попытки. Она убедила его, по крайней мере, спрятать ее в подвале.[187]187
  Взрывчатка немецкого производства – смесь гексогена и тринитротолуола была добыта заговорщиками еще в 1942 г. с немалым риском, поскольку трудно было объяснить, зачем взрывчатка нужна штабным офицерам (каковыми они в большинстве были). Часть ее использовалась в различных предыдущих покушениях на Гитлера. Запалы – британского производства – были захвачены у французского Сопротивления.


[Закрыть]

Звонил Адам. У него все в порядке. Ужинала с Перси Фреем.

Понедельник, 24 июля.

Мелани Бисмарк попросила меня заказать в русской церкви панихиду за упокой души погибших в четверг и молебен за тех, кто в опасности. Одних друзей и знакомых так много: Адам Тротт… Готфрид Бисмарк… Хельдорф… Она не решается отслужить в католической или протестантской церкви, но думает, что православная не так на виду. Я согласилась поговорить об этом с отцом Иоанном Шаховским. Мы также договорились, что присутствовать буду я одна, чтобы не привлекать внимания.

Провела утро на работе, потом, хотя Адам уже пообедал в столовке, уговорила его поехать со мной к Марии Герсдорф. Я дала ему икону св. Серафима Саровского и рассказала про идею Мелани насчет службы. Он сказал, чтобы мы не беспокоились: Клаус Штауфенберг был таким набожным христианином, что сейчас по нему служат во всех храмах Германии. Пришли еще некоторые друзья, и мы заговорили о другом. При расставании Адам сказал мне и Лоремари Шенбург, что если никого из нас не останется в живых, то невозможно будет повторить попытку, а значит, мы теперь должны вести себя очень, очень осторожно, не должны встречаться, за нами следят и т. п. У них всех тот же лейтмотив: они должны попытаться еще раз!

Вечером Готфрид отвез нас в Потсдам. Мы поужинали с ним. Он сказал, что сегодня утром арестовали Хельдорфа. Полицей-президиум не сообщает никаких сведений: «Президент вышел сегодня утром и все еще не вернулся».

После ужина явилась Ханна Бредов, сестра Готфрида. Это своеобразная личность. Вцепившись в зонтик, она села: «Готфрид, я хочу знать, насколько ты замешан в это дело! Ты не имеешь права все от меня скрывать. Я слишком хорошо вижу, что происходит. Я должна знать, в каком мы положении!» Готфрид бормотал, мямлил и ничего ей не сказал. Ханна беспокоится за своих дочерей; девятнадцатилетняя Филиппа часто виделась с молодым Вернером фон Хафтеном, адъютантом Штауфенберга, который был расстрелян вместе с ним и который, видимо, говорил с ней откровенно, чересчур откровенно..[188]188
  В семействе Бредов уже 16 июля стали говорить, что ставка Гитлера на этой неделе будет взорвана


[Закрыть] Потом Ханна гадала нам на картах: она это умеет. Выяснилось, что никто из нас пока что не обречен. Позже мы пошли к ней домой, где Джорджи Паппенхайм прекрасно играл на фортепиано. Затем мы с Агой Фюрстенберг вернулись в Грюневальд к Are ночевать. Налет поднял нас с постели. На сей раз бомбы ложились совсем рядом с нами, и мы укрылись в убежище смехотворном деревянном сооружении под дерновой насыпью. Прямо возле нас упали две фугаски, связанные цепью. Падали они долго, поскольку были сброшены на парашюте. Мы скорчились на полу, нахлобучив на голову каски. Ага со своей скособоченной каской выглядела так, что я в самые страшные моменты не могла удержаться от хихиканья. Кухарка, абсолютно глухая, блаженное создание, не слышала ни звука из этого пандемониума и бросилась на землю только потому, что это сделали мы.

Сегодня после обеда я виделась с отцом Иоанном. Он считает, что служить в русской церкви было бы опасно, но у него в квартире есть маленькая часовня, и мы отслужили там. Я была единственной прихожанкой и проплакала всю службу навзрыд. Когда я сказала Лоремари, что не могла в тот момент припомнить, как зовут Хельдорфа, она в изумлении воскликнула: «Aber, Missie! Wolfchen!»[189]189
  «Что ты, Мисси! Вельфхен!» – Вельфхен, уменьшительное от Вольф. – Прим. перевод.


[Закрыть]

Вторник, 25 июля.

Сегодня рано утром я позвонила домой Адаму Тротту; с ним пока все в порядке. Но позже, когда я зашла к нему в кабинет, его там не было, была только его секретарша – хорошая девушка, с которой я дружу, с перепуганным выражением лица. В спешке пообедала у Марии Герсдорф и вернулась в бюро. На этот раз секретарша Адама попыталась вытолкнуть меня из его кабинета. Я прошла мимо нее и вошла. За его столом сидел маленький человечек в штатском и рылся в ящиках стола. Еще один растянулся в кресле. Сволочи! Я поглядела на них повнимательнее: есть ли у них что-нибудь в петлицах, но потом вспомнила, что гестаповские значки носят с внутренней стороны. Я достаточно громко спросила секретаршу: «Wo ist Herr von Trott? Noch immer nicht da?»[190]190
  «Где же г-н фон Тротт? Его все еще нет?»


[Закрыть] Оба подняли головы и взглянули на меня. Когда мы с секретаршей вышли из комнаты, она посмотрела на меня умоляюще и прижала палец к губам.

Перемахивая через три ступеньки, я ворвалась в кабинет к Джаджи Рихтеру. Я сказала, что необходимо немедленно что-то предпринять, чтобы Адам не приходил на работу, поскольку его кабинет обыскивает гестапо. Джаджи уныло на меня взглянул и сказал: «Поздно. Они взяли его в полдень. Хорошо, что с ним был Алекс Верт: он поехал за ними в другой машине, и надеюсь, что он скоро вернется, может быть, ему удастся выяснить, за что Адама арестовали». Джаджи явно все еще ничего не подозревает. Он добавил, что Адам присутствовал на ежедневном совещании в главном здании Министерства иностранных дел на Вильгельмштрассе. В это время здесь к нему в кабинет явились гестаповцы и потребовали сообщить, где он находится. Секретарша хотела выскользнуть, чтобы предупредить его, но они задержали ее и не позволили выйти из комнаты. Он влетел прямо в засаду. Государственный секретарь Кепплер (высокопоставленный нацистский чиновник Министерства иностранных дел, возглавлявший в свое время отдел Свободной Индии) ожидал его на обед в «Адлоне» к часу. В настоящий момент д-р Сикс как будто хлопочет о его освобождении; он послал своего адъютанта узнать, в чем он обвиняется. Но сомневаюсь, что он и дальше будет так держаться.

Я побежала к Марии Герсдорф. Там был Стеенсон-Лет, датский поверенный в делах, и я не могла разговаривать; я просто разрыдалась. Мария пыталась успокоить меня: это явно ошибка, Адам не имеет к этому никакого отношения, и тому подобное. Если бы только она знала! А я ничего не смею говорить.

Немного позже вернулся домой Хайнц Герсдорф. У него тоже неприятности, так как его начальник, военный комендант Берлина генерал фон Хазе (с которым мы хорошо знакомы и который организовывал нам посещения Джима Вяземского в лагере для военнопленных) был в заговоре по уши. Он теперь тоже арестован после бурного разговора с Геббельсом. Почему Хазе не застрелил эту крысу прямо там же?

Несколько человек покончили с собой, среди них граф Лейндорф, в имении которого в Растенбурге, в Восточной Пруссии, размещается ставка Гитлера. Принц Харденберг выстрелил себе в желудок, когда пришли его арестовывать, и сейчас находится в тяжелом состоянии. Рано примкнувший к Сопротивлению, он на подозрении потому, что Штауфенберг и Вернер Хафтен провели последний уикэнд у него в доме. Двое гестаповцев, которые его арестовали, погибли на обратном пути в Берлин в автокатастрофе – хоть одна хорошая новость! Сегодня утром был арестован и наш Ханс-Бернд фон Хафтен. Говорят, что нашли списки.[191]191
  В действительности граф Лейндорф сначала был арестован, но в Берлине ему удалось скрыться, однако затем его вновь арестовали и повесили.


[Закрыть]

Без некоторых списков, очевидно, нельзя было обойтись (например, без списков офицеров, которые должны были поддерживать связь с различными штабами для введения в действие плана «Валькирия»). Составление других было менее простительно (например, списков будущего правительства), особенно если учесть, что с некоторыми из упомянутых в них лиц, например, с графом Шуленбургом, даже не посоветовались.

