Текст книги "Как все начиналось"
Автор книги: Марина Ефиминюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
– Аська, Аська! Крест в него кидай! – визжал адепт.
Я покосилась на зажатый в руке крест, а потом со всей молодецкой силушкой метнула его в темноту. Раздался звон разбитого стекла, мы на миг остановились, как вкопанные:
– Дура, – плюнул Ваня, – в черта кидать надо было, а не в окно!
– Сам тогда его вылавливай! – разозлилась я и, схватившись за бок, прислонилась спиной к колодцу, пытаясь отдышаться.
В ушах раздавался стук сердца, а во рту пересохло. Ваня носился по двору, как заведённый, размахивал над головой давно погасшим кадилом и громко орал матом. Рядом с моими ногами упала брошенная в черта фляга, я её подняла и сделала глоток, пытаясь смочить пересохшее горло, и тут краем глаза заметила прошмыгнувшую рядом со мной серую тень, а потом, огромную тёмную фигуру Петушкова, в развивающемся чёрном плаще и несущуюся на меня во весь опор.
– Вехрова, не стой пнём, хватай его! – завопил адепт.
В следующее мгновение он задел меня плечом, и я, не удержавшись на ногах, с диким визгом свалилась в колодец. Полет занял буквально пару секунд, сгруппировавшись, я вошла в ледяную воду солдатиком, с тихим плеском и громким матом. От холода перехватило дыхание, в тело вонзились тысячи иголок, а сердце забилось в бешеном темпе. Я вынырнула, оказавшись в кромешной темноте, и заорала:
– Ваня, идиот! Вытащи меня отсюда!
– Ты где? – заголосил в ответ адепт.
– Здесь, в колодце!
– В каком колодце?
– Ты видишь много колодцев во дворе? – захрипела я и схватилась за скользкие деревянные стенки, чтобы не уйти под воду.
– А, ты в этом колодце!
– Кретин! – буркнула я себе под нос.
В круглом проёме появилась Ванина башка:
– Как ты там оказалась?
– Ты меня столкнул, остолоп! Доставай меня быстрее, пока я не окочурилась здесь!
Я почувствовала, что от холода начинает сводить ноги. Ваня исчез и отсутствовал целую вечность. Я успела окончательно продрогнуть и попрощаться с жизнью. На поверхности меня держала только одна мысль, что утону я только на его бесстыжих глазах. В тот момент, когда я решила, что пора идти ко дну, сверху упала длинная леска с крючком:
– Что это? – удивилась я.
– Удочка, в сарае только она была! – донёсся голос.
– Ваня, я же не рыба! Как я по ней заберусь?
– Ага, понял!
Леска исчезла, через несколько мгновений появилась толстая верёвка.
– Аська, держись! – раздался голос Вани.
Я из последних сил замершими руками схватилась за протянутый канат. Пыхтя, адепт начал поднимать меня на поверхность. Я выбралась из колодца на траву, зубы отбивали барабанную дробь, а тело трясло мелкой дрожью.
– Ва-ва-ня, ты и-и-идиот-т-т! – с трудом простучала я.
В этот момент, прямо рядом со мной мелькнула серая тень.
– Паршивец! – заорал Петушков и, уже не обращая внимания на меня, продолжил погоню.
Я скорчилась на траве, пытаясь согреться.
Стоило мне подняться, послать в душе всех в болото и собраться в дом, как испуганный погоней чертёнок прыгнул мне в руки, схватил лапками за шею, затрясся и тоненько завыл. От неожиданности я обняла его. Через мгновенье мчащийся Ванятка брызнул мне в лицо святой водицей, явно попахивающей тухлятиной, и треснул кадилом по макушке. Я осела и свалилась на спину, при этом крепко прижимая черта и матерясь, как сапожник.
– За что? – прохрипела я, поднимая голову.
– Чтобы бес не проник, – тяжело дыша, пояснил Ваня.
– Петушков, ты форменный болван. Это ребёнок, он погони испугался и носится, как угорелый! – едва не плакала я, растирая наливающуюся шишку.
Мы заперли бесёнка в заговорённую клетку и с чувством выполненного долга завалились спать.
