Текст книги "Комната с видом на звезды (СИ)"
Автор книги: Марина Шиндлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
– Слушай, могла бы предупредить, – проговорила я. – У меня дома полно вкусняшек, а то как-то на халяву неудобно…
Алина снова засмеялась над моими словами и махнула рукой.
– Боюсь, тогда ты принесла бы бабушкин борщ и мамины котлеты, и мы бы поселились здесь, – заявила Ракитина. Она налила в крышку чай для себя, а сам термос отдала мне. Я пила чай без сахара, и подруга, зная об этом, взяла для себя пару кусочков рафинада, которые были запрятаны в ее рюкзаке. Эта забота тронула меня, и я снова подумала о том, как мне повезло с подругой.
Сидя здесь, на этом старом заводе, под вечереющим небом сентября, я чувствовала, как обновляется моя душа. Этот город, что темнел вдали слившимися силуэтами домов, смотрел мне в глаза. Я читала в нем сотни огней, и музыка его улиц отдавалась в моем сердце. Алина чувствовала то же самое. Ее извечно серьезное лицо сейчас наконец-то выглядело расслабленным и нежным. Таким оно бывало редко, и я, похоже, единственная, кто имел возможность наблюдать его.
***
Алину я знала со школы. Честно говоря, все, что происходило класса до третьего, я помню смутно. Точнее, предпочитаю не придавать этому большого значения, потому что в моей жизни тогда не происходило ничего примечательного. Не могу сказать, что у меня не было друзей, но мне отчетливо вспоминается одна картина. Я сижу в окружении своих одноклассников, мы играем во что-то, перебрасывая друг другу мяч, и всем вокруг безумно весело. А я в недоумении смотрю на смеющиеся лица ребят, и отчего-то мне хочется сбежать отсюда и поскорее вернуться в дом, где я могу читать книги и наслаждаться тишиной.
Алину перевели к нам школу в параллельный класс. Она училась в четвертом «А», а я – в четвертом «Б». Девчонки говорили что-то про новенькую из параллельного класса, которая ни с кем не общается, зазнается и вообще сама по себе. Я увидела ее спустя несколько дней, на перемене в коридоре. Она стояла у окна. Ее рюкзак лежал рядом на подоконнике. Одноклассницы Алины расположились у соседнего окна и весело болтали между собой.
– А вон и новенькая, – услышала я сзади голоса девчонок. – Стоит там одна.
– Похоже, воображает себя невесть кем.
– Даже не поздоровалась со мной в раздевалке!
Я снова посмотрела на эту девочку. На секунду наши глаза встретились, и я узнала печать одиночества, отметившую судьбу Алины. В ее лице, в опущенных уголках плотно сомкнутых губ, была видна бесконечная грусть. Она не выглядела высокомерной, а всего лишь мрачной, чего никак не могли разглядеть мои одноклассницы. Мне было совсем немного лет, но уже тогда я с легкостью понимала чувства других людей.
Чтобы скоротать время, Алина достала из портфеля потрепанную книгу и уткнулась в нее. И тут я почувствовала, как мое детское сердце сжалось от участия к этой одинокой душе. Но подойти и познакомиться я с ней не успела. Прозвенел звонок, и Алина, казалось, с облегчением отправилась на урок. Ведь ей больше не надо читать книгу и притворяться, что она не хочет веселиться с другими детьми. Точнее, не может. Ребята чувствовали, что Алина и в самом деле не похожа на них. Они не принимали ее.
В другой раз мы столкнулись в библиотеке. Это было спустя пару месяцев, за которые девочка ни разу не попалась мне на глаза. Сейчас она стояла в глубине зала и выбирала между «Машиной времени» и «Две Дианы». По правилам библиотеки, на руки можно было брать только одну книгу. Конечно, тем, кого библиотекарша уже знала, разрешались привилегии. Мне, например, всегда позволялось брать любые книги. Я возвращала их в хорошем состоянии и быстро читала. Но Алина, новенькая, само собой попала под действие местных правил, поэтому ей приходилось выбирать.
– «Две Дианы», – сказала я, подходя ближе к девочке. Она повернулась ко мне, и ее губы, вечно привыкшие молчать, беззвучно спросили что-то. Затем, смутившись, она откашлялась.
– Думаешь? – проговорила Ракитина, и я услышала ее чистый приятный голос.
– Сто процентов, – с располагающей улыбкой кивнула я, чтобы Алина немного расслабилась и не ждала подвоха. Так уж вышло, что в нашей небольшой библиотеке я перечитала почти все, за исключением словарей и старых газет, поэтому могла дать советы Алине. Дюма всегда казался мне захватывающим и таинственным. То, как он писал, восхищало меня. Легко, тонко, изящно, и оторваться от его романов невозможно. Уэллс с научно-фантастическими изысканиями, конечно, был мастером своего дела, но, на мой взгляд, явно не конкурировал с драмами Дюма.
– Последую твоему совету, – кивнула Алина, и с этого момент началась наша дружба. Наверно, у Алины еще никогда не было друзей, потому что первое время она вела себя скованно. Но постепенно девочка привыкала ко мне, раскрываясь и доверяя сначала небольшие, а потом все более важные тайны. Я все чаще становилась единственным слушателем ее мыслей, мечтаний и историй детства. Время шло, мы взрослели, и наша дружба с годами только крепла.
Алина жила с матерью, Натальей Викторовной, особой довольно жесткой и старомодной. Отца девочка никогда не видела, да и не спрашивала об этом у матери. Она вообще почти никогда ничего не спрашивала, заведомо боясь получить отказ.
Как оказалось, Наталья Викторовна работала вместе с моим папой, и для Алины, разумеется, с самого детства была уготована нежеланная участь инженера. Обвинять Наталью Викторовну в том, что она не спрашивала мнения дочери, было бы несправедливо. Наоборот, она всегда спрашивала, чего бы хотелось Алине, а потом объясняла, что это все сущие глупости. Раз за разом слушая эти слова, которые всегда так ранят юную душу, еще не ведающую разочарования, Алина со временем поняла, что ей стоит побольше молчать о своих мечтах. Очень рано она научилась обманывать или говорить то, что от нее хотят услышать. Порой даже я не могла быть уверенной в том, что правильно понимаю ее. Эта девочка словно находилась в незримой клетке. Никто не знал ее. Никто не был ей близок. Когда я думала о том, как она жила до нашей встречи, мне становилось страшно. Я будто смотрела в пропасть, где ничего, кроме одиночества, не существовало.
Становясь взрослее, я понимала, насколько авторитет Натальи Викторовны мешает Алине быть собой. Ее мать знала все. Как поступить, что ответить, где сейчас лучше, с кем стоит общаться. Не знала она лишь одного, – свою дочь. Ее тонкую душу, ее мысли и чувства. Она понятия не имела, каким удивительным человеком была Алина, какие идеи рождались в ее голове. Одно то, как она видела мир, – без злости, без обиды на то, что он оставлял ее в рамках. Или же, наоборот, за пределами этих рамок, вдали от всех.
Алина всегда, до последней нелепости верила во все свои мечты, и в этом мы были с ней похожи. Мы были незримыми солдатами той армии желаний, которая исчезает из жизни многих людей, стоит им едва повзрослеть. Мы же всегда безумно верили в свои иллюзии и, быть может, только поэтому рано или поздно обретали их.
У Алины были длинные, чуть вьющиеся волосы каштанового цвета и золотисто-карие глаза, которые, если хорошо присмотреться, выражали любое чувство ее робкой натуры. Словом, она была необычайной красавицей. Но ее лицо, по привычке сохранявшее поразительную серьезность на людях, не притягивало к ней людей. Не могу вспомнить, чтобы кто-то из парней решился ухаживать за ней. Ведь даже если смельчака не пугал отшельнический вид Ракитиной, разговор с ней поддержать бывало сложно. Алина чудовищно умна, и, если она не хотела разговаривать, то собеседник был озадачен в первые минуты знакомства. Много раз я пыталась вытащить ее из того панциря, в котором находилась ее жизнь, но попытки не увенчались успехом. Уверенная в том, что все, как и мать, будут пытаться изменить ее, она предпочитала быть одна.
