Текст книги "Пустые Холмы"

Автор книги: Марина Козинаки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Марина Козинаки, Софи Авдюхина
Пустые Холмы

Словарь

Привет, потусторонний! Если ты еще не бывал в Росенике, то тебе стоит ознакомиться с некоторыми терминами, которые мы часто используем. Возможно, часть из них тебе знакома, но в вашем мире они наверняка имеют другое значение.

Этот словарь исправлен и дополнен историком, исследователем магических культур всего мира и действующим наставником Заречья – Нестором Ивановичем.

Амагиль – небольшой стеклянный или хрустальный сосуд, используемый для смешивания и хранения снадобий.

Анчутка – чертик ростом до полуметра. Официально относится к классу нечисти, но в отличие от других представителей этого класса не опасен для колдунов и не агрессивен. Если вы встретитесь с нашим Нестором Ивановичем, он вам, конечно, расскажет много научных фактов об этих существах: о классификации анчуток, о строении их тела и о принципах работы их магии. Ну а пока что вам просто надо знать, что анчутка может неожиданно запрыгнуть вам на колени, если вы будете болтать ногами под столом.

Белун – существо, которое может жить в избушке на курьих ножках вместо домового или шушеры. Ходит как на двух, так и на четырех ногах – исходя из ситуации. Покрыт длинной белой или светло-серой шерстью. Не любит холод, сквозняки и сырость. Часто простужается.

Вече, или Вече Старейшин – официальное название организации, призванной облегчить управление сообществом Светлых магов. В Вече входят представители двенадцати самых древних и уважаемых родов. Само слово «вече» пришло к нам из далекой древности, а у нас в Росенике все просто обожают древность!

Волхв – по одной легенде, старинное название любого мага. А по другой – также название для колдуна, тесно связанного с природой, – понимающего голоса зверей и птиц, умеющего хорошо работать с растениями. Термин перестал широко использоваться, после того как возник спор, кого же именно можно именовать волхвом. В Росенике употребляется реже, а вот в северном Зорнике состоит в обиходе почти всех горожан.

Домовой – представитель маленького разумного народца. Чаще всего один домовой берет под покровительство один дом или одну конкретную семью. Требует уважения и почитания, взамен устанавливает очень сильное защитное колдовство, оберегающее жилище. Может помогать по хозяйству, а может вообще ни разу не показаться на глаза в течение десятка лет – такому домовому достаточно, чтобы о нем просто лестно отзывались. Состоит в далекой родственной связи со скандинавскими ниссе.

Друид – термин, заимствованный у кельтских собратьев еще много веков назад. Колдун, чаще всего Земляной, имеющий особую связь с миром растений и животных. Может понимать язык зверей и птиц, слышать растения, перенимать от них знания. Нередко является перевертышем. Этот термин не является официальным, он попал в наш язык случайно. Вы частенько можете услышать, как чей-нибудь дедушка продолжает по старинке называть подобных колдунов волхвами.

Зеркальник, или зеркальный коммуникатор – складное карманное зеркало, используемое колдунами для связи друг с другом. Зеркальники настраиваются под каждого конкретного мага в зависимости от его стихии. Эффективны только тогда, когда магический фон окружающего пространства не очень сильный. В остальных случаях сбоят и ломаются. В Заречье почти не работают.

Мерек – водяной черт. Бывает до метра в высоту. Не слишком агрессивное, но в меру опасное существо, получающее заметную силу на русалью неделю.

Морянка – существо, обитающее в реках, озерах и больших прудах. Не любят маленькие водоемы со стоячей и теплой водой. Имеют сросшиеся задние конечности с двумя большими плавниками вместо ступней, что внешне напоминает рыбий хвост. Живут морянки большими семьями, с себе подобными враждуют редко. Хищные, опасные как для потусторонних, так и для колдунов. Питаются свежим мясом. На русалью неделю их хвосты превращаются в ноги (хотя и достаточно слабые), из-за чего бродить возле рек и по лесам в темное время суток становится опасно. Их магия частично схожа с силой Воздушных колдунов: они легко затуманивают сознание своими песнями, лишают воли, путают мысли, обманывают.

