Текст книги "Сдержать свое слово"

Автор книги: Марина Серова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Трюк прошел удачно. Если бы я находилась на цирковой арене, то непременно сорвала бы продолжительные аплодисменты.

Резко, с шумом отдернув шторы, я ввалилась в квартиру Фречинской и застала ее сидящей на диване. В комнате было сильно накурено – просто дым стоял столбом. Подтянув коленки к подбородку и держа в руках розовые пушистые тапочки, она заливалась горючими слезами. Ей было не больше двадцати двух лет, и даже то, что лицо девушки покраснело и опухло от слез, не портило ее природную красоту. Быстро отреагировав на стук, Лариса вскочила с дивана и попятилась к столу, на котором я заметила кухонный нож.

– Что вам нужно? – в изумлении спросила она. Все ее тело мелко дрожало. Это было следствием не только испуга от моего внезапного, даже, скажем так, экстравагантного появления, но и нервного шока, полученного стараниями толстяка Жиги.

«Вот так и возникает состояние аффекта», – мелькнула у меня мысль. Пока девушка еще хоть что-то соображала, необходимо было сказать ей что-то такое, что сразу бы охладило ее непреодолимое стремление к самообороне. Попасть нужно в яблочко, иначе может произойти непоправимое.

– Лариса, успокойся, – почти крикнула я. – Мне известно, кто убил Коврина и кто взял у него деньги. Ты абсолютно ни при чем, и я пришла тебе помочь. К тем живодерам, что были здесь сегодня, я никакого отношения не имею.

Этот ловкий ход возымел нужное действие. Минуту Лариса раздумывала, затем разжала пальцы, и нож, который она успела схватить, с лязгом упал на пол. Нервное напряжение сменилось бурными рыданиями. Я усадила Фречинскую на диван и, как мне показалось, целую вечность пыталась привести ее в такое состояние, в котором она смогла бы ответить на мои вопросы.

– Они хотят меня убить! Я знаю!

Лариса буквально выкрикнула эти слова, и я так не к месту обрадовалась: силы еще не совсем покинули ее. Значит, мой акробатический номер не был напрасным, я что-нибудь да узнаю.

– Мне необходимо, чтобы ты рассказала мне все по порядку. Начнем с того, когда последний раз ты видела Леонида.

Лариса вздрогнула, услышав имя друга. Помолчав, ответила:

– Я… я видела его двадцать четвертого, вечером. Скажите, кто его убил? Вы сказали, что знаете. Я тоже должна знать!

– Не могу тебе пока сказать. Мне необходимы дополнительные улики против этого человека, за этим я и пришла к тебе.

– Вы все врете! – она с силой швырнула тапки в угол. – Вы ведь меня подозреваете, я знаю!

– Эмоции в данном случае будут тебе только вредить, – невозмутимо заметила я. – Двадцать четвертого вечером у вас с Леонидом была запланирована встреча?

Стиснув зубы, Фречинская снова замолчала на какое-то время, затем нехотя произнесла:

– В восемь он должен был заехать за мной на машине. У моего брата была годовщина свадьбы, мы хотели отметить это событие вчетвером в ресторане…

– Он не заехал?

– Нет. Я ждала его до половины девятого. Он часто задерживался, правда, всегда звонил в таких случаях. Потом поехала к нему домой. Он открыл мне дверь и, не предложив войти, сказал, что сегодня праздновать не сможет, у него появились неотложные дела. Был он каким-то раздраженным и мрачным, я его никогда таким не видела. У порога я заметила женские туфли и поняла, что он не один. Меня терзали мрачные предчувствия, я боялась, вдруг у него появилась другая женщина…

Эта неспокойная девочка совершенно не умела скрывать своих эмоций – все как на ладони.

– Ты вернулась домой?

Лариса покачала головой.

– Я вышла на улицу и стала дожидаться. Во что бы то ни стало я должна была увидеть эту женщину.

– Тебе не пришло в голову, что во время любовного свидания человек, как правило, не бывает раздраженным и мрачным?

Фречинская тяжело вздохнула. Она увлеклась беседой, и черты ее лица постепенно разглаживались.

