Текст книги "Семья Корлеоне"

Автор книги: Марио Пьюзо

Соавторы: Эд Фалько
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Марио Пьюзо, Эд Фалько
Семья Корлеоне

Посвящается моему отцу и его семье, шести братьям и двум сестрам, семейству Фалько с Энсли-стрит, Бруклин, Нью-Йорк, и моей матери и ее семье, семействам Катапано и Эспозито из того же района, – все они, дети иммигрантов-итальянцев, обеспечили хорошую и достойную жизнь себе, своим семьям, своим детям и детям своих детей, среди которых есть врачи, юристы, учителя, спортсмены, художники и представители других почтенных профессий. Также хочу вспомнить добрым словом Пэта Франчезе, нашего семейного врача в сороковых и пятидесятых, который приходил к нам домой, когда мы болели, и лечил нас, нередко бесплатно или за те гроши, что мы могли ему предложить.

Позвольте выразить вам свою любовь и величайшее уважение и пожелать всего наилучшего.

Перечень имен собственных, встречающихся в книге

Клан Вито Корлеоне:

Вито Корлеоне

Дженко Аббандандо

Питер Клеменца

Джонни Ласала

Бобби Алтиери по прозвищу Толстяк

Сальваторе Тессио, Сэл

Эдди Велтри

Ричи Гатто

Кен Куизимано

Толстяк Джимми

Джимми Манчини

Эл Хэтс

Банда Сонни Корлеоне:

Сонни Корлеоне

Нико Ангелопулос

Стиви Дуайер по прозвищу Малыш

Анджело и Винни Ромеро

Бобби Коркоран, Корк

Клан Джузеппе Марипозы:

Джузеппе Марипоза по прозвищу Ретивый Джо

Томазино Чинквемани, Томми

Эмилио и Этторе Барзини

Тони и Кармине Розато

Никки Кри

Джимми Гриццео, Грицц

Вик Пьяцца

Фрэнки Пентанджели

Филипп Татталья

Кармине Ловьеро, Малыш

Банда Луки Брази:

Лука Брази

Луиджи Батталья, Хукс

Джоджо Диджорджио

Поли Аттаджио

Тони Коли

Винни Ваккарелли

Ирландцы:

Корр Гибсон

Донни, Уилли и Шон О’Рурк

Пит Мюррей

Рик и Билли Доннелли

Прочие гангстеры:

Джакомо Лаконти, Джейк

Розарио Лаконти

Винни Сьютс

Фрэнк Нитти

Энтони Страччи

Оттилио Кунео

Майк Димео

Энтони Фиренца

Этноти Бокателли

Фио Инцана

Бенни Амато

Джои Даниэлло

Кармине Ловьеро

Законопослушные и не очень граждане:

Кармелла

Майкл, Фредо и Конни

Том Хаген

Генри Хаген

Аллегра Аббандандо

Келли О’Рурк

Эйлин

Кейтлин

Анита Колумбо

Сандра

Филомена

миссис Макконнахти

Джонни Фонтано

Нино Валенти

Хаббел

Митцнер

Названия:

Хьюз-авеню

Артур-авеню

Хестер-стрит

«Дженко пура»

Мотт-стрит

Слова благодарности

Спасибо Нилу Олсону за то, что предоставил мне возможность написать этот роман. Чем внимательнее я изучал героев и сюжеты Марио Пьюзо, тем более притягательными и неотразимыми они становились. Спасибо Тони Пьюзо и всему семейству Пьюзо за то, что поддержали выбор Нила, и самое большое спасибо самому Марио Пьюзо, который, искренне надеюсь, одобрил бы «Семейство Корлеоне». Еще при его жизни сага «Крестный отец» заняла достойное место в американской литературе. Я считаю за честь то, что мне предоставили возможность работать с таким богатым материалом.

Спасибо также Митчу Хоффману за его вдохновенную редактуру, поддержку, за его неувядаемое хорошее настроение; спасибо Джеми Раабу, Дженнифер Романелло, Линдсей Роуз, Ли Тракосасу и всем талантливым профессионалам из издательства «Гранд сентрал». Отдельная благодарность Клоринде Гибсон, которая проверила то, как я использовал итальянский язык, и как следствие вынуждена была столкнуться со всеми теми словами, которые ей не разрешали говорить вслух, пока она росла в приличной итальянской семье.

Как всегда, я глубоко признателен своим друзьям и родным, а также всем тем замечательным писателям и художникам, с кем мне посчастливилось познакомиться и работать вместе на протяжении всех этих лет. Спасибо всем вам.

Книга первая
Mostro [1]1
  Здесь и далее: см. словарь итальянских слов и выражений, встречающихся в тексте (в конце книги).


[Закрыть]

Осень 1933 года

Глава 1

Джузеппе Марипоза подбоченившись стоял у окна, уставившись на небоскреб «Эмпайр стейт билдинг». Чтобы увидеть верхушку огромного здания, остроконечную антенну, вонзившуюся в бледно-голубое небо, ему пришлось облокотиться на подоконник и прижаться лицом к стеклу. Небоскреб возводился у него на глазах, этаж за этажом, и он любил повторять ребятам, что был в числе тех, кто последними ужинал в старом «Уолдорф-Астории», роскошном отеле, который когда-то стоял там, где сейчас уходило в небо самое высокое здание на земле. Отойдя от окна, Джузеппе смахнул несуществующую пылинку со своего пиджака.

На улице внизу здоровенный мужчина в рабочей одежде восседал на тележке с мусором, лениво катящейся к перекрестку. У него на коленях лежал черный котелок, в руках он держал потертые кожаные вожжи, которыми управлял горбатой клячей, впряженной в тележку. Проводив взглядом тележку, скрывшуюся за углом, Джузеппе взял с подоконника свою шляпу, прижал ее к сердцу и посмотрел на свое отражение в стекле. Его волосы, хотя уже и седые, оставались густыми и жесткими, и он смахнул их назад ладонью. Подтянув узел галстука, Джузеппе поправил узкую полоску материи там, где она чуть смялась, скрываясь под жилетом. У него за спиной в темном углу пустой квартиры Джейк Лаконти попытался что-то сказать, но Джузеппе услышал лишь утробное бормотание. Обернувшись, он увидел Томазино, вошедшего в комнату с пакетом из плотной коричневой бумаги. Волосы Томазино, как всегда, были растрепаны, хотя Джузеппе и говорил ему сто раз, чтобы он причесывался, – и, как всегда, он был небрит. В Томазино все было неопрятно. Джузеппе смерил его презрительным взглядом, который Томазино, по обыкновению, не заметил. Галстук его был не затянут, воротник сорочки расстегнут, мятый пиджак перепачкан кровью. Из-под расстегнутого воротника выбивались пучки черных курчавых волос.

– Он так ничего и не сказал? – Достав из пакета бутылку виски, Томазино отвинтил крышку и сделал глоток.

Джузеппе взглянул на часы. Было уже половина девятого утра.

– Томми, разве по нему не видно, что он больше ничего не скажет?

Лицо Джейка распухло от побоев. Выбитая нижняя челюсть свисала к груди.

– Я не собирался ломать ему челюсть, – смущенно пробормотал Томазино.

– Дай ему выпить, – распорядился Джузеппе. – Посмотрим, вдруг это поможет.

Джейк сидел, откинувшись к стене и подобрав под себя ноги. Томми вытащил его из кровати в гостинице сегодня в шесть утра, и тот по-прежнему был в шелковой пижаме в черную и белую полоску, в которой ложился спать вчера вечером, но только теперь две верхних пуговицы были оторваны, обнажая мускулистую грудь мужчины лет тридцати, приблизительно вдвое моложе Джузеппе. Присев на корточки рядом с Джейком, Томми приподнял его голову так, чтобы можно было влить в глотку немного виски. Джузеппе с любопытством наблюдал за этим, гадая, будет ли от алкоголя какой-нибудь прок. Он отправил Томми к машине за виски после того, как Джейк отключился. Парень закашлял, забрызгивая себе грудь кровью. Приоткрыв заплывшие глаза, он произнес три слова, которые невозможно было бы разобрать, если бы он не повторял их на протяжении всех побоев.

– Он мой отец, – выдавил Джейк, хотя у него получилось что-то вроде «о мо тес».

– Да, знаем. – Томми оглянулся на Джузеппе. – Нужно отдать ему должное, – с уважением произнес он, – этот малыш предан до конца.

Джузеппе опустился на корточки рядом с Томазино.

– Джейк, – сказал он. – Джакомо, я все равно его разыщу. – Достав из кармана носовой платок, он воспользовался им, чтобы не испачкать руки в крови, и развернул парня лицом к себе. – Твой старик Розарио, – продолжал он, – его час пробил. И ты тут уже ничего не поделаешь. Розарио – его дни сочтены. Ты меня понимаешь, Джейк?

