Текст книги "Полное собрание стихотворений"

Автор книги: Марина Цветаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

“Лежат они, написанные наспех…”

Лежат они, написанные наспех,

Тяжелые от горечи и нег.

Между любовью и любовью распят

Мой миг, мой час, мой день, мой год, мой век.

И слышу я, что где-то в мире – грозы,

Что амазонок копья блещут вновь.

– А я пера не удержу! – Две розы

Сердечную мне высосали кровь.

Москва, 20 декабря 1915

“Даны мне были и голос любый…”

Даны мне были и голос любый,

И восхитительный выгиб лба.

Судьба меня целовала в губы,

Учила первенствовать Судьба.

Устам платила я щедрой данью,

Я розы сыпала на гроба...

Но на бегу меня тяжкой дланью

Схватила за волосы Судьба!

Петербург, 31 декабря 1915

“Отмыкала ларец железный…”

Отмыкала ларец железный,

Вынимала подарок слезный, —

С крупным жемчугом перстенек,

С крупным жемчугом.

Кошкой выкралась на крыльцо,

Ветру выставила лицо.

Ветры веяли, птицы реяли,

Лебеди – слева, справа – вороны...

Наши дороги – в разные стороны.

Ты отойдешь – с первыми тучами,

Будет твой путь – лесами дремучими,

песками горючими.

Душу – выкличешь,

Очи – выплачешь.

А надо мною – кричать сове,

А надо мною – шуметь траве...

Москва, январь 1916

“Посадила яблоньку…”

Посадила яблