Текст книги "Замуж в наказание (СИ)"
Автор книги: Мария Акулова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)
Глава 4
Глава 4
Айлин
Моя просьба к Всевышнему остается нереализованной. Под землю я не проваливаюсь. Приходится продолжать как-то жить.
Праздник испорчен. Сначала зал окутывает всеобщая растерянность, потом люди понемногу начинают разбираться, что произошло.
Тетушки и девушки причитают, пытаясь хотя бы что-то сделать с «декорированным» кремом и безе подолом свадебного платья Лейлы.
Азамат отряхивается сам. Злится, конечно. Все мужчины злятся. Рвется догнать неизвестного сумасшедшего, но его тормозят старшие и друзья. Кто-то всё же бежит, но я знаю – Митя им уже не попадется…
Сама я в оцепенении смотрю на брата. Как он поднимается, отказываясь от помощи, перед кем-то извиняется, кому-то огрызается. Когда смотрит на меня – отшативаюсь, хоть и должна бы быть готовой.
Его взгляд не обещает ничего хорошего, моя последняя надежда на благополучное разрешение ситуации тает. Хотя откуда взяться благополучному? Хуже и быть не могло…
Когда Лейла уходит переодеваться (потому что платье, конечно же, уже не спасти), тянет меня с собой. Я благодарна ей за это, но даже переключиться не могу. Извиниться. Исповедоваться. Просто помогаю, механически перебирая пальцами по пуговкам. Подруга что-то мне говорит, даже смеется, совсем не плачет, а я только невпопад со всем соглашаюсь.
Когда мы возвращаемся, зал выглядит почти, как до происшествия. Только продолжать веселиться никто не собирается.
Торта не будет. Салюта, кажется, тоже. Проводов молодых… Ох, как мне стыдно…
– Прости меня, – не сдержавшись, я извиняюсь перед подругой, сжав ее ладонь. Лейла смотрит на меня удивленно, даже по носу щелкает.
– А тебя-то за что? Мы тут ни при чем, ручеек. Пусть мужчины разбираются…
Я хотела бы кивнуть, улыбнуться, отпустить. Но сама так не считаю.
– Просто прости.
– Хорошо… – Подруга снова смеется, обнимает меня крепко, как будто это мне сорвали свадьбу и испортили лучший в жизни день. Оставляет меня и идет к Азамату.
По нему видно, что он по-прежнему дико зол. Причем ясно, что на Бекира. Они вот сейчас цапаются. Мой брат – сидя на стуле. Рядом с ним суетится мама – обрабатывает руки. Я окончательно убеждаюсь, что они с Митей всё же дрались. Разве могло быть иначе?
Перепалка Бекира с Азаматом продолжилась бы, но ситуацию спасает Лейла. Она перехватывает внимание своего мужа. Заставляет смотреть себе в глаза и что-то говорит. Он сразу же смягчается, реагируя на любимую. Думаю, ему сто лет не нужен был тот торт. Если и обидно, зло, плохо – то за нее. Она же показывает, что злиться нечего. Уж точно, не на Бекира.
Оглядывается на моего брата, улыбается ему. Я слышу низкое, суховатое:
– Багъышланыз, Лейла-ханым…
Брат извиняется, и его Лейла тоже прощает.
– Будет, что вспомнить, Бекир-бей.
Бекир хмыкает, но совсем не весело. А потом мама тянется к его лицу, чтобы обработать царапину на скуле. Он дергается и шипит.
Происходящее сейчас – унизительно. В первую очередь для него, а должно быть для меня. Но я даже извиниться не могу. Он не примет.
Отступаю в сторону, кручу пальцы, жду чего-то… С помощью ни к кому особенно не лезу, но занятие находит меня само.
Упавшая в руки мужа тетушка Лейлы Фарида полулежит на стуле, обмахивает себя руками. Меня просят за ней присмотреть. Я бегаю за водой, нахожу веер, работаю вентилятором, а сама поглядываю, что происходит вокруг.
В моей сумочке жужжит телефон, но я в жизни его не достану. Это, конечно же, Митя, но я уверена: с ним всё хорошо, а в остальном… Вы даже не представляете, как я на него злюсь за все, что натворил. За то, какое неуважение позволил себе проявить…
Думаю об этом – и завожусь. Я никогда ни на кого по-настоящему не кричала. А на него бы сейчас точно разоралась…
– Помедленнее, ханым. А то ко всем моим бедам еще и со стула сейчас сдует…
Опомнившись, извиняюсь перед тетушкой и стараюсь себя контролировать. Обмахиваю аккуратно, про Митю не думаю. Про себя тоже.
Когда вижу папу – сердце обрывается. Он заходит в зал и приближается к моему брату. На меня не смотрит, но это пока. Я чувствую, что злится. В данный момент, подозреваю, на Бекира.
Говорит ему что-то коротко и серьезно. У брата лицо каменеет, а я еле сдерживаю новый приступ жалкого скулежа.
Для Бекира так важно уважение отца. Для него так важно видеть в глазах одобрение…
Всё из-за тебя, Айлин. Все беды из-за тебя…
Я почти складываю веер и делаю шаг в сторону своих родных вместе с жарким желанием чистосердечно признаться, но меня прибивает к месту быстрый взгляд брата.
Я читаю в нем: «не смей». Сглатываю и слушаюсь.
Гостей становится все меньше. Лейла с Азаматом выходят на порог, чтобы все могли с ними попрощаться. На меня волна за волной накатывает то стыд, то отчаянье, то облегчение… А когда обвожу взглядом почти пустой зал и вижу на одном из стульев своего нового «знакомого», ещё и злость.
Мне почему-то казалось, что прокурора ветром сдует в числе первых, но нет.
Он устроился более чем вальяжно. Вытянул и без того длинные ноги, листает что-то в телефоне, всем своим видом показывает, что скучает.
А я снова думаю: это он отправил за мной Бекира или нет? Может подойти и спросить?
Конечно же, не подхожу.
Даже смотреть на него долго не осмеливаюсь.
Он мне не нравится. Теперь всегда будет ассоциироваться с опасностью. Надеюсь, на наших праздниках его часто не будет. Хотя с чего я решила, что на них буду я?
Мужчина поворачивает голову, ловит мой взгляд. Я тушуюсь. Опускаю глаза и опять начинаю обмахивать тетушку Фариду яростей. Она ёрзает на стуле. Мне кажется, её перепуг давно прошел, и сейчас она просто меня эксплуатирует, наблюдая за незаурядным происшествием с места в первом ряду. Но сказать об этом я, конечно же, тоже не могу. Уважение к старшим – один из главных столпов моего воспитания.
– Помедленнее, ханым. И водички принеси ещё, пожалуйста.
Стискиваю зубы, со щелчком складываю веер и иду за водой.
Когда возвращаюсь, на последних шагах руки начинают трястись, потому что вижу, что Бекир уже стоит. Рядом с ним – снова папа. И они разговаривают.
Практически заталкиваю стакан в руки моей подопечной, чтобы не разлить. А у самой сердце ускоряется, круг мужчин растет. К нему присоединяется Азамат, его отец, еще несколько папиных друзей.
– Так что это было, Бекир?
Меня в обсуждение, конечно же, никто не приглашал. Но это не мешает мне ужасно бояться, сверля взглядом одну точку. Но я даже просто долго спокойно стоять не могу. Снова обвожу взглядом зал и нахожу прокурора. Он отвлекается от телефона, смотрит на мужчин с любопытством.
Женщинам нельзя ругаться, я знаю, но про себя не сдерживаюсь. Интересно тебе, да?
Хотя почему я с ним уже на ты, он же явно сильно старше, да и разрешения не давал.
– Он на Айку напал…
Слышу слова брата и оглядываюсь. Вслед за его ложью несутся женские охи (потому что подслушивают все, а не только я), возмущенное гудение низких мужских голосов.
Я смотрю на Бекира, а он – только на нашего отца. Врет бабасы в глаза. Ради меня врет.
– Как это, напал? – Папа спрашивает, тоже смотря на сына. Хмурится. Волнуется. Тянется к галстуку и немного расслабляет.
Прости меня, бабасы… Прости…
– За руку схватил, тянул на задний двор…
Женщины снова охают. Порученная мне тетушка Фарида цокает языком. Смотрит на меня по-новому. Из мебели я вдруг стала для нее чем-то интересным.
– Айка, ты его знаешь? – Папа вспоминает обо мне и ищет взглядом. У меня пересыхает горло, я цепенею. Сейчас уже мне нужно будет соврать, но вместо облегчения, что брат предлагает путь полного снятия с меня вины, я чувствую отчаянье.
