Текст книги "Сирокко меняет цвет снега"
Автор книги: Марина Абрамова
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
15
Вечером воскресенья я ехал от неё в свой Веддинг с пересадкой на «Гезундбруннен». В переходе пьяный старик играл на аккордеоне. Я хорошо знал эту мелодию. Она звучала в Пензе много раз. Я встал рядом с музыкантом и попытался вспомнить, где и когда слышал её в последний раз. Мне вдруг показалось, что она звучала там, дома, всегда. Это был лейтмотив моей жизни. Но старик путал ноты. Его скрюченные пальцы мучили мелодию. Как только он закончил, я бросил ему два евро. Он был русским. Ну или тем, кто знал русский. «Своих» быстро подмечаешь. Я знал «спасибо», но сказал «грацие». Старик впился в меня глазами. Я покраснел и вышел на улицу.
Я бежал по незнакомым улицам, пока мне хватало сил. Раза два меня чуть не сбили велосипедисты. Я пожалел, что не отдал старику все свои деньги. Кто знает, может, он был колдуном и мог бы вернуть мне его? Мне только и оставалось, что верить в сказки. Я присел на корточки и зажмурился. Голоса в голове кричали:
– Сервус, тезоро! Ви гейтс дир? Айне Шриппе? Цво? Вохер коммст ду? Тезоро, битте, антворте! Лиеба дёнер? Унд Хаусауфгабе гемахт, Зербино?! Сервус99
Привет, милый! Как дела? Одну булочку? Две? Откуда ты? Милый, ответь-ка, пожалуйста! Лучше дёнер? А домашку сделал, Зербино?! Пока! (нем.)
[Закрыть]!
Стоило мне открыть глаза, как передо мной выросла трехметровая витрина, подсвеченная круглыми лампами. Оттуда на меня высокомерно поглядывали бутылки дорогого виски, рома, вина, шнапса и чего-то ещё, что я не мог прочитать. Это они кричали мне по-немецки и издевались… Казалось, трехлитровая бутылка бароло была готова лопнуть от смеха. Сто девятнадцать евро… Имея такой ценник, эта стерва могла позволить себе любую выходку!
Я прислушался: бутылки шептались, но я теперь не понимал, о чём. Рядом с трехлитровым бароло расположилась пара его собратьев стандартной величины и подешевле: евро за тридцать-сорок. Но ни одна из бутылок была не похожа на ту, которую я выпил с Лаурой. Я мог только гадать, сколько стоило её вино. А на сколько месяцев хватит моих сбережений?
Мигрень ударила молотом по моему левому надбровью. Меня вырвало.
Всё стало невыносимо чужим. Гигантский котел Берлина вдруг забурлил и выплюнул меня. Я больше не знал, кто я, где я и зачем. Я прибежал обратно в Пензу? Туда, на мою улицу, где толпятся маршрутки? Я снова стал успешным адвокатом, который мог позволить себе всё и за любую цену? Ко мне опять обращаются на вы, по имени и отчеству? Нет, это Берлин. Город, где на меня смотрят сверху вниз. И я не знаю, как добраться в Веддинг. Нужно было слушаться профессора: Лехнер запретил мне пить.
Я позвонил ему.
Оказалось, что я забрёл в Гёрлитцер-парк, где не стоит гулять в одиночку даже в дневное время суток. Лехнер приехал за мной на такси. По дороге он пошутил, что я вспомню русский, когда откроют новый аэропорт Берлин-Бранденбург, который должен был поглотить действующий аэропорт Берлин-Шёнефельд и превратить его в один из своих терминалов. Однако проект затянулся, и предполагаемая дата открытия – тридцатое октября две тысячи одиннадцатого года – была отодвинута на неопределенный срок. Если случайная шутка профессора окажется правдой, Лехнер пообещал оплатить мой билет на самолет Берлин – Москва – Пенза бизнес-классом.
Когда мы приехали в Веддинг, Лехнер зашёл вместе со мною в квартиру и осмотрелся.
– Я прочитал ваш текст, – сказал я.
– Разобрались?
– Там ничего нет про меня… как меня лечить…
– Мы с Нойманом бредём в потёмках. – Лехнер сел на стул у окна. – Вы понимаете меня, господин Погодин?
– Да. К сожалению.
Я устал. Мне хотелось говорить легко, не перепроверяя мысленно каждую букву. Я с остервенением искал русские слова, но не находил. Чувство бессилия стало невыносимым. У меня затряслись руки, я прижимал их к груди, скрещивал, вскидывал. Я начал задыхаться – Лехнер встал и открыл окно.
– Вам нужно пережить эту ночь. Завтра вам станет лучше, а сейчас – потерпите.
– Что со мной?
– Терпите, это пройдёт.
Лехнер открыл свой медицинский саквояж и достал оттуда ампулу и шприц. Я не хотел рассказывать врачу, что был пьян прошлой ночью, но он, конечно же, обо всём догадался. Профессор сделал мне укол с успокоительным. Судороги прекратились, и я налил стакан воды. Но у меня не было сил, чтобы пить. Я подносил стакан к губам несколько раз, пока наконец-то не смог наклонить его и сделать пару глотков. Я подавился водой и закашлялся.
– Завтра мы поедем в клинику. Вас осмотрит психиатр, – сказал Лехнер.
– Меня уже смотрели… Смотрели… Сколько ещё?
– Нам нужно быть уверенными.
– Уверенными? В чём?
– Что вы с собой чего-нибудь не сделаете.
– Так я уже сделал! Мой мозг сделал! Селективная афазия – не помните?
– Пациент, про которого мы вам рассказали, пытался повеситься на карнизе.
На карнизе… Повеситься на карнизе… Почему я раньше не додумался до этого?
Прочитав мои мысли и осмотрев мой карниз – металлическую балку толщиной в указательный палец, – Лехнер вынес свой вердикт:
– Ваш карниз тоже не выдержит.
– Выпрыгнуть из окна надежнее?
– Терпите, Дмитрий, вам завтра станет лучше. Нужно пережить только эту ночь. Одну ночь.
– Идите, профессор Лехнер. Я справлюсь.
– Мне тоже нужно как-то пережить эту ночь. Знаете, мне вдруг неожиданно стукнуло пятьдесят.
– Сервус, – перепутал я поздравление с приветствием.
Лехнер похлопал меня по плечу и подмигнул:
– Ложитесь, господин Погодин. За меня не беспокойтесь, я могу спать сидя.
Я выполнил указания профессора. Едва закрыв глаза, я ощутил дыхание Лауры на своих губах. Моё тело заныло – я уже скучал по ней, хотя покинул её квартиру всего несколько часов назад. Я не нашел для себя другого лекарства, как начать говорить о ней:
– Я был у женщины.
Лехнер сидел неподвижно на стуле перед окном и, казалось, не слышал меня.
– Я жил, я снова был нормальным. Но я не смог не рассказал ей о…
Я продолжал в тишине, рассматривая, прищурившись, отражение безучастного лица профессора в стекле окна. На столе горела лампа – наш единственный источник света в бесконечном туннеле берлинской ночи.
– Мы встретились на курсе немецкого… Она итальянка… Итальянка из Турина… Вы слушаете меня? – не выдержал я.
Лехнер повернулся ко мне и ответил:
– Теперь у вас, господин Погодин, и врачи, и женщина! Но вы справитесь. Мы все, чёрт подери, справимся.
16
Поля написала, что они скучают и ждут меня. Мне хотелось думать, что это было немного больше, чем простая вежливость.
Мы договорились с Нойманом, что, как только я сдам экзамен по окончании курса В2, он отправится вместе со мною в Пензу. Оставалось множество вопросов, на которые мне нужно было найти ответы. Главный – останусь ли я на родине. Да – если вдруг русский язык вернётся во время поездки. Нет – если этого не произойдет. Пока мне позволяли сбережения, я мог оставаться в Берлине и продолжать строить новую жизнь. Другого выхода у меня всё равно не было.
