Текст книги "Бедный маленький мир"

Автор книги: Марина Козлова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

* * *

Виктор Александрович примостился в углу между столом и холодильником и сосредоточенно разливал коньяк. Это его устраивало, потому что пока разливаешь, можно смотреть только на коньяк. Даже нужно. Потому что на Антонину Сергеевну и мальчика смотреть было больно.

Повисла пауза.

– По крайней мере еще вчера вечером Витта была… в Москве, – вдруг жестко произнесла Антонина Сергеевна.

И твердой рукой взяла пузатый коньячный бокал.

«Уже хорошо», – подумал Виктор. Он совсем не умел успокаивать. Не имел такого дара. А ведь мать хотела сказать другое… Хотела сказать «была жива». Но при внуке не стала.

– Ну, за встречу, – поднял свой бокал Лихтциндер. – С лета не виделись.

Лилька под столом толкнула его ногой, заодно задев ногу Виктора, и тихо сказала «ой».

Даник съел желейный кубик с торта, прихватил со стола банан и сказал:

– Бабушка, я на компьютере поиграю. Можно?

– Иди, зайчонок, – кивнула Антонина Сергеевна, сделала глоток и закашлялась. Лиля осторожно постучала ее по спине.

– В общем, так, – сказал Виктор. – Давайте, братцы, поговорим…

Источник информации из Антонины Сергеевны был так себе, думал Виктор по дороге назад, к Лихтциндерам. Есть какое-то слово, его Настена любит применять к месту и не к месту… А, западло. Так вот, Витте явно было западло сообщать матери о подробностях своей жизни и своей работы. Конечно, мама знала о том, что помимо престижной, но почти бескорыстной службы в университете у дочки появился «жирный левак». Антонина Сергеевна сказала, что именно в таких словах Витта охарактеризовала свой контракт с какими-то симпатичными людьми из института проблем развития общества и чего-то там еще.

– Ей платили пугающе большие деньги, – добавила женщина. – Я как знала, что вы сегодня придете… Пошла утром, пока Данька в школе, проверить состояние счета и впервые попробовала поинтересоваться реквизитами отправителя. Деньги приходят от компании «Иннал», через какой-то банк в Словакии. Там название выглядит как аббревиатура, я записала. И самое странное, что последний транш был вчера вечером. Что это может значить?

– А вы снимаете деньги? – спросил Виктор.

– Витта снимала понемножку – на жизнь. Новую плиту мне купила, Данику «Лего». Хотела машину себе купить. А я снимать не буду. Я этих денег боюсь.

Банк в Словакии… «Что это нам даст? – размышлял Виктор. – Может, что-то и даст. В общем, жирный левак. Завидный, с какой стороны ни посмотри. Однако загадка… Кто может хоть что-то знать о том, за что Витка получала двадцать тысяч долларов ежемесячно? – спрашивается в задаче».

– Илюха, – Виктор толкнул в бок Лихтциндера, который старательно выруливал в переулок, – времени мало, по крайней мере у меня, так что, будь любезен, развернись и поедем на кафедру.

– Мне Левика из сада забирать, а я с вами хочу, – расстроилась Лилька. – Ой, я Алене позвоню, она заберет. Тетя она или кто?

Виктор поймал себя на мысли, что всех чад и домочадцев семьи Лихтциндеров ему не упомнить. А главное, их возраст и кто кому кем приходится. Двое лихтциндеровых детей, близнецы Борька и Петька, уже женаты. А кто такая тетя Алена, ему не вспомнить ни в жисть.

Видно было, что Лихтциндер при этом доволен как слон. Доволен активной жизненной позицией своей жены.

Кафедра была как кафедра, не обезображенная евроремонтом. В ней можно было создавать музей предметного мира семидесятых. Шкафы, столы, желтые папки с замусоленными тряпичными завязочками, трехлитровая банка из-под томатного сока на подоконнике, в которой прорастал одинокий лист монстеры, черный дисковый телефон – все из того времени. Компьютер выглядел здесь одиноко. Причем даже поганенького принтера ему в компанию не досталось. Небось бегают с флешками через весь корпус, подумал Виктор. И как после этого отдавать жизнь высшему образованию?

