Текст книги "Сестры"

Автор книги: Марина Болдова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Марина Болдова
Тени прошлого. Кн. 1 Сестры

Июль 2004 г. Самара

Юрий Анатольевич Голованов с раздражением хлопнул дверцей машины и, стараясь не наступать в лужи, побежал к подъезду. Долгая дорога из аэропорта в проливной дождь не добавила радости к плохому настроению от командировки. Пропали выходные, которые он мог провести с Галиной и детьми на даче.

Когда он ехал, то думал о том, что Сашка что-то напутал, назначая директором филиала Филимонова. Спецом тот был никаким, умом туговат, но упрям! Ну, учились вместе, это же не повод сразу – в начальники. Поставщика из-за него могли потерять какого!

Когда-то они вместе раскручивали фирму, муж Галиной сестры Ляльки – Александр Соколов и он. Сашкиными были деньги и умение пинком открывать любую дверь. А он, Голованов, уже тогда считался хорошим юристом. Сработались сразу, без конфликтов и разборок. И сейчас каждый был на своем месте: Сашка в директорском кресле, а он – начальником юридического отдела. И еще они «дружили домами». Сестры были почти неразлучны, и могли в любой момент организовать «междусобойчик» с шашлыком или пельменями.

Уже около двери своей квартиры на последнем этаже, Юрий вспомнил, что оставил в машине мобильник. «Все-таки выбил меня из колеи этот Филимонов, и Галке забыл позвонить с аэропорта. Хорошо, хоть ключи в руках держу», – подумал с усмешкой Голованов. Он вставил ключ в замочную скважину, повернул его два раза, и в этот момент почувствовал за спиной какое-то движение. Резко обернувшись, он инстинктивно выкинул руку в защитном ударе. Боль зародилась где-то слева и мгновенно лишила его возможности дышать. Ускользающее сознание зацепило яркое цветовое пятно. «Этот плащ мы вместе с Сашкой покупали Ляльке в Праге…» – успел подумать он.

– Юрочка, это ты? – Валентина Николаевна, услышав шум, доносящийся с лестничной площадки, повернула защелку входной двери.

– Странно, я, кажется, еще и на ключ запирала, – она потянула дверную ручку на себя и тут же вскрикнула. На коврике, перед дверью, лежал муж ее дочери. Валентина Николаевна оторвала взгляд от неподвижного тела и посмотрела прямо перед собой.

– Ты?! Откуда? – успела спросить она.

Часть 1

Глава 1

Май 1916 г. Беляевка

«Чудо как хороша», – ближайший сосед по имению, друг и поверенный семьи Печенкиных Семен Яковлевич Кац с удовольствием усмотрел на Анну. Стройная, с безупречной осанкой, раскрасневшаяся от шампанского, она передвигалась от одной группки гостей к другой.

…Они дружили с детства, Семен Кац и Афанасий Печенкин. Немного разные, они прекрасно дополняли друг друга. Спокойному, рассудительному не по годам Семе часто приходилось осаживать излишне подвижного Афанасия. Тот без конца придумывал разные шалости, далеко не всегда безобидные. Не то, чтобы Сема был трусом – рисковать ради минутного удовольствия не любил, но все же в раннем детстве частенько шел на поводу у своего бесшабашного друга. Отвечали за свои проступки они всегда вместе, никогда Семену не приходила в голову мысль свалить всю вину на Афанасия. С годами детские выдумки превратились в весьма рисковые мероприятия. Однажды дело закончилось больницей. В старом сарае за конюшней они «сконструировали» крылья и на рассвете, пока все спали, решили испытать их в действии. Утес над речкой, с которого Афанасий должен был «взлететь», был покрыт мокрой от утренней росы травой. Вместо триумфального полета получилось позорное падение под откос. Крылья, над которыми они корпели несколько дней, превратились в груду щепок и лохмотьев, а неудавшийся аэронавт сломал ногу…

От внимательного взгляда Каца не ускользнула некоторая нетерпеливость, с которой Анна поглядывала на дверь кабинета хозяина дома. «Кажется, нас ждет сюрприз», – Кац мог бы предположить, что это, если бы знал, куда потратил Афанасий Печенкин немалую сумму, полученную вчера в банке. Он подозревал, что поводом для вечера, собравшего столько гостей, в основном близких друзей и соседей, было не только рождение младшей, пятой дочери Печенкиных ровно месяц назад.