– Не знает, конечно. – За меня отвечает Бекир. Но я не могу сказать, что благодарна. Мне становится только хуже. Я для него теперь – безголовая дурочка. Он мне даже соучастие во лжи не доверит. – Я же говорю: за руку схватил, тянул. Я приказал Айке в зал возвращаться, а мы пока поговорим…
Каждая фраза брата сопровождается возмущенным гулом и эмоциональным женским лепетанием.
У меня загораются щеки. Не знаю, куда деть взгляд.
Хочу вниз, но кожа зудит, поднимаю глаза, тут же встречаюсь с прокурором.
Он смотрит на меня так, что кажется: видит насквозь. Я читаю в темных глазах любопытство и насмешку. Краснею сильнее. Если бы была свободной, бесстрашной, наглой, спросила бы: почему ты еще не ушел?
Но вместо этого отвечать предстоит самой. Слышу новый папин обращенный ко мне вопрос:
– Айка, так и было?
Я быстро киваю, после чего оставляю голову опущенной и снова сжимая руки в замке.
Летящие со всех сторон жалостливые женские возгласы делают хуже.
Чувствую себя ужасным человеком. Недостойной, лживой… Ох…
– Айдар-бей…
Для того, чтобы разобраться, к кому обращается папа, мне неожиданно хватает секунды.
– Да, Мехди-агъа…
Во второй раз слышу голос незнакомца, приподнимаю взгляд…
На моего отца он смотрит не так, как на меня. Хочется сказать: лицемер! Но быстро понимаю, что в его поведении всё логично. Кто я такая? Под ногами путаюсь. А мой бабасы – уважаемый всеми человек.
– Вы же юрист, Айдар… – Я непроизвольно дергаюсь и боюсь посмотреть на брата, который сейчас почти что пощечину получил. Бекир заканчивает обучение на магистратуре юрфака. Когда папе нужна правовая помощь, он всегда обращается за советом к сыну. Выражает таким образом доверие. А сейчас… Я сержусь на этого Айдара ещё сильнее.
Не знаю, замечает ли кто-то еще, но на «вы же юрист» у него начинают подрагивать уголки губ. Я убеждаюсь в том, что мы все его забавляем. Дрожу внутри от возмущения. Внешне остаюсь покорно-спокойной. Слушаю.
– Скажите нам, пожалуйста, мы можем что-то сделать с этим негодяем? Такое нельзя спускать с рук… Что закон говорит?
– Ничего.
За коротким ответом мужчины следует новая порция разочарованных женских вдохов. Мне кажется, от них уже даже я устала. Айдар тоже кривится.
– Проникновения во владение тут нет. Заведение публичное. Открытое. Побои… – Айдар делает паузу, смотрит на Бекира. – Можно снять. Но смысл? Это была драка. Ничего серьезного из этого не выйдет. Правоохранителям и так есть, чем заниматься, поверьте…
Я чувствую, что его ответ больше возмущает, чем успокаивает. У нас принято говорить друг с другом не так. Но ему это прощается. Слишком важный человек.
– А то, что имел плохие намерения по отношению к девочке? – Вопрос задает одна из тетушек Лейлы. Я даже голову к ней поворачиваю. Еле сдерживаюсь, чтобы не брякнуть: не надо о таком спрашивать! Но Айдар уже отвечает. Причем даже не ей – всё так же моему отцу.
– За руку схватить – это не попытаться изнасиловать. Вы должны понимать…
От слова «изнасиловать» даже меня дрожь пробирает. Волосы дыбом становятся от осознания, в какие глубокие дебри я нас всех, возможно, затащила. И каким ужасным будет разоблачение.
Папа держит паузу. Думает. А мне просто страшно, что решит не прислушиваться к словам прокурора.
– Вот времена, конечно…
Меньше всего я ожидала, что включиться решит пострадавшая от Митькиной выходки моя подопечная тетушка. Она говорит громко. Привлекает внимание. На нее даже прокурор смотрит. Правда потом на меня. А мне от его взгляда неуютно. Он же уверен, что никто меня не то, что не насиловал, даже за руку не хватал. Я это чувствую.
