Текст книги "Рыцарь без меча"

Автор книги: Мария Дмитриенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

МЕСЯЦ ЦВЕТОВ

Пo всей Испании глухо гудели колокола – король Филипп III скончался. Ушел к праотцам еще один бесславный представитель габсбургской династии, ничтожный сын могущественного и грозного отца, чье имя приводило в трепет не одну коронованную особу. Провожая в последний путь почившего правителя, Испания с надеждой взирала – в который раз! – на трон: что посулит ей новый король–повелитель?

Унаследовав престол отца, шестнадцатилетний Филипп IV захотел по–своему управлять державой, еще хранившей признаки былого величия. Вынужден был уйти в отставку фаворит умершего короля, всесильный временщик маркиз де Дениа герцог Лерма, бывший, по сути, некоронованным правителем страны. Он долгое время управлял государством по собственному усмотрению, не считаясь ни с королевским советом, ни с правом короля на последующее утверждение решений. За герцогом покинули свои посты герцог Уседа и дон Родриго Кальдерон.

Однако молодой король не рассчитал своих сил. Да и что мог изменить этот мальчик на престоле в своем громадном государстве? Что мог противопоставить нового прежней политике Испании? К власти пришли лишь другие люди, политическая же система в стране осталась прежней. Ничего не изменилось – ни реакционный внешнеполитический курс, ни внутреннее бедственное наложение народа. Освещенная блеском прошлого, на великолепных развалинах постепенно умирала великая держава. Но многие в стране, в том числе большая группа образованных грандов и идальго, не хотели примириться с мыслью, что Филипп IV, его правление не принесут ничего нового. Их радовало исчезновение с политической арены некогда всесильных и властных временщиков, они приветствовали возвратившихся из изгнания людей, старались выдвинуть и приблизить к королю своих лидеров. Именно в этот период многие должности в государстве оказались вакантными. Пустовало и место придворного художника.

Дон Диего все чаще подумывал о том, чтобы отправиться в Мадрид и попытать счастья. Но гораздо больше его волновался почтенный дон Пачеко. Мыслимое ли дело! В последнее время из Мадрида все чаще стали доходить слухи о том, что дон Гаспар Гусман граф Оливарес, младший сын его друга графа Энрике Оливареса, стал приближенной к трону особой, другом короля. Оснований не верить не было. Незадолго перед этим граф Энрике стал севильским губернатором.

Вице–король Сицилии и Неаполя, затем управляющий королевским Альказаром в Севилье и, наконец, ее губернатор, граф Энрике был сыном весьма почтенных родителей. Его отец, дон Педро, прославленный генерал при Карле V, был первым графом Оливарес. Сын добавил к титулу отца еще один, женившись на очень уважаемой и знатной особе – донье Фонска графине Монтеррей. Своим двум сыновьям граф Энрике дал прекрасное воспитание. Старший, будучи основным наследником, сделал блестящую военную карьеру, а младший, Гаспар, был отправлен в Саламанкский университет, где его ожидали духовное звание и научная карьера. Но судьбе было угодно распорядиться так, что вскоре старший брат умер. Все наследство отца и матери, в том числе майорат, теперь должны были перейти к младшему сыну. И молодой энергичный граф Гаспар Оливарес без особых сожалений обменял тогу ученого на светский плащ и шпагу. Теперь перед ним встала другая задача – жениться. Много красивых женщин в Испании, чьи глаза блестят алмазом, чьи волосы как сама ночь! Для себя граф не искал красавицы. Такая роскошь позволительна лишь расточителям. По его мнению, жена должна принести в дом богатейшее приданое. А что до красоты, то это богатство недолговечно!

Трудно было выбрать что–либо более непривлекательное, чем невеста молодого Оливареса. Он взял себе в жены кузину – безобразную, даже немного горбатую дочь вице–короля Перу – Инес де Суньига. Женившись, граф Оливарес переселился в Севилью, чтобы быть поближе к своему имению. Здесь, возле отца, его блистательного светского дома, который был всегда открыт для людей, отмеченных талантом, он жил с 1609 года.

Ученые, поэты, художники – цвет севильской культуры – были всегда желанными гостями графа Энрике, мецената, знатока искусства и гуманного покровителя. В доме графа и состоялось знакомство Гаспара Оливареса с доном Пачеко. Своею образованностью молодой граф сумел обратить на себя внимание даже герцога Лерма, который и дал ему возможность приблизиться к трону.

Однажды при посещении Севильи премьер–министру короля Филиппа III пришла мысль познакомить по–рыцарски учтивого, галантного и образованного Оливареса с принцами. В 1615 году он вызвал графа в Мадрид. И Оливарес вступил на первую ступень иерархической лестницы, ведущей к вершине. Вначале он стал правой рукой будущего короля только в играх, потом настолько вошел в доверие, что высокий государственный пост не замедлил себя ждать. Немалую роль в этом сыграл и его дядя Суньига.

Головокружительная карьера Оливареса была при дворе неожиданной. До сих пор все знали, что этот граф, дошедший по жизненной дороге до середины пути, не очень увлекался государственными делами и не проявлял в этой области особых талантов. Какою будет его политика, можно было только догадываться. Но первые шаги начинающего царедворца свидетельствовали о решительности и умении постоять на своем.

Именно на Оливареса уповал в своих мечтах дон Пачеко. Кроме графа, которого молодой король к тому времени пожаловал титулом герцога Сан Лукар и сделал своим премьер–министром, в Мадриде жил еще один влиятельный земляк маэстро – Хуан де Фонсека. Высокое духовное лицо, настоятель королевского собора и королевский капеллан, дон Фонсека тоже был большим другом Пачеко.

Многие знакомые севильянцы уже покинули город и переехали в Мадрид под высокое покровительство. Среди них были художники и поэты. Но никого из них дон Пачеко не мог поставить в один ряд с зятем. Почему же было ему не думать, что Веласкес должен занять подобающее ему место при дворе? Он – сын очень почтенных родителей. Его предки – славные рыцари и гранды. Фамилия его матери – Веласкес – известна еще в годы царствия великого Карла I. В государственных документах 1520 года среди двадцати аристократических родов дворян первого ранга значится род Веласкес, которому дано наследственное право на звание гранда. Не менее уважаем и род его отца – дворянина из Опорто. Но молодой художник предпочел носить фамилию матери, как более именитую и в знак того, что он, как и его предки из рода Веласкес, будет всегда достойным рыцарем у короля. Дон Диего необыкновенно талантлив и прекрасно воспитан. Это ему очень пригодится в будущем.

Считая себя достаточно просвещенным в делах политических, а также в меру дипломатичным, дон Пачеко начал подготавливать молодого маэстро к отъезду. Для этого требовались терпение и выдержка. Но на что не пошел бы учитель ради своего любимого ученика и счастья дочери!

Долгими зимними вечерами он рассказывал Диего о Мадриде и королях.

Сумрачный могущественный Филипп II, отдыхая однажды после охоты среди пустынных равнин Кастилии, обратил внимание на небольшое арабское поселение Махерид. Только такому аскету, как Филипп, могло приглянуться столь унылое место, лежащее вдали от больших рек и дорог. Он приказал перенести сюда столицу. Воля короля в государстве закон. И вот из Вальядолида в Мадрид в 1569 году переехал двор.

Среди равнины под серым неуютным небом стали расти великолепные дворцы. Мадрид – маленькое местечко на реке Мансанарес – стал столицей, сердцем государства. У него появилась своя самостоятельная политическая история. Но Мадрид оставался исключительно резиденцией короля и двора. Университеты Алькалы и Саламанки по–прежнему привлекали к себе цвет пытливого юношества, а давно сложившиеся художественные школы Севильи, Кадиса, Гранады, Толедо – лучших мастеров живописи и зодчества. Город на Мансанаресе оставался неуютным, словно необжитым. Окаймленный на севере и северо–востоке хребтами Самосьерры и Гвадаррамы, он стоял высокий и неприступный. Недаром в народе говорили, что трон испанского короля самый высокий в мире после божьего!

Со всего света в Мадрид стекались богатства. Короли не жалели средств, дабы украсить свой тронный город. Лучшие архитекторы Италии и других стран возводили там шедевры, воплощая мечту в гранит и мрамор. Короли собирали великолепные коллекции. Одна из них, Армерия, была богатейшей в мире коллекцией старинного оружия. В гулких залах дворцов навечно заняли места шпаги Сида Кампеадора и Христофора Колумба, кольчуга Альфонса Арагонского и латы Хуана Австрийского, стальная чалма Боабдила и необыкновенной чеканки и красоты оружие герцогов Альба.

Богаты дворцы Мадрида бесценными творениями рыцарей кисти, добывших себе мировую славу полотнами, – Тициана, Рубенса, Веронезе, Тинторетто и многих других. Величественны галереи портретов королей. Со стен пустынных залов смотрят друг на друга гордые короли со свитками в руках, одеты в черного цвета нарядные костюмы, печальные принцы и инфанты, суровые и величественные королевы – без тени приветливости на лицах.

Слушая своего тестя, Веласкес словно совершал путешествие в страну, скованную холодом приличия и этикета. Художники двора писали почти всегда так, как этого требовал все тот же придворный этикет, где выражение каких–либо непосредственных чувств считалось недостойным актом, громкий смех – невоспитанностью. На всех портретах лежала печать этих требований, будь их автором иностранец Антонис Мор, писавший королеву Марию и Филиппа II, или испанец Алонсо Санчес Коэльо, создавший портреты детей Филиппа, или художник двора Хуан Пантоха де ла Крус, работавший при Филиппе III.

Холодело сердце от таких рассказов, хотя дон Пачеко был блестящим оратором и не скупился на похвалы королям, на восхваление их щедрот. Молодой маэстро думал о том, что, попав во дворец, он, как и многие до него, лишится главного – свободы и самостоятельности. На ум приходили слова отца Саласара о свободе. «Достойным ее может быть только сильный», – утверждал старик. А сможет ли он, Веласкес, быть там, в Мадриде, сильным? Дон Пачеко старался отвлечь зятя от подобных дум. Ведь у него необыкновенный талант! Таланту не страшны никакие преграды, перед ним склоняются даже короли.

– Ты должен сам повидать короля, – настаивал дон Пачеко, – для этого нужно ехать в Мадрид.

В апреле 1622 года дон Диего вместе со слугой и учеником мулатом Хуаном Парехой покинул родную Севилью. Провожаемый добрыми напутствиями семьи, снабженный рекомендательными письмами ко многим сановным особам в столице, маэстро спешил в Мадрид. Два тайных желания вынашивал он в сердце – написать портрет короля и попасть в легендарный Эскориал, громадный загородный дворец королей.

Карета, запряженная великолепной четверкой, быстро неслась мимо пастбищ вдоль Гвадалквивира. Потом дорога перескочила на противоположный берег, где возвышался склон Сан – Хуан Аснальфараге, увенчанный развалинами старинного замка. Еще несколько минут – и Севилья исчезла из виду, в последний раз блеснув красотою своей Хиральды. Веласкес старался сосредоточиться и не мог. Кучер весело напевал бесконечную песнь, птицей летевшую по широкой Андалузской равнине. Порою дорогой попадались небольшие одинокие венты с уютными патио, крышей которым служила густая листва винограда. Крохотные апельсиновые сады звали к себе ароматом зреющих плодов. Чем дальше уходил путь на север, тем чаще вдоль дорог стали попадаться алоэ грандиозных размеров, местами торчали кактусы. Кое–где на горизонте одиноко подымались над морем злаков изящные кроны пальм.