– Об этом я подумала только потом, когда его не стало. А в тот момент я была ослеплена ревностью, и мое негодование углублялось тем, что он от меня что-то скрывал.

Я изучающе смотрела на Фречинскую – образованна, умна. Она совсем не производила впечатления ветреной и расчетливой особы, какой ее нарисовала Коврина.

– Что было дальше?

– Минут через пятнадцать женщина именно в этих туфлях вышла из подъезда. Я поняла – это не то, о чем я подумала, и успокоилась.

– Ты подумала, что эта женщина – мать Коврина?

Девушка отрицательно покачала головой:

– Мать Коврина я видела один раз. Нет, это была не она.

– Опиши ее подробнее.

Лариса откинулась на спинку дивана и потерла виски ладонями.

– На вид ей было лет пятьдесят пять – шестьдесят. Невысокого роста, средней плотности. Серый плащ, черные туфли. Коротко стриженные жидкие седые волосы. Черты лица совершенно не запоминающиеся. Бесцветные какие-то.

– Может, у нее имелись особые приметы? Родинка, шрам…

– Нет, ничего такого я не заметила. Единственное помню: я сразу подумала – этой женщине многое пришлось пережить. Было что-то в ее лице… Отрешенность какая-то. Такого человека уже ничем нельзя удивить в этой жизни.

– Значит, раньше ты ее не видела?

– Нет, никогда.

– А она тебя заметила?

– Думаю, нет. Я стояла недалеко от подъезда, за деревьями. Она прошла мимо, не оглядываясь по сторонам.

– Леонид вышел вслед за ней?

– Да, буквально через пять минут. Сначала я как следует отругала себя за то, что подозревала Леню. Затем подошла к лифту, чтобы вернуться в квартиру Леонида и до конца выяснить, в чем причина такого его поведения. Пока ждала лифт, Леонид уже спустился по лестнице. Увидел меня и сказал, что ему срочно нужны деньги и сейчас ему необходимо их раздобыть.

– Где он собирался взять деньги, не сказал?

– Нет. Просто добавил, что, мол, все в порядке, не волнуйся. Даже пытался улыбнуться. Правда, неубедительно получилось. Я чувствовала – что-то произошло. Леня поцеловал меня, сказал, что позвонит завтра и…

Рыдания, нахлынувшие на девушку, не дали ей закончить. Следующие пять минут были потрачены на всплеск эмоций по максимуму, но безжалостная Таня Иванова еще не все выяснила. Раскрытие правды требовало жертвы. В данный момент этой жертвой оказалась Лариса Фречинская.

И как только она чуть-чуть успокоилась, я продолжила расспросы.

– После разговора с Ковриным ты поехала домой?

– Да.

– У Коврина были проблемы с деньгами?

Лариса утерлась платком.

– Вообще-то нет. Впрочем, я не знаю, какая сумма была ему нужна. Знаю только, что со дня на день он должен был отселить очередного алкаша и продать его квартиру. Но, по-моему, у него что-то не клеилось.

Я замерла, как гончая, напавшая на след зверя.

– Что именно?

– Двадцать третьего, вечером, мы с Леней подъехали к дому по улице Рахова. Леня сказал: «Сейчас мы подождем Егора – он решает вопрос с владельцем о переселении, потом вместе поедем ко мне домой». Минут через двадцать появился Егор, очень злой и нервный. Сказал, что алкаш отказывается подписывать бумаги. Леня оборвал его, сказав, что подробнее поговорят дома. Когда мы приехали, Леня попросил меня приготовить на кухне ужин. Сами они закрылись в комнате и разговаривали на повышенных тонах. Я слышала несколько фраз, прозвучавших особенно громко. Егор доказывал, что алкаша нужно убрать с дороги, а Леня очень жестко ему возразил, сказал, что будет действовать только в рамках закона, и добавил: «Будем работать с другими клиентами, а если ты тронешь хоть пальцем этого пропойцу, я буду первым, кто сдаст тебя ментам».

Быстро встав, Лариса схватила со стола пачку жевательной резинки.

– Пытаюсь бросить курить, – пояснила она, – но пока плохо получается.

Положив пластинку в рот, Фречинская продолжала:

– В общем, в тот день они сильно разругались. Егор ушел, хлопнув дверью. Леня долго не мог прийти в себя. Я задавала ему вопросы, но он ничего не захотел объяснять, только раздраженно бросил фразу: «Не зря говорят, что рано или поздно свинья возвратится к своему корыту». Я думаю, он имел в виду прошлое Егора: тот ведь сидел в тюрьме.

– Номер того дома по улице Рахова ты запомнила?

– Нет. – Лариса жевала с такой страстью, что челюсти у нее ходили ходуном. – Номера дома не знаю, но помню его местонахождение и то, что подъезд был последним.

Ход моих мыслей принял новое направление.

– Скажи, овчарка Коврина признавала кого-нибудь, кроме хозяина?

Девушку слегка удивил мой вопрос, и она широко распахнула свои выразительные зеленые глаза.

– Эту собаку Лене подарил Егор, который семь месяцев воспитывал щенка, но потом квартирная хозяйка настояла на том, чтобы он убрал пса из квартиры. Егор, с согласия Лени, конечно, отдал ему собаку. Поэтому, кроме них двоих, Калигула никому не подчинялся и бросался на всякого входящего.

– Когда ты находилась в квартире, где в это время был пес?

– Леня запирал его на балконе. Калигула поэтому еще больше на меня злился, и я его жутко боялась.

– А какие отношения у Лени были с матерью?

Задавая этот вопрос, я преследовала определенную цель: Коврина нелестно отозвалась о Ларисе, и мне стало интересно, что теперь скажет Фречинская?

– Никаких, – коротко ответила девушка.

– Как это?

– В детстве Леня сильно болел, и мать отдала его в специальный интернат, в то время как многие родители боролись с аналогичными заболеваниями своих детей дома, не прибегая к спецучреждениям. Он провел в интернате два года. Потом, увидев, что сын пошел на поправку, мать забрала его обратно. Леня не смог простить ей предательства, и когда вступил во взрослую жизнь, все попытки матери наладить с ним отношения отвергал. Это то, что он рассказывал мне сам.

М-да… Как в народе говорят? У каждого своя правда? Узнать бы только, чья правда на сей раз правдивее – Степаниды Михайловны Ковриной или ее сына?

– Леонид не говорил, чем именно болел в детстве?

Лариса огрызнулась:

– Я же сказала: это все, что я знаю.

Зябко поежившись, она вспомнила про открытую дверь на лоджию, легко поднялась с дивана, пересекла комнату и быстро захлопнула ее. Все движения Фречинской отличались исключительной резкостью и нервозностью. Жирный Жига со своими «мальчиками» сильно постарался.

– Тебе известно, где Леонид хранит дома деньги?

– В квартире Лени был тайник, где он хранил деньги и документы, он сам мне его показывал. – Лариса устроилась поудобнее на диване, опять положив подбородок на колени, и сообщила: – Этому жирному, – она махнула рукой в сторону улицы и вздрогнула, – я сказала про тайник. Он отправил одного из своих дебилов проверить. Вернувшись, тот сказал, что ничего не обнаружил.

– Где находился тайник?

– В комнате на полу лежит ковровое покрытие. Под ним паркетный пол. Слева в дальнем углу несколько половиц поднимались – внутрь был встроен небольшой ящик. Там Леня хранил деньги, когда они у него были.

– Кто еще мог знать про тайник, кроме тебя?

Фречинская задумалась.

– Не знаю… Егору он не очень доверял, а больше никто дома у него не бывал. Поэтому я так и заволновалась, когда поняла, что у Лени дома какая-то женщина. Он ведь был очень замкнутым…

– Этот встроенный ящик Леня делал сам?

– Нет. Тайник смастерил муж бывшей хозяйки квартиры. Когда-то давно он работал в торговле и успешно наворовал денег у государства. Потом его так же успешно посадили, а его жена продала квартиру и переехала ближе к своим родителям. Эта женщина – подруга матери Лени, он хорошо знал ее и смог тогда недорого купить у нее жилье.

Я достала из кармана фотографию, благодарно оставленную мне Свитягиным.

– Посмотри, эта бутылка вина тебе знакома?

Увидев на снимке распростертое на полу тело своего бывшего любовника, Фречинская отвернулась. Через несколько секунд я услышала ее сдавленный голос:

– Ни этой, ни какой-либо другой, похожей, бутылки у Лени я не видела.

– Он предпочитал дорогие вина?

Внутренний нервный запас Фречинской был на исходе, я это чувствовала, поэтому про себя решила: этот вопрос будет последним.

Лариса почти выкрикнула, зло глядя в мою сторону:

– Он предпочитал французский коньяк… Отстаньте же от меня, в самом деле!

Пообещав, что больше не буду ей докучать, я попросила ее об одном: спуститься со мной к машине и показать на карте города, которая всегда лежит в бардачке, тот самый дом на улице Рахова, к которому они с Леонидом подъезжали, чтобы забрать Егора.

Лариса согласилась только в надежде наконец от меня отвязаться. Отыскав на карте нужный дом, она ткнула в него пальцем, затем молча развернулась и пошла обратно.

Глава 3

Пока я добиралась до улицы Рахова, в моей голове созрело множество вопросов.

С одной стороны – портрет Ларисы Фречинской, который обрисовала мать Коврина, не соответствовал действительности. Скорее всего, старуха принимала желаемое за действительное. Если бы девушка на самом деле имела при Леониде статус, столь уверенно обозначенный Степанидой Михайловной, все было бы гораздо проще. Но тут не складывалось. Разве поехал бы Коврин с девочкой-однодневкой отмечать годовщину свадьбы ее брата? Разве стал бы рассказывать временной любовнице о своих отношениях с матерью, если воспоминания об этом вызывали в нем только боль? И, наконец, тайник. Вот уж о чем рассказывают лишь человеку, которому полностью доверяют.

С другой стороны – про годовщину свадьбы брата Фречинская могла наврать, негативную сторону отношений матери и сына Ковриных сильно преувеличить, а местонахождение тайника ей могло стать известно совершенно случайно. В этом случае сегодня передо мной Фречинская давала театральное представление, единственным зрителем которого была я.

Если та женщина, которую Лариса видела выходящей из подъезда, не ее вымысел, то она может быть альфой и омегой в нашей истории. А если Фречинская просто выдумала «много пережившую женщину», чтобы отвести от себя подозрения? Может быть, и ссора Коврина с дядей придумана ею с той же целью?

Честно говоря, я с сомнением относилась к мысли, что эта молоденькая девушка могла так точно все спланировать, но… Недооценка противника чревата плачевными последствиями, поэтому я выбросила из головы цифру, обозначавшую возраст Ларисы, и заставила себя основываться только на фактах.

Одно было ясно: в тот вечер двадцать четвертого Коврин либо действительно пил дорогое вино из необычной бутылки один, либо, если верить показаниям Фречинской и Степаниды, вместе с ним мог быть Егор. Ключом к такому выводу служила собака. Если предположить, что Фречинская, зная о том, что Коврин поехал за деньгами, съездила домой за ядом, затем вернулась и тот вечер провела вместе с ним, то Калигула должен был сидеть за балконной дверью. Но овчарка находилась все время с трупом, своим воем мешала соседям спать и в довершение всего кидалась на людей, пытавшихся войти в квартиру. Значит, ни Лариса, ни кто-то другой, кроме Егора, не могли быть в тот вечер с хозяином пса.

Но существовал еще и другой вариант, наиболее внушавший мне доверие. Преступник мог подсыпать цианид в уже распечатанную Ковриным бутылку в любой удобный момент. Либо подарить жертве вино, заранее добавив в него яд. В этом случае, правда, остается неизвестным, почему Коврин, привыкший к дорогим алкогольным напиткам, не заметил того, что бутылка распечатана. Используя вариант с заранее подсыпанной отравой, преступник не мог наверняка знать, падет ли жертвой именно Коврин и сколько жертв будет вообще. Нет. Если все же яд был подсыпан убийцей в бутылку заранее, то он должен был быть уверен, что Коврин выпьет вино сам и выпьет один. Тогда надо выяснить, откуда у него могла появиться такая уверенность.

Далее. Если Фречинская не брала денег, то куда подевались баксы? И зачем Коврину срочно понадобились деньги?

Дом по улице Рахова, указанный Фречинской, располагался вдоль дороги. Непрекращающееся движение и гул машин явно не позволяли его жильцам наслаждаться тишиной и покоем. Однако квартиры в этом районе стоят дорого. Несмотря на загазованность и шум, многие предпочитают жить в центре.

Все двери подъездов были снабжены кодовыми замками, но металлическая дверь именно последнего подъезда была распахнута: в одной из квартир на пятом этаже полыхал пожар. Пожарная машина подъехала немногим раньше меня, но около места происшествия уже собралась приличная толпа зевак, к которым я и примкнула.

Пока все собравшиеся с интересом наблюдали за действиями пожарной команды, я высматривала в толпе подходящую кандидатуру, того, кто мог бы меня просветить по интересующим меня вопросам. Мой выбор пал на тетку неопределенного возраста, в шлепанцах и байковом халате. Тетка, на щеке которой «красовалась» большая волосатая родинка, одновременно давала пожарным советы и громко рассуждала о случившемся. Я хорошо знаю эту категорию людей: они всегда в курсе всех свежих сплетен.

– Мне сказали, в этом подъезде квартира продается. Не подскажете ее номер? – обратилась я к ней.

Заплывшие глазки оценивающе оглядели меня с ног до головы – тетка размышляла, достойна ли я получить от нее ответ.

– На первом этаже двухкомнатная продавалась, но ее уже купили. Новые хозяева вчера только въехали.

– А мне говорили про трехкомнатную, – нагло врала я. – Кроме этой «двушки», больше никакого жилья не продается?

Тетка пожала плечами.

– Насколько я знаю, нет. А вам что, трехкомнатная нужна? – попыталась она раздобыть новую почву для разговоров на лавочке с соседями.

– Вообще-то, мне нужен бывший хозяин этой квартиры, – заявила я, глядя на ловкие действия пожарного, который с помощью вышки проник через окно в квартиру, выбив стекло.

– Ой, неужели мальчонка в квартире? – всплеснула руками стоящая рядом худощавая горбоносая женщина.

Выбранная мной тетка почитала священным долгом высказывать свое мнение по каждому поднимаемому вопросу. Я удостоилась ее взгляда, подозревающего меня во всех смертных грехах.

– Про Пашку Логинова спросите у его дружков. Вон они плетутся.

Она махнула рукой влево и тут же переключилась на женщину, задавшую вопрос про мальчика.

– Конечно, в квартире! Сонька его сегодня одного оставляла. Такую мамашу давно пора лишить родительских прав!

– Это точно! – поддакнула горбоносая.

Я смотрела на подошедших друзей Пашки-алкоголика, а думала о том, что мне жалко эту Соню. Недобрые соседки вынесли ей приговор, которого она, может, и не заслуживает.

Народец, с которым мне предстояло общаться, был тот еще – один колоритнее другого: гражданка с опухшим синюшным лицом, засаленными волосами и обалделыми, в красных прожилках глазами, и с ней два гражданина, чьи лица цветом гармонировали с подружкиным. Один из этих, с позволения сказать, мужчин, отсвечивал огромным, в пол-лица, «бланшем» и еле ворочал языком, объясняя что-то своей красноглазке. Второй имел более «благородную» наружность. Вероятно, когда-то он имел счастье принадлежать прослойке общества, называемой интеллигенцией, так что его с полным правом можно было именовать бичом.

Несмотря на то, что повсюду стоял устойчивый запах дыма и гари, от этой троицы веяло характерным отвратным душком. Морально подготовив себя к эстетическим лишениям, я подошла к пьянчужкам и задала первый вопрос:

– Где я могу найти Павла?

Окинув меня косящим нетрезвым взглядом, красноглазка пробормотала:

– Зачем он вам?

– Мне нужно с ним поговорить, – сдержанно ответила я, делая усилие, чтобы не скривить в брезгливой мине лицо.

– Мы не знаем, где он. – «Интеллигент» лучше других связывал слова. Видимо, сказывалась сила привычки.

– Да грохнули, наверное! – с чувством, которое зачастую переполняет всех алкоголиков, заявил отсвечивающий бланшем гражданин.

– Не болтай лишнего! – оборвал его «интеллигент».

Уяснив, что дружки интересующего меня Пашки что-то знают, я предложила продолжить нашу беседу в более спокойной обстановке, вдали от чрезвычайных ситуаций и посторонних ушей.

– Поговорить – это хорошо, – с трудом подыскивая слова, осклабилась пьянчужка, обнаружив при этом практически полное отсутствие жевательных составляющих рта. – Только сушняк что-то душит.

Намекать два раза не было необходимости. Женский алкоголизм неизлечим, как известно, так что не жалко. Совесть меня мучить не будет, а мужиков, вернее, то, что от них осталось, и подавно. Пообещав быстро вернуться, я скрылась за углом дома. Когда же, вооруженная бутылкой водки и копченой мойвой, я вновь смогла лицезреть сцену пожара, то увидела, как сильно обгоревшего мальчика лет пяти укладывают на носилки подъехавшей «Скорой помощи». Квартиру, из которой валил дым, в это время пожарные поливали из брандспойта.

Жаждущая «принять на грудь» троица предложила мне посетить их жилище, находящееся в подвале соседнего дома. Я вежливо отказалась и предложила пройти на пустынную в данный момент детскую площадку. Поймав напоследок испепеляюще-осуждающий взгляд тетки с «мушкой», я в сопровождении сомнительного окружения прошествовала мимо любопытствующей на пожаре толпы. Усевшись на красиво выложенный из камня выступ детского бассейна, «отсвечивающий» гражданин потер руки.

– Хороший выбор. Давно уже не пил «Столичную».

Синюшная гражданка удивилась, увидев, что мною куплено всего три одноразовых стаканчика. Кажется, она даже представить себе не могла, что кто-то не дрожит от вожделения при виде водки.

Для затравки я налила троице по пятьдесят граммов. Теперь нужно быстренько все выяснить, пока мои собеседники не совсем еще утратили способность соображать.

– Когда вы в последний раз видели Павла? – обратилась я прямо к «интеллигенту», рассчитывая услышать от него наиболее внятный ответ.

Медленно пережевывая рыбу, он заговорил, оправдав мои ожидания:

– Мы пили в субботу вечером у него дома. Потом он пожаловался на боли в животе, и мы ушли. В последующие два дня мы к нему приходили, но нам никто не открывал. А вчера мы застали там новых хозяев.

– Хозяйка, налей еще, – заканючила беззубая «красотка».

Отцедив каждому еще по пятьдесят граммов, я опять обратилась к самому вменяемому из пьяниц:

– В котором часу в субботу вы ушли от него?

Этот совершенно обычный для нормальных людей вопрос вызвал у моих собеседников замешательство. Часов у них, естественно, не было – все, что можно, они уже пропили. И вообще следить за временем они давно перестали.

– Слышь, Академик, – обратилась красноглазка к «интеллигенту», – по телику футбол ведь был: из открытой форточки первого этажа, помнишь, слышно было, как мужик орал: «Гол, гол!» Ты нам еще долго потом надоедал своими воспоминаниями, как ты в детстве в футбол гонял.

– Она права, – важно кивнул Академик. – Было такое.

Уже что-то. А этой потасканной гражданке не откажешь в сообразительности. Значит, остатки разума иногда дают еще о себе знать.

– Я ж говорю, его прикончили, – не унимался второй. – Говорил ты ему: не связывайся с этим патлатым.

– Что ты каркаешь! – разозлился Академик и закинул голову от мойвы в бассейн.

– Так о чем вы предупреждали Павла?

«Интеллигент» нахмурился.

– Вы из милиции?

– Так точно.

– Знал я, что плохо все закончится. Павла уже нет в живых?

– Вполне возможно. Поэтому мне нужна ваша помощь. Кто это, патлатый?