Мне все это казалось безумно грустным. Но никогда я не позволила бы себе вмешиваться в чужие мысли, а потому не собиралась воспитывать Алину. Я просто была рядом, была ее другом. И вот парадокс, – это не стоило мне никаких усилий, но ничего более ценного у Алины не имелось.
***
Мы закончили свою трапезу под последние аккорды этого дня и вернулись на второй этаж завода. Алина принялась фотографировать виды города из округлой пробоины в стене, а потом показывала мне.
– Живописно, – оценила я, просматривая несколько кадров. Казалось, что огромное око взирает на город прямо отсюда.
– Еще обработаю дома, и будет супер! – воодушевленно кивнула Алина. Сейчас она была похожа на маленького ребенка, который занимается любимым делом, и у него все получается. Я почувствовала на сердце спокойную, тихую радость за тот мимолетный счастливый миг жизни, который был сейчас у Алины. И у меня.
– Твоя мама не скажет, что ты занимаешься ерундой и творишь могильные снимки? – засмеялась я, и мы стали возвращаться на первый этаж.
– Я шифруюсь, – улыбнулась Ракитина. – Открываю научные статьи на случай, если она решит нагрянуть ко мне и проверить, что я делаю.
– Ваши отношения с каждым днем приобретают все более доверительный характер, – невесело заметила я. Сумерки приняли нас в свои меланхоличные объятья, и мы, оставляя позади белый завод, направились к остановке.
***
Новый день опустил на город серые низкие облака, за которыми порой показывались клочки по-весеннему светлого неба. Временами в эти небесные бреши прорывались лучи солнца. Тогда казалось, что кто-то пролил на дома и дороги тонны оранжевой краски. Но на асфальте то тут, то там вырисовывались очертания мелких лужиц, что оставил после себя моросящий всю ночь дождь. Люди ежились от внезапно возникающих порывов ветра. Они старались покрепче запахнуть воротники легких курток и пиджаков. Когда я выходила из дома, под козырьком подъезда меня встретила дворовая рыжая кошка. Она уютно присела в уголке и сквозь прищуренные глаза взирала на мир из глубин своего кошачьего сознания.
Как обычно, мы встретились с Настей у входа в институт и пошли на лекцию по общей химии, которая была у нас первой.
– Меня вчера Андрей пригласил в боулинг, – сообщила Настя, довольно улыбаясь.
– Ого! – я искренне обрадовалась за подругу. – И как все прошло?
– В целом, неплохо, но мы были с его друзьями, – передернула плечами Настя, и я догадалась, что девушка рассчитывала на иное развитие событий.
– Не будь так строга, – сказала я. – Он вроде хороший парень, наверняка нервничал, вот и решил оставаться в привычном кругу общения. Для поддержки, так сказать.
– Может, ты и права, – засмеялась Настя. – Посмотрим.
Мы зашли в аудиторию и, как всегда, заняли места в середине зала.
– А ты что вчера делала? – спросила Лебедева. – Весь день в онлайне не была.
– Учила, – подруга услышала мой тяжелый вздох.
– На красный диплом метишь? – усмехнулась Настя, и я пообещала подумать над этим. Когда я вчера вечером включила вай-фай, то увидела, что меня буквально завалило сообщениями во Вконтакте. Бывшие одноклассники и знакомые звали отдохнуть в кафе. Несколько парней с нашего курса добавились в друзья с вежливыми предложениями встретиться. Похоже, мое появление на празднике первокурсников не осталось незамеченным. Но пока мне не хотелось никаких отношений, поэтому подобное внимание оставило меня равнодушной.
– Ладно, Кристин, слушай сюда, – решилась Настя. – Я не стала тебе писать вчера об этом. Знаешь, кто был друзьями Сажнева?
Внезапно я поняла, что хочет сказать Лебедева, и мне больше не потребовалось ее намеков.
– Давыдов и Даша? – произнесла я с улыбкой, поворачиваясь к Насте.
– Прикинь! – возмущенно подтвердила девушка. Я засмеялась.
