Текст книги "Язык в зеркале художественного текста. Метаязыковая рефлексия в произведениях русской прозы"

Автор книги: Марина Шумарина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Привалов как-то избегал мысли, что Надежда Васильевна могла быть его женой. <…> Жена – слишком грубое слово для выражения того, что он хотел видеть в Надежде Васильевне.Он поклонялся в ней тому, что было самого лучшего в женщине (Д. Мамин-Сибиряк. Приваловские миллионы).

Потребность в языковом «комфорте» отчасти уходит корнями в первобытное сознание с его неконвенциональным отношением к слову как неотъемлемой части самой вещи и, следовательно, инструменту магических действий [Мечковская 2000: 24–26]. Кроме того, стремление к обязательному соответствию имени и денотата, возможно, подкрепляется и практикой школьного обучения, в ходе которого «сближение и отождествление языка с правиламиметалингвистического типа неизбежно порождает у школьников представление о «правильности» языка» [Голев 1997]. Любое отклонение от этой абсолютной «правильности» служит своеобразным сигналом неблагополучия и становится стимулом для метаязыковой рефлексии.

Все отмеченные особенности обыденных лингвистических технологий (стремление к упрощению объекта, доверие к плану выражения, практическая направленность, презумпция антропоцентричности и комфортности языка) последовательно реализуются в таком интегральном и системообразующем свойстве обыденного метаязыкового сознания, как его мифологичность – анализу этой стороны «наивной» лингвистики посвящен в книге отдельный параграф (см. § 3.3).

Говоря об особенностях обыденной лингвистики, необходимо коснуться и специфики ее метаязыка. Э. В. Колесникова настаивает: «В изучении и описании нуждаются не только суждения наивного носителя о языке, но и сам метаязык, на котором эти суждения высказываются. Несмотря на незнание лингвистических терминов или неумение ими пользоваться, наивный носитель может, тем не менее, охарактеризовать языковое явление абсолютно верно» [Колесникова 2002: 129].

«Термины» обыденной лингвистики можно условно разделить на три группы. Перваягруппа включает общеупотребительные метаязыковые обозначения, о которых обычно говорят в связи с «нерефлектирующей рефлексией»; это слова, в которых закрепились «наивные» представления о языке (слово, рассказ, значение, говорить, возражать, немногословныйи т. п.) и которые пришли в метаязык лингвистики из общенародного языка.

Втораягруппа «терминов» обыденной лингвистики – это обозначения, заимствованные из научной лингвистики: синонимы, орфография, подлежащее, инфинитиви т. п. [67]67
  Формулируя наиболее актуальные задачи изучения обыденного метаязыкового сознания, Н. Д. Голев отмечает, что «нуждается в исследовании функционирование терминов-понятий и шире – знаний – различных наук (в том числе лингвистики)» в условиях нелингвистического дискурса [Обыденное… 2009, I: 481–482]. Работы, в которых подвергалось анализу содержание филологических понятий в обыденном сознании, пока единичны [см.: Кашкорова 2008; Швец 2009], однако данное направление исследований представляется перспективным.


[Закрыть]В языке «стихийного лингвиста» эти единицы могут употребляться в полном соответствии с их терминологическим значением (1), но могут использоваться некорректно (2):

(1)Человек с тонкой шеей сказал: – Значит, жизнь победила смерть неизвестным для меня способом. (В черновике приписка: жизнь победила смерть, где именительный падеж,а где винительный)(Д. Хармс. Случаи); (2) – Хвалынцев? – вскинула она на него улыбающиеся глазки, не прибавя к его имени обычного прилагательного «господин»./ – Хвалынцев, – подтвердил ей студент с поклоном (В. Крестовский. Панургово стадо).

В художественных текстах встречаются достаточно многочисленные примеры, когда языковедческие термины используются в ином значении, нежели закреплено за ним в лингвистическом дискурсе. Так в сочетании литературный языкприлагательное литературныйможет представлять собой семантически «пустой» эпитет: сочетание литературный языкиспользуется как устойчивое, неразложимое сочетание, имеющее то же значение, что и слово язык;ср.:

В таких мыслях хромаю до номера цвай унд цванциг, что в переводе с немецкого литературного языкаозначает двадцать два <… > (В. Рецептер. Узлов, или Обращение к Казанове. НКРЯ).

