Текст книги "Случилось нечто невиданное (ЛП)"
Автор книги: Мария Даскалова
Жанры:
Роман
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
На другой день адмирал снова изумил противника. В Варненском озере оказалась целая флотилия парусно-гребных катеров и баркасов. Перетащенные ночью по суше под командой мичмана Липкина, они принялись обстреливать обоз противника. Этим же днем, седьмого августа, адмирал провел свой «Варненский вальс». Таково было кодовое название этой замечательной морской операции. Он устроил в заливе огненный «бал».
«Бал» открыл капитан-лейтенант Казарский. Александр Иванович первым начал «Варненский вальс». Бриг «Соперник» снялся с якоря и под всеми парусами, наполненными северо-восточным ветром, направился к крепости. Приблизившись к ее северной стороне, он развернулся правым бортом к бастионам и произвел залп всеми орудиями этого борта. Стволы орудий крепости развернулись в сторону брига и осыпали его ядрами и картечью. Казарский ловко маневрировал. Он разворачивался то одним, то другим бортом, непрерывно меняя позицию и не позволяя противнику накрыть его огнем. «Соперник» танцевал на волнах, делая быстрые и четкие повороты, и продолжал огонь из всех орудий. Первые залпы, произведенные Казарским, подали сигнал капитану 2 ранга Залесскому, командиру первой морской батареи. Эта батарея была сформирована из снятых с кораблей орудий. Бастионы противника оказались под ураганным огнем.
Казарский обстреливал крепость в течение двух часов. В девять часов утра он направил свой корабль на юг, к мысу Галата. Он вышел из боя невредим: без пробоин корпуса, без потерь личного состава. После увертюры, исполненной «Соперником», начался большой вальс. Во главе вальсирующих шел небольшой и быстрый корабль «Редут-кале». Августовский день, и без того жаркий, стал раскаленным и страшным. Дым орудийных залпов смешивался с дымом пожаров в крепости. Идущий вслед за «Редут-Кале», извергал огонь большой линейный корабль «Пимен», имевший на борту семьдесят четыре орудия. За ним следовали линейные корабли «Иоанн Златоуст» и «Пармен», также 74-пушечные. Затем к крепости в гремящем строю приблизились «Париж», «Пантелеймон», «Норд Адлер», «Скорый», «Мария» и другие боевые корабли эскадры. Ведомые головным «Редут-Кале», они кружились как в вальсе по сверкающей водной поверхности залива от северного до южного берега. Пять часов корабли танцевали свой огненный вальс. Помрачневший от дыма день сотрясался от адского грохота сотен орудий.
2
Восьмого августа сильное волнение принудило корабли возвратиться в Евксиноградский залив. Адмирал Грейг сошел на берег. Растревоженный сложившейся обстановкой, он созвал совещание генералов, командовавших частями осадного корпуса, чтобы обсудить предстоящие действия флота и сухопутных войск. Численно противник превосходил русские силы в два с половиной раза. Из-за недостаточного количества войск адмирал не мог полностью замкнуть круг осады. Но не только это тревожило адмирала. Разведчики захватили посланца Мехмеда Изет-паши к великому визирю. Визирь с тридцатитысячной армией находился в тридцати верстах южнее Варны, у села Дервиш-Ован на реке Камчия. Капудан-паша Мехмед Изет настоятельно просил визиря поторопиться с приходом к Варне. Это письмо тревожило Грейга. Ему было ясно, что с прибытием армии визиря уже не только нельзя будет говорить об осаде Варны, а встанет вопрос о спасении сухопутного отряда. Адмирал искал выход из этого положения.
Известный талантливый инженер генерал Шильдер предложил свой план подрыва стен крепости. Пробитие бреши в крепостной стене обеспечит русским солдатам доступ в крепость, которую они готовились взять штурмом. Было выбрано место подрыва. Саперам только осталось добраться до него посредством прорытия подземных ходов. Грейг рассчитывал на этот план и надеялся, что взрыв участка стены произойдет до подхода армии великого визиря.
В большой палатке штаба сухопутного отряда озабоченные генералы докладывали адмиралу состояние отдельных позиций. Перед адмиралом на столе была разложена карта с планом крепости – бастионами, артиллерийскими гнездами, укреплениями вне стен. На ней также были отмечены и русские позиции – редуты и подземные ходы саперов Шильдера. Они еще отстояли на значительном расстоянии от стен.
– Медленно идут саперные работы, – выразил недовольство князь Меншиков. – Если снова не поставим вопрос о подкреплениях… Да, да, со всей остротой… Главнокомандующий должен понять, что иначе мы попадем в невыгодное положение…
Адмиралу Грейгу необходимо было знать мнение генералов, и он их внимательно слушал. На предложение Меншикова он одобрительно кивнул. Только два дня назад он написал о том же в главную штаб-квартиру, даже отослал туда перехваченное письмо паши.
– Жаль, что император отсутствует, – вздохнул князь. – Он бы нас понял.
– До того как прибудет император, нам нужно кардинально решить положение с осадой крепости, – высказался генерал Сухтелен. – Для отвлечения внимания противника предлагаю построить два новых редута. Вот тут, – указал он на карте точку вблизи западных ворот крепости. – Они прикроют рытье подземных ходов генерала Шильдера и возьмут под контроль дороги от Провадии и Шумена. Я могу этим заняться двумя полками – Веллингтонским и Могилевским.
Князь Меншиков всмотрелся в указанное генералом место.
– Мне остается только поблагодарить коллегу за предложение, – сказал генерал Шильдер. – Мы не только копаем подземные коридоры, но и слушаем. Не исключена возможность, что и противник может заниматься тем же, чтобы выскочить из-под земли в нашем лагере.
Генерал Ушаков предложил послать на разведку в глубокий вражеский тыл болгарскую дружину Бойчо Богданова. Генерал Перовский поддержал это предложение.
Снаружи разгулялась непогода. Проливной дождь, молнии, громовые раскаты. Порывистый ветер пытался сорвать палатки. Но плохая погода не помешала адмиралу принять приглашение генерала Шильдера погостить в его палатке. Им было о чем поговорить. Шильдер работал над проектом подводного судна – нового типа корабля с паровой машиной и вооруженного боевыми ракетами. Адмирал находил превосходной идею своего друга. Он постоянно интересовался успехами Шильдера в конструировании его подводного судна. По расчетам инженера, глубина его погружения будет четырнадцать метров, а ракетная установка будет эффективно действовать из подводного положения.
Два друга сидели за столом, пили чай и обсуждали изобретение.
– Когда вы думаете завершить расчеты и чертежи?
– Надеюсь, в начале следующего года все будет готово.
– Отлично. Мы могли бы начать строительство подводного судна у нас в Херсоне.
Шильдер в ответ на это предложение усмехнулся:
– Предпочитаю делать это в Петербурге. Я хотел бы провести испытания в спокойных водах Невы. А уже после, если испытания будут успешными…
– Надеюсь, что так и будет… Вы знаете, я считаю вас талантливым инженером-новатором, и глубоко убежден в вашем успехе.
– Благодарю вас, мой друг, за высокую оценку, – разволновался генерал. – Лишь бы… лишь бы успеть. Если бы все, от кого зависит строительство подводного судна, были как вы… Боюсь… опасаюсь закостенелой бюрократии в нашем министерстве. Там… кое-кто… – Шильдер не стал называть имена и замолчал.
– Некоторые смотрят с насмешкой. Так ведь? – Адмирал упомянул имя одного иностранного специалиста. Шильдер молча кивнул. – Им не интересны наши усовершенствования и изобретения в области военного дела. А вот это никак не могут понять в нашем министерстве. Но, надеюсь, с подводным судном все получится.