Наконец дверь в кабинет открылась, и двое слуг внесли в комнату портрет Анны в тяжелой позолоченной раме. Изображенная в полный рост, в платье цвета спелой малины, Анна выглядела королевой. Художнику удалось «поймать» живой взгляд Анны, то выражение лица, которое бывает у женщины не только любимой, но и любящей. Полуопущенные веки намекали на скромность, а глубокое декольте и обнаженные плечи выдавали уверенную в себе красоту. Но взгляд Каца остановился не на прекрасном лице Анны. Гарнитур из рубинов, оправленных в белое золото, притягивал взор не меньше самой красавицы.

Из кабинета вышел сам хозяин дома, а с ним молодой человек, который скромно остановился поодаль.

– Господа, хочу вам представить художника Петра Егоровича Полонского, сына моего сослуживца и друга. Я уверен, что вы оцените и талант и мастерство, с которым нарисован портрет моей жены. Сегодня месяц со дня рождения нашей младшей дочери Елены, и я могу назвать себя счастливейшим из смертных. Каждый день спрашиваю себя, чем я заслужил эту награду, быть мужем Анны и отцом моих любимых дочерей? Этот портрет то немногое, что я могу подарить тебе, дорогая, в этот день. Я думаю, наши дети сохранят его для своих детей и внуков и тогда даже далекие наши потомки смогут любоваться твоей красотой. Афанасий взял руку своей жены и легонько пожал ее. В этом движении были и нежность, и уважение и скрытая страсть.

«Глядя на них, не скажешь, что они в браке уже двадцать пять лет», – Семен Яковлевич с легкой завистью посмотрел на пару.

…С Анной он и Афанасий познакомились одновременно, на балу в Петрограде, устроенным матерью Афанасия Марией Петровной. И сразу же влюбились в девушку со всем пылом нестойкой юношеской души. Тоненькая, как тростиночка, она не была классической красавицей. Немного неправильной формы нос, небольшие, но яркие глаза придавали ее лицу тот неуловимый шарм, который притягивает мужской взор. Кроме того, она явно чувствовала себя на этом балу неуютно. «Дебютантка», – подумал тогда Семен. Пока он раздумывал, подойти ли к Анне, Афанасий уже шептал ей что-то на ушко. Прыткий друг и тут оказался впереди. Семену оставалось только смотреть, как стремительно развивается их роман. Видя, как счастлива Анна, он молча отошел в сторону. С годами юношеская влюбленность переросла в чувство искреннего восхищения этой маленькой, мужественной женщиной, всю себя отдавшей мужу и дочерям…

* * *

– Друг мой, я хотел бы обсудить с тобой одно дело весьма срочно, – Афанасий тихо подошел к Кацу, – Если не возражаешь, пройдем в мой кабинет.

Плотно закрыв дверь, Афанасий сел в кресло и внимательно посмотрел на Каца. Он словно раздумывал, готов ли тот к разговору. Его неуверенность насторожила Семена, раньше его друг был всегда откровенен с ним.

«Неужели, что – то случилось, о чем я не знаю?» – у Каца похолодели пальцы. Больше всего он боялся за Анну, которую боготворил все годы их дружбы. Афанасий тоже был ему дорог. Семен не испытывал к нему зависти, просто семья Печенкиных стала частью его жизни. И вот сейчас он молчал, боясь нарушить хрупкую тишину.

