Текст книги "Русское литературоведение XVIII–XIX веков. Истоки, развитие, формирование методологий: учебное пособие"

Автор книги: Мария Лоскутникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Как драматург и как теоретик театра, Плавильщиков отвергал методологию «правилодателей», насаждающих нормы, тормозящие развитие театра, и приветствовал произведения, «перешагнувшие правила» классицизма (223). Так, раздражение автора статьи связано с классицистическим требованием триединства (места, времени и действия) в драматургии. Плавильщиков задавался вопросами, почему нельзя «целое действие перенести из комнаты на двор или в сад» и «для чего <…> втискивать обширное содержание в одни сутки». «Невозможно человеку, – указывал он, – провести сутки в одном рыдании и плаче»; «равномерно нельзя также целые 24 часа хохотать во все горло или хотя тихо смеяться» (225).

Кроме того, автор «критики» подчеркивал, что обыденная жизнь не укладывается в заданные нормы, например, классицистической трагедии, непременно требующей «жестоких <…> злодеяний» и «ужасных преступлений». Возражения у Плавильщикова вызывали и немотивированные, с его точки зрения, композиционные установки: «Не знаю, какая была тому причина, что как бы непреложным законом определено зрелищу быть от одного до пяти действий и <…> сие неопровергаемо». Наконец, Плавильщиков недоумевал по поводу непременного создания драматургических произведений стихом, ведь «никто и никогда <в реальной жизни> не разговаривает на стихах» (223).

Новаторство Плавильщикова в области театра прямо соотносится с просветительскими идеями и просветительской драматургической практикой. И как теоретик театра, и как трагедиограф и комедиограф, Плавильщиков с большой симпатией отзывался о новом жанре – жанре драмы, указывая на его синтетическую природу, отвечающую характеру самой действительности: «Плач, со смехом соединенный, называют драмою». Эти произведения – «почетные дети театра» (225), потому что в них, как в жизни, печальное и грустное соседствуют с радостным и веселым.

Плавильщиков точно и по существу раскрывал жанровое содержание драмы: по «природе» (т. е. в соответствии с основными критериями – по характеру конфликта и по типу героя) драма «ближе трагедии», а по эмоциональному воздействию (которое достигается за счет обращения к обыденным, но облагороженным обстоятельствам и за счет изображения социального статуса героев как рядовых, но не примитивных людей) драма близка комедии, поскольку производит «улыбку благороднее и приятнее комического смеха». Кроме того, Плавильщиков уточнял, что драму как жанр (т. е. драму в узком смысле слова) следует отличать от драмы как литературного рода, поскольку «в общем смысле драмою называется всякое театральное сочинение» (225).

Однако в силу исторических обстоятельств Плавильщиков не был готов к тому, чтобы объявить жанр драмы абсолютно самостоятельным. Он классифицировал его как один из типов «плачевного зрелища», включив в типологию два явления. Первый тип – это трагедия «героическая», «где действуют главные лица монархов», а также выводятся на сцену «великие и славные герои и полководцы» (225, 230). Второй тип – «мещанская или гражданская трагедия», «где нет царей», и «лица» в драме должны быть «ниже <лиц> трагедии героической». Этот второй тип Плавильщиков считал жанром драмы: «Можно осмелиться мещанскую трагедию смешать с драмою»[62]62
  Плавильщиков не затемнял вопроса и не скрывал, что у него есть оппоненты. Сам же он был убежден в своей правоте, говоря: «я никакой разницы [между мещанской трагедией и драмой] не вижу» (231).


[Закрыть].

По существу это верный художественно-эстетический и историко-научный подход к пониманию жанров трагедии и драмы. Во-первых, жанры различны по типам жанрового содержания. Действительно, жанровое содержание трагедии основано на изображении тех фактов истории, которые связаны с великими эпохами борьбы за национально-государственные и/или социально-прогрессивные ценности; отсюда, как правило, и героический пафос произведений этого жанра. Жанровое содержание драмы осваивает совсем другой материал – ежедневную будничную жизнь широких слоев населения, простых тружеников. Вследствие этого, во-вторых, жанры различны по типам героя. Герой трагедии – яркая личность, которая могла быть сформирована системным образованием и воспитанием, что было доступно только представителям высшего общества. Герой же драмы – разночинец, человек «третьего сословия», со своими частными переживаниями и жизненными перипетиями.

Раскрывая эту мысль, Плавильщиков последовательно рассмотрел сначала жанр трагедии, а затем – жанр драмы. «Трагедия, – писал он, – ничего посредственного не терпит», на протяжении веков ее содержание «касалось самого совершенства», а «все то, что близко к обыкновенному, в трагедии смех производит» (226). Однако «англинские и немецкие трагики позволяли себе писать в трагедии всякую смесь» – иными словами, вносили в жанр трагедии неканонические черты. Особый интерес в этой связи представляют, по мнению Плавильщикова, драматургические произведения У. Шекспира («Чекспера», «Шакеспира», в его написании, т. е. написании XVIII века).

Обращаясь к русской трагедии, Плавильщиков указывал, что в произведениях этого жанра «возвышенный слог должен быть в средине между украшением витийства и самою простотою» (227). Погрешности против этого автор статьи видел даже в произведениях Ломоносова: «Сколь ни велик был наш Ломоносов, но он в своих трагедиях не наблюдал сей средины…». Образцами жанра Плавильщиков полагал трагедии Сумарокова, которого называл «отец нашего театра».

Значимые положения были развиты Плавильщиковым и в рассмотрении вопроса о специфике понимания истории ученым и трагиком. Если ученый основывает свои исследования на систематизации фактов, то драматург – на вымысле, поскольку «слепое следование истории обезображивает трагедию». Принципиально разнятся и задачи историка и трагика: если первый «ищет единой истины», то второй – «пленительного действия» (229). Театральная условность должна актуализировать главное, сущностное, поэтому актер, исполняющий роль великого человека, не может быть малорослым, даже если таковым великий человек был в жизни.

Предметом драмы, в отличие от трагедии, является не история, а обыденная жизнь людей. В силу этого язык («слог»), которым создаются драмы, «ближе к обыкновенному» (230), а язык трагедии по определению призван быть «возвышенным». Раскрывая суждения Плавильщикова через современные научные категории, следует отметить: он утверждал, что художественная идея является стиле-образующим фактором. Кроме того, драма охарактеризована им как жанр демократический: «…действие оной <драмы> скорее проникает в сердца зрителей». В результате, практический вывод содержал мысль о том, что «хорошую мещанскую трагедию написать столь же трудно, если еще не более героической» (230).

Со всем вниманием Плавильщиков рассмотрел и жанр комедии, в осознании которого он демонстрировал классицистическое понимание драматургии, ее целей, проблематики и эстетики. «Комедия, – писал он, – есть забавная картина приключений», и «главная цель ее – смешить зрителей действием своим»; «однако ж, – добавлял он, – много есть и таких комедий, которые извлекают и слезы» (231). Образцом жанра Плавильщиков считал комедию Д.И. Фонвизина «Недоросль».

Плавильщиков призывал разграничивать смешное и комическое: «…не всякий смех и не всякая шутка пристойны комедии» (232). Автор статьи «Театр» подчеркивал, что «благородство комическое состоит в том, чтобы не выбирать происшествий площадных или подобных тому содержаний, которые именовать запрещает благопристойность» (236). А подлинные «свойства Талии»[63]63
  Согласно древнегреческой мифологии, Талия – одна из муз, покровительница комедии; музой трагедии была Мельпомена.


[Закрыть] – «благопристойность, ум и острота». В выборе предмета осмеяния и художественных средств комедии следует быть «разборчивой». В сферу комического Плавильщиков включал только те человеческие недостатки, «которые происходят от нашей воли, а не от естества», поскольку «последние не могут быть исправлены ничем» (235).

Комедия является не только «забавным зеркалом нравоучения», – во главу угла Плавильщиковым ставилось просвещение: «комедия должна забавлять и просвещать вместе» (232, 233). Кроме того, «не мудрено выдумать смешное для простого народа, – писал Плавильщиков, – но трудно произвести улыбку на лице просвещенном». Комедия должна «срывать маску с порока», и, возвращаясь с представления, осмеянный должен переосмыслять свою жизнь, казнясь «внутренним судом».

В комическом выделены и разграничены две центральные линии его существования и развития – шутка (юмор) и сатира. «Недостатки душевные, нравственные пороки и слабости подлежат комической шутке, – писал Плавильщиков, противопоставляя шутку сатире, – испорченное сердце и злая воля суть пища комической сатиры» (235). Иными словами, автор статьи справедливо определил как сферу юмора – человеческие слабости, не представляющие социальной опасности, так и сферу сатиры – общественные пороки, подлежащие искоренению.

Поэтика комедии обозначена Плавильщиковым только в соотношении с трагедией. В комедии не может быть споров о герое или о триединстве – они, по его мнению, очевидны.

Участие Плавильщикова в литературном процессе не ограничивалось статьей «Театр». Предполагается, что критик, стремясь развить идеи, выдвинутые в этой работе, использовал прием оппонирования (активно востребованный критикой конца XVIII века) и сам написал письмо под названием «Возражение неизвестного на предыдущую статью о театре», и журнал «Зритель» получил его якобы «из Орла». Это предположение небезосновательно уже потому, что в качестве эпиграфа использована строчка из написанного «орловским жителем»: «Вода без течения зарастает, словесность без критики дремлет» (238).

В результате откликом на письмо стала работа Плавильщикова «Ответ сочинителя на возражение неизвестного», написанная в жанре «отметки» (заметки, 250). Предмет «Ответа» иной, нежели в статье «Театр», – это в первую очередь размышление о критике и критиках, о том, в частности, что «справедливое суждение, обнажая пороки сочинения, служит сочинителю наукою впредь их остерегаться и, следовательно, просвещает его» (247). «Ответ» содержал повторное, уже краткое, изложение программных пунктов концепции Плавильщикова – о литературных переводах (прежде всего для театра), о традициях русского искусства и его воспитательной миссии.

Таким образом, работы Плавильщикова, относящиеся к 1790-м годам, как в 1760-е годы работы другого драматурга – Лукина, являются органической частью русского литературного процесса 2-й половины XVIII века. Литературно-критические выступления Лукина были связаны с идеей создания и развития «всенародного театра». Плавильщиков отстаивал не только мысль о самобытности национального театра, но и был, по существу, проводником просветительской идеи демократического жанра драмы.

ПРОСВЕТИТЕЛЬСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ Н.И. НОВИКОВА

Уже с середины XVIII века обозначились факты активного обогащения литературного процесса ценностями Просвещения. В качестве публициста, журналиста и литературного критика выступал Николай Иванович Новиков (1744–1818). Свои просветительские идеи Новиков проводил в жизнь, будучи издателем ряда запрещаемых и неустанно и последовательно учреждаемых им сатирических журналов.

Так, в названии журнала «Трутень»[64]64
  Трутень в переносном значении – «человек, живущий за счет чужого труда». См.: Ожегов С.И. Словарь русского языка / Под ред. Н.Ю. Шведовой. 11-е изд., стереотип. М., 1975. С. 747.


[Закрыть] (1769–1770) метонимически был обозначен объект критики – вельможи, власть имущие. В полемику с Новиковым вступил журнал «Всякая всячина» (1769), за публикациями которого стояла Екатерина II[65]65
  Екатерина II (1729–1796) – российская императрица с 1762 г.


[Закрыть]. После временного прекращения издания «Трутня», а затем запрещения его сатирические традиции были подхвачены новиковскими журналами «Пустомеля» (1770) и «Живописец» (1772–1773). Издание последнего не ограничилось одним годом. Так, по свидетельству исследователей, «"Живописец" с успехом переиздавался в 1773, 1775, 1781 и 1793 гг. (причем начиная с издания 1775 г. в него были включены и наиболее острые материалы „Трутня“)»[66]66
  Пигарев К.В., Фридлендер Г.М. Сатирическая журналистика. Новиков // История всемирной литературы: В 9 т. М., 1988. Т. 5. С. 381.


[Закрыть].

В работе «То, что употребил я вместо предисловия» (1770), опубликованной в журнале «Пустомеля», Новиков сформулировал просветительские требования к сочинителям – к художникам и критикам. Графоманов Новиков заклеймил как «бумагомарателей», поскольку не может быть художником тот, «кто пишет, не имевши дарований и способностей, составляющих хорошего писателя» (155). Программа для критиков сформулирована с опорой на базовые ценности Просвещения: «потребно учение, острый разум, здравое рассуждение, хороший вкус, знание свойств русского языка и правил грамматических и, наконец, истинное о вещах понятие» (155). К вопросу о задачах, стоящих перед литературой и литературной критикой, Новиков обращался неоднократно, в том числе в другой работе — «Автор к самому себе», опубликованной в журнале «Живописец» (1772).

Среди значимых для своего времени и для будущих поколений авторов Новиковым отмечены А.П. Сумароков, Д.И. Фонвизин и др. Нелицеприятные суждения адресованы им придворному поэту В.П. Петрову, писателю М.Д. Чулкову, поэту и драматургу A. А. Ржевскому, самой Екатерине II как автору комедий, комических опер и др.

Особое место в литературно-критическом творчестве Новикова следует отвести его работе «Опыт исторического словаря о российских писателях» (1772). Словарь важен для истории русской культуры не только как факт системного описания жизни и деятельности русских авторов XVII–XVIII веков. И на сегодняшний день работа не потеряла своего значения, благодаря тем сведениям, начиная с древнерусского периода, которые в ней представлены. Ряд персоналий (например, статьи, посвященные М.В. Ломоносову,

B. К. Тредиаковскому, актеру и драматургу Ф.Г. Волкову, поэту и дипломату А.Д. Кантемиру и др.) подан Новиковым в жанре очерка жизни и творчества этих выдающихся деятелей русской истории, науки и культуры. В героях отечества и выдающихся современниках Новиков ценил общественное служение, знание, талант. В этих характеристиках он стремился дать объективно-точные оценки. Так, Ломоносов – «муж <…> великого разума, высокого духа и глубокого знания» (185), а Тредиаковский – «муж <…> великого разума, многого учения, обширного знания и беспримерного трудолюбия» (195). «Северный Расин» – А.П. Сумароков – «приобрел <…> великую и бессмертную славу не только от россиян, но и от чужестранных академий и славнейших европейских писателей» (194).

Словарь Новикова – это свидетельства человека, который больше всего ценил интеллект и нравственные достоинства личности. Не случайно любимой позитивной отметкой становится указание на остроту ума и мировосприятия: «молодой, острый» – о Д.И. Фонвизине, «острый, ученый и просвещенный» – о М.М. Хераскове, «человек острого и проницательного разума» – о Ф.А. Эмине, «человек острый, ученый» – о Н.Н. Поповском и др. Кроме того, Новиков в ряде случаев прозорливо отмечал собственно художественное новаторство авторов. Так, в статье «Фонвизин» высказана мысль о реалистических, по сути, творческих установках молодого и подающего надежды автора: его комедия «Бригадир» «сочинена <…> точно в наших нравах, характеры выдержаны очень хорошо, а завязка самая простая и естественная» (196). Эту формулировку Новикова можно рассматривать как объективное зарождение представлений о реализме в литературе.

В предисловии к книжке своего журнала «Санктпетербургские ученые ведомости» (1777. № 1), озаглавленном «О критическом рассмотрении издаваемых книг» (название условное), Новиков так отозвался о своем словаре: это «споможение ко приведению <сведений и фактов> в лучшее совершенство» (204). Действительно, систематические сведения содержатся в освещении общественного положения, событий жизни и творческих биографий И.Ф. Богдановича, И.П. Елагина, Б.Е. Ельчанинова, В.И. Майкова и др. Информация, содержащаяся в словаре, составленном в XVIII веке, и поныне важна фактами жизнедеятельности Симеона Полоцкого, Феофана Прокоповича, историка В.Н. Татищева, историка и публициста М.М. Щербатова, путешественника и исследователя Камчатки С.П. Крашенинникова, профессора Московского университета Н.Н. Поповского, изобретателя-самоучки И.П. Кулибина и др.

Вплоть до ареста в 1792 г. Новиков оставался активным участником литературно-критического процесса. С конца 1770-х – в начале 1880-х годов его просветительская деятельность приняла новые формы. Новиков выступает прежде всего как книгоиздатель. В 1779 г. им взята в аренду типография Московского университета, преобразованная с коллегами-масонами в 1784 г. в «Типографическую компанию»[67]67
  По закону 1783 г. частным лицам было разрешено организовывать «вольные» типографии.


[Закрыть]. Совместно с юным Карамзиным Новиков издавал журнал «Детское чтение» (1785–1789). Однако эти формы работы носили недолговременный характер[68]68
  В последние годы царствования Екатерины II, вслед за арестованным и сосланным в Сибирь Радищевым (1790–1797), за активную просветительскую деятельность Новиков был заключен в Шлиссельбургскую крепость (1792–1796). При вступлении на престол Павла I Новиков был освобожден, однако пребывание в заключении самым драматическим образом отразилось на его здоровье.


[Закрыть].

Таким образом, издательские и литературно-критические труды Новикова оставили заметный след в истории отечественной культуры. Русский просветитель выступал как последовательный сторонник политики образования и развивающегося в поколениях знания, что, согласно его убеждениям, должно обеспечить разумное общественное мироустройство, а также высокий уровень культуры и вкусов сограждан. По мнению Новикова, яростно отстаиваемого им на страницах сатирических журналов, с осознанием этой высокой миссии в мир должны идти литература и литературная критика.

САТИРИЧЕСКАЯ ЛИТЕРАТУРНО-КРИТИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ Д.И. ФОНВИЗИНА И ЕЕ ПОЛЕМИЧЕСКИЙ ХАРАКТЕР

Денис Иванович Фонвизин (1744–1792) – комедиограф, баснописец, прозаик, переводчик – был также публицистом, журналистом и литературным критиком, активно выступавшим на страницах журналов. Социально-политические и литературно-критические работы Фонвизина по насущным вопросам современности (причины общественной апатии, приспособленчество, низкопоклонство и др.) создали ему репутацию яркого полемиста.

В остросатирической направленности своих публицистических сочинений Фонвизин был близок Новикову – в том числе, следуя ему, выступал прямым оппонентом Екатерины II и противником политики «послушания» и соглашательства. Так, в начале 1780-х годов императрица вновь поставила перед собой цель скорректировать общественное мнение по ряду общественно-политических и нравственно-духовных вопросов. В свете означенных задач потребовалась организация нового официального журнала. Таковым стал «Собеседник любителей русского слова» (1783), редактором которого была объявлена директор Петербургской Академии наук Е.Р. Дашкова.

Фонвизин неоднократно публиковал в этом журнале свои работы («Челобитная российской Минерве от российских писателей», «Несколько вопросов, могущих возбудить в умных и честных людях особливое внимание», «Кг. сочинителю „Былей и небылиц“ от сочинителя вопросов»), используя псевдоним «Иван Нельстецов», в чем также шел по стопам Новикова, который полемизировал с Екатериной II под псевдонимом «Правдулюбов». Адресатом публикаций была иронически переименованная императрица – «российская Минерва», автор цикла статей «Были и небылицы» (1783). Политика Екатерины II сводилась, по мнению Фонвизина, к порицанию «всякого знания, а особливо словесных наук» и к установке «почитать <их – знание и „словесные науки“> не иначе как уголовным делом» (208).

Екатерина II, отвечая сатирику, также проявила себя неординарным полемистом. Однако ее высказывания носили характер сознательного ухода от поставленных Фонвизиным сложнейших вопросов государственно-общественного мироустройства. В частности, Екатерина II при публикации «Нескольких вопросов» своего оппонента поместила их вместе со своими ответами, однозначно закрывающими практику дискуссии, и объявила Фонвизина носителем «свободоязычия, которого предки наши не имели» (211). Если Фонвизин восстал во имя борьбы за человеческое достоинство, за ценности знания и развития личности, противостоя «дворянам раболепствующим», то императрица определила единственно возможную, с ее точки зрения, линию поведения «сограждан» как «образцовое послушание» (212–213). Прямым и непосредственным результатом такого рода «бесед» стало для Фонвизина, как подчеркивал Д.Д. Благой, «отлучение от литературы», и «до самой своей смерти <Фонвизин> почти не мог появляться в печати»[69]69
  Благой Д.Д. Писатель-революционер XVIII века // А.Н. Радищев. Путешествие из Петербурга в Москву. М., 1975. С. 18.


[Закрыть]. В частности, задуманный журнал «Друг честных людей, или Стародум» (1788) в свет не вышел.

Таким образом, с именем Фонвизина связаны не только его достижения как выдающегося драматурга, привнесшего реалистические способы типизации в русскую драматургию и на русскую сцену, но и заслуги как художника-сатирика. Сатирической морализаторской линии освещения проблем современности Фонвизин придерживался и как публицист, выступая в качестве полемиста-оппозиционера.

ПРИНЦИПЫ И ПРИЕМЫ САТИРЫ В ЛИТЕРАТУРНО-КРИТИЧЕСКИХ ВЫСТУПЛЕНИЯХ И.А. КРЫЛОВА

Иван Андреевич Крылов (1769–1844), драматург и великий баснописец, оставил глубокий след в литературной критике и публицистике. Сатирическая природа таланта мастера оказалась востребованной в журналистике. Особенности просветительской сатиры Крылова были концептуально близки сатирическому мировидению Новикова и Фонвизина[70]70
  См.: Лотман Ю.М. Пути развития русской просветительской прозы XVIII // Проблемы русского Просвещения в литературе XVIII века. Л., 1961.


[Закрыть]. В журнале «Почта духов» (1789) им развиты черты социальной направленности и приемы сатирической публицистики, представленные в изданиях рубежа 1760—1770-х годов, прежде всего Новикова, а также в выступлениях Фонвизина 1780-х годов. Интерес читающей публики был сосредоточен, в частности, на письмах персонажей (прием, использованный в «Почте духов») и пародийных речах (в журналах «Зритель» и «Санкт-Петербургский Меркурий»; первый Крылов издавал в 1792 г. совместно с А.И. Клушиным и П.А. Плавильщиковым, второй – в 1793–1794 гг. совместно с А.И. Клушиным).

В ряде журнальных публикаций Крылов осветил свое понимание литературного процесса. Объектами его сатирических интересов были как классицисты, так и сентименталисты. Например, в «восточной повести» «Каиб» (1792, «Зритель») целью автора стало разоблачительное изображение и позиции классицистов, и художественного мира сентименталистов. Крылов использовал практику сатирической стилизации, которая реализована им как осознанная ориентация на повторение стилевых принципов и приемов тех, кто стал объектом сатиры. Так, от писателя-«классициста» странствующий Каиб узнает, например, что тот пишет «более <…> для славы, нежели для денег» и что «ода – шелковый чулок, который всякий старается растянуть на свою ногу» (266), а при встрече с пасторально-идиллическими пастушком (героем сентименталистских произведений) становится известной правда: пастушка «поехала в город с возом дров и с последнею курицею, чтобы, продав их, было чем одеться и не замерзнуть зимою от холодных утренников» (269). Иными словами, сатирическая стилизация предстала в «восточной повести» в виде пародии (греч. перепев), с прямым разоблачением принципов изображения действительности в произведениях как классицистов, так и сентименталистов.

«Похвальная речь Ермалафиду, говоренная в собрании молодых писателей» (1793, «Санкт-Петербургский Меркурий») также непосредственно связана с проблемами литературы и литературного процесса. Крылов вновь выступил против сентименталистов и Карамзина. С едким сарказмом высмеяна «свобода словесных наук» (257) в том ее виде, в каком, по мнению Крылова, она понимается сентименталистами. В образе «Ермалафида» (греч. болтовня, многословная чепуха) обыграны и разоблачены «плодословие», когда некие авторы стремятся «волочить надежду читателя через триста листов» (259), и невежество с его лозунгом «хочу писать без правил и доказать на самом деле, что словесность есть свободная наука, не имеющая никаких законов, кроме воли и воображения» (261). К тому же, по справедливому наблюдению исследователя, Крылов считал «нелепостью характерные для сентименталистов прихотливые переходы от высокой темы к низкой. В пределах одного произведения, в зависимости от его жанра, следует сохранять определенное единство темы и стиля – таково прямо не высказанное, но явно подразумеваемое требование Крылова»[71]71
  Кочеткова Н.Д. Сатирическая проза Крылова // Иван Андреевич Крылов: Проблемы творчества / Под ред. И.З. Сермана. Л., 1975. С. 110.


[Закрыть].

Работа «Примечания на комедию „Смех и горе“» (1793) стала откликом на произведение А.И. Клушина, соиздателя журнала «Санкт-Петербургский Меркурий». Крылов подчеркивал, что в своем анализе исходил из представления о том, что «беспристрастное суждение очищает вкус» (270), стремясь избежать крайностей, когда либо «рукоплескания публики служили для авторов непоколебимым ободрением» и носили характер незаслуженной комплиментарности, либо на сочинителей сыпалась «брань безграмотных зоилов» (озлобленных критиков, 269). Мерилом реалистической, по сути, неодномерности изображенных характеров для Крылова были герои пьес Ж.Б. Мольера. Так, русский сатирик писал: «Мольер в своей комедии <„Скупой“>, не говоря длинных нравоучений против скупости, заставляет ненавидеть Гарпагона и делает его смешным» (273). Крылов приветствовал мастерство такого уровня в создании характера, а также в изображении «вероятного», вытекающего из логики развития действия события.

Таким образом, Крылов выступил единомышленником Новикова и Фонвизина. Его литературно-критические работы (называемые также сатирической прозой) стали откликом на происходящее, прежде всего на литературную ситуацию 1790-х годов. Объектами сатиры были классицисты и сентименталисты-карамзинисты.

ИДЕИ ПРОСВЕТИТЕЛЬСТВА И ЛИТЕРАТУРНАЯ ПУБЛИЦИСТИКА А.Н. РАДИЩЕВА

Идеи Просветительства сыграли важную роль в формировании не только общественно-политических и нравственно-духовных, но и художественно-эстетических ориентиров в России на рубеже XVIII–XIX веков. Значимость культуры, «надлежащее воспитание и просвещение науками и знаниями» определялись как «светильник разума, проводящий <…> сквозь мглу страстей, пороков и предубеждений» (343, 347). Так, в частности, писал А.Н. Радищев в работе «Беседа о том, что есть сын отечества» (1789).

Александр Николаевич Радищев (1749–1802) – писатель и революционер. В 1770—1780-е годы, будучи чиновником (с перерывами), вступил в «Общество друзей словесных наук», сблизился с Новиковым. Главным трудом Радищева стала книга «Путешествие из Петербурга в Москву», написанная во 2-й половине 1780-х годов и летом 1789 г. проведенная автором через цензуру[72]72
  Набор книги сделан в домашней типографии Радищева в 1790 году; из тиража в 650 экземпляров большая часть – около 600 – была уничтожена.


[Закрыть]. Эта книга явилась причиной жестоких испытаний в жизни Радищева: в 1790 г. он был арестован и приговорен судом к смертной казни, замененной ссылкой в Сибирь (сроком на 10 лет), в которой находился до начала 1797 года[73]73
  Благодаря помощи близких людей и друзей, состояние здоровья Радищева позволило ему и в ссылке вести деятельный образ жизни. Как естествоиспытатель он занимался исследованиями по химии, геологии, ботанике, а также оказывал практическую медицинскую помощь местному населению. Радищев продолжил работу гуманитарного характера и оставил философские и исторические, а также экономические сочинения.
  После смерти Екатерины II при Павле I ему было предписано проживание под надзором полиции (в родовом имении Немцово Калужской губернии). При Александре I в 1801 г. Радищев был амнистирован и стал в его администрации влиятельным сановником. Однако испытывая тяжелое разочарование в политике императора, Радищев добровольно ушел из жизни в сентябре 1802 г.


[Закрыть].

В книге «Путешествие из Петербурга в Москву», в главе «Тверь», содержатся суждения Радищева о стихосложении, и в духе принятой в классицизме практики вслед за ними помещена ода «Вольность» (при этом ода для Радищева безусловно важнее; «рассуждение» же представляет собой способ подачи программного стихотворного произведения). Автор исходит из того, что «поэзия было пробудилась, но ныне паки <опять> дремлет, а стихосложение шагнуло один раз и стало в пень» (201)[74]74
  Здесь и далее глава «Тверь» цит. по: Радищев А.Н. Путешествие из Петербурга в Москву. М., 1975.


