Текст книги "Пустые Холмы"

Автор книги: Марина Козинаки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

– Моим будет кот! – заявил мальчишка с вытянутым лицом и всклокоченными волосами. – Он прибился к нашему дому, когда я был маленьким, и всегда ходил за мной по пятам. Правда, в избушке ему пока не нравится. Он побаивается ее ног.

– С чего ты взял, что кот станет помогать? – возразила девочка. Маргарите бросился в глаза необычный ореховый оттенок ее волос и слегка оттопыренные ушки.

– Если колдун утверждает, что это его помощник, стоит поверить. Обычно это чувствуешь сердцем, – сказала Лиса.

– У меня нет помощника, – надувшись, пробубнил другой паренек.

– Просто присматривайся, кто крутится возле тебя, как часто ты видишь разных зверей, как они откликаются, – успокоила его Дарья Сергеевна.

– Да. – Еще один мальчишка хлопнул ворчуна по плечу. – Может, это мышь, которую мы сегодня заметили под крыльцом? Ну, что вы смеетесь? По-моему, мышь – лучший помощник. Вот придется тебе на Посвящении пролезть в таку-у-усенькую дырочку, как ты это сделаешь? А мышь сможет!

– Тогда пусть она будет твоим помощником!

Лиса улыбнулась и велела им расходиться. Когда все разбежались по саду, она обернулась и посмотрела прямо на Маргариту.

– У тебя до сих пор нет помощника?

– Нет. – Лгать Лисе было бессмысленно. Маргарита попыталась вспомнить только что услышанный совет присматриваться к существам вокруг. Кто сопровождал ее все эти годы в Заречье? Афанасий? Но домовые не становятся помощниками. А домашних животных или ходивших за ней диких не было. Разве что паук Семен. При мысли о нем Маргарита едва не рассмеялась.

– Александр объяснял важность помощника на Посвящении?

– Да, он говорил об этом, – кивнула Маргарита. – Но я не знаю, как искать.

– Что ж. – Дарья скользнула взглядом по серпу, прицепленному к ее поясу. – Возможно, он найдет тебя сам. Еще есть время. А пока…

Она опустила руку в карман накидки и вынула конверт.

– Это тебе. Никто не должен знать, надеюсь, ты понимаешь, – сказала Лиса и, больше ничего не добавив, зашагала вглубь сада.

Маргарита смотрела на конверт, пытаясь унять сердцебиение. От кого? От бабушки? От семьи? Нет, как тогда письмо оказалось у Лисы? Или это не письмо? Дрожащими пальцами Маргарита надорвала конверт и вынула листок бумаги.

«Здравствуй, Маргарита. Я надеюсь, ты в порядке. Не унываешь и готова к новым открытиям в Огненной магии. Звягинов – лучший наставник, который только бывал в Заречье. Так что настройся на работу. Остальное неважно».

* * *

Стояла жара, по земле бежали трещинки. Тропинку вытоптала сотня ног, на повороте ждала печка, но привычный пейзаж расплывался в волнах зноя и становился похожим на сон. Маргарита замедлила шаг и осмотрелась.

– Доброе утро, барышня! Ну что, пирожок с брусникой? С грибами? С щавелем? – раздался бодрый скрипучий голос.

– Что это за магия? – спросила Маргарита сама себя.

Она обошла печь кругом, вынула из сумки самоцвет и положила в небольшую выемку. Создания вроде этой печи – существами назвать их не поворачивался язык, но и простыми предметами они точно не были – заинтересовали Маргариту только недавно. Она читала о том периоде истории, когда распространилось подобное «оживляющее» колдовство. Когда оно достигло расцвета, на свет появилось множество странных, а потом и страшных, нелепых изобретений. Тогда Светлое сообщество приняло решение ограничить подобные эксперименты. Но через века следы былого увлечения все-таки дошли.

Из печурки высунулся противень, на нем лежал румяный пирожок с брусникой.

– Печка только имитирует поведение живого существа? – размышляла Маргарита, чтобы отвлечься от других мыслей. – Или… это заколдованный живой человек? А что, если она просто перевертыш? Колдунья, которая превращается не в животное, а в предмет? Про такие как-то писали в «Тридесятом вестнике». – В памяти всплыло что-то про клубки и стога сена, над которыми шутила Василиса.