В приведенном примере вовсе не утверждается, что числительное цвай унд цванцигмаркировано в немецком языке как «литературное» – здесь явно избыточный эпитет используется для орнаментации речи, своеобразного балагурства.

Еще более показателен в этом отношении пример, приводимый С. Довлатовым (Зона): услышав, что вохровец употребляет грязное ругательство с неправильным ударением, заключенный его поправил: …такого слова в русском литературном языке, уж извините, нет… – и привел «правильные» варианты. Утверждая, что такого слова в русском литературном языке нет,заключенный вовсе не подразумевает, что другие предлагаемые им обсценные глаголы в литературном языке есть.Очевидно, что слово литературныйв обоих случаях лишено не только строго терминологического смысла, но и какого-либо самостоятельного значения вообще. Оно несёт специфическую прагматическую нагрузку: меняет интонационный рисунок фразы (ср. перевод с немецкогои перевод с немецкого литературного языка; в русском языке нети в русском литературном языке, уж извините, нет)и становится средством выдвижения. Таким образом, использование определения литературный– это способ сделать высказывание игровым (первый случай) или подчеркнуто категоричным, придать ему характер неоспоримого (второй случай), то есть данный эпитет выступает здесь как средство выражения субъективно-модальных значений.

Встречающееся регулярно в текстах выражение человеческий языкимеет более широкий репертуар значений, нежели в лингвистическом дискурсе. Во-первых, как и в специальных текстах, в обыденном метаязыке данное сочетание может обозначать естественный язык вообще (1) или язык человека в противопоставлении «языку» животного (или вымышленных существ) (2):

(1)Наверное, нету слова на человеческом языке,которое значило бы столь совершенно разное и даже непохожее, как эта «любовь» (Ф. Кнорре. Каменный венок. НКРЯ); (2)А вот Мишка – пастух, который с коровами говорит на коровьем, не похожем на человеческий, языке,по-человечески говорит с трудом, – нашел в лесу землянку <… > (Б. Пильняк. Мать сыра-земля).

Кроме того, сочетание человеческий языкобозначает уважительную, без агрессии манеру общения (3), указывает на перевод высказывания на «язык смысла» (4), служит средством усиления, экспрессивного подчеркивания (5) и называет особую разновидность языка – обыденную, повседневную (6):

(3)И был теперь Андрей Колчагин на виду, – все пути ему открыты; не серый солдат, один из тысяч и миллионов, а избранная единица, с которой говорят человеческим языком,которую величают товарищем (М. Осоргин. Сивцев Вражек); (4) – Я тогда был зелен, как огурец. Когда при мне говорили: «Он просил у нее руку и сердце», – я и не предполагал, что в переводе на человеческий языкэто только и означает: «Поспим вместе» (А. Мариенгоф. Бритый человек. НКРЯ); (5)Ну что вы глядите, чисто пуганая? Говорю вам человеческим языком,надо итить (Б. Пастернак. Доктор Живаго); (6)На языке науки это называется смещенным действием, а на человеческом языке —жестом смущения. Большинство моих знакомых в случае замешательства, в ситуации любого душевного конфликта делают одно и то же – достают сигареты и щелкают зажигалкой (П. Крусанов. Другой. НКРЯ).

Изучение обыденной лингвистической «терминологии» имеет, помимо теоретического, и очевидное прикладное значение. Можно обратить внимание на лексикографические последствия такого изучения. Большое количество примеров использования терминов в нетерминологическом значении заставляет говорить не просто об употреблении, отступающем по тем или иным причинам от лексической нормы, но о существовании этих нетерминологических значений как явления узуса. В то же время такие значения в общих толковых словарях русского языка, как правило, не фиксируются. Толковый словарь, адресованный широкому кругу читателей, представляет собой «модель наивного языкового сознания», поскольку «толкование в нем … максимально приближено к тому, как склонны понимать то или иное слово обычные носители русского языка» [Фрумкина 2001: 44]. Отсюда следует, что и в толковании слов, которые являются терминами, необходимо учитывать возможное наличие у них нетерминологических значений.

Иллюстрацией к данному положению может служить анализ употребления слова диалектв художественных текстах. В литературе XIX и даже начала XX века практика употребления термина диалектнесколько отличалась от современной. Обратимся к следующему фрагменту:

Марфа встретила его ревнивыми упреками на прелестном малороссийском диалекте(А. Осипович (Новодворский). Мечтатели).

«Среднестатистический» читатель, обратившись за справкой к толковым словарям, которые принято называть «массовыми» [см.: БТС; СОШ; ТСП и под.], не обнаружит там иного значения лексемы диалект,кроме терминологического (с соответствующей пометой): «ДИАЛЕКТ<…> Лингв.Местное наречие, говор. Рязанский д. Северные диалекты»[БТС: 257]. У такого неискушенного читателя может сложиться впечатление, что автор квалифицирует украинский (малороссийский) язык как диалект русского, а не как самостоятельный язык. Однако, при всей кажущейся недвусмысленности формулировки малороссийский диалект,ответ на этот вопрос далеко не так прост. Исследователи неоднократно указывали на возможные ошибки в понимании и интерпретации текста, которые возникают в результате «доверия» к единственному контексту [см., напр.: Добродомов 2009; Добродомов, Шаповал 2007], поэтому для выяснения семантики слова диалектследует рассмотреть большее количество примеров.

Довольно часто в литературе XIX – первой трети ХХ вв. термин диалектиспользуется применительно к французскому языку:

Носились, распространяя аромат духов и звуки французского диалекта,веселые пары (Г. Данилевский. Воля. НКРЯ);Она уж очень чувствительна и все говорит на французском диалекте(И. Панаев. Опыт о хлыщах).

Обозначение французского языка как диалектанаходим во множестве произведений русской литературы XIX века: «Мертвые души» Н. В. Гоголя, «Однодворец Овсяников», «Месяц в деревне», «Новь» И. С. Тургенева, «Приезд ревизора» М. Е. Салтыкова-Щедрина, «Село Степанчиково и его обитатели» Ф. М. Достоевского, «Приваловские миллионы» Д. Н. Мамина-Сибиряка и др.

Слово диалектв художественных текстах XIX века используется и по отношению к другим языкам:

Как вправду говорили Вы, братец, что я по-французскому начну. Только сей миг вспомнила, что обещание Вам дала писать на российском диалекте(Б. Садовской. Из бумаг князя Г. НКРЯ);<…> хозяйка -чухонка<…> испугалась, испустила какое-то восклицание на своем непонятном диалектеи послала девочку за доктором (В. Гаршин. Художники. НКРЯ);Ну, был бы просто дурак на русском языке,а то дурак на французском,дурак на немецком,дурак на итальянском,легко вымолвить – дурак на четырех диалектах!(М. Загоскин. Москва и москвичи) и мн. др.

Таким образом, в текстах XIX (и начала XX вв.) этот метаязыковой термин оказывается лишённым семы 'ограниченное употребление' и используется как абсолютный синоним термина язык.

В словаре под редакцией Д. Н. Ушакова приводилось с пометой устар. и шутл.второе, нетерминологическое значение слова диалект:«То же, что язык, речь» [СУ]; в так называемых «Большом академическом» [БАС-17 и БАС-20] и «Малом академическом» [МАС] словарях давалось второе значение 'язык', с дополнением (в БАС): «обычно иностранный». В современных же массовых словарях значение 'язык' для слова диалектне приводится. Вероятно, оно сочтено составителями словарей устаревшим, а потому недостаточно актуальным для современного читателя, однако изучение практики обыденного употребления [68]68
  В частности, ценный материал для наблюдения предоставляет Национальный корпус русского языка. Вообще использование лингвистических корпусов в настоящее время позволяет вносить коррективы во многие устойчивые представления специалистов о состоянии и тенденциях развития языка.


[Закрыть]слова диалектпозволяет найти аргументы в пользу сохранения в словарях указания на это значение: не только высокая частотность данного лексико-семантического варианта в текстах XIX – первой трети XX вв., но и сохраняющаяся традиция метафорического употребления слова, при котором актуализируется семантическая «платформа» 'язык', а не только сема ограниченного употребления.

Третьягруппа «терминов» обыденной лингвистики представляет собой слова и выражения, лишенные метаязыкового значения, но приобретающие такое окказиональное значение в составе рефлексивов. Ср.:

Некоторые родители уходу ЗА ребенком предпочитают уход ОТ ребенка. Лицемерно похожие существительные– уход и уход, но зато – ЗА и ОТ – откровенно различные предлоги. Когда молчат существительные, говорят служебные слова(Ф. Кривин. Хвост павлина; разрядка авторская); Глупые у меня названия были– «Полчаса чудес», «Фокусы, изжившие себя». – все «с отношением»,а зачем оно – отношение? Не надо мир обольщать – и воевать с ним не надо, надо вот так: ассорти. (Е. Клюев. Андерманир штук) и т. п.

Особенно многообразны способы обозначения различных видов маркированности слов – устаревших (1), разговорных (2), узуальных (3), обладающих положительными (4) или отрицательными коннотациями (5) и т. п.:

(1)Наречия «грешно» или «благородно» пахнут сыростью графских развалин.Попытки реанимации не удаются (М. Мишин. Период полураспада); (2)[Словари] совершенно не выражают разнообразия будничнойлексики (С. Довлатов. Переводные картинки); (3)Слово «милосердие» пестрит и мелькает,но приживается пока лишь в смысле: пусть скажут спасибо, что вообще не убили (М. Мишин. Период полураспада); (4) Как волшебная музыка звучалодля маленького мальчика слово «поход» <…> (А. Варламов. Купавна). (5)К счастью обнаружилось, что гражданская война не причинила разрушений всем основным централамили острогам. Не миновать только было отказаться от этих загаженныхстарых слов (А. Солженицын. Архипелаг ГУЛаг).

Термины первой группы именно как единицы «естественного» метаязыка получали освещение в целом ряде лингвистических работ [см., напр.: Язык о языке 2000; Демьянков 2001 и некот. др.]; семантика и функционирование терминов второй и третьей группы в обыденном метаязыке пока не становились предметом специального исследования. Изучение «естественной» терминологии как части метаязыка представляется перспективной задачей теории обыденной лингвистики.

Обратимся теперь к более детальному анализу отдельных «наивных» представлений о языке, воплотившихся в художественной литературе. В этой части работы в качестве иллюстративного материала нередко привлекаются произведения так называемой массовой литературы (в том числе выбранные из Национального корпуса русского языка): в этих текстах достаточно наглядно отразилось современное общественное метаязыковое сознание.

Обыденные метаязыковые представления реализуются в текстах как в форме эксплицированных суждений, так и в виде «подразумеваемой базы высказывания», то есть в виде «пресуппозиций, коннотаций, «фоновых» представлений и т. п.» [Шмелёв 2009: 37], поэтому мы прибегнем а) к интерпретации вербальных метаязыковых комментариев и б) к реконструкции «фоновых» представлений.

2.2. «Стихийная» социолингвистика

Одной из составляющих обыденного метаязыкового сознания является представление о формах и социокультурных вариантах языка, о разнообразии языковых образований (идиомов) и их соотношении. Подобное представление позволяет языковой личности ориентироваться в доступном ей арсенале языковых средств, варьировать используемый языковой инструментарий адекватно конкретным коммуникативным условиям.

В научной социолингвистике сложилось представление о русском общенациональном языке, основным вариантом которого выступает литературный язык, противопоставленный территориальным и социальным диалектам. Среди социальных диалектов выделяют городское просторечие, профессиональные жаргоны, молодёжный жаргон (сленг) и групповые жаргоны (арго) [см., напр.: Крысин 1989: 32–79]. Внутри литературного языка существенным является противопоставление кодифицированного языка (характеризующегося стилевой дифференциацией) и некодифицированной литературной разговорной речи. Эта общая схема в различных исследованиях может варьироваться [напр.: Бондалетов 1987: 66–74; Мечковская 2000: 33 и др.].

Представление рядового носителя о «наборе» вариантов языка и их соотношении, видимо, должно отличаться от научной модели, как, например, отличается принцип расстановки книг в домашней библиотеке от принципа размещения единиц хранения в библиотеке научной. Подобное предположение согласуется с тезисом о том, что для обыденного сознания характерна высокая степень прагматичности, под которой в данном случае понимается детерминированность метаязыковых представлений практическим опытом дискурсивной деятельности.

Для обыденного метаязыкового сознания не характерна понятийно-терминологическая чёткость, к которой стремится научный дискурс. Метаязыковые операторы, используемые рядовыми носителями языка, довольно регулярно не совпадают в своём значении с соответствующими лингвистическими терминами, что следует учитывать при анализе.

В ряде случаев для обозначения тех или иных социальных вариантов языка говорящий использует термин язык с конкретизирующими распространителями:

Мы плыли по течению, и мы «доплывали», как говорят на лагерном языке(В. Шаламов. Колымские рассказы); Я не имел понятия о том, что слово «лабух» означает «музыкант». На особом и тайном лабухском языке,который изобрели музыканты, чтобы на нем разговаривать между собой и понимать друг друга, а их чтобы никто не мог понять (А. Рекемчук. Мальчики).

Рядовыми носителями регулярно используются для обозначения разновидностей языка и термины с более узким значением.

Например, слово сленг в рассматриваемых текстах демонстрирует более широкие возможности семантического варьирования, нежели в научном дискурсе. Так, под сленгом может пониматься: грубоватый язык, отличный от литературного (то же, что просторечие в строгом терминологическом смысле) (1), грубая речь, допускающая обсценизмы (2), манера, стиль речи, отличные от повседневной, разговорной (3), язык небольшой социальной группы, в частности – семейный язык (4):

(1)Строительство трубы, по существу, приостановлено. Банковские деньги, извини за сленг, раздрючены(С. Данилюк. Бизнес-класс. НКРЯ); (2)Смотреть невыносимо. Я и не смотрю: лежу и слушаю сленгиграющих Сашек – их мрачные мать-перемать,если мало козырей или карта идет не в масть (В. Маканин. Андеграунд, или герой нашего времени); (3)Как расколоть его защитный панцирь? Юмор не проходит – сразу насторожится. Только на официальном строгом языке,к какому он привык. Любая чушь на казенном сленгедойдет до него прямо, как наркотик в вену… (Р. Солнцев. Полураспад.); (4)Нина точно знала, как и когда накрывать стол. За семь лет семейной жизни у них выработался определенный внутрисупружеский сленг.«Подсуетись» – это значит важный деловой разговор под рюмку водки и еда без особых изысков и излишеств, чтобы голодный не умер с голоду, а сытый не умер от переедания (Е. Козырева. Дамская охота).

При этом одно и то же языковое образование в «естественном» метаязыке может именоваться при помощи «смежных» терминов. Ср. употребление терминов сленг – жаргон – диалект – просторечиедля обозначения профессионального жаргона:

– Амба, говоришь, в розыске? / – Ага, по нескольким «висякам» проходит, – подтвердил Кострецов, называя на служебном жаргоненераскрытые уголовные дела (В. Черкасов. Чёрный ящик. НКРЯ);– Мы предлагаем вам перейти в Управление по борьбе с терроризмом. На сленге оперов,просто БТ (А. Михайлов. Капкан для одинокого волка. НКРЯ);Я в это время был в Особом лагере. И познавал иные науки, в том числе лагерные слова и диалекты(А. Жигулин. Обломки «Чёрных камней»); Модернизированная кассетная СС-21, в просторечии СС-очко,и впрямь кого хочешь могла успокоить (В. Маканин. Однодневная война).

Очевидно отсутствие равенства между научным понятием «просторечие» и содержанием этого слова в обыденном метаязыковом сознании. В отечественной стилистике и социолингвистике термин просторечие закрепился в двух основных значениях: «…с одной стороны, просторечием называют совокупность стилистических средств сниженной экспрессии, с другой – имманентно нейтральные с точки зрения стилистики и не закрепленные территориально особенности речи лиц, не владеющих в необходимой мере нормами литературного языка» [Городское просторечие 1984: 3]. Итак, для лингвиста существуют просторечия – «сниженные, грубоватые элементы в составе самого литературного языка» [Там же: 5] – и так называемое городское просторечие – «ненормированная, социально ограниченная речь горожан, находящаяся за пределами литературного языка» [Там же]. В научной модели языка просторечие как социальный вариант противопоставляется не только литературному языку, но и некодифицированной литературной разговорной речи [Мечковская 2000: 33]. Носителями просторечия выступают «горожане по рождению или лица, долго живущие в городе, но не владеющие совсем или не овладевшие полностью литературными языковыми нормами» [Земская, Китайгородская, Ширяев 1981: 23].

Однако в материале, которым мы располагаем, примеры употребления термина просторечиев значении, которое закрепилось в социолингвистике («ненормированная, социально ограниченная речь горожан, находящаяся за пределами литературного языка»), составляют лишь небольшую часть. Ср.:

Ефим <… > обязан проводить в жизнь свои планы чужими руками и из-за чьей-нибудь спины. То есть использовать для крупных дел нелегалов, <… > а по мелочам – личностей, именуемых в просторечье «стукачами»(В. Скворцов. Каникулы вне закона); <…> Кинотеатр повторного фильма, в просторечии «Повторка»<…> (Н. Климонтович. Далее – везде).

При том, что содержание понятия «просторечие» в научном и обыденном метаязыковом сознании, как правило, различно, сам термин просторечиедемонстрирует в современной литературе высокую активность. Под просторечием может пониматься:

а) обиходная речь – то, что лингвисты относят к разговорной речи или к диалектам:

<…> зачислили Шурку в строительные войска,в просторечии– «стройбат»(Н. Климонтович. Далее – везде) [69]69
  В толковом словаре слово стройбатпомечено как разговорное [БТС: 1281].


[Закрыть]; Зимою над крутобережным скатом Обдонской горы, где-нибудь над выпуклой хребтиной спуска, именуемого в просторечье «тиберем»,кружат, воют знобкие зимние ветры (М. Шолохов. Тихий Дон);

б) сфера неофициальных наименований, противопоставленных официальным:

Мы в тот день впервые узнали о том, что бульвар Белы Куна,именовавшийся Варшавским, в просторечии был Меринов бульвар —с намеком на кавалерийское училище: оно квартировало в конце бульвара (А. Дмитриев. Закрытая книга);

в) более известные наименования в противопоставлении менее известным:

Под ним как-то один принц сидел – Гаутама, в просторечьи Будда(С. Осипов. Страсти по Фоме);

г) более экономичные выражения, противопоставленные другим способам наименования не по стилистическому признаку, а именно как более краткие:

<… > на место погибших в неравном бою воинов ПВО заступили представители внеземной цивилизации, в просторечии называемые гуманоидами(В. Тучков. Русская книга военных);

д) жаргон:

Ночная ручная стрижка колосков в поле <…> десять лет как за опаснейшее хищение социалистической собственности по знаменитому закону от 7 августа 1932 года (в арестантском просторечии закон семь восьмых)(А. Солженицын. Архипелаг ГУЛаг); после бессонной ночи дописывания так и неоконченного памятника я отнес-таки его в издательство, в просторечии в «Совпис»(А. Битов. Азарт, или Неизбежность ненаписанного);

е) «обычная», простая, общепонятная речь – в противопоставлении более сложно организованной речи: научной, философской [70]70
  В подобных случаях именно просторечие выглядит как немаркированный вариант языка («нормальный», общепонятный), а ему противопоставлен какой-либо иной вариант, в котором простые и понятные наименования заменены более сложными: У отдельного человека, в отличие от несчастной липы, <…> есть органы для ухода.В просторечии – ноги(Г. Щербакова. Мальчик и девочка).


[Закрыть]и т. д.:

У вас, говорят, так сказать, удлинилась… кость копчиковая:говоря в просторечии, – появился хвостик…(А. Белый. Начало века);

ж) речь, используемая в прямом смысле, лишенная иносказательности:

В тридцатые годы, когда многие знаменитые художники покинули, так сказать, поприще (а в просторечии– сели),кто-то должен был прийти им на смену (Э. Радзинский. Наш Декамерон. НКРЯ);

з) речь вообще, языковой узус:

<… > из его большого красного рта <…> полились звуки, называемые в просторечии смехом(Ю. Мамлеев. Чарли. НКРЯ);Явления, называемые в просторечье «мороз по коже» и «волосы встали дыбом»,случились с ним <…> (Э. Лимонов. Молодой негодяй).

Наконец, под просторечием может пониматься не просто разновидность языка, но и соответствующий в и д с о з н а н и я, способ осмысления действительности. Ср.:

<… > это, безусловно, вторжение извне в мое сознание, либо в сознание моих партнеров, либо в то и другое одновременно. Вторжение очень мощного экстрасенса, по сути дела, то, что в просторечииименуется магией(Н. Подольский. Книга Легиона).

Слово магияотнюдь не оценивается говорящим как просторечное – в данном случае речь идет не о слове, а о стоящем за этим словом упрощённом, «бытовом» понимании (и – соответственно – номинации) сложного явления. Подобные представления, кстати, свойственны носителям просторечия и характерны для специфической картины мира, отражённой в просторечии [71]71
  На уровне лексики такая «упрощённая» картина мира реализуется как «размытость значения слова» [Крысин 1989: 60], при котором говорящими нечётко ощущается денотативная отнесённость, не очерчены границы лексического значения единицы. Собственно говоря, употребление нелингвистами самого термина просторечие(как и терминов жаргон, сленг)демонстрирует упомянутую «размытость значения слова».


[Закрыть].

Таким образом, в обыденном метаязыковом сознании слово просторечиесоотносится не столько с нелитературным, ненормированным вариантом языка, сколько с общепонятной, преимущественно обиходной речью.

Наиболее последовательно и близко к терминологическому значению употребляются в современной речи метаязыковые термины жаргон, жаргонноеслово.Эти единицы высокочастотны в современной беллетристике, поскольку жаргонизация речи регулярно становится стимулом языковой рефлексии носителя языка. «Стихийный лингвист» не только отмечает сам факт существования жаргона, но и осмысливает динамику его развития в современных условиях. Так, отмечается активизация жаргона и роль средств массовой информации в его распространении:

Юридический сленг журналисты научились пониматьдовольно давно – как только в прессу пришла модана подробные отчеты о громких преступлениях.<…> Этот сленг уже и обывателямзнаком, которые внимательно смотрят телевизор(Е. Козырева. Дамская охота).

В современной беллетристике подвергается комментированию и, как следствие, популяризации лексика профессиональных жаргонов. Среди них компьютерный жаргон (1), сленг журналистов (2), язык коллекционеров (3), внутрикорпоративные жаргоны (4) и другие:

(1)Коллеги по отработанному заданию автоматически, говоря компьютерным сленгом, отправляются в «корзину»(В. Скворцов. Каникулы вне закона); (2)Все телевизионщики знали Зотова как законченного ликоблуда.(Далеко не каждый знаком с телевизионным жаргоном,поэтому следует пояснить: ликоблудомименуется человек, получающий колоссальное наслаждение от вида собственного лица на экране и потому готовый сниматься где угодно и в каком угодно качестве.)(М. Баконина. Школа двойников); (3)Легким щелчком Роман посылает монету по столешнице ко мне. / – Фуфел,он же фальшак,он же новодел./ – Это плохо? – спрашиваю я, замороченная нумизматическим сленгом./ – Куда хуже, – говорит Роман, <…> – Твой рубль – подделка(В. Синицына. Муза и генерал); (4) – Ладно, проведу, хоть и не ко времени вы – правление вот-вот начнется. – <…> и он шагнул в небольшой зал, в просторечииименуемый залом ожиданияи даже – в зависимости от причины вызова – пыточной(С. Данилюк. Рублёвая зона. НКРЯ).

Как показывают тексты современной массовой литературы, для обыденного метаязыкового сознания бесспорна необходимость особого языка как атрибута той или иной социальной группы. Даже писатели, создающие ирреальные миры (фантастика, фэнтези) и основывающие в этих мирах «силовые структуры» и профессиональные сообщества, создают специфические жаргоны таких сообществ. Ср., например, жаргон АСБ – Агентства социальной безопасности:

Валюшок должен был к сегодняшнему дню закончить месячный курс тренировок со штатной амуницией. Но конечно, легкий бронекомплект, на жаргоне сотрудников АСБ – «комбидресс»,еще не стал его второй кожей (О. Дивов. Выбраковка).

Словообразовательные типы и когнитивные модели, которые лежат в основе создания «авторских» жаргонных слов, являются результатом осмысления закономерностей «жаргонообразования» в современном русском языке. Так, слово комбидрессв значении 'лёгкий бронекомплект' является результатом метафорического переноса, при котором утрачиваются семантические компоненты, связанные с «серьёзностью» объекта; в качестве «второго члена» сравнения привлекается безобидный предмет бытового характера (Ср. жаргонное наименование синхрофазотрона – кастрюля).

Как правило, слова и выражения ограниченного употребления в текстах не только семантизируются, но и снабжаются комментариями энциклопедического / лингвокультуроведческого характера. Актуализация новой для читателя лексики является средством воссоздания особой (профессионально или социально обусловленной) картины мира. За каждой такой единицей стоит особый взгляд на мир, система ценностей, «своеобразное языковое мировоззрение» [Бодуэн де Куртенэ 1963, II: 161], отражённое в экспрессивной жаргонной лексике и ощущаемое «стихийным лингвистом». Ср.:

Он привык общаться с ограбленными, обокраденными, обманутыми. Он давно усвоил милицейский сленг,давно пользовался пренебрежительно-уничижительным словечком «терпила»– так в милиции называют потерпевших. С ними следует быть жестким, деловитым, неуступчивым.Сначала надо убедить «терпилу», что не такой уж он и пострадавший, – дабы не подавал заявления. Потом попробовать отказать в возбуждении уголовного дела – мол, либо сам виноват, либо ущерб невелик, либо содеянное не представляет общественной опасности (М. Баконина. Школа двойников).

Носители языка пытаются объективно осмыслить свойства жаргонизмов, понять причины роста их популярности. При безусловно отрицательной оценке жаргонизации современного дискурса «наивный лингвист» обнаруживает, что жаргонная лексика придаёт речи «современный» характер (1), делает поведение более демократичным (2), способствует установлению контакта, сближению (3), служит социальным знаком «своего» (4):

(1)<…> раз я будущий филолог, то и писать должна, как филолог, не засорять язык сленгомили, того хуже, употреблять ненормативную лексику,как это любят делать ради «осовременивания»нынешние авторы (Н. Катерли. Дневник сломанной куклы); (2) Почему интеллигенция так западает на бандитский жаргон?Наверное, хочет быть ближе к народу(В. Левашов. Заговор патриота); (3)Достигнув предварительного соглашения, дядя и вовсе «раздухарился»(племяннику этот его сленг казался устаревшим,а значит – чем-то неловким, он стыдился за дядюшку, который, разговаривая так, будто заискивал перед молодежью)<…> (Н. Климонтович. Фотографирование и прочие Игры); (4)«Навороченный», «крутой»! Забелин поймал себя на въевшемся сленге. Он со стыдом вспомнил, как на последнем фуршете в «Президент-отеле», желая подольститьсяк собеседнику – нефтяному «генералу», <…> то и дело вслед ему козырялвыражениями типа «Лужок выволок Евтуха на стрелку» – подобно тому как высшее общество конца восемнадцатого века переходило на французский, признаком принадлежности к истеблишменту конца двадцатого становилось умение «ботать по фене»(С. Данилюк. Рублёвая зона. НКРЯ).

Носители языка подмечают новое явление – генерализацию жаргона, преодоление им социальных границ: