Текст книги "Правила челолова"

Автор книги: Мария Фомальгаут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Не черный кот

– Понимаете… я потерял свой цвет…

Смотрю на посетителя, не сразу понимаю, что вижу кота, большого, серого, что он там потерял, не разобрать, говорит как-то… неразборчиво, ну еще бы я хотел, чтобы кот разборчиво говорил, не слишком ли много хочу от кота…

– Что, простите, потеряли?

– Да цвет же, цвет!

– Цвет? А… простите… но вы же… вот, вы серый…

Кот сердится, выгибает спину, начинает шипеть и фыркать:

– Вот именно, сер-рый, с-с-с-сер-р-рый, а я какой должен быть?

– Так это… это не ваш цвет?

– Ну, конечно, не мой!

– А ваш цвет, простите…

– Черный, чисто черный! А вы… с-с-с-ер-р-р-ый…

– Черный? И вы…

– И я потерял свой цвет!

Кот снова недовольно фыркает, выгибает спину. Отчаянно соображаю, как можно успокоить моего посетителя:

– Не желаете ли… чашечку кофе?

– Спасибо, не откажусь.

– В-вот… п-пожалуйста…

– Премного благодарен, – кот сталкивает чашечку со стола, с интересом смотрит на осколки, – так давайте вернемся к моему цвету…

– Но… позвольте… это же невозможно, чтобы вы выбежали из комнаты, а черный цвет от вас там остался…

– Вот-вот, я тоже так думал, – кот уютно устраивается в кресле, начинает вылизываться, – пока сам не потерял свой цвет… вот так вот выскочил из комнаты… ну там был веник, понимаете же?

– П-понимаю…

– Да ничего вы не понимаете, вы-то веников не боитесь! Ну вот, я выскочил… а черный цвет… потерялся…

Хочу заметить, что может, все не так мрачно, может, кот испачкался в чем-то – да нет, не похоже, чистый серый цвет…

– М-м-м… послушайте… уважаемый кот… а если вам попробовать…

– Что попробовать?

– Сбросить этот цвет… как вы сбросили тот?

– Думаете… – кот недовольно фыркает в усы, – получится?

– Но… если не попробуете, не узнаете.

Кот пробует. Прыгает. Смешно кувыркается в прыжке. Оторопело смотрю, как серый цвет действительно соскакивает с кота, уступая место знойно-рыжему.

– Не то… – кот разочарованно оглядывает свою шубку, – не то…

Хочу сказать, что ему так очень идет, ну прям очень-очень, – не говорю, понимаю, что это не тот ответ, которого ждет от меня кот, что он хочет быть черным, именно черным, а не каким-то там…

Не отступаю:

– Попробуйте еще раз… не сдавайтесь.

Кот прыгает, кувыркается, неуклюже плюхается на ковер. Теперь он белый с темными пятнами, но все-таки белый, опять не то…

– А если попро…

Кот снова шипит, снова фыркает:

– Ну, знаете, эдак я вообще без цвета останусь! Вы мой цвет найдите, мой!

– Ну, хорошо, хорошо… давайте… вспомним… где вы были сегодня?

– Ну, знаете… – (фыр-фыр) – это мое личное дело, где я был!

– Но… боюсь, тогда ничем не смогу помочь…

– Это еще почему же? – кот начинает гневно чесать за ухом.

– Потому что… ну вы сами подумайте… Если я не буду знать, где вы были, где же мне искать ваш… цвет?

Кот снова недовольно фыркает, лапочкой-лапочкой подталкивает мою чашку к краю стола:

– Ну, это уже просто незаконно… я буду жаловаться… ну, хорошо… я был в мясной лавке…

– Так давайте наведаемся туда, и…

– Но-но, вы же не хотите, чтобы мне опять досталось веником? – чашка со звоном летит на пол.

Начинаю догадываться, что случилось там, в мясной лавке, откуда так маняще пахнет копчеными сосисками… Догадываюсь и еще кое о чем, а именно…

– Вы хотите… чтобы я сам зашел в лавку, и…

– …да, и может быть, вы найдете мой цвет…

Динькает колокольчик, я заглядываю в аромат пряностей и копченостей, уже понимаю, что уйду отсюда не только с черным цветом. Уже потихоньку подумываю, что все это неспроста, может, кто нарочно заманивает сюда людей, чтобы…

…расплачиваюсь с мясником, краем глаза оглядываю что-то темное на полу, а вот оно, неужели…

…так и есть.

Хватаю черный цвет, почему-то тайком, такое чувство странное, что мне этот цвет не принадлежит…

– Вот… посмотрите… пожалуйста…

Кот смотрит не на цвет, а на содержимое моего пакета, ну еще бы, я уже сам на него смотрю…

– Что? А, да цвет… дайте-ка взглянуть… – мой клиент недоверчиво смотрит, примеряет, тут же радостно подпрыгивает, чистый, чисто черный кот, наконец-то нашедший свой цвет, – вы не представляете… не представляете, как я вам благодарен… Сколько… сколько я вам должен?

– Что вы, что вы… честь не позволяет мне брать деньги… с котов…

Кот удаляется, все еще поглядывая на мой пакет, да я уже и сам на него поглядываю…

– …вы… что вы сделали, позвольте узнать?

– А… а что такое?

– Да вы на мое пальто посмотрите, на пальто на мое!

– А… а что с ним такое?

Оторопело смотрю на пальто мясника, пальто, как пальто, серое, ничем не примечательное…

– Что… что вы с ним сделали?

– Да я… да я к вашему пальту… к вашему пальто… даже не прикасался…

– А цвет? Цвет?

Хочу похвалить цвет, тут же спохватываюсь:

– Оно должно быть… черным?

– Ну, разумеется, каким же еще? А вы… куда вы дели мой цвет?

– Это все кот… кот…

– Этот разбойник обманул и вас тоже?

Капитулирующе поднимаю руки:

– Похоже на то… но… мы найдем его… клянусь вам… не будь я детектив…

Солнце в волейбольной сетке

А я где буду, спрашивает Вал.

А ты в комнате наверху будешь, говорят папа с мамой.

А я где буду, спрашивает маленькая Салл.

А ты в комнатке рядом с нами будешь, говорят папа с мамой.

А Салл слезами заливается, а-а-а, а я наве-е-е-рх хочу-у-у-у!

Вал бы тоже слезами залился, только Валу уже пятнадцать лет, поздновато уже слезами заливаться.

Ну, тут как всегда ругаться начинают, мне, нет мне.

Так всегда.

Как с дачи уезжать, так начинается.

Как на дачу ехать, впрочем, тоже начинается.

А я там буду, нет, я там буду, нет, я там буду, нет, я, нет, я, нет-я-нет-я-нет-я.

А папа с мамой переглядываются. А что поделать, оно всегда так бывает, поругаются-поругаются да успокоятся.

А кресло с собой возьмем, мама говорит.

Да куда кресло, куда кресло, папа крыльями хлопает, сами-то еле поместимся, кресло еще.

А все равно возьмем, мама говорит. И камин возьмем. Он тоже с нами поедет. И плед еще возьмем. И светильник в виде месяца.

И папа снова за голову хватается, да как мы все это потащим-то, ты бы еще луну с неба прихватила, и дерево у ворот, и веранду.

Мама молчит, помалкивает, что луну уже упаковала и в багажник спрятала, и веранду тоже, и дерево у ворот.

А Салл с Валом играют с Самми, ну, как всегда играли, так и теперь.

Прыгает по песку горячее, раскаленное солнце, Вал хватает его голыми руками, бросает через волейбольную сетку.

Самми ловит солнце зубами, ловко получилось.

Вечером мирятся.

Ладно, пусть ты наверху будешь, говорит Салл.

Да нет, пусть ты наверху будешь, говорит Вал.

А давай вместе наверху будем, еще одну комнатку которая возле родителей наверх перенесем.

А давай.

А я где буду, спрашивает Самми.

Все переглядываются.

Смущенно молчат.

Мама бормочет что-то про еще одну комнату не то для гостей, не то непонятно для кого, все молчат, все и так знают, что никакой комнаты нет.

Собираются.

Салл не может свой второй сапожок найти, потом вспоминает, что его и не было, что она в одном и была.

Папа на маму ругается, ты бы еще весь дом с собой взяла.

Мама сердится, запаковывает дом в коробку, сверху накрывает другой, скотчем обматывает, вот и готово.

– Ма, а давай возьмем…

Это Салл. Или Вал.

– Ма, а давай…

Это Вал. Или Салл.

Ну, мы тихо-о-нечко.

Ну, тут ясное дело, папа-мама говорит, об этом и речи быть не может, ну как всегда папы-мамы про такое говорят.

А потом зима пришла.

Первый снег.

Ну, вот такие они, папа-мама Вала и Салл, до последнего на даче живут, выходят по утрам на белесоватое от рассветного холодка крыльцо, смотрят на поля, подернутые инеем, на позолоченные деревья.

А вот когда первый снег выпадет, вот тогда да, пора в город.

Вал берет солнце, бросает его Самми далеко-далеко-далеко, лови-лови-лови…

Самми бежит за солнцем, скорей-скорей, ловит зубами остывшее солнце, еще не зимнее, но уже не осеннее.

Оборачивается.

А… а где?

А никого нет…

Самми бежит за пыльным следом на дороге.

Самми.

Саммер.

Уау.

Йей.

Зоммер.

Верано.

Суви.

Нуари.

Эте.

Лета.

Лято.

Льете.

Жай.

Кенгеж.

Лето.

Лето.

Лето.

Ну а как вы хотели, вот так бывает, когда с дачи уезжают, а лето на даче бросят.

Люди, не бросайте лето на даче.

Потому что это неправда, что вот вы уедете, а лето само по себе останется как-нибудь. Не останется, потому что за летом осень приходит, а за осенью зима.

Лето бежит – через пыль, через пустоту, через холмы, через миры и галактики, догоняет неведомо кого, тает в ледяном дыхании осени…

…лето просыпается.

Сонно потягивается.

Сегодня и собираться пора.

И в путь.

Лето бросает в сумку воспоминания, сожаления о чем-то ни о чем, надежды непонятно на что.

Потом прощальный завтрак.

Со всей семьей.

Вслух не говорят, но уже понятно – прощальный.

Папа-мама смотрят на лето – с надеждой.

Вал (Валентин) и Салл (Салли) смотрят на лето – с надеждой.

Зря, что ли, посылали сегодня лету сон, как будто это они уезжают, а оно, лето, остается. Зря, что ли, намекали. Зря, что ли, просили.

Лето не говорит ни да, ни нет.

Днем закрутились, замешкались, бац – а лета и нет.

Ушло.

И солнце остывает.

И падает снег.

И зима – на долгие-долгие годы.

Оледенение.

Люди смотрят с надеждой, может, вернется лето, может, вспомнит…

…а вдруг…

Пыль-караван-пыль-караван

Пыль-караван-пыль-караван-пыль-караван-пыль-караван.

Конское ржание.

Окрики погонщиков, подгоняющих неведомо кого, отсюда, в пыли и суете даже не видно, кого именно.

Мешки с поклажей.

Покачиваются на спинах верблюдов замки, дворцы, целые города, покачиваются колокола на колокольнях, тихонько позвякивают.

Жмурится черный кот на подушке падишаха, смотрит на бескрайние горизонты.

Чу!

Тпр-р-р-у!

Ну!

Что-то там, впереди, непонятное что-то, тревожное что-то, что-то…

А вот.

Развилка двух дорог, здесь, совсем рядом, всего-то в паре шагов.

Вот и – чу.

Вот и – тпру.

Вот и – ну.

Замирают караваны.

Замирают народы, эпохи и государства, смотрят люди в пелену будущего.

Развилка.

Три… нет, пять путей.

Пути, уводящие в никуда.

Слуги бережно снимают подушку с котом, бережно ставят кота на дорогу.

Ждут.

Черный кот настороженно фыркает, перебегает один из путей, второй, замирает перед третьим, недовольно принюхивается, прыгает к четвертому пути, шипит, распушает звост, идет бочком-бочком-бочком, выгибает спину.

Перебегает.

Нюхает пятый путь, долго примеряется, долго сомневается. Люди смотрят с надеждой, там, на горизонте пятого пути виднеется что-то хорошее, город какой-то светлый, пронизанный сиянием. Наконец, кот перебегает пятую дорогу, перескакивает резвыми прыжками, гневно шипит.

Люди замирают.

Люди хотят туда, где город, где свет, люди хотят захватить дивный город, связать, пленить, положить в поклажу, – люди не хотят на третий путь, уводящий в ледяной туман осени.

Падишах неуверенно смотрит в сторону сияющего города.

Кот фыркает, кот шипит, кот сверкает огромными желтыми глазищами, и нельзя идти в сияющий город, кот же дорогу перешел, кот-то свое дело знает…

Сердится падишах.

Гневается падишах.

И люди гневаются, не дали караванам-городам пойти, захватить дивный город…

Взмахивает падишах острой саблей, вздрагивает кот – легкий, стремительный, быстрый, но сабля быстрее…

…Рука визиря перехватывает руку падишаха, визирь говорит – быстро, торопливо, что есть такие вот города, которые в темноте светятся, вот люди туда идут, а потом кровью харкают, и на землю ложатся, и умирают, и все.

Вот так бывает там, где города светятся.

Падишах опускает меч, последний раз смотрит в туманную даль.

Пыль-караван-пыль-караван-пыль-караван-пыль-караван.

Конское ржание.

Окрики погонщиков, подгоняющих неведомо кого, отсюда, в пыли и суете даже не видно, кого именно.

Мешки с поклажей.

Покачиваются на спинах верблюдов замки, дворцы, целые города, покачиваются колокола на колокольнях, тихонько позвякивают.

Жмурится черный кот на подушке падишаха, смотрит на бескрайние горизонты.

Смотрит на еще один спасенный город.

Спать… Спать… Спать…

Спать.

Спать.

Спать.

Легко сказать – спать, после такого, после всего, что привиделось, навалилось непонятно откуда со всех сторон, заставило с криком подскочить на постели. Какие-то не то не люди, не то нелюди, какие-то темные тени, сейчас уже и не вспомню толком, и хорошо, что не вспомню. Какой-то жуткий мир, доживающий свои последние дни, какие-то руины не пойми чего, какой-то тусклый свет, больше похожий на тьму. Были вокруг, и в то же время внутри меня, царапали мое сознание, обжигали разум…

Спать.

Спать.

Спать.

Легко сказать – спать, когда опять полнолуние, и я уже точно знаю, что опять придут они, как приходят каждую ночь, когда полная луна поднимается над темными крышами, снова навалится неясное наваждение, не поймешь, где сон, где явь, то ли я лежу в своей уютной спальне, то ли среди руин в умирающем мире, и меня окружают неведомые твари. …нет, это не сны, в том-то и дело, что это не сны, если бы у меня была хоть какая-то надежда, что все это окажется не более чем кошмарным сном – я бы не беспокоился сам, я бы жил, как жил, вешал бы над кроватью оберег от дурных снов. Но это не сны, нет, не сны, чем дальше, тем сильнее чувствую, что это нечто большее…

Спать.

Спать.

Спать.

Легко сказать – спать, когда наступает ночь, которую лучше провести, ни на секунду не сомкнув глаз, ночь, которая, однако, сама сковывает нас по рукам и ногам, обволакивает наши умы, погружает в крепкий глубокий сон. Напрасно собираемся друг у друга по домам, устраиваем шумные празднества каждое полнолуние, танцы у очага или у костра, если на улице тепло и лето. И тщетно, все тщетно, мертвый сон окутывает всех нас, и – силы небесные, если бы это был только сон! Я отчаянно пытаюсь вырваться из ночного кошмара, я просыпаюсь – почти-почти-почти, и в зыбкие секунды между сном и явью я вижу гостиную своего дома или улицу городка, или темноту спальни, – и отчетливо вижу обрывки сна, мерзких чудищ, которые только что сновали по заснеженной пустыне, а теперь вышагивают по комнате…

Спать.

Спать.

Спать.

Легко сказать – спать, когда сегодня решится все, когда сегодня мы узнаем, кто возьмет верх, кто победит в безумной битве, они или мы. Или наши обереги остановят темную силу, или жуткие твари из кошмарных сновидений прорвутся в мир яви. Легко сказать – спать, когда обещали друг другу, что не проснемся, если темные не то не люди, не то нелюди не испугаются оберегов. Когда обещали друг другу кануть в небытие, только не пропустить в мир то темное, неведомое, жуткое. И никому не верится, что какие-то банальные ловцы снов могут уберечь нас от беды…

Спать.

Спать.

Спать.

Легко сказать – спать, когда наваливаются воспоминания, когда каждый раз, когда золоченый каравай луны очерчивает полный круг, мы по привычке ждем чего-то страшного, ночных кошмаров, которые придут за нами, стоит нам только закрыть глаза. Мы уже знаем, что ничего страшного не будет – но это не помогает. Сегодня будут плакать дети, напуганные полной луной, и кто-нибудь будет допоздна сидеть в гостиной, чтобы как можно дольше не идти спать…

Спать.

Спать.

Спать.

Легко сказать – спать, когда не знаем, проснемся ли завтра, останется ли хоть кто-то на умирающей заснеженной земле. А что мы хотели, скажет кто-то, сколько веков прошло, сколько тысячелетий, не может земля жить вечно. А что мы хотели, скажет кто-то, не может быть, чтобы нам всегда везло, и всегда все было хорошо, и так сколько раз выходили победителями, даром, что ли остались в преданиях бесконечно древние легенды, как тысячи лет назад оберегами прогнали от городка ночные кошмары, готовые прорваться в реальный мир. И сейчас справимся, говорим себе, нужно только подумать, как это сделать, время еще есть…

Спать.

Спать.

Спать.

Легко сказать – спать, когда снова и снова во сне приходится проваливаться в бесконечно далекое прошлое, когда земля была еще теплой, и трава была еще зеленой, и мы сами были совсем другими, сейчас и не вспомнить, какими, по старинным фотографиям ничего не понять, не верится, что сколько-то перерождений назад мы могли быть такими.

Спать.

Спать.

Спать.

Легко сказать – спать, когда сегодня ночью все решится, сегодня мы заснем, чтобы проснуться тысячи лет назад, дома, наконец-то дома, где зеленая трава, где пламя очага роняет отблески на ночной лес, а из окон так сладко пахнет пирогом с черникой…

Черный кот в темной комнате

…он падает передо мной – замертво, вот так, через порог, за секунду до того, как пытается что-то сказать, уже не может, дергается в конвульсиях, замирает. Только сейчас ловлю себя на том, что смотрю на второго, стоящего за его спиной, он держит кольт, разглядывает меня в упор, расстреливает взглядом, пока еще только взглядом. Идет ко мне – шаг, шаг, шаг, моя рука сама собой тянется к двери, закрыть, захлопнуть, оттолкнуть безжизненное тело – он дергает кольтом, он намекает, что мне же будет хуже, если попытаюсь захлопнуть дверь.

Коченею, стою, не смею пошевельнуться, когда он идет ко мне – шаг, шаг, шаг, на крыльцо, прижимает кольт к моей голове:

– У вас есть темная комната?

– А? – от волнения даже не могу понять, что он спрашивает.

– Темная комната, говорю, есть у вас?

– Ёкает сердце, вспоминается что-то жуткое, из детства, не бегай, не кричи, не радуйся, а то пойдешь в темную комнату. Что-то страшное и зловещее там, за лестницей, что-то всегда закрытое на ключ, какие-то жуткие россказни, а вот у нас в классе мальчик один, а его вообще не угомонить было, а на уроках на ушах стоял, а родители его потом в темную комнату заперли, а открыли, а там и нет никого, и больше его не видел никто никогда…

– Э-э-э…

– Есть?

– Д-да…

– Отлично, отлично, вы даже представить себе не можете, как вы меня выручили… Из-звините, что так получилось, насорил у вас в доме… – он недовольно косится на труп, – не беспокойтесь, это мы уберем…

– …в темную комнату?

– Э-э-э, не-ет, темная комната для другого нужна… Да вы не бойтесь меня так, честное слово, ничего я вам не сделаю, так-то я человек беззлобный… это Куберта прихлопнуть пришлось, так то Куберт… вы же не собираетесь в темную комнату?

Меня снова передергивает, снова ледяной ужасок по спине, вот не надо мне про темную комнату, вот не надо, снова вспоминается что-то жуткое, а девочка одна вазу разбила, а её мама в темную комнату заперла, и больше девочку не видел никто… И леденящий страх из детства, когда в воскресенье проснешься раньше всех, и хочется чего-нибудь урвать с кухни, а чтобы добраться до кухни, это надо мимо темной комнаты пройти, страшные три слова – мимо – темной – комнаты – и лежишь в кровати, и ждешь, пока рассветет…

– Нет, не собираюсь, что вы…

– Вот и правильно, вот и нечего вам там делать, это не для таких как вы, темная комната, она не для слабаков…

Меня передергивает, это я-то… а что я-то, слабак и есть, можно подумать, я тут самый крутой и на медведя с голыми руками хожу… да до сих пор сначала в холле включаю свет, потом иду мимо темной комнаты…

– Вы… вы мне её покажете…

– Да-да, вот… – показываю на неприметную дверь за лестницей.

– Вот и отлично… вот и отлично, вы даже представить себе не можете, как вы меня выручили… Темная комната, говорите… А вы туда… м-м-м… не заглядывали?

Меня снова коробит.

– Да ни в жизнь.

– А вы не прислушивались… – он снова ходит вокруг да около двери, наконец, присаживается на софу, – что там… за дверью?

– Да знаете, я к этой двери…

– …даже подходить боитесь.

– Точно.

– Нет, ну, может… – все еще вертит в руках кольт, быстро, нервно, так и жду, что выстрелит, – может, слышали… м-м-м… м-мяуканье?

Меня передергивает, в жизни не думал, что кто-то запер во мраке темной комнаты кош…

– …да нет, нет же…

– Нет. Не было ничего такого.

– Уверены?

– Да говорю вам, я к этой темной комнате не подхожу даже…

– Правильно делаете, таким, как вы, лучше не подходить, опасно это… тут уметь надо…

Осторожно спрашиваю:

– А там что… кот?

– Э-э-э, это не просто кот… – многозначительно поднимает палец, – это… это же чёрный кот!

Мне кажется, я ослышался.

– Шутите?

– Да какие тут могут быть шутки, черный же кот!

– Но… таких не бывает.

– Вот-вот, я знал, что вы это скажете… все так говорят…

– А вы… а вы видели?

– Что видел?

– Кота… черного?

Незваный гость коротко фыркает:

– Э-э-э, мил человек, если бы я его видел, я бы тут не стоял… Я бы уже был… – показывает куда-то вверх, вверх, догадываюсь, что подразумевает что-то величайшее, о чем человек не смеет даже мечтать.

– Не видели… но тогда откуда вы…

– …вы мне не верите? – он снова направляет кольт на меня, – вы не верите?

Меня коробит, понимаю, что эта перепалка может кончиться плачевно. Похоже, он и сам толком не верит в черного кота, кто-то когда-то рассказал ему эту странную легенду про кота, в которой он и сам крепко сомневается…

– Он есть… – незваный гость смотрит на меня, как мне кажется, с вызовом, – он есть…

Киваю:

– Да, да, конечно же… почему бы ему и не быть…

– Ну, вот видите? Видите? Я вам говорил! – тут же спохватывается, – ключ у вас от темной комнаты есть?

– Д-дложен быть… тут… на ключнице…

– Так давайте же скорее… какое счастье… я первый добрался до темной комнаты…

– В смысле… первый?

– Да вы даже представить себе не можете, сколько я искал эту комнату! Я обошел полмира…

Все еще не верю себе.

– Хотите сказать… но ведь в других домах тоже есть темные комнаты, и…

Он смеется, резко, отрывисто, истерично:

– Ну, вы и сказанули тоже… А ну да, сидите тут у себя, не знаете ничего… вы хоть у кого-то в доме темную комнату видели?

– Да я как-то… особо не хожу ни к кому… Но так-то не видел…

– Конечно, не видели, это же такая редкость… да что редкость, вообще можно сказать, единственная в своем роде… темная комната… я верил… верил, что она есть…

– Так значит…

– Вы понимаете… всю жизнь слышал вот это… темная комната, темная комната… присказка какая-то, пугалка какая-то, ну вы сами посудите, что за комната без окон, в ванной и то окошечко есть… Никто не верил… не верил… Но я знал…

Снова холодок по спине, не хочется верить, что много лет жил в доме бок о бок с настоящим, а не выдуманным кошмаром…

– Давайте ключ, – он буквально вырывает у меня ключи, – вы, должно быть, испугаетесь… вам лучше этого не видеть…

Сжимаю зубы, говорю себе, что справлюсь, что в жизни себе не прощу, если не увижу того, что случится дальше, – а ведь не увижу, черт меня дери, я боюсь, как маленький, да даже хуже, то были какие-то детские фантазии, а то твердое знание, что все вот так вот оно и есть…

Отступаю из холла в фойе, натыкаюсь на труп, черт, я уже и забыть успел, вот так вот, совсем хорошо, а с этим мне как разбираться, не в саду же закапывать, а что еще, вот и придется браться за лопату, которой у меня нет…

Щелкает замок.

Хлопает дверь.

Тишина, от которой можно оглохнуть.

Смотрю на неподвижное тело, теперь только осталось, чтобы он поднял голову и встал, вот только этого сейчас не хватало. Убитый не поднимает голову – сразу вскакивает удивительно резво, делает шаг ко мне…

Ору в голос, выскакиваю гостиную, окно, окно, где здесь окно, открыть, бежать на край света…

Мертвец фыркает:

– А здорово мы его провели, а?

– Так вы… не умерли…

– Да пока еще нет, успеется… – он заговорщически смотрит на меня, – так у вас там правда… – понижает голос, – темная… комната?

Догадываюсь:

– Так это он вас… из-за комнаты?

– Да из-за какой комнаты, кому она нужна, комната эта вообще? Кот!

– Чёрный… кот?

– Вот именно! Чёрный кот! Он должен быть в темной комнате, просто должен быть…

– Думаю, кто сошел с ума, я или все вокруг, поверить не могу, что один человек убил другого из-за какой-то безумной легенды про черного кота в темной комнате…

– Кот будет моим… даже не сомневайтесь…

Щелкает причудливым оружием, не могу толком понять, что это такое вообще.

Мерзкий холодок.

– Вы… вы что… хотите его убить?

– Ну, разумеется.

– П-постойте… я про кота…

– Так и я про кота, хотя вы правы, этого негодяя тоже пристрелить не мешало бы… кот будет моим…

Я так и не понимаю, что ему будет с этого кота, только по тону понимаю, – что-то особенное, что-то крайне важное, что-то, ради чего и правда стоит объехать полмира и застрелить других искателей, чтобы не добрались до кота… Несостоявшийся мертвец идет к двери в темную комнату, у меня что-то обрывается внутри, иду за ним на ватных ногах, бормочу что-то, да постойте, да как же, да кот же, да нельзя же…

Он разворачивается, направляет оружие на меня, глаза бешеные:

– Ни с места.

Замираю, уже чувствую, что пристрелит, не дрогнет. Он распахивает дверь темной комнаты (!) – не выдерживаю, выметаюсь в спальню, чтобы та чернота за дверью не поглотила меня…

Тишина.

Еле слышные шаги.

Сдавленный крик.

Два выстрела, почти одновременно.

Стук – какой-то обмякший, приглушенный, понимаю, что падают два тела.

Холодок по спине.

Осторожно выглядываю в холл, тут же отскакиваю, вот черт, предупреждать надо, что дверь распахнута, и черная зияющая пустота щерится на меня.

Ну, давай же, говорю я себе.

Давай же.

Пять шагов.

И снова боязно, как в детстве, и хочется захлопнуть дверь спальни, нырнуть под одеяло, затаиться, спрятаться, чтобы то, темное, не схватило, не сцапало, чтобы… тяну руку к выключателю, так и жду, что в неё кто-нибудь вцепится, нет, никто не цепляется, щелкаю кнопкой, свет получается какой-то тусклехонький, таким светом тьму не прогнать…

Сжимаю зубы.

Идти.

Идти.

Захлопнуть эту чертову дверь…

…и он пошел в темную комнату, и с тех пор никто его не видел…

Выбираюсь в холл шажочками-шажочками подхожу к черной бездне…

– Мя?

Вздрагиваю от этого настойчиво-вопросительного Мя, подскакиваю на месте, вот черт…

– Мя?

Обхожу дверь, шепотом-шепотом-шепотом…

– Мя!

Не выдерживаю, шепчу в темноту комнаты:

– Кс-кс-кс-кс-кс…

– Мя-а-а-а!

Бегу через столовую к кухне, открываю холодильник, вытаскиваю кусок индейки, что я делаю вообще…

– Мя?

Иду через столовую, только сейчас ловлю себя на том, что мне не страшно, а ведь я к темной комнате иду, а мне не страшно, нет, все-таки страшно, бросает в жар, когда вхожу в темноту комнаты, и дальше, дальше, протягиваю индейку…

– Мя-а-а-а!

Что-то касается моей руки, что-то теплое, мохнатое, щекочущее усами, что-то чавкает, обдает влажным дыханием…

Протягиваю руку, глажу пушистый мех.

Сейчас я узнаю, что может кот…

Сейчас узнаю…