[Закрыть]. Причины такого состояния русской поэзии Радищев видел в том, что «примеры в добром и худом стихосложении глубокий пустили корень» (202). С одной стороны, писал автор книги, важны заслуги Ломоносова, который «снял с них <со стихов> несродное им полукафтанье» и ввел силлабо-тонику, а также вклад «неутомимого возовика» Тредиаковского и «отменного стихотворца» Сумарокова (201–202). С другой стороны, дальнейшее «шествие самой поэзии» затруднено «модами» рифмы (202–203). Иными словами, Радищев ограничивает анализ поэзии вопросами стилистики[75]75
  См. об этом: Недзвецкий В.А., Зыкова Г.В. Русская литературная критика XVIII–XIX веков: Курс лекций. М., 2008. С. 22.


[Закрыть]. Однако собственно содержательные ориентиры жанра продемонстрированы им в приведенной (с авторскими комментариями) оде «Вольность».

В свою книгу Радищев включил также «Слово о Ломоносове», в котором отметил «заслугу к обществу» этого «великого мужа» и обозначил его место в отечественной культуре, назвав Ломоносова «насадитель российского слова» и «учитель в слове и всегда достойный пример на последование». Вклад Ломоносова в развитие русской словесности связан, по мнению Радищева, в первую очередь с реформированием системы стихосложения. Когда, будучи еще в командировке в Германии, Ломоносов понял, что у немецких поэтов «стопы в стихах были расположены по свойству языка их», он, в результате осмысления этого принципа, создал «российскому стихотворению правила, на благосогласии нашего языка основанные». Ломоносов осознал, что «изящность слога основана на правилах, языку свойственных». Главным итогом этих размышлений стало создание русской грамматики. Суть ее, по Радищеву, заключается в «раздроблении» языка на части речи с определением функций знаменательных частей речи (предполагающих, что «изображение словесное вещи называется имя; изображение деяния — глагол») и служебных (требующихся «для изображения <…> сношения вещей между собою и сокращения их в речи»); при этом «изображение таковых положений и отношений именуются падежами», а «деяние всякое располагается по времени» (350–351).

«Слово» содержало и упреки Ломоносову: «не разумел правил позорищного <в драматургических произведениях> стихотворения» и «томился в эпопеи», «чужд был в стихах чувствительности», «не всегда проницателен в суждениях», «в самих одах своих вмещал иногда более слов, нежели мыслей» (316). Однако очевидно, что все эти замечания связаны с фактами объективно-исторической ограниченности деятельности Ломоносова.

Публицистическое творчество и просветительская издательская деятельность Радищева, его личность и его судьба стали ориентиром для многих представителей разных поколений русской интеллигенции XIX века. Высокое гражданское служение Радищева оказало влияние на формирование и развитие революционных настроений в России.

Подводя итоги развития «словесных наук» в России 2-й половины XVIII века, отметим следующее.

Идеи творческого новаторства представлены в литературно-критических работах трагедиографа, комедиографа, актера П.А. Плавильщиков и отчасти комедиографа В.И. Лукина, которые выступили с анализом русской драмы и ее жанров. Лукин и Плавильщиков отстаивали идею и ценности национального самобытного театра и его демократических форм, воплощенных прежде всего в новом жанре драмы с ее новым героем.

Одним из наиболее ярких носителей просветительской идеологии был Н.И. Новиков – издатель сатирических журналов, вступивший в конце 1760-х – начале 1770-х годов в публичную полемику с Екатериной II. Следует отметить и его работу «Опыт исторического словаря о российских писателях», которая сохраняла свое значение для литературоведения долгие годы и поныне важна как факт науки XVIII века.

Сатирические статьи Д.И. Фонвизина, И.А. Крылова, а также литературно-публицистические выступления А.Н. Радищева были значимым фактором духовно-нравственного развития общества. Теория и практика Просветительства была направлена на укрепление в различных слоях населения демократического понимания социальной справедливости. В сознании читающей публики укоренялись понятия чести, достоинства, общественного долга. Их ценность осознавалась в прямой связи с процветанием культуры и науки.