Текст книги "Том 3. Книга 1. Поэмы. Поэмы-сказки"

Автор книги: Марина Цветаева

 
Но не слышит Егор. От круглых
Щек – весь цвет отошел Егорьев.
На холмах крутобоких, смуглых
Дивный град предстоит лазорев.
 
 
Не рабочьей рукою поднят,
С изначального веку – сущий,
Трудолюбием рук Господних
Прямо с облака нáземь спущен.
 
 
И стоят колокольни в звоне,
И летят колокольни в зорях.
И не вам, мятежи да войны,
Дивный град сокрушить…
 
 
Вздохнул Егор: «Ох град мой, град!»
Как с корнем вырывает взгляд,
На сапожки глядит: как стёклы!
Что за диво такó: просохло!
 
 
Вместо рек-морей – ручейки журчат,
Ребятьём – на звон – вперегон спешат.
 
 
– Мы спешим, Егор, в Серафим-от-град!
Поспешай, Егор, в Серафим-от-град!
 
 
Тут как ступит Егор шажочек:
Невтерпеж – разуваться хочет!
 
 
А как дважды ступнул – мурава пошла рость,
А как третий ступнул – виноград сладкий гроздь.
 
 
С три шажочка еще протопал —
В воротáх уж стоит – как вкопан.
 
 
Взглянул – да как обмер!
 
 
Спроста, сгоряча – словно луч цветаст,
Павлиний хвосток глазаст.
Уж, знать, маляр малевать горазд:
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
 
 
И лаком и златом,
Не мазь – а ласканье!
И все воротá-то —
Глазками, глазками.
 
 
Уж с энтою вохрой – и кровь не спорь!
Аж звоном звенит лазорь!
 
 
Чай, каждый мазочек
Обдуман, обсмыслен,
И в каждый глазочек
Угодничек вписан.
 
 
Уж энтот маляр малевать храбрец:
Аж криком кричит багрец!
 
 
Уж насожено – конца нет!
Всех как есть пристроил!
Все окошечки с жильцами,
А одно пустое.
 
 
И, вздохнув, Егорий – волку:
«Каб не вид наш серый,
Хорошо б, браток, светелку —
Ту занять-фатеру!»
 
 
А волчок ему погудкой
Жалобной, завистной:
«Всяку рвань-вписал-ублюдков,
Я один не вписан!
 
 
И … хорош, . . . . . .хорош,
И … хорош, – только я не гож!
 
 
Впущай, орет!
Встречай, орет!
Кто здесь ключарь,
Орет, впущай!»
 
 
«Не то, орет, култышка,
Всем божененкам – крышка!»
 
 
Как скважениночка в стекле,
Тихонько ключ пропел в замке,
Стена зашевелилась,
Калиточка раскрылась.
 
 
В нее – седая борода,
Должно что локоточка с два
На свет глядит . . . . . . . .
– Кто здесь, ворчит . . .?
 
 
Да взглянет как – калиткой хлоп!
Да штоб тебя, ворчит, да штоб!
Туда ж, ворчит, извольте ж:
В штанах – а морда волчья!
 
 
– Да мы ж, ему Егор, от трех,
От трех купцов . . .братьёв.
А волк: «Делов по горло:
За кувшинком приперли».
 
 
. . .ключарь: «Куды хитер!
А звать-то как тебя?» – Егор.
– А дальше как, для чести?
– Никак: Егор – и весь тут.
 
 
Смекнул привратник: – Стало – тот!
Ну, говорит, свободен вход.
Кивоты покачнулись,
Вороты распахнулись.
 
 
Шагнул Егор, а тот: «Нет, брось!
Ты, говорит, входи, будь гость!
А энтот пусть почахнет, —
У нас, брат, не волчатник!»
 
 
– Ну што ж, ему Егор, как хошь!
Как хошь, а без него не вхож!
Особняком без куму
Хошь в рай зови – наплюну!
 
 
. . .ключьми ключарь.
– Ох ты . . .ворчит, бунтарь!
Быть за тебя – проборке! —
И – настежь – обе створки.
 
 
И – настежь распахнувши взгляд —
Грядет Егорий в Град.
 

* * *

 
Шагнул – да как отпрянул!
Река катит [кипит] огниста.
Вал грозовой, багряный,
Рев, гром, блеск, жар неистов.
 
 
Глядит: нечеловечья
Река, – ну пламем пламя!
А по воде навстречу
Солдат идет с крылами.
 
 
Да на Егорку: – Кто таков?
– Я, говорит, от трех братьёв,
Их паренечек присный,
За кувшиночком прислан.
 
 
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Да вдруг как гаркнет: «Нá кра – уллл!»
Вся хлябь стойком, вся рыба
В реке хвостами дыбом.
 
 
На бережок ступнул на край
И шпорами ……: – Смекай! Слушай команду.
За твой за нрав за прóстый
Переведу без мóсту.
 
 
Как будем пламя посерёд,
Такой уж вой пойдет и рев —
Закаменей, как башня.
Оглянешься – шабаш нам!
 
 
Теперь вторая будет стать:
Воды ручищами не брать.
У ней состав такой уж:
Обмочишь – не отмоешь.
 
 
А третий мой, смекай, приказ:
Какая б ужасть ни стряслась,
Словцом – прошу покорно! —
Не выругайся черным!
 
 
О бережок-притопнул-край,
Коленочку согнул: «Седлай!»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Запамятуешь – . . . . . .!
 

* * *

 
Вал горбовой, верблюжий,
Дых огневой, угарный.
Сидит Егор на службе
Верхом, а волк – на парне.
 
 
Так Троицей святой и прут:
Солдат-крылат, Егор и плут,
Среди волны багровой —
Уродом трехголовым.
 
 
Сидит Егор – и сам не рад:
Что за солдат такой крылат?
Что за река ведьмиста?
Что за вода пениста?
 
 
А волк-то вторит шепотком:
«Добро б с хвостом, – а то с крылом!
А где таки берутся?
Что за страна нерусска?»
 
 
Все круче вал, все пуще вой,
Уж полдороги за спиной.
Вдруг как взревут, завóпят:
– «Нe доверяй! Потопит!»
 
 
Молчит Егор, не дует в ус,
Надвинул на глаза картуз.
(Эх, завралась, бесовка!
Еще и нет – усов-то!)
 
 
Как сквозь войну-идут-сквозь строй,
Уж полпути прошли с верстой,
Вновь рев тысячеустый:
«Остерегись! Упустит!
 
 
Не по волнам шагаешь, – стой!»
Сорокоустовой тоской
Вся хлябь взмелась, не валом
Вал – пропадом-провалом!
 
 
А путь-то – в те поры – свершен.
Уж до земли – аршин с вершком.
Вдруг крик такой унылый:
– Оборотись! Поми – и – луй!
 
 
Пилами пилют!
Вилами колют!
Иглами очи
Выколоть хочут!
 
 
Как обернется простота!
Чуть-што башки не сшиб с винта!
Картуз с башки, черт-дьявол – с уст,
Сам в воду, добывать картуз!
 
 
Тут бы и шах ему и мат,
Каб не солдат-таков-крылат
Без всякого усилья
Не подхватил на крылья.
 
 
А тот, картуз [кулак] прижав к груди:
«Куда сказал – туда веди!
Нет для меня величья,
Коль кто на помощь кличет».
 
 
Ворчит солдат: «Ишь, лоботряс!
Все три статьи нарушил враз!
Взглянь за твою за жалость,
Что с картузом-то сталось!»
 
 
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Как позолоченный картуз!
Блеск-пыл-жар-вар неистов!
Вот так вода огниста!
 
 
Тут по плечу его капрал:
«Ну . . . . ., – речет, – не врал!
Кем звался – тот и есть ты,
Из дела вышел с честью.
 
 
Кто на призыв молчит: спаси! —
Тот к нам не со Святой Руси,
 
 
Кто черта не шумнет спроста —
На той на шее нет креста.
 
 
Так, стало, русский ты кругом —
Коль нá смерть прешь за картузом!
 
 
Идем, сокóл мой кроткий,
В еройскую слободку!»
 

1921

Соколиная слободка [89]89
  <Соколиная слободка> начата 23-го января, кончена начерно 1-го марта 1928 г. Медон


[Закрыть]

 
Шагнул Егор. В лицо заря
Разит – пожар малиновый.
Обетовáнная земля —
Слободка соколиная!
 
 
Мечи куют,
Венцы куют,
А то и калачи жуют,
А то – страна-то pyccкa! —
На кулаки дерутся.
 
 
– Ковалики-ковали,
Работнички горячи,
Широкие грудочки,
Чего больно трудитесь?
 