Наступило, пожалуй, самое тяжёлое в моей недолгой жизни утро. Все тело ломило, я простудилась в колодце, заходилась кашлем и с трудом сдерживала поток слез, рассматривая страшную физиономию с фиолетовым синяком промеж бровей вместо собственного отражения:
– Ваня, ты посмотри, как ты меня кадилом избил! – причитала я.
– Так вы подрались ночью, – догадался гном. – Поэтому орали, как бешенные?
Я тяжело вздохнула и вышла на крыльцо. Двор оказался в плачевном состоянии. Ночью мы носились в кромешной тьме, не разбирая дороги, и, как варвары, крушили все на своём пути. Окончательно истоптали клумбу с остатками стебельков на ней, разломали жерди на колодце, когда Ваня старательно меня оттуда вытягивал, снесли с петель дверь погреба, разбили пару пустых, но отчего-то чрезвычайно необходимых, бочек, а довершало картину заткнутое клетчатой подушкой разбитое окно в домике Питрима. Посреди этого хаоса, держа в руке клетку с бесёнком, стоял брат Еримей. Он повернулся в мою сторону, на его бородатом лице отражалась настоящая боль от вида развороченного двора.
– Старец ждёт тебя, – обратился он ко мне голосом, полным скорби.
Я кивнула, ощущая, как внутри все сводит от нервных судорог. Ноги стали ватными, а ладони вспотели. Я так хотела повидаться со старцем, но отчего-то сейчас было очень страшно, что-то подсказывало мне: «не стоит знать все тайны, правда может не понравиться». Я старалась не замечать настойчивого внутреннего голоса и с замирающим сердцем вошла в сени домика.
Здесь стояли маленький столик со стулом и обычная деревянная лавка.
– Чего стоишь, садись! – услышала я недовольный, тихий, как шепоток голос. Я с изумлением обернулась и увидела восседающего за столом домового – маленького бородатого, седого старичка в лаптях, полосатых портах и подпоясанной рубахе.
– Чего рот разинула? – пробурчал дед. – Секретарь я его!
Домовой, щегольнув новомодным словцом, которое запоминал уже больше десяти лет, и в первый раз произнёс правильно, довольно улыбнулся, сверкнув золотой коронкой на зубе.
Я понимающе кивнула и присела на краешек лавки, с тоской рассматривая пухлый бок клетчатой подушки, свисающей из дырки в стекле окна. Клеточки были разноцветными, красными и синими.
– Чего притихла, – бросил на меня недовольный взгляд домовой. – Твоя работа! – он кивнула на окно. – Черта ловили! Весь двор в щепки разнесли! – разошёлся он. – Девку едва не утопили!
Я уставилась на старика. Бог мой, да, меня так с детства не отчитывали!
– Между прочим, – откашлялась я, пряча взгляд, – девка сидит перед Вами живая и, вполне, здоровая!
– Митька, – послышалось из-за двери, – пригласи Асю сюда!
У домового отвисла челюсть, он недовольно свёл брови у переносицы и гордо кивнул на оббитую клеёнкой дверь. Я испуганно вскочила, потом села, потом опять вскочила и, затаив дыхание, вошла в горницу. Старец Питрим оказался меньше всего похожим на старца, высокий, сбитой, в чёрной рясе мужичок с затаившим страхом в прищуренных глазах. Я его знала, я его видела когда-то давно, не в этой жизни.
…Пётр Андреевич Лисьев, в народе просто Петька, с самого детства обладал вздорным нравом. Кутила и дуралей, обожающий женщин, кости и выпивку. Именно в таком порядке. Все изменилось за одну ночь, когда в пьяном угаре сна, он увидел хрупкую кудрявую девушку, с чёрными без белков глазами и с горящим красным мечом в руках, она дала ему толстую старинную книгу с надписью на обложке на неизвестном языке. «Прочитай». И он открыл книгу. Потом Петька часто гадал, как бы сложилась его судьба, откажись он посмотреть в старинный фолиант…
На пустых желтоватых страницах проявились буквы, и он прочёл свою судьбу. Потом девушка сказала, что однажды она придёт к нему и попросит совета; он должен сказать, что она выиграет смертельную хватку, сделав самый трудный выбор, и что она должна идти туда, куда зовёт её сладкий голос.
Он проснулся, мир вокруг него остался прежним, а вот сам Пётр изменился. Он смотрел на людей и Чита их мыслил, как ту книгу, он знал и прошлое, и будущее. Тогда-то он и стал Питримом, удалился в забытый скит и со страхом в сердце начал ждать прихода худенькой невысокой кудрявой девочки с чёрными глазами-лужицами. А сейчас перед ним стояла эта девчонка, живая и подвижная, с ужасом и ожиданием ответов. Только глаза у неё были человеческие, каре-зеленые. Я со страхом, перемешанным с интересом, смотрела на старца. Тот, нахмурившись, изучал меня.
– Ты знаешь ответы на все свои вопросы! – вдруг произнёс он.
Я ошарашено уставилась на него:
– Знаю?
Старец кивнул:
– Понимание приходит со временем, время нельзя торопить, время мудрое и знает, когда открыться человеку.
Я кивнула и от всех души попыталась понять ход его мыслей, но он для меня оставался загадкой.
Питрим помолчал, а потом добавил:
– Правду надо искать в глубине, а не поверхности. Ты должна идти за голосом, долетающим до тебя по ночам.
Я задумалась: «Какая все чушь, он-то себя со стороны слышит? Какой ещё голос? Да, я последнее время кроме Ваниного храпа по ночам больше ничего не слышу!»
– Тебя ждёт трудный выбор, – добавил он, а потом будто испугался своих слов, – но ты сделаешь все правильно, – добавил он поспешно.
После этого, мне показалось, он вздохнул с облегчением, повеселел и даже стал выше, словно сбросил с плеч стопудовый груз.
Ласково улыбаясь мне, он развёл руками:
– Все.
– Что все? – изумилась я. Я что за этим так стремилась сюда? Для чего я бегала полночи за чёртом, с диким желанием поговорить с провидцем, если провидец только напустил тумана на тайны? Хоть бы про деньги что-нибудь сказал, всё-таки 750 золотых.
– Хочешь, про будущую любовь скажу? – вдруг предложил старец.
– Лучше про вознаграждение, – вяло воспротивилась я, до крайности расстроенная нашим с ним разговором.
– Про что? – изумился старец, я печально махнула рукой.
– Ты его уже знаешь! – радостно, словно о моем выигрыше в Лотерею Честный Маг, поведал Питрим.
Я встрепенулась. Кандидатур на роль суженного было не так много, и я начала в уме перебирать знакомых мне мужчин, получалось, что это либо Ваня, либо Сергей.
– Петушков? – осторожно поинтересовалась я, вздрагивая от одной мысли об адепте.
– Какой, ещё Петушков? – удивился Питрим.
– Ваня.
– А это тот, который вчера, как сумасшедший, с кадилом по двору за чертёнком гонялся?
Я кивнула.
– Нет, такое горе тебя стороной обойдёт!
– Сергий Пострелов? – сразу же предложила я.
– Учитель, – Питрим помрачнел, – я бы на твоём месте держался от него подальше. Ну, иди!
– Куда? – не поняла я.
– К своим друзьям иди! – он покосился на дверь, я вздохнула и вышла. Вот и поговорили. Оказывается, я все знаю, но ничего не вижу! Беседа получилась философской под общей темой: «иди туда, куда шла, ищи то, что ищешь», потрясающе!
Ваню я нашла в кузнице. Он был раздет по пояс, тощую спину с выпирающими позвонками покрывала испарина.
– Правильно, Вань, труд облагораживает! – похвалила его я.
– Какой труд?! – пропыхтел адепт. – Вчера пока носился за чёртом, меч сломал, новый захотел, а мне кувалду в руки!
Через несколько часов Иван принёс кривую железяку меньше всего похожую на меч.
– Вот, это все на что я был способен! – устало произнёс он, присаживаясь рядом со мной на скамеечке.
– Да, Вань, умелец из тебя никудышный, – согласилась я.
– Зато вот! – он достал небольшую блестящую саблю.
– Ваня, ты её что украл? – ужаснулась я.
– Почему украл? – обиделся адепт. – Кузнец за работу дал. А что тебе старец сказал?
– Сказал, что мы поженимся с тобой! – я встала и направилась к гному, выводящему из конюшни лошадей.
– Мы с тобой? Нет, только не это! Мы не можем с тобой пожениться! – с паникой в голосе воскликнул приятель.
– А это тебе кара такая будет! – усмехнулась я.
Глава 7
Новый друг
Мы выехали к землям, называемым Новье. После опасных и грязных приграничных городов: Краснодола и, особенно, Петенки, эти места казались раем на земле. Территория – узкая полоска земли, в основном специально засаженная лесом шириной 40 вёрст, была нейтральная и не принадлежала ни данийцам, ни словенцам. На вырубленных просеках нам встречались маленькие деревеньки с аккуратненькими белыми домиками, цветущими палисадниками, сочными заливными лугами, золотой рожью, поля с пшеницей, льном и даже картофелем. Все было аккуратно и добротно, во всем чувствовалась хозяйская рука. В этих местах снимали урожай по три раза в год, и торговали со всеми государствами Словении и Данийи. Да и люди здесь резко отличались от словенцев; нас встречали улыбками, иногда Анука угощали, кто куском пирога, кто наливным ярко-красным яблоком, от одного взгляда на которое текли слюнки. За весь наш путь нам не попалось ни одного плохенького дома или покосившегося заборчика.
– Интересно, – задумалась я, – а в Солнечной Данийе так же здорово, как здесь?
Мы сидели в тенёчке около дороги, разморённые полуденной жарой. Гном дремал, оглашая окрестности неприлично громким храпом, Ванятка смотрел в синее небо и жевал травинку, а малыш спал детским радостным сном у меня на руках.
– Наверное, – протянул Ваня, широко зевая.
Разговор не клеился, друзья грелись на солнце, отдыхали от дороги и пережитых злоключений, а в моей неспокойной голове роились тревожные мысли.
Все казалось странным и запутанным. Разговор со старцем в Егорьевском ските не давал мне покоя: «иди туда, куда идёшь, там будут все ответы». Какие ответы – отдаст ли мне Совет мои законные денежки? Просто сказка: «Иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что!»
Когда Питрим меня увидел, то испугался, и Прасковья испугалась, она тоже что-то увидела. Что-то глубоко внутри меня, чего я сама ещё не понимаю. Бабочка?
Я прилегла на благоухающую, тёплую траву и уставилась в голубое и чистое, без единого облачка, небо, прямо перед лицом пролетела лёгкая бабочка-капустница. Я проследила за её полётом, она уселась на жёлтый цветок и сложила крылья. Я протянула к ней руку, и она испуганная вновь взлетела. Что же это за пресловутая Бабочка?
Все казалось странным, запутанным и непонятным.
Почему Анук принял меня за мать, самое родное существо? Что это – зов крови? Какой зов крови может быть у меня безродный ведьмы и юного Властителя? Почему мальчика украли, кому это нужно, кому мог помешать малыш? Бертлау не самая сильная и не самая крупная провинция Данийи, так зачем похищать несовершеннолетнего Наследника? Если это борьба за власть, то не проще ли было покончить со страшным и ужасным Арвилем Фатиа?
По сему получается, что только Властителю Фатии было выгодно похищение малыша, ведь по прошествии определённого времени Анук сам станет Властителем, и Арвиль лишится Бертлау. Значит, это был он? Он похитил мальчика тогда в лесу, он спрятал его в доме Прасковьи. Вряд ли это Фатиа, он бы не стал пачкать руки, скорее всего, кого-то послал сделать всю грязную работу, а сам сидит в своём дворце, или что у него там, и ожидает нашего прибытия.
И Виль подчинился могущественному Властителю, предал Совет, предал нас, предал Словению!
Господи, но при чем здесь я?! Парашке меня описывали, достаточно подробно, чтобы она едва ли не с первого взгляда узнала моё лицо, Фатиа этого не мог сделать по одной единственной причине – мы с ним не знакомы, слава Богу! Да, вообще, было бы странно, если бы мы оказались знакомы!
Загадки громоздились друг на друга и превращались в бесконечную пирамиду, с острой вершиной: «Что, чёрт возьми, происходит?!» В моих мыслях было некое иррациональное зерно, приводящее к самому дурацкому ответу на самые очевидные вопросы.
В это время гном открыл глаза и, кряхтя, поднялся:
– Ась, – широко зевая и потягиваясь всем телом, позвал он, – хватит мечтать. Пообедаем и поедем. На стол собери.
– Ладно, – согласилась я, вставая, – а ты куда?
– Природа, – загадочно протянул Пан и поковылял по направлению к густым с большими круглыми листьями придорожным кустам.
Я постелила белую тряпицу и начала раскладывать припасы: крынку с квасом, половину каравая, колбасу, кусок сыра, вяленое мясо, варёные яйца и пяток огромных румяных яблок.
Ваня сел рядом и отломал кусок от каравая. Только он начал жевать, как из кустов донеслись громкий голос:
– Приветствую тебя, о, странник, одинокий,
Нужду свою справляющий в кустах,
Подвинься, дай присяду к тебе рядом.
– Чего? – раздался гневный крик гнома. – Вали отсюда, я их сам облюбовал!
– Постой же, ты скажи мне честно и понятно,
Ну, разве же тебе не скучно одному?
Как весело, как здорово, приятно,
В компании справлять свою нужду!
– Да что ты ко мне привязался, стихоплёт чёртов? Откуда ты взялся-то вообще, да что ты на меня так смотришь?
Через мгновение из кустиков показался Пан, поспешно застёгивающий ремень на штанах. Его бородатое и пунцовое от ярости лицо перекосило.
– Нет, ну вы видели это? – заорал он, как ужаленный. – Даже в туалет спокойно не дают сходить, уж выбрал самые тёмные кусты, а там этот гад притаился и ждёт.
– Кто?
– Да, чучело это страшное. Маньяк недобитый!
Тут в подтверждение его слов из кустов вышел замечательной внешности субъект. Лицо его было испещрено морщинами, густая седая борода спутана, длинные седые же волосы, перевязанные пурпурной лентой в тонкий крысиный хвостик. Худое костлявое тело завёрнуто в синюю простыню до колен наподобие тоги, подвязанной на поясе, портов видно не было, пыльные ноги обуты в потрёпанные сандалии. Он встал в картинную позу, продемонстрировав нам орлиный профиль с крупным горбатым носом.
Я открыла рот из изумления, такое чудо надо было поместить или в Стольноградский музей исчезающих видов или в дом для душевнобольных. Он повернулся ко мне, окинул меня величественным взглядом и молвил, жестикулируя одной рукой, второй придерживая простыню, чтобы та не соскользнула с худых плеч:
– О, дева юная, прекраснее тебя
Не видел никого на белом свете!
Ты держишь на руках своё дитя,
А я пою тебе о лете.
Все-таки дом для душевнобольных, – поставила я диагноз и поскорее, действительно, прижала Анука к груди. Ну, на всякий случай, мало ли, что может быть!
– Я вижу: собираетесь обедать, – продолжал незнакомец.
И собираешь, дева, ты к столу, – тут он замолчал, надул щёки и покраснел.
– Совсем не складно, – заявил разозлённый Пантелей.
– Это все из-за тебя, рассадник заразы, – взвился поэт, и даже поднял вверх палец, демонстрируя, как он раздражён этим обстоятельством, – ты, гном, меня с рифмы сбил, это теперь надолго! А вы кушать будете, да? – он посмотрел на стол с щенячьим восторгом и громко сглотнул.
Я молча кивнула, стараясь придти в себя, и следила за тем, как незнакомец подходит к импровизированному столу и водит носом, как жалом. Мужик, не дождавшись приглашения, шустро сел на траву отломил краюху хлеба, отхлебнул от крынки с квасом и начал энергично жевать. Ваня не донеся до рта кусок сыра, ошарашено уставился на незнакомца.
– Да, вы присоединяйтесь, не стесняйтесь, – с трудом произнесла я.
– Вы тоже угощайтесь, – предложил он нам, как гостеприимный хозяин, приятно улыбаясь.
От такой наглости у Пана отвисла челюсть. Ваня продолжил трапезу, стараясь не смотреть на нечаянного соседа, гном застыл на месте и шумно дышал, отчего его ноздри раздувались, как у разъярённого быка.
– Знаешь, что, милок, вали отсюда, – прошипел он, – мало того, что ты сел под мои кустики, так ещё и жрёшь мой обед?!
– Да, ладно, Пан, – махнула я рукой, сооружая бутерброд для Анука, – не злись, иди лучше кушать.
Гном надулся, но к столу подсел и тоже начал жевать.
– Меня зовут Марлен, бродячий поэт. Я следую в Фатию на ежегодный конкурс рассказчиков и поэтов, – представился новый знакомый с набитым ртом.
– Ася, это Ваня, это Пан, а это Анук.
– Анук?
– Ну, да, Бертлау. Мы его к Арвилю Фатиа везём.
Поэт поперхнулся и вытаращил глаза.
– Пропавший Наследник?!
Он подскочил, а потом упал на колени перед мальчиком, сильно ударившись о корень огромного дуба, под которым мы сидели.
– Ты, чего, ещё и больной на голову? – удивился Пан.
– Но, ведь это Наследник! – не поднимая головы, благоговейно пробормотал Марлен.
– Да ладно, встань, – смилостивился Пан, – мы никому не скажем, что ты не поцеловал ему ступню и жрал, как свинья, за одним столом с ним.
Поэт приподнял голову, заметил наши удивлённые взгляды, а также полное равнодушие мальчика к его персоне, и принялся есть с новой силой. У меня сложилось ощущение, что они с Паном соревновались, кто больше запихнёт в рот, и быстрее прожуёт. В конце концов, оба объелись и начали икать, я покачала головой и убрала остатки еды в мешок.
– Ну, поехали! – скомандовал Пантелей, усаживаясь на коня.
– А как же я? – промычал поэт.
От сей наглости, даже у меня глаза полезли на лоб, мы его накормили, а он ещё чего-то требует.
– Вы покоробили меня морально, – вдруг начал он,
Ваш гном меня обидел, оскорбил,
Теперь прошу воздать все материально,
Ну, или подвезти, а то уж нету сил.
Гном как-то странно покраснел и выдал целую тираду:
– Нет, нет, позвольте мне сказать, милейший,
Что Вы ввалились под мои кусты,
Когда я тихо там уединился,
Конечно, я послал Вас под другие
Я эти не хотел делить ни с кем…
Пан, и сам не понял, как заговорил стихами. Я не сдержала задорной улыбки: уж очень забавно звучала его речь.
– Я, сударь, предложил Вам дорогое,
Моё внимание, мои стихи! – вступил с ним в спор Марлен.
– Простите, но когда нужду справляю,
Идите, знаете куда? – прошипел Пантелей.
– Куда?
– В один уж очень узкий лаз на теле,
Девицы или дурака.
– Имеете в виду вы ногу?
– Нет, зад Ваш, извините, я в виду имею!
– Как? – удивился Марлен.
– А так.
– Ладно, – примирительно произнесла я и предложила, – мы подвезём Вас до ближайшего населённого пункта, а там уж извините, но будете добираться самостоятельно.
– Если этот поэт поедет с нами, – заявил Пан, – то я останусь здесь.
– Пантелей, ты чего? – уже начала злиться я.
– Не хочу целыми днями видеть его рожу!
– Но это же до первой деревни, – выдвинула я контраргумент.
– Мой коняга одноместный! – зло буркнул гном, гладя по гладкой шее своего жеребца.
– Пан! – не выдержала я. – Прекрати!
– Пусть он добирается другим способом! – проговорил тот.
– И каким же? – Марлен с интересом покосился на Ваню, забирающего на коня. Петушков перехватил его взгляд, сначала застыл с поднятой ногой, а потом всё-таки показал поэту выразительную дулю.
– На своих двоих! – отрезал Пан.
После долгих препирательств и разборов по понятиям, поэта он все же повёз, покрикивая, чтобы тот не прижимался к нему так близко. В конце концов, несчастный Марлен заснул и уткнулся лицом в спину гнома.
Через несколько часов мы добрались до деревни, где находился мост, перекинутый через Драконову реку и соединяющий Данийю и Новьи.
На въезде стоял огромный указатель с нарисованным планом, как проехать к лодочной переправе и Смородиновому мосту с надписью «Добро пожаловать в Солнечную Данийю». Мы въехали в деревню, по длинным пустым улицам гулял ветер и разносил дорожную пыль, под копыта моей лошади попала чья-то цветастая косынка. Я смотрела на добротные дома с наглухо закрытыми ставнями окнами, ухоженные палисадники, рядом с колодцем стояло забытое ведро с водой. У меня по спине побежали мурашки, во дворах не лаяли собаки, не слышалось шума, словно, все жители вымерли.
– Кажется, я знаю, куда Ванятка переправил упырей, – озвучил Пантелей мучившую меня догадку.
– Да, хорош, вам! – буркнул Ваня, озирающийся по сторонам.
– Чувствуешь свою вину, Петушков? – полюбопытствовала я, за что была награждена презрительным взглядом.
В это время дремавший всю дорогу поэт вдруг дёрнулся и едва не упал с лошади.
– Приехали? – обвёл он сонным взглядом улицу.
– Нет, – хохотнул гном, – ты приехал, а мы поехали дальше. Слазь, говорят тебе!
Поэт, ещё не очнувшийся ото сна, с трудом сполз по покатому конскому крупу и удивлённо огляделся:
– А куда же вы меня привезли? Здесь же никого нет! Где же все?!
– Вот и проверишь, куда все делись! – буркнул гном, сплёвывая через зубы.
У меня по спине снова побежали мурашки, будто кто-то, сидя в палисаднике, неотрывно и с подозрением рассматривал меня. Я резко повернула голову и успела заметить, как в одном не закрытом ставнями окошке с резными наличниками мелькнуло и сразу же пропало морщинистое старушечье лицо.
– Мне кажется, за нами следят! – выдохнула я.
– За нами отовсюду следят! – буркнул Ваня, рассматривая через приоткрытые ворота чей-то двор.
И тут из-за заборчика показался мужичишка, он воровато выглянул, потом спрятался, и мы увидели лишь торчащую лохматую макушку, потом снова показалось его рябое лицо с рыжей бородой лопатой.
– Эй, путники, – позвал он нас и моментально скрылся из виду. Мы недоуменно переглянулись.
– Ты кто? – заорал во всю глотку Пантелей.
Мужичок выскочил из своего укрытия и с гримасой паники на лице прижал палец к губам:
– Тише вы! Кого ищете или что забыли?
– Нам бы в Данийю перебраться! – снова завопил Пантелей.
Мужичок побледнел так, что на щеках выступила почти тысяча веснушек, снова прижал палец к губам и махнул рукой. Мы подъехали поближе к нему.
– Нельзя! – горячо зашептал он. – Не получится!
– Это ещё почему? – гаркнул гном.
– У вас беда какая? – подыгрывая мужику, полушёпотом спросила я. – Мы можем помочь, Ваня у нас маг, – я ткнула пальцем в Петушкова.
Мужичок долго думал, внимательно рассматривая Ванятку. Я покосилась на приятеля, у того практически сошли синяки, и впечатление портил только выбитый передний зуб, а так адепт адептом.
– Ладно, пойдём! Только тише! – кивнул мужичок.
Он исчез за забором, оставив нас теряться в догадках о произошедшем в деревне. Вскоре открылись ворота, и мы смогли въехать во двор. Нас с большими почестями проводили в маленькую чистую горницу. Жена хозяина – стройная молодая женщина – спешно накрыла на стол: поставила бутыль браги, тарелку свежих помидоров и огурцов, и тарелки для окрошки. Встречать нас вышли двое хозяйских детей: мальчик и девочка погодки.
– Меня зовут Лексей, – представился мужик, – я староста нашей деревни.
Мы расселись за столом, выпили, и Лексей начал свой рассказ.
Деревня у них большая, не шибко богатая, но и не бедная, кормятся все в основном от торговли с проезжающими в Данийю. У всех огороды и своя скотина, выставят по дороге, кто ведро картошки, кто крынку молока, глядишь проезжий и купит. Жили они поживали, но случилась напасть: с неделю назад кто-то начал резать овец на выпасе, пока пастух по молодкам бегал. Решили, что волки злобствуют, пастуха сменили, волков погоняли и успокоились. А третьего дня деревенские ребятишки пошли на Драконову реку купаться в полмили от деревни и увидели чудище зеленобокое, перепугались и бегом кинулись обратно к мамкам. Им естественно не поверили, но пошли проверять и, действительно, ящерица огромная с сажень высотой, пару сажень длиной с большими перепончатыми крыльями, и морда такая страшная – страшная, клыкастая с жёлтыми глазами и вертикальными зрачками.
Мы с Ваней переглянулись.
– Вань, ты драконов видел?
– Только на картинке в учебнике, – со свистом прошепелявил тот.
– Ага, – кивнула я, думая о таком пренеприятнейшем канделябре, – а как бороться с ним знаешь?
Ваня замотал головой.
Драконы считались вымирающим видом разумных животных и были занесены в пресловутую «Книгу умирающих видов». Как писали в учебниках, определённого места обитания у них не было, появлялись сами по себе то там, то сям, пугали народ и вырезали стада, а поэтому считались зело опасными смутьянами. Могли ползать, летать, плавать и так далее до бесконечности.
– И откуда эта гадина появилась, – продолжал жаловаться староста, – век такой не видел! Он по реке под мостом плавает, никому перебраться не даёт, лодки с людьми переворачивает, чуть заезжего из Бурундии старшину отряда не утопил! Путники переполнили деревню, ждали, когда он исчезнет, а он, гад, только по реке туды-сюды, шкварк-шкварк. Что делать? Собрались всем миром, вызвали охотника за драконами, тот вчера приехал, заплатили ему 500 золотых. Охотник деньги взял, помахал мечом пред носом чудища, а змеюка огнём пыхнула, из боеготовности охотника, значит, вывела… и сожрала! – на глазах у старосты появились слезы. – Представляете, сожрала вместе с деньгами! У-у-у… змеюка! – он схватился за голову. – А потом это чудище зеленобокое заявило, чтобы мы ему девицу невинную кудрявую привели на обед. Так у нас все бабы своих девок по погребам попрятали, чтобы, не дай Бог, не скушал, гадюка!
– А где все путники? – встряла я в его слезливый монолог.
– Он как охотника сожрал, они и разбежались, – развёл руками староста. – У нас все боятся на улицы выходить, и переправы больше нет, – вздохнул он печально.
Пантелей слушал с задумчивым видом, потом поднялся и кивнул на дверь:
– Ну-ка, братцы, пойдём, посоветуемся!
Мы втроём: я, Ваня и гном вышли в сени.
– Вот что, – начал Пан, – Ваня ты его просто обязан убить!
Петушков побледнел и мелко затрясся, заметив это, гном хмыкнул:
– Ну, или хотя бы пугнуть его. Другой переправы просто нет, или по мосту, или обратно!
– Пан, – едва не плакал бедный Ваня, – ты рехнулся. Да, я такое чудище земноводное только на картинке видел! Я даже не знаю, что с ним делать! И потом драконы в книгу «Исчезающие виды» занесены под пунктом первым, да за его убийство меня до конца жизни лицензии лишат!
– Ваня, ты маг или рядом прошёлся? – строго спросил гном. – Зачем тебе убивать его, вон, Аська же усыпила всех птичек в лесу, а ты чем хуже. Пусть он тоже покемарит, а если потонет в это время, так это не твоя вина! Да, и мелко там, поди, – добавил он.
– Нет! – упёрся Ванятка.
Я удивлённо подняла брови, не ожидая такой стойкости от Петушкова.
– Ваня! – пропели мы в один голос с Пантелеем.
– Ну, вот и ладненько, вот и порешили! – радостно потёр ладони Пан и вошёл обратно в горницу.
– Ничего мы не решили, – уже плакал ему в спину адепт. – Я не готов ни морально, ни физически! Ася, стой!
Я повернулась к Ване спиной и пожала плечами, полностью снимая с себя всю вину за энтузиазм гнома.
Мы объявили радостную новость старосте, что, дескать, Ваня у нас маг первосортный, драконов убивает за так, и мы поможем совершенно бесплатно, то есть безвозмездно. Староста подскочил с лавки, долго жал Ванятке руку и сказал, что общество этого не забудет. Охота на дракона была назначена на послеобеденное время, за тот промежуток, пока мы морально готовили адепта и пытались убедить его в необходимости данного поступка (доводов у нас было два, один другого весомей: слава вечная и негаснущая, и главное переправа), о таком важном событии узнала вся деревня. Так что, когда мы шли к реке, за нами следовали едва ли не все жители и даже бережно спрятанные молодые девицы. План разработали простой: я из себя строю жертву, которую селяне решили отдать на растерзание чудища, и пока я его отвлекаю, Ваня, подобравшись со спины дракона, начинает нападать. Мне связали руки верёвкой, и староста повёл меня к реке, сзади плёлся волнующийся, а потому зело трясущийся адепт.
– Ась, – ныл он, – ну, а что мне говорить, как вести себя?