– Сема, знаю, что нанесу тебе удар, но держать это в себе далее мне невыносимо. Анна больна. Доктора не дают ей сроку больше трех месяцев. Травма, полученная при родах Леночки – вот причина ее болезни. Она пока не знает ничего, думая, что не оправилась после рождения дочери. Но боли становятся все сильнее, и боюсь, что скоро лекарства перестанут ей помогать. Вот почему я устроил сегодняшний праздник, возможно, что дальше состояние Аннушки будет только ухудшаться. Видишь, старшие мои девочки уже уехали из дома. Зоя счастливо живет с твоим братом в Польше, и я за нее спокоен. Тонечка в Париже и тоже пока не собирается возвращаться. Я думаю, что и Настюша останется жить у бабушки в Петрограде, она не мыслит себя без балета. Я волнуюсь за одиннадцатилетнюю Нату и Леночку. Они слишком малы, и им нужна мама, и я пока не представляю, как я буду их воспитывать без Анны. Скажу тебе честно, я не знаю, сколько сам проживу без нее. Ты сильный человек, Сема, и я прошу тебя: не оставляй моих малышек. Знаю, как ты относишься к Аннушке, и могу лишь догадываться, насколько тебе больно слышать сейчас о ее болезни. Ты всегда был нам другом и опорой, и я безгранично доверяю тебе. Поэтому и прошу помочь. Твой сын Яков уже вырос, и Сара будет ему прекрасной женой. А мои девочки любят и привязаны к тебе. Не оставь их, когда на нас с Анной не будет рядом. И еще. Я хочу составить завещание. Можешь считать меня сумасбродом или романтиком, но я верю в то, что и наши потомки будут ценить семейное родство. Чтобы не происходило в России, где бы ни жили наши дети, я уверен, они постараются не потерять связь друг с другом. Но всякое может случиться… Ты заметил на Анне мой подарок – гарнитур из белого золота с рубинами? Я заказал его к рождению Леночки. Мы с Анной решили, что после нашей смерти ты раздашь все предметы гарнитура нашим дочерям. Колье с пятью камнями отдай Зое, как самой старшей. Браслет – Антонине, заколку – Насте, серьги – Наташе, а перстень – Леночке. Каждый предмет должен передаваться старшей дочери или внучке из поколения в поколение. Ты знаешь, я не беден, да и у Анны почти не тронуто наследство, оставленное ей родителями, поэтому все, что имеем, мы разделили на пять равных частей. Это имение и дома в Оренбурге и Петрограде останутся в общем владении наших дочерей. Но кроме этого, мы заказали пять золотых слитков, и разделили мою коллекцию драгоценных камней. Все это находится в моем личном сейфе в Национальном банке Швейцарии. Ключ к нему можно будет получить только при одном условии. В банке я оставил все распоряжения. Основная часть завещания будет касаться именно этих ценностей. Для того, чтобы получить свою часть, кто-то из моих внуков или правнуков должен собрать у себя всех владельцев предметов гарнитура. Это и будет условием для получения своей доли основного капитала. Вижу, что ты считаешь нас с Анной мечтателями и, как у юриста, у тебя возникает много вопросов. Вот я и прошу тебя составить бумаги так, чтобы у наших потомков было желание разыскать друг друга. Портрет Анны пусть хранится в семье Леночки.

Афанасий грустно посмотрел на Семена, ожидая его ответа. Кац молчал, обдумывая, что и как сказать. Мысль о том, что Анна скоро уйдет из этого мира, лишала смысла его жизнь. Но еще больше его потрясала уверенность друга в том, что и он недолго будет жить без нее. Только сейчас Кац понял, насколько глубокие чувства связывают Анну и Афанасия.

– Я подготовлю необходимые бумаги, – голос Семена дрогнул и он закашлялся, – И все сделаю, как ты хочешь.

Семен Яковлевич Кац вышел из кабинета и столкнулся в дверях с Анной. Взгляды их встретились, и Семен понял вдруг, что Анна все про себя знает, и ее сердце болит за них, кого она оставляет на этой земле.

Глава 2

Июль 1917 г. Беляевка

Семен Яковлевич Кац устало опустился в кресло, в котором еще недавно сидел его друг Афанасий. Весь день он старался быть спокойным, видя, как тяжело переживают смерть отца девочки. Старшие, Зоя и Антонина, еще держались, а Настя с Наташей все время тихо плакали.

Дверь в кабинет приоткрылась.

– Папа, ты звал меня?

– Да, Яша, заходи. Я вот о чем хотел с тобой поговорить. Завтра я соберу всех домашних, чтобы огласить последнюю волю моего друга. Ты уже знаешь, что завещание не совсем обычное. Но я не об этом. Яша, времена сейчас смутные, я не знаю, что может случиться завтра со мной, да и со всеми нами. Поэтому я хочу, чтобы ты был полностью в курсе дел, касающихся семьи Печенкиных. Афанасий просил меня позаботиться о девочках. Если со мной что-нибудь случится, обещай мне, что ты постараешься им помочь.

– Конечно, папа. Ты мог бы и не говорить мне об этом.

– Хорошо. Беспокоит меня только одно. Я никак не могу решить, что делать. Зоя предложила забрать Наташу и Леночку в Польшу. Они еще малы, им нужна женская забота. Но я боюсь, что Наташа еще пока не оправилась от болезни, а годовалой Леночке трудно будет вынести дальнюю дорогу. Я думаю, нужно отложить поездку до следующего лета. Я знаю, что вы с Сарой собирались уехать с Зоей, и прошу пока повременить с отъездом.

– Хорошо, папа, тогда мы останемся с тобой и поможем присмотреть за девочками.

– Да, Яша. Так и решим.

* * *

Детскую освещала только керосиновая лампа. Фитиль на ней с одной стороны прогорел, и огонь то вспыхивал, то принимался чадить. От этого по комнате беспокойно метались тени, и дождь, барабанивший по окну, добавлял грустного настроения трем сестрам, которые обнявшись сидели на широкой кровати.

– Девочки, вам не стоит оставаться в России, поедемте к нам, в Хойну, – Зоя уже в который раз пыталась уговорить Наташу с Настей уехать от греха подальше. То, что творилось вокруг, пугало ее до безумия. Все дома изменилось до неузнаваемости. Сегодня, зайдя на кухню, она поймала на себе полный злобы взгляд кухарки.

– Зоечка, родная, как же я могу оставить балет? Ведь я уже танцую в театре. Да и бабушка не согласиться уезжать, – у Насти на глазах показались слезы.

– А мне страшно вас оставлять среди этих людей, которые еще недавно полностью зависели от наших родителей. Вы заметили, как они же смотрят на нас? Как на своих врагов! Дорвавшись до власти, они способны на все. Не стоит ждать от них ничего хорошего. Пока есть возможность, нужно ехать.

– А Леночка? Она слишком маленькая. Как она перенесет дорогу?

– С нами едут Яша и Сара. Может быть, удастся уговорить и Семена Яковлевича. Вместе как-нибудь справимся. Я прошу вас, подумайте. Настя, мы сумеем убедить бабушку, вот увидишь. А сейчас – доброй ночи. Спите.

Зоя поцеловала по очереди всех сестер и вышла из детской. На душе было неспокойно. Дорога предстояла трудная, неизвестно, что их ждало впереди. Но и оставаться в этой, охваченной безумием стране, было опасно.

* * *

– Я собрал вас, девочки, для того, чтобы зачитать завещание вашего отца, – Семен Яковлевич Кац раскрыл папку и достал из нее лист плотной бумаги, – Было оно составлено им в здравом уме и твердой памяти 20 мая 1916 года. Один экземпляр этого документа и основной капитал в виде золотых слитков и коллекции драгоценных камней находится в управлении банка в Цюрихе. Другой останется у меня, а после моей смерти перейдет к моему сыну Якову. Так распорядился ваш отец.

Затаив дыхание, все слушали Каца. Сестрам казалось, что они слышат голос отца. Произнеся последние слова, Семен Яковлевич вынул из сейфа шкатулку красного дерева и поставил ее на стол. Здесь же лежали приготовленные заранее бархатные коробочки разного размера. Зоя и Антонина, впервые увидевшие рубиновый гарнитур, ахнули от изумления.

– Зоя, это колье принадлежит отныне тебе. Тонечка, ты увезешь с собой во Францию браслет. У Насти останется заколка. Серьги и перстень я положу в сейф в шкатулку с завещанием. В день совершеннолетия и Наташа с Еленой получат свои украшения. Но, полностью свою часть наследства родителей вы сможете получить только тогда, когда одна из вас или один из ваших детей и внуков соберут все части гарнитура и, соответственно их владельцев, вместе и не ранее, чем через десять лет. А сейчас вы свободно можете пользоваться процентами с основного капитала, думаю, этого хватит на обеспеченную жизнь.

– Но, мы не собираемся расставаться! – Настя посмотрела на старших сестер и вдруг заплакала, вспомнив, что те уже скоро уезжают из России. Она же сама отказалась переехать в Польшу к Зое. И, как она предполагала, ее поддержала бабушка.