Задремавший дорогой Веласкес внезапно проснулся от сильного пьянящего запаха. Когда он открыл глаза, то с трудом поверил, что это не сон: повозка стояла среди долины, представлявшей собой сплошной розарий. Крупные, всевозможных цветов и оттенков розы плотной фантастической стеной заполнили горную долину. Хуан принес и положил перед доном Диего целую охапку этого благоухающего великолепия. Художник смотрел на цветы и не мог отвести взгляда. Розы всегда нравились ему, недаром в своих последующих картинах он будет отдавать им предпочтение перед другими цветами.

– До Кордовы осталось не больше трех миль, сеньор, – сообщил Веласкесу возница. – Там мы сможем отдохнуть и сменить лошадей.

Дон Диего кивнул, занятый своими мыслями. Карета вновь понеслась.

Кордова – столица самой блестящей эпохи мавританского владычества. Она раскинулась среди огромного поля, окруженная зубчатыми стенами и башнями с плоской кровлей. Мавры не пожалели для нее ни труда, ни средств, ни вдохновения. Кордова не осталась неблагодарной. Она дала миру знаменитого физика Ибн – Баджжа, ученого раввина Моисея Маймонида, энциклопедиста Ибн – Рошда (Аверроэса). Там родился отвоевавший родину у арабов Гонзальво Хернандес – отважный военачальник, там вырос Хуан де Мена, которого современники прозвали испанским Данте, там родились и жили писатель Гонгора, поэт и художник Пабло де Саспедес.

Благословенна кордовская земля, которую арабы называли соперницей рая. У самого подножия Кордовы протекает Гуад–эль–Кебир. Великая река – так называли ее мавры.

Карета, миновав белые домики, дворики с тонкими мавританскими колоннами из разноцветного мрамора, остановилась на заезжем дворе. С глубоким поклоном встретил высокого гостя хозяин заведения. К услугам приезжих были густой тенистый сад обширного дома и прохладный уют комнат. Но гость не пожелал отдыхать, он не чувствовал усталости за эти два дня пути. Ему хотелось поскорее пройтись улицами города, посмотреть поближе на башни с ажурными мраморными галереями, на сквозные стены из арок, покрытых арабесками, напоминающими хитросплетенные кружева.

Стояла весна, и Кордова была похожа на букет цветов, пестрый, пахучий. Такой город мог создать только народ с тонкой поэтической душой, думал дон Диего.

В немом оцепенении застыли путники у стены величественной Кордуанской мечети. Арабы начали строить свою мечеть в VIII веке. Здесь везде царствовали колонны, их число внутри превышало 900. Время и люди разрушали храм, разбирали колонны, сложенные из яшмы, порфира и мрамора. Но по–прежнему гордо стояла мечеть. Внутри на стенах блестели изречения из корана, буквы были выложены золочеными кристаллами.

В таверне, где они остановились, маэстро и его слугу ждала пара оседланных лошадей. Нужно было еще засветло успеть добраться до феерического мавританского города, расположенного в пяти милях вверх по Гвадалквивиру. Древняя легенда связывала его строительство с именем халифа Аль – Мансура, приказавшего соорудить замок в честь женщины необыкновенной красоты.

Всадники дали коням шпоры, и прекрасные быстроногие животные перешли на могучий и порывистый галоп. Издавна славилась Кордова заводами своих лошадей. Их шеи гнулись крутой дугой, длинная грива повисала, словно крупный шелк, густой прямой хвост касался земли. Красоту их движений можно было сравнить лишь с птичьим полетом.

Всю дорогу к легендарному городу путники пронеслись вскачь. Веласкес любил быструю езду, когда навстречу всаднику летел порывистый ветер, рвал полы плаща, норовил сорвать шляпу и, злясь, присвистывал за ушами.