Неожиданно в палатку влетел, весь мокрый, адъютант адмирала капитан Румянцев. Он заговорил смущенно, торопливо, едва понятно, беспокойно поглядывая на вход. В его словах промелькнуло слово «женщина». Пока двое мужей пытались понять, о чем тот говорит, в проеме входа в палатку появилась фигура женщины в темных одеждах.
– Это она. Хочет разговаривать с вами, – обернулся к адмиралу Румянцев.
– Кто из вас здесь главный командир? – спросила женщина.
Всего можно было ожидать в лагере – внезапного нападения неприятеля, попадания снаряда или ядра, но только не появления женщины. Озадаченные этим появлением, адмирал и генерал поднялись на ноги.
По лицу женщины стекала вода. Черный платок, стянутый с головы, открыл темные густые волосы, влажные и тяжелые, сплетенные в две толстые косы. Черные одежды женщины, бледность лица не могли скрыть ее красоту.
Адмирал провел ее к столу, предложил сесть, налил чаю и засыпал ее вопросами: кто она, откуда, чем они могут быть ей полезны. Женщина назвала свое имя: Рада.
– А как зовут вашего отца? – спросил адмирал. Он хотел по русскому обычаю обращаться к ней по имени и отчеству.
Рада вытерла лицо своим мокрым платком и заговорила:
– Я болгарка из Варны. Трудно было добраться до вас… Но я смогла. Помогла эта буря… Вы не знаете, куда вы стреляете…
– Вы слышите, что говорит эта женщина? – обратился к генералу удивленный Грейг. – Какова смелость! Какова самопожертвование!
– И какое чувство долга! – промолвил Шильдер.
– Говорите, Радина Николаевна, говорите, – поторопил ее адмирал.
– Вчера ваши ядра разрушили наш христианский квартал…
– Да, вчера мы мощно стреляли, – воскликнул генерал.
– От нашего квартала ничего, можно сказать, не осталось, но вы не думайте, что кто-то негодовал за порушенные дома. Нет! Никто не плачет о них. Все говорят – дома отстроим, лишь бы русские поскорее пришли. А люди кроются в подземельях. Там вполне безопасно… Я добралась сюда, чтобы подсказать вам, где находятся казармы, склады и пороховые погреба. Ведь они стоят до сих пор целы-целехоньки.
Генерал вскочил, достал план крепости, расстелил его на столе и стал наносить на него показываемые ею объекты.
– Радина Николаевна, – тепло обратился к Раде адмирал, – не стесняйтесь, скажите, что мы можем сделать для вас? Вы сама нуждаетесь в отдыхе, помощи, спокойствии… Может, у вас есть близкие в Балчике? Мы вас проводим туда. Только скажите, куда вы хотите направиться.
– Нет у меня нигде близких…
Она поведала о своей печальной судьбе. Кирджали убили ее отца. Мать ткала ковры на заказ, но от нужды и забот заболела и умерла. Еще ребенком она стала сиротой. А ее муж, капитан Никола…
Как она ни пыталась удержать слезы, но не смогла и они потекли по ее мокрому лицу.
– Оставьте меня здесь. Я пришла к вам как к своим… Я умею варить целебные травы, бальзамы, мази, – оживилась она, – лечить раны. Раненым нужен уход, забота…
Мужчины молчали. Их взволновал ее рассказ. Эта женщина, с детства оставшаяся сиротой, познала горькую вдовью долю, и сейчас, оказавшись в трудном положении, думала не только о себе.
– Я пришла помогать вам, – решительно сказала она.
Доктор Искрицкий, человек доброго нрава и отзывчивый, взял Раду под свое покровительство. Следуя вслед за ним, она еще не представляла, что сделала первый шаг в свое новое будущее. Она не знала, но чувствовала всей своей исстрадавшейся душой, что она навсегда рассталась с прошлым.