– Здравствуйте, – приветливо сказал он среднего размера попе, затянутой в зеленый трикотаж. Ее владелица с остервенением рылась в подвальном отсеке большого, под потолок, шкафа.

– Вас Евгений Александрович прислал? – спросили снизу, шелестя чем-то. – Возьмите на столе.

Виктор окинул взглядом длинный стол. Взять с него можно что душе угодно. Лично он выбрал бы книгу Александра Афанасьевича Потебни «Мысль и язык».

– В белом пакетике, там конфеты и шампанское, – добавила шелестящая попа.

– Мы хотим поговорить с вами о вашей сотруднице, – робко вступил начинающий детектив Лихтциндер. – О Витте Константиновой.

– Ой! – Женщина выпрямилась и испуганно посмотрела на посетителей. Она оказалась неожиданно молодой, растрепанной и в круглых очках.

– Что с ней, скажите? А то мы ничего не знаем, ужас такой…

Выяснилось, что девушку зовут Ира Васильева, что она ассистент кафедры и Витту знает давно, «года три».

– Очень хорошо, – одобрил Виктор. – Вы с ней дружили?

– Пиво пили после работы, – уточнила Ира Васильева формат отношений. – А так нет.

– Вы не любили ее?

– Почему не любила? – Девушка возмущенно подняла брови. – За что? Просто разные интересы, разный круг общения. Витта Георгиевна была… то есть она очень хорошая начальница.

Начальница. Ясно. Какая уж тут дружба.

– Ира, – продолжил Виктор, – нам очень важно понять, кто о ней мог знать много. Больше нашего с вами.

– А вы можете показать ваше удостоверение? – спохватилась она. – А то…

– Я эксперт МЧС государства Украина, – улыбнулся собеседнице Виктор одной из своих запоминающихся улыбок. – Конечно, я могу показать вам удостоверение. Но в данном деле я принимаю посильное дружеское участие. Предположим, по просьбе ее мамы.

– Ну ладно, – кивнула Ира Васильева. – Тогда в любом случае вам надо поговорить с Милошем. Она дружила с Милошем. Назовем это так.

В интонации Виктор уловил нюанс. Витта дружила с Милошем. Милош дружил с Виттой. А не с Ирой Васильевой.

– Он хорват, – уточнила Ира. – Билингва. Очень способный и талантливый.

– Мы его не обидим, – заверил Виктор. – Ведите его сюда.

Ира подвигала бумажки на столе и вздохнула.

– Наверное, его нет сейчас? – предположила Лиля, и Виктор удивленно посмотрел на нее – та стояла в уголке так тихо, что он даже забыл о ее присутствии.

– Когда стало известно, что Витта Георгиевна пропала, а известно это стало, потому что ее мама пол-универа на уши поставила, Милош закрылся у себя дома и квасит. Думаю, уже пятый день квасит.

– А откуда вы знаете, что он у себя дома? – проницательно спросил Лихтциндер.

– К телефону подходит. К домашнему.

– И что говорит?

– Говорит «идите на…». Всем без исключения. Даже своему научному руководителю профессору Данилову сегодня то же самое сказал.

Ира выдала адрес и телефон. Старательно записала на маленькой розовой бумажке.

– Вы там передайте ему, – попросила девушка напоследок, – что могут быть неприятности. За нарушение трудовой дисциплины.

Выяснилось, что Милош снимает квартиру в районе «Октябрьского поля». Виктор набрал номер его по мобильнику, слушал долгие гудки, а когда трубку сняли, раздалось злополучное послание, о котором предупреждала Ира. Сам он даже рта открыть не успел.

Через час, пообедав в пробке какими-то гамбургерами, трое новоиспеченных детективов стояли перед дверью его квартиры. Дверной звонок Милош игнорировал, а по телефону ответил традиционно.

– Ну не ломать же… – задумчиво произнес Лихтциндер и подергал ручку.

Явного отрицания в его словах Виктор не уловил. Помолчал и вдруг воскликнул:

– Идиота кусок!

Илья испуганно оглянулся.

– Да я о себе, – успокоил друга Виктор Александрович. – Надо ему эсэмэску послать. О том, что мы ищем Витту.

«Мы ищем Витту» – набрал он, морщась. Хуже горькой редьки для него эти эсэмэски, и главное, он никогда не понимал их пользы. А вот же, пригодилось…

За дверью послышались шаги, потом стихли. Наверное, Милош уперся в дверь.

– Ну открывайте, Милош, – сказал Виктор, – хватит уже.

И тот открыл. Виктор удивился. Хорватов он представлял себе как-то иначе. А перед ним стоял этакий Сергей Есенин – розовощекий блондин с легкомысленными пшеничными кудрями на лбу и с двумя серьгами в левом ухе. Сильно пьяным он не выглядел. Впрочем, трезвым тоже.

– Заходите, – сипло пригласил Милош и тяжело закашлялся. – Обкурился насмерть.

– В смысле? – настороженно спросила порядочная женщина Лилька.

– В смысле сигарет. «Мальборо». Больше двух пачек в день.

В квартире царил хаос. Всюду валялся попкорн и хрустел под ногами.

– Давно тут не убирал, – меланхолично пояснил Милош. – Смысл?

– Меня зовут Виктор, – представился главный детектив. – Это Лиля и Илья, знакомые мамы Витты.

Милош вытащил из пачки сигарету и нервно разминал ее длинными пальцами. Что-то попытался сказать, сбился.

– Она мне друг, – наконец выговорил парень. – Может быть, Витка об этом не догадывается, но в Москве она мне самый близкий человек. И в России.

– Чего ж она вас от своей мамы скрывает? – удивилась Лиля. – Антонина Сергеевна о вас и знать ничего не знает.

– Ну, не знает… – пожал плечами Милош. – Я же друг, а не любовник и не жених, меня можно с мамой и не знакомить. Витта уже взрослая девочка, если вы не в курсе.

– Мы в курсе, – примирительно кивнул Лихтциндер. – Мы помочь хотим. Но только не знаем, как.

– А-а, и вы не знаете? – разочаровался Милош. – Ну так идите вы…

– Молодой человек, вы же филолог, – придушенно прошептала Лилька.

Милош в это время удалялся в глубь квартиры.

– Илюха, елки, ну ты все-таки… – растерялся Виктор Александрович. – Прост как правда.

Милош чем-то гремел вдалеке.

– Просто Илюша бесхитростный, – заступилась за мужа Лилька. – Ты, Витенька, не сердись.

Виктор посмотрел на ее брови домиком, на виноватого Лихтциндера и из человеколюбивых соображений решил не сообщать супругам о том, что от бесхитростности до глупости один шаг.

Появился Милош, который сменил грязную красную футболку на мятую белую, а черные джинсы на голубые.

– Извините, – сказал он, – нервы. Убьют ее, дуру.

– Да типун вам на язык! – замахала руками Лиля. – Как вы можете?

– Вы знаете, – начал парень, глядя в глаза Виктору, за которым он, похоже, признал старшинство в маленькой оперативно-розыскной команде неожиданных визитеров, – однажды мы сфотографировали ее шефа. Начальника той конторы, где она работала. На мой мобильник. У нее трубка без камеры была, а у меня сотовый модный. В конце августа мы с ней на Чистопрудном бульваре пиво пили на лавочке, а через дорогу – летняя площадка с зонтиками, метрах в тридцати. Витка стала меня дергать: смотри, смотри, вон мой босс за столиком. Тот, конечно, нас не видел и по сторонам не смотрел, с кем-то разговаривал. Витка предложила его сфотографировать, сказала, что потом ему картинку перешлет, мол, будет прикольно. Типа вас снимают скрытой камерой. Похоже, у них неплохие отношения были.

– И?

– Я снял, слил на компьютер, а потом мы чего-то закрутились. Я хотел немного обработать снимок, цветокоррекцию сделать… Я вообще люблю в фотошопе работать. А тут Витка пропала.

– Скажите, Милош, вы как-то связываете ее исчезновение с ее параллельной работой? Кстати, можно сигарету?

– Да, конечно, пожалуйста. – Милош поспешно протянул пачку Виктору, а потом и Лихтциндерам. Пока прикуривали, повисла пауза.

– Понимаете, – заговорил наконец Милош, – я простой балканский парень, фактически из села… Меня интересует компаративистика, я сравниваю русские и хорватские идиомы и на ровном месте делаю глубокомысленные выводы. Например, об особенностях языкового мышления, о разрыве формы и смысла. Ну и всякие прочие такие штуки. Не думаю, что это вам интересно. А Витта… Витта там давала подписку о неразглашении, но все же не могла мне кое-что не рассказать. Под большим и страшным секретом. И я ей слово дал… Но думаю, сейчас как раз тот случай, когда…

– Да, да, именно, тот случай, – поддержал его Виктор. – Совершенно верно.

– Заказ, который выполняла Витта, был, как я понимаю, связан с попыткой генерации специально сконструированных смысловых и тематических потоков, которые что-то там компенсаторно делают с сознанием. Компенсаторно, блин… В общем, что-то замещают, что-то на что-то заменяют. Думаю, очень продвинутая штука по сравнению со всякими НЛПистскими методиками, с якорями всякими… Понимаете, в моей работе объектом является сам язык. А когда объектом становится человек, да еще без его на то согласия, я считаю такую деятельность преступной. Таких деятелей надо бросать в клетку к худым голодным львам. Я так считаю.

– А вы Витте сообщали свои соображения?

– Ну, сообщал… Но, во-первых, она была уверена, что делает разработку для психотерапии. А во-вторых, была очень воодушевлена. Ну, думаю, физики, которые делали атомную бомбу, тоже были воодушевлены. И в конце концов, не физики же сбросили ее на Хиросиму, согласны? В-третьих, она, наконец, зарабатывала деньги. Константиновы до того жили небогато, Витка, чтобы сына своего к морю свозить, целый год откладывала. Два года ходила в одной и той же куртке, да и то не новой. Как я мог ее осуждать?

Виктор посмотрел на Лихтциндера. Тот уставился в стену, а у его сигареты вырос длинный столбик пепла. Виктор засмотрелся на этот столбик, и под его взглядом пепел упал на пол.

– Потоки… – произнес Лихтциндер. – Вот что удивительно.

Виктор невесело ухмыльнулся: по многочисленным просьбам многодетных математиков мы, возможно, получаем две ситуации в одном флаконе. Удивительно, да.

– А фотографию покажете? – спросил он Милоша.

Милош с готовностью закивал, из горы бумаг на столе отрыл ноутбук.

– Сейчас увеличу… – бормотал он, залезая в него. – Вот, нашел. Смотрите – двое. Такие респектабельные дядьки. Слева – ее шеф.

Виктор развернул к себе ноутбук и замер. И почувствовал, как по спине во все стороны побежали мурашки. Человека слева, седеющего брюнета лет пятидесяти с крупным носом и аккуратной бородой, он не видел никогда. Зато несколько раз видел человека справа. И однажды они даже втроем ужинали в Киеве в японском ресторанчике – Виктор, этот человек и Иванна.

«Вот дерьмо! – с тяжелым чувством подумал Виктор Александрович. – Ну какое же дерьмо! Верить, что тут – случайное совпадение, – только время терять». Ни в какие случайные совпадения он не верил. Особенно последние несколько лет. Он смотрел на монитор, и вязкая, тошнотворная тревога за Иванну сбивала его с мысли, не давала сосредоточиться. Человека на снимке звали Генрик. Генрик Морано.

– Витя, эй! – Лихтциндер постучал его по плечу.

– Могу закатать на диск, – предложил Милош.

– Закатайте, пожалуйста… – Виктор благодарно посмотрел на хорватского специалиста по идиомам. – И давайте договоримся: когда я буду звонить вам, вы не будет посылать меня туда, куда посылаете всех остальных. Идет?

– Идет. Но только вы, если что, меня зовите. Обещайте. Я стреляю хорошо. В пятнадцать лет научился, на войне. Да и в рыло могу дать.

– Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, – мечтательно произнес Лихтциндер. – Эх, знать бы, где это рыло…

– Лихтциндер, какой же ты все-таки умный, – сказал Виктор, уже сидя в машине.

Дома у Лихтциндеров Виктор тупо смотрел на фотографию и понимал одно: была одна ситуация – стало три. Потоки, Витта, Иванна. Три загадки. И в то же время – одна. Он не верил в случайные совпадения, поскольку точно знал, что статистически случайности сильно уступают каким-то сложным закономерностям, находятся в меньшинстве.