Спала на диване в гостиной у Герсдорфов. Окон в ней все еще нет, но сейчас так жарко, что это все равно. В полночь был воздушный налет, и самолеты оказались над головой так быстро, что мы едва успели что-то на себя накинуть и забраться в подвал соседнего дома, который сгорел еще в ноябре. Бомбили фугасами. Впервые за эти годы мне не было страшно.

Среда, 26 июля.

Сегодня утром Джаджи Рихтер был все еще сравнительно спокоен. Он явно не знает, насколько серьезно скомпрометированы Адам Тротт и Ханс-Бернд Хафтен. Он думает, что все это ошибка и скоро все выяснится. Но когда вошел Алекс Верт и просто взглянул на меня с выражением отчаяния, я разрыдалась. Джаджи и Лейпольдт (другой наш сотрудник) были заметно удивлены.

Я больше не могла усидеть на работе и пошла домой. Мария Герсдорф сейчас не находит себе места. Арестован граф Петер Йорк фон Вартенберг, сестра которого – одна из ее лучших подруг.

Высокопоставленный гражданский чиновник и давний участник Сопротивления, граф Йорк фон Вартенберг упоминался в одном из составленных заговорщиками списков будущего правительства.

После обеда меня навестил Перси Фрей. Я повела его в развалины по соседству с нашим домом и сказала, что не должна больше с ним встречаться; за нами у Марии, вероятно, следят, а его новехонький автомобиль со швейцарским номером чересчур бросается в глаза. Сейчас никому из нас не следует афишировать свои знакомства с иностранцами. Мы сошлись на том, что он время от времени будет звонить мне в логово льва, то есть в министерство.

Перед ужином я решила погулять по Груневальду в одиночестве. Я просидела там на скамейке в полном отчаянии почти весь вечер, не обращая внимания на то, что подумают прохожие.

Сегодня вечером по радио снова выступил Геббельс с речью о неудавшемся покушении; он обливал грязью всех, кого только мог. Однако общественное мнение, судя по всему, не на стороне властей. На улицах люди выглядят бледными и упавшими духом; они, похоже, не смеют глядеть друг другу в глаза. Трамвайный кондуктор, громко высказываясь насчет речи Геббельса, сказал мне «Alles ist zum Kotzen!»[192]192
  «Прямо тошнит от всего этого!»


[Закрыть]

На самом деле донесения СД (нацистской внутренней разведки) о настроениях населения (ставшие известными после войны и, как ни странно, весьма объективные) показывают, что покушение не вызвало одобрения ни у человека с улицы, ни у военных на фронте. Официально его осудили даже церкви. Действительно, германское Сопротивление не было массовым движением; оно складывалось из разрозненных действий отдельных лиц или групп, лишь немногие из которых были в контакте друг с другом, причем действия эти были весьма разнородны – от обличения беззакония и гонений и помощи преследуемым вплоть до подготовки государственного переворота и даже покушения на жизнь Гитлера. А этот последний шаг был этически неприемлем даже для многих убежденных антинацистов.

Четверг, 27 июля.

Сегодня Джаджи Рихтер сказал мне, что дело Адама Тротта выглядит скверно. Занимающийся им следователь подтвердил адъютанту д-ра Сикса, что найдены списки. Адама собирались назначить заместителем статс-секретаря по иностранным делам! Сикс, кажется, все еще склонен попытаться его выцарапать. Алекс Верт уговаривает его днем и ночью сделать это. По крайней мере в настоящий момент он, по-видимому, не станет усугублять тяжесть его положения. Кое-кто надеется, что удастся прибегнуть к вмешательству нейтральной иностранной державы, но, по-моему, это еще опаснее.

Готфрид Бисмарк приезжает в город ежедневно, и мы встречаемся в развалинах около нашего дома. Сегодня он был еще полон надежды. Он не думает, что Адама убьют, но Хельдорф, сказал он, обречен: Гитлер особенно в ярости на него, так как он был партийным ветераном и высокопоставленным руководителем СА. Говорят, что покончил с собой генерал-квартирмейстер Вагнер.

Ветеран Сопротивления, генерал Эдуард Вагнер скомпрометировал себя, снабдив Штауфенберга самолетом, на котором тот улетел из Растенбурга. Он застрелился 23 июля.

Завтра Готфрид собирается поехать в Райнфельд, на свою ферму в Померании. Он считает, что теперь, когда всю эту неделю он спокойно просидел дома в доказательство того, что ему нечего бояться, полезнее будет уехать из города. Он хочет, чтобы я и Лоремари Шенбург его сопровождали, но я не могу. Я должна делать вид, что добросовестно работаю, хотя на самом деле я ничего не делаю.