– А все почему… Женщина должна умереть, но честь свою опорочить не дать! – тетушка заявляет еще громче и безапелляционно, подняв в воздух указательный палец. А я захлебываюсь возмущением. Захлебываюсь, но глотаю. Прежде, чем снова опустить голову, замечаю, что Айдар кривится. Его взгляд опускается обратно к женщине. Мне кажется, я вижу намек на отвращение.
А потом по моей спине пробегается холодок, потому что слышу голос брата:
– Моей сестре не нужно для этого умирать. Для защиты чести у нее есть старший брат.
Сердце разлетается на миллион осколков. Я не выдерживаю – оглядываюсь и смотрю на Бекира. Глаза наполняются искренними слезами. Хочу, чтобы он знал: я безумно его люблю. Но он не хочет разговаривать со мной взглядами. Смотрит на тетушку, а меня игнорирует.
Я быстро сдуваюсь, опускаю подбородок и ступаю в сторону. Чтобы просто быть подальше от нее.
– Я бы не советовал…
В разговор снова вступает Айдар. В ответ на его слова мой отец кивает.
За дальнейшей беседой я почти не слезу. У меня никто и ничего не спрашивает. Через несколько минут ко мне подходит Лейла, набрасывает на плечи плед, обнимает.
Мы так и стоим – вдвоем. Она нашептывает успокаивающие слова, я каждый раз вместе со слюной сглатываю горечь собственной лжи. Она моя, хоть и произнесена языком брата. Просто он берет на себя мой грех.
Я понимаю, что подруга пытается меня отвлечь, но самой важно не пропустить окончательного решения. Я слежу за отцом, Бекиром, Айдаром…
Когда к нему приближается отец Лейлы – волнуюсь. Прокурор поднимается ему навстречу, они говорят о чем-то тихо-тихо. Я слышу только обрывки. «Спасибо, что подождали, Айдар». «Извините, не мог не отвлечься…». «На чем мы остановились?». Конечно, они говорят не обо мне. И, конечно, он остался не чтобы понаблюдать за нашим семейством. Я могла бы даже стыд испытать, что неправильно о нем подумала, но тот самый стыд и так сочится из моих пор. На него просто уже не осталось.
Когда Айдар с отцом Лейлы жмут друг другу руки и движутся к двери, у меня сердце ускоряется. Провожаю его взглядом из-под полуопущенных ресниц. Слышу тихое Лейляшино:
– Понравился? – Она улыбается, спрашивает немного игриво. – Серьезный такой, видно, что сильный человек… – Зачем-то его хвалит, а я мотаю головой, краснея. Нет, конечно. Совсем нет.
Он скрывается за дверью, я надеюсь, что это была наша первая и последняя встреча.
Когда папа командует, что мы едем домой, чувствую облегчение. Снимаю с плеч плед, крепко-крепко обнимаю Лейлу и еще раз прошу меня простить.
Она повторяет, что извиняться мне не за что, а я понимаю, что всю жизнь проживу со скорее всего не проговоренной виной.
Папа садится за руль. Мама – рядом.
В последнее время она обычно уступает это место Бекиру, но сегодня… После всего… Неуместно.
Когда брат открывает мне дверь, мямлю: «рехмет» и хочу быстро нырнуть, но Бекир придерживает меня за локоть. Я приподнимаю подбородок, натыкаюсь на предупреждающий взгляд черных-черных глаз.
Он меня не простил. И не простит. Он очень злится. Подается лицом ближе к моему. Распинает глазами.
– Ты с ним больше не увидишься.
Это не вопрос. Бекир предупреждает, а я сглатываю.
– Спасибо, что… – Он кривится. Не нужны ему мои благодарности.
– Никогда, Айка. Попытаешься – плохо будет. Я не для того это делаю, чтобы моя сестра могла вести себя, как…
Бекир еле сдерживается, чтобы не договорить. Оскорбительное слово остается только в мыслях, но обжигает меня намного сильнее, чем слова тетушки Фариды.
– Якшим? – Брат переспрашивает.
Я опускаю глаза в пол. Дальше – кивок.
Да. Я услышала.
Пальцы брата разжимаются, я падаю на сиденье, чувствуя, как бешено колотится сердце.
Глава 5
Глава 5
Айлин
После свадьбы Лейлы прошло две недели. И, как ни странно, моя жизнь почти вернулась в норму.
При воспоминании о том, как закончился тот вечер, у меня по рукам по-прежнему бегут мурашки, но даже стыд ощущается уже не так остро.
Я присматриваюсь к родителям, но они не поднимают тему произошедшего, не вижу в их глазах осуждения или сомнения.
С Бекиром пока что сложно. Он продолжает на меня злиться. Мне по-прежнему больно от его несказанных слов. Но я знаю, что когда увижу на его лице первую же адресованную мне улыбку – тут же растекусь плаксивой всепрощающей лужей. В детстве у нас часто почти доходило до драк. Сейчас, когда мы подросли, я понимаю, что брат – мое огромное сокровище. Рассудительный. Серьезный. Смелый…
Больше, чем чтобы мы с ним побыстрее помирились, я хочу только чтобы папа его простил за мое прегрешение.
Бекир защищает меня до конца: он не признался, в каких именно обстоятельствах нас с Митей застал. И что его взвело до состояния, когда не смог остановиться.
Но если с Бекиром, папой и мамой все просто – я их всё так же люблю и уж точно мне не за что на них злиться, то с злость на Митю не проходит, а только растет. Мне кажется, что я понемногу, как шелуху с лука, снимаю лишние эмоции и начинаю видеть суть.
После тысячи разговоров о том, что я считаю важным, после миллиона мягких отказов от слишком откровенного для меня поведения, после моих восторгов по отношению к отцу, брату, после длинных рассказов о важности свадьбы для девушек… Этот идиот посмел поиздеваться. Насладиться. Оставить нас всех не просто в замешательстве – а униженными и разбитыми. А сам…
Положа руку на сердце, если бы я слышала эту историю со стороны, может и не пожалела бы молодого человека, подобного моему Мите. И вот теперь мне больше всего стыдно, что этот Митя – мой.
Как оказалось, разочароваться в человеке очень легко. Достаточно более трезво посмотреть на его поведение. То, что я считала свободой и смелостью, на самом деле было безразличием к моим интересам. А как можно мечтать выйти замуж за мужчину, который ни от чего тебя не защитит? Как ему меня со спокойной душой отдаст бабасы?
Сам Митя часто говорит, что родственники не имеют права вмешиваться в мою жизнь и что-то мне запрещать. Его логика всегда была мне ясна и отчасти я с ней даже согласна. Но многое в моем поведении обусловлено не столько прямым вмешательством, сколько желанием угодить. Я – такой человек. Мне хочется, чтобы из-за меня никому не было плохо. По возможности, всем хорошо. И мне хорошо.
А Митя сделал плохо всем, кроме себя.
Каждый раз, когда думаю об этом, – передергивает.
Захожу в университетскую уборную, оставляю сумку на столике и приближаюсь к зеркалу, чтобы посмотреть, не смазалась ли косметика.
До сессии осталось совсем чуть-чуть. Поэтому к нервам по поводу поведения Мити и возможного раскрытия нашей тайны добавляется еще и страх где-то что-то завалить.
Я – не отличница. В школе была, но медицина – это не совсем мое. Не мечта, а одна из граней готовности в чем-то уступить, где-то прислушаться, как-то потерпеть. Не могу сказать, что учеба вызывает во мне отторжение, но полноценно на своем месте я себя не чувствую.
Когда делюсь этим с подружками-однокурсницами, они смеются, что с таким подходом я давно должна была слиться, а то и сойти с ума, потому что выдерживать муки первых курсов без отчаянной любви просто невозможно. Но они не знают, что мотивировать может не только любовь, но и одобрение в глазах родных.
О том, чтобы бросить, я действительно запрещаю себе думать, как бы сложно ни было. Буду ли работать по специальности – посмотрим, но диплом получу.
Через двадцать минут у меня лекция в другом корпусе, поэтому вальяжничать некогда. Делаю свои дела, снова хватаю сумку, подхожу к автомату за стаканчиком не самого вкусного кофе и движусь вниз по ступенькам.
В этот момент жужжит телефон, я переворачиваю его экраном к себе.
Митя мне иногда пишет, несколько раз пытался заговорить, подкараулив возле аудиторий, но я пока что не готова. А может быть уже никогда не буду.
И даже не потому, что Бекир приказал оборвать связи. Дело во мне. Чувствую себя преданной. А предательств я не прощаю.