Дворец поразил их не меньше, чем мечеть. Прекрасный Альказар с его 4300 колоннами был красив тою непреходящей красотой, перед которой бессильно время. Вдоль всего сада бежали ручейки. В некоторых местах они, натолкнувшись на препятствие, стекали по наново проложенному руслу, чтобы потом большими каплями падать в прекрасные чаши, точенные из мрамора. Ручьи носили поэтическое название «слезы мавра».

Пора было возвращаться. Прощай, дворец, прощай и ты, Кордова, некогда славившаяся своим университетом, библиотеками, банями, товарами и культурой, а теперь живущая лишь прошлым величием. Прощай, путь еще далек.

Каждый день путешествия приносил что–то новое. Постепенно дорога стала подыматься все выше, изменился и облик земли. Далеко позади осталась милая сердцу Андалузия. Путники въезжали на землю Кастилии. Совсем исчезли кусты олеандров, сплошные заросли маслин и сады. Кастилия представляла собою довольно унылую картину. Волнистая пустыня казалась густо засеянной крупными камнями серого и почти синего цвета. Вдали виднелись сосновые рощи. Песчаная почва вся поросла кактусами и травою. Местность казалась заброшенной. Над нею гулял ветер со скалистой Гвадаррамы. Восходящее солнце окрасило все в печальный желтый цвет. Даже стада тонкорунных овец издали казались желтоватыми кочками. Среди такой вот Кастилии, пустынной и однообразной, среди скал и редких лесов вырос, возмужал, выработался тип испанского характера. Он чем–то был похож на природу этой страны – внешне спокойный, медлительный, внутри раскаленный и упругий.

Карета въехала в Толедо – мать испанских городов. Стояла теплая весенняя ночь. На темно–синем небе словно застыла ясноликая луна. Город казался громадным утесом, вынырнувшим из земли. Гулко прогремел под копытами лошадей мост д'Алькантара, переброшенный через черные глубины Тахо. Вдоль тесных улиц тянулись высокие дома с остроконечными башнями. Мостовая под колесами гремела, иногда издавая звенящий лязг, похожий на звон оружия.

Многострадальной была земля Кастилии. С избытком политая кровью, она не сделалась от того плодородней. Немые громады ее соборов были похожи на взметнувшиеся ввысь каменные руки, страстно и неудержимо молящие небо. Немыми оставались небеса. Но люди упорно посылали ввысь готические шпили, стремясь постичь тайну молчавших небес «Далеко ли еще до небесных чертогов?» – спрашивали у высоких соборов люди. Остроглавые великаны оставались безмолвными. Что можно ответить тем, ждущим внизу с такою надеждою и так долго?

Множество легенд хранит испанская земля. Живут они и в древнем императорском Толедо. Рассказывают, что ночами здесь на улицах можно встретить готского короля Вамбу, с головы до ног закованного в звонкий металл. Он проезжает улицами города и о чем–то громко вздыхает. Не о былой ли славе Испании?

Здесь, в пантеоне прошлого, все так значительно, что порой кажется, из–за угла явится окруженный свитою Сид Кампеадор в боевых доспехах. Баярду Испании даже в легенде положено жить в таком городе, как Толедо.

У Кастилии были свои особые краски, непривычные для глаза художника из Андалузии. Веласкес про себя отметил, что тени здесь резко ложатся в серебряном свете под арками. На их густом фоне ярче выступают мраморные колонны. Многому ему еще придется удивляться на своем веку, многому учиться, ведь природа так разнообразна и богата.

Шел тринадцатый день путешествия. Путники въезжали в Мадрид. Город показался художнику знакомым – так образно тесть его описывал. Но некогда было в праздном любопытстве смотреть по сторонам. Маэстро торопился с визитами.

Гостя из Севильи ласково встретили братья дон Луис и дон Мельхиор дель Алькасар. С ним был приветлив капеллан короля Хуан де Фонсека–и–Фигероа. Он внимательно прочел письма Пачеко и севильских родственников и обещал покровительство. Написавший сам ряд портретов, дон Фонсека был меценатом и большим любителем живописи. В молодом художнике он видел качества, дававшие ему возможность представить севильянца ко двору. Пока же он добился для него разрешения посещать Эскориал и рекомендовал ознакомиться с городом. Ведь стоял май – месяц цветов, как его называют в Мадриде. Что может быть в природе прекраснее весны?

О приезде молодого маэстро дон Фонсека доложил графу Оливаресу. Но тот только покачал головой. Король так занят, что нечего и думать просить его позировать.

Подражая своему волевому, могущественному деду Филиппу II, Филипп IV решил, собравшись с силами, разобраться во всех делах государства сам. От отца он унаследовал величайшую в мире империю. Ведь из Мадрида в те времена управляли полмиром: Пиренейским полуостровом, Нидерландами, значительной частью Италии и множеством больших и малых островов, лежащих вблизи этих государств. Центральная и Южная Америка тоже входили в состав могучей державы, ее власть простиралась даже на такие отдаленные земли, как острова Океании. Но громадный колосс шатался. Первая же грозная буря могла развалить его. И не под силу было мальчику–королю предотвратить беду. Каждодневно заседал Королевский совет в поисках выхода из создавшегося положения. Филипп изучал вопросы торговли и давал свои советы. Написал предисловие к переводу трудов итальянского историка Гвиччардини и вел политическую переписку с Марией де Агреда, просвещенной монахиней, славившейся своими «видениями». Из стараний мало что получалось у молодого короля. Ничем не могли помочь и окружавшие его люди, более опытные, более просвещенные, дипломатичные и знающие. Но он подпадал под их влияние. Энергичный, ловкий, умный, граф Оливарес все больше забирал в свои руки бразды правления. Пока граф не спешил. Мог подождать и севильский маэстро, занятый осмотром Эскориала.

В тридцати милях на северо–запад от Мадрида, среди пустынных возвышенностей Монсанареса, мрачною громадой подымается далеко видный на темном фоне Сьерра – Гвадаррамы замок Эль Эскориал. Окруженный массивными, как у крепости, стенами с тяжелыми башнями, холодный, неприветливый, он производил впечатление огромной глыбы серого гранита.

На склоне лет Филипп II решил вынести свою резиденцию за городскую черту. Он задумал, кроме того, возвести в честь святого Лаврентия величественный храм и выстроить вблизи него чудовищную по размерам усыпальницу, где нашли бы покой все испанские короли. Первыми в этом пантеоне должны были почить Карл V и его жена. Много проектов предлагали архитекторы для постройки дворца, но Филипп II избрал тот, который больше всего подходил благочестивому королю по духу. Здание строилось так, чтобы в целом оно напоминало выполненное в камне орудие пытки – своеобразную сковороду, на которой, по преданию, поджаривали святого Лаврентия. Стены главного дворца походили на грандиозных размеров решетку, выступавший вперед дворец инфантов служил ручкой, четыре массивные башни, стоявшие по углам, – ножками. Филипп II хотел построить замок, который простоял бы века, повествуя миру о величии сильной католической империи. Крепость стала воплощением в камне грезы короля.

В пустынных предгорьях закипела работа. Главным архитектором был назначен Хуан де Толедо, а после его смерти Хуан Эррера. Постепенно, словно из земли, росло грандиозное здание, достойное «демона южных стран» и могущественного владыки мира.

