Текст книги "Случилось нечто невиданное (ЛП)"
Автор книги: Мария Даскалова
Жанры:
Роман
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)
– Вы хотите сказать, что будет какой-то суд за Курт-тепе? Так ведь мы же победили! – возмутился Саша Суворов.
Комаров засмеялся и налил себе рома. Подняв бокал, он окинул ироническим взглядом собравшихся:
– Тогда выпьем за победу, господа. За победу и за упокоение душ воинов азовского, одесского, украинского и днепровского полков, которые полегли под Варной. Полегли из-за ложных сведений, данных генералом Сухозанетом, из-за предательской разведки царедворца Залуского, и наиболее из-за безответственного приказа генерала Дибича.
– Господа, я больше не могу оставаться здесь, – вскочил Саша Суворов. – Вы злословите. Да, злословите!
Он быстро оделся, нахлобучил свой кивер и выскочил прочь. Никто не стал его задерживать.
– Пусть катится к черту! – выругался Комаров. – Бесхребетный лизоблюд!
– Он донесет на тебя, Комаров, – сказал капитан Муханов.
– Пусть, мне наплевать на его доносы. Знаете, господа, то, что случилось при Курт-тепе, замалчивается, чтобы не вскрылись бездарность и непрофессионализм руководителей высокого ранга. А правда… Желаете знать правду?
Лицо Комарова побледнело, стало напряженным, губы подрагивали, правая бровь кривилась от нервного тика.
– Поспрашивайте графа Толстого. Он знает правду, как и генерал Бистром… А правда очень печальна. Когда наш корпус приближался к Варне, князь Евгений меня послал с донесением императору. Я лично передал ему донесение. Князь настаивал на том, чтобы под его команду передали находившийся в Галатее отряд генерала Бистрома и четыре батальона, оставленные в Провадии. Таким образом войска там были бы под единым командованием. Также он просил разрешение отложить атаку до тех пор, пока он не установит надежную связь с Бистромом. Я привез в штаб-квартиру разработанный план. Император отверг все: не нужно – сказал – устанавливать связь с Бистромом, хотя для этого имелись и люди, и телеграф. Но он приказал атаковать незамедлительно. Приказ атаковать был передан и генералу Бистрому. Когда тот получил приказ через своего адъютанта графа Толстого, при нем был и генерал Сухозанет. Бистром сказал ему: «Вы, генерал Сухозанет, ввели в заблуждение императора относительно численности турецких войск. В Курт-тепе было не шесть, а до пятьдесяти тысяч низамов. Передайте императору, что как солдат я выполню приказ и вступлю в бой, но как генерал снимаю с себя всякую ответственность». Об этих словах я узнал позднее от графа Толстого. А знаете ли вы, что, когда Дибич при мне прочитал донесение князя, он громко рассмеялся. И император рассмеялся, а все вокруг тут же подхватили смех. Говорили, что старый воин испугался турок.
Комаров задохнулся, покраснел. Дрожащей рукой он налил ром в бокал и выпил его одним залпом. Промокнув губы, он продолжил:
– Когда я вернулся из главной штаб-квартиры и передал приказ князю Евгению, тот, прочитав его, помертвел лицом. Затем посмотрел на меня так, как будто я был самым близким ему человеком, и сказал: «Сын мой, это означает гибель. Гибель всего нашего корпуса». Он присел за стол, охватил руками голову и долго так сидел не двигаясь. Я услышал несколько слов, вырвавшихся из его уст: «Какая святая простота». Знаете… тогда я впервые видел, как плачет старый воин. И все согласны замолчать это, никого не обвинять, делать вид, что ничего не случилось. Князь Евгений предложил им план полного разгрома турецких сил при Курт-тепе и Камчи, а те послали храбрецов на смерть.
Молодые люди, потрясенные, слушали Комарова, стиснув зубы, и никто не смел прервать его рассказ.