Печка стояла молча. Маргарита потопталась возле нее еще немного и двинулась дальше. Впереди ждала поляна, где Огненные всегда встречались с наставником. На этот раз на ней никого не оказалось – Маргарита пришла первой.

Она села на одно из бревен и снова принялась задавать себе вопросы.

– Что значило это письмо?

Со вчерашнего дня она не могла выкинуть из головы записку Александра Владимировича. Когда она думала о ней, в животе змеей сворачивалась неясная боль, и что-то темное, неприятное вставало перед глазами. Она понимала, где крылся корень всего этого: сначала послание ее обрадовало, но уже к вечеру Маргарита начала читать его иначе. Да, было все еще приятно, что он вспомнил про нее, что передал ей весточку, но… Была тысяча разных но. Маргарита запомнила последнюю встречу с ним совсем иной по настроению, по степени близости и теперь с невыносимым стыдом признавала, что, возможно, все это выдумала. Память окрашивала каждый жест в те краски, которые ей нравились, а каждое сказанное слово наполняла надеждой и смыслом, которых на самом деле там не было. Иначе почему он написал такую записку? Такую короткую и сухую, словно она предназначалась не только ей, но и всем его воспитанникам?

Ее осенило. Что, если Александр Владимирович и впрямь передал послания всем Огненным? С чего она взяла, что записку получила только она? В груди застрял вдох. Она поднялась с бревна как раз в тот миг, когда ветви с одной стороны поляны зашевелились и оттуда выбрались Емеля с Мишей. Отступать было поздно, да и пропускать встречу со Звягиновым только из-за того, что пропало настроение, казалось глупым.

Емеля уже давно не был тем пухлым мальчишкой, каким она его запомнила с первой встречи. Он вырос в мускулистого парня и отрастил волосы, хотя его щеки были все такими же румяными. Миша теперь был выше его почти на голову, а стригся, наоборот, коротко. На его затылке, ближе к шее, был выбрит замысловатый узор, а на голой коже чуть ниже роста волос виднелись нарисованные руны.

– Как дела, Марго? – первым спросил Емеля, картинно падая на бревно с видом такой усталости, будто всю ночь практиковался в колдовстве.

Она пожала плечами и спросила в ответ:

– Никаких новостей от Македонова?

Ей хотелось выяснить, получили ли остальные воспитанники записки и если да, то что там было сказано. Оставалось только спросить их прямо. Почти прямо.

– Да какие новости, – отмахнулся Емеля. – Откуда же нам знать, что там у него?

– Интересно, вернется ли он вообще, – задумчиво произнес Миша.

– Вот бы… – начала Маргарита, покосившись на парней. – Вот бы он передал нам какое-нибудь послание, да? Чтобы мы точно знали, что он жив.

– Это было бы здорово, но как он сможет это сделать, если ушел к Старообрядцам? – сказал Емеля. – Через кого передавать?

– Это точно, – согласился Миша.

Наконец подтянулись остальные Огненные, но Маргарита больше не собирались спрашивать про Македонова. Ей было достаточно и того, что Миша с Емелей ничего от него не получали. Похоже, послание предназначалось только ей. Но почему? Хотел ли он сказать что-то еще, кроме того, что было написано в записке? Следовало ли воспринимать это как знак внимания с его стороны или он проявлял о ней заботу как о потусторонней и не до конца владеющей своей силой колдунье? Напомнил о себе, потому что знал, что она будет волноваться за его жизнь? Или у него этого и в мыслях не было?

Да что ж такое…

Ветви раздвинулись в последний раз и пропустили Эдуарда Юрьевича. Он затрусил через поляну с миролюбивой улыбкой на лице.

– Доброе утро, доброе утро! – дружелюбно махал он рукой, в которой была зажата большая чашка. В другой руке Звягинов держал надкусанный пирожок. – Извините, опоздал. Неожиданное собрание наставников спутало все мои планы. Но, надеюсь, мне удастся порадовать вас кое-чем интересным.