На следующий день, девятого августа, бои возобновились с новой силой. Завязалось ожесточенное сражение, с обеих сторон были большие потери. Решив покончив с осаждающими, Юсуф-паша бросал в бой все новые и новые части. Положение русских становилось все более опасным. Противник не давал передышки. Перед редутами завязывались рукопашные бои. В этот день был тяжело ранен командующий сухопутным отрядом князь Меншиков. Командование принял генерал Перовский.
Через два дня атака повторилась с удвоенной силой. Адмирал был вынужден снять с кораблей и послать в бой значительную часть служителей и офицеров. И снова в этом отчаянном сражении русские устояли перед напором многочисленных превосходящих сил противника. Тогда едва не погиб и генерал Перовский, которого заменил знаменитый генерал граф Воронцов, спешно прибывший из Одессы. В эти тревожные и напряженные дни адмирал узнал и одну радостную весть – в русском лагере Рада родила девочку. Она попросила адмирала стать ее крестником. Тот назвал младенца Надеждой.
Неотправленные письма
1
Бои за Варну продолжались непрестанно и ожесточенно. Августовские дни, знойные и напряженные, тянулись один за другим. Лето подходило к концу. Постоянные шторма у этих берегов порой начинались с началом октября, и адмирал торопился с завершением боевых действий.
Юсуф-паша также спешил. 19 и 20 августа к западу от крепости он предпринял атаку на позиции Веллингтонского полка, который контролировал дороги на Шумен и Провадию. Полк уже был в неполном составе. Против него паша направил большие силы. Удар был неожиданный и сильный, и веллингтонцы дрогнули. На помощь им пришел Могилевский полк. Бои продолжались двое суток без перерыва. Турки сражались отчаянно. Юсуф-паше очень была нужна победа, полный разгром русских при Варне, чтобы укрепить свое пошатнувшееся положение. Высокая Порта уже неоднократно требовала от него объяснений о причинах его неуспехов. Юсуф-паша понимал, что если не победит, то впадет в немилость, потеряет султанское благоволение, ему придется проститься не только с престижем уважаемого полководца, но и, возможно, с самой жизнью.
И адмирал Грейг имел основательные причины спешить со взятием Варны. Его разведчики поймали посланца Царьграда, от которого адмирал узнал, что к Варне движутся армии великого визиря и Гомера Врион-паши. Если все это было правдой, а не хитро подброшенной противником дезинформацией, поражение русских при Варне будет неминуемым. Адмирал Грейг видел реальную опасность того, что его десятитысячный отряд будет окружен пятидесятитысячным, а то и шестидесятитысячным турецким войском. Если Гомер Врион-паша действительно собирается следовать к Варне, то это означает, что он оставил или готовится оставить свои позиции в Шумене. Следовательно, там, в Шумене, не будут развиваться решительные действия. Выходило, что задержание главных сил Дунайской армии перед Шуменом было хитрой уловкой турецкого командования, и оно готовилось бить разрозненные русские силы группировками мощных сил.
Раскрыв замыслы противника, Грейг срочно послал фельдъегеря в главную штаб-квартиру у Шумена с настоятельной просьбой о немедленной помощи. Он предлагал двинуть к Варне корпус князя Евгения Вюртембергского. Адмирал ценил и уважал этого вспыльчивого, несговорчивого и замкнутого человека. Истинный воин, он всем сердцем берег своих солдат и относился к ним как родной отец. Делил с ними невзгоды, увлекал их своим примером. При Бородино князь Евгений показал беспримерную храбрость. В таком военачальнике, умеющем воевать умно, владеющем военной наукой и ценящем жизнь воинов, нуждался Грейг.
2
Александр Иванович Казарский выражал недовольство собственными действиями яростной стрельбой по перешейку, по которому снова передвигались неприятельские подкрепления. Мост на реке Варна-дере находился под обстрелом бомбардирского брига «Соперник» и двух гребных отрядов – мичмана Липкина, который действовал в озере, и второго со стороны моря, которым командовал капитан-лейтенант Брилиан. Несмотря на усиленный обстрел, по нему проходили неприятельские части. Несли потери, но проходили. И вопреки усилиям матросов и офицеров противник смог попасть в крепость.
После этих неуспешных действий адмирал решил выделить людей, как бы трудно это ни было, и высадить десантом на южном берегу залива. Казарскому была поставлена задача: отправиться к мысу Галата и выбрать подходящее место для высадки десантных частей. От них требовалось перекрыть Царьградский тракт, построить там полевые укрепления и следить за обстановкой. Угроза от предстоящего появления великого визиря Селим-паши, а также Гомера Врион-паши, вынудила адмирала предпринять такие действия.
Казарский выбрал место для десанта. Оно находилось в самой южной части залива, где имелось небольшое поселение. Оно служило турецким портовым властям карантином для прибывавших морем в Варну заразных моряков и путешественников. Поселение носило название Карантината.
Еще перед высадкой матросы «Соперника» заметили на берегу группу мужчин, рядом с которыми паслись стада овец и волов. Мужчины поспешили на встречу с моряками и попросили, чтобы их отвели к командиру. Один из них заговорил с Казарским на русском языке. Он сказал, что все они болгары, опытные моряки-каботажники. Они хотели поступить на русские корабли в качестве матросов, чтобы участвовать во взятии крепости Варна. И они пришли к братьям-русским не с пустыми руками. Сопровождаемый ими скот – двести голов овец и тридцать волов – был даром болгар из близлежащих сел. Также они сказали, что и другие мужчины – лодочники и рыбаки – хотели вступить в ряды русского флота.
Капитан-лейтенант Казарский был взволнован. Болгарин, предводитель этой группы, человек не молодой, среднего роста, с доверчивыми синими глазами, рассказал ему свою историю. Звали его Георгием Арнаутовым, по профессии был он кормщиком на каботажных гемиях. Когда он узнал, что русские зашли в Кюстенджи, то попытался перебежать к ним. Но его старая гемия не выдержала бури и затонула, а он с матросами едва спасся. Добрые люди их укрыли, и таким образом они смогли дожить до встречи с русскими братьями.
От радости и умиления в глазах Георгия Арнаутова стояли слезы.
Через несколько дней тридцать болгар заняли места больных и раненых русских матросов. Эти добровольцы оказались опытными моряками, они исполняли свои обязанности точно и с желанием, были дисциплинированны и нетребовательны. Георгия Арнаутова оставили при штабе. Он хорошо знал уязвимые места крепости, и самое главное – ему были известны отмели между Варненским и Девненским озерами, по которым можно было пройти вброд.
Усталый Казарский зашел в свою каюту поздно вечером. По поручению адмирала он распределял новые группы добровольцев по большим линейным кораблям: «Норд Адлер», «Пимен», «Пармен» и «Иоанн Златоуст». Русские матросы тепло встретили добровольцев. Их обмундировали, распределили по местам. Об этих людях и думал капитан-лейтенант, оказавшись в своей каюте. Ему хотелось поделиться своими мыслями и чувствами с каким-нибудь близким человеком. Но никого рядом не было. Капитан-лейтенант Колтовский отправился на своем бриге «Орфей» в разведывательный рейд. Юрий Кутузов лежал в госпитале далеко отсюда.