– Был тут один… Предлагал Пашке одну комнату под склад отдать. Мол, тут недалеко на рынке он торгует бананами, а у Пашки первый этаж, квартира как раз под склад подходит. Дал этот тип ему задаток и предложил кое-какие бумаги подписать. Пашка, молодец, сообразил сказать, что подумает.

Мойва закончилась, и вся троица обтерла о свою верхнюю, и без того грязную, одежду жирные руки.

– Я сказал тогда Пашке, чтоб не вздумал ничего подписывать. Подсунут генеральную доверенность, и прощай, квартира. Когда мужик еще раз пришел, Пашка ему отказал. Патлатый стал требовать деньги назад, угрожая расправой. Денег у Пашки уже не было – мы их пропили. Мужик обещал вернуться. Что стало с Павлом – не знаем. Жаль только, что квартиру потерял.

– Ой, только не строй из себя благодетеля, – вмешалась красноглазка и обратилась ко мне: – У него на Пашкину квартиру свои виды были. Сколько раз ему предлагал поменяться на однокомнатную, а доплату пробухать.

Академик зло сверкнул глазами на женщину:

– Молчи лучше! Если б он меня послушал, то хоть в однокомнатной на выселках жил. А так – где он теперь? Никто не знает. С такой квартирой в центре его все равно в покое бы не оставили.

Красноглазка решила выдать свою версию:

– Ой, да небось продал втихую квартиру и пропивает где-нибудь деньги, сука. С друзьями даже не поделился! А вы уж страху нагнали!

– Были ли у Павла какие-нибудь родственники? – задала я новый вопрос, пытаясь направить собеседников в нужное мне русло разговора.

Ответил Академик, которого не переставала терзать злость, ведь его планы в отношении квартиры собутыльника Пашки были с такой легкостью открыты постороннему человеку, да еще сотруднику милиции.

– Жена развелась с ним три года назад и уехала с сыном в Прибалтику, к матери. Больше он ни о каких родственниках не упоминал.

Задав еще несколько вопросов порядком осоловевшей троице, я вернулась к машине. Сюжет требовал дальнейшего развития событий, причем незамедлительно. Мини-компьютер, служивший мне записной книжкой, послушно выдал телефонный номер городского морга. Может быть, труп Павла Логинова уже обнаружили? Трудно поверить в такое везение, но все же… На прикосновения моих пальцев мобильник ответил тональными переливами.

Когда мне ответили, продиктовала приметы: мужчина лет сорока – сорока пяти, алкоголик, со жгуче-черными волосами, невысокого роста, худой, со следами насильственной или естественной смерти, наступившей либо двадцать четвертого октября, либо немного позже.

– Есть похожий, – хриплым голосом сразу же сообщил служитель морга и добавил: – С воскресенья лежит, вас ждет.

Смешок, раздавшийся после этого в трубке, засвидетельствовал своеобразное чувство юмора у работника печального заведения.

Значит, я не ткнула пальцем в небо. Есть надежда, что напала на верный след. Если в морге меня «ждет» действительно Павел Логинов, то цепочка событий обретает законченность.

* * *

Морг встретил меня устойчивым специфическим запахом, отдающим формалином и сыростью. Я прошла мимо столов с мертвецами в конец помещения, надеясь встретить хоть кого-нибудь живого. За перегородкой я наткнулась на сотрудника, державшего в руке большой шприц.

Услышав мой кощунственный вопрос о том, кто здесь командует парадом, медик усмехнулся.

– Он вышел, скоро придет. Это не вы насчет Везунчика звонили?

– Насчет кого? – переспросила я.

Но сотрудник со шприцем, видимо, и ставил своей целью привести меня в недоумение. Молодой, сильно загорелый и крепкий, он совершенно не обращал внимания на окружающую обстановку и завлекательно улыбался.

– Это я так убитого бомжа прозвал. Ну сама посуди, – резко перешел он на «ты», – удар ножом в самое сердце, смерть мгновенная, человек не мучился… Везунчик, одним словом.

– Что медэксперты говорят? Когда смерть наступила?

Загорелый медик, с любопытством сверля меня лукавыми глазами, поинтересовался:

– Ты, как я понимаю, не родственница?

Выдавать себя за родственницу убитого я не собиралась, а известие, что у трупа, похожего на погибшего Пашку, зафиксирован удар в сердце, вселило уверенность в правильности моих предположений.

– Я здесь по поручению матери пропавшего без вести Павла Логинова. Она очень плохо себя чувствует и попросила меня приехать вместо нее. По описанию ваш Везунчик очень похож на Павла.

Медик сделал вид, что поверил, кивнул головой, не переставая улыбаться, но на мои вопросы отвечать не стал. Он отложил шприц, вытер о сомнительной чистоты тряпку руки и указал в сторону стены:

– Пойдем покажу.

Петляя между столами, он подвел меня к самому крайнему, находящемуся в углу. Моему взору предстало бледное лицо, говорившее о беспорядочной жизни убиенного. Сине-желтые губы, раздувшийся от бальзамирования нос произвели бы неизгладимое впечатление на какую-нибудь нежную особу, но во мне ничего не дрогнуло. Я давно научилась относиться к таким вещам как к издержкам профессии.

Быстро вынув из сумочки фотоаппарат, я навела объектив на лицо убитого и щелкнула два раза.

– Это еще зачем? – удивленно вскинул бровь медик. Его улыбка, как у чеширского кота в сказке про Алису в Стране Чудес, не исчезала с лица, наверное, никогда.

– Я плохо помню Павла, а последнее время он к тому же много пил и сильно изменился. Фотографию я покажу матери.

Парень подошел ко мне вплотную и небрежно облокотился рукой на стену, как бы преградив мне тем самым путь к выходу.

– Кто ты, прекрасное создание, может, назначишь мне свидание?

Кажется, он всерьез рассчитывал тронуть меня подобными поэтическими изысками. Бывает же такое…

– Обязательно позвоню тебе сюда, в морг, и назначу здесь свидание, – пообещала я медику, решительно отодвинув нехилый торс медика в сторону. На то, что он поймет всю нелепость сочетания слов «морг» и «свидание», я и не рассчитывала.

* * *

Прошло полтора часа с того времени, как я покинула городской морг. Мой старинный знакомый, работающий в одном из центральных фотоателье, уже успел отпечатать мне фотографии, и теперь я возвращалась к дому, где когда-то жил Логинов.

Тьма уже сгустилась над городом, и порывистый ветер, гонявший по небу тучи, не предвещал хорошей погоды на завтра. Кривая дверь подвала, которую местные власти пытались неоднократно закрывать на замок, хранила следы многочисленных взломов. Если бомжам негде переночевать, то навесной замок для них не преграда.

Слегка приоткрыв дверь, я попыталась разглядеть очертания людей в кромешной тьме, но безуспешно. Меня в который раз выручил «дальнобойный» фонарик, который давно был причислен ко всякой необходимой мелочи в моей сумке.

Помимо многочисленных труб и большого количества мусора, где-то между этими неутилизированными останками когда-то нужных вещей, я разглядела жалкие клочья того, что осталось от матраца, и на нем едва распознаваемую человеческую фигуру, которую легко можно было спутать с грудой тряпок. По всем признакам это был Академик. Он спал. Задыхаясь от жуткой вони и подолгу размышляя куда ступить, чтобы не испачкать свои кроссовки, я подобралась к бомжу. Дотронуться до его плеча и потрясти за него стоило больших усилий – я и не предполагала, что настолько брезглива.

Академик сначала вздрогнул, затем принялся махать в мою сторону руками, давая этими жестами понять, чтобы от него отстали. Наконец, обуреваемый негодованием, он выстроил многоэтажную матерную конструкцию и сел, обхватив голову руками.

Долго же ему пришлось соображать, кто и зачем его потревожил. Наконец, до него дошло.

– А… – протянул он, вспомнив меня, как будто последний раз мы разговаривали с ним не меньше недели назад. – Что там у вас? Фотография?

Взяв снимок в руки и поднеся его вплотную к фонарику, академик не затруднил себя долгим разглядыванием покойника.