– Si, – ответил Джакомо, и этот единственный слог прозвучал достаточно отчетливо.

– Вот и хорошо, – сказал Джузеппе. – Где он? Где скрывается этот сукин сын?

Джакомо попытался было пошевелить правой рукой, которая была сломана, и застонал от боли.

– Джейк, говори, где он! – заорал Томми. – Черт побери, в чем дело?

Джакомо попробовал открыть глаза, словно стараясь разглядеть, кто на него кричит.

– О мо тес… – прошептал он.

– Che cazzo! – вскинул руки к небу Джузеппе.

Некоторое время он смотрел на Джейка, слушал его сдавленное дыхание. С улицы донеслись громкие крики детворы, быстро затихшие вдали. Перед тем как выйти из квартиры, Джузеппе многозначительно посмотрел на Томазино. Остановившись в коридоре за дверью, он дождался приглушенного выстрела из револьвера с глушителем, похожего на удар молотком по дереву. Когда Томми присоединился к нему, Джузеппе сказал:

– Ты точно его прикончил?

Надев шляпу, он поправил ее так, как ему нравилось, опустив спереди поля.

– Джо, за кого ты меня принимаешь? – обиженно спросил Томми. – Я что, не знаю, что делаю? – Увидев, что Джузеппе не отвечает, он закатил глаза. – У него снесено полчерепа. Его мозги разбрызганы по всему полу.

Когда они вышли на лестничную клетку, к одному пролету, ведущему на улицу, Джузеппе остановился и сказал:

– Он не предал своего отца. За это его можно только уважать.

– Крепкий оказался парень, – заметил Томми. – Я по-прежнему считаю, что ты должен был разрешить мне поработать с его зубами. Уверяю, после такого говорить начинают все.

Джузеппе пожал плечами, признавая, что Томми, возможно, и прав.

– Остается еще и второй сын, – сказал он. – Тут есть какое-нибудь продвижение?

– Пока что нет, – признал Томми. – Быть может, он прячется вместе с Розарио.

Джузеппе еще какое-то мгновение думал о втором сыне Розарио, после чего вернулся мыслями к Джейку Лаконти и тому, что никакими побоями не удалось заставить парня предать своего отца.

– Знаешь что? – сказал он Томазино. – Позвони его матери и скажи, где его найти. – Помолчал, размышляя, и добавил: – Пусть обратится в хорошее похоронное бюро, там Джейка приведут в порядок, и можно будет устроить похороны по высшему классу.

– Джо, даже не знаю, можно ли привести Джейка в порядок, – неуверенно произнес Томми.

– Как там зовут того мастера, который так классно поработал над О’Брайаном? – спросил Джузеппе.

– Да, я понял, кого ты имеешь в виду.

– Разыщи его, – сказал Джузеппе, хлопнув Томми по груди. – Я сам всем займусь, оплачу расходы из своего кармана. Семья не должна ни о чем знать. Передай ему, пусть предложит свои услуги бесплатно, якобы он друг Джейка и все такое. Это ведь мы можем устроить, верно?

– Ну да, точно, – согласился Томми. – Это ты здорово придумал, Джо. – Он потрепал Джузеппе по плечу.

– Отлично, – сказал Джузеппе. – Пусть будет так.

И он сбежал вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, как мальчишка.

Глава 2

Сонни устроился в кабине грузовика и опустил поля мягкой фетровой шляпы. Этот грузовик принадлежал не ему, однако поблизости не было никого, кто стал бы задавать ненужные вопросы. В два часа ночи этот участок Одиннадцатой авеню оставался совершенно пустынным, если не считать редких пьянчуг, бредущих, шатаясь, по широкому тротуару. Где-то должен был дежурить полицейский, но Сонни рассудил, что тот наверняка дрыхнет, вытянувшись на сиденье у себя в машине. Однако даже если бы полицейский его заметил, что было крайне маловероятно, он притворился бы пьяницей, отсыпающим хмель после бурного субботнего вечера, – что было бы не так уж далеко от истины, поскольку Сонни действительно выпил много. Однако он не был пьян. Он отличался крупными габаритами, в свои семнадцать уже шести футов росту, крепкий, широкоплечий, и алкоголь брал его с трудом. Сонни опустил боковое стекло, впуская в кабину холодный осенний ветер со стороны Гудзона, чтобы не заснуть. Он устал, и как только уютно устроился за большим рулевым колесом грузовика, его стала одолевать дремота.

Час назад Сонни был вместе с Корком и Нико в заведении Джука в Гарлеме. Еще за час до того Сонни был в одном подпольном баре в центре, где они на двоих с Корком проиграли в покер больше сотни долларов шайке поляков из Гринпойнта. Все расхохотались, когда Корк заявил, что им с Сонни нужно убираться отсюда, пока у них еще остались рубашки на теле. Сонни тоже рассмеялся, хотя за мгновение до того он уже был готов назвать одного верзилу-поляка мошенником и проходимцем. Но Корк умел читать настроение своего приятеля, и ему удалось увести его оттуда до того, как Сонни совершил какую-нибудь глупость. До Джука Сонни добрался если и не пьяный, то близкий к тому. После танцев и опять выпивки он уже решил, что на сегодня с него хватит, и собрался отправиться домой, но тут какой-то приятель Корка остановил его в дверях и рассказал про Тома. Сонни готов был врезать щенку в морду, но вовремя остановился и вместо этого сунул ему несколько долларов. Парень назвал ему адрес, и вот теперь Сонни торчал в кабине этого древнего грузовика, судя по виду, оставшегося со времен Великой войны, и смотрел на игру теней на занавесках в комнате Келли О’Рурк.

Там, в комнате, Том как раз начал одеваться, а Келли расхаживала взад и вперед, прикрывшись простыней, поддерживая ее одной рукой под грудью. Простыня волочилась сзади по полу. Келли была бесстыжей девчонкой с выразительным красивым лицом – гладкая кожа, алые губы, голубовато-зеленые глаза, обрамление огненно-рыжих волос, – и было также что-то выразительное в том, как она двигалась по комнате, словно разыгрывая сцену из фильма, а Том выступал в качестве ее партнера, Кэри Гранта или Рэндолфа Скотта. [2]2
  Кэри Грант (наст. имя Александр Арчибальд Лич; 1904–1986) – американский киноактер, самый романтичный из голливудских супергероев, символ американского кинематографа 30—50-х годов. Скотт, Рэндольф (1898–1987) – известный американский киноактер. ( Здесь и далее прим. переводчика.)


[Закрыть]

– Но почему ты должен уходить? – в который уже раз спросила Келли. Свободную руку она прижимала ко лбу, словно измеряя сама себе температуру. – На дворе ночь, Том. Ну почему ты хочешь сбежать от девушки?

Том натянул майку. Кровать, с которой он только что встал, была скорее койкой, а пол был завален иллюстрированными журналами. Прямо из-под ног Тома ему соблазнительно строила глазки Глория Суонсон [3]3
  Суонсон, Глория (1899–1983) – американская актриса, звезда немого кино.


[Закрыть]с обложки прошлогоднего номера «Нового кино».

– Куколка, – сказал Том.

– Не называй меня куколкой, – отрезала Келли. – Все называют меня куколкой. – Прислонившись к стене у окна, она выронила простыню и приняла картинную позу, выставив бедро. – Том, ну почему ты не хочешь остаться у меня? Ты ведь мужчина, разве не так?

Надев рубашку, Том начал ее застегивать, не отрывая взгляда от Келли. В ее глазах было что-то наэлектризованное и встревоженное, граничащее с испугом, словно она ждала, будто в любой момент начнется нечто удивительное.

– Возможно, ты самая красивая девушка из всех, кого я только видел, – сказал Том.

– У тебя были девушки красивее, чем я?

– У меня никогда не было никого красивее тебя, – решительно заявил Том. – Честное слово.

Тревога исчезла из глаз Келли.

– Том, останься со мной на ночь, – сказала она. – Не уходи.

Том присел на край ее кровати, подумал немного, затем надел ботинки.

Сонни смотрел на отблеск света чугунного фонаря от двух параллельных полос железнодорожных рельсов, разделяющих авеню пополам. Положив руку на черный бильярдный шар, навинченный на рычаг переключения передач, он вспоминал, как маленьким мальчишкой сидел на тротуаре и смотрел, как товарные составы с грохотом катятся по Одиннадцатой авеню, а конный полицейский едет впереди, разгоняя с путей пьяных и ребятишек. Однажды он увидел мужчину в чудно́м костюме, стоящего на грузовой платформе. Сонни помахал ему рукой, а мужчина скорчил рожу и сплюнул, словно вид мальчугана вызвал у него отвращение. Когда Сонни спросил у матери, почему мужчина так поступил, та всплеснула руками и воскликнула:

– Sta’zitt! Какой-то cafon’ плюет на тротуар, и ты спрашиваешь у меня, в чем дело? Madon’!

После чего мать в гневе удалилась. Так она отвечала на большинство вопросов, которые ей задавал маленький Сонни. Ему казалось, что каждая ее фраза начинается со «Sta’zitt!», «V’a Napoli!» или «Madon’!». У себя дома он был «паразитом», «занудой» или «scucc’», поэтому он по возможности проводил все время на улице, в обществе других детей.

Вот и сейчас, находясь в Адской Кухне [4]4
  Район Манхэттена, традиционно населенный выходцами из Ирландии и Германии и до 1980-х годов печально известный своим высоким уровнем преступности.


[Закрыть]и видя перед собой вереницу магазинчиков и лавок, увенчанных двумя-тремя жилыми этажами, Сонни чувствовал, будто вернулся в детство, в те годы, когда его отец каждое утро вставал ни свет ни заря и ехал в центр на Хестер-стрит, в свою контору на складе, где он работал и по сей день. Однако теперь, разумеется, когда Сонни вырос, все изменилось – то, что он думал о своем отце и о том, чем тот зарабатывал на жизнь. Но тогда отец был для него бизнесменом, владевшим вместе с Дженко Аббандандо компанией по продаже оливкового масла «Дженко пура». В те дни, увидев отца на улице, Сонни бросался к нему бегом, хватал за руку и торопливо выпаливал все свои детские мысли. Сонни замечал, как смотрят на его отца другие люди, и гордился этим, потому что отец был большой шишкой, владел собственным делом, и все – всеотносились к нему с уважением, поэтому Сонни еще с малых лет привык смотреть на себя как на принца. Сына большой шишки. Ему было одиннадцать лет, когда все это изменилось, или, наверное, лучше сказать, сместилось, поскольку он по-прежнему считал себя принцем, хотя теперь, разумеется, принцем уже совершенно в другом смысле.

На противоположной стороне улицы в квартире Келли О’Рурк, над парикмахерской, за знакомыми черными кружевами пожарных лестниц чья-то тень скользнула по занавескам, чуть раздвинув их, и Сонни успел разглядеть полоску яркого света, мелькнувшую бело-розовую кожу и копну рыжих волос. И вдруг ему показалось, что он одновременно находится в двух разных местах: семнадцатилетний Сонни смотрит на зашторенное окно квартиры Келли О’Рурк на втором этаже, и в то же самое время одиннадцатилетний Сонни, забравшись на пожарную лестницу, заглядывает в служебное помещение бара «Мерфи». Воспоминания о той ночи в «Мерфи» местами были очень живыми. Было еще не очень поздно, девять вечера, самое большее – половина десятого. Сонни уже лег в кровать, но тут услышал, как отец и мать о чем-то разговаривают друг с другом. Негромко – мама никогда не повышала голос, разговаривая с папой, – и слов Сонни разобрать не мог, однако ее тон прозвучал для ребенка безошибочно; этот тон красноречиво говорил, что мать чем-то озабочена или встревожена. Затем отворилась и закрылась дверь, после чего послышались шаги отца на лестнице. В те времена еще никто не дежурил у входной двери, никто не ждал на улице в большом «паккарде» или черном восьмицилиндровом «Эссексе», готовый отвезти папу туда, куда он только пожелает. В тот вечер Сонни увидел из окна, как отец вышел за дверь, спустился с крыльца и направился к Одиннадцатой авеню. К тому времени как Сонни оделся и сбежал по пожарной лестнице, отец уже завернул за угол и скрылся из виду.

Сонни обнаружил отца в нескольких кварталах впереди себя и только тут задался вопросом, что он делает. Если отец его увидит, он хорошенько его выдерет, а почему бы и нет? Он бегал по улицам, в то время как должен был спать у себя в постели. Испугавшись, Сонни замедлил шаг и даже собрался было развернуться и поспешить назад – однако любопытство взяло верх, и он, натянув шерстяную шапку чуть ли не до переносицы, продолжил следить за отцом, стараясь держаться в тени, отпустив его вперед на целый квартал. Когда они добрались до квартала, где жили ирландцы, беспокойство Сонни резко возросло. Ему запрещалось играть в этом районе, да он и сам бы туда не пошел, даже если бы ему и разрешили, поскольку знал, что мальчишек-итальянцев, заходивших сюда, жестоко били, и он слышал рассказы о ребятах, которые, случайно забредя в ирландский квартал, бесследно исчезали и объявлялись только через несколько недель плавающими в Гудзоне. В квартале впереди отец шел быстро и уверенно, сунув руки в карманы и подняв воротник пиджака, защищаясь от пронизывающего ветра, дующего со стороны реки. Сонни следовал за ним, пока они не оказались у самых причалов, и там отец остановился перед вывеской «Гриль-бар Мерфи». Нырнув в подворотню, Сонни стал ждать. Когда его отец входил в бар, на улицу выплеснулись звуки песен и смеха, тотчас же затихшие, как только дверь закрылась снова, хотя Сонни по-прежнему слышал их, только уже приглушенные. Он пересек улицу, держась в тени, от одной подворотни к другой; наконец оказался прямо напротив «Мерфи» и в узкое окно увидел темные силуэты мужчин, сидящих у барной стойки.

Поскольку отца не было видно, Сонни подкрался к окну, присел на корточки и стал ждать, но всего через какое-то мгновение он снова пришел в движение, метнувшись через вымощенную булыжником улицу в заваленный мусором переулок. Сонни сам не мог сказать, о чем думал тогда, помимо того, что там может быть черный вход, и он, возможно, что-нибудь там увидит, – и действительно, завернув за «Мерфи», Сонни обнаружил закрытую дверь, а над нею занавешенное окно, из которого на улицу пробивался желтоватый свет. Он ничего не смог рассмотреть в окно, поэтому забрался на большой железный мусорный бак на противоположной стороне переулка, а оттуда запрыгнул на последнюю ступень пожарной лестницы. Еще через мгновение Сонни уже лежал на животе и заглядывал в щель над занавеской в служебное помещение бара «Мерфи». Помещение было заставлено деревянными ящиками и картонными коробками, а отец Сонни, засунув руки в карманы, спокойно обращался к мужчине, привязанному к стулу с высокой спинкой. Сонни узнал сидящего на стуле мужчину. Он встречал его в районе, вместе с женой и детьми. Рук мужчины не было видно за спинкой стула, и Сонни предположил, что они связаны. Бельевая веревка, обмотанная вокруг груди, туго впивалась в помятый желтый пиджак. Из разбитой губы сочилась кровь, голова безвольно поникла набок, и мужчина мог сойти за пьяного или за спящего. Перед ним на ящике сидел с хмурым лицом дядя Сонни Питер, а другой его дядя, Сэл, стоял, угрюмо скрестив руки на груди. То, что дядя Сэл был угрюмый, ровным счетом ничего не значило, потому что у него всегда был такой вид, но вот хмурое лицо дяди Питера – это уже было что-то другое. За всю свою жизнь Сонни видел его только улыбающимся, готовым рассказать какую-нибудь смешную историю. Он зачарованно наблюдал со своего высокого насеста своих отца и дядьев, в складском помещении бара, вместе с человеком из их района, привязанным к стулу. Сонни представить себе не мог, что там происходит. Затем его отец присел на корточки и положил руку на колено связанному мужчине, и тот плюнул ему в лицо.

Вито Корлеоне достал из кармана платок и тщательно вытер лицо. У него за спиной Питер Клеменца поднял с пола гвоздодер и сказал:

– Ну, все! Этому подонку конец!

Вито поднял руку, приказывая тому подождать.

Клеменца побагровел.

– Вито! – воскликнул он. – V’fancul’! Мы только напрасно тратим время на этого тупого ирландца!

Посмотрев на связанного окровавленного мужчину, Вито поднял взгляд на окно, словно зная, что Сонни устроился на пожарной лестнице и подсматривает за ним, – однако на самом деле он ничего не знал. Он даже не видел окно и убогую занавеску на нем. Все его мысли были поглощены мужчиной, который только что плюнул ему в лицо, Клеменцей, пристально следившим за ним, и Тессио у него за спиной. Оба пристально следили за ним. Склад был ярко освещен голой лампочкой, свисающей с потолка прямо над головой Клеменцы. Из-за запертой на засов двери из зала доносились пение и смех. Повернувшись к связанному мужчине, Вито сказал:

– Генри, ты вел себя неразумно. Мне пришлось просить Клеменцу, чтобы он сделал одолжение и не сломал тебе ноги.

Прежде чем Вито успел сказать что-либо еще, Генри его перебил:

– Я ничего не должен вам, макаронникам! Долбанные итальяшки! – Даже несмотря на то, что он был пьяным, его голос прозвучал отчетливо, с той певучей мелодичностью, которой отличается речь ирландцев. – Вы все можете убираться восвояси на свою гребанную Сицилию и трахать своих долбанных сицилийских мамаш!

Клеменца отступил назад, не столько разъяренный, сколько удивленный.

– Вито, этот сукин сын безнадежен, – угрюмо произнес Тессио.

Клеменца снова взял гвоздодер, и снова Вито поднял руку. На этот раз Клеменца гневно сплюнул и, подняв лицо к потолку, издал длинное сочное итальянское ругательство. Вито подождал, пока он закончит, затем подождал еще, пока наконец Клеменца не посмотрел на него. Молча выдержав его взгляд, он повернулся к Генри.

Сонни, лежавший на пожарной лестнице, крепко обхватил себя руками, защищаясь от холода. Ветер усилился, угрожая принести дождь. Со стороны реки донесся долгий низкий рев корабельной сирены, разлившийся по улицам. Отец Сонни не отличался высоким ростом, но при этом обладал крепким телосложением. Годы работы грузчиком на железнодорожном складе оставили ему мускулистые руки и широкие плечи. Порой он вечером присаживался на край кровати сына и рассказывал о тех днях, когда он загружал и разгружал вагоны. Только сумасшедший мог плюнуть ему в лицо. У Сонни не было другого объяснения этому вопиющему поступку. Сидящий на стуле мужчина сошел с ума. Эта мысль несколько успокоила Сонни. Сперва ему было страшно, поскольку он не знал, как относиться к происходящему, но затем он увидел, как его отец снова присел на корточки и обратился к связанному мужчине, и он увидел такого отца, которого хорошо знал – спокойного, рассудительного, каким тот бывал, когда серьезно разговаривал с Сонни о чем-то важном. Мальчишке стало легче от мысли, что этот связанный незнакомец сумасшедший, а отец пытается его урезонить. Он проникся уверенностью, что мужчина вот-вот кивнет, и тогда отец его развяжет, и все недоразумения будут улажены, поскольку именно для этого, несомненно, его и позвали, чтобы он решил проблему, все уладил. Всем в районе было известно, что Вито Корлеоне умеет решать любые проблемы. Это было известно всем. Сонни наблюдал за зрелищем, которое разворачивалось перед ним, ожидая, когда же его отец все уладит. Однако вместо этого мужчина начал яростно дергаться на стуле, стараясь развязать веревки. Он был похож на животное, которое силится освободиться от пут; затем он выкрутил голову вбок и опять плюнул в отца Сонни; слюна была смешана с кровью, поэтому показалось, будто он каким-то образом нанес ему рану. Однако это была его собственная кровь. Сонни видел, как кровавая харкотина вылетела изо рта связанного мужчины, видел, как она попала отцу в лицо.

То, что произошло дальше, стало последним, что Сонни помнил о событиях той ночи. Это было одним из тех воспоминаний, обычных для детских лет, которые сначала кажутся странными и таинственными, но с годами проясняются благодаря жизненному опыту. В тот момент Сонни был сбит с толку. Его отец встал и вытер лицо, посмотрел на связанного мужчину, затем развернулся к нему спиной и отошел, но всего на несколько шагов, к двери, и застыл там, совершенно неподвижно, в то время как дядя Сэл достал из кармана, подумать только, наволочку. Из всех троих дядя Сэл был самый высокий, но он сильно сутулился, его длинные руки болтались по сторонам, и он не знал, что с ними делать. «Наволочка». Сонни произнес это слово вслух, шепотом. Дядя Сэл обошел стул сзади и накинул наволочку мужчине на голову. Дядя Питер поднял гвоздодер и взмахнул им… и дальше все в сознании Сонни слилось в одно размазанное пятно. Некоторые моменты он запомнил отчетливо: дядя Сэл натягивает белую наволочку мужчине на голову, дядя Питер взмахивает гвоздодером, белая наволочка становится ярко-красной, дядья склоняются над связанным мужчиной и возятся с веревками. Кроме этого, он больше абсолютно ничего не помнил. Наверное, он как-то добрался назад до своего дома. Наверное, он лег в постель. Однако ничего этого Сонни не помнил, совершенно ничего. Все, что было до наволочки, отчетливо запечатлелось у него в сознании, затем следовал туман, до тех пор пока воспоминания не исчезали полностью.

Долго-долго Сонни не понимал, свидетелем чего ему довелось стать. Потребовалось несколько лет, чтобы сложить детали воедино…

На противоположной стороне Одиннадцатой авеню в окне над парикмахерской занавески затрепетали, затем раздвинулись, и показалась Келли О’Рурк, смотрящая вниз на улицу, – волшебное зрелище, молодое женское тело, залитое светом уличного фонаря, окруженное черными пожарными лестницами, красными кирпичными стенами и черными окнами.

Уставившись в темноту, Келли потрогала свой живот, как непроизвольно делала на протяжении последних нескольких недель, стараясь почувствовать хоть какой-нибудь трепет новой жизни, которая, как было ей известно, уже пустила там корни. Ее родители и братья уже давно отвернулись от нее, за исключением, быть может, Шона, так что какое ей было дело до того, что они о ней думали? В клубе Келли проглотила одну большую голубую таблетку, отчего ей стало легко и беззаботно. Теперь она никак не могла собраться с мыслями. Перед ней были лишь непроницаемый мрак и ее собственное отражение в оконном стекле. Было уже очень поздно, и все постоянно бросали ее одну. Келли положила ладонь на живот, пытаясь почувствовать хоть что-нибудь. Однако сколько она ни старалась, ей никак не удавалось собрать свои мечущиеся мысли, обуздать, утихомирить их.

Отстранив Келли от окна, Том задернул занавески.

– Успокойся, милашка, – сказал он. – Зачем ты это делаешь?

– Что? – спросила Келли.

– Вот так вот стоишь перед окном.

– А что? Ты боишься, Том, что кто-нибудь увидит тебя вместе со мной?

Положив было руку на бедро, Келли рассеянно уронила ее и снова принялась расхаживать по комнате, глядя то на пол, то на стены. Казалось, она не замечала Тома; мысли ее были где-то в другом месте.

– Келли, послушай, – сказал Том. – Я проучился в колледже всего несколько недель, и если я не вернусь…

– О, только не хнычь, – перебила его Келли. – Ради всего святого.

– Я не хнычу, – обиделся Том. – Я просто хочу объяснить…

Келли остановилась.

– Знаю, – сказала она. – Ты еще ребенок. Я знала это, когда тебя подобрала. Кстати, сколько тебе лет? Восемнадцать? Девятнадцать?

– Восемнадцать, – сказал Том. – Я только хочу сказать, что мне нужно вернуться в общежитие. Если меня не будет там завтра утром, это заметят.

Подергав себя за ухо, Келли уставилась на Тома. Оба молчали, не сводя глаз друг с друга. Том гадал, что видит перед собой Келли. Он гадал об этом с тех самых пор, как она скучающей походкой приблизилась к его столику в баре Джука и пригласила его на танец таким томным голосом, словно приглашала его в постель. Та же самая мысль мелькнула у него в голове, когда после нескольких танцев и одного коктейля она попросила его проводить ее домой. Они почти ни о чем не говорили. Том рассказал, что недавно поступил в Нью-Йоркский университет. Келли рассказала, что временно осталась без работы, что она из большой семьи, но не ладит с родственниками. Ей хотелось бы сниматься в кино. На ней было длинное синее платье, которое обтягивало ее тело от щиколоток до груди, с глубоким вырезом, обнажающим белизну ее кожи, резко контрастирующую с атласной тканью. Том сказал, что машины у него нет, что он здесь со своими друзьями. Келли ответила, что в этом нет ничего страшного, машина есть у нее, и он не стал у нее спрашивать, как у безработной девушки из большой семьи может быть машина. Том предположил, что, быть может, это не ее машина, а затем, когда Келли отвезла его на Одиннадцатую авеню, он не стал открывать ей, что сам родился и вырос в трущобах в нескольких кварталах отсюда. Увидев ее квартиру, Том понял, что машина чужая, однако у него не было времени задавать вопросы, так как они сразу же оказались в постели, после чего мысли его были уже заняты другим. События развивались стремительно, и в каком-то смысле это было для Тома непривычным, и вот теперь он лихорадочно думал, глядя на Келли. Ее поведение менялось ежесекундно: сначала соблазнительница, затем беззащитная девочка, не желающая, чтобы он уходил, и вот теперь в ней начинало проявляться что-то твердое, гневное. Келли смотрела на него, и у нее все напрягался подбородок, поджимались губы. У Тома внутри тоже что-то переворачивалось. Он готовился к тому, что может сказать или сделать Келли, готовился к спору, заготавливал ответ.