Маргарита поерзала, усаживаясь поудобнее. Ей хотелось спать после целой ночи терзаний, слепящее солнце заставляло жмуриться, и, едва веки смыкались, мысли снова уносились далеко, дыхание тяжелело.

– Ох, ну и где же мое кресло? – воскликнул Звягинов, оглядываясь. Взгляд его задержался на дальнем краю полянки. – Надо же, вон оно!

Маргарита, последовав примеру остальных, обернулась. Вдалеке и впрямь стояло пухлое кресло с витыми ножками. Кто-то из ребят засмеялся.

– Фадей, будьте добры, принесите старику его стул.

Звягинов вовсе не был похож на старика. Возраст, несомненно, оставил отпечаток на его облике, но по той живой и веселой энергии, что била из него, он воспринимался как полный сил мужчина. Тем более сегодня он был одет в обычную льняную рубашку и свободные штаны, а не в строгий костюм, и на его голове красовалась смешная шляпа из серой соломы. Он пришел босиком и уселся в кресло, сложив ноги по-турецки.

– Знаю-знаю, что вчера вас огорошили обязательной Боевой магией, но должен признаться: почти все практики Огненных перед Посвящением напоминают боевое колдовство. Вот поэтому мы начнем новый круг встреч с разговора об эмоциях, о ваших силах и способностях и, конечно, вашем предназначении. Вы уже сотню раз слышали, что контроль – полный контроль над эмоциями и беспокойным умом – позволяет вам совершенствовать колдовство, оттачивать его грани, использовать силу правильно и точечно. Но ведь Александр Владимирович – ваш предыдущий наставник – наверняка упоминал о том, что у Огненных не всегда это работает столь четко, верно? Мы можем усиливать свое колдовство с помощью эмоций…

– Как можем и потерять все силы за один раз, если позволим эмоциям завладеть нами, – усмехнулась Оля.

– Верно, – кивнул Звягинов. – Что именно рассказывал вам Александр?

– Мы увеличивали или уменьшали огонь, распаляя эмоцию или, наоборот, успокаиваясь, – ответил Миша.

– Прекрасно! Теперь же мы вспомним все приемы, которые вы уже знаете и которые можно использовать как боевые. И ненадолго забудем про контроль над эмоциями.

– Но… как же, – попыталась возразить Оля. – Мы ведь столько учились их сдерживать…

– Для того чтобы заполучить контроль над эмоцией, нужно сначала узнать ее глубину.

Он взмахнул руками, и ветви, плотной стеной обвившие поляну, вспыхнули… Маргарита вздрогнула от резкой волны жара.

– Узнай, чувство какой силы ты способна испытывать, девочка. И только когда ты изучишь себя, только когда примешь то, что способна разрушать и уничтожать, ты получишь полный контроль. Вы должны исследовать себя. – Теперь он обращался ко всем собравшимся. – Изучить каждый потаенный уголок души, вынуть и рассмотреть каждую обиду, каждый оттенок боли, грусти, раздражения… Только тогда вы обретете силу, которой не будет равных. Не ту силу, что может разрушить и уничтожить, но ту, что может создать новое из пепла.

Звягинов опустил руки, и огонь на ветвях успокоился, перестав получать подпитку. Через секунду он и вовсе исчез, оставив за собой полосу почерневших крон.

– На новых тренировках вы столкнетесь не только с посвященными, но и с младшими, совсем неопытными ребятами, с теми, кто еще почти ничего не умеет. Вам нужно научиться атаковать, никого не покалечив и тем более – не убив. Да-да, ваша магия на это способна. Многие переживут падение с высоты или удар, смогут выплыть с глубины, но встречу с открытым огнем вынесут далеко не все. Вы не должны причинять вред своим собратьям. На вас будут возлагать самые большие надежды, но и ответственность вы будете нести большую. Таков порядок. Наверняка колдуны других стихий подшучивали над нашей вспыльчивостью. Не держите зла. Помните, что в случае настоящей опасности они придут к вам, потому что только Огненные способны преобразовать волну эмоций в волну магии – и этот ресурс неистощим. Так перейдем же к практике! Выберите эмоцию, дойдите до обоих ее полюсов, напитайте ею свое колдовство. Не думайте о том, что поляна пострадает, – она видела и не такое. Поверьте, завтра все здесь будет выглядеть так, будто ничего не произошло.