Пятница, 28 июля.

Сегодня утром ходила к парикмахеру делать перманент.

Геббельс объявил «Totaler Krieg»,[193]193
  «тотальную войну»


[Закрыть] что означает закрытие всех «излишних» магазинов и всеобщую мобилизацию гражданского населения. Он, очевидно, надеется, что в условиях, когда призваны все взрослые жители, свержение режима в тылу станет практически невозможным. Ersatzheer,[194]194
  Армия Резерва


[Закрыть] которая до сих пор была укомплектована приличными офицерами, но была скомпрометирована последними событиями, ставится теперь под командование Гиммлера. Войска больше не будут отдавать честь, козыряя, как велит традиция, а станут вскидывать руку и рявкать «Хайль Гитлер». Все возмущаются, но эти безумные указы почти что смехотворны.

Никто ничего не знает о генерале Фромме, бывшем командующем Армии Резерва. Готфрид Бисмарк говорит, что заговорщики ему не доверяли, поскольку он не дал прямого согласия участвовать; поэтому они арестовали его в самом начале переворота и заперли его в собственном кабинете на Бендлерштрассе, а командование перенял генерал Ольбрихт.

Фромма освободил некий майор Ремер, командир Гроссдой-чланд-вахтбатальона, части, охраняющей все правительственные учреждения. Этого Ремера следовало, конечно, устранить еще до начала восстания. Говорят, Хельдорф предлагал это сделать, но военные не послушались его. Будто вначале Ремер готов был примкнуть, но когда он пошел арестовывать Геббельса, тот наладил ему разговор по телефону с самим Адольфом.

Трусость генерала Фромма в день переворота не помогла ему. Он был арестован на следующий же день, провел в тюрьме много месяцев, подвергался жестоким пыткам и был в конце концов казнен в марте 1945 года.

После обеда заехали проститься Готфрид и Лоремари Шенбург. Они собираются вернуться через неделю. Они снова стали уговаривать меня поехать с ними. Оба в большой опасности, но выглядят ничуть не озабоченными. Тони Заурма отправился к себе домой в Силезию. Все мои приятели разъехались. Я одна остаюсь. Но я просто должна тут остаться.

Янсфельде. Суббота, 29 июля.

В положении Адама Тротта никаких перемен. Приложены большие усилия; теперь надо ждать. На уикэнд собралась к Пфулям.

Сегодня утром на работе зазвонил телефон. Это была Лоремари Шенбург. «Откуда?» – «Из «Адлона». Я здесь с Мелани (Бисмарк). Никому не говори. Это секрет. Прелестно, а?» Это означало только одно: Готфрид Бисмарк все-таки арестован. Я сказала, что приеду в обеденное время. Прибыв в «Адлон», я нашла их там в обществе Отто, старшего брата Готфрида, который, видимо, приехал ночью из Фридрихсру. Они собирались в Потсдам. Мелани, бледная, но спокойная, намерена пойти на все, лишь бы вызволить Готфрида. Она сказала, что будет обращаться ко всем. А Отто пойдет к Герингу. Лоремари рассказала мне, что произошло. Вчера по выезде машина Готфрида сломалась, и они поехали дальше на поезде. В Райнфельде (имение Бисмарков) они едва кончили ужинать в три часа утра, как явились трое гестаповцев и арестовали Готфрида. Они также обыскали дом. Они дали ему время поговорить с Мелани, а затем увезли его в Берлин. Мелани сказала мне, что ее предупредили, что за домом Герсдорфов следят и наш телефон прослушивается. Она умоляла меня не встречаться с Перси Фреем. Я пообещала по крайней мере не приводить его больше в дом.

После обеда в министерстве появилась Лоре Вольф, только что приехавшая из Лиссабона. Она ждет ребенка и вернулась в Германию рожать. Она выглядит так, словно прибыла с другой планеты – во всем новом, отдохнувшая и подтянутая. Произошедшие у нас перемены ее потрясли. До замужества она работала у Джаджи Рихтера. Татьяна и Луиза Вельчек были обе еще не замужем, и здесь был Йозиас Ранцау. Как давно все это было!.. Встретила Перси Фрея и Тино Солдати на станции Цоо, и они отвезли меня к Пфулям, где мы застали Ату Фюрстенберг и Джорджи Паппенхайма.