Но когда смотрю на экран телефона, улыбаюсь, а не кривлюсь. Это не он. Это Лейляша. Они с Азаматом «лечат нервы» в Доминикане. Летели туда через Париж. Как по мне, идеальный маршрут.
Мне интересно всё-всё-всё. И Лейла со мной всем этим делится. Или почти. Мы созваниваемся, она водит меня между пальм по белому песку. Даже на Эйфелевой башне мы побывали с ней как будто вдвоем. Не знаю, как Азамат это терпит, но я ему очень благодарна, что позволяет нам не потерять друг друга слишком быстро.
Я по горящим глазам подруги вижу, что она очень-очень счастлива. И чувствую, что дело далеко не в пальмах. Между ними с мужем происходит прекрасное. Самое чувственное, тайное и сладкое, что только может происходить между мужчиной и женщиной. Когда думаю об этом – внутри теплеет.
А когда на контрасте, как позволяла себя лапать Мите… Делается хуже.
Может быть Всевышний не наказал меня вот так, а наоборот от беды отвел?
Иначе когда бы я поняла? Неизвестно.
Закончив спуск по лестнице, отхожу в сторону. Ставлю стаканчик с недопитым кофе и двумя руками, с улыбкой на губах, еще раз пересматриваю все фото от Лейлы, время от времени их приближая. Потом печатаю:
«Это вау! Я так завидую!!! Это лучший подарок, какой только можно было сделать!»
Медовый месяц им подарили родители. И я теперь мечтаю, что после своей свадьбы тоже полететь бы… Правда после какой свадьбы? Точно так же, как раньше я хотела, что со мной это всё случится поскорее, теперь надеюсь, что в ближайшее время обойдется без потрясений.
Блокирую телефон, прячу в сумку, хочу взять стаканчик и всё же добежать до аудитории, но и этот мой план рушит тоже Митя.
Парень преграждает путь, проезжается по мне взглядом и останавливается, как ни странно, на глазах.
Хотя почему странно? Сегодня я без выреза – в довольно скромной блузке, а те его наполненные желанием взгляды кажутся уже неуместно-похабными, а не запретно-сладкими. Я завожусь.
Сжимаю зубы и шагаю ближе, чтобы обойти.
– Аль, привет… – Он делает вид, что просто дружелюбный, это я – истеричка, но я так не считаю. Фыркаю. Не сильно толкаю в плечо, но он не отходит. Я остаюсь зажатой в углу под лестницей. Проходящие люди нас не очень видят. Это, наверное, и хорошо…
– Пусти, я опаздываю.
Стараюсь говорить холодным тоном. Митя в ответ улыбается. Может быть я придумываю, но мне кажется, что делает это так же иронично, как чертов прокурор, которого я почему-то до сих пор не забыла.
– Еще злишься, малыш? – парень пытается потянуться к моей щеке, чтобы погладить, а меня уже потряхивает от возмущения. Еле справляюсь с желанием вывалить на него все, за что я действительно еще на него злюсь.
– Пусти меня. И не пиши больше. И звонить не надо. Ты повел себя…
Я не договариваю не потому, что сложно слово подобрать. Нет. Всё куда хуже. Я вижу, что ирония во взгляде мне не почудилась.
Он как считал себя героем, так и продолжает считать. А я, видимо, вместе с ним должна сейчас глумиться над собственным унижением и унижением своих близких.
– Аль... – Митя окликает меня и добивается своего. Я смотрю в глаза. Только совсем не таю, как было раньше.
– Айлин. Меня зовут Айлин. – Чеканю, но понимания или раскаянья во взгляде не вижу. Злюсь еще сильнее. Причем в первую очередь на себя за слепоту.
Ему моя злость не передается. Я задаюсь вопросом: а он вообще способен меня по-настоящему почувствовать? Но вслух не спрашиваю.
– У меня для тебя есть кое-что...
Парень произносит загадочно и тянется к карману джинсов. У меня – ноль идей и, если честно, ожиданий тоже ноль.
А он, с улыбкой на лице, достает небольшой льняной платок. Протягивает.
***
Смотрю на платок и даже не знаю, плакать или смеяться. В итоге нервная система решает за меня: с губ срывается истерический смешок.
Я поднимаю глаза на Митю. Он светится. Выглядит так, словно сорвал джек-пот. А мне даже не льстит что его джек-пот – это вроде как я.