Маргарита постаралась сконцентрироваться. Она перебирала названия эмоций, надеясь зацепить какую-нибудь и вытянуть на свет. Злость, ярость, раздражение… Эти были сильными. В них билась жизнь. Они и впрямь могли сделать колдовство опасным, разрушающим. Но вот странность: все они проплывали мимо бессмысленными словами. Мысль о записке выбила из равновесия, не давала сосредоточиться на нужном. Маргарита открыла глаза и почему-то совсем не удивилась внимательному взгляду Звягинова.

– Вы ищете эмоцию, которую не испытываете. Нужно учиться преобразовывать любую эмоцию в магию, даже если эта эмоция не ассоциируется с боевым колдовством.

Он подошел ближе.

– Печаль… я понимаю, на первый взгляд она не кажется подходящей. Но, поверьте, в печали может быть больше силы, чем в ярости. Разберитесь, что именно чувствуете сейчас. Тревогу? Недовольство? Разочарование? Уныние? Все вместе? Проживите это с помощью магии. – Звягинов ободряюще кивнул и обернулся к остальным. – Ах да, я же обещал поделиться новостью! На собрании наставников выносился вопрос о том, чтобы перемешать воспитанников Заречья, Дивноморья и Китежа для более эффективной коммуникации. Так что кому-то из вас выпадет возможность пожить в Зорнике или Небыли, а ваше место здесь займут другие колдуны.

* * *

Я могу притвориться холмом, могу обернуться внезапным каменистым взгорьем, выросшим на пути. Я прячусь под прошлогодней листвой, и затянувшая песнь ведьма не чувствует, как я медленно вздыхаю под ее легкими шагами. Я могу сжаться до двуногого существа, покрытого розовой кожей и редкой шерстью, и никто не поймет, кто я… что я на самом деле. А в час тишины перед самым рассветом, когда все живое спит, я наконец-то могу расправить крылья и взлететь.

Кажется, что мне дарована абсолютная свобода, но эта картинка обманчива. Я жду, когда придет та, кто сможет меня освободить. Кто захочет освободить… и день за днем я вижу ключ, что смог бы разомкнуть мои оковы, но я не в силах ни дотянуться, ни попросить о нем…

Глава третья
Яблочный бал

Двери разомкнулись и впустили утренний свет в холл Белой усадьбы. Вера Николаевна вышла на крыльцо первой, за ней выскользнули Василиса и Забава. Сосны парка нахохлились и казались непроснувшимися, но солнце уже пробивалось сквозь их мохнатые лапы и проливалось прямо на дорожку.

– Жду вас после ярмарки, – предупредила Велес. – Я знаю, что праздник у Муромцев затянется до полуночи, но, надеюсь, вы вспомните о нашем договоре.

– Мы туда и не собираемся, – пожала плечами Забава.

– Что ж, передавайте привет домочадцам.

Василиса толкнула створку ворот, но та не поддалась.

– Не получается? – хихикнула Забава.

Василиса изумилась своей неловкости и снова толкнула. И опять ничего не произошло.

– Дай-ка я. – Забава легонько уперлась плечом, ворота скрипнули и наконец отворились. – Кажется, кто-то сегодня плохо позавтракал.

– Если честно, я не съела ни крошки, – ответила Василиса и обернулась, чтобы попрощаться с Велес.

Странный взгляд наставницы заставил ее опустить руку. Та смотрела так, будто история с воротами оказалась не простой случайностью.

– Василиса, дорогая, – начала она и замялась, будто подыскивая слова. На этот раз ее взгляд задержался на Василисином медальоне, и выражение ее лица вновь переменилось. – Я бы… я бы не советовала тебе носить этот камень. По крайней мере, сегодня.

Василиса удивилась: при чем здесь камень? Забава, только вышедшая за ворота, нетерпеливо замерла.

– Ты знаешь… Сегодня для него не лучший день. – Пальцы Велес дотронулись до кельтского бриллианта. – Влияние планет… Да и вообще. Такая драгоценность на ярмарке привлечет ненужное внимание.