Когда за сестрами закрылась дверь, Кац запер сейф и с облегчением вздохнул. Он до сих пор не был уверен, что его друг поступил правильно, поставив для получения наследства такое сложно выполнимое условие. Возможно, сейчас девочкам и не понадобится трогать основной капитал. К тому же сестры искренне любили друг друга и спокойно относились к своему достатку. Но он не был уверен, что потомки будут столь же благородны и бескорыстны, как и Афанасий с Анной или их дочери. Семен был опытным юристом, и знал, что вслед за большим капиталом часто идут жадность и подлость. А то и преступления.

* * *

– Зоя, мне нужно с тобой поговорить перед твоим отъездом.

– Хорошо, Тонечка, пойдем в нашу беседку.

Зоя и Антониной, взявшись за руки, спускались по длинной деревянной лестнице, ведущей к старому пруду. Там, среди огромных лип, еще дедушкой был построен небольшой домик. Маленькие Зоя и Тоня прятались в нем от няни, пытаясь избежать наказания за очередную шалость. Став постарше, они прибегали сюда, чтобы пошептаться о своих секретах. Вот и сейчас эта беседка оказалась самым подходящим местом для разговора двух, уже взрослых, женщин.

– Зоя, обещай не ругать меня. Выслушай сначала. В Гренобле, в университете, я познакомилась с одним человеком, он преподаватель, читал нам курс математики. Его имя – Пьер Люпен. Он старше меня на много лет. И еще он женат. Вот почему я не говорила о нем ни тебе, ни маме. Мы вместе уже три года. И сейчас я беременна от него.

– Боже, Тони! Что же ты будешь делать?

– То, что и делают все женщины – рожать ребенка.

– А он? Знает?

– Да. Перед отъездом сюда я ему все рассказала. Уже на вокзале, чтобы избежать долгих разговоров.

– Он успел тебе что-нибудь ответить?

– Он взял с меня обещание, что я вернусь после похорон папы в Гренобль.

– Ты хочешь сказать, что он вовсе не против ребенка?

– Мало этого, он хочет уйти от жены и жить со мной.

– Что– то я не слышу в твоем голосе радости. Ты что же, не любишь его?

Антонина задумчиво погладила мокрые после дождя перила беседки и вздохнула.

– Похоже, что уже нет. Да и была ли любовь? В последнее время меня раздражает в нем буквально все. Я стала замечать, какой он жадный, истинный француз! Кроме того, он часто брюзжит как старик, доводя меня до истерики. Постоянно делает мне замечания, что я не так одеваюсь, у меня слишком модная прическа. Ну, как я буду с ним жить?

– Тони, ты не слишком строга к нему? Мужчины в большинстве своем таковы. Он не исключение. Может, стоит попробовать?

– Да что ты, Зоенька. Я точно сойду с ума. А зачем ребенку сумасшедшая мать!

– Все шутишь! Тогда поедем к нам. Михаил будет рад. Он любит детей и очень переживает, что у нас их нет.

– Нет, Зоя. Я решила сначала вернуться во Францию. Время еще позволяет путешествовать. А пока ничего не заметно, поживу у бабушки с Настей в Петрограде. Или в нашем Оренбургском доме. Там спокойно, никого нет.

– От нашей бабушки ничего не скроешь!

– Значит, так тому и быть.

– Ну, смотри, как хочешь. Не тяни с отъездом в Париж, сама видишь, что здесь происходит. А надумаешь, к нам приезжай.

– Спасибо, сестричка. Смотри, как быстро стемнело. Пойдем в дом. Ты уже собрала вещи? Даже не верится, мы опять расстаемся….

Глава 3

Август 1917 г. Беляевка

Наташа стояла, уткнувшись в букет цветов, и плакала. Сквозь слезы она смотрела на коляску, нагруженную вещами. Настя с бабушкой прощались с домочадцами. Вот и они уезжают. Наташе очень хотелось поехать с ними, но кашель никак не проходил, и доктор не разрешил пока никаких путешествий, тем более в сырой, дождливый Петроград.

– Наташенька, пойди сюда, детка.

– Бабушка, не уезжайте. Я буду скучать по вам и Насте.

– Ничего, маленькая, ты быстро поправишься, и дядя Сема привезет вас с Леночкой к нам. Мы бы еще задержались, но Настюше пора возвращаться в театр.

– Я буду здесь совсем одна.

– С тобой останутся Яша и Сара. И Леночка.

– Она маленькая, а они слишком взрослые. Мне совершенно не с кем играть.

– Потерпи, Натали, будь умницей. Ты не должна так капризничать, ты уже вполне взрослая барышня.

– Хорошо, бабушка, я не буду больше, – Наташа вытерла слезы.

– Вот и замечательно. Иди-ка, попрощайся с Настей.

Настя прижала к себе худенькое тельце младшей сестры. Сердце сжалось от боли. Последние два года были самыми тяжелыми для их семьи. Сначала умерла мама, а вот теперь и не стало отца. Настя видела, как напугана Наташа предстоящим расставанием. Настя и сама чего-то боялась. Дурные предчувствия не отпускали ее со дня отъезда Тони неделю назад. Ей казалось, что сестра хотела ей что-то сказать перед прощанием, но так и не решилась. Почему вдруг Тоня решила пожить одна в доме в Оренбурге, а не ехать с ней и бабушкой? Как они ее уговаривали, даже Семен Яковлевич помогал. Но Тоня была с детства упряма. Когда она поцеловала Настю на прощание, ей показалось, что она видит свою старшую сестру в последний раз.

Слава, богу, как только Наташа окрепнет, Семен Яковлевич привезет их с Леночкой в Петербург. Лучше им всем жить вместе. Настя уже взрослая, она вполне может заменить маму младшим сестренкам. Да и бабушка еще здорова и полна сил.

Поцеловав Наташу в светловолосую макушку, Настя легко впрыгнула в коляску. Изящная в мать и стремительная в отца, она была истинной дочерью своих родителей. И, хотя, детство и юность она прожила с бабушкой, любила их и своих сестер настоящей любовью.

Щелкнули вожжи, Наташа грустно смотрела вслед тронувшейся коляске. А она становилась все меньше и меньше, и скоро только столбик пыли вдалеке напоминал об уехавших, а вскоре не стало и его.

– Пойдем, Наташенька, становится прохладно, – Сара обняла Наташу за худенькие плечи, и повела в дом.

–

Октябрь 1917 г. Беляевка

– Наташа, проснись, скорее одевайся, – в комнату вбежала Варвара, няня Леночки. Наташа спросонья никак не могла найти свои домашние туфли. Варвара тормошила спящую Лену, натягивая на нее теплые чулки. Малышка громко плакала, напуганная громкими криками и причитаниями няни. Наташа, наконец, совсем проснулась и недоумением посмотрела на Варвару.

– Варя, что случилось?

– Наташенька, миленькая, будь умницей, одевайся быстренько. Нам нужно уезжать. Семен Яковлевич велели собираться.

Натянув на малышку пальто и шапочку, Варвара кинулась на помощь Наташе, которая никак не могла застегнуть ботинки.

У крыльца их уже ждал экипаж, нагруженный вещами. Няня с малышкой на руках села в коляску и посадила рядом с собой ничего не понимающую Наташу. Кругом бегали и кричали какие-то люди в солдатской форме. Со всех сторон неслась грубая брань. Двери особняка были распахнуты настежь. Вдруг Наташа увидела, как один из солдат выносит из дома портрет ее матери Анны.

– Варя, что они делают? Куда этот человек несет мамин портрет?

– Не знаю, Наташенька. Нужно уезжать поскорее от греха подальше. Ты шарфик – то завяжи потуже, не ровен час опять заболеешь.

Варвара давно знала, что добром это не кончится. Прислуга в доме уже почти не слушалась, часто обсуждая своих хозяев недобрыми словами. Но Семен Яковлевич все тянул с отъездом. Погода в сентябре стояла теплая, как летом, и он хотел, чтобы девочки подольше побыли на свежем воздухе. И вот теперь им приходиться собираться в спешке.

– Варя, а куда мы поедем?

– Не знаю. Бог даст, на поезд сядем и – к бабушке.

– Вон дядя Сема идет, посмотри.

С крыльца быстро спускался Семен Яковлевич Кац. В руках он держал коробку и небольшой чемодан.

– Варвара, на, держи. Сейчас поедем.

Выстрел раздался неожиданно. Кац упал. Варвара и Наташа в ужасе закричали. Кучер Иван соскочил с козел и, подбежав к Кацу, наклонился над ним.

– Умер, царство ему небесное, – перекрестился он.

Вскочив на козлы, Иван взмахнул кнутом, и лошади понеслись. Вслед им послышались ругательства и крики: «Держи их!»

Около реки они остановились.

– Иван, что делать – то будем? – Варвара пыталась успокоить плачущую Леночку.

Наташа, напуганная до полусмерти, сидела тихо, забившись в угол коляски.

– Нужно к станции ехать. Как барин хотел, в Петроград девочек отвезти, к Марье Петровне. Только переодеть их надо из барского. Не дай бог, признает кто. Отвяжи вон тот сундучок, поищу одежонку.

– Иван, Варя, смотрите, смотрите, – Наташа со слезами на глазах показывала на видневшееся вдали пламя.

– Господи, – перекрестилась Варвара, – подожгли, ироды. Креста на них нет.

Наташа заплакала.

– Это наш дом горит, да, правда? Там больше ничего не останется? А куда мы будем приезжать летом?

Иван молча снял шапку и осмотрелся вокруг. За рекой полыхало еще одно зарево. Это догорало имение Кацев.

Октябрь 1917 г. Петроград

Петроград выглядел мрачным и сырым, как никогда. На улицах редкие прохожие спешили под спасительные крыши домов. Особняк Печенкиных, некогда сияющий огнями, был похож на корабль – призрак. В верхнем этаже, под самой крышей, тускло поблескивали светом керосиновой лампы два окна.

– Настенька, в дверь стучат, открой, милая.

Мария Петровна с трудом приподняла голову с подушки. Вот уже несколько дней кашель выматывал ее настолько, что не было сил встать с постели. Ей исполнилось семьдесят шесть лет, но до последних событий она оставалась моложавой и вполне здоровой. То, что происходило в Петербурге, да и во всей стране, никак не укладывалось у нее голове. На прошлой неделе какие – то люди, одетые в солдатские шинели, ворвались к ним, и стали требовать, чтобы Настя с бабушкой освободили дом. Они показывали какие– то бумаги и называли себя новым правительством. Пришлось спешно перебираться в комнаты для прислуги на верхнем этаже. Солдаты не разрешили взять ничего из ценных вещей, только одежду и кое– что из посуды. Все остальное теперь принадлежит государству, так объяснил ей человек в кожаной куртке. От него резко пахло дешевым табаком и потом. Нет, она не показала ему своей слабости, хотя у нее и подогнулись колени. Всю жизнь Мария Петровна прожила в этом доме на Мойке. То, что по любимому дому теперь ходят посторонние люди, по – хозяйски распоряжаясь вещами, принадлежавшими ее семье, сломило ее окончательно. И она слегла, в один момент превратившись в больную пожилую женщину. Только мысль, что она должна позаботиться о внучке, придавало ей сил жить дальше. Еще ее беспокоило, что ничего не слышно о младшеньких, которые оставались в поместье в Беляевке с семьей Кацев. Она была уверена, что погромы докатились и до Оренбурга. Хорошо еще, что Зоя с Тоней успели уехать из страны. Мария Петровна корила себя за то, что не поддержала старшую внучку, когда та уговаривала всех отправиться вместе с ней в Польшу. Но больше всего ее сердце болело за Настю, которая жила с ней с шести лет, когда поступила в балетный класс при Мариинском театре.

– Слышу, бабушка, уже иду.

Настя накинула на плечи вязаную шаль и побежала к двери.

– Бабушка, это Наташа с Леночкой приехали, слава богу, с ними Варя и Иван.

Настя от радости, что она видит сестер живыми, расплакалась.

Наташа, прижавшись к сестре, тихонько всхлипывала. Сил плакать больше не было. Всю дорогу она молила бога, чтобы с Настей и бабушкой ничего не случилось, и дом на Мойке не сожгли также, как их имение.

– А где же Семен Яковлевич?

– Убили его, барышня, прямо на наших глазах, – Иван виновато развел руками.

Настя горестно вздохнула.

Наконец все сняли с себя пропыленную одежду, и вошли в комнату.

– Здравствуйте, барыня, Мария Петровна. Вот, привезли вам девочек, как хотел Семен Яковлевич.

– Здравствуй, Иван. Здравствуй, Варя. Вы все правильно сделали, спасибо вам. А теперь расскажите, что случилось. Настенька, поставь самовар, и, посмотри, что у нас там осталось из съестного.

Весь вечер Настя и бабушка слушали рассказ Ивана и Варвары о том, что пришлось пережить им и девочкам. Наташа и Леночка, утомленные непривычно длинной дорогой, заснули, обнявшись, на Настиной кровати.

– Ну, вот что, мои дорогие. Что случилось, то случилось. Завтра будем думать, что нам делать дальше. А сейчас пора спать.

Мария Петровна протянула Насте маленькие подушки, лежавшие в изголовье ее кровати.

Настя постелила на широкий диван шерстяное покрывало и положила «думки». Они с Варей укрылись Настиной шубой и заснули. Иван устроился на полу на старом тулупе.

Утром все проснулись, едва забрезжил рассвет. Завтракать было нечем, все, что было съедобного в доме, съели проголодавшиеся путешественники накануне вечером. Мария Петровна достала из– под подушки резную шкатулку. Слава богу, удалось вынести из спальни хотя бы эти украшения. Их можно попытаться обменять на еду. Конечно, Настенька получает продуктовый паек как служащая, но этих продуктов не хватает и им двоим. Тот комиссар, выселивший их из дома, оказался не таким уж плохим. Во– первых, он разрешил им занять две комнаты в мансарде, а потом предложил Насте работать у него машинисткой. Мария Петровна вздохнула: «Надолго этих побрякушек не хватит. Если Варвара и Иван решат остаться с ними, им придется тоже устраиваться на работу». Она почти не сомневалась, что они не бросят ее и девочек. Но кто знает. К власти пришли те, кто раньше были подневольными. Может быть и Иван с Варварой захотят жить самостоятельно. В любом случае, решать им.

Настя растопила печурку дровами, припасенными с вечера. Можно было бы заварить чай, если бы была заварка. Руки замерзли за ночь, стояла холодная осенняя погода. Варя хлопотала около баулов, привезенных из имения.

– Барышня, у нас от дороги осталось немного хлеба и картошка, – Варя протягивала Насте корзинку, в которой лежало несколько вареных клубней и, завернутый в холстину, кусок хлеба.

– О, да это целое богатство, – весело улыбнулась Настя.

Взяв большое блюдо из столового сервиза саксонского стекла, Настя очистила картофель, порезала мелкими кусочками, покрошила туда же черствый хлеб и залила все это остатками постного масла, которое хранилось в большой бутыли. Посолив это угощение, она разложила его по тарелкам.

– Кушать подано, чем богаты, тем и рады, – она отнесла одну тарелку бабушке.

Варя во все глаза смотрела на барышню.

– Не смотри на нее так, Варвара, а то она зазнается, – шутливо произнесла Мария Петровна, – Настя у нас стала настоящим кулинаром. Видела бы ты, сколько блюд она приготовила из двух вилков капусты, которые заработала несколько дней назад.

Настя рассмеялась. Она вспомнила, как шла домой со службы и не могла придумать, чтобы такое приготовить из полученных кочанов и двух сушеных рыбин. Больше им ничего не дали. Дома, очистив и сварив рыбу, она получила соленый бульон, в котором сварила мелко нарезанную капусту. Выловив часть заправки, она назвала оставшееся блюдо щами. На постном масле поджарила очищенную от костей рыбину, и добавила выуженную из «щей» капусту, гордо определив полученное как жаркое. Бабушка долго смеялась, хотя с аппетитом съела оба произведения кулинарного искусства.

После завтрака Мария Петровна подозвала к себе Ивана и Варвару.

– Вот, что, мои дорогие. Я всю ночь думала, как нам жить дальше. Я не могу приказать вам не бросать меня и девочек в столь нелегкое время. Вам решать, оставаться с нами, или идти своей дорогой. Как видите, предложить мне вам нечего, если вы решите жить с нами, придется ютиться в этих комнатках. В Петербурге голодно, и, чтобы иметь продукты, нужно работать.