– Да в чем дело? – спросила я, потому что у Насти было лицо разгневанного праведника. – Лучше расскажи подробности. Она вроде ничего, эта Даша…
– Черт ее знает, – поморщилась Настя. – Я, конечно, понимаю, что вы с Максимом называетесь друзьями. И вы, похоже, так часто это повторяли, что сами поверили. Но вот скажи мне, неужели тебя это не задевает?
Я задумалась, пытаясь понять, есть ли в моих чувствах к Максиму что-то большее, чем просто интерес.
– Знаешь, что и в самом деле могло бы меня задеть? – спросила я. – Если бы он потерял от нее голову, решил жениться, уехать к чертовой матери и нарожать кучу детишек, называя каждого следующего Дашей.
Лебедева смотрела на мое смеющееся лицо взглядом, в котором откровенно сквозило непонимание. Потом, решив не забивать голову ерундой, которую я, по безмолвному мнению Насти, несла сейчас, девушка назидательно ткнула в меня пальцем:
– Это не за горами!
***
После химии стояло две пары практического занятия по гистологии. Преподаватель, Савушкин Виктор Петрович, был мужчиной лет сорока, с серьезным выражением лица и добрыми глазами. Свой предмет он знал хорошо, с упоением рассказывал о компонентах клетки и о том, как интересно выглядит эритроцит под микроскопом. В начале занятия проходил опрос, но Виктор Петрович вызывал всех по списку, и до меня очередь не дошла.
– Доктора, кто сегодня не ответил, не расстраивайтесь, на следующем занятии вы обязательно продемонстрируете свои знания, – улыбаясь, пообещал нам Савушкин, и кто-то с задней парты негромко проговорил, что вовсе не расстроен.
После опроса мы настроили микроскопы, и Савушкин дал задание рассмотреть все препараты, которые он подготовил для нас к этому занятию. Настя уже выцепила из общей коробки препарат безмиелиновых нервных волокон и просила меня ознакомиться с ним. На зачете, как сказал преподаватель, нам предстоит угадать препарат и рассказать строение его ткани. С одной стороны, задание не выглядело сложным, но велик риск спутать одно изображение с другим и отправиться на пересдачу. Мы с подругой договорились записывать все препараты под так называемым шифром, чтобы лучше запоминалось.
– Похоже на малиновую лапшу, – сказала Лебедева, закрепив стеклышко на предметном столе микроскопа и посмотрев в окуляры. Я повторила ее путь и отметила, что отчасти Настя сделала неплохое сравнение.
– Так и запишем, малиновая лапша, – хихикнула я. Ассоциации очень помогали нам, особенно на первых порах, когда приходилось учить довольно большие объемы информации, и мозг отказывался принимать весь этот поток.
Савушкин принялся ходить между рядами, проверяя работу студентов. Ребята с заднего ряда никак не могли настроить микроскоп, и Виктор Петрович сделал им замечание. Затем он подошел к нам.
– Ну, как у вас дела? – спросил он и заглянул в окуляр.
– Смотрим безмиелиновое нервное волокно, – ответила я. Видимо, микроскоп мы настроили правильно, поэтому Савушкин одобрительно кивнул и посоветовал:
– Возьмите препарат миелинового волокна и сравните, очень интересно и наглядно. Потом будем проходить строение нервной ткани, рассмотрим это подробнее…
И Виктор Петрович переместился к следующей группе студентов. Пока Настя искала в коробке миелиновое нервное волокно, я включила подсветку телефона и увидела, что во Вконтакте у меня одно сообщение.
Максим 11:49
Настя с тобой?
Привет
Кое-что случилось
Я покосилась на подругу. Она сосредоточенным взглядом разыскивала нужный нам препарат, но было заметно, что все происходящее ей безумно нравится. Мне вовсе не хотелось ее расстраивать, но вопрос Максима не оставлял никаких сомнений на этот счет. Прикрыв телефон тетрадкой, чтобы Савушкин не рассекретил мое занятие, я потихоньку набрала ответ.
Кристина 11:51
Да, что случилось?
Максим 11:53
Если кратко, на цикле произошла неприятная ситуация. Одна пациентка напала на Андрея. Все подавлены, особенно он.
Я перечитала сообщение несколько раз. Напала? От этого мне стало не по себе. Представляю, в каком состоянии сейчас ребята. Я вновь посмотрела на подругу.
Кристина 11:57
Где вы?
Максим 12:00
Во внутреннем дворе
Кристина 12:00
Мы придем
Как только занятие закончилось, я рассказала обо всем Насте. Ее лицо за секунду стало встревоженным и грустным. Не проронив ни слова, она тут же направилась на задний двор, а я поспешила за ней следом.
***
Стоило нам с Настей завернуть во двор, как я сразу же увидела ребят. В глаза бросились фигуры Максима и Даши. Они стояли чуть дальше лавочки, на которой сидел Андрей. Максим обнимал Дашу за плечи, а она неспешно говорила о чем-то с серьезным выражением лица.
Вокруг было шумно. Началась большая перемена, и все высыпали из корпуса на улицу. Студенты гонялись вокруг фонтана, смеялись, сидя на лавочках. Словом, все шло своим чередом.
На Андрее не было лица. Увидев приближающуюся Настю, он безмолвно поднялся и обнял ее. Со мной он поздоровался слабым кивком, и я ответила ему. Мешать ребятам не хотелось, поэтому я подошла к Максиму и Даше.
Ситуация получалась неловкой. Я не знала, говорил ли Максим ей обо мне, и если да, то что именно. По лицу девушки, по взгляду, который она бросила на меня, я ничего не смогла прочитать. Возможно, моя персона была ей незнакома, или она и впрямь оказалась умна, как говорил Максим.
– Даша – Кристина, – коротко представил нас Давыдов. Мы с ней обменялись привычным «очень приятно», и вновь я не смогла определить, что она думает обо мне.
– Что произошло? – я задала этот вопрос, надеясь прервать тишину. Лица обоих ребят были сосредоточенными. Углы рта опущены, будто им никогда не приходилось улыбаться прежде. Чувствовалось, что все потрясены произошедшим.
– Пациентов выводили на прогулку, у нас был перерыв, вроде ничего такого, что могло бы спровоцировать их, мы не делали, спокойно стояли, – начал Максим. – Но потом появилась эта женщина. С виду вполне себе нормальная, в завязке, но мы заметить не успели, как она набросилась на Сажнева с криками…
Давыдов нахмурился и какое-то время молчал, словно возникшие перед глазами воспоминания вернули его в психиатрическую больницу.
– Было ужасно, – добавила Даша. – Она так кричала… Санитары не сразу ее схватили, она Андрею халат порвала на плече…
Чувствуя, как ужас постепенно, узкой дорожкой из этих слов прокладывает себе путь к моему сердцу, я взглянула на Андрея.
– А в каком отделении это случилось? – спросила я. Мне было неприятно говорить обо всем, но аналитик в моей голове никогда не дремал и продолжал работать даже в такой ситуации.
– В том-то и дело, что они не буйные, – ответил Максим, поняв, что я хочу спросить. – Они никакой агрессии не проявляли.
– Я когда по телефону выходила говорить, их вели на завтрак, – сообщила Даша. – Утверждать не стану, но вроде я видела эту женщину.
– Повезло, что она на тебя еще не набросилась, – проговорил Давыдов.
– Да она божьим одуванчиком казалась, – пожала плечами девушка. – Даже песенку напевала. Странную колыбельную в упадническом духе. Может, это и был симптом…
Я поймала вопросительный взгляд Давыдова, которым он пытался узнать, думаю ли я так же, как и он. Честно говоря, я и не знала, что думать, поэтому едва заметно качнула головой.
– Спи, моя радость, усни? – предложил Давыдов вариант колыбельной, уже зная, что он не подойдет.
– Скорее, умри, – пробормотала Даша. – Песня очень неприятная была, что-то про бродящие души, зеркала…
– Классическая шизофреническая симптоматика, – прервал ее Максим, уже услышав все, что хотел. А я никак не могла поверить, что женщина, напавшая на Сажнева, напевала ту самую песенку, что и наш охранник. Как меня напугала в ту ночь эта колыбельная, и как пугает снова! Это вовсе не совпадение, я была уверена.
Часы фонтана показывали двадцать пять минут первого. Скоро прозвенит звонок и позовет всех студентов на занятия. Я приблизилась к Андрею с Настей.
– Если хочешь, оставайся, а я прикрою тебя на лекции, – обратилась я к подруге. Лебедева бросила на Андрея вопросительный взгляд, но тот покачал головой.
– Ни в коем случае, – произнес он. – Иди, вечером созвонимся.
Я дала ребятам попрощаться, и мы с подругой в числе других студентов стали покидать двор. Андрей, Максим и Даша так и остались на прежних местах. Уже заворачивая за корпус, я мельком обернулась и снова увидела два четких силуэта на фоне красной кирпичной стены. Максим и Даша продолжали говорить о чем-то, и я вдруг впервые испытала это чувство, – я поняла, что теряю Максима. Теряю своего лучшего друга вот так запросто, в суете неосязаемых, быстротечных дней осени.
***
После окончания занятий я решила отправиться к бабушке. Мне не хотелось оставаться одной сейчас, а родители еще не вернулись с работы. Я открыла дверь своим ключом, и по непривычной тишине, наполнившей квартиру, сразу же поняла, что бабушки нет. Спустя мгновение в коридор с настороженной физиономией выбежал Зевс, и его чернильные глаза с невысказанным вопросом смотрели на меня.
– Я тоже не знаю, где бабушка, – единственное, что нашлось мне сказать, и Зевс, чуть слышно заскулив, подбежал ко мне. Есть много людей, которые, завидев маленького ребенка или животное, мгновенно начинают болтать без умолку. Обычно эту пустую болтовню называют даром находить общий язык. По каким-то неведомым причинам природа обделила меня этой способностью. Мое отношение к слову было сугубо деловым. А потому сейчас я присела и стала молча гладить бигля по его гладкой шерсти. Человеческое присутствие немного успокоило бабушкиного питомца, и он перестал скулить.
Я прошла в зал и оставила свою сумку на мягком диване. Напротив него стоял предмет бабушкиной гордости, – старый сервант с бесчисленным количеством посуды. Сколько себя помню, мама всегда воевала за то, чтобы «убрать отсюда эту рухлядь». Но бабушка не сдавалась, поэтому старый сервант продолжал свое бренное существование в этом доме.
Кроме этого в зале был большой стол, за которым мы собирались по праздникам всей семьей. Здесь же стоял плазменный телевизор, подарок родителей на день рожденья дедушки. Одним словом, не считая телевизора, обстановка была такой, словно на улице все еще восьмидесятые годы.
Я решила, что бабушка ушла в магазин. Скорее всего, это недолго, и стоит ее дождаться. Супермаркет находился напротив дома, так что наверняка бабушка уже возвращается. Я заглянула на кухню, где витал терпкий аромат смолотого кофе. Бабушка просто обожала этот напиток. В раковине обнаружилась изящная поблескивающая турка, и когда мои пальцы прикоснулись к ней, они ощутили тепло металла. Выходит, бабушка ушла недавно. Заглянув в холодильник, я достала кусок сыра, отрезала хлеб, соорудила нехитрый бутерброд и поставила чайник. Что и говорить, ожидать бабушку в такой компании гораздо приятнее.
Прошло чуть больше получаса. Ко мне вновь прибежал Зевс и свернулся у ног, так, что было видно, как при дыхании вздымается его бок. Почему-то именно сейчас, глядя на то, как равномерно дышит Зевс, я почувствовала необъяснимую тревогу. Бабушки не было уже давно, куда она могла уйти, тем более, оставив Зевса одного?
– Ну, что, попробуем позвонить ей? – проговорила я сама с собой. В целом, это была не слишком блестящая идея, ведь бабушка называла телефон дурацким изобретением, и дозвониться до нее представляло большие трудности. Однако попытаться стоило, хоть через минуту выслушивания длинных гудков я поняла бесплодность своей попытки.
– Зевс, – позвала я питомца бабушки, напоминавшего мне сейчас беспомощного ребенка. – Пойдем в комнату, посмотрим, какие у тебя есть игрушки.
Я поднялась, и бигль покорно потрусил за мной. Шторы в спальне были плотно задернуты, и я не стала их трогать. Пахло миртом, который бабушка выращивала на подоконнике, и пустотой. Казалось, весь уют этого дома ушел вместе с бабушкой.
На тумбочке рядом с кроватью стоял стационарный телефон. В небольшом темном экране я увидела мигающую красным цифру один. Кто-то оставил бабушке голосовое сообщение на автоответчике. Не знаю, что побудило меня в ту минуту нажать кнопку и прослушать его. Видно, так должна была сложиться моя судьба.
– Света, здравствуй! – произнес мужчина, и его голос показался мне знакомым. – Как ты поживаешь? У меня было много дел в последнем месяце, прости, что не позвонил раньше… Есть важный разговор. Это касается Кристины. Она странно себя ведет. Я боюсь, она узнает что-нибудь о тех событиях, ну, ты понимаешь… Давай встретимся и поговорим. Позвони мне.
Я была ошеломлена тем, что услышала. Голос без сомнения принадлежал Юрию Витальевичу, и он говорил обо мне. Выходит, все это время он поддерживал связь с бабушкой, хоть и сказал, что давно ее не видел! Безобидный профессор латыни оказался не таким простаком, каким пытался быть. И что же он хочет рассказать бабушке? Что вообще произошло, о чем он?
Я не знала, что и думать. Волновать бабушку не хотелось, но видимо придется спросить у нее, что это означает. Безусловно, это связано с той странной, пугающей подсобкой. Все, что мы нашли там с Максимом, не просто старый хлам. Охранник был прав, – там что-то творится!
Паника охватила меня. На секунду показалось, что я и в самом деле пытаюсь влезть во что-то темное, старое, давно забытое. Нужно бросить все, иначе случатся плохие вещи. Тревога не покидала меня, и, когда зазвонил мой сотовый, я вздрогнула от испуга.
– Кристина? – мамин голос, приглушенный помехами, звучал прерывисто и грустно. – Дочка, где ты?
– Я у бабушки, жду ее, – проговорила я, чувствуя, как дрожь сковывает меня. – Что случилось, мам?
– Только не волнуйся, – в трубке послышались сдавленные рыдания. – Бабушка сегодня не придет. Она в больнице…
Зевс каким-то непостижимым образом понял, что я получила скверные новости о его хозяйке. Он чуть ощерился, и я услышала, как его нутро заурчало.
– Мам, что случилось, говори! – повторила я, чувствуя, как к горлу подкатывает ком.
– Бабушка пошла в магазин, и у нее случился инфаркт…
– В какой она больнице?!
– Сейчас не приезжай, – отказалась мама. – Останься сегодня с отцом, ты здесь ничем не поможешь.
– Мама…
– Только не спорь! – приказала мама, и что-то в ее голосе заставило меня подчиниться. – Залезь в комод в спальне бабушки и возьми все ее документы. Паспорт, полис, все, что найдешь…
Я пообещала так и сделать. Мы попрощались, и, едва я отняла телефон от уха, почувствовала себя безумно уставшей. Под ногами крутился Зевс, и я, опустившись на пол, прижала его к себе. Собака покорно замерла рядом, зная, что сейчас она особенно нужна человеку. Не могу сказать, сколько мы просидели так, а потом я незаметно для себя задремала.
***
Я проснулась от того, что шея окончательно затекла. Зевс продолжал похрапывать на прежнем месте. Сквозь просвет штор виднелось потемневшее небо, и комната казалась запертой в этих сумерках.
Хотелось есть, на что недвусмысленно намекал мой урчащий живот. Голова, как это обычно случается после дневного сна, была тяжелой и мутной. Но на сегодня я потратила уже достаточно времени впустую, поэтому пора заняться делами.
Я прошла на кухню, вымыла турку и решила сварить кофе, чтобы немного взбодриться. Этот напиток, честно говоря, не слишком мне нравился, но я свято верила, что он наполнит меня энергией. Правда, гораздо чаще вместо вожделенной энергии приходила лишь тахикардия. Вскоре проснулся Зевс, прибежал на кухню, и сзади послышалось, как он похрустывает кормом из миски.
На плиту я поставила сковородку с жареной картошкой, закинула две сосиски и сверху разбила яйцо. Глядя, как белок постепенно растекается, я грустно улыбнулась. Бабушка всегда готовила такой обед на скорую руку, если вдруг ее любимая внучка неожиданно приходила. Я быстро поела и, убрав за собой, снова пришла в спальню. Мне не хотелось раздвигать шторы, пусть все остается так, как было при бабушке. Поэтому я включила свет и открыла шкаф. На нижней полке у бабушки лежала большая дорожная сумка, и в нее я принялась складывать кое-какие вещи, которые могли понадобиться ей в больнице. С прикроватной тумбочки я захватила очки для чтения и лежащую там же книгу. Перевернув лицевой стороной к себе, я прочла: «Трое в лодке, не считая собаки». Замечательная веселая книга, мастерски написанная. Как раз то, что нужно сейчас бабушке. И книга также отправилась в сумку вслед за очками. Теперь настало время найти документы, о которых просила мама.
У меня никогда не было привычки копаться в чужих вещах, а потому, исследуя бабушкин стол, я чувствовала себя вором-домушником. Впрочем, найти документы не составило большого труда. Моя бабушка, как и многие представители ее поколения, хранила все документы в одной папке. Сейчас я оценила, насколько это удобно, поэтому, обнаружив паспорт и полис внутри синего прямоугольника, не стала дальше изучать содержимое и положила папку к остальным вещам. Я уже собиралась закрыть ящик, но какой-то вскрытый конверт, лежащий сбоку, зацепил мой взгляд. Похоже, звезды сегодня сложились так, что я шла наперекор своим принципам. До сих пор не могу сказать, зачем я взяла этот конверт тогда. Он прибыл из Москвы, в графе «от кого» стояло имя Карева Варвара Дмитриевна. Я, не знаю зачем, достала сложенный пополам листок бумаги и принялась читать.
«Дорогая моя подруга, твое письмо застало меня, когда я была в отъезде, поэтому отвечаю только сейчас. Первым делом хочу сказать, что безумно рада за твою внучку, Кристину. Поступление в медицинский институт очень важное событие, она молодец, что решилась на это. Как там Юра? Как он отреагировал на это? Помнится, когда мой внук поступал сюда, он злился, отговаривал меня. Спрашивал, зачем ему возвращаться туда, откуда много лет назад я сама сбежала. Но судьба моего внука не принадлежит мне, он сделал свой выбор. К тому же, ты помнишь, мы тогда строили дом, все деньги вкладывали туда, а все-таки жизнь в вашем городе гораздо дешевле… Так что наш профессор? Не слишком негодовал? Хотя тебя он вряд ли бы решился отговорить. Он любил тебя, и помнит до сих пор. Наверняка ты сейчас качаешь головой и смеешься, но мы обе знаем, что это правда.
Скоро в доме закончат с установкой проводки, у меня будет телефон, и мы снова сможем созваниваться с тобой. Как только это случится, я дам тебе знать. А пока пиши мне, я безумно рада читать твои истории. Они возвращают меня в юность, когда мы были вместе и думали, что это навсегда. Я безумно скучаю по нашему городу, Света. Он неприметный, маленький, в нем нет ничего особенного, но для меня это город, где воздух пропитан мечтами и надеждами. Я не могу и не имею возможности вернуться туда, но ты всегда желанный гость в моем доме. Приезжай в любое время, если пожелаешь, моя дорогая, и ты одна вернешь мне мой старый город.
Заканчиваю письмо и с нетерпением жду твоего ответа. Передавай от меня привет всем, кто еще поддерживает старые связи, особенно Юрке и Кормышову. Он все еще на прежнем месте? Надеюсь, что нет, и в его жизни началась белая полоса.
Прощаюсь и целую.
Твоя Л»
Я дочитала письмо и продолжала бессмысленно смотреть в этот лист. Сейчас передо мной распахнулась целая жизнь, о которой я ничего не знала, и которая уместилась в одном письме. Бабушка никогда не рассказывала об этой подруге, никогда не говорила, что поддерживает с кем-то общение. В письме идет речь о Юре и Кормышове. Кто такой последний, было непонятно, но Юра – это, конечно же, наш профессор Афанасьев.