Наяда – международный термин. Был принят на 167 мировой конференции магов для обозначения любой нечисти, имеющей внешне полное сходство с человеком. Этим словом мы чаще всего называем морянок, которые на русалью неделю меняют свой рыбий хвост на ноги и становятся поразительно похожими на нас.

Пегас – существо, напоминающее большого коня с крыльями. На самом деле пегас имеет своими предками драконов, это хорошо заметно по строению его черепа и зубам. Тем не менее мы держим их вместе с лошадьми.

Перевертыш – колдун, способный трансформировать свое тело в тело какого-либо животного.

Световик – кристалл-светильник, начинающий излучать свет от прикосновения колдуна.

Шушера – существо, которое может жить в вашей избушке на курьих ножках вместо домового. Имеет принципиально иное происхождение – некоторые ученые до сих пор относят шушеру к классу духов.

Глава первая
Звездопад

Татьяна не понимала, почему тревога не отступает.

Вечер опускался медленно, как всегда бывает летом. Сначала он расправил покрывало сумерек, потом заклубился сизым туманом. Туман выползал из оврагов и плавно стелился вдоль поля, покрывая головки цветов пегой старческой сединой. И хоть солнце еще золотилось у горизонта, неотвратимо наступало колдовское время, которым в детстве ее пугала бабушка.

Тень от дома уже не казалась длинной – она просто слилась с почерневшим лесом, зато порожек все еще сверкал веселыми красными бликами. В следующий миг из щелей меж досками просочилась тьма и стало ясно, что солнце проиграло битву надвигающейся ночи.

Татьяна не любила деревню. В душе еще хранились теплые детские воспоминания об этом месте, но кроме них оставались еще и воспоминания Тани-подростка, которой здесь было нестерпимо скучно каждое лето. К тому же бабушка, в один день выжившая из ума, не щадила внуков и нагружала такой неинтересной, утомительной работой, что Таня твердо пообещала себе никогда не возвращаться в деревню.

Вернулась, конечно же. Вернулась, когда родители, чувствуя приближение старости, вдруг решили отремонтировать бабушкин дом и приезжать сюда хотя бы на выходные. Таня сама везла их, помогала разгружать коробки, разбирать сумки с продуктами. А потом… потом случилось странное и страшное, о чем вспоминать совсем не хотелось.

Она нахмурилась и опустилась на лавку. Произошло это давно, лет десять назад. Мать с отцом как раз проводили отпуск в деревне, когда в соседнем селе приняли решение восстановить еще до войны разрушенную церковь. Про церковь ходили странные слухи – это было первое, о чем вспомнила тогда Татьяна. Молодую девчонку гораздо больше интересовали сказки соседа, чем причина, по которой местные вдруг взялись за реконструкцию. Поговаривали, будто два раза в год из церкви показывалась женщина с длинными седыми волосами. У тех, кто ее видел, немели ноги и руки и на время пропадал голос, так что никого позвать они не могли. Женщина сворачивала на кладбище, а там исчезала. Мальчишки утверждали, что по ночам в церкви светилось окно, будто кто-то зажег свечи. Они же сказали Татьяне, что, если церковь восстановить и привести в порядок, нечистая сила сгинет.

Откуда ни возьмись понаехали паломники, вызвавшиеся помогать со строительством. Некоторые из них устроились прямо в деревне, напросились пожить в домах местных, вот и Татьянины родители – умные, современные и насквозь городские – приютили у себя одного такого мужичка. Тот быстро подружился с отцом, вместе они удили рыбу, а потом и таскали от станции материал для церковной крыши. Отец был в восторге от постояльца, особенно от его карточных фокусов и трюков с исчезновением яблока из-под перевернутой миски, которыми тот развлекал всю деревню. Тане история эта не нравилась. Конечно, мать обвиняла ее в излишней подозрительности – ну что сделает щуплый незнакомец, работяга, божий человек? Только вот сделал. Прошел месяц, паломники закончили строительство и засобирались в дорогу. Прихватили с собой и Таниного отца. Словно заколдованный, пришел он утром и объявил, что навсегда уходит. С тех пор никто его не видел. Вот уже десять лет Татьянина мать старела в этой малолюдной деревушке, наотрез отказываясь возвращаться в город. И вот уже десять лет как ненавидела и боялась Татьяна всех чужаков да божьих людей. И теперь ей показалось, что история повторяется.

Утром ее разбудил звонок. Звонила мама, бодрым голосом пересказывала последние новости: в деревню прислали детишек, подростков из воскресной школы на помощь старикам. Распределили по двое – трое на каждый дом, оплатили добрым жителям пропитание, взяли со стариков обещание раздавать подросткам работу по дому и саду. Мама восхищалась, без устали описывая и милую девчушку, и приятного паренька, поселившихся у нее. Она рассыпалась в комплиментах, раза три упомянула об их скромности и даже не насторожилась, слыша в ответ лишь молчание. Татьяна бледнела с каждым ее словом. В тот же день она отпросилась с работы, собрала сумку и рванула в деревню.

Встречали ее накрытым столом да таким пиром, на который мать отродясь не была способна.

– Доченька! Мы тебя заждались!

– Но я же не предупреждала, что приеду! – ответила Татьяна, застыв в дверях. – Почему вы меня ждали? С какой стати все это готовили?

Взгляд ее уцепился за двух незнакомцев. За столом сидела девушка – на вид лет пятнадцать – шестнадцать – рыжие волосы на прямой пробор заплетены в косу, платье простое, из небеленого льна, похожее на рабочую рубаху; на груди болтается подвеска – должно быть, крест. Девчонка выглядела так, будто и впрямь выросла в монастыре. Парень казался старше ее, улыбался смиренно, даже дружелюбно.

Татьяна хотела повторить вопрос, но вдруг забыла его суть. Спина взмокла, в горле встал ком… Что-то было не так… Что-то не сходилось в этой идеальной картинке… Но мама – все та же привычная мама в брюках и легком свитере – уже вела ее к стулу и предлагала присесть с дороги.

– Познакомься, это мои помощники. Лан. – Она указала на парня, тот протянул над столом руку и уверенно пожал Танину ладонь.

– Лан? Это настоящее имя?

– А это Василисушка. Посмотри, какая душенька! – Мама заботливо погладила по голове рыжую девицу, которая скромно потупила глаза.

– Выходит, вы оба из церковной школы?

– Да. – Лан принялся раскладывать по тарелкам салат. – Нас отправили сюда, к потусторонним. Отрабатывать нака…

– Помогать! – спохватилась Василиса и вдруг рассмеялась. Щеки ее то ли сами зарделись, то ли угасающее солнце скользнуло через окно и оставило красный блик на тонкой коже. – На лето. Знаете, вместо лагеря.

Татьянина мама тоже засмеялась, Лан подмигнул и растянулся в улыбке, и только Татьяна не могла взять в толк, что происходит. Она хотела спросить о чем-то, задать такой вопрос, который все расставил бы по местам, но нужная мысль все время ускользала. Тогда она решила сдаться, принялась за салат и снова взглянула на девушку: та вернулась из сеней с кувшином компота. Платье ее и впрямь было сшито из серого льна, но теперь вовсе не походило на бесформенную монастырскую рубаху. Разве ходят послушницы в таких? Разве их юбки, пусть и льняные, пусть длинные, должны перекатываться такими игривыми складками, а лиф – так обтягивать грудь? Слишком хорошенькой выглядела эта улыбчивая Василиса. Может, конечно, воскресная школа – это и не монастырь, но надо же соблюдать приличия!

– Сколько вам лет, Василиса? – спросила Татьяна.

– В октябре будет восемнадцать.

– А вы… – Она не договорила. Взгляд ее упал на подвеску, что болталась у рыжей на груди. Никакой это был не крест, а самый настоящий драгоценный камень на тяжелой золотой цепи: огромный, гладкий, переливающийся.