– Под Курт-тепе местность не позволяла развернуть войска, как предусмотрено уставами. Крутые обрывы, овраги, рощи… Кавалерия и артиллерия не могли действовать. Вся тяжесть сражения легла на плечи пехотных полков. Они яростно бросились вперед, увлеклись и попали в турецкую ловушку. Посланные подкрепления ждала та же участь… Так всегда бывает, когда начинают действовать на незнакомой местности и без предварительной подготовки. Погибло много солдат, даже и генералов, сам князь был тяжело ранен…
– Так же, как и ты сам, – вздохнул Феликс Петрович. – И ради чего, боже мой, ради чего! Хотя бы было это ради несчастного народа, который надеется получить из наших рук свободу.
– Однако ни визирь, ни паша после того сражения не осмелились сделать и шага вперед, – сказал Муханов, – хотя и многократно превосходили нас численно.
– Их остановила храбрость наших воинов, – устало ответил Комаров. – Молодцы, богатыри, истинные герои…
Из прихожей послышался шум. Голос хозяйки объяснял кому-то, куда он попал, и прежде чем Феликс Петрович успел выйти из комнаты, чтобы встретить нового гостя, через дверь вихрем ворвался Баратынский.
– С трудом вас нашел! Весь промерз! Привет из Петербурга!
Гость – румяный с мороза, замерзший, заснеженный – набросился на чай с ромом. Между делом он отвечал на многочисленные вопросы, рассказывал о последних новостях из столицы. Поэт Дельвиг был болен, его брат – поэт Баратынский – тоже болел, но приступами пессимизма, Пушкин воевал на Кавказском фронте, а в армейском командовании наступили важные перемены.
– Господа, Витгенштейн больше не главнокомандующий.
– А кто?
– Генерал Иван Иванович Дибич, – ответил Баратынский, медленно проговаривая полное имя генерала.
Новость прозвучала как гром. Комаров побледнел.
– И еще множество изменений – понижений и повышений. Дорогой Муханов, ваш генерал Киселев больше не начальник штаба. – Он извлек из кармана кителя несколько писем, подал их Феликсу Петровичу и с хитрой усмешкой добавил, что вместе с ним путешествовала одна прелестная особа, которая передавала Феликсу привет и надеялась встретить его на новогоднем балу у графа Воронцову. – Федя, я говорю о прелестной супруге генерала А. Б. Она здесь, в Одессе.
Феликс Петрович не слышал дальше ничего, он был как в жару. Приехала. Зачем? Ради кого? Ради старого генерала или ради него? Какое счастье! Вот ведь насколько мудрой была латинская поговорка – пока дышу, надеюсь. Пока живу, надеюсь – как гимн звучала она в душе Феликса. Все недавно пережитое отступило, побледнело, отдалилось от него. Ему казалось, что снаружи звучит и цветет весна, которая имела лицо его Сирены, и все, к чему она прикасалась – каменное, заледеневшее, – оживало и переполнялось теплом и любовью.
Новогодние предсказания
Этой ночью праздничное настроение чувствовалось повсюду – в воздухе, в облачном небе, в вальсе снежинок, в свете из окон домов, в торопливых силуэтах прохожих.
Оставалось несколько часов до конца военного 1828 года.
В доме Карла Христофоровича ожидали гостей. Первым явился Александр Иванович. Приглашение хозяев получили также адмирал и капитан-лейтенант Семен Стройников. Алексей Самуилович не любил шумных празднеств, а супруга его с дочерьми находилась в Петербурге, поэтому Клавдия Ивановна постаралась создать обстановку, близкую к семейной. У нее была слабость к галантному кавалеру Стройникову, а тот, узнав, что будет проводить праздник в одной компании с адмиралом, принял ее приглашение с радостью. В противном случае он предпочел бы шумную компанию гуляк и игру в карты.
Александр Иванович пришел пораньше и предложил Софье Петровне прогуляться. Клавдия Ивановна и Карл Христофорович его поддержали: мол, Софье нужен свежий воздух, прогулки, ведь она так много пережила. Они так убедительно приводили свои доводы, что она уступила их настояниям. Софья молча надела шубку с кожаной подкладкой, шапку из серого заячьего меха, прихватила муфту и последовала за капитаном. В последнее время она много работала над картами своего дяди. Не выходила, не разговаривала, быстро утомлялась, спала мало и беспокойно. Проснувшись, она снова начинала чертить, или делала вид, что читает, или рылась в библиотеке. Ее жалостный вид: слабость, бледное лицо, тени под глазами – поразил и расстроил Александра Ивановича.