Из разных концов империи везли в этот край материалы. Прекрасный, словно подернутый дымкой, беловато–серый пералехосский гранит, мрамор – белый, коричневый, зеленый с красными прожилками – из Гранадских, Араских, Филабрейских гор, яшму из каменоломен Бурго де Осма. Караваны судов доставляли в испанские порты ценнейшие сорта строительного леса с Вест – Индских островов. Все поглощало ненасытное чудовище, которое обошлось короне в 6 миллионов дукатов! Строительству, казалось, не будет конца. Умирали короли, а дворец оставался недостроенным. Вот вытянулись гладкие, широко раскинувшиеся фасады Эскориала с часто прорезанными окнами, число которых доходило до 2600. Четырехугольник дворца строили без украшений, только главный вход был подвергнут архитектурной обработке и представлял собой монументальное двухъярусное сооружение с 8 массивными дорическими и ионическими колоннами, с классическим фронтоном, аттикой и триглифным фризом. Застраивалась постепенно и внутренняя часть – геометрический лабиринт из 16 дворов. Все сооружение имело 2673 окна, 1940 дверей, 1860 покоев, 86 лестниц, 89 фонтанов, 51 колокол. Дворец был построен. Оставался незавершенным лишь Пантеон.

Веласкес вошел в заколдованный город Эскориал. Сопровождавший его по поручению дона Фонсеки монах повел гостя сводчатыми коридорами, серыми гранитными галереями, какими–то тайными ходами вдоль внутренней двухъярусной галереи, где дорические и ионические колонны чинно несли стройные полукруглые арки.

В главном соборе, как и везде, их встретила гулкая тишина. Шум шагов четко повторялся под гигантским куполом храма. Двери собора открывались лишь для избранных. В глубине придела, в темном углу, на краю самой задней из общих скамей, монах показал дону Диего место императора Филиппа II. Позади скамьи – маленькая, незаметная потайная дверь, рядом в стене храма – крошечное окошечко.

– Великий король Филипп II, да будет ему царствие на небесах, – негромко говорил монах, – думал о своих подданных даже в церкви. Во время долгих служб ему через окошечко подавали для просмотра бумаги, передавали сводки о военных действиях.

Веласкес тем временем думал о том, что король хотел казаться перед богом самым маленьким из грешников, великий король–католик, свершивший столько деяний в угоду любимой матери церкви!

Во внутренних двориках стояли статуи – превосходные скульптуры греческих мастеров. Картинная галерея дворца была, пожалуй, одной из самых богатых в Европе. Более тысячи пятисот полотен насчитывалось в ее залах. Кроме этого, немало сокровищ таил в себе «Реликарио» – там находились изделия из золота и серебра с вкрапленными в них драгоценными камнями, лежало евангелие со страницами из чистейшего золота.

Осмотрев все возможное, дон Диего принялся за работу, и вскоре комната, отведенная ему в доме Фонсеки, сплошь была заставлена копиями Леонардо, Веронезе, Рафаэля, Рубенса и других великих мастеров. У них учился он, совершенствуя свое мастерство. Особенно нравился ему Тициан. Возможно, что именно в этот период под воздействием Тициана и венецианских живописцев палитра Веласкеса приобрела новые живописные качества, стала более светлой и прозрачной.

Время бежало, но дон Хуан де Фонсека пока не приносил утешительных вестей. В его доме, как и в севильском доме Пачеко, часто собирались гости. Нередко захаживал сюда литератор дон Луис де Гонгора Арготэ[22]22
  Луис де Гонгора Арготэ (1561–1627) – писатель и поэт, создатель литературного направления «Культурные люди», которое требовало от произведения особой изысканности, вычурности, что соответствовало вкусам испанской аристократии конца XVI века.


[Закрыть], друг молодости Пачеко. Он подолгу беседовал с доном Диего о Севилье. Маэстро начал писать его портрет.

Через два месяца Веласкес прощался с Мадридом, его широкими площадями и улицами, прекрасными дворцами и их коллекциями. К сожалению, мечту покорить столицу пока приходилось оставить. Граф Оливарес никак не мог добиться у короля аудиенции для художника, а доброжелательный дон Фонсека срочно должен был выехать в Италию. Но Веласкес не отчаивался: впереди была еще целая жизнь.