Воскресенье, 30 июля.

Говоря о 20-м июля, Ц.-Ц. Пфуль подчеркнуто осторожен. Я упоминаю какую-нибудь подробность, он выглядит изумленным; я перехожу на другую тему. Интересно, знал ли он что-либо заранее. Я была бы удивлена, если нет, поскольку он служит в Абвере, а там многие участвовали в заговоре; но ведь сейчас все так осторожны…

После обеда приехал Перси Фрей и увез нескольких человек в Бухов, к Хорстманам, но я осталась. Не хочу никого видеть.

Берлин. Понедельник, 31 июля.

В министерстве полный кавардак. Провозглашение «тотальной войны» Геббельсом вселило ужас во всех и каждого. Наш отдел информации обязан освободить 60 процентов персонала: мужчины пойдут на фронт, женщины на военные заводы. Эдит Перфал, Уш фон дер Гребен и Лоремари Шенбург уволены. Меня оставляют. Непонятно почему, так как последние техники, фотографы и т. п. из моего фотоархива тоже уходят.

Вообще-то я заметила, что со дня ареста Адама Тротта д-р Сикс обращается ко мне с необычной уважительностью, настолько, что я даже подумала поговорить с ним об Адаме, но Джаджи Рихтер уговорил меня не делать этого, поскольку на самом деле он, как утверждают, в бешенстве. Он говорит, что арест Адама скомпрометировал весь отдел. В то же время он ни разу не произнес имя Адама публично, исключая одно-единственное собрание, где он объявил: «Wir haben zwei Schweinehunde unter uns gehabt».,[195]195
  «Среди нас было два мерзавца»


[Закрыть] подразумевая Адама и Хафтена. Видимо, он счел необходимым хотя бы раз публично высказать свою позицию. Но больше он о них не упоминает. Более того, карточка с фамилией Адама все еще красуется на двери его кабинета, так же, как у всех. Это утешает меня, как если бы это был единственный признак того, что он еще существует. Но если карточку снимут, то тогда…

Начиная с весны 1944 г. Гиммлер предпринимал попытки мирного зондажа через Швецию. Некоторые поездки д-ра Сикса в Швецию преследовали именно эту цель. Если даже Гиммлер сомневался в победе Германии, то гораздо более умный и прагматичный Сикс тем более должен был ощущать, что их ждет. Его отношение к Тротту и даже к Мисси как до, так и после покушения 20 июля вполне могло объясняться трезвым расчетом на то, что, когда наступит день расплаты, их связи в лагере союзников и ему пригодятся. И действительно, один из доверенных сотрудников Сикса, д-р Ханс Монке, подтвердил, что Сикс дал ему и еще одному высокопоставленному эсэсовскому офицеру, д-ру Шмицу, распоряжение приготовить проект письма Гиммлеру, содержавший следующие рекомендации: даже если окажется, что некоторые арестованные сотрудники Министерства иностранных дел (имелись в виду Тротт и Хафтен) действительно виновны, то будет благоразумнее не казнить их, а держать на случай потенциального использования в переговорах с союзниками. Утверждают, что Гиммлер поддержал эту идею, но когда он изложил ее Гитлеру, с последним чуть не сделался эпилептический припадок, и он заорал, что «АА хуже всех, и их нужно всех повесить до последнего человека».

Во время обеда позвонил из «Адлона» Паул Меттерних. Я в ужасе от того, что он рискнул приехать сюда в такое время. Но он слишком тревожится за своих друзей, чтобы сидеть у себя. Он сказал, что не признался, куда едет, сказав Татьяне, что отправляется в Прагу по делам еще одного своего чешского поместья. Он добавил, что Джорджио Чини снова здесь. Я рада, что Паул поблизости, но выбрал же он время приезжать в Берлин!

Позже я присоединилась к Паулу и Джоржио в «Адлоне». Там были также Отто Бисмарк и Лоремари Шенбург. К Are Фюрстенберг возвращается чувство юмора. Увидев Паула, она крикнула ему через весь холл: «Ты что, тоже заговорщик, Паул, что ты такой мрачный?» Сейчас она и Тони Заурма у нас enfants terribles.[196]196
  опасные шалуны


[Закрыть] На следующий день после покушения Тони, встретив на улице знакомого офицера, щелкнул каблуками и представился: «Штауфенберг!».