– Ты издеваешься? – спрашиваю тихо. Суживаю глаза до щелочек и пытаюсь уловить все детали его мимики.
С кем я связалась вообще? Кто я такая в его голове? Моих родных можно унизить, а потом дать мне то, что давно хотела, и просто продолжить получать удовольствие от жизни?
Я молча жду вменяемого ответа, но вместо этого получаю снисходительно закатанные глаза, тяжелый выдох.
Митя шагает на меня, берет в свою руку мою, разворачивает и вкладывает свое «щедрое» предложение.
Приятный наощупь платок внезапно жжется. Я хочу выбросить, но Митя плотно сжимает мои пальцы в кулак.
– Я даю тебе то, что ты хотела. Замуж за меня выйдешь? Если иначе твои от меня не отцеп…
Я не дослушиваю. Дергаю руку, а потом толкаю. Для Мити – слабовато. Он почти не двигается с места. А я злюсь еще сильнее из-за того, насколько он толстокожий, упрямый, эгоистичный…
Не человек – кусок бесчувственного камня!
– Я хотела уважения! К себе, ко всем вокруг! К тому, как я воспитана! Уважения, Мить!
Мне сложно не повысить голос, но стараюсь изо всех сил. Во мне продолжает жить страх быть разоблаченной.
– Уважение – это как шавку какую-то дернуть и в помещение заталкивать просто потому, что ты со своим парнем целуешься? Такого уважения я тебе не обещаю, конечно…
Митя тоже начинает злиться. Извращает произошедшее с нами на свой манер, выставляет себя благородным «своим парнем», а моего брата – дикарем. Градус моего неприятия его версии растет. Я почти вскипаю.
– А ты не знал, с кем связываешься?
Шиплю, смотря Мите в глаза и тыкая в грудь пальцем. С меня слетает вся покорность. Мне кажется, худшее, что может попытаться сделать еще недавно любимый человек – это противопоставить себя моей семье. Людям, за которых я жизнь отдам. Правда я была готова и за Митю отдать, а теперь чувствую себя дурой.
– Я связался с милой девушкой-Алей… Красивой, умной, скромной… А не с повернутой фанатичкой, которая готова от себя отказаться, потому что брату не нравится, что она себе позволяет нормально жить. Думаешь, у вас все такие святые, как ты от меня требуешь?
Митя заводится. Я тоже. Раньше мы так не разговаривали. Но это не значит, что Митя так не думал. Наверное, эти мысли жили в его голове всегда. Он просто сдерживался.
А сейчас бьет словами больно, метко, сильно.
Конечно, я так не думаю. Я знаю множество несчастных семей. Но это не значит, что я живу как-то не так. Свою семью я собиралась строить не показушно традиционной, а искренне счастливой и честной. Как у моих родителей.
Отрицательные примеры, хоть они и кажутся более яркими, хоть и запоминаются сильнее, не отменяют того, что бывает не только плохо. Что чаще бывает как раз хорошо.
Но Мите я этого не скажу – он ещё сильнее извратит мои слова.
– Значит, ты сам себя обманул. Придумал милую девушку-Алю там, где была безмозглая фанатичка-Айлин.
Не хочу с ним разговаривать. Душа понемногу умирает. Мне бы радоваться, что наше несовпадение раскрылось раньше, чем случилось непоправимое, но во мне одно только разочарование.
Вжимаю платок в грудь парня. Он его, конечно же, не придерживает. Ткань скользит по мужскому телу к его ногам. Я слежу за полетом. Митя – нет.
Когда поднимаю взгляд, вижу, что он очень зол. Наверное, переживает сейчас унижение подобное тому, причиной которого стал для Бекира. Только я не мщу. Пытаюсь расставить все точки над И.
– Я не пойду за тебя замуж. Мой будущий муж должен меня уважать, я должна уважать его…
Любимый губы кривятся. Митя улыбается опасно, саркастично. Я надеюсь, что смолчит. Но мои надежды – всегда напрасны. Парень склоняет голову и бьет словами:
– Дождешься, когда отдадут кому-то. Я слышал, у вас так делают… Без спросу…
Длинно выдыхаю, шагаю в сторону и обхожу, с силой оттолкнув плечо.