Я не верил в наши отношения с Лаурой и не спешил посвящать её в свою тайну. Мне хотелось оставаться для неё умным русским в поисках себя, а не пациентом Ш. в ожидании чуда. Каждый день я открывал страницу Яндекса на смартфоне и пытался собрать буквы кириллицы в слова. Так я проверял, не наступил ли тот день, тот особенный день, который освободит меня от афазии и сделает нормальным. Но у меня ничего не выходило: я не понимал родной язык. Я жаждал исцеления, но одновременно боялся его. Здоровый, я должен был принимать решения – больной, я мог продолжать плыть по течению.
За несколько недель занятий мы с одногруппниками крепко сдружились: вместе ходили обедать и ужинать, гуляли по городу, обсуждали последние новости, делились переживаниями, надеждами и приготовленными на скорую руку перекусами. У большинства из нас в Берлине не было никого, поэтому мы с радостью подставляли друг другу плечо, словно были семьей. Стоило мне пропустить из-за обследований пару занятий, как я тут же получил сообщения и имейлы от Набила, Анны и Майи с вопросами о здоровье и список упражнений для домашнего задания.
Но к Лауре я больше не приходил. Как-то раз она пригласила меня в кино на только что вышедшую «Меланхолию» Ларса фон Триера, и я неожиданно для самого себя согласился.
Лаура напряженно смотрела фильм, следя за перипетиями жизни двух сестёр, Жюстин и Клэр, в то время как я все два часа утопал в меланхолии, в тысячный раз пытаясь разобраться в причинах произошедшего со мной, складывая в голове правильные предложения на немецком, которые не имели никакого отношения к картине фон Триера. В конце фильма, когда Землю наконец-то уничтожила планета Меланхолия, я с облегчением вздохнул, мысленно перенося вымысел в реальность. Лаура прижалась к моему плечу, но я не обнял её.
Мы молча вышли из кинозала и отправились на остановку эс-бана.
– Зербино, что с тобой такое? – спросила она, как только мы оказались на платформе, и взяла меня за руку.
– Ничего, – пробормотал я, «угрюмый дровосек», которому удалось жениться на принцессе – именно об этом была итальянская сказка «Зербино-нелюдим».
– Нам нужно было сходить на комедию. Да, на что-нибудь легкое, без музыки Вагнера. Чтобы ты наконец-то отвлекся от своих мрачных мыслей. Давай посмотрим в следующий раз комедию?
– Мне нужно готовиться к экзамену, – ответил я.
– Да сдадим мы его, тезоро, точно сдадим! Все, ну почти все, сдают. Я спрашивала.
– Ты не понимаешь, Лора.
– А ты не слышишь меня. Экзамен будет легким!
– От этого чертова немецкого зависит моя жизнь. Мне ведь могут не продлить визу. Что я буду делать тогда?
– Тебе дадут визу! Все будет хорошо.
– Может, и будет. А может, в планету врежется астероид. Но этот вариант даже лучше.
Лаура отпустила мою руку и покачала головой. Мы оба устали от нашего бесполезного спора.
Всё, что я говорил Лауре, было правдой и одновременно грубой ложью. Я запутался и стал противен самому себе. Мне хотелось поцеловать её, прижать к себе и, не отпуская, отправиться вместе с ней на улицу Тюльпанов. Но вместо этого я лишь помахал Лауре, как только она села в эс-бан. Я вернулся в Веддинг.
В середине октября наша группа успешно написала экзамен, и мы были переведены на следующую ступень, после которой можно было сдать ДаФ. Между курсами было десять выходных дней. За неделю до начала курса С1 я ещё мог от него отказаться.
17
– Ты уверен? – перевёл вопрос Поли мой врач-невролог.
– Да, – ответил я по-русски и тут же перешёл на немецкий. – Сдавай квартиру. Если вернусь, что-нибудь придумаю.
– Тебе нужно было съехать оттуда сразу после её смерти, – сказал Нойман.
Эти слова переводить было не обязательно, но было уже поздно. Антон посмотрел на Полю, которая уставилась в пол.
Я ничего не ответил.
Сестра впервые прикоснулась к своему зелёному чаю, а её чизкейк уже давно ковырял ложкой Матвей. Наверное, Поля сидела на очередной диете. Мы только что вернулись от нотаруиса, с которым я был незнаком и надеялся, что если он и обнаружит мою тайну, то не разболтает её по всему городу. Всё прошло быстро и гладко: мы оформили Поле доверенность на мою машину и двухкомнатную квартиру. В кабинете нотариуса я только кивал, как китайский болванчик. Мой партнёр Мартынов не ответил на имейл, в котором я сообщал о своём приезде и просил помощи с доверенностью. Звонки моей сестры он упорно сбрасывал.
Нойман объяснял Поле про Брока и Вернике, в то время как я собирал пазлы с племянником. Матвей пошёл в первый класс и заработал царапину на локте и пару синяков на коленке, которые он мне гордо демонстрировал, закатив правую штанину джинсов. Я редко видел мальчика и до своего переезда в Берлин, но каждый мой визит сопровождался подарками или походом в кафе. Матвей часто болел, и отчим-пенсионер охотно сидел с ним, в то время как Поля трудилась администратором в салоне красоты.
Племянник мне что-то воодушевленно рассказывал, а я прилежно играл роль китайского болванчика. Мы собрали и разобрали пазл с машинами несколько раз, Матвей расправился с Полиным чизкейком и своим шоколадный коктейлем. Я попросил Ноймана узнать, не хочет ли мальчик чего-нибудь ещё: сестра разгадала мой вопрос и отрицательно покачала головой. Иногда и мне казалось, что я понимал, о чём говорила Поля. Сегодня она часто улыбалась – наверное, у неё завязался роман с новым знакомым. Может быть, ей наконец-то удалось найти своего принца, который освободит её от всех проблем. Хотя отыскать такого мужчину было равносильно чуду: однажды я случайно увидел её блокнот, где на шести страницах мелким почерком были расписаны все качества её будущего избранника.
– Они ждут нас в гости завтра после обеда, – сказал мне Нойман.
Я поднял в воздух четыре пальца – Поля показала в ответ большой палец. Так мы быстро договорились о точном времени визита.
Я часто пропускал мимо ушей то, что говорила мне сестра. Я так устал от жалоб своих клиентов на всех и вся, что не мог заставить себя слушать те же интонации в нерабочее время и бесплатно. И в наши редкие встречи с Полей я барабанил пальцами по столу какую-нибудь песню, переводил тему разговора или изображал заинтересованность, а сам думал о работе. Но сестра быстро замечала мои уловки и тяжело вздыхала. Но ещё хуже мне приходилось, когда я случайно говорил ей что-то не то. В любой фразе она выискивала двойной, а иногда и тройной смысл и непременно выпускала свои колючки. Так родились её коронные фразы «не включай адвоката» или «ну вам, сильному полу…». И все мои успехи она тоже объясняла исключительно тем, что я родился с хромосомой игрек.
После стандартного прощания Поля хотела сказать что-то ещё, но передумала. Похоже, ей стало опять неловко из-за присутствия Ноймана. А может быть, сестра сама поняла неуместность своих слов. Моя афазия стала испытанием для всех нас, и я был не единственным, кто не знал, с какой стороны подойти к новой ситуации.
Чуть позже Нойман предложил мне прогуляться по городу. Я хотел быть гостеприимным и показать ему лучшие места Пензы, но боялся случайно столкнуться с каким-нибудь знакомым, а их у меня была треть города. Даже моя маскировка – я сменил очки на линзы, отрастил трехдневную щетину и вместо пальто надел куртку, – могла не спасти меня от разоблачения. Может быть, всё это было лишь игрой моего больного воображения, но мозг беспрестанно рисовал картины, в которых прохожий окликал меня, и я был либо вынужден спасаться бегством, либо просить Ноймана перевести, что мне сказали. Оба варианта казались мне отвратительными.
Мы спустились по улице Московской, по обеим сторонам которой знакомые липы махали нам вслед жёлтыми листьями. Ветер бросал под ноги их менее удачливых собратьев, которым не удалось удержаться на ветках под его порывами. Рабочий день был ещё не окончен, но главная улица города была заполнена людьми разных возрастов. Они разговаривали друг с другом, болтали по телефону, о чём-то спорили. Улица гудела в знакомой тональности, но я мог выхватить и понять лишь самые простые слова, вроде «привет» и «спасибо». Раньше я бы пронесся мимо, даже не пытаясь расслышать что-либо. Чужие разговоры мне были неинтересны. К тому же, если ловить каждый звук, можно легко потерять рассудок. А среди моих клиентов попадались такие, кто слышал только то, что им хотелось. «Елисеев, Гладышева, Вар… Варламов? Варавкин?..»
Я остановился, чтобы наконец-то вспомнить третью фамилию и начал рыскать взглядом по сторонам.
– Скучал по дому? – спросил Нойман.
– Не знаю. Наверное, прошло слишком мало времени. Здесь ничего не изменилось, совсем ничего… Как будто я вообще не уезжал.
– Просто это ты пока не изменился.
– Точно, а я и забыл! И Брока с Вернике мне только приснились!
– Извини, но я имел в виду другое. Потом всё станет чужим.
Я сжал кулаки и ускорил шаг, чтобы больше не видеть Ноймана. Мысль о том, что в родном городе однажды всё станет для меня чужим, разрывала грудь на части. Мне не хватало воздуха, и я начал дышать ртом, глотая холодные струи. Нойман отстал, но я не сбавлял темп, так что ему пришлось за мной пробежаться. Миновав Театральную площадь, мы свернули на улицу Бакунина. Оттуда уже были видны Центральный рынок и остановка.
Вдруг знакомый мужской голос окликнул меня по имени и отчеству. Я попросил Ноймана не оборачиваться. Мы скрылись в толпе.
18
Ровно в четыре я нажал кнопку звонка. Нам открыл Матвей.
Поля заканчивала сервировать стол в гостиной, а отчим в спальне надевал свой единственный деловой костюм. Племянник носился по квартире с пультом, которым управлял игрушечным джипом – это был мой берлинский подарок. Наконец отчим вышел и поприветствовал нас словами «гутен морген»: он учил немецкий в школе. Сестра поправила ему галстук и что-то сказала.
Наш стол длиною в половину комнаты был заставлен угощениями. У Ноймана разбегались глаза, и он с радостью пробовал всё, что накладывала ему в тарелку Поля. Оливье, крабовый салат, мясная копченая нарезка, чуть позже горячее – курица с картошкой из духовки. Не знаю, у кого она этому научились, но сестра прекрасно готовила. Это было у неё точно не от матери: Марианна терпеть не могла домашние хлопоты.
В течение часа отчим не проронил и слова. Скорее всего, дочь провела с ним разъяснительную беседу и попросила не задавать глупых вопросов немецкому доктору. Я сам обратился к нему, но у Ноймана был полный рот, поэтому возникла пауза. Отчим выдвинул вперёд подбородок и прищурил глаза, когда я повторил на немецком, понравилось ли ему немецкое пиво, которое мы принесли. Как только рот Антона освободился, вопрос был раскодирован с немецкого и перекодирован на русский. Отчим показал большой палец и сказал «битте».
Наконец мы все оживились. Я услышал знакомые фамилии Брока и Вернике: теперь Антон объяснял отчиму подробности моего уникального случая. Мы пили за мое скорейшее выздоровление. В присутствии Ноймана мне пришлось довольствоваться пивом, в то время как отчим и доктор опрокидывали стопки водки. Для Поли я привёз бутылку бароло, которую выбрал на свой страх и риск. Сестра пила вино медленно, иногда взбалтывая его, словно истинный знаток.
Я догадывался, что перфекционист Антон почти не пил и поэтому внимательно следил за ним. Через некоторое время я заметил, как он втихаря опрокинул одну, а затем вторую стопку в горшок с кактусом, стоявший за его спиной. Этим трюком раньше пользовался и я. Не исключено, что именно по этой причине несчастное растение приняло с годами форму пятиногой амебы. Отчим был грузным мужчиной, и алкоголь на него слабо действовал, поэтому выпивать с ним был опасно. Мне всегда было интересно, способен ли осилить такое же количество спиртного мой родной отец, худой алкоголик с большим стажем.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