– Илюха, – наконец заговорил он, – я готов высказать тебе свои дохлые соображения. Первое. Надо передать копию снимка Антонине Сергеевне, пусть отнесет тем ментам, которые ведут это дело. В любом случае не помешает – посмотрят по свои базам, может, чего наскребут. Хотя и сомнительно. Во-вторых, надо найти Генрика Морано и взять его за пищевод, поскольку через него можно, очевидно, найти его собеседника с бульвара… А еще больше меня интересует, во что по недомыслию вляпалась одна умная и хорошая девочка. Но для того, чтобы найти Генрика, нам как раз эта девочка и нужна. Иванна. Которая хрен знает где. Ты меня понимаешь?

– Значит, сначала нужно найти Иванну? – угадал Лихтциндер.

– Да. Вообще-то, думаю, ее можно найти. У меня, честно говоря, есть одна версия. Но с другой стороны, если моя версия правильная и Иванна сидит в своей мордовской деревне, то пусть там и сидит, все спокойнее. Это даже лучше, чем если бы ее охранял взвод «Беркута» с БТР-ами. Там мордовские крестьяне, похоже, всех, кто к ней близко подойдет с неясными намерениями, порвут в лоскуты. Можно сделать проще: я вернусь в Киев, в ее квартиру, от которой у меня, так уж получилось, есть ключи, и посмотрю ее бумаги и записные книжки. И на работе тоже посмотрю. Потому что в военное время все правила приличия отменяются. Если хочешь, смотаемся вместе, ехать-то всего ничего. Ты когда последний раз в Киеве был?

– В восемьдесят шестом году, – хмыкнул Лихтциндер. – Помню, как пил кофе в гастрике на Большой Житомирской. С такой жирной румяной сарделькой.

– Ясно, – улыбнулся Виктор. – Того Киева уже нет. С сардельками. Как, впрочем, нет и той Москвы. Я тебя в один ресторанчик свожу, там подают водку «Немиров» в графине с изморозью, а к ней смалец, хрен и тонко порезанное сало с чесноком и зеленым луком. Ты себе не представляешь, как это изысканно.

Лицо Ильи приобрело лирическое выражение.

– Но Лильку не возьмем, – вдруг озаботился он. – Мало ли что с нами, а у нас все-таки дети…

– Не возьмем, нет. Приставим ее к Антонине Сергеевне в качестве психотерапевта, пусть отвлекается от своих страшилок. А у нас с тобой – суровые мужские игры с совершенно невнятными правилами. Кто бы мог подумать…

В квартире Иванны было пыльно и солнечно. Зимнее солнце зажгло купола Лавры, и Лихтциндер, глядя в окно, восхищенно цокал языком, пока Виктор пролистывал найденный на столе еженедельник. В еженедельнике ничего не было. Точнее, ничего такого, что могло бы пригодиться. Ни телефонов Генрика, ни е-мейлов. Зато на странице, датированной восемнадцатым июля, было написано: «Что делать с Виктором?»

– Задушить. Зарезать во сне. Отравить диоксином, – забормотал он, листая дальше. – Убить током и продать на органы…

– Ты чего? – испугался Лихтциндер и отвлекся от созерцания Лавры.

– Ничего, – вздохнул Виктор, отправляясь на кухню. – Это медитация.

На кухонном столе на разделочной доске лежал маленький серебристый «Palm». Было полное впечатление, что его собирались нарезать для салата. И в нем, в записной книжке на букву Г обнаружились три телефона Генрика Морано – два мобильных и один стационарный, но без кода. Надо думать, немецкие коды Иванна давно и прочно знала наизусть.

Виктор Александрович задумчиво потянул мобилку из кармана. Странный мир. Сейчас он позвонит и, возможно, застанет Генрика поедающим колбаски с тушеной капустой во Фрайбурге. Или на яхте в Монако. Или в туалете аэропорта Бен-Гурион. Но скорее всего вообще не дозвонится до него.

Первый набранный номер не отвечал, абонент находился «вне зоны». После набора второго пошло уверенное соединение, раздались длинные гудки. Один, второй, третий. И вдруг Виктор услышал музыку. Вагнер, «Полет валькирий» – машинально отметило его сознание. Музыка была за спиной. Он обернулся и буквально нос к носу столкнулся… с потным и взволнованным Генриком Морано.

– Где Иванна? – закричал тот и забегал по кухне. – Что случилось, Виктор? Что вы делаете у нее дома?

– А как вы вошли? – спросил пораженный Виктор. Такого спецэффеекта он не ожидал.

– Двери надо закрывать. Я тут круглосуточный караул установил, мне консьерж позвонил. Я ему третий день деньги плачу, чтобы он внимательно смотрел, не появится ли кто. А у нее телефоны не отвечают, я уже неделю звоню! Где Иванна, я вас спрашиваю?

– Не знаю, – пожал плечами Виктор.

В дверях переминался настороженный Лихтциндер, и по его лицу видно, что он очень жалеет о том, что в школе и институте учил английский, когда самое интересное происходит на немецком.

– А зачем вам Иванна? – спросил Виктор Александрович и поморщился. Как же с Морано разговаривать, если ничего о нем не понятно?

– Вы с ума сошли! – Генрик тяжело плюхнулся на стул и вытянул ноги в замшевых мокасинах на массажной шариковой подошве.

«Вот почему мы не услышали, как он вошел, – устало подумал Виктор. – Котяра на мягких лапах… Ишь, Иванну ему подавай…»

– Вы с ума сошли, – повторил Генрик. – Понятно? Зачем мне Иванна… У меня есть двадцать пять ответов на ваш вопрос. Или тридцать. Начиная с того, что она – внучка Эккерта, хотя я не уверен, понимаете ли вы, что это для меня означает. Кроме того, она – владелица огромной промышленной корпорации. У вас таких называют олигархами.

– Нет, – возразил Виктор, – слово «олигарх» означает несколько иное. Но вы продолжайте.

– Да ладно, – махнул рукой Морано, – не умничайте. У вас всех богатых и работящих людей называют олигархами. У вас и в чудовищной России тоже. Нигде больше такого нет… Вы, может, не знаете, но раз в неделю я ей обязательно звоню, а раз в месяц приезжаю. Она – мой босс, между прочим. К тому же Иванна должна подписать кое-какие бумаги. И, между прочим, срочно.

– Вы же вроде сами все подписываете, – удивился Виктор. – У вас ведь генеральная доверенность.

– Нет, не все, – неохотно пояснил Генрик. – На инвестиции свыше десяти миллионов право подписи есть только у нее. Так сложилось еще при Эккерте. Тогда, как вы понимаете, подобные суммы визировал он. И это оговорено в генеральной доверенности. Просто за время нашего с Иванной… сотрудничества потребность в ее подписи возникла впервые. Спрашивается, зачем я вам все рассказываю?

– И куда же такая инвестиция?

– Вопрос наглый, – прокомментировал Генрик. – Некорректный. Но я отвечу, пожалуйста. Речь идет о строительстве завода в Словакии. Фармацевтического. Вы получили ответ?

– И проплата пойдет через компанию «Иннал»?

У Генрика легонько дернулся глаз. Совсем чуть-чуть. Но Виктор заметил. И подумал: наверное, хорошо, что он сидит, а я стою. А за спиной стоит Лихтциндер. Скромный худой еврейский парень. Ему бы на скрипочке играть, а он двенадцать лет занимался джиуджитсу.

– А ведь заметьте, – сказал Виктор, – Иванна ничего не знает о компании «Иннал».

Чистый блеф!

– И я ничего не знаю о компании «Иннал», – пожал плечами Генрик и посмотрел на Виктора чистыми, как слеза, голубыми глазами.

– А об этом человеке что вы знаете? – спросил Виктор и вытащил снимок из внутреннего кармана джинсовой куртки.

Генрик смотрел на снимок. Виктор смотрел на багровеющую шею Генрика. Сзади дышал Лихтциндер. И пыльная солнечная тишина сгущалась, как кисель.

* * *

Иванна спала.

Я смотрел на нее спящую и думал, что она из тех, кто проводит через границу. Как их назвать, я не знаю. Пограничники – те, которые охраняют. Значит, проводники? Как-то неточно… Но очевидно, что меня она через границу перевела. Трудно сказать, куда я попал в результате, но из моего более-менее понятного мира она выдернула меня, как морковку. И если даже я вернусь в ту же самую географическую точку, будет ли это означать, что я вернулся назад? Спасибо, Иванна, твоими молитвами я перестал понимать главное – кто я и где я. Я не в состоянии сердиться на тебя за утрату собственной идентичности, но все-таки надо что-то делать. Не будем же мы до конца жизни сидеть в Каменке, ходить гулять в сосновый бор и есть Любины расстегаи?

Ладно, я не писатель. Это мне отсюда отчетливо видно. Но я могу что-то делать. Например, умею издавать газету, в состоянии с нуля собрать и запустить небольшой телеканал, могу, в конце концов, просто писать тексты – самые разные, умеренно глупые, чтобы шли на «ура». Пусть Киев нам заказан… Но ведь есть весь остальной мир! Или давно уже ничего нет, кроме этого острова свободы в мордовском лесу?

«Мера личной экзистенции, – говорил мне Троицкий, размахивая руками, – ее нужно осознать, и все такое…» Мне бы его проблемы.

На часах было половина пятого утра, когда в окно постучали. Я подошел, отодвинул занавеску. Люба махала мне рукой и делала какие-то знаки.

– Да танцуем же сегодня! – сказала она, когда я, надев штаны и свитер, открыл ей дверь. – Танцуем! Я же вам вчера говорила… А ну, буди Иванку!

Говорила? Может, и говорила. Вероятно.

Я пощекотал Иванкину пятку. Она вяло брыкнулась и со вздохом перевернулась на другой бок.

– Иванна! – сказал я ей. – Танцевать зовут.

Она полежала немного неподвижно, а потом села в кровати с закрытыми глазами.

– Ага, – кивнула она, – отлично.

Минуту чистила зубы и умывалась, еще минуту одевалась. Как солдат.

Когда она была уже полностью готова, я только первый ботинок зашнуровывал.

– Догоняй! – крикнула Люба откуда-то из белого тумана.

Я не видел ни хрена и на опушке леса стал внутренне паниковать. Но Иванна уверенно куда-то тащила меня за руку, удивительным образом ориентируясь в молочной пелене среди берез и сосен.

– Откуда ты знаешь, куда идти? – спросил я ее. – Неужели помнишь?

– Так огонек же впереди, – удивилась Иванна. – Видишь, огонек? Это факел.

В силу своей близорукости я не видел не только огонька, но даже и стволов деревьев в трех метрах, что сильно увеличивало риск со всей дури въехать лицом в какую-нибудь осину. Из-за этого моего сумеречного состояния круглая поляна, окруженная факелами, возникла для меня как бы ниоткуда, будто сменили слайд в диапроекторе.

Такие факелы на украинском называются смолоскипами. Очень точное название! И здесь тоже были никакие не факелы, а именно смолоскипы – палки, обмотанные просмоленной ветошью с одного конца. Они горели ровно, и казалось, будут гореть долго, но в сторонке был разведен костер, и на рогатинах над ним висело ведро – наверное, со смолой. На всякий случай.

За границей света стояли мужчины. Среди них, когда глаза окончательно привыкли к освещению, я различил дядю Славу, Мишаню с Ленчиком, Николая Изотовича и еще нескольких человек, которых видел и с которыми даже пил водку у Любы со Славой, но имен не запомнил.

На поляне лежал ковер. У каждого его угла стояли четыре женщины, одна из них – Люба. Откуда-то из темноты вышла и остановилась на краю ковра Любина племянница Валя. И Танцовщица, и женщины, стоящие по периметру, были одеты в длинные домотканые одежды – из-за вышитых поясов трудно было понять, платья ли это или, может, юбки с блузами. Тяжелые мониста, набранные из огромного количества серебряных монеток, отражали огонь и бросали уже отраженный свет на лица женщин. Лица не были отрешенными, в них не было ничего мистического, странного, потустороннего. Наоборот – все женщины были очень сосредоточенными. С таким лицом и с такими глазами хирург стоит у операционного стола. Или пилот за штурвалом своего болида проходит трассу «Формулы-1».

Все, что было дальше, я переживал в определенном, слегка размытом состоянии сознания. И считаю: Танец все-таки несет в себе какой-то гипнотический заряд для окружающих, хоть Иванна и говорила, что действо ничего общего не имеет с шаманизмом. Была в Танце и необъяснимая рациональность, но и полновесная языческая мистика.

Беззвучное движение Танцовщицы по ковру имело как бы несколько разновидностей: в какой-то непонятной для меня последовательности скольжение сменялось четкими фиксациями, акцентами, короткими остановками на разных участках ковра. Все выглядело так, будто невидимая изощренная графика Танца накладывается на сложный абстрактно-геометрический узор ковра, образуя узлы и лакуны. Непонятно было одно: как смотрящие запоминают рисунок Танца. А они должны были его как бы фотографировать и отпечатывать в своем сознании негатив.

Танец кончился – без особого финала, внезапно, как и начался. Длился он не больше пяти минут. Валя сошла с ковра и, позванивая монистом, скрылась за границей света. Женщины скатали ковер.

– На каждом ковре, – шепотом сказала мне Иванна, – танцуют не больше трех танцев. Потом ткут новый.

– Почему?

– Не знаю. Они сами объяснить не могут. Не годится – и все. Используется в хозяйстве. А больше у тебя никаких вопросов не возникает? У меня, например, сто таких «почему». И ни на один нет ответа. Но Чернобыль они предсказали, и одиннадцатое сентября предсказали, и наводнение в Закарпатье… В странных словах, в сложных образах. Я видела эти записи – прямо протоколы самые настоящие. Смотрители записывают свои интерпретации каждого Танца, и – не поверишь! – Изотыч хранит их в сейфе сельсовета. В специальной папке. Раньше отдавали самой старшей женщине, а после ее смерти протоколы переходили к самой старшей после нее, и так далее. Но потом, когда двадцать лет назад сгорел дом одной из хранительниц и с домом сгорели записи, стали хранить в сейфе. Они многое могут предсказать таким способом, но ничего не могут предсказать для себя – только для внешнего мира. И тоже сами не знают, почему.

Все молча вернулись в село, зашли в дом к Любе. Смотрящие разместились за круглым обеденным столом в гостиной, остальные расселись вокруг кто где – как зрители. Возникла длинная пауза, в которой женщины, положив руки на стол, внимательно смотрели друг на друга.

– Город, – сказала самая старшая. – Никто не может выйти. Ловушка и смерть.

– Город, – сказала Люба. – Страх, боль, много зрителей. Никто ничего подобного не ожидал.

– Поворот, – сказала третья. – Старая история. Очень холодно, длинное эхо. Тени святых в лабиринте.

– Три страны, – сказала четвертая, – исчезнут из-за этого города. На тысячу лет.

* * *

Генрик Морано все смотрел на фотографию. Смотрел, тяжело дышал и хлопал рукой себя по груди. Потом начал рыться в карманах.

Виктор напряженно наблюдал за его телодвижениями – сейчас он ожидал от этого человека чего угодно. Генрик мог вынуть из кармана футляр для очков, а мог – какую-нибудь маленькую изящную штучку, которая стреляет ядовитыми иглами. Ну не паранойя ли?

Наконец Генрик выудил из брючного кармана пластиковый цилиндр.

– Что это? – спросил сзади Лихтциндер.

– Что это? – продублировал его на немецком Виктор.

– Да не переводите вы, я все понимаю, – сипло сказал Генрик. – Это ингалятор.

Сделав несколько пшиков, Морано задышал ровнее.

– Откуда у вас эта фотография? – отдышавшись, спросил он.

– От одного фотолюбителя. Генрик, или вы спасаете свою репутацию, начав отвечать на мои вопросы, или я, используя все свои связи, вешаю на вас похищение и, возможно, убийство человека. Не говоря уже о том, что Иванна немедленно все узнает.

– Какого человека? – Генрик снизу вверх изумленно поглядел на Виктора.

– Похищение и убийство, – повторил Виктор. – Очень недетская статья.

Генрик опустил голову, сразу как-то состарившись. Виктор смотрел на его розовые залысины, покрытые мелкими капельками пота, и думал, что приходится отчаянно блефовать и вслепую использовать имя Иванны в качестве средства давления. Правда, со средством давления он, кажется, угадал. Иванна приняла эстафету рода Эккертов. Таким образом, для Морано его многолетняя безупречная служба Эккертам может завершиться разоблачением и позором. Отвратительный конец карьеры.