Текст книги "Тайник теней"

Автор книги: Мария Грипе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Весна – счастливая пора.

Так хочется в кого-нибудь влюбиться! По-настоящему!

Каролина иногда думает об этом, когда гуляет по городу. Над головой раскинулось небо, воздух как будто светится. Каждый день после окончания занятий она идет бродить по улицам, с мучительной тоской. Но тоска по чему – она не знает.

А влюбиться ей не в кого.

Разве что в Давида? Он по-прежнему так же назойлив, а она – все так же холодна к нему. Они играют свои заданные, раз и навсегда установленные роли. Так что ни о какой весенней влюбленности не может быть и речи. Это только стало бы похоже на старую заигранную пьесу – забавно для публики, но скучно для актеров.

Играть одну и ту же пьесу, одну и ту же роль, с одними и теми же актерами, день за днем, месяц за месяцем – как можно такое вынести?

Это единственное в будущей профессии, что заставляет ее иногда сомневаться в своем выборе. Она смертельно боится повторов! Но ведь сама жизнь не свободна от них. Что же делать?

Часто дойдя до определенного предела, Каролина спасается бегством.

Из Замка Роз она сбежала в театр – не могла больше выносить той роли, которую стало невозможно развивать дальше, во всяком случае тогда. Не могла больше придумать ничего нового, плодотворного и начала повторяться.

И других она тоже не могла вдохновить. Пока Каролина знала, что в состоянии чем-то осчастливить людей в своем окружении – в первую очередь Арильда и Розильду, – она еще могла защищать свою роль. Но как только она начала сомневаться в самой себе, это стало совершенно невозможно.

К тому же в замке отсутствовал режиссер. Как это часто случается в жизни.

Какое-то время Каролина сама пыталась управлять спектаклем, но из этого ничего хорошего не вышло. Да и настоящей пьесой это нельзя было назвать, так как другие участники и понятия не имели, что играют в каком-то спектакле – в ее собственной причудливой драме. Точно так же, как она в свое время не знала, что участвует в пьесе Давида. Теперь же, когда ей это известно, отношения между ней и Давидом стали намного проще.

В Замке Роз она сама не понимала, в какую игру вовлечена.

Но в театре, где актеры знают, в какой пьесе участвуют, хорошо уяснили себе ее содержание и заучили свои роли, все происходит, естественно, совсем по-другому. Когда все знают условия игры, тогда, возможно, исчезает ощущение повтора. И может родиться что-то новое. Даже если актер получает уже готовую роль, он с каждым днем ощущает себя по-разному. Ведь в душе человека постоянно происходят какие-то перемены, поэтому и роли, которые он играет, тоже должны развиваться. Кто знает, может, даже интереснее изо дня в день на протяжении длительного времени играть одну и ту же роль?

Если как следует разобраться, то в жизни происходит примерно то же самое. Человеку только кажется, что в жизни все повторяется. Но для того, чтобы суметь это понять, требуется время.

Другими словами, от жизни нельзя убежать. И Каролина никогда больше не станет этого делать.

ОТВЕРГНУТЫЙ[12]12
  рукопись сценария к кинофильму, автор Карл Якобссон


[Закрыть]

В ролях:

ОНА: Каролина Я. ОН: Давид Л.

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Фортепианная музыка. («Шелест весны» Синдинга.) Весеннее небо. Летящие птицы. Белые чайки. По деревянному мосту у Шлюза по направлению к Старому городу бредет молодой человек.

У площади Курихамисторг он сворачивает в переулок. Несколько переулков и мост Шеппсбрун – быстрая смена кадров.

Кинокамера движется вслед за молодым человеком, который в одиночестве бредет по мосту. Когда он останавливается, останавливается и камера. Как, например, перед извозчичьей пролеткой, когда молодой человек собирается перейти на другую сторону улицы.

На его пути встречается стайка школьников во главе с учительницей, они идут на весеннюю прогулку. Старик с тележкой, нагруженной хлебом. (Или яблоками?)

Супружеская пара с упрямой собачонкой. Все это снято короткими, частыми кадрами. Съемка общим планом: пришвартованные у моста Шеппсбрун корабли, а затем – панорама моря. Выйдя на мост, молодой человек разворачивается и бредет обратно к Шлюзу.

Внизу у лифта Катарины стоит старушка, ее кольцом окружили голуби.

Она кормит птиц хлебными крошками. Молодой человек проходит мимо, и голуби взлетают. Старушка грозит ему вслед.

Неподалеку стоит молодая девушка с корзиной душистых фиалок.

Молодой человек покупает у нее букетик и заходит в лифт.

Камера следует вверх за лифтом и останавливается на двери.

Дверь открывается, из лифта выходит молодой человек, нюхающий фиалки.

Он стоит на мосту и смотрит на раскинувшийся внизу город.

Новый общий план – крыши домов, море, небо. Новая музыка (более спокойная – пока еще не знаю какая, может быть, что-нибудь из Брамса). Сейчас мы впервые видим лицо молодого человека крупным планом. Он нюхает фиалки. Прячет лицо в букетике цветов. Тяжело вздыхает. Позади него проходит молодая девушка. Она направляется к лифту.

Заметив его, она останавливается, на минутку колеблется, продолжает медленно брести дальше. Снова останавливается и делает несколько шагов в его сторону.

ОНА (тихим голосом). Ты?..

ОН (вздрагивает, увидев ее). Ты?..

Некоторое время они стоят, уставившись друг на друга.

Но вот он подходит ближе, протягивает ей букетик фиалок.

ОН. Это тебе…

ОНА (смотрит на фиалки, но не берет их). Спасибо, но…

ОН. Возьми, это тебе.

ОНА (берет в руки букетик, нюхает его). Откуда ты знал, что я приду?

ОН. Я этого не знал.

ОНА. Но ты же купил мне цветы?

ОН (с грустной улыбкой). У меня всегда с собой цветы для тебя, но я никогда не могу рассчитывать на то, что ты их получишь.

ОНА (тряхнув головой). Что ты имеешь в виду?

ОН. Я имею в виду… что чаще всего ты не приходишь.

ОНА. Но мы ведь не договаривались о встрече?

ОН. Собственно, я не меньше тебя удивлен нашей встрече.

ОНА. Значит, ты перестал шпионить за мной?

ОН. Я никогда за тобой не шпионил. Я только случайно встречался у тебя на пути. Ты – моя Судьба. Я тянусь к тебе, как мотылек к свету. Или как цветок к солнцу. Видимо, это родство душ. Нет, шпионством тут и не пахнет. Кстати, а куда ты направляешься?

ОНА (насмешливо). А разве ты не знаешь? Тебе ведь про меня все известно!

ОН (многозначительно улыбаясь). Не все. Что знает мотылек о свете? Что знает цветок о солнце? Его лишь таинственно тянет к нему…

ОНА. Ужасно поэтично! (Подходит к перилам моста и смотрит на город.)

ОН. Поэтично? Ты так считаешь? (Идет следом за ней и становится рядом. Говорит тихим, глухим голосом.) Подумай только, для бедного мотылька встреча со светом чаще всего означает смерть.

ОНА (вторит ему). Подумай также, что для цветка встреча с солнцем почти всегда означает жизнь. Ужасно глубокомысленно, не правда ли?

ОН (драматично вздыхая). Да, это так. У всякого малого своя судьба.

ОНА (насмешливо). А я, по-твоему, цветок? Или, может, даже само солнце?

ОН. Ты – все… и цветок, и солнце, и… свет.

ОНА (тем же тоном). А ты, значит, несчастный мотылек?..

Он не отвечает. Оба стоят, облокотившись на перила. Но вот он покидает ее, переходит на другую сторону моста, облокачивается спиной на другие перила, стоит теперь лицом к ней.

Она остается на месте, но медленно оборачивается к нему. Они, таким образом, стоят теперь друг против друга по обе стороны моста. Она улыбается, он – серьезен.

ОНА (оборачиваясь). Куда ты исчез?

ОРТ Я только хотел немного отдалиться.

ОНА. От меня?

ОН. От нас!

ОНА (пожимает плечами, ничего не отвечает).

Стайка учеников из Старого города во главе с учительницей гуськом проходит мимо между ними. Теперь у детей в руках флажки, которыми они размахивают.

Молодые люди молча провожают детей взглядом до тех пор, пока те не скрываются из виду. Он снова переходит на другую сторону моста, к ней. Оба стоят с непокрытыми головами, ветер раздувает их волосы.

