Текст книги "Млечный путь"

Автор книги: Марина Серова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Я вот тут подумал… – проговорил он, шагнув мне навстречу. – Как же это может быть связано? Обнаружен какой-то человек, по вине которого пропадают не только вещи, но и люди?

– Давайте-ка пройдем внутрь и все узнаем на месте, – предложила я, и Родион, скептически покачав головой, пошел за мной в дверь.

Людмила Омельченко ждала нас прямо в вестибюле, от волнения и нетерпения даже притоптывая. Увидев меня и Перетурина, она торопливо увлекла нас за собой в секретарскую, где сразу же закрыла дверь, два раза повернув ключ, после чего, схватив свою сумку и вытряхнув ее содержимое на стол, торжественно произнесла:

– Ну, смотрите!

– На что смотреть-то? – хмуро отреагировал Родион, видя, что по столу рассыпались мелкие монеты, расческа, губная помада, зеркальце, мятная жвачка, ключи от квартиры и прочая повседневная мелочь.

– Все же украли! – всплеснула полными руками Людмила. – Я же говорю – и деньги, и медальон, все украли!

– Людмила, я еще раз прошу вас успокоиться, – повторила я. – И теперь, когда мы одни, рассказать по порядку: как это случилось и кого вы подозреваете.

– И при чем тут Вячеслав, – вставил Родион.

– Сейчас, сейчас, – закивала Омельченко. – Вы, конечно, знаете, что у нас работает такой Павел Лукашенок.

– Я слышала, что он заместитель Россошанского, но лично познакомиться с ним пока не успела, – ответила я.

– Так вот, – продолжала Людмила. – У этого Павла есть брат, Сережка его зовут. Очень, знаете ли, неприятный и подозрительный тип. Он частенько к нам в клинику заходит, и многие от него просто стонут!

– Поясните, пожалуйста, почему, – попросила я.

– Потому что он наркоман! – снова, как по телефону, понизила голос Омельченко. – Мы все это знаем! Он сюда шляется, чтобы у брата разжиться!

– Наркотиками? – удивилась я. – Разве в стоматологии используют наркотические вещества?

– Нет, конечно, – развела руками Людмила. – Но Сережка-то этого не знает! Ему все кажется, что это брат не хочет ему навстречу пойти! Он же глупый совсем, школу кое-как закончил, потом в техникум его Павел заставил поступить, деньги заплатил… И что вы думаете? Он его бросил! Какой-то техникум, не институт даже! Пашка иногда, когда подвыпьет на праздник, на него жалуется. Что, мол, учиться не хочет, с компаниями всякими подозрительными шляется, с шантрапой всякой… Один раз даже чуть в тюрьму не загремел! Он, оказывается, с такими же, как он, приятелями магазин ограбил! Еле-еле замяли это дело, Пашка столько денег отвалил, с ума сойти можно! Два месяца черный ходил! У них же родителей нет, умерли оба, Пашка один брата тянет. И переживает за него постоянно. Наркотиков он ему, конечно, не дает. Да и не дал бы никогда, даже если б они у нас в клинике водились. А вот деньги сует периодически, на моих глазах даже несколько раз такое было. Потом сам себя корит, а исправить ничего не может.

Людмила покачала головой и пригладила выбившиеся из-под гладкой, высокой «ракушки» светлые пряди.

– Пашку мне жалко, – продолжала она. – Вот же послал бог братца! Он его и кормит, и поит, и одевает-обувает, прямо как дитя малое! А что взамен? А теперь еще Сережка и наркотиками стал баловаться. Пашка когда узнал, просто с лица спал весь! Эдик предлагал его в больницу определить на лечение, денег обещал дать, так этот гад оттуда сбежал! А Пашка тоже не совсем прав. Он все Сережку жалеет, оправдывает, мол, парень без родителей вырос, а я занят все время на работе. Без родителей! И что теперь? Я считаю, от человека все зависит! Вон, мой Тема – тоже, можно сказать, без родителей вырос! Папа с мамой наши хоть и живы, слава богу, но они далеко, в Донецке живут. Так я сама его с собой оставила, когда они туда уехали. Сказала – как хотите, а я мальчишку не отдам! Правда, ему тогда уже пятнадцать лет было, но все равно! Сколько я к нему на родительские собрания ходила, сколько сидела с ним вместе, уроки учила… И вот результат – он вуз закончил, умный парень, и друзья у него… не чета этим, Сережкиным раздолбаям!

Эпитеты Людмилы в адрес брата, как всегда, были исключительно хвалебными, но я не стала ничего ей возражать, меня это не касалось. Я лишь постаралась направить разговор в нужное русло и узнать насчет кражи денег и исчезновения Вячеслава Колесникова. Поэтому, выслушав бесконечные потоки речи Людмилы, уточнила:

– Так вы, значит, думаете, что это Лукашенок-младший вас обокрал?

– Не думаю, а знаю! – воскликнула Людмила. – Неужели вы считаете, что я стала бы вас зря баламутить?

– Людмила, объясните все-таки, на чем конкретно основываются ваши подозрения, – попросила я. – Или только на личной неприязни к этому Сережке Лукашенку как к сомнительному элементу?

– Нет-нет! – прижала белые ладони к груди Людмила. – Дело в том, что и раньше бывали случаи, подобные сегодняшнему. Несколько раз, например, пропадала обувь… Сейчас объясню! – воскликнула она, видя, как недоуменно вытянулись наши с Родионом лица. – У нас же пациенты переобуваются перед тем, как войти в кабинет врача – порядок такой, либо бахилы, либо сменная обувь. Ну, вот, некоторые предпочитают переобуваться. А обувь зачастую оставляют в коридоре. Ну, и несколько раз пропадали сапоги, например, женские кожаные… Дорогие мужские ботинки тоже. Народ ведь к нам идет небедный. И каждый раз это было тогда, когда по клинике шатался Сергей. Несколько раз его ловили, что называется, с поличным. Да что там говорить, сам Пашка хватал его за руку, а у него в пакете – обувь пропавшая! Я понимаю, насколько смешно это звучит – обувь какая-то поношенная, стыд какой!

Людмила набрала воздуха и продолжила:

– Ну, и у врачей деньги пропадали несколько раз, вещи личные из раздевалки. У нас же тут есть комната специальная для персонала, где сотрудники свои вещи оставляют. Мы сначала не могли понять, в чем дело, думали – неужели свой кто ворует? А потом Павел сам узнал, что Сережка у него ключ втихаря вытащил и дубликат сделал! Вот он и заглядывал в нашу раздевалку периодически, тырил потихоньку то деньги, то вещи. А вот сегодня ко мне залез! Я на некоторое время отлучилась из секретарской, а сумку в столе оставила. Господи, ведь знаю, что он человек ненадежный, – и вот на тебе, так опрофанилась!

– А Лукашенок-младший был в клинике? – уточнила я, когда Омельченко на миг умолкла, чтобы перевести дух после быстрой, бурной речи.

– Да, да! Он пришел сегодня, с утра по клинике слонялся, Пашку ждал – тот попозже должен был подъехать. Потом ко мне в секретарскую завалился, кофе клянчил. Нужен ему этот кофе, как же! Ну, я угостила все равно… А потом пошла на второй этаж. Господи, и отошла-то всего на пять минут! Вернулась, а его уже нет. Я сразу неладное почуяла. Полезла в сумку – так и есть! Ни денег, ни медальона!

– А что за медальон? – спросила я.

– Старинный медальон, он у меня от бабушки, – принялась рассказывать Людмила. – Золотой, и цепочка золотая. И портрет внутри вставлен. Я специально делала себе такой миниатюрный, под этот медальон. И всегда на груди его носила. Правда, недавно там замочек сломался, я и перестала его носить, в сумке хранила. Все собиралась после работы заехать к ювелиру, попросить починить, да времени не находилось. И вот, пожалуйста!

– То есть, кроме Лукашенка, никто этого сделать не мог, вы уверены? – нахмурилась я.

– Уверена, уверена! – махнула рукой Людмила. – Сегодня в клинике и народу-то почти не было, в жару такую никому неохота зубы лечить. Один Серега шатался туда-сюда! Ну, не Эдуард же это сделал, в самом деле! Да и его, кстати, не было с утра.

– Да, наверное, не Эдуард, – усмехнулась я. – И что вы предлагаете, сдать этого Сережку в милицию? Но ведь у нас нет доказательств.

– А как это все может быть связано с Вячеславом? – вмешался Перетурин, которого, похоже, занимал только этот вопрос. Меня, по большому счету, тоже.

– Ой, да очень просто! – воскликнула Людмила. – Ведь Сережка в тот день, когда Вячеслав исчез, тоже был в клинике! И прекрасно мог слышать про деньги! Он терся возле кабинета, в котором как раз Эдуард с Вячеславом находились!

– А почему? – спросила я.

– Ну, он вроде как Павла ждал, – пожала плечами Людмила. – А это ведь и Павла кабинет в какой-то степени. Точнее, он у них с Эдуардом на двоих, а у Вячеслава свой кабинет, врачебный. Он на первом этаже находится.

– А почему вы мне не сказали об этом при нашей беседе у вас дома? – нахмурилась я. – Я же спрашивала вас, не было ли чего-то подозрительного в тот день?

– Ну, я просто не подумала тогда, что это подозрительно, – захлопала глазами Людмила.

Мне оставалось только глубоко вздохнуть.

– Значит, Сергей мог слышать, что Вячеслав повезет некую сумму денег? – уточнила я.

– Ну, конечно, мог! – уверенно заявила Людмила. – И главное, я ведь только сегодня об этом подумала, когда у меня деньги и медальон пропали! Ведь в самом деле, кроме него, больше просто некому было позариться на эти деньги! Никого другого такого в нашей клинике нет!

– Что ж, это наводит на определенные размышления, – задумчиво проговорила я.

– Но все равно, кроме этих размышлений, у нас ничего нет, – развел руками Перетурин. – Мы не можем привлечь милицию, нас просто не воспримут всерьез.

– А мы и не будем привлекать милицию, – решительно тряхнула головой я. – Мы попробуем справиться своими силами. Вы говорите, этот Лукашенок – наркоман? – повернулась я к Людмиле.

– Да, у нас об этом все знают, – кивнула та. – Я думаю, нам нужно просто проехать к нему и припугнуть как следует! Он все и расскажет!

– Не совсем так, – возразила я на столь оптимистичное предложение. – Поехать, конечно, нужно. Но… Мы можем и не найти у него ваших вещей, если он их уже, что называется, реализовал. Но! – подняла я палец, предупреждая новое бурное выступление Омельченко. – Что-нибудь непременно найдем. Наркотики, например. И тогда у нас уже будет чем его припугивать. Вот тогда уже можно давить, пугать, колоть – называйте как хотите.

– Так поехали! – взмахнула рукой Людмила.

– Поехали, – откликнулась я и пошла к выходу.

Людмила поспешила за мной, следом двинулся и Родион Перетурин. Я же на ходу продолжала размышлять. Я нарочно не стала распространяться относительно того, что Вероника Вересаева вчера была доставлена в нейрохирургическое отделение. По этому поводу у меня вообще не вырисовывалось ни одной четкой версии. Кто знает, возможно, это странное и на первый взгляд мелкое происшествие с кражей из сумки Людмилы приведет к раскрытию крупного?

С Россошанским поговорить тоже не удалось. Его с утра не было в клинике. Впрочем, это все потом. Сейчас нужно было сосредоточиться на том, что в очередной раз подбросила жизнь. Я была недовольна собой – по сути дела, я плелась в хвосте событий, никак на них не влияла и чувствовала, что все чаще заявляет о себе некая мыслишка, которую бы раньше я прогнала сразу же: «И зачем я ввязалась во все это?»

Складывалось впечатление, что исчезновение Колесникова было всем на руку. Может быть, за исключением Вероники. Между прочим, сестра Ксения являлась той самой наследницей, к которой после смерти брата переходили права на его квартиру. Не кроется ли тут разгадка, простая, как три копейки? Убийство и брата, и его невесты, которые мешали. Все очевидно до безобразия. Зачем, правда, еще и невесту убирать, которая юридически совсем даже не мешала? По словам Перетурина, Вячеслав не составлял никакого завещания, что, в общем, объяснимо: он еще молод, вполне здоров и явно не собирался умирать. А из близких родственников у него только Ксения, Вероника до свадьбы не в счет.

Но нет! Я чувствовала, что Ксения – не тот человек, который легко пойдет на такие преступления. Скорее всего, нет. Конечно, надо бы проверить алиби и все такое, но я чувствовала, что это пустая трата времени. И даже не потому, что Ксения в день исчезновения брата уехала из города на соревнования – это как раз можно было подстроить, чтобы обеспечить себе алиби. Я чувствовала, что это не она.

А этот Сережа Лукашенок? Я даже улыбнулась своим мыслям, которые подсказывали, что этот незнакомый мне наркоман причастен к смерти Вячеслава, а потом и к покушению на Веронику. Впрочем, если уж я влезла в это дело, то придется переварить и Лукашенка.

* * *

Настойчивый звонок в дверь застал Сергея Лукашенка умиротворенно лежащим на диване.

«Кого еще черти принесли?» – вяло подумал он и посмотрел на часы. Было без пятнадцати одиннадцать. Время, впрочем, вполне гостевое. Но… Может, не открывать?

Однако звонок был очень настойчивым. Не дождавшись ответа на него, те, кто находился с другой стороны двери, начали тарабанить по ней ногой. «А может быть, они пронюхали?» – мелькнула у него тревожная мысль, но он ее тут же отогнал. Он был почти уверен в том, что о случившемся с ним сегодня счастливом событии никто не знает.

Лукашенок тяжело встал и прошел к двери, стараясь сделать так, чтобы шаги его не были слышны. Он осторожно посмотрел в глазок и увидел там какого-то мужчину и незнакомую женщину.

– Кто там? – тихо спросил он.

– Социологический опрос проводим. Всего пара вопросов.

Потоптавшись в нерешительности возле двери, Лукашенок все же открыл. И тут же наткнулся на Родиона Перетурина, который грубо оттеснил хозяина в глубь квартиры. За спиной Перетурина стояли незнакомая дамочка и появившаяся сзади Людмила Омельченко. Эту женщину он знал – она, типа, секретаршей работала у его брата в клинике или еще кем-то, Сергею это было малоинтересно. Главное, что кофе поила, когда он попросит.

– Ребята, вы что? В чем дело? – несколько испуганно, но в то же время с какой-то глупой улыбкой спросил Лукашенок.

* * *

– Ты украл деньги у нее? – мрачно спросил Перетурин, показывая на Людмилу.

– Я? Деньги? – удивился Лукашенок. – Да вы что?

– Короче, сейчас мы у тебя порядок наводить будем, – продолжил наезжать Перетурин, почувствовав, что Лукашенок и не думает особо сопротивляться. – Да, и еще… То, что ты Вячеслава убил, мы знаем.

– Я? Вячеслава? – Лукашенок удивился еще больше.

– Я тебя предупреждаю – у людей сейчас нервы напряжены, так что тебе лучше честно во всем признаться. – Перетурин вошел в роль «берущего на понт» и продолжал играть по накатанной.

– А ты что – из ментовки, что ли? – неуверенно спросил Лукашенок. – Чтобы со мной так разговаривать…

Однако в его тоне не слышалось никакой агрессии, и вообще создавалось впечатление, что этот человек начисто лишен эмоций.

– Ты что, обкурился, что ли? – нахмурился Родион и толкнул стоявшего как пень Лукашенка.

Хозяин квартиры, нелепо замахав руками, упал.

– По-моему, вопрос о сопротивлении властям сегодня не стоит, – прокомментировал Перетурин.

– И то хорошо, – отозвалась я.

– Так, давай отдавай деньги! И медальон давай! Давай во всем признавайся! – звонко вступила Людмила, грозно надвигаясь на пытающегося подняться Лукашенка.

– Я никого не убивал, – бесцветным голосом повторил Лукашенок. – А медальон… Ищите. Когда он у вас пропал, Людмила… забыл, как вас по батюшке…

– Анатольевна, – сухо ответила Омельченко. – Он пропал сегодня после того, как ты побывал у нас в клинике.

– Так вот, Людмила Анатольевна, можете посмотреть все здесь, проверить, у меня вашего медальона нет.

– Вы один живете? – спросила я и, получив от Лукашенка утвердительный кивок, обратилась к Родиону:

– Вы обследуйте кухню и санузел, а я займусь комнатой.

Тот кивнул и сразу же пошел на кухню.

– А ты бы лучше сел и все спокойно рассказал нам.

– Да пожалуйста! – пожал плечами Лукашенок. – Я только не пойму, откуда вы такие нервные взялись?

– Сергей, присядьте и успокойтесь, – я решила сыграть роль «доброго следователя», обнимая Лукашенка за плечи и усаживая его на кровать.

Тем временем из кухни послышался возглас Перетурина:

– Ого! Вот это ничего себе!

– Что такое? – не сводя глаз с Лукашенка, спросила я.

– Да тут интересная картина получается, – ответил Перетурин, возвращаясь в комнату.

В руках у него был шприц для инъекций с остатками какой-то жидкости внутри. Перетурин изучающе смотрел на шприц, я внимательно прищурилась, потом перевела взгляд на продолжавшего пребывать в заторможенном состоянии Лукашенка. А Людмила сейчас же затараторила:

– Ну, я же вам говорила! Ужасно просто! Ты хоть бы о брате подумал, брат приличный человек, а ты?!

– Да отстаньте вы, – лениво прервал ее Лукашенок.

– Разговорчики! – прикрикнул Перетурин. – Значит, на героине сидишь? После героина люди обычно в таком вот состоянии находятся, как он. А у нас в городе – это уже по сведениям ФСБ – героин составляет восемьдесят процентов всего оборота наркотиков.

– Ну и что? – снова лениво отозвался хозяин квартиры, которому действительно в этот момент было абсолютно все «по барабану».

А меня охватил какой-то охотничий азарт. Мне казалось, что еще чуть-чуть, и Лукашенок признается во всех грехах, и таким образом загадка будет счастливо разрешена.

– Продолжаем осмотр, – тоном, не терпящим возражений, сказала я и решительно направилась к серванту.

Просмотрев его содержимое и не обнаружив ничего подозрительного, я обратила свое внимание на книжный шкаф.

– Да вы что, в конце концов, – не выдержал Лукашенок и попробовал рывком подняться с кровати, однако был тут же остановлен Перетуриным, который твердо осадил его.

Это было для меня подсказкой, как при игре «горячо-холодно». Пока было «холодно», Лукашенок сидел спокойно и не реагировал на происходящее. Реагировать он начал, когда я приблизилась к шкафу, и это означало, что здесь «горячо». Во всяком случае, мне очень хотелось оказаться правой.

– Так-так, – как бы разговаривая сама с собой, сказала я. – Книги… Хорошие книги, все больше классика. Драйзер, Теккерей, Жорж Санд… Хороший вкус, нужно заметить. А что это Жорж Санд-то у тебя стоит так непонятно – семь томов утоплены, а три выдвигаются из общего ряда? Неужели читал? Сразу три тома? Женскими романами увлекаешься? Никогда бы не подумала!

Собственно, я и не настраивалась особо искать медальон Людмилы. В душе я надеялась, что Лукашенок причастен к исчезновению Вячеслава. И, принимая это предположение, думала, что смогу обнаружить что-то, что сможет его выдать.

Я отодвинула стекла книжного шкафа и стала выдвигать тома собрания сочинений Жорж Санд. И в этот момент Лукашенок совершил маневр, который от него мало кто ожидал. Он рванулся ко мне, занося кулак для удара.

Однако на это неожиданно быстро среагировал Перетурин, совершенно непрофессионально, но весьма удачно, подставив хозяину квартиры подножку. Тот рухнул на пол, загремев костями. Я даже не успела перехватить занесенную руку Лукашенка, хотя уже инстинктивно подняла свою. Людмила громко ахнула. Родион, видимо, практически не применявший физическую силу, только развел руками, он сам от себя не ожидал подобной прыти. Мне оставалось только скрутить Лукашенку руки за спиной, благо на стуле болтался черный ремень из кожзаменителя, который я с успехом и применила.

После этого я вновь повернулась к шкафу, вытащила оттуда три тома Жорж Санд и вдруг… В глубине шкафа что-то звякнуло. Я засунула туда руку и осторожно достала целлофановый пакет с лежавшей в нем золотой вещью. Я показала пакет всем.

– Ну, вот и объяснение его чересчур энергичных действий, – удовлетворенно констатировал Перетурин. – Людмила, ваш медальон?

– Да, да! Это он, он! – восторженно воскликнула Омельченко.

Я облегченно выдохнула.

– Ну что, будем звонить в милицию? – тут же спросил Перетурин.

– Нет, – немного подумав, ответила я. – Пока рано…

– Послушайте, ребята, – неожиданно Лукашенок сменил тон на подобострастный, обвел всех присутствовавших в комнате взглядом, и я почувствовала какое-то внезапное изменение в его облике, – только ментов не надо, а? Не убивал я никого, зачем мне? Да, украл, но ведь мы это можем по-хорошему решить, свои же люди как-никак!

Он умоляюще посмотрел сначала на Родиона, а потом на меня. Я задумалась, признавая, что, к сожалению, Лукашенок, скорее всего, не причастен к исчезновению Вячеслава. Для силовых акций он выглядел слишком хлипким. Но вина его в другом преступлении, а именно краже из сумочки Людмилы, уже доказана. Да и его непричастность к исчезновению Колесникова все-таки должна еще подтвердиться фактами.

– Где деньги? – спросила напрямую я.

Лукашенок вздумал было отпираться, но потом махнул рукой и показал на один из томиков Жорж Санд. Я открыла книгу, из которой и выпали несколько купюр.

Людмила быстро взяла деньги и пересчитала. Вполне естественно, что деньги были не все, Лукашенок уже успел кое-что потратить, что было неудивительно.

Сергей вызывал неприятное чувство. К тому же он пока оставался подозреваемым в главном преступлении, гораздо более тяжелом.

– Ну что ж, может быть, расскажете, что вы сделали с Вячеславом Колесниковым? – спросила я.

– Ничего я не делал, – ответил Лукашенок. – Я вообще даже не очень знаю, кто это такой.

– Я тебе сейчас покажу «не очень знаю»! – грубо ткнул его в бок Перетурин. – Колись давай!

Однако попытки разговорить Лукашенка на эту тему успехом не увенчались. Он упрямо твердил, что абсолютно непричастен к тому, что случилось с Колесниковым. И я была склонна этому верить. Оставалось только решить, что же делать с самим Лукашенком. Людмила была не склонна звонить в милицию, поскольку похищенное по сути дела она вернула – недостающие деньги она рассчитывала компенсировать за счет брата Лукашенка. Более того, она была уверена в том, что старший брат будет готов заплатить ей за то, что она не станет доводить эту историю до сведения милиции. Поэтому, посовещавшись, мы решили позвонить в клинику Лукашенку-старшему и попросить его приехать самому. Дальнейшее я оставляла на усмотрение его и Людмилы.

Итак, следовало похвалить себя за удачное, оперативное раскрытие кражи и констатировать, что главная проблема – поиски причин исчезновения Вячеслава и убийства Вероники – по-прежнему не решена.

* * *

Настроение было не ахти какое радостное. Пошел уже третий день расследования, а выяснила я пока что очень мало. Все обстоятельства, которые мне удалось вскрыть, никак не проливали свет на исчезновение Вячеслава Колесникова. Я даже не могла точно сказать, что с ним: убит, решил скрыться сам или что-то еще. И почему решил скрыться. Еще меньше я понимала ситуацию с Вероникой. Но по опыту знала, что в таких случаях главное – не расслабляться, не опускать руки, не впадать в пессимизм. А нужно собраться и покритиковать саму себя, желательно пожестче.

Я сосредоточилась. Смерть Вероники – хоть она и не состоялась – никак не хотела вязаться с исчезновением ее жениха. На первый взгляд – да, эти события неотделимы одно от другого. Но чем больше я размышляла, тем больше убеждалась, что они связаны только тем, что Вячеслав и Вероника были женихом и невестой. А вот общий мотив не находился. И вообще, нужно прояснять ситуацию. Я пытаюсь строить версии, основанные на предположениях, а факты остаются за кадром. Я же даже не знаю, жива ли еще Вероника! Может быть, за ночь уже скончалась… Ведь состояние ее было крайне тяжелым, учитывая, с какой поспешностью ее доставили в нейрохирургическое отделение. Да и неизвестно, сколько она пролежала без сознания в своей квартире. Значит, нужно все-таки ехать в милицию и выяснять подробности. Собственно, я это и намеревалась сделать с утра, да помешал звонок Людмилы.

Теперь же я решительно повернула машину в сторону Кировского УВД. Как и следовало ожидать, подполковника Мельникова на месте не было. Я вообще предполагала, что хитрый подполковник на время отпуска укатил куда-нибудь подальше от Тарасова, чтобы, не дай бог, его не вызвали на работу раньше времени в связи с каким-нибудь происшествием. Спросив у дежурного, к кому можно обратиться помимо подполковника, я получила ответ:

– Ну, попробуйте к капитану Арсентьеву. Кабинет двадцать четыре.

Капитан Арсентьев был мне очень хорошо знаком по прошлым делам. Это был этакий бравый вояка: всегда готовый идти в бой, человек не размышления, а действия. Он вообще был немного тугодум, но тем не менее очень исполнительный и добросовестный. Идеальный подчиненный. Конечно, в анализе ситуации он мне не поможет, но вот факты предоставит все.

– Да-да, – послышался твердый баритон на мой стук в дверь кабинета номер двадцать четыре.

– Добрый день, – проходя внутрь, с улыбкой поприветствовала я Арсентьева.

Капитан с чрезвычайно серьезным и сосредоточенным видом сидел за столом. Увидав меня, он сначала застыл, потом улыбнулся в ответ и отчеканил:

– Здравствуйте, Татьяна Александровна. Подполковника Мельникова нет, я за него. Заместителем на время его отсутствия…

Капитан Арсентьев был явно горд тем, что именно его оставили замещать подполковника на время отпуска.

– А я к вам вот по какому вопросу, – усаживаясь на стул, начала я. – Вчера произошло происшествие на улице Волжской, сорок пять… Молодая женщина доставлена в нейрохирургическое отделение Первой городской больницы…

Это было все, что я знала. Во всяком случае, все, что могла сообщить Арсентьеву. Но тот моментально понял, о чем речь, и кивнул с озабоченным видом.

– Да, я в курсе. Ведется проверка. А что, собственно, вас интересует?

– В первую очередь состояние девушки. Ну, а также обстоятельства. Что с ней случилось, по предварительным данным?

Разговаривать с Арсентьевым я предпочитала на сухом, казенном языке, ибо таковой он понимал лучше всего: это был его язык. Незатейливый, канцелярский, язык протокола…

– Поступил звонок… – в тон мне начал объяснять Арсентьев. Он взял со стола бумаги и, заглянув в них, продолжил: – Звонок поступил в тринадцать двадцать, от гражданки Соколовой Светланы Юрьевны, которая пострадавшей Веронике Вересаевой приходится соседкой снизу. Сама Вересаева была обнаружена в квартире, без сознания, лежащей на полу. На голове у нее имеется рана в затылочной области… Доставлена в Первую городскую больницу, как вы верно отметили. Произведен осмотр места происшествия, на основании осмотра составлен протокол. Осмотр производился в присутствии…

– Стоп! – остановила я Арсентьева, который был готов перечислить мне все имена-фамилии-отчества людей, присутствовавших при осмотре квартиры Вероники. – А в каком она сейчас состоянии? Вы беседовали с врачами?

– В плохом состоянии, – помрачнел капитан. – Врачи говорят, шансов мало. О том, чтобы взять показания, они и слышать не хотят. Да и не получится: она не приходит в себя.

– Орудие преступления найдено?

– Нет, – покачал головой Арсентьев. – Тяжелый предмет, острый…

– Острый?

– Ну да, рана такая… характерная. Как будто вмяли чем-то… И еще: на запястьях свежие ссадины и синяки.

– Вот как? А свидетели есть? Соседи что говорят? Кого-нибудь видели? Может быть, слышали что-нибудь? – забросала я Арсентьева вопросами.

– Увы, никто ничего не видел, не слышал, не знает, – со вздохом развел руками Арсентьев. – М-да… Вот неприятность будет к возвращению Андрея Александровича! Все впечатление от отпуска испортится.

– Ну, Андрей Александрович переживал и не такие неприятности, – сказала я, думая о том, что меня в этом деле меньше всего волнует, как отразится оно на настроении Мельникова. – Вы-то что собираетесь делать дальше?

– Ждать, – пожал плечами Арсентьев. – Ждать, когда она придет в себя.

– А если не придет?

– Понимаете, Татьяна Александровна… – Арсентьев со вздохом посмотрел на меня. – У нас тут куча нераскрытых дел.

Он полез в стол, достал целую стопку бумаг и папок и потряс ею передо мной.

– И все эти дела – реальные убийства. Их нужно раскрывать в первую очередь. А людей у меня не хватает: сезон отпусков начался. Сам я только над писаниной провожу больше полдня. И за каждое нераскрытое дело нагоняй получаю тоже я, потому что оставлен здесь за старшего. А Вероника Вересаева, слава богу, жива. Может, и не умрет, тогда вообще не надо будет ничего раскрывать. Придет в себя – и все расскажет. Что же я раньше времени-то буду тратиться на это дело? Нет, мы, конечно, работаем, работаем! Проверку провели, все осмотрели, всех опросили… В больницу я звоню регулярно, интересуюсь. Но…

– Я вас прекрасно понимаю, – кивнула я. – Но у меня ситуация другая.

– А вас что же, наняли, так сказать, расследовать, кто ее ударил? – посмотрел мне в лицо Арсентьев. – Родители, что ли?

– Нет, не родители. Меня вообще наняли в связи с другим делом, а оно пересеклось с этим.

– Вот как? – протянул Арсентьев, но в его голосе я не уловила желания выяснить подробности дела, которое я взялась расследовать изначально. У него-то не было этого дела, у него было лишь происшествие с Вероникой, по которому он уже провел работу какую мог. Я отметила, что Арсентьев за годы работы в убойном отделе порастратил первоначальный азарт. Он уже не стремился раскрыть все преступления на свете, не рвался так активно в бой. Его интересовало лишь то, что стояло в плане. И этого было предостаточно.

– Ну, хотя бы какие-то предположения у вас есть? – спросила я.

– Есть, – кивнул Арсентьев. – Я думаю, что она ударилась при падении. Кстати, вся обстановка в комнате обследована, следы взяты на анализ… Может быть, и обнаружится где-нибудь кровь. На мебели, я имею в виду, потому что на полу ее и так было предостаточно.

– Вероника лежала на спине? – спросила я.

– Да, на спине, – подтвердил Арсентьев. – А рана на затылке. Думаю, что она ударилась головой не то о косяк, не то о стол. Словом, не исключена и такая вещь, как несчастный случай.

– А ссадины на запястьях откуда?

Арсентьев помолчал, посопел, потом произнес:

– Врачи сказали, что в крови у нее обнаружена приличная доза алкоголя. Так что могла и покорябаться. Может, пыталась ухватиться за что-то, когда падала. Попутно оцарапалась.

– Обоими запястьями? До синяков? – недоверчиво покосилась я на Арсентьева.

– Ну, не знаю. Но могла и сама упасть! – упрямо повторил он.

– Странно, что на спину, – задумчиво проговорила я. – Ну что ж… Картина хоть как-то прояснилась. По крайней мере, понятно, что она не собиралась покончить с собой.

– Нет, – покачал головой Арсентьев. – Ну, или только это новый случай в практике суицида…

– Рада, что вы сохраняете чувство юмора в таких сложных обстоятельствах, – похвалила я капитана, который обычно не был склонен шутить, а тем более удачно. – Спасибо за сотрудничество. И еще: держите меня в курсе, пожалуйста. Относительно состояния Вероники Вересаевой. Ну, и если вдруг что-то выяснится новое.

– Обязательно, – серьезно ответил Арсентьев. – До свидания.

* * *

Итак, либо попытка убийства, либо несчастный случай. И еще: Вероника выпила спиртное, причем много. И днем… Когда я с ней разговаривала утром, она была совершенно трезвой. Да и вообще не произвела впечатления любительницы алкоголя. Что же, она напилась в одиночку? А потом растянулась на полу, ударившись головой? Или все же с ней кто-то был? Я склонялась ко второму варианту. Значит, после разговора со мной у Вероники произошла встреча с кем-то. Этот кто-то приехал к ней домой. Случайно? Или запланированно? Мне не показалось, что Вероника кого-то ждет. А может быть, идея о встрече появилась у нее как раз после общения со мной? Она явно нервничала и даже испугалась, когда я заговорила о деньгах, которые повез кредиторам ее жених. Но не Вячеслав же к ней явился, в самом деле! Зачем ему так светиться среди бела дня, если он скрывается? Но скрывается ли? Опять двадцать пять! Все-таки в курсе Вероника насчет судьбы своего жениха или искренне тревожится о его исчезновении? И что за конфликт был у них? О нем упоминала Ксения, но подробности ей неизвестны. А ведь это была не просто ссора, Вячеслав и Вероника не общались довольно долгое время…