«Ведьмовской», – вдруг пришло в голову слово, и в глубине драгоценного камня закрутился тонкий зеленый дымок. Татьяна быстро перевела взгляд на Лана: у того на шее тоже красовалась подвеска, и она тоже не имела ничего общего с крестом. На плетеном шнурке белел самый настоящий птичий череп с сизыми тенями в бороздках кости.

– Что тут… – снова начала она, ухватившись за обрывок давно мучившей ее мысли.

Но ее прервали. Хлопнула дверь, мама вскочила со стула и ввела в комнату пожилую женщину. Незнакомка была низенькой, тонкой, но спину держала прямо. От нее исходило ощущение странной силы. Татьяна никогда раньше не видела у старых дам таких длинных волос, да еще и уложенных столь причудливо.

При ее появлении Василиса с Ланом мигом поднялись на ноги и замерли у стола.

– Танюша, познакомься! – Мать Татьяны воодушевленно кивнула на гостью. – Это Вера Николаевна. Настоятельница воскресной школы. Она приходит по средам проведать подопечных. – Вера Николаевна, это моя дочь.

– Как приятно!

– И мне, – пробормотала Татьяна, непроизвольно сжимаясь под взглядом странной гостьи. В теле разлилась нега, будто кто-то разом отключил все волнения и подозрения, нажав на таинственную кнопку.

– Вы так устали, Таня, – ласково проговорила настоятельница, и ее рука – почему-то совсем молодая, крепкая рука без старческих морщин и скрюченных пальцев – мягко коснулась ее плеча. – Город вас совсем вымотал. Вы ведь живете в городе? Надеюсь, вы не будете против, если мои воспитанники немного погостят в вашем доме?

Припомнив каждую деталь этого вечера, Татьяна встрепенулась. Лавка под ней больше не была нагрета дневным солнцем, все погрузилось в тень, лишь рдяная полоска заката растянулась над лесом. Купол неба почернел, на нем замерцали первые звезды. С березы сорвалась стая воронов, рваные крылья понесли их в сторону деревенского кладбища. Татьяна поежилась и пошла в дом. Все готовились ко сну, ходили тихо, разговаривали вкрадчивым полушепотом. Василису так и хотелось уличить в чем-то нехорошем, слишком уж милой и покладистой она казалась. Да и Лан этот был тоже чересчур хорош! Но сколько Татьяна ни наблюдала, ни разу не заметила, к чему можно придраться. Парень с девушкой вели себя скромно, знаков внимания друг другу не оказывали, хотя и бросались помогать по первому зову. Заподозрить их в связи, которая не приветствовалась бы среди воспитанников воскресной школы, оказалось невозможно. Но Татьяна не сдавалась. Интуиция заставляла ее все время быть начеку.

Когда солнце окончательно село и сеанс новостей по телевизору закончился, мама принялась убирать со стола. Лан вызвался помыть посуду, Василиса попрощалась и ушла в сени. Только лишь комната опустела, Татьянина тревога отступила, в нос ударили запахи деревенского дома, молока и блинов. В теплую тишину ворвалась песенка сверчка за стеной. Татьяна улеглась на пуховые подушки. На деревню опускалась ночь. Туман стал плотнее: он закручивался вокруг изогнутых яблоневых стволов, лип к окнам, что-то прятал от глаз ночных птиц… Татьяна провались в сон, но сон этот не был глубоким. Туман пробрался и туда, он втек прямо через окно, укрыл призрачной скатертью стол, застрял в кувшине из-под молока. Татьяна бродила по дому и не узнавала его, лишь чувствовала, как за ней наблюдают чьи-то глаза. В дверном проеме мелькнула фигура умершей бабушки, но стоило Татьяне приглядеться, как бабушка растворилась в туманной пелене, рассыпалась не то в пыль, не то на тысячи влажных капель. Ноги сводило от холода, сердце выстукивало нечеловеческую дробь. Резкое движение заставило Татьяну вскрикнуть в полный голос. Она обернулась, всплеснув руками – руки во сне казались чужими, – и едва не онемела от ужаса: на столе сидела белка. Ее глазки-смородинки остро блестели, делая ее похожей на бездушную игрушку. Это показалось самым жутким. Татьяна не выдержала и открыла глаза.

Она сразу поняла, что заснуть больше не сможет. Дом погрузился во тьму, и Татьяна с трудом различила собственные пальцы, вытянутые перед глазами. Да, теперь это были ее руки. Она старалась не глядеть в сторону стола, мысленно ругая себя за трусость. Встала, нащупала халат и тапки и бесшумно выскользнула из комнаты. В сенях тоже было темно и тихо, гости спали по своим кроватям, рассмотреть удавалось только бесформенные коконы из подушек и одеял. Татьяна подтолкнула плечом дверь и вышла на улицу.

Ночь оказалась на удивление теплой. Подумать только, она почти никогда не гуляла здесь по ночам! Лишь в далеком детстве отец выходил с ней посмотреть на звезды, да спустя несколько лет после того она сбежала в клуб в соседнее село и вернулась к утру. Но она не помнила ни такого душного воздуха, ни отчетливого запаха цветов.

За забором раскинулось поле. В ее детстве его засевали овсом, а теперь оно заросло лохматыми спутанными травами и тонкими березками. Сквозь него вела едва заметная тропка, которую протоптали рыбаки: так они срезали дорогу до затянутого ряской прудика, где ставили сети в те дни, когда дома заканчивались всякая еда, водка и последние деньги, – тогда и самая мелкая рыбешка казалась желанным угощением.

Татьяна прислушалась. Показалось, что над полем просквозила песня. Несколько минут Татьяна стояла почти не дыша – ветерок и впрямь доносил звуки, похожие на голоса, но поверить в это было трудно. Или страшно. Кто тут может петь? Да еще и среди ночи?

Она потопталась на месте: не идти же за забор, в этот травостой, в темную, неизвестно что скрывавшую ночь? Да одной, без фонаря… и вдруг звуки утихли. Резкая тишина оглушила пустотой. Татьяна продолжала жадно прислушиваться, но молчали и птицы, и деревья. Небо безмолвно глядело на нее сверху вниз, моргая звездами: тишина лилась прямо оттуда.

Она не выдержала и толкнула калитку. Роса просыпалась прозрачным бисером на голые ноги, намочила подол халата. Татьяна помнила эту тропинку более хоженой: когда она ступала по ней в последний раз, травы не стояли ей по плечо.

Вдали прокричала кукушка, блеснула на востоке светлая полосочка неба. Тишину вновь прорезали голоса, повторявшие неразборчивые слова. По спине пробежал мороз: голоса звучали не мелодично, будто хором читали стихотворение со скачущим, рваным ритмом.

Надо вернуться домой! Но едва она это представила, как поняла, что будет бежать сломя голову, путаться в крапиве и тимофеевке, изрежет осокой кожу и от ужаса станет надрывно, истерично хватать ртом воздух. Воображение напугало ее, и Татьяна пошла вперед, стараясь ступать тише и пригибаться, чтобы стать незаметнее. Так она подкралась почти к самому пруду. Страх немного отступил. Вокруг пруда, с одной стороны прямо по топкому берегу, с другой – по мягкой траве скользили девушки. Их было шестеро, и все они были раздеты догола, лишь длинные волосы укрывали их спины. Через каждые несколько шагов они останавливались, поднимали над водой руки и продолжали свою завораживающую песню. Кусты на противоположном берегу раздвинулись, и показалась еще одна девушка – седьмая. Она скинула светлый сарафан и присоединилась к остальным.

Татьяна пыталась понять, что же они делают. Еще совсем недавно мама по телефону рассказывала ей, что в конце июня три девушки, приехавшие погостить в деревню к родне, вдруг среди ночи пошли на пруд купаться. И все три семьи описывали их поведение одинаково: девушки, хоть и знакомые друг с другом, но не дружившие, вместо того, чтобы готовиться ко сну, принялись искать полотенца и твердить, что им надо окунуться в воду, ведь наступила Купальская ночь. Они повторяли это в ответ на любые расспросы, словно загипнотизированные.

– Деточка, но ведь Иван Купала только в июле, – охала соседка, пересказывая все Таниной матери. – А она мне, мол, сегодня Солнцестояние, мне надо на пруд.

Трава зашуршала совсем близко. Татьяна затаилась, холодея, прислушалась к шагам: они были прерывистые, неравномерные, словно идущий несколько раз замер, тоже вслушиваясь в звуки ночи или оглядываясь. Наконец, томительное ожидание увенчалось успехом: трескучий камыш задрожал, и из него вынырнуло знакомое льняное платье, туго облегающее грудь и расходящееся складками на крутых бедрах. Василиса! Девчонка, что должна была спать сейчас в их сенях! Вот она, умница и скромница! Божье дитя! Татьяна едва не хлопнула в ладоши, мысленно благодаря свой внутренний голос, который все эти дни не давал ей покоя. То-то же мама удивится, когда узнает, чем занимается их юная гостья по ночам! «Но… и чем же?» – спросила Татьяна сама себя.

Василиса увидела девушек у пруда, сделала два шага по направлению к ним, но вдруг вопросительно оглянулась. Светлые брови ее сошлись у переносицы, она задышала часто, принюхиваясь, потом тряхнула головой. Татьяна заметила что-то боковым зрением. Движение. Пятно. Белую тень. Сгусток тумана из ее сна. Но туман не плыл, а бесшумно трусил по тропинке. Глаза Василисы впились в кота и недовольно сощурились. Несколько секунд девушка и зверь сверлили друг друга взглядами, наконец, рыжая не выдержала:

– Прошу тебя. – Ее голос чуть дрожал. – Прекрати меня преследовать. Думаешь, я не замечаю, что ты повсюду за мной ходишь? Зачем, скажи?! Ты делаешь только хуже!

Татьянины глаза расширились от изумления. Девица сумасшедшая! Повернутая на всю голову! Вот же хитрая настоятельница воскресной школы! Подсунула им в дом чокнутую, разговаривающую с животными! Да и этот здоровенный белоснежный котище сам по себе был не из числа обычных вещей. Незнамо как и когда появился в деревне, то и дело куда-то исчезал, не ел то, что ему оставляли у порога добрые люди. Но все же он был котом! И преследовал девицу, разве что надеясь получить от нее лакомство. Татьяна усмехнулась, недоверчиво покачав головой. Надо же было приютить у себя такую девчонку! И куда это она собралась идти среди ночи? Бродить голышом вокруг пруда вместе с остальными «воспитанницами»? Шептать слова, совсем не похожие на молитвы? Надо сейчас же положить этому конец! А завтра утром позвонить в полицию.

Тут она наконец осознала, что несколько секунд и кот, и рыжая Василиса с некоторым удивлением рассматривают ее саму. И будто бы без слов договариваются, что делать.

«Ну все, доигралась, девчонка!» – хотелось победно выкрикнуть Татьяне. «За дуру мою мать держите? Прикидываетесь святошами?» – хотелось сказать ей еще злее и рассмеяться. «Сейчас же пойдешь со мной в дом и все объяснишь». Татьяна собралась протянуть руку и схватить рыжую за плечо.

Но вместо этого лишь перекатилась на другой бок, пружины старой кровати жалобно скрипнули, а пальцы цепко сомкнулись на одеяле. Татьяна резко села на постели и открыла глаза.

– Что… – пробормотала она. – Что происходит, черт возьми?

В окна било веселое утреннее солнце, мир за стенами полнился звуками: кудахтаньем куриц, стуком топора, смехом, рокотом пролетавшего в высоком небе самолета.

– Проснулась! – принялась ворковать мама, осторожно проходя мимо кровати. – Я так боялась тебя разбудить! Видно, устала ты в городе, видишь, как сладко спала. Сейчас почти полдень!

– Сладко? – прошипела Татьяна, и голова ее налилась тяжестью. – Полдень, говоришь? А где эти твои… – Она замялась, подбирая слово. – Помощники?

– Во дворе. Оба встали около восьми и сразу принялись за работу. А что?

Татьяна не ответила. Она откинула одеяло, схватила халат и выбежала на крыльцо. Как и сказала мама, Лан и Василиса были тут. Парень колол толстые березовые чурки, а Василиса носила их в дровню.

– Доброе утро, – кивнула она, с поразительной легкостью удерживая в руках слишком большую охапку поленьев.

– Доброе… – многозначительно ответила Татьяна, но девушка не замедлила шага и не обратила никакого внимания на ее тон.

– Доброе утро! – крикнул ей Лан и, вытерев со лба пот, расплылся в широкой улыбке.

* * *

Александр огляделся. Навстречу спешили прохожие. Городское солнце золотило их макушки и было так же ласково, как и в Росенике, но при этом казалось далеким – словно магия его лучей не долетала до этих мест. Несколько секунд он вглядывался в лица. Людей пока было немного: только вечером, когда кончится их рабочий день, поток заполнит улицы. Александр помнил главные особенности потусторонних – когда приходится проникать в их города, жить там или что-то искать, нужно уметь растворяться в толпе, подстраиваться под ее ритм и умело врать, если вступаешь с одним из жителей в разговор. То, что потусторонние работают каждый день в определенные часы, всегда его удивляло. Сейчас стрелки почти доползли до отметки «пять», и редкие прохожие больше обычного привлекали внимание: куда они шли? Зачем?

Старясь не оборачиваться и не смотреть им вслед, Александр ускорил шаг и свернул в переулок, восстанавливая в памяти карту: тот путь, который он знал еще с юности, оказался закрыт. Дорога никуда не вела. Заветная дверь не появлялась. Но он ни за что бы не поверил, что само место исчезло.

Прошло больше месяца с тех пор, как он покинул Заречье. Когда-то он уже делал так – думая, что навсегда. Сейчас же отчаянно хотел вернуться и старался не допускать мыслей о том, что этого может не произойти. Судьба ведь любит подшутить! Невидимая нить крепко связала его с миром, в котором воспитанники готовились пройти Посвящение, Розалия Павловна пекла колобки – и почему в детстве он не понимал, какие они вкусные? – раскосые глаза цвета гречишного меда на совсем юном лице заставляли его чувствовать себя живее, чем когда-либо, и он пытался убедить других – а на самом деле себя, – что прошлое можно оставить позади. Но он заблуждался. Прошлое не преследовало – оно всегда было внутри него. Прошлое привело его на эту улицу, в этот город, подарило это тело и магические способности, которыми он обладал. Но любой поворот мысли выведет его в новое завтра.

Много лет назад он уходил спокойнее. Тогда самые близкие люди дали понять, что он свободен – все нити оборвались. Остались шрамы: на лице и где-то внутри, но со временем они зарубцевались. Сейчас же он ушел с ворохом вопросов. Куда направился Дима Велес? Какие цели преследует? И почему он, наставник, ничего не заметил, ведь Дима был его неофитом?

Первое время он пытался дергать за веревочки старых знакомств, но никто ничего не слышал. Дима словно в омут провалился.

Он остановился перед одним из домов и недоверчиво огляделся. Светлая пятиэтажка встречала прохожих опрятным кафе со столами на веранде. Полосатый козырек, горшки с голубой гортензией, лоток с мороженым у входа… Это не могло быть то место, которое он искал. Он свернул под крону старого дерева и обошел дом вокруг – но с обратной стороны оказались только подъезды и обычный двор спального района.

Он вернулся и снова уставился на кафе, прочитал вывеску, выполненную изящным шрифтом с завитками, пробежал глазами по золотистым перилам. Здесь явно недавно сделали ремонт: покрасили стены, поставили новые окна. Но где же был вход до ремонта?

– Что-нибудь ищете? – вдруг раздался голос за его спиной.