Сердце разгоняется до болезненных ощущений. Хочется спорить, объяснять, доказывать, но я из последних сил держусь, чтобы не делать этого.
У нас никто не выдает замуж без спросу. У нас папы любят своих дочерей не меньше, чем не у нас. У нас забота о семье – это долг совести, который настоящие мужчины исполняют, потому что так воспитаны.
Это не отменяет того, что у нас, как и везде, бывает всякое. Но моя семья мне дарит защиту, о которой многие и мечтать не могут, потому что не представляют, как бывает. Я очень это ценю. И никому унижать не позволю.
Быстрым шагом направляюсь к двери из корпуса. Хочется оказаться на улице, остыть, выбросить из головы. Получится ли – вопрос. Но находясь рядом с ним, справиться с желанием доказать, переубедить, будет еще сложнее, а так…
Толкаю дверь, шагаю на крыльцо, слышу, как в спину несется:
– Пожалеешь же, дурочка!!!
На дурочку не злюсь. Просто сильно сжимаю зубы и ускоряюсь.
Сейчас я жалею о том, что так близко к себе подпустила.
***
Оставшиеся пары просиживую на автопилоте. Веду внутренние диалоги с Митей, пропускаю мимо ушей всю действительно полезную информацию.
Мне кажется, что разбиваю его позицию в пух и прах. Но какой в этом смысл? В остатке у нас только это и есть – пух и прах. Это делает мне больно, обидно, бессильно…
Лейла продолжает слать невероятной красоты фото, а я больше не могу зажечься. И убедить себя, что всё к лучшему, пока тоже не могу.
Отказываюсь от похода на лимонад с университетскими подружками, сославшись на головную боль.
Заказываю такси домой.
Этот вечер мог бы стать прекрасным – хорошая погода, почти лето, вокруг столько невероятных открытых террас, но мне хочется только поскорее оказаться в собственной комнате.
Благодарю водителя, слишком сильно захлопываю дверь не своей машины и разворачиваюсь в сторону наших ворот.
Рядом с ними стоит большой черный автомобиль. Гости в нашем доме – не редкость. Я знаю парочку машин друзей бабасы, но эту вижу впервые. Номера не наши. Может кто-то из родни?
На самом деле, мне даже не особенно интересно, просто пытаюсь отвлечься и сделать вид, что всё хорошо.
Сжимаю-разжимаю кулак, проходя в сторону крыльца. Чудится, что я до сих пор чувствую кожей ткань смятого платка.
Для многих это странно, но входная дверь у нас почти всегда открыта. Это привычка, привезенная из родного городка папы с мамой. Там никто никого не боялся. Все всем были рады. Двери держали открытыми. Здесь… Живут иначе, но мы стараемся сохранить как можно больше родных ощущений.
Зайдя в дом, вдыхаю уютный, успокаивающий запах. Слышу негромкий гул голосов в гостиной и звон посуды на кухне.
Дальше – мамины шаги.
Она выходит в прихожую, когда я разуваюсь, пробегается по мне взглядом, я выпрямляюсь и улыбаюсь.
У нее в руках поднос с тремя маленькими чашечками и кофейными турками, рафинадом, финиками и конфетами. Значит, гость один, потому что кроме папиного, ещё я слышу голос брата. Он сейчас что-то рассказывает.
Я рада, что они с папой налаживают общение после моей выходки. И в пот бросает от мысли, что могут узнать о сегодняшнем разговоре с Митей.
– Кызым моя пришла! – Мама выглядит радостной, воодушевленной. Я улыбаюсь в ответ ярче.
Тянусь к сладко пахнущей щеке, чтобы поцеловать, а потом снова отстраняюсь.
Тихо спрашиваю:
– У нас гости?
Вижу, что у мамы глаза поблескивают. Она очень любит людей. Гости в доме – всегда счастье для нее. Говоря честно, в этом я ей уступаю и немного боюсь, что такой же гостеприимной, как мама, быть не получится. Про себя мечтаю о более закрытом, чем мой папа, муже. Потому что бабасы – это душа.
Пока жду ответа, продолжаю прислушиваться к голосам. В какой-то момент по спине проходится холодок, потом сердце ускоряется, а дыхание сбивается…
– Айдар-бей. Помнишь, на свадьбе у Лейлы-ханым был очень импозантный мужчина? Новый прокурор…