 
– Мечи куем воинству
Русскому, львят нонешних,
Правнукам, – зла туча-то! —
Венцы куем мужеству.
 
 
– Дозволь разок!
– Изволь, сынок! —
Берет резов
Пудовый млат.
 
 
Удар в удар —
Терпи, горяча!
Сковал удал
Четыре луча —
 
 
Да как схватит сваво ребеночка
Из-под млата да на ладоночку!
 
 
Да дуть, да дуть
Из всех из щек.
– Хорош, гудут,
Крестам кресток.
 
 
– Хорош кресток,
Ему все враз.
Чудён – чуток.
С польцой, быть? – Ась?
 
 
Застыдился, дитя великое,
Сам не знает, чего и выковал.
 
 
Пошел хвален
В обгляд, в обмер.
– Куды чуден!
Каких-от-вер?
 
 
Вместо Сына-то Богородична —
С лысениночкой посередочке!
 
 
Бородой, ворчат, Николиной —
Отродясь таких не ковывали!
 
 
Не обманешь глазка нашего —
Отродясь таких не нашивали.
 
 
Один: морской!
Другой: нет, стой!
Да ты с трусцой,
Орут, с польцой?
 
 
Не посланец ли, блать ты пинская,
Царя польского, попа римского?
 
 
Затосковал,
Проста душа!
Не я ковал —
Рука пошла!
 
 
Чай одной, сокола, семеечки!
– А престол (сокола) имеется?
 
 
Кажи закон!
Твори поклон!
– В лесах крещен,
В водах крещен…
 
 
То ли Савлова, то ли Павлова —
Отвяжитеся, черти-дьяволы!
 
 
Громка глотка,
Плоха шутка.
Один: Вот как?
Другой: ну-тко?
. . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . .
Пропал Ёрка!
. . . . . . . . . . . .
Так бы малого и застукали,
Каб не спутник ему заступою.
 
 
Сокола удáлые!
Молота нержавые!
Не могите малого —
Его дело правое!
 
 
У конца надвышнего —
<Небось> своя линия.
Не могите пришлого:
Его дело иное.
 
 
Зародил Бог ёлочку —
Всотером не свалите!
Вы на него с молотом —
А он с наковаленкой!
 
 
Горячи в нем соки-то,
На обиду скоренький!
Вы на него с попиком,
А он – с колоколенкой!
 
 
С дубком – он с дубравою!
С катком – а он с прачешной!
Кресток не по нраву вам?
Часок поартачитесь.
 
 
То ж с злаком, то т с ягодой,
Смекай, орлы-лебеди!
Не тем плох, что пагубен,
А тем плох, что невидаль.
 
 
Глазурь пообсохла ли?
Глаза ль приспособились?
Так не плюйте ж, соколы,
Без стыда, без совести.
 
 
– Без ума-без разума
На денек сей нынешний:
Чай, сама сыра-земля
Началась с новиночки!
 
 
Концы <будто> равно-краткие?
Посередке место гладкое?
Сроки должные исполнятся,
Место мастером заполнится.
 
 
. . . . . . . . . . . . . . .
По его, Егорья, образу.
И пойдет сия новиночка
Под его, Егорья, имечком
Светлить груди приосанены
Всему войску православному —
 
 
Степным в Туле, морским в Гатчине,
Новобранщине – солдатчине,
Эполетщине – бобёрщине,
Всей пехотщине, поморщине,
<Хлеборобщине, военщине,
Что с армейской долей венчаны>
 
 
Пока Русь царям – лбом стукает.
А цена честну кресту тому
– Крупна ставка, страшна денежка —
<Без заслуги> – не наденете.
 
 
Ничем, Русь страна Иванова,
Окромя как только раною
Честнóй, грудкой раззадоренной,
Не добыть креста Егориева.
 
 
. . . . . . . .что лохмами
Башка, ладонь жёсткая —
Вспомянуть неплохо бы,
Орлы, Христа-Господа:
 
 
Босиком пожаловал,
Босяки поверили.
Возлюбите малого —
Его дело велие.
 
 
Все леса вывешнивать
Лозняком да вербою.
Отпустить сердешного,
Отпустить усердного
 
 
– На четыре стороны
Ибо на Руси у нас
Престол – дело скорое.
 

* * *

 
Пекарики-пекаря,
Миндалинки-сахара,
Бумажные цветики,
Чего, братцы, лепите?
 
 
Аль заспал яснó-краснó
– Март – девятое число?
Для . . . . .правнуков
Запасаем жаворонков!
 
 
Как трясти . . . . .мешки
Одна мýка без муки:
О крюки задумаются,
А мы им – с изюминкою!
 
 
– Изволь, знаком! —
Берет резóв
Густ-теста ком,
 
 
А волчок ему в бок как в’пьется!
– Не хочу тваво хлебопекства!
 
 
Бокам припек,
Костям изъян.
Берет в роток
Синь-шерсти штан:
 
 
– С таковым пекачом страх-трепет!
Бог те знает чего и слепишь!
 
 
Кустарики-кустари,
. . . . . . . .штукари,
Курчавые стружечки,
Кому, братцы, служите?
 
 
– Как пожжет Москва домки —
Во всем царстве ни доски!
Временам тем пасынковым
Запасаем пасочницы.
 
 
Хошь пуст алтарь,
А все а воскрес:
– Дозволь, кустарь!
– Бери, вострец.
 
 
А волчок на него с забранкой:
– Не балуй, говорю, рубанком!
 
 
На то кустарь,
Чтоб впредь, как встарь.
В башке пошарь —
А есть в ней царь?
 
 
От двух рук таковых искусства —
Схоронись, говорю, под кустик!
 
 
Оконцы ясные,
Перильцы – красные,
Столбочки пряменьки,
В два света храминка —
 
 
Кому дом таков казист?
– Без гробов, указ, возить.
Хороши и голенькие!
А мы им – дубовенькие.
 
 
Все одно-погудка-гнет,
Чего тёс переводить?
Ни щепы, ни стружечки вам —
А мы им – со служебками.
 
 
– Дозволь, отец!
– Изволь, сынок!
Берет вострец,
А волк с’под ног:
 
 
Высокó, соколок, занесся!
Кому стройка, а кому сноска!
 
 
Хошь волк-я-зверь,
Вéсь век свой пеш —
Сперва отмерь,
Потом отрежь, —
 
 
Размахнись по сваму медведству —
Ан и выйдет ладóнно место!
 
 
Ужо, Егор, и нас с тобой
Возьмут, – кровцы прикапливай.
Глядит Егор: печь красная.
– Топи, топи, подтапливай!
 
 
Вокруг печи – треск-искриё,
Внутри печи – шум-Ладога.
Глядит Егор: куды страшно!
– Топи, топи, подтапливай!
 
 
Ей . . . . ., дуб – прутиком,
Не то что дом – слон вместится!
Вокруг печи – люд крутится,
Внутри печи – сплав бесится.
 
 
– Нет, жидок так, а эдак – густ!
Эх, три беды раз в три года!
Хоть взвод те в пасть – все глот твой пуст!
– Топи, топи, подтапливай!
 
 
Да што дубы! Да што пуды!
. . . . . . . .пасть шире лишь.
Еще руды! еще нуды!
– Топи-топи – подшвыривай!
 
 
Рудянку, крупку да с горшком
Сотрет! Свяжись с нищухою!
Вострó-железным посошком
– Стоит мужик – сплав щупает.
 
 
. . . . . . . .чтоб первый сорт
Звони! Доспевай, …… -варево!
Нет, мягок так, а эдак…
  – Черт!
Топи-топи-подваливай!
 
 
Все не таков, все не таков…
 
 
Нет тебе адовых котлов,
Плавильщики-литейщики!
 
 
Кровного поту котелок —
Обед, навар – мозг с костью.
– Из того сплаву, соколок?
Колокола московские!
 
 
Как зарвется Москва-мать,
Как начнут переливать
– Не дошел и Тушинский —
Колокола на пушечки.
 
 
Протрезвись, простой народ!
Стань, колокол, пулемет!
Пали в веру греческую!
А мы . . . . .– вдесятеро!
 
 
Как пойдет своих сынов
Нагишом в собачий ров
Валить: нужда комнатная!
А мы сверху: вспомнится вам!
 
 
Обойдется Москва-мать,
Да уж негде . . . . .взять.
Мастерства заливчатого, —
А мы вдруг – малиновками!
 
 
– Велик, знать, Бог!
– И сын с ним, Дух.
Стоит дубов,
Вдруг чтой-то – бух!
 
 
В саму гущу-то, в саму жижу —
Не то груша, не то булыжник?
 
 
Молчит артель,
Язык отсох.
Аль сон-на-хмель?
Вдруг ктой-то: ох,
 
 
Братцы! Влас-Митрофан-да с Савкой!
Пропал благовест! пропал сплав-то!
 
 
Ох, пот-наш-труд!
Ох, звон-наш-сплав!
Типун-те-лют!
На глаз твой прав!
 
 
Да нацелившися, да всé враз:
– Типун, дурень, тебе на лев глаз!
 
 
Тут чаще пуль
В него артель:
– Ох ты, сосуль —
Орут-капель!
 
 
Кто ж эт’в . . . . .слезу ронит!
Самовар ты аль рукомойник?
 
 
О . . . . .– наш-цех!
Товар-наш-брак!
Добро б с opеx,
А то – с кулак!
 
 
Ох ты дуб-дубрецкий-балка!
А дурище-то: «Мо – оскву жа – aлкo!»
 
 
– Врешь, каланча,
Мочить не смей!
Слеза, моча —
Одна мокредь.
 
 
Видно, мать-то твоя волчица!
. . . . . .– в котел мочиться!
 
 
Ох ты нахал,
Орут, негож.
Ревун напал —
Да где ж, да кто ж —
 
 
В самы сливки-то, в самы пенки!
– Ну и стал бы себе у стенки.
 
 
Хорош мужик!
Где встал, там льет!
Ай хряк? ай бык?
Да скот и тот —
 
 
Чтобы место свое впредь ведал —
Самого тебя – слезе следом!
 
 
Глубок котел,
Сажен, быть, сто.
Молчит осел.
А волк – волк што?
 
 
Ничего себе носик черный.
Только шерсть у него кверх корнем.
 
 
И в переруб
– Умен – нишкни! —
«Он, может – дуб,
А вы так пни!
 
 
Да в такой-то слезе – врать буду? —
Серебра почитай с три пуда.
 
 
А ну к’ старшой,
Взгляни в горшок,
Каков настой?
Каков борщок?»
 
 
Что ж эт’, родные? что и эт’ с сплавом?
А с сплавом – то, а с сплавом – так:
 
 
Чистое сéребро черпáк
Несет – затрясся черпачок —
Чистое серебро течет.
Остолбенел:
Столбняк – народ
Кто – мак, кто – мел,
А кого – в пот.
 
 
А волчище-то, хвосток трелью:
– Ну а и при ём подмастерье!
 
 
И весь урон-то ваш-изъян,
Что будет звон ваш серебрян,
 
 
Один: мать честна! другой: сон чист!
 
 
Под образа б
Тебя, слона!
Ну и слеза,
Орут, жирна!
 
 
А волчок, аблакат занозист:
– Поглядел бы на наш колодец!
 
 
. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .
Вдруг ктой-то: . . . . .
Да в ножки: бух!
 
 
Вались, родные, на всех хватит!
Да все разом вдруг: про – ости, братец!
 
 
Что енерал на площади
. . . . .– а кругом бухают,
Проломанный картуз к груди,
Стоит Егор, звон слухает.
 

1928

Несбывшаяся поэма

 
Будущее – неуживчиво!
Где мотор, везущий – в бывшее?
В склад, не рвущихся из неводов
Правд – заведомо-заведомых.
В дом, где выстроившись в ряд,
Вещи, наконец, стоят.
 
 
Ни секунды! Гоним и гоним!
А покой – знаешь каков?
В этом доме – кресла как кони!
Только б сбрасывать седоков!
 
 
А седок – знаешь при чем?
Локотник, сбросивши локоть —
Сам на нас – острым локтем!
 
 
Не сойдешь – сброшу и тресну:
Седоку конь не кунак.
Вóт о чем думает кресло,
Напружив львиный кулак.
 
 
Брали – дном, брали – нажимом —
Деды, вы ж – вес не таков!
Вот о чем стонут пружины —
Под нулем золотников
 
 
Наших… Скрип: Наша неделя!
  …Треск:
В наши дни – много тяжéле
Усидеть, чем устоять.
 
 
Мебелям – новое солнце
Занялось! Век не таков!
Не пора ль волосом конским
Пробивать кожу и штоф?
 
 
Штоф – истлел, кожа – истлела,
Волос – жив, кончен нажим!
(Конь и трон – знамое дело:
Не на нем – значит под ним!)
 
 
Кто из вас, деды и дяди,
В оны дни, в кресла садясь,
Страшный сон видел о стаде
Кресел, рвущихся из-под нас,
 
 
Внуков?
  Штоф, думали, кожа?
Что бы ни – думали зря!
Наши вещи стали похожи
На солдат в дни Октября!
 
 
Неисправимейшая из трещин!
После России не верю в вещи:
Помню, голову заваля,
Догоравшие мебеля —
 
 
Эту – прорву и эту – уйму!
После России не верю в дюймы.
  Взмахом в пещь —
Развеществлялась вещь.
 
 
Не защищенная прежним лаком,
Каждая вещь становилась знаком
  слов.
Первый пожар – чехлов.
 
 
Не уплотненная в прежнем, кислом,
Каждая вещь становилась смыслом.
Каждый брусок ларя
Дубом шумел горя —
 
 
И соловьи заливались в ветках!
После России не верю в предков.
В час, как корабль дал крен —
Что ж не сошли со стен,
 
 
Рýшащихся? Половицей треснув,
Не прошагали, не сели в кресла,
Взглядом: мое! не тронь!
Заледеня огонь.
 
 
Не вещи горели,
А старые дни.
Страна, где всё ели,
Страна, где всё жгли.
 
 
Хмелекудрый столяр и резчик!
Славно – ладил, а лучше – жег!
По тому, как сгорали вещи,
Было ясно: сгорали – в срок!
 
 
Сделки не было: жгущий – жгомый —
Ставка óчная: нас – и нар.
Кирпичом своего же дома
Человек упадал в пожар.
 
 
Те, что швыряли в печь —
Те говорили: жечь!
Вещь, раскалясь как медь,
Знала одно: гореть!
 
 
Чтó не алмаз на огне – то шлак.
После России не верю в лак.
Не нафталин в узелке, а соль:
После России не верю в моль:
 
 
Вся сгорела! Пожар – малиной
Лил – и Ладогой разлился!
Был в России пожар – молиный:
Моль горела. Сгорела – вся.
 

* * *

 
Тоска называлась: ТАМ.
Мы ехали по верхам
Чужим: не грешу: Бог жив,
Чужой! по верхам чужих
 
 
Деревьев, с остатком зим
Чужих. По верхам – чужим.
 
 
Кто – мы? Потонул в медвéдях
Тот край, потонул в полозьях.
Кто – мы? Не из тех, что ездят —
Вот – мы! а из тех, что возят:
 
 
Возницы. В раненьях жгучих
В грязь вбитые за везучесть.
 
 
Везло! Через Дон – так голым
Льдом! Брат – так всегда патроном
Последним. Привар – несóлон,
Хлеб – вышел. Уж так везло нам!
 
 
Всю Русь в наведенных дулах
Несли на плечах сутулых.
 
 
Не вывезли! Пешим дралом —
В ночь – выхаркнуты народом!
Кто – мы? Да по всем вокзалам…
Кто – мы? Да по всем заводам…
 
 
По всем гнойникам гаремным, —
Мы, вставшие за деревню,
За дерево…
 
 
С шестерней как с бабой сладившие,
Это мы – белоподкладочники?
С Моховой князья, да с Бронной-то,
Мы-то – золотопогонники?
 
 
Гробокопы, клополовы —
Подошло! подошло!
Это мы пустили слово:
– Хорошо! хорошо!
 
 
Судомои, крысотравы,
Дом – верша, гром – глуша,
Это мы пустили славу:
– Хороша! Хороша —
Русь.
 
 
Маляры-то в поднебесьице —
Это мы-то – с жиру бесимся?
Баррикады в Пятом строили —
Мы, ребятами.
  – История.
 
 
Баррикады, а нынче – троны,
Но всё тот же мозольный лоск!
И сейчас уже Шарантоны
Не вмещают российских тоск.
 
 
Мрем от них. Под шинелью рваной —
Мрем, наган наставляя в бред.
Перестраивайте Бедламы!
Все малы – для российских бед!
 
 
Бредит шпорой костыль. – Острите! —
Пулеметом – пустой обшлаг.
В сердце, явственном после вскрытья,
Ледяного похода знак.
 
 
Всеми пытками не исторгли!
И да будет известно – там:
Доктора узнают нас в морге
По не в меру большим сердцам!
 

* * *

 
У весны – ни зерна, ни солоду,
Ни ржаных, ни иных кулей.
Добровольчество тоже голое:
Чтó, весна или мы – голей?
 
 
У весны – запрягать, так лешего! —
Ничего кроме места ввысь!
Добровольчество тоже пешее:
Чтó, весна или мы – дрались?
 
 
Возвращаться в весну – что в Армию
Возвращаться, в лесок – что в полк.
Доброй воли весна ударная,
Это ты пулеметный щелк
 
 
По кустам завела, по отмелям…
Ну, а вздрогнет в ночи малыш —
Соловьями как пулеметами
Это ты по …… палишь.
 
 
Возвращаться в весну – что в Армию
Возвращаться: здорóво, взвод!
Доброй воли весна ударная
Возвращается каждый год.
 
 
Добровольцы единой Армии
Мы: дроздовец, вандеец, грек —
Доброй воли весна ударная
Возвращается каждый век!
 
 
Но первый магнит —
До жильного мленья! —
Березки: на них
Нашивки ранений.
 
 
Березовый крап:
Смоль с мелом, в две краски —
Не роща, а штаб
Наш в Новочеркасске.
 
 
Черным пó белу – нету яркости!
Белым пó черну – ярче слез!
Громкий голос: Здорóво, марковцы!
(Всего-нáвсего ряд берез…)
 

Апрель – май 1926

Певица

1

 
Лопушиный, ромашный
Дом – так мало домашний!
С тем особенным взглядом
Душ – тяжелого весу.
 
 
Дом, что к городу – задом
Встал, а пéредом – к лесу.
По-медвежьи – радушен,
По-оленьи – рогат.
Из которого души
Во все очи глядят —
 
 
Во все окна! С фронтона —
Вплоть до вросшего в глину —
Чтó окно – то икона,
Чтó лицо – то руина
И арена… За старым
Мне и жизнь и жилье
Заменившим каштаном —
Есть окно и мое.
 
 
А рубахи! Как взмахи
Рук – над жизнью разбитой!
О, прорехи! Рубахи!
Точно стенопись битвы!
 
 
Бой за су – ще – ство – ванье.
Так и ночью и днем
Всех рубах рукавами
С смертью борется дом.
 
 
Не рассевшийся сиднем,
И не пахнущий сдобным.
За который не стыдно
Перед злым и бездомным:
 
 
Не стыдятся же башен
Птицы – ночь переспав.
Дом, который не страшен
В час народных расправ!
 
 
В этом доме, ведомом
К . . . . .из pyк,
В этом призраке дома —
Жили бабка и внук.
. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .
 

2

 
И так как речь – о русских,
То будет быль – проста.
Внук был, конечно – грузчик,
А бабка, бабка – «ста
 
 
Лет – как дождусь – так кончу
Шить…» (жить не подскажи!)
У ней на счастье слончик
Стоит, глаза – свежи
 
 
И живы, руки – спросу
Ждут, всё-то ей – добро!
У той старушки – косы
Живое серебро!
 
 
А щеки – и с морозу
Таких не наживу!
Внук приходил с извозу.
Сажала бабка розу
– В саду – и на канву.
 
 
Но всё ж – не будем проще,
Чем жизнь – имущим зрак.
Внук был, понятно – возчик,
Но непонятно – как,
 
 
Им будучи, сверх мóчи
Трудясь за хлебный грош —
Был тот чернорабочий
Собой – как день хорош!
 
 
Хребтом – как тополь – статен,
Зрачком – как цвет – лучист,
Платком – как франт – опрятен,
Лицом – как месяц – чист,
 
 
Ну, просто – жить приятней,
В калитке повстречав.
И вовсе непонятно:
Кáк этот лебедь – шкаф
Несет?
 

3

 
Сидели – парой,
Кот разводил муры.
Сидели, ждали – пара,
А чайник ждал – поры
 
 
Своей. Почти что смеркся
День. Кот сидел, как гость.
Вдруг – потолок разверзся
И хлынул в келью – дождь
 
 
Нот! За пиджак! за кофту!
Так грянул, так хватил,
Что разом и спиртовку,
И душу затопил!
 
 
На ангельские звуки —
Чтó сделала чета?
Сложила бабка руки,
Внук приоткрыл уста…
 
 
И в яме той, в квартире
Посмертной – с дна реки —
Воздвигнуто четыре
Молитвенных руки —
 
 
Как с пальмами. В предзнаньи
Неотвратимых мук,
С пасхальными глазами
Сидели: бабка, внук —
 
 
Покамест лба и лица
Не поглотила тень.
То верхняя жилица
В дом въехавшая в день
Тот…
 
 
И стало у них как в церкви
В Светлый праздник, в речной разлив.
Стала бегать старуха к верхней,
Внуку – слова не проронив.
 
 
– Не наскучу и не нарушу,
Только рученьку Вам пожму!
Пойте, пойте! Ласкайте душу
Внуку бедному моему.
 
 
В нашей жизни – совсем уж дикой —
Вы – родник для него, магнит.
Как с извозу придет – так лику
Не умыв – в потолок глядит!
 
 
Да, великое Ваше дело!
 
 
За высокое Ваше là —
В ножки кланяюсь старым телом.
Молода была – тоже пела,
И – сама молода была!
 

4

 
Не ветхой лестницей, где серó
От дыма и пахнет ближним —
На крыльях голоса своего
Спустилась верхняя – к нижним.
 
 
В сие смешение пустыря
Со складом, костра – с затоном,
На круглом облаке ниспаря,
Как феи во время óно.
 
 
С той разницей, что у фей – из рук
Алмазы, для глаз – соблазны.
– «Мой внук любезный, – а это – друг
Заглазный: наш звук алмазный!»
 
 
Я знаю: вида читатель ждет.
Читатель, прости за смелость!
Условившись, что и нос и рот,
Все, все у нее имелось —
 
 
Не хуже нашего, это «все»
Смахнем, как с подушки волос.
Зачем певицыно нам лицо,
Раз вся она – только голос:
 
 
Невидимость! Раз видней всего
Нам небо – сквозь слезы градом!
От этого ль иль еще чего —
Но так и не поднял взгляда
 
 
От – и не óтпитой чашки – внук
Вчерашний, жених навечный.
Как дева в зеркало, в чайный круг
Глядится, как в пруд зловещий
 
 
Глядится лебедь, и в нем гроза
Читает
(Немногим легче порой – глаза
На гостя поднять – чем руку!
 
 
И многим легче, конечно – шкаф
Дубовый!)
  Сухих ли, влажных —
Но глаз не поднял и, не подняв,
Звезд не показал – алмазных.
 

5

 
Ветки тише, птицы тише,
Тише снежного куста.
Так стучат, чтоб не услышал
Тот, к кому стучишься (– тa!).
 
 
Капли, падающей с крыши,
Быть услышанной – испуг.
Так стучат, чтоб не услышан
Был в сем стуке – сердца стук.
 
 
Врач – в ключицу,
Грач – в крупицу,
Страх – стучится,
Страсть – стучится…
 
 
Стук, дыханья осторожней.
– Дома? – Дома. – Можно?
– Можно.
Торс, виденья неподвижней.
– Это – я: сосед Ваш нижний.
К Вам от бабушки.
  – Гвоздики
Жгут – как светоч вознеся:
– Ну, и тьма ж у вас! – Входите.
Лампы нет, а свечка – вся.
Первая пройду. Вы – следом.—
И наследным, деда – дедом
Вытянутым коридором,
Точно бредом, точно – бором,
Точно – бродом, точно – Рода
Сводчатым кровопроводом,
Несомненнее, чем глотом
Собственным, без оборота,
Без возврата, тьмы – агатом
И базальтом – и гранитом…
  В рот – монету
Взяв – за вход подземный —
  плату —
Душ подземным водоемом
За Вожатою – ведомый.
 
 
Ну, а дальше? То ли дернул
Гвоздь за шалевый лохмот,
То ли просто коридорным
Ходом оказался грот —
Словом – стали:
Он – из стали
Вылитый, она – но шали
Кроме, да лезгинской тальи…
Поздно встали – всё проспали!
Не застали ничего!
 
 
(Если ж, позже, дочь – его
Именем – ее звалася —
Это только в память часа
Полного (Так помнит насыпь —
Розами.) Никак не мяса —
Белого – иль смуглого!)
 
 
Губы – мела суше. Грушей
Спелой – пение лилось.
Пела – слушал. Тело – душу
Слушало – и слушалось.
 

* * *

 
Так с тех пор и повелось:
Чтó ни ночь – из тьмы наружной:
– Дома? – Дома. – Можно? – Нужно.
 
 
– Можно? – Можно. (Нежно, нежно…)
 

1935