Александр Иванович снял белый форменный сюртук и улегся на узкую койку. Было уже поздно, он сильно устал, но сон никак не приходил. Ночь обещала быть спокойной. Ни гром орудий, ни пуск сигнальных ракет не нарушали ее тишину. Но на душе капитана было неспокойно. Вместо того, чтобы погасить лампу, он встал и подкрутил фитиль, увеличив освещение, открыл иллюминатор и вдохнул прохладный морской воздух. Из настенного зеркала на него глядело его собственное лицо. Утомленное, побледневшее, с уже редеющими волосами, а ведь ему исполнился только тридцать один год. Он отвел взгляд. Ему показалось, что на него глядит чужой человек. Он сел за стол и вынул из выдвижного ящика красиво инкрустированную коробочку. В ней хранились письма Софьи Петровны, которые приходили регулярно с транспортными кораблями. Он взял последнее из них, полученное этим утром. Развернув лист, он принялся снова читать его:
«… Наконец-то я с большой радостью могу казать, что с Вашим другом все хорошо, – писала Софья. – Слово «хорошо» может показаться сильным преувеличением, но уверяю Вас, Александр Иванович, что так и есть на самом деле. Для врачей это улучшение едва заметно, но для меня оно очевидно. Смею утверждать, что в наиближайшее время Юрий встанет с кровати. Он уже не выглядит тем безжизненным полумертвым человеком, каким Вы его доставили сюда. Сейчас у него появилась воля к жизни, и мне кажется, что это самое важное. Когда Вы уходили, он был беспомощен, находился ближе к смерти, а не к жизни. Думаю, что то его состояние преодолено. Я твердо верю, что он выздоровеет. Надеюсь, что эта весть Вас обрадует…»
Александр Иванович прервал чтение. Откинув голову, он закрыл глаза и задумался. Канонир Павел регулярно получал письма от своей жены, которая служила прислугой у астронома. Через него капитан-лейтенант также регулярно узнавал известия о состоянии мичмана, о той заботе, которой Софья окружила его. Кто бы мог предположить, что эта стеснительная барышня станет такой заботливой сиделкой. При том обстановка в госпитале была угнетающей: тяжело раненые… инфекции, гангрены, смрад… Но барышня – писала Калина своему мужу – не жаловалась, свыклась с обстановкой и храбро ее переносила. Когда мичман спал, она помогала другим больным и раненым. Супруга астронома тревожилась за свою племянницу, но так как та была непреклонна, то она посылала ее, свою домашнюю прислугу, сопровождать барышню и помогать ей в уходе за больными…
Александр Иванович облокотился о стол, подпер руками голову и долго сидел в таком положении. Ему хотелось написать Софье Петровне, выразить словами его теплые, нежные чувства, но рука не поднималась. Не взял он перо в руки и не написал те слова, которые диктовало ему сердце. Если бы Софья Петровна получила хотя бы одно из тех ненаписанных писем, ее девичьи печали вмиг бы рассеялись. Мысль, что ее никто не любит, что для близких она только дополнительная тяжесть и забота, исчезла бы навсегда. Но письма, писанные в сердце Александра Ивановича, до нее никогда не дошли. Его совесть и чувство чести не позволяли ему написать такие письма. Сковав порывы сердечности и нежности, он с мукой задавался вопросом, какова будет его жизнь после завершения войны… Уцелевшие разойдутся по домам… Мичман, залечив раны, может быть заживет счастливо с Софьей Петровной… Он и прежде, не сознавая этого, был небезразличен к ней. А теперь, когда своим выздоровлением он будет обязан ей… Нет, я не должен становиться на пути своего друга… Когда закончится война… Эта мысль показалась ему невероятной. В ней было что-то неясное и далекое, потому что всего через несколько часов война снова напомнит о себе.
Решительные дни у Варны
1
Феликс Петрович собирал багаж. Он решил внести в дневник эту замечательную дату – отбытие от Шумена.
– Какой завтра день?.. Пятница… тринадцатое! Ну и дела!
– И что с того? – отозвался Муравьев. – Не все ли равно? Ты же не фаталист. Важно то, что едешь.
– А ты остаешься… Понимаю тебя, Андрюша, но ничего не могу поделать. Не сердись.
– Я не сержусь, – ответил Андрей, но на самом деле он страдал от того, что расстается со своим другом. В руке он держал томик Цезаря. Подал его Феликсу.
– Не забудь взять его.
– Оставь себе. Дарю. Может, ты все же решишь стать офицером. Пригодится тебе.
– Едва ли. Меня отвращает война. Сдается мне, что нет таких проблем между державами, которые нельзя было бы решить мирным путем. Зачем обязательно требуется кровопролитие, убийства?
Феликс Петрович пожал плечами. Этот разговор они вели поздно ночью, когда в русском лагере при Шумене было тихо и спокойно. И эта ночь была последней, которую друзья проведут вместе.
– Андрюша, христианская душа в тебе, брат. А по мне мир, в котором сохраняется рабство, – это никакой не мир. Возьми болгар. Что хорошего для них, что был мир на Балканах. Что это был за мир? Кровавый. Сам же видишь своими глазами, так ведь?
Муравьев не ответил. Конечно, он был согласен с доводами друга. Феликс продолжал:
– Ты согласен со мной, что надо освободить балканские народы. Но как это сделать? Ты предлагаешь переговоры. Значит так: дорогой мой султан, сматывай удочки и дуй с европейских территорий в свою Анатолию тихо и мирно, с сознанием просвещенного гуманизма… Такого до второго пришествия не будет. А войной может получиться. Я не прав?
Разговор в таком духе продолжался глубоко за полночь. Еще не рассвело, когда Феликс Петрович и Муравьев проснулись от выстрелов. Они вскочили, наскоро оделись и покинули палатку. К возвышению, на котором находился штаб, на полном скаку гнал всадник. Его призрачный силуэт, накинутая на плечи бурка, развевавшаяся как крылья, давали иллюзию того, что он не скачет, а летит на фоне багровеющего неба. Этот вид вселил в душу Феликса Петровича тревогу и смуту. Он побежал к палаткам штаба, чтобы поскорее узнать вести, которые принес казак. Всадник соскочил с коня и ринулся в большую палатку. Феликс услышал торопливый разговор:
– Откуда прибыл? – послышался голос главнокомандующего.
– От атаманы Сысоева.
– Говори!
– Турки… густыми колоннами… пехота и артиллерия… навалились на наши аванпосты, захватили крайний редут. – Казак говорил задыхаясь, хрипло, отрывисто.
– Да что ты несешь? С каких пор турки повадились брать наши редуты! Адъютант! Коня мне! Немедленно!
Такая сцена разыгралась на глазах изумленного Феликса Петровича. Фельдмаршал Витгенштейн вышел из палатки и продолжал кричать, чтобы подали коня. Откуда-то появился Дибич. Он начал убеждать главнокомандующего отказаться от своего намерения.
– Мы вдвоем с генералом Киселевым отправимся на правый фланг, но прежде надо понять, что там происходит. А главнокомандующий не должен сражаться как простой солдат. Это абсурд! – убеждал Дибич фельдмаршала.
От главной штаб-квартиры к месту боя полетели посыльные. Возвратившись, они доложили, что противник продолжает бросать в бой новые и новые массы пехоты, а турецкая кавалерия направляется к местонахождению главной штаб-квартиры. Посыльные также сообщили, что смогли с трудом добраться обратно.
С наступившим рассветом генералам стала ясна громадная опасность, которая им грозила. Резервов не было, разместить имеющиеся подразделения по редутам было опасно, да и невозможно. Стало понятно, что в этом положении главная штаб-квартира рискует потерять связь с войсками. Начались бои у подножия возвышения, на котором располагался штаб.
В штабе решили подать сигнальными ракетами сообщения князю Евгению и генералу Ридигеру, приказывая им оставить занимаемые позиции и поспешить на помощь главному штабу, но не успели. От тех самих прибыли посланцы с просьбой о помощи.
– Ну и каша! – обратился Феликс к Муравьеву. – Этот дьявол Хусейн-паша своим кажущимся бездействием сумел усыпить нашу бдительность. Теперь мы должны глотать кашу, которую сами заварили.
– Напротив, судя по докладам посыльных, это неплохие известия, если верить твоему Цезарю.
– Что, что? При чем тут Цезарь?
– По Цезарю получается, что паша допустил ошибку. И он, как и мы, распыляет силы, распространяет их на широкий фронт. В таком случае не сила, а воинский дух решит исход сражения.