Македонов обернулся: мужчина курил, опершись плечом на выступ стены. На нем был фартук официанта с названием кафе, вышитым золотой нитью, но по сравнению с остальными официантами – молодыми ребятами, сновавшими вокруг столиков, – он выглядел странно. Серьезное, расчерченное морщинами лицо, проседь в бровях и бороде, и курил он внушительную старую трубку.

– Да, – кивнул Македонов.

Его пояс с кинжалом был надежно спрятан в рюкзаке. Остались только пара браслетов с бусинами-оберегами да неотделимый след магии, который и учуял незнакомец. Перед ним был колдун – Македонов не сомневался.

– Тогда за мной. – Мужчина оторвался от стены и направился к ступенькам.

Вместе они насквозь прошли прохладный зал с красными диванчиками. Людей здесь не было, в воздухе стоял аромат шоколада и кофе, в дальнем углу висел прямоугольный экран, на котором мелькали девичьи лица. Незнакомец миновал барную стойку, остановился под табличкой «Вход только для персонала» и пропустил Александра вперед. Они очутились в длинном коридоре.

– В конце налево, – произнес незнакомец, пожав Македонову руку.

Дверь могла бы показаться обычной, ведущей в подсобку, если бы не начерченный вокруг нее мелом прямоугольник. Вот он – ход между мирами. Самое простое и в то же время самое сложное колдовство. Македонов только недавно смог разобраться, как оно работает. Такими перемещениями занимались Воздушные маги-инженеры да еще Велес.

Он толкнул дверь и оказался в полутемной комнате, чем-то напоминавшей «Медвежий угол». В груди екнуло – в памяти всплыл эпизод, когда он оказался здесь с братом. Именно той дорогой, которую когда-то показал ему Игорь, Александр пытался добраться сюда неделю назад. Она вела через лес за Росеником и упиралась в дупло мертвого дуба. Но ни этого дуба, ни мелового контура хоть на каком-нибудь из ближайших деревьев он не нашел. Теперь же Македонов вошел с другой стороны, совершенно по-новому увидел и комнату с низкими потолками, и столы с лавками. Противоположная стена выглядела гладкой и цельной, словно никаких дверей на ней и в помине не было.

– Стакан жженки. – Македонов опустился на скамью, на противоположном конце которой сидели двое колдунов в дорожных куколях.

Эта забегаловка с излишне романтичным названием – «Путевая денница» – была частым пристанищем странников. Здесь всегда можно было найти горячую еду и кров, а хозяин Гарип никогда не задавал лишних вопросов.

Именно здесь оказался Македонов, когда покинул Росеник, не зная, что когда-нибудь вернется обратно. Здесь же прощался со стариком Аркудой, который подобрал его совсем юнцом и помог совершить переход, – ведь каждому, кто оказался в темноте неведения, нужен проводник. На прощание Аркуда подарил ему заколдованный мешочек из кожи дракона. «Для самого ценного», – сказал он. Долгое время Александр носил в нем редкие травы, просто чтобы мешок не пустовал. Это была попытка создать иллюзию, что есть в его жизни что-то настолько ценное, что хочется уберечь.

Перед Македоновым появилась кружка, над которой поднимался пряный пар. Он сделал глоток и еще раз огляделся. Сегодня было пусто – если не считать тех двоих в куколях да самого Гарипа. Оставалось ждать. «Путевую денницу» любили не только за еду и крепкие напитки – сюда приходили за ответами на вопросы. И ответы находились – в разговоре ли с незнакомцем или в одиночестве за стаканом чего-нибудь горячительного, – но уйти отсюда прежним было невозможно.

– Давно ты у нас не появлялся. – Хозяин трактира опустился напротив Македонова. – Мы уж подумали, что совсем сгинул.

– Можно и так сказать, – медленно ответил Александр, делая очередной глоток.

– А вернулся зачем? – Гарип с интересом оглядел его рубашку и неприметный серый рюкзак, купленные в потустороннем магазине, чтобы не привлекать внимание жителей города.