Текст книги "Чувствуй себя как дома (СИ)"
Автор книги: Мария Британ
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Глава 12
Ди
ДО
Ди ненавидела, когда ей поддаются. Она всего добивалась сама.
Она – сильная.
До олимпиады по дискретной математике оставалось три дня. Студенты до вечера засиживались в библиотеке и зубрили формулы. Противников Ди насчитала целых четырнадцать, но не сомневалась, что победит их.
Она – целеустремленная.
И только алгоритм Дейстры портил настроение. Как его применить, чтобы получить кратчайший путь? Как не ошибиться и не уснуть?
– Помочь?
Ди вздрогнула. Над ее партой наклонился паренек с потока. Угрюмый, сутулый, бубнящий себе под нос что-то нечленораздельное, он никогда не вызывал у нее доверия.
Ботан.
– Нет, спасибо, – отрезала Ди и снова уткнулась в учебник.
Но занудный паренек не отвязался:
– Здесь ты выбираешь минимум. А здесь – считаешь сумму. От второй и до седьмой вершины – все бесконечность. Да-да, теперь правильно.
Он приземлился рядом и продолжил объяснять.
Чем дольше паренек тараторил, тем отчетливее Ди понимала, какая же она дура. Задачка-то для первого класса. И если этот ботан вызубрил все алгоритмы, то…
Нет. Она выиграет.
Она – боец.
– Спасибо.
Ди захлопнула учебник, и лежащие под ним фотографии разлетелись по полу. Парнишка кинулся их поднимать, но почему-то тут же замер над снимком с заброшенным зданием и покореженными воротами.
Ди любила фотографировать дома. В основном – прогнившие, пыльные, съеденные мхом. Фото с заброшенным зданием на холме она сама обожала. На даче, в ее родном поселке, полно таких… скелетов.
– Понравилось?
– Да. Красиво. – Парнишка протянул ей фотографии, но, когда она захотела их взять, почему-то не отпустил. – Прости… – Он бросил снимки на парту. – Зачем тебе олимпиада?
Этот вопрос студенты часто задавали друг другу, ведь тем, кто занимал призовые места, давали дополнительную стипендию.
– На фотоаппарат коплю. Чуть-чуть не хватает.
– Тогда удачи. – Парнишка посмотрел на нее в упор, точно целился. Точно внезапно узнал в ней старую подругу. – Ради таких снимков ты обязана победить. Я, кстати, Захар.
* * *
Результаты олимпиады вывесили на следующей неделе. Ди изучала крохотный листок с фамилиями и оценками долго-долго. Второе и первое места разделял всего один балл. Ди победила.
Теперь она купит фотоаппарат.
Захар был предпоследним в списке. Неужели он ничего не решил?
Ди встретила его в аудитории, где читали лекции по дискретной математике, и уселась напротив.
– Жаль, что ты не выиграл.
Захар ни с кем не общался. Пялился сквозь, шевелил губами и молчал. Иногда ни с того ни с сего начинал яростно лупить парту, но быстро остывал. И шептал, проглатывая гласные, коверкая слова, запинаясь: «говори, говори, говори…»
– Я и не стремился, – пожал плечами парнишка.
– Но ты ведь самый умный на потоке. Ты… уступил мне? – спросила Ди и подалась к Захару. Их лбы почти соприкоснулись. – Тебе понравились фотографии, да?
– Нет.
– Врешь.
– Ну, тогда… – Захар облокотился на спинку стула и скрестил руки. – Подаришь тот снимок в знак благодарности?
– Не дождешься.
Ди подскочила и выбежала из аудитории. А все потому, что она – сильная и ненавидит, когда ей поддаются.
* * *
Приближалось лето. Кроме стипендии, за победу на олимпиаде ей разрешили не сдавать некоторые экзамены, поэтому Ди закрыла сессию на неделю раньше и уехала в поселок, к домам и морю. Она купила профессиональный фотоаппарат, чтобы вновь снимать покосившиеся хижины. С Захаром они виделись редко. И все было бы прекрасно, если бы летом ее братец не отдыхал на даче.
Паша учился на инженера, верил чертежам и ничему больше. Не скептик – идиот. Ди таких терпеть не могла.
Она застала Пашу в гостиной. Он сидел на полу, кусал ногти и смотрел телевизор, а под потолком летал зелено-желтый попугай. Визгливое капризное создание. У Паши их двое – Лала и Лулу. Второй, скорее всего, спал в клетке на чердаке.
В общем, ничего необычного, если не считать странность, мелькающую на экране.
Ди называла странностями происшествия, пахнущие черноземом и пеплом. А это происшествие пахло. Телевизор показывал ее. Ди резала помидоры и высыпала их в миску. Затем – укроп. А затем… Затем – попугая.
Противное создание под потолком закричало. Гостиная перед глазами Ди покачнулась, завтрак попросился наружу.
– Что? – опешил Паша. – Шутка такая, да?
Лучше бы это была шутка. Если бы он знал, что у домов нет чувства юмора… Когда у них начинаются странности, следующая станция – конечная. Пора выходить.
– Я не убивала твоего попугая, дурак. Дому померещилось. Или… Или он сам его зарезал.
– Сам?
– Дом заболевает. – Ди теребила ремешок фотоаппарата. Она носила новенькое устройство вместо бус. – Его сожгут, а мы… Мы уедем.
– Что ты несешь?
– Сколько раз тебе повторять: они живые. И они убьют тебя, если ты не опомнишься.
Ди сосредоточилась на тиканье и мысленно спросила у дома:
– Как ты?
– Хорошо как никогда, – ответил он.
На экране тем временем попугай превратился в кровавую кашицу.
– Мне надоели твои шутки. Тебе в психушку пора! – Паша поднялся и отвернулся к окну. – Возвращайся в город. Я занялся ремонтом в кухне, так что хоть рыдай – не съеду.
– К черту ремонт! – Ди старательно подбирала слова. Понимала, что бесполезно, – за всю жизнь так и не подобрала – но по-прежнему пыталась. Кто, если не она, спасет Пашу? – Он убьет тебя.
– Как ты Лулу? А я-то думал, что он улетел…
– Я не трогала его! Клянусь!
Братец снял с ее шеи фотоаппарат.
– Новый, да?
– Ага, – кивнула Ди. – На олимпиаде выиграла дополнительную стипендию.
– У тебя едет крыша из-за твоего увлечения. Лазать по заброшкам, фоткать всякую мерзость… Это ненормально. Завязывай.
Ди покосилась на телевизор. Псевдо-она высыпала кровавую кашицу в миску.
– Я слышу их.
Паша внезапно зарылся пальцами в ее волосы и прошипел:
– Прости, сестренка.
А потом – швырнул фотоаппарат в стену.
* * *
Ди бежала по улице, по заброшенным участкам, по дороге вдоль леса. Она плакала и во весь голос ругала брата. Придурок. Идиот. Слабоумный. Ди так спешила, что не застегнула сандалии.
Мимо проехал автобус. Даже не притормозив, он чихнул выхлопными газами. Ди закашлялась и замедлила шаг. Куда теперь? Зачем? И… Что будет с Пашей?
Воображение тут же заменило попугая на брата. Брата, который верит только чертежам. Но четкие линии и цифры не спасут придурка-идиота-слабоумного. Его спасет лишь тот, кто слышит. А Ди, родная сестра, вместо того, чтобы заставить его уехать, обиделась и ушла.
Нет, она не боец. Она – трусиха.
Трусиха сняла сандалии и помчалась обратно, молясь, чтобы дом ограничился попугаем. Она неслась по заросшим участкам, по каменистой дороге, по раскаленной земле и не чувствовала боли.
Из-за полосы заброшенных зданий выглянул двухэтажный монстр. Ди вломилась в гостиную и выдохнула: Паша, как и десять минут назад, сидел напротив телевизора. Сейчас – выключенного.
Живой!
Ди упала на колени и обняла брата.
– Ты в порядке? Извини, ладно? Ты должен меня извинить… Господи, я так долго копила на этот фотоаппарат!..
Она тараторила и тараторила, но Паша не реагировал. Паша смотрел выключенный телевизор.
* * *
Перед тем, как заглянуть в кухню к брату, Ди долго пялилась в зеркало и внушала себе: «Я сильная. Я – боец». Прошел месяц с того дня, как Паша и дом побеседовали. Ди отвезла брата к родителям. Тот почти не разговаривал, постоянно дергался и чего-то ждал. Отец записал Пашу на прием к психологу. Первое время ничего не менялось, но спустя пару недель Паша ожил. Нет, он так и не признался, что случилось. Он просто притворился прежним.
– Привет.
Ди проскользнула в кухню и приземлилась на старенький табурет. Паша выронил недоеденный бутерброд и тут же ринулся собирать крошки. Испугался?..
– Привет, – буркнул он и плюхнулся обратно.
– Извини, что давно не проведывала. Кое-что произошло.
– Что же?
– Нашей дачи больше нет.
Горькое «больше нет» подействовало на Пашу, как пощечина. Раз – он отвернулся к стене. Два – задышал, часто-часто.
– Ты позволила этим вандалам поджечь наш дом?
– Если бы я не позволила, дом бы поджог нас. И вообще, его уже ремонтируют.
– Не сходи с ума!
– А сам? – не выдержала Ди. – Что твой любимый дом с тобой сделал?
Еще пощечина. Паша сдавил чашку с чаем так, что она едва не треснула.
– Ни-че-го.
– Ты был придурком, а сейчас ты придурок вдвойне. – Ди взглянула на Пашу, как в тот день он взглянул на нее. – Прости.
– За что?
– Я бросила универ и устроилась на работу к вандалам.
Глава 13
Анна
ПОСЛЕ
– Темыч! Те-е-е-мыч! – зову я, а у самой сердце скоро улетит воздушным шариком.
Кроме вас там никого не было.
Эта фраза не дает мне покоя второй день. Я должна проверить, иначе не только Вячеслав, но и я сама исчезну.
Темыч играет в коридоре с любимым кроликом. Ерзает по полу, ноги скрещивает, как настоящий йог. Заматывает игрушку в ковер. Илона и Павел копошатся в рядах картошки, постояльцы давно на море. Мне никто не помешает.
– Чего тебе?
Темыч не поднимает глаз, но у меня – мурашки по спине. Я словлю этого мальчишку. Словлю и расщеплю на буквы.
– А… зачем вам камеры во дворе?
– У нас везде они. Защита от монстров. Весело же! Я люблю за всеми следить, но мама ругает.
– Следить – твоя любимая игра?
– Почти.
Я хочу уточнить, какое развлечение ему нравится больше, но прикусываю язык. Темычу нельзя задавать лишних вопросов, если не мечтаешь превратиться в плюшевого друга.
– А где ты обычно играешь в слежку?
– На втором этаже. Там мониторов куча. Напротив твоей комнаты.
Темыч продолжает пеленать кролика в ковер, да так рьяно, что игрушки уже и не видно.
– Зачем ты его закутываешь?
– Прячу от монстров.
Я выдавливаю улыбку.
– О… Ну тогда удачи.
Темыч не обращает на меня внимания и вряд ли запомнил, о чем я спрашивала. Он живет в выдуманном мире, а выдуманный мир чересчур мал для двоих.
Взлетев по лестнице, я добираюсь до заветной двери и отчаянно ловлю каждый звук.
Илона на огороде.
Павел – тоже.
Постояльцы наслаждаются морем.
Умоляю, удобряйте картошку вечно. Умоляю, не выходите из воды.
В кармане звенят ключи. Я одолжила их, когда заглядывала утром к Илоне поболтать о йоге.
Ладно, если быть точнее – украла. Благо, у Градинаровых три экземпляра, и они не заметили.
Я ищу нужный ключ и пробую вставить в замок. Не то, не то, не то…
Вытираю со лба пот. Закусываю губу – до крови.
Если я не успокоюсь, сойду с ума. Если не просмотрю записи, сойду с ума. Если на видео не будет Вячеслава, я сошла с ума уже давно.
Щелчок.
Маленький облезший ключ с легкостью провернулся.
Я проскальзываю в тесную каморку и иду к столу. На поверхность давит стекло, а под ним – тонны фотографий и открыток. Поздравления с днем рождения, грамоты, черно-белые снимки Илоны и щуплого паренька с доской для серфинга… Волны бьют их в спины, а они хохочут и обнимаются.
Поосторожнее с мечтами, девочка.
Странный совет от того, кто сам не очень-то осторожничает.
Я приземляюсь на шатающуюся табуретку. Слабо гудит системный блок, монитор выключен. Меня не покидает ощущение, будто я – мишень. Один неверный шаг, и game over. Без второго шанса, без сохранения.
Я вывожу компьютер из режима сна. Этот умник тут же просит пароль. Илона и Павел не смахивают на хакеров, и я экспериментирую с простейшим вариантом – с годом рождения.
Спустя попыток восемь компьютер все же оживает.
Я свожу лопатки до боли и кликаю на диск «D». Щелкаю на позавчерашнюю запись, перематываю. Еще немного. Еще.
Из открытой форточки доносятся приглушенные голоса Градинаровых.
Тот кадр я нахожу сразу. Илона подвязывает помидоры, к забору льнет раскидистая вишня, а возле дерева топчусь я. Одна.
Или…
Я щурюсь. Что, если Вячеслав за деревом? Что, если это совпадение? Я ведь нормальная?
Нет, вздор. Вячеслав за вишней.
Я вновь и вновь воспроизвожу этот момент. Ничего необычного, если не считать моих галлюцинаций. Я подскакиваю, но, обернувшись, замираю. В комнату вваливается Темыч со своим замученным кроликом.
– Ты тоже любишь играть в слежку? – сияет он. – Крутое место, да?
Проклиная свою неосмотрительность, я веду его к себе в номер и опускаюсь на корточки.
– Да, люблю. Ты ведь не проболтаешься?
– Не-а. Мы ведь друзья. Только отдай мне ключи.
– Не могу, – качаю головой я. – Твоя мама разозлится, если узнает.
– И разозлится, если узнает, что ты игралась с мониторами.
Я закатываю глаза. Маленький Темыч превращается в огромную проблему. Пора переселять его в книгу.
– Аня? – топает ножкой он.
План номер два созревает мгновенно.
– Зачем они тебе?
– Мама забрала у меня жирафа, чтобы я над ним не издевался. Но я не издеваюсь. Ему нужна настоящая операция.
– Хорошо. Давай поступим так: я провожу тебя в спальню твоих родителей, ты найдешь игрушку, и мы будем в расчете.
Темыч неохотно соглашается.
Мы выглядываем в окно: Илона и Павел до сих пор суетятся на огороде. Сбежав по лестнице, мы крадемся к спальне Градинаровых. Я подбираю ключ, а этот нахальный мальчишка лопается от счастья.
Замок щелкает. Мы юркаем в номер, насквозь пропитанный сигаретным дымом. Он ничем не отличается от моего. Разве что телевизор новее и шторы плотнее задернуты.
На тумбочке громоздятся книги. Я провожу пальцами по корешкам и вытаскиваю первую попавшуюся – «Легенды о Zahnrad». В углу форзаца размашистым почерком выведено: «У каждого есть свой сгоревший дом. Бруно от Лиды».
Я кладу книгу обратно.
Темыч извлекает из шкафа бедную игрушку. У жирафа вспорото брюхо.
– И где же он получил такую… травму? – интересуюсь я, возвращая ключи на холодильник.
– Упал с кровати.
– И… все?
– Я проснулся рано, темно было. Испугался его, за монстра принял! А под подушкой у меня всегда лежит нож. Ну и…
Мы выныриваем в коридор. Темыч вприпрыжку отправляется лечить жирафа, а я – едва передвигаю ноги.
Кровать. Ножи. Монстры. Если кто-то и выживет в борьбе с потусторонними силами, так это он, Темыч. Чудовища просто испугаются его выпотрошенных игрушек и сбегут.
* * *
Я зря беспокоилась. Или… точно спятила.
Потому что следующим утром я сталкиваюсь с Вячеславом на пляже. Зарядка закончилась полчаса назад, все разошлись. А я ждала его. Знала, что явится. Чувствовала.
Я подкрадываюсь к нему со спины. Море штормит. Вряд ли Вячеслав слышит мои шаги – их заглушает шум волн. По крайней мере, я так думаю до тех пор, пока Вячеслав не произносит:
– Здравствуй, Аня. Я ждал тебя.
– А я – вас.
Он поворачивается ко мне и как ни в чем не бывало поглаживает щетину. Его губы похожи на подкову – всегда улыбаются, всегда коллекционируют счастье. Ветер взлохмачивает полуседые волосы, тянет Вячеслава прямиком на морское дно.
– Я искала ваш дом, – сообщаю я и пяткой черчу линию на песке. Разбитая ракушка царапает ступню. – Вы говорили направо, верно? Там заброшенное здание. Или вас вдохновляют развалюхи?
Последние слова опрокидывают подкову. Вячеслав больше не коллекционирует счастье.
Я рисую пяткой вторую линию и скобку. Получается кривой смайлик.
– Ты ошиблась, Аня. Я говорил налево. И там, на окраине, белый-белый дом. Не развалюха.
– Серьезно? Скорее всего, я что-то перепутала…
– Хотите, пройдемся прямо сейчас?
– Да, давайте…
Вячеслав шагает по смайлику. Теперь у рисунка вместо глаз – огромные следы.
До дома мы идем молча. Вопросы царапают горло, но я лишь плотнее стискиваю зубы. Все мои страхи и сомнения глупые, тусклые, как лампочка, намазанная черным цветом.
Мы действительно движемся в другую сторону. Сбоку, возле автобусной остановки, кривым зубом приютился дом. Странно, что я не обратила на него внимания.
Здесь нет огорода, как на соседних участках. Заросшая трава пожирает потрескавшуюся асфальтированную дорожку.
У меня в голове снова тикает. Сердце стучит в ритм невидимым часам.
– Чувствуй себя как дома. – Вячеслав толкает незапертую калитку и бредет к крыльцу. Веранда украшена потускневшими разноцветными плитками. Мужчина отковыривает одну из них и достает ключ.
– Беспечно, – хмыкаю я.
– Беспечно так не делать.
– Почему?
Вячеслав возится с замком.
– Мы не ждем беды извне. Мы ждем ее изнутри.
У меня появляется настойчивое желание сейчас же отсюда сбежать. Не из дома – из поселка.
Тик-так. Тик-так.
Мой подрывник отсчитывает секунды, ждет чего-то жуткого. Вячеслав попал в точку: внутри каждого, кто связан с поселком, таится нечто.
Мы окунаемся в липкую духоту дома. Пахнет яблоками и пылью. Кажется, Вячеслав этим наслаждается: наполняет легкие с таким усердием, точно силится забрать весь воздух себе.
Я осматриваюсь. Лестница на второй этаж. Ржавая плита. Шкаф с сервизом. Пожелтевшая краска на двери в какую-то комнату.
– Загляни туда, если интересно, – шепчет Вячеслав. Странно шепчет, прерывисто.
Я медлю. Внутренний голос умоляет меня замереть, а еще лучше – спрятаться подальше от дома. Подальше от поселка. Но я посылаю его к чертям – этот паникер против того, чтобы я писала книги, – и подаюсь вперед.
Тик-так.
Я ныряю в маленькую-маленькую комнату. Она пуста. Я будто в крохотном шаре – настолько в ней все по-детски, по-девичьи. Шкаф с книгами, стол и стул, словно купленные в магазине кукол, миниатюрная кровать, на которой вместо хозяйки спит скрипка.
Здесь живет принцесса.
Я представляю, как она играет на инструменте, а сопрано скачет по нотам, как по ступенькам. Как мама заплетает ей косы и кормит яблоками.
Странная мелодия комкает видение. Иголкой вышивает прошлое – от уха к уху. Она где-то внутри меня, течет по венам. Играет так громко, что я зажимаю уши, лишь бы ее не услышал Вячеслав.
Мой голос изгибается раскаленной проволокой. Я начинаю петь. Фальшиво. Моя музыка распадается, как снег при минус тридцати.
– Каприс номер двадцать четыре, – комментирует Вячеслав. – Увлекаетесь творчеством Паганини?
– Нет, – шепчу я.
«Да», – шепчет подрывник.
Дерганная мелодия скрипки вновь и вновь тыкает в меня иголкой. Я ежусь. Мне почти физически больно взращивать ее в себе. Воспоминания пугают. Воспоминания кровоточат. Воспоминания горят.
Я с трудом поднимаю глаза.
Смотри на скрипку, смотри на скрипку, смотри…
И вышей себя вечером заново. В книге.
– Мне нужно докопаться до правды. – Я метаюсь из угла в угол, перескакиваю взглядом с мультяшной картины на высохшую ромашку в вазе. С миниатюрного стола на круглое зеркальце. – В этой комнате что-то… не так. Мне не очень хорошо. Вы не общались с моей мамой? Ее звали…
– Тора. – Вячеслав изучает мои родинки над бровями и даже не пытается скрыть любопытство. – Общался.
Я прислоняюсь к стене виском. Вокруг меня пляшут мебель, вещи, занавески… И только этот человек с морщинами на лбу и мутными глазами не движется. Мама была с ним знакома. Возможно, она хлопала его по плечу. Возможно, на прощание говорила «до завтра». Возможно, ерошила его волосы.
А сейчас рядом с ним – я.
Вячеслав для нас как телефон – связь виртуальная, почти неощутимая, но я знаю, что она есть. Нужно лишь нажать на правильную кнопку и ни в коем случае не класть трубку.
– Откуда вам известно, кто я?
– Твои родинки. Тебя бог пометил, девочка.
– Расскажите о ней.
Вячеслав мрачнеет и, распахнув окно, вдыхает свежий воздух. Должно быть, ему надоел запах яблок.
– Я любил ее, но мы расстались.
– Почему?
– Она обожала летать. А я предпочитаю землю.
– Как вы познакомились?
Вячеслав отмахивается от моего вопроса, как от сигаретного дыма.
– Я спас ее от воров.
Тик-так.
Скоро я завизжу будильником и распадусь на шестеренки.
– И вы не пытались… отрастить крылья?
– Пытался. Всю жизнь пытался. А потом отчаялся, захотел пригвоздить ее к земле. Но… не вышло. Я мечтал задушить ее, девочка.
Ответ стынет в горле. Ладони Вячеслава, огромные, как море, с черными ногтями сжимаются в кулаки. Мое воображение дорисовывает в них шею мамы.
Я пячусь. Игрушечная комната уже не мельтешит перед глазами и убийственным уютом напоминает маленький склеп. Если я не сбегу – она станет моим домом.
– Что вы натворили… – лепечу я.
Вячеслав садится на подоконник. Смеется. Нет, не так. Прожигает себя смехом. Радуется, наверное, что я никуда не денусь.
– Да не боись. Ничего я с ней не сделал. Как встретил ее, понял – не смогу. И злость вся сразу улетучилась.
Я упираюсь лопатками в стену.
– Тогда что с ней случилось?
Вячеслав не успевает произнести ни слова: на веранде раздаются шаги.
– Кто это? – вскидываю брови я и оглядываюсь.
Но Вячеслав не отзывается. На пороге комнаты появляется пожилая женщина в черном платье и красной шляпе с полями. Непропорциональная, высокая, словно ее растянули, как дрожжевое тесто.
Она снимает шляпу и бросает ее на кровать.
– Кто вы?
И смотрит в пустоту. Куда-то, где нет ни людей, ни миниатюрных спален.
– Я… коллега Вячеслава. А вы его мать, да?
– О ком вы, дорогая? – недоумевает женщина. – У меня нет сына.
Я поворачиваюсь к окну и ужасаюсь: Вячеслав исчез. Лишь ветер треплет занавески.
– Секунду назад он был здесь. – Комната тает, как воск, и вместе с ней таю я. – Мужчина. Клялся, что это его дом. Думаю, он сбежал через окно…
Женщина обходит спальню, быстро, дергано, а затем – каменеет в метре от меня. Раскалывается, сдирает кожу, слабеет. И пялится на мои родинки. Странно: в городе на них никто не обращает внимания, а в поселке они… гипнотизируют.
– Что с вами?
– Нет-нет, я в порядке… Аня.
– Да кто же вы?
Я чувствую себя известной актрисой. Куда бы я ни пошла, с кем бы ни говорила – спина болит от налипших взглядов. Все в курсе, кем я была, кроме меня самой.
– Зачем ты приехала? Зачем? – Женщина впивается пальцами в мои плечи, срастается со мной. – Возвращайся в город!
Ее глаза скоро выпадут и закатятся под кровать. Ногти – проткнут меня, как игольницу. Исказившиеся губы – лопнут.
– Я ищу себя. Поможете мне?
Еще немного – и этот вопрос потеряет смысл. Состарится и обзаведется морщинами.
– Пожалуйста. – К горлу подступают слезы – это она, странная женщина, выдавливает их из меня цепкими пальцами. – Мне больно.
Как же мне больно.
Я становлюсь такой же сухой и высокой. Женщина тянет, тянет меня за собой, а кости превращаются в тонкие палки.
– Живые дома. Они не примут тебя. Ты слишком долго не приезжала. Я умоляю тебя, Аня… Ты же хорошая девочка. Не дружи с домами.
– Но…
– Уезжай, идиотка!
Я вытираю слезы тыльной стороной ладони. Женщина сумасшедшая, как и Вячеслав. Эти двое ничем мне не помогут.
Вырвавшись, я пячусь к кукольному столику. Хватаю карандаш и листик, записываю номер.
– Если все же решите поговорить начистоту… Звоните.
А после – шагаю прочь.
Я бреду по улице и наблюдаю за людьми. В косынках и с косами, в очках и без, молодые и старые, в резиновых сапогах и во вьетнамках – все разные. Но сумасшествие их объединяет.
Эта огромная машина, запущенная в далеком прошлом и называющаяся поселком, дала сбой. Она разваливается, искрит и отдает гарью, но никто не чует запаха. Машина ревет все громче и громче и, когда ее голос осипнет, она взорвется. Море уцелеет. Мы – нет.
Но пока люди пашут. Тонут в собственном поте. Улыбаются друг другу и прогоняют чужаков. А по вечерам пьют чай и беседуют с домами.
* * *
Мне снится огонь. Он везде. Он пожирает мои руки. Я развеваюсь пеплом и со мной развевается дом. Мы рушимся, потому что срослись миллиарды лет назад.
Я зову на помощь, но никто не слышит. Или никто не хочет слышать. Умоляю, чтобы кто-нибудь собрал меня заново, посадил в автобус и отправил на другую планету – подальше, подальше от тиканья.
Я кричу, но из горла вырывается лишь скрип лестницы.
Я моргаю, но все, что у меня получается, – хлопать окнами.
Я плачу, но слез нет, – есть только протекающая крыша.
И мама. Голос мамы, громкий, чистый, заглушает даже тиканье. Она ищет меня – тщетно. Я растворилась в штукатурке.
Рас-тво-ри-лась.
Я просыпаюсь внезапно. Словно кто-то швыряет меня обратно в кровать. Безжалостные полуденные лучи обжигают кожу, но это приятное тепло.
Я больше не горю.
Я больше не дом.
На часах – полдень. До трех утра я писала главу. О тайнах Градинаровых, о тайнах поселка и… о свих – тоже.
Вячеслав в который раз меня обманул. Или его действительно не существует. И если так, существую ли я? А та женщина, хозяйка дома? Мы с ней близки, я ощущаю связь на уровне тиканья.
После сна во мне что-то поменялась. Мысли до сих пор тлеют, голос скрипит. Заброшка и этот белоснежный дом будто выжгли на моем лбу клеймо. И единственный способ от него избавиться – избавиться от головы.
Вообрази, герой: тебе на макушку падает люстра. Щелк – и тебя нет.
Лидия меня предупреждала. Вот почему она выносливее молодых девчонок на тренировке – она борется с ними.
Нет, это сказки.
Я ругаю себя за глупые страхи и сползаю с кровати.
Лидия сама не знает, во что верит, но… проведать ее нужно. Сегодня у нее выходной, поэтому придется взять у Илоны адрес нашей волшебницы, а не повара.
Лишь бы поверить хотя бы во что-то.