ОНА. Что, надоело быть вдалеке?

ОН (молча смотрит на нее).

Они отворачиваются и снова глядят на раскинувшийся внизу город.

Панорама весеннего неба и стремительно ныряющих в море чаек.

Музыка снова меняется, становится тише, звучит в миноре.

ОН. На этом месте, где мы сейчас стоим, стояло немало несчастных людей.

ОНА. Гм…

ОН. Многие собирались покончить с собой и броситься с моста.

ОНА. Гм…

Короткая пауза.

Музыка.

Лица героев поочередно крупным планом.

ОН (глубоко вздыхая). А что вообще такое «несчастная любовь»? Ты это знаешь?

ОНА. Нет… Но ты должен знать!

ОН (снова вздыхая). Почему ты так думаешь? Я знаю только, что такое «счастливая любовь».

ОНА (слегка удивившись). Что-то новенькое! Разве такая существует?

ОН. Да.

ОНА. И как же она выглядит?

ОН. Ну… если бы ты меня любила… то это была бы счастливая любовь.

ОНА {обеими руками схватившись за голову). О-о-о! Ну и идиотка же я! Сама виновата, что задаю такие глупые вопросы! (Берет себя в рукии смотрит на него.) Нет, друг мой. Счастливая любовь выглядит совсем не так. И ты это хорошо знаешь!

ОН. Вот как! Ну что же, расскажи!

ОНА (убежденно). Если бы я сейчас упала в твои объятия, то тогда ты и стал бы по-настоящему несчастным. Потому что тогда ты внезапно, безжалостно, в одно мгновение ока лишился бы всех своих самых сокровеннейших чувств и переживаний: тоски, томления, ожидания, грусти… Иными словами, для тебя мгновенно все рухнуло бы.

ОН (улыбаясь). Я ни слову не верю из того, что ты говоришь, но тебя интересно слушать. Продолжай! Я весь внимание!

ОНА. Мне нечего больше добавить. (На секунду задумавшись.) Нет, счастливая любовь для тебя, друг мой, – это как раз несчастная любовь. Та самая, которая обогащает тебя, делает тебя трагичным, глубокомысленным, поэтичным…

ОН (слушает, блаженно улыбаясь). Очаровательно! Ты это серьезно? Пожалуйста… говори! Еще! Еще!

ОНА. Поэтичным… Безумно одаренным… Каким угодно… Но… в твоих собственных глазах!

ОН (сжав кулаки). Несносная девчонка!

ОНА (нюхает фиалки, с победоносной улыбкой протягивает ему назад букетик цветов). И все это благодаря мне! Прощай же, мой друг!

КОНЕЦ

Вряд ли когда-нибудь пригодится! Уф, как сложно!

Она все время забывает о том, что это не театр. Слишком много болтовни! Слишком много текста между кадрами. Людям может надоесть.

Кино строится не на диалоге! А на изображении! На движениях. Мимике. Кино – это прежде всего пантомима. Ей это хорошо известно.

Но ее сила как раз и заключается в словах, в диалоге, в репликах! И пока кино будет оставаться немым, оно, видимо, будет не для нее. Если она, конечно, не научится рассказывать изобразительными средствами.

Если бы ей было кого спросить…

Но кино, очевидно, снимают только мужчины, а они вряд ли когда-нибудь станут воспринимать ее всерьез.

Увы… Сейчас у нее все равно нет времени об этом думать.

На носу уже Пасха. Время идет, а Берта так и не написала!

Зато пишет мама. Каролина уже получила от нее несколько писем. Мама упорно настаивает. Каролина ответила, что еще не знает, приедет она или нет, но обещает подумать об этом.

То же самое было на Рождество. Каролина хочет и в то же время не хочет поехать в замок. Но сейчас, когда наступила весна и дни стали светлее, жизнь там станет намного легче. Хотя понятно, что холод еще долго будет держаться в стенах замка.

Но на улице уже не так темно. Меж толстых стен замка весенний свет намного ощутимее. Пройдет некоторое время, прежде чем он проникнет внутрь. И тогда станет просто ослепительным. Торжествующим, уверенным в своей победе.

Да, каждую весну, подобно чуду из чудес, свет возвращается в Замок Роз.

В письмах мама тоже пишет об этом.

Она старается заманить Каролину светом и Бертой.

Но от самой Берты ничего не слышно. И это наверняка неспроста. Может, она приняла приглашение, сохранив за собой молчаливое право позвонить и отказаться в последнюю минуту. Тогда она не станет писать Каролине, чтобы та не поехала зря.

Но подобные интриги вовсе не в ее духе.

Каролина сама могла бы запросто придумать что-нибудь в этом роде, но Берта – слишком добропорядочный человек. Нет, видимо, она не пишет Каролине по какой-то совсем иной причине.

И тут неожиданно, за два дня до Пасхи, от Берты приходит открытка, в которой мельчайшим почерком нацарапано:

«Каролина!

В Страстную пятницу я еду в Замок Роз. Останусь там на суб. и воскр. Мой поезд прибудет во втором часу. Если ты в тот же день выедешь самым ранним поездом из Стокг., то приедешь туда примерно часом позже. Я подожду тебя на станции. Возьми с собой как можно меньше багажа – так, во всяком случае, сделаю я, – тогда мы сможем пойти в замок пешком. Как в тот раз, помнишь?

Я не успею получить твой ответ. Если ты не сможешь приехать, то я это пойму. Я просила, чтобы меня никто не встречал. Жду тебя!

Пред. тебе Берта».

Это другое дело!

На секунду Каролину охватывает трепет, почти страх. Сердце громко стучит у нее в груди. Неужели она сама, добровольно?..

Но страх быстро проходит. Конечно же, она поедет!

Не может же она допустить, чтобы Берта стояла там одна на станции и ждала ее понапрасну…

Нет, обратной дороги нет. Остается лишь отправиться в путь.

Но следует ли написать, чтобы предупредить маму? А почему бы не преподнести им сюрприз? Тогда у них не возникнет напрасных ожиданий, которых она затем все равно не сможет оправдать. И если мама еще какое-то время останется в неведении, то, может, после она даже сильнее обрадуется встрече с ней, Каролиной?

Да и ей самой будет намного проще появиться в замке в обществе Берты. Особенно при встрече с Арильдом и Розильдой – но в первую очередь, конечно, с Арильдом. Каролина немного боится встречаться с ним.

И с мамой ей тоже будет нелегко…

Маме тогда придется разыгрывать перед ней Иду. А это ей вряд ли удастся – ведь мама сейчас до мозга костей Лидия – и только Лидия. Она уже сделала свой выбор, обрела свое изначальное «я», и Каролине не стоит ее за это упрекать. Ей только будет нелегко смотреть, как мама из чувства долга вновь примется играть роль Иды. Тогда как она уже отказалась от нее.

Но может, теперь в присутствии Берты это будет не столь заметно? Мама сможет спрятаться за ролью гостеприимной хозяйки и держаться нейтрально, безлично. И это намного лучше.

Как странно будет снова вернуться в Замок Роз! Какое странное, пугающее чувство!

А как хорошо было бы вернуться туда и остаться при этом самой собой! Без всякого притворства и выкрутас! Но ей, конечно, снова придется играть и притворяться. Выступать во множестве разных ролей – ведь все от нее именно этого ожидают. Иначе они могут разочароваться в ней. Впрочем, ее это мало заботит. Хотя актрисе, конечно, всегда неприятно испытать разочарование публики.

Нет, тяжелее всего не обманутые ожидания, а то, что никто из них не в состоянии увидеть ее такой, какая она есть: обычной, ничем не примечательной девушкой. Выступить в роли самой себя было бы для нее все равно что предстать перед ними в обнаженном виде. Все бы только смутились. Равно как и она сама.

И все же она должна рискнуть. Ей совсем не хочется приехать в замок и снова разыгрывать из себя независимую особу. Когда играешь на сцене, становится неинтересно разыгрывать театр в жизни. Ведь тогда нужно быть очень осторожной, чтобы не потерять саму себя. Потому как на сцене актер тоже теряет себя. Здесь есть таинственный закон, которого нельзя нарушать.

В тот раз, когда они с Бертой впервые приехали в замок, все было совсем по-другому. До того, как она познакомилась со всеми обитателями замка и все с ней. Тогда она лишь испытывала сильную необходимость играть и дурачить весь свет. Было ужасно интересно переодеваться и становиться кем-то другим, все это казалось лишь «забавной игрой». Она сама не заметила, как эта игра постепенно становилась все более и более серьезной. И не только для Арильда и Розильды. Но и для нее самой тоже. Сама того не сознавая, Каролина все больше и больше входила в роль Карла Якобссона, старшего брата Берты, и в конце концов ей стало трудно выйти из этой роли.

В то время она еще не знала, что хочет играть в театре. Хотя все время и хвасталась перед всеми, что родилась актрисой. На самом деле она поняла это только тогда, когда, сбежав из замка, встретилась с труппой Вилландера. Эта встреча стала для нее настоящим событием. Именно тогда ей и пришла в голову мысль о театре. Ведь она вынуждена была играть другие роли. В настоящих пьесах, с другими актерами и всемогущим режиссером.

Поэтому ей так поспешно и таким необычным образом пришлось выйти из роли Карла Якобссона.

Тогда она не задумывалась об этом, но сейчас она усматривает в этом знамение Судьбы, волю Провидения.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Заметно, что Ингеборг вовсе не рада тому, что Каролина собирается уехать на Пасху. Она, конечно, ничего не говорит, но это все равно чувствуется. Каролина рассказала ей о Замке Роз. Однако без всяких подробностей. Лишь упомянула об Арильде и Розильде, но ничего не сказала о том, что они ее сводные брат и сестра. Ей не хотелось об этом говорить.

И о маме она почти ничего не рассказала. Ингеборг со своей стороны также о себе не распространялась. Она вообще очень редко о себе рассказывает. У Каролины такое впечатление, будто Ингеборг что-то носит в себе, о чем она не хочет ни с кем делиться. Единственное, что она рассказала Каролине, так это о своей пресловутой «вине». В остальном же Каролина не очень много знает о подруге.

Когда разговор не заходит о Герде или о се детях, то большей частью они рассуждают о театре, или о «профессии», как они сами говорят. Но эта тема сама по себе настолько неисчерпаема, что не оставляет времени ни для чего другого. Именно по этим разговорам Ингеборг теперь будет скучать.

– Всю пасхальную неделю мне будет не с кем поговорить о театре! Какой ужас! – восклицает она.

Но Каролина думает, что раз Пасха – церковный праздник, то Ингеборг наверняка будет почти все время проводить на службах. Поэтому ее отъезд не будет иметь большого значения.

К тому же в театрах на второй день Пасхи пройдет множество новых премьер, на которые Ингеборг может сходить. Но когда Каролина говорит об этом, Ингеборг возражает:

– Нет, что ты! Без тебя – никуда! Я дождусь твоего приезда.

И она с удивлением и легким упреком смотрит на Каролину, которая говорит:

– Не думай обо мне. Думай о себе!

Тут Ингеборг по-настоящему обижается:

– Неужели ты думаешь, что мне этого захочется? Пойти в театр без тебя?

– А что в этом такого?

Но Ингеборг качает головой.

– Мне это никогда даже в голову не пришло! Самое интересное – это наши разговоры после спектакля. Когда ты все начинаешь критиковать.

– Разве? Неужели я критикую?

– Конечно! Разве ты не знаешь?

– Никогда не знала. Часто все увиденное производит на меня такое сильное впечатление, что я немного теряюсь. Обычно это ты высказываешь свои замечания.

– Я?.. Не может быть, я вообще в этом плохо разбираюсь! Поэтому мне так интересно слушать тебя!

– Но я разбираюсь в этом не намного лучше, чем ты! И кстати, я совсем не считаю, что ты только слушаешь. Ты обычно все время говоришь.

– Нет, погоди! Это ты ни на секунду не закрываешь рта! Я не могу и слова вставить.

– Да что ты? Ты это серьезно?

Ингеборг с улыбкой кивает.

– Да-да. Но я не обижаюсь. Мне все равно нечего сказать.

– Почему тебе нечего сказать? Ужасно, если ты и вправду так думаешь! В таком случае это я виновата.

– Нет-нет! Не волнуйся! Я имею в виду, что мне намного интереснее слушать тебя, чем высказываться самой. Мне смешно, что ты думаешь, что мне тоже есть что сказать. Я ведь по большей части сижу и молчу…

– Но ведь я тоже! Я вообще считаю, что из нас двоих больше молчу я!

Ингеборг начинает смеяться.

– Да нет, не можешь ты так считать! Неужели ты…

Она не находит слов, чтобы выразить свое удивление, и тут Каролина тоже заливается смехом. Как это на них похоже!

Вечером, накануне отъезда, Ингеборг заходит к Каролине. Она появляется совсем неожиданно, они уже попрощались и договорились, что Каролина даст о себе знать, как только вернется домой. Ингеборг молчалива, выглядит одинокой, покинутой. Видимо, ей что-то нужно, но она не решается сказать. Она чем-то расстроена.

В общем-то, довольно странно, что ее никогда никуда не приглашают. Ее родители умерли, но она самый младший ребенок в большой многодетной семье – у нее полно братьев и сестер. По крайней мере двое из них обзавелись собственными семьями и живут в Стокгольме. Но Ингеборг почему-то мало общается с родными. Во всяком случае, о них она никогда не рассказывает. Фотографии ее родственников чинно расставлены у нее на комоде. Каролина не раз рассматривала их и осторожно пыталась расспросить Ингеборг, но вразумительного ответа так и не получила.

В этот вечер девушки, как обычно, говорят о своей профессии, но Ингеборг как-то слишком тиха и рассеянна. Прошло много времени с тех пор, как они в последний раз были вместе в театре. Герда и ее дети были прежде всего. Но сейчас в театрах идет много новых пьес. Полина Бруниус, например, будет играть «Даму с камелиями». Это интересно – ведь совсем недавно она играла Орлеанскую деву, а теперь – Маргариту Готье. От святой к куртизанке. Это, должно быть, непросто!

– Меня привлекает эта роль. Однако не знаю, как бы я с ней справилась, – говорит Каролина.

Ингеборг молчит, и Каролина спрашивает:

– А ты?

Очнувшись, Ингеборг смотрит на нее.

– Что?

– Ты могла бы перестроиться с роли святой на роль женщины – вамп?

– Женщины-вамп? О чем ты?

– Я говорю о «Даме с камелиями».

– Ах, вот о чем… Нет, вряд ли… Я об этом никогда не задумывалась. А почему ты спрашиваешь?

Между бровей у Ингеборг появляется странная морщинка, и Каролина заговаривает о другом.

– Ты была просто великолепна в роли Иоанны. Как бы я ни старалась, мне никогда даже не сравниться с тобой.

– Какая чепуха! – отмахивается Ингеборг. Она совсем не следит за беседой.

А Каролина продолжает:

– Такие по-настоящему великие, благородные характеры всегда производят на меня сильное впечатление. И я начинаю чувствовать себя нищенкой. Полным ничтожеством. В моей душе… во мне… как бы нет ничего похожего… если ты понимаешь, что я имею в виду.

Каролина прикладывает руку к груди, щеки ее пылают, она разгорячилась. Ей просто необходимо выговориться, но Ингеборг, которая обычно в ходе разговора также сильно оживляется, сейчас сидит молча и смотрит с каким-то отчужденным выражением в глазах.

– Наверное, не стоит так сильно восхищаться персонажем, которого собираешься воплотить на сцене, – вздыхает Каролина. – Ведь тогда актеру будет невозможно его постичь. Уважение станет тому преградой. Или как ты считаешь?

– Не знаю… А, впрочем, что ты сказала?

– Я говорила о том, что, может, актеру не следует слишком преклоняться перед такими личностями, как святая Иоанна, например?

– Наверное, не стоит.

Голос Ингеборг звучит невыразительно, она что-то рассеянно мямлит в ответ. Каролина делает вид, что ничего не замечает, и продолжает:

– И все же, святые всего лишь люди.

– Да нет, конечно же…

– Что с тобой, Ингеборг?

Каролина встает и подходит к подруге.

– Ты какая-то рассеянная. Что-нибудь случилось?

– Нет, ничего…

Ингеборг качает головой, быстро обнимает Каролину и шепчет ей на ухо:

– Вот будет здорово, когда ты вернешься.

– Да, конечно.

– Я буду скучать по тебе, Каролина. Слышишь! Каждый день!