– Андрюша, ты страшно умный мальчик! – воскликнул восхищенный Феликс. – Становись офицером!
Хусейн-паша и в самом деле допустил ошибку. Он переоценил свои силы и недооценил возможности русского воина. Бросился вперед широким фронтом и уже через два часа был вынужден отступить в крепость. Сражение не получилось.
Офицеры штаба и служащие дипломатической части поспешили на правый фланг посмотреть, что там случилось. Открывшаяся им картина была потрясающа. Это была кровавая бойня. Неописуемые варварство, жестокость, садизм, исступленность – все это было в одном редуте. Весь гарнизон – от генерала до последнего солдата – был истреблен. Враг дал волю своей дикой фантазии и жестоко поглумился над останками павших.
– Это даже не звери, это истинные людоеды! Боже мой, как назвать все это? – промолвил побледневший Феликс Петрович.
Когда он наконец отправился к Варне, то не смог даже оглянуться и посмотреть на Шумен.
2
Варна встретила Феликса Петровича фейерверками. Перед тем, как спускаться с холма вниз, к городу, он остановился. Усталость как рукой сняло: его пленил открывшийся перед ним вид. Как на ладони лежало синее море, простиравшееся до самого горизонта, виднелся залив с белопарусными кораблями, цветущие зеленые берега, крепость и позиции вокруг нее. С обеих противных сторон стреляли орудия. Снаряды, издававшие особенный вой, чертили в небе над Варной белые полосы. Как будто не орудийный грохот доносился до его слуха, а некая грандиозная боевая симфония.
– Какая напряженная жизнь при Варне! – воскликнул он. – И как было уныло при Шумене!
Спутники Феликса Петровича спешили. Последовал за ними и он. Капитан-следователь, в компании с которым он провел долгий путь, был болен, а его ждала работа: какой-то военный врач попытался дезертировать. Добравшись до Варны, они даже забыли поблагодарить болгар, которые охраняли их в пути. Отважный усатый болгарин, воевода дружины, подъехал к следователю и показал тому на белые палатки слева от подножия одного холма.
– Лазарет вон там, ваша милость. А штаб, – обратился он к Феликсу Петровичу, – думаю, находится на линейном корабле «Париж». Поспрашивайте там, вам покажут.
Болгары пришпорили коней и удалились.
Русский лагерь у Варны показался Феликсу Петровичу настоящим шумным городом. Когда он остановился перед каким-то базарным лотком, кто-то стукнул его по плечу. Оказалось, это его приятель, капитан Лукиянович. Тот был нагружен пакетами и корзинкой с апельсинами. Феликс разинул рот от удивления.
– Не воображаешь ли ты, что находишься на Невском? – спросил он, не веря своим глазам.
– Давай, двигай со мной, – рассмеялся Лукиянович. – Я отведу тебя к Веберу. Возьми апельсин, он тебя взбодрит. Приехал от Шумена? – и капитан Лукиянович, посчитав Феликса в качестве своего гостя, повел его.
– Тут, брат, есть все. И император тут.
Феликс был поглощен новыми неожиданными впечатлениями. На пути в ресторан Вебера они миновали павильоны известных одесских торговцев. Им составляли конкуренцию бородатые голландцы со своими товарами. Сидя между бочонков с соленой рыбой, они невозмутимо курили трубки и пили грог.
– Великий князь Михаил тоже здесь, – знакомил гостя с обстановкой Лукиянович. – И его светлость Вебер, вечный торговец. У него все есть, даже апельсины. Ешь, не стесняйся. Я только что проел одиннадцать червонцев у Вебера. А его ресторан – отличное место для отдыха. Туда тебя и веду.
В ресторане Вебера приятные неожиданности следовали одна за другой. Феликс и не знал, чему удивляться: бутербродам с черной икрой, токайскому вину или новостям, рассказываемым капитаном.