– О, это вовсе не драгоценность, это просто стекло, – проговорила Василиса, и ладони ее стали влажными. Камень налился синевой. Что, если Велес что-то узнала про нее и Митю Муромца? Но нет… Откуда же? Это просто невозможно.

– Ну, разумеется, – согласилась Вера Николаевна и все же протянула руку ладонью вверх.

«Она точно знает! – сокрушенно подумала Василиса. – Она все поняла! Но как?»

Она сняла кулон. Казалось, что Вера Николаевна хотела сказать ей вовсе не про украшение и только в последний миг передумала.

– Я отдам Белуну. Заберешь, когда вернешься.

Что же произошло с Велес? Почему так печально изогнулись ее брови? Почему взгляд стал цепким и внимательным? И что ей было известно о кельтском бриллианте?

– Все верно, не надо идти с такой подвеской, если камень в ней не сулит сегодня ничего хорошего! – заметила Забава. – Вдруг он навредит продажам на ярмарке?

Василиса кивнула и улыбнулась, чтобы скрыть тревогу.

– Хотя сегодня и так не ожидается хорошей торговли! – На этот раз голосок Забавы наполнился возмущенными нотками. – И подумать только, все испортили Муромцы! Зачем они, спрашивается, устроили Яблочный бал и пригласили туда горожан? И ведь те пойдут! Всем захочется отведать бесплатных угощений, потанцевать среди статуй и розовых кустов, чтобы потом хвастаться перед внуками, что побывали в гостях у самого знаменитого семейства.

«Зато Муромцы не приедут на ярмарку», – возразила Василиса, правда, мысленно.

– Неужели Муромцы не понимают, что из-за этого половина города просто не явится на Ярилин торг и такие семьи, как наши с тобой, останутся ни с чем?

«Но зато не придут и Долгорукие!» – продолжала беззвучно возражать Василиса.

За два дня до Яблочного Спаса Муромцы действительно объявили о благотворительном бале, чем обрадовали одних горожан и напрочь испортили настроение другим. Они заплатили нескольким семьям за угощения и напитки, и теперь посетители могли отведать их бесплатно. Другие должны были продавать свои товары, тщательно отобранные самой Евдокией Рюриковной, в саду. В такие праздники богатые роды жертвовали средства на благоустройство улиц вроде Небывалого тупика, но еще ни разу не устраивали открытых приемов. Газеты пестрели новостью о Яблочном бале в особняке Муромцев. Анисья настаивала, чтобы Василисина семья тоже приехала, но Василиса даже не рассказала своим о ее предложении.

Ярмарка в этот час еще не была похожа сама на себя. Прилавки пустовали. Забава увидела отца в ближайшем торговом ряду и побежала ему навстречу, Василиса же двинулась к центру площади, приметив там единственную компанию. Она узнала звучный смех Валерия Павловича, бабушкиного знакомого, вызвавшегося подбросить Василисину родню до ярмарки и помочь обустроить прилавок. Сбоку от него уже встряхивала вышитую скатерть тетушка Малуша – еще одна подруга семьи. Ее прилавок был завален стопками льняных салфеток, столовых дорожек и полотенец. Рядом с Валерием Павловичем маячил его старший внук. Он открывал сундуки, доставал из них коробки и передавал все это Василисиной маме.

– Батюшки! Василиса! – воскликнула тетушка Малуша и, бросив в сторону полотенце, потянулась обниматься.

– Ой, внученька! Неужто ты? – Бабушка всплеснула руками.

– Дорогая, как мы рады, что Вера Николаевна тебя отпустила! – воскликнула Ирина Станиславовна.

Василиса чмокнула в щеку Ваню – внука Валерия Павловича – и приняла из его рук поднос, укрытый узорчатой салфеткой.

– Разве может Велес запретить молодежи идти на ярмарку? – спросил Валерий Павлович, натягивая между столбами новый ряд флажков.

– Дело не в ней! У меня были дела, но планы поменялись. – Василиса сдернула с подноса салфетку: под ней оказались круглые пирожки, украшенные ромашками из теста.