Такое сильное проявление чувств совсем непохоже на Ингеборг. Каролина тронута, но тут же отшучивается:

– Я же не на Северный полюс еду. Меня не будет всего четыре, в крайнем случае, пять дней. Затем я вернусь.

– И тогда мы вместе пойдем на «Даму с камелиями»!

– А потом раскритикуем Бруниус в пух и прах!

– Такую великолепную актрису!

– Да… но мы с тобой станем еще лучше! Мы и сами не лыком шиты! Я хочу, чтобы очень скоро все-все мной восхищались!

Ингеборг встает. Она собирается домой.

– Но я уже восхищаюсь тобой, – шепчет она. – Даже слишком. Разве тебе этого мало?

Каролина качает головой. Раскидывает руки во всеохватывающем, победном жесте.

– Мало! Хочу, чтобы вся Швеция восхищалась мной! Весь мир!

Ингеборг, застегивая пальто, с улыбкой смотрит на нее. Каролина подходит и шепчет ей на ухо:

– Мир будет лежать и у твоих ног! Уж мы об этом позаботимся!

Ингеборг качает головой и медленно идет к двери. Она обводит глазами комнату, задерживая взгляд на каждом предмете. Поистине, она сегодня какая-то странная.

– Хочешь, я тебя провожу? – спрашивает Каролина.

– Нет, нет… Я хочу пройтись одна.

На пороге Ингеборг вдруг разворачивается и подходит к комоду. Берет фотографию Берты и долго смотрит на нее.

– Ты завтра встретишься с ней?

– Да. А почему ты об этом спрашиваешь?

– Так просто…

Неужели Ингеборг в самом деле ее ревнует? Маловероятно, но все же…

Каролина наблюдает за подругой. Вот она ставит фотографию на место и возвращается к двери.

– Да что с тобой, Ингеборг? Ведь с тобой что-то не так?

– Нет, с чего ты взяла?

– Меня не обманешь. Ты, видно, чем-то опечалена. Или встревожена…

– Нет, со мной ничего не происходит. Клянусь.

– Сядь и расскажи мне, в чем дело! Иначе я буду волноваться…

Ингеборг послушно садится. Сжимая в руках перчатки, она неотрывно смотрит в одну точку. Каролина присаживается рядом, откладывает в сторону перчатки, берет руки Ингеборг в свои.

– Если бы я вела себя с тобой так, как ты сейчас ведешь себя со мной, разве ты не поинтересовалась бы, в чем дело?

– Возможно.

– Значит, ты понимаешь, почему я это делаю?

– Да.

– Почему же ты не хочешь со мной поделиться?

– Потому что ты все равно не сможешь мне помочь.

– Откуда ты знаешь?

Взгляд Ингеборг становится холодным.

– Ты ведь понимаешь, об этом могу судить только я.

– Значит, ты мне ничего не расскажешь?

– Нет.

Каролина отпускает ее руки.

– В таком случае, не буду тебя больше задерживать. Можешь идти!

Ингеборг так же послушно встает. Внутри у Каролины все замирает. Не может же Ингеборг просто взять и уйти? Что с ней происходит?

И тут Каролину осеняет – она подбегает к комоду и достает оттуда фотографию Берты.

– Это все из-за Берты, да? Ты думаешь, что она для меня важнее, чем ты?

– Вовсе нет… – Ингеборг качает головой.

– Она – моя сестра, Ингеборг.

– Твоя?.. – Ингеборг осеклась. – Что ты сказала?.. Твоя?..

– Да, Берта – моя сестра.

– Почему ты раньше мне об этом ничего не рассказывала?

– Не знаю. Мы никогда не говорили о наших семьях. А что?

– Нет, ничего… Но я думала…

– Что ты думала?

– Ничего. Вы, кажется, так непохожи.

– Сестры необязательно должны быть похожи друг на друга. К тому же ты совсем не знаешь Берту.

– Нет, конечно, но я… Я только хотела узнать… собираешься ли ты…

– Что собираюсь?

– Рассказать ей обо мне?

Каролина возвращается с фотографией к комоду.

– Я не понимаю, какое это имеет значение, но… ведь мы с тобой договорились, что будем держать нашу дружбу в тайне, так что я могу и промолчать, если ты этого хочешь.

Ингеборг, не глядя на Каролину, кивает головой. И тотчас уходит.