Снаружи метелица стихла, и белое покрывало в ночи изумляло своей красотой. Пара гуляла по заснеженной улице. Над их головами тонкие заиндевевшие ветви вишневых деревьев плели фантастические кружева.
Софья Петровна, опустив голову, шагала молчаливо. До нее донесся голос Александра Ивановича:
– На Новый год моя мама любила нам рассказывать сказку о Снегурочке. Я был самый старший и не верил, что существует девушка из снега с горячим сердцем.
– А я всегда в нее верила, – сказала Софья Петровна.
– Сейчас я знаю, что она существует.
– Вы о ком говорите, Александр Иванович?
– О вас, Софья Петровна. Снегурочка знала, что она сделана из снега. Знала, что если приблизится к костру, то она растает – и несмотря на это, она так сделала… К самопожертвованию ее толкнула большая любовь…
– Кроме любви, есть и другие чувства, которые могут увлечь человека вплоть до жертвенности… А о какой жертве вы говорите?
Капитан-лейтенант промолчал. Ему казалось, что он оскорбит память своего друга, если напомнит Софье ее неосуществленную помолвку с мичманом, которая не могла бы быть ничем иным, как жертвой с ее стороны.
Она отгадала его мысли и сказала:
– Благодаря ему я поняла, что значит быть полезным кому-нибудь. Тогда у меня была цель – помочь ему выздороветь, помочь ему жить… А сейчас… Знали бы вы, какая пустота во мне… Получается, что я эгоистка, не так ли, Александр Иванович?
Она подняла голову и взглянула на офицера. Глаза ее были полны слез.
– Он был так беспомощен без меня… Когда я задерживалась, он впадал в отчаяние. Как бы я могла его оставить, – тихо продолжала Софья Петровна, как будто разговаривала сама с собой. – Он почти выздоровел… Как он радовался, что вы увидите его в полном здравии. И неожиданно… когда мы уже собирались забрать его… пришли в госпиталь… а его уже не было в живых…
Александр Иванович видел слезы в ее глазах. Он повел ее дальше по заснеженной улице. Оба молчали. Он снова не нашел в себе достаточно сил сказать ей, что она ему бесконечно дорога, близка и нужна. Не нашел в себе сил спросить ее, безразличен ли он ей. Что она испытывала к мичману – любовь, привязанность, сестринские чувства? И когда согласилась на помолвку с Юрием, понимала ли она, что приносит жертву, если согласилась только из чувства сострадания…
Держась за руку Казарского, Софья шла, вслушиваясь в ночную тишину, в едва уловимый скрип снега под ногами, и чувствовала, как некое спокойствие овладевало ею.
Тяжкое испытание, тревожные дни миновали. От чувства долга, от сострадания, а больше от того, что оказалась нужной кому-то, она посещала мичмана в госпитале, стала его сиделкой, и наконец согласилась на помолвку. Делала она это ради Юрия или ради себя самой? Испугалась ли она одиночества или испытала жалость к беспомощному изувеченному человеку? Она не могла ответить на это. Ей было очень тяжело, а сейчас… сейчас… Софья Петровна укорила себя, обвиняя в бесхарактерности, но вопреки тому желала продлить эти минуты общения с капитаном.
Следующим заявился Семен Стройников. Он был по обыкновению точен и преподнес Клавдии Ивановне новогодний подарок – тонкий головной платок и расшитые домашние туфли без задников.
Клавдия Ивановна постаралась на славу накрыть праздничный стол. От серебряных подсвечников струился свет и преломлялся в хрустальных бокалах, полных искристым вином. Стройников развлекал хозяйку рассказами о восточных обычаях. На другом краю стола адмирал и Карл Христофорович беседовали о войне. Сидя рядом друг с другом, Софья и Александр Иванович внимательно слушали их.
– Я ждал услышать о какой-то грандиозной битве с турецким флотом при Варне. Такой второй Наварин… А этого не случилось. Не можете ли вы объяснить, почему? – обратился Карл Христофорович к адмиралу.
– Турецкий флот избегает какого бы то ни было соприкосновения с нами, но не беспокойтесь, Карл Христофорович, новый капудан-паша может задумать подобную встречу, чтобы не разочаровывать вас.
Слова адмирала вызвали улыбки у присутствующих. Сам он являл собой веселое настроение.
– Кроме того, – продолжил Грейг, – турецкое командование сконцентрировало при Варне достаточно большие армейские силы, чтобы не нуждаться во вмешательстве флота. По моим данным, подкрепленными словами плененного Юсуф-паши, против нас действовало до пятидесяти-шестидесяти тысяч штыков.
– Получается, соотношение один к трем, – с недоумением заметил астроном.
– Именно так.
– И какой же секрет кроется за вашим успехом? – спросила Софья Петровна.
– Могу сказать, что секрет действительно существует. Но его не может разгадать даже наше верховное командование… Видите ли, огромное численное превосходство… Наши противники сражались храбро, при том они состоят не из трусов… Хорошо вооружены… хорошо обучены…
Адмирал говорил медленно, замолкая и задумываясь.
– И все же наши победили при Варне, – сказал Карл Христофорович. – Единственный пока наш успех в этой войне.
– Победили наши солдаты, наши матросы. Вопрос: почему? – продолжил адмирал. – Османский религиозный фанатизм столкнулся с моральной силой наших воинов и отступил. А каков источник нашей силы? Он не рождается из простого правила – если сам не убьешь, то будешь убит. Нет. Наши воины по-своему решают «Восточный вопрос». Они показали, что кроме политической имеется и моральная сторона. В Болгарии солдаты повстречали болгар, увидели несчастье порабощенного народа. Нас везде встречали как освободителей… Там болгары ждут нас с надеждой, ждут как освободителей… Наши воины поняли, что болгары им как братья. Вот откуда берется источник моральной силы нашего солдата.
– Но никто даже не заикается о свободе Болгарии, – с укором произнесла Софья Петровна.
– Да, вы правы. О ней не говорят, и даже в некоторых кругах замышляют нечто предосудительное… В правительство направлено предложение послать в Болгарию эмиссаров для набора переселенцев. Графу Воронцову нужны свободные рабочие руки – моряки для торговых судов, корабельные мастера, земледельцы, виноградари…
– Но это не является решением вопроса, – сказал Александр Иванович. – По моему мнению, Болгария в результате нынешней войны должна получить независимость. Потом будет поздно.
– Но Болгария находится практически в центре турецкой империи, – возразил Стройников.
– Я уверен, что болгарский народ заслуживает того, чтобы о нем подумали. Ведь эвакуировать целый народ за пределы его собственного отечества, пусть и для спасения от поработителей – это полный абсурд. В Северной Болгарии мы находили полностью опустевшие села. Власти принудительно переселяли их жителей за Балканский хребет. А после его пересечения через несколько месяцев нам предстоит настоящая встреча с болгарским народом. Он поднимется повсеместно. И с полным правом…
Служанка внесла новые блюда. Высокая, стройная, румяная, с приятными чертами, она проворно и бесшумно сновала между кухней и гостиной.
– Она болгарка, – сказала Софья Петровна. – Калина – жена одного из ваших артиллеристов. – Она повернулась к Александру Ивановичу. Тот кивком подтвердил. – Ее семейство переселилось сюда лет двадцать назад. Все их село было спасено от кирджалиев капитаном одного русского корабля, который искал укрытие от шторма в тихом заливе, и в результате спас сельчан, живших на берегу.
– Интересно, – отозвался адмирал. – Хорошо поступил этот капитан, но с такими частичными проявлениями помощи настоящего результата не достичь.
Хозяйка Клавдия Ивановна постаралась перевести разговор на другую, не военную тему. Она заговорила о последних новостях, касавшихся новых театральных постановок, которые дошли из Петербурга и Москвы с немалым опозданием. Затем она всплеснула руками и, загадочно усмехнувшись, сказала, что подготовила настоящий новогодний сюрприз: гадание. Есть такой народный обычай: в новогоднюю ночь заглянуть в неведомое, попытаться раскрыть тайны судеб.
– Вы привели ворожею? – обрадовался Стройников, так как до этого момента вечер представлялся ему достаточно скучным. – Да, сейчас это модно.
– Мне сестра написала, что петербуржцы сходят с ума по одной гадалке, Феклой ее зовут. Даже и в княжеские дома ее приглашают, – оправдывалась Клавдия Ивановна.
Карл Христофорович пожал плечами. Он был совершенно не в курсе намерений своей супруги.
– Гадалка – это мать нашей Калины, болгарка, – сказала хозяйка. – В молодости она умела танцевать на раскаленных углях. Мне не понять, как это возможно, но она уверяет, что так и было. А научилась она от своей матери.
– Я уважаю народные обычаи, – усмехнулся адмирал. – Особенно если они не поддельные. Ну что ж, давайте посмотрим на вашу нестинарку. В Болгарии так называют женщин, которые ходят по раскаленным углям. Дипломат Иван Батианов рассказывал мне о них.
Клавдия Ивановна привела высокую суховатую старушку, облеченную в черные одежды. Ее лицо прикрывал черный же платок. Калина внесла разожженный мангал (женщина гадала на углях), сковородку с расплавленным оловом и серебряный сосуд с водой. Старушка присела у низенького столика с мангалом. Погасили большинство свечей, и в гостиной стало тихо и таинственно. Испытательный взгляд гадалки остановился на гостях.
– Пропустим дам вперед, – предложил Стройников.
– Нет, первым будешь ты. Буду гадать на тебя и твоего приятеля. Вы связаны… почему, не знаю… но связаны.
Стройников посмотрел на Александра Ивановича и подмигнул ему. Все это виделось ему смешным, даже сумасбродным, но и бескрайне забавным.
– Может мы, не зная того, являемся братьями?
Гадалка не ответила, взяла сухонькими пальцами уголек, покатала его в ладонях и, пришептывая что-то, опустила в сосуд с водой. Тот зашипел и с треском лопнул. Она взяла второй и тоже бросила его в воду. Он буйно зашипел, но остался целым. Старушка нахмурилась, губы ее продолжали шевелиться, она зачерпнула ложечкой олово и вылила его в воду. Затем она повторила это. После того как пар рассеялся, гадалка вытащила два кусочка олова и внимательно осмотрела образовавшиеся формы.
– Что-нибудь дурное мне нагадалось, бабка? – нетерпеливо, с насмешкой, спросил Стройников. Веселым тоном голоса он старался прикрыть свое смущение и всмотрелся в причудливые формы застывшего олова.
– Ты с одной стороны…. Он с другой. Около тебя чалмы… дьяволы вокруг тебя… ты зовешь своего приятеля, но тот не приходит… твой кусочек олова стал похож на полумесяц, его – на лодку. С ней он уходит от тебя и от чалмоносцев. Лодка его поднимается высоко… она стоит на белом камне и видна издалека… светит как солнце… Когда предсказательница льет олово на Васильев день[27], она не ошибается. Олово не лжет. Держите свои талисманы. – И она подала офицерам оловянные камушки.
Камушек Стройникова напоминал полумесяц, а доставшийся Александру Ивановичу имел весьма неопределенную форму, и только человек с богатым воображением мог увидеть в нем лодку, камень или солнце.
Напевным голосом старушка обратилась к Стройникову:
– В сердце твоем гнездится страх. Из-за него лопнул твой уголек. Страх тебя поставит под полумесяц. А он, – показала она взглядом на Александра Ивановича, – не придет к тебе. Его сила и храбрость изумит свет. Случится что-то невиданное и неслыханное. Что это будет? Не знаю. Так говорит олово, а олово не лжет.
– Ложь все это, лжет твое гадание, если оно говорит, что я пуглив, – с возмущением сказал Стройников и бросил талисман в подол гадалки.
– Семен Михайлович, но это же шутка, просто забава, поймите, дорогой друг, – попыталась смягчить его обиду Клавдия Ивановна.
– Разумеется, я не обращаю на это внимания, – ответил тот, сдерживая подступивший гнев. – Послушаем и другие предсказания.
Гадалка предсказала Клавдии Ивановне и Карлу Христофоровичу перемену в жизни. Они пустят корни далеко отсюда, в чужой земле… Адмиралу предстоял дальний путь, но не по морю, а по суше, путь, сопровождаемый бурями и черными тучами… Для Софьи Петровны предсказание вышло путанным и бессмысленным. Ее уголек вызвал настоящую бурю в серебряном сосуде, а олово разбрызгалось каплями.
Клавдия Ивановна искренне пожалела о своей злополучной идее. Романтика гадания превратилась в угрозу. Настроения упали, и хозяйке пришлось приложить немало усилий, чтобы вернуть их к праздничному уровню. Полночь гости встретили с бокалами, полными шампанским…
– Клава, прошу тебя открыть окно и впустить новый год! – воскликнул Карл Христофорович.
Звенел хрусталь… Звучали сердечные пожелания… Крепкие рукопожатия, объятия, поцелуи…
Ночь гремела орудийными залпами корабельной артиллерии. Салюты возвещали наступление нового 1829 года.
Что принесет новый год? Победу или поражение? Счастлив ли он будет или несчастлив для тех, кто ожидает его с надеждой? Успехи, удовлетворение, награды или разочарование, скорбь и смерть принесет он людям?
Этого никто не знал. Не знали этого и друзья Карла Христофоровича, собравшиеся в его доме этой новогодней ночью.
Они не знали, что для них новый 1829 год будет судьбоносным, что он потрясет их до глубины души, что полностью все изменит. Кто-то из них вкусит и радость, и муку; кто-то пострадает от своего поражения и позора; другие получат удовлетворение от своих дел. Среди этих людей находился и человек, который своим подвигом послужит примером для будущих поколений. Но были и такие, кого не минет жестокая смерть. Но в этот полночный час все они были счастливы. Они горячо верили в жизнь, в ее созидательную силу, которая всегда восторжествует над разрухой и смертью.
* * *
В эту ночь на балу у графа Воронцова опьяненный счастьем Феликс Петрович носился в вихре вальса со своей очаровательной Сиреной.
Андрей Муравьев, одинокий, в подавленном настроении, случайно попал в общество высокопоставленных политических личностей – министра финансов и военного министра, с тревогой и возмущением вслушиваясь в их разговоры. Они говорили о болгарском народе, о возможности получения выгоды от его бедственного положения, заполучив работящие руки болгарских строителей, земледельцев, моряков.
* * *
В эту морозную ночь капитан Георгий Буюкли обходил посты вокруг Калераша. Мела метелица, издалека доносился волчий вой, но добровольцы не покидали своих постов. Засыпанные снегом мужчины мерзли, и если бы их не грела надежда на то, что новый год принесет победу России и свободу Болгарии, то они были бы не в силах держать оружие в окоченевших руках. Надежда их грела, давала им силы.
Засмотревшись в бескрайнюю ширь белой пустыни Валашской равнины, капитан Георгий пытался прозреть будущее. Своим горящим сердцем он предчувствовал близкие события. Он знал, что они решат его судьбу, судьбу тех мужественных людей, которые следовали за ним, судьбу всего народа.
В эти таинственные ночные часы он еще не знал, что в недалеком будущем предстанет перед русским военным судом из-за своего бунтарства, но даже если бы и знал, он не свернул бы со своего пути. Он чувствовал, что приближается нечто неизвестное, тревожное, которое необходимо встретить всей мощью своего несгибаемого духа.
* * *
Александр Некович встречал новый год на кровати в Калераше под присмотром Петра Вражила. Александр в холодной комнатке метался в лихорадочном жару. Он изнемог и упал духом (работа над проектом независимого болгарского государства шла медленно и трудно). Ему виделись кошмары: в бескрайней заснеженной пустоши двигалась длинная колонна переселенцев, походивших на тени, на призраков…
Положение Нековича ухудшилось после того, как руководство работой над проектом принял генерал Абакумов. Официально генерал Тучков не был отстранен, но главенствующее положение занял Абакумов. Некович узнал, что русское правительство одобрило предложение графа Воронцова о наборе переселенцев среди болгар. Вера в русского царя, которую утвердили в нем его дядя Атанас Некович и старый Софроний Врачанский, сильно поколебалась. Александр постиг коварство и лицемерие его величества и был этим потрясен. Он отчаялся и тяжело заболел.
– О Болгарии он совсем не думает… Нисколько… – шептал он потрескавшимися губами. – Кто тебя пожалеет, бедный мой народ… Кто?
* * *
Существовали в те дни те, кто жалел болгарский народ. У болгар были друзья, но имели ли они достаточно силы для действенной помощи?
Генерал Тучков, военный губернатор Бабадагской области, разработал проект независимого болгарского государства, в котором болгарам давались такие права, какие и не снились русскому народу. Но увидит ли свет этот проект?..
Адмирал Грейг поддерживал восстание населения юго-западного черноморского побережья, предпринимал набеговые операции, создавал вооруженные болгарские отряды в надежде, что правительство обратит внимание на болгарский вопрос…
Феликс Петрович Фонтон, честный молодой русский дипломат, писал горячие письма своим друзьям, сочувствовал страданиям болгар, привлекал внимание прогрессивной русской общественности к этому небольшому, но героическому народу…
Русские солдаты и матросы, чтобы помочь своим славянским братьям, совершали чудеса храбрости…
В книгу славы русской военной летописи будет записано и имя капитан-лейтенанта Александра Ивановича Казарского. Его храбрость изумит неприятеля. Бриг «Меркурий» под его командованием в одиночку проведет сражение с превосходящими турецкими силами и выйдет победителем в неравном бою. Противник вынужден будет признать, что случилось нечто невиданное…
Но этот судьбоносный для русских и болгар 1829 год только-только начинался. Он шел, сопровождаемый несокрушимой верой, большими надеждами всего народа на справедливость, на свободную человеческую жизнь.
Гемия – небольшое парусное судно каботажного плавания.
Тимберовка – капитальный ремонт надводной и подводной части корпуса деревянного судна.
Аскер – солдат турецкой армии старого образца.
Бачо – почтительное обращение к старшему родственнику.
Каймакам – управитель уезда во время турецкого владычества в Болгарии.
Речь идет о греческом восстании 1821 года, в котором принимали участие многие болгары.
Годулка – народный музыкальный смычковый инструмент.
Чорбаджий – землевладелец или представитель сельской старшины из христиан во время турецкого владычества в Болгарии.
Беглик – налог на овец и коз.
Кирджали – турецкий разбойник.
Турецкое название города Толбухин (ныне Добрич).
Корсердар – начальник полевой стражи во время турецкого владычества.
Санджак – округ, административная единица в султанской Турции.
Даскала (болг., уст.) – учитель.
Прозвище Буюкли произошло от турецкого слова «буюк» – «усы».
Еркечане – праславянское население некоторых мест в Восточной Болгарии.
Пехлеван – богатырь, герой.
Дервентджии – несшие службу по охране дорог и горных проходов; горные егеря.
Ялдыз – Звезда (тур.)
Ильдырым – Молния (тур.)
Чета (болг.) – партизанский отряд на Балканах.
Аянин – правитель округа в период турецкого владычества.
Капудан-паша – турецкий адмирал.
День святого Димитра (Димитровден) – национальный и православный праздник в Болгарии, отмечаемый 26 октября в память святого Димитра Салоникского. Согласно фольклору, зима начинается в день Святого Димитра, а в народной поговорке говорится: «Георгий приносит лето, Димитр – зиму».
Иорданов день или Богоявление – в Болгарии отмечается 6 января. Именно в этот день Иисус Христос явился народу во время процедуры крещения, которую на реке Иордан проводил Иоанн Креститель. В честь этого события в Болгарии принято проводить празднества. Традиционно священники бросают в воду крест, а кто из прихожан его найдет, тому счастье.
Рученица – болгарский народный танец.
Васильев день (Новый год) – день народного календаря у славян, приходящийся на 1 (14) января. Название дня происходит от имени святого Василия Великого. Первый день нового года, начало «Страшных вечеров» (второй недели святок). Василий Великий (известный также как Василий Кесарийский; ок. 330–379) – архиепископ Кесарии Каппадокийской, церковный писатель и богослов. Один из трех каппадокийских отцов Церкви, наряду с Григорием Нисским и Григорием Богословом.
Бабадагская область – имеется в виду Добруджа, регион с преимущественно болгарским населением (в то время).