– Ох, и чем это ты могла быть так занята, чтобы не прийти помочь своей родне?

– Да мало ли дел у юной красавицы? – одернула соседа Малуша. – И каждое из них, поди, поинтереснее полупустой ярмарки.

Прилавок скрылся под выпечкой и пастилой. Василиса поправила складки скатерти, расставила у ножек стола кувшины, распушила в них полевые цветы. Их закуток смотрелся мило, но пустовато. Сразу бросалось в глаза, что на продажу выставлено немного. И даже несмотря на то, что бабушкины пирожки получились очень вкусными, вид их привлекал гораздо меньше, чем те же вышитые ветвями, белыми цветами и яблоками льняные полотенца мастерицы Малуши.

– Вот вроде бы и все, – подытожила Василиса и постаралась улыбнуться как можно бодрее.

– Все, да не все, – сказала Ирина Станиславовна и вынула из сумки бумажный пакет. Из него появилась связка акварельных рисунков в белых паспарту.

От одного лишь взгляда на первый этюд сердце Василисы сделало кувырок. Пейзаж изображал яблоневый сад в пору цветения. По низу листа были разбросаны насыщенные зеленые пятна, а в кронах деревьев плотность тона почти исчезала. Размытые участки чередовались с несколькими резкими штрихами. Василиса задержала дыхание и отложила пейзаж в сторону. Под ним оказался натюрморт с яблоками, написанный в такой же быстрой манере. Знакомой манере. Она уже видела похожие этюды…

– Откуда это?.. – Голос перестал слушаться и сорвался на шепот.

– От таинственного доброжелателя.

– Доброжелателя? – словно во сне повторила Василиса и отложила второй рисунок. На следующем, образуя причудливый узор, вились голые ветки, а среди потемневших от осенних дождей стволов отчетливо выделялось рыжее пятно волос застывшей вдалеке женской фигурки. Неужели? Не мог же и впрямь Митя Муромец прислать свои акварели? Зачем?!

– Он так подписался, но я-то знаю, кто это.

Василиса застыла, ноги будто приросли к брусчатке, все тело сковал мороз.

– Я с ним знакома?

– Нет-нет. – Ирина Станиславовна встревоженно потрепала дочь по плечу. – Почему у тебя такое лицо? Что-то случилось?

– Зачем этот человек прислал рисунки?

– Вот, посмотри, есть письмо. – Она снова порылась в сумке и подала дочке сложенный в несколько раз листок.

Василиса развернула его и впилась глазами в ровные круглые буквы, выдававшие автора гораздо больше, чем акварельные этюды.

«Дорогая Ирина! Примите от меня этот скромный подарок. Думаю, такой ценительнице искусства мои наброски придутся по вкусу, а если не придутся, то вы смело можете продать их на Яблочной ярмарке. Ваш таинственный доброжелатель».

Василиса снова схватила стопку с рисунками и перелистала их все.

– Давай не будем продавать, они такие красивые!

– Самые красивые я оставила дома, – ответила Ирина Станиславовна и забрала акварели из рук дочери. – Остальные продадим – выручка нам сегодня просто необходима. Я уверена, Матвей для того и прислал их.

– Матвей?

– Это мой коллега. – Она внезапно покраснела. – Выдающийся инженер…

– Мам, а с чего ты взяла, что это его рук дело?

– Он… неплохо рисует. И в последнем нашем разговоре он упоминал… говорил, что у меня хороший вкус и что я, наверное, разбираюсь в искусстве…

– Мама, – Василиса улыбнулась, – он за тобой ухаживает?

– Вряд ли, – отмахнулась колдунья и принялась спешно расставлять рисунки на краю прилавка.

* * *

Из окон доносились звуки привязчивой веселой песенки. День начал сменяться вечером, сад Муромцев наполнился горожанами. Но некоторые жители Росеника предпочли остаться на Ярилином торге, хотя тоже получили приглашение. Утром на ярмарку заглянуло несколько знатных семейств, но остальные ждали, когда же дом Муромцев откроет двери: лучшие мастера сегодня представляли свои шедевры именно здесь. Евдокия Рюриковна и Василий Ильич собрали в оркестр нескольких зареченских музыкантов, те играли в просторной беседке, увитой розами. Из Митиного окна виднелись площадка для танцев и фонтан, но он не смотрел в окно и не видел, танцует ли там хоть кто-нибудь. Несколько раз мама пыталась вытащить его на улицу, но он снизошел только до встречи родственников, а все остальное время старался быть подальше от толпы. Митю не покидало ощущение, что все вокруг идет совершенно не так, как должно. Он пытался представить себя вместе с Василисой на ярмарке, но этот образ себя казался ему чужим. Он должен был хотя бы навестить ее семью, но от этого становилось неловко, даже больно. Вдруг сама Василиса тоже на Ярилином торге? Стоит за прилавком и раздает пирожки? Нет-нет, она говорила, что не придет… а значит, можно было не волноваться, он бы там с ней точно не встретился… Но что за дела ее отвлекли?

Он вспомнил о Боевой магии, о которой теперь только и говорили воспитанники Заречья. Черная Курица явно присматривалась к каждому, словно что-то искала. Рублев передал Анисье, что в Китеже зреет самый настоящий Союз Стихий – состоящий, разумеется, из трех человек. Но тогда для чего Ирвинг решил продолжать поиски? Не проще ли было отправить к ним Водяную колдунью? Но эта мысль Мите тоже не нравилась. Он понимал, что Полина не собственность Заречья, но ощущал беспокойство, едва представлял, что ее отделят от них, и увезут в Зорник, и она станет частью Союза Стихий с совершенно незнакомыми людьми. Это казалось таким же странным, как если бы его разделили с сестрой: они были двумя воплощениями одной и той же силы, и их нельзя было разлучать. И Василиса…

Нет, снова Василиса.

В памяти всплыл давний разговор с отцом, случившийся за час до официальной помолвки. Отец застал его у зеркала, Митя безучастно пялился в отражение на темные круги под глазами и складку между бровей.

– Не выспался? – спросил Василий Ильич.

Отец нарочно бодрился: ему было проще натянуть маску жизнелюбивого шутника, чем говорить серьезно. Правда ли он понял, что в эту ночь Митя не смыкал глаз? Ощущал ли груз огромной ошибки, которую сын то ли совершил, проведя ночь с Василисой Умновой, то ли собирался совершить сегодня, вступив в законные отношения с Долгорукой?

– Это просто условность… – как бы невзначай бросил Василий Ильич.

– Что именно?

– Помолвка… Не воспринимай так близко к сердцу. Я вижу, ты сопротивляешься.

– Естественно! Потому что не хочу участвовать в этой условности.

– Мы все через это проходим, – вздохнул Василий Ильич. – Малютка Марьяна, скорее всего, тоже этому не рада, и сейчас…

– Мне совершенно плевать, что сейчас с Марьяной.

Отец покачал головой и ненадолго замолчал.

– Послушай, – начал он вновь через минуту. – Я знаю, как тебе трудно. Надо об этом поговорить. Ты родился Муромцем, а значит, сразу же получил обязанности, которых нет у других. Мы, Муромцы, Романовы, Велесы, Рублевы, Долгорукие, не просто так держимся особняком. Не зря чтим традиции, которые в глазах иных колдунов устарели. Когда-то мы договорились защищать наше хрупкое сообщество, беречь нашу магию и нести свет. Мы видели, что делают самые сильные человеческие чувства с великими магами, в кого они превращают богов… и мы решили от них отказаться. Мы решили строить семьи на взаимном уважении и уважении к традициям, на доверии между древними родами, чтобы в опасный миг страсть или боль от предательства не заглушили голос древнего обещания. Если ты влюбишься, чувство не должно встать между тобой и твоей будущей семьей. Вы с Марьяной пришли в этот мир, чтобы хранить Светлое сообщество. Чтобы простые колдуны, которые злятся из-за нашей обособленности и богатства, смогли любить друг друга и создавать совершенно другие семьи. Нам же приходится жить с холодными сердцами и охранять их от тьмы. Там, где правит любовь, всегда найдется место боли и разочарованию. Одни пары живут в ладу всю жизнь, другие – нет. И когда любовь одного из супругов проходит, второй вряд ли захочет поддерживать его, оставаться с ним под одной крышей. Но те союзы, что построены на договоре – когда оба сознают свой долг и великую цель – крепкие и нерушимые, и никакие увлечения их не пошатнут.

Тогда это помогло. Слова отца вселили в Митю уверенность, и в празднично украшенный зал он выходил с выражением полного спокойствия на лице. Прошедшая ночь казалась сном. Прекрасным, но все-таки сном – лишь едва уловимая волна будоражащего запаха поднималась от случайного движения, будто Василиса проросла прямо на его коже. Марьяна виделась приятным на вид созданием, переносящим непростые обязанности с гордо поднятой головой. И она как будто вовсе ничем не пахла.

Его настроя хватило примерно на час, а потом все заполнила пустота. Но заветные слова помолвки уже были произнесены, и гости воодушевленно поздравляли его с невестой. Тогда-то и определили дату будущей свадьбы. Митя никому о ней не сказал и был благодарен сестре за то, что она тоже молчала.

Теперь же помочь уже ничто не могло. Вчерашним вечером в Заречье готовились к Яблочной ярмарке, расписывали подносы, украшали корзины и рисовали плакаты, чтобы утром отправиться на помощь своей родне и провести день в праздничной суматохе. Кучка девчонок, сидевших в столовой неподалеку от Мити, спорили, сколько удастся заработать. Присоединившаяся к ним Василиса объяснила, где искать прилавок ее бабушки, и снова сказала, что сама туда не придет.

Что-то изменилось. Пропала легкость в общении, легкость всей обстановки. Он слышал разговор девушек, но не мог повернуться к ним, посмеяться с ними вместе, подмигнуть Василисе и спросить, что она будет делать вместо похода на Ярилин торг. Теперь он знал свой путь, понимал, для чего рожден. Легко представлялось, как он бродит по ярмарке с Анисьей, останавливается поболтать с Василисой, здоровается с ее матерью. Они с Овражкиным ведь могли бы помочь им сделать красивый прилавок и донести все до места. Но реальность оказалась иной, и громкий праздник уже гремел не на Ярилином торге, а в саду Муромцев. Василиса отказалась идти на ярмарку, сославшись на таинственные дела. Дом переполнился людьми. Казалось, что гости съехались со всех уголков страны, хотя Яблочный Спас никогда не был таким уж популярным праздником. Виктор – дворецкий – передал, что Митю искали Полина Феншо и Маргарита Руян, но их вид тотчас же напомнил бы ему о Василисе, поэтому он не вышел из комнаты, чтобы не натолкнуться ни на них, ни на Марьяну.

Митя вдруг понял, что отец был с ним не до конца честен. Союз его родителей строился не только на взаимном договоре. Нет. И если о чувствах матери он не знал, то про отца понимал все предельно отчетливо. Василий Ильич любил жену и, скорее всего, был влюблен в нее еще до свадьбы. Это читалось по его взглядам, по каждому его движению, по реакции на ее слова. В ее присутствии отец становился похожим на огромного нелепого щенка, который бегает за любимой хозяйкой и требует ласки. Если на заседании Вече он казался грозным, серьезным и внушающим трепет, то дома превращался в добродушного и покорного.

Внезапно в коридоре за дверью послышались шаги. Это отвлекло его. До последней секунды он ждал, что шаги прекратятся: человек повернет и направится в обратную сторону, однако кто-то дернул за ручку. И кто это посмел без разрешения и стука заявиться в его комнату? Дверь приоткрылась, впустив сначала ворох струящихся юбок, а потом и молодую вдову Рубцову целиком.

– Прости, что врываюсь, – произнесла она, заметив негодование на Митином лице.

Муромец вопросительно взглянул на гостью.

– Я видела, как ты улизнул, и сразу поняла, что ты захотел спрятаться. Я не буду тебя тревожить. – Она подошла и села прямо на письменный стол, возле которого он стоял. В ее движениях и тоне было что-то непривычное. – Мне тоже было нужно сбежать. Дай мне десять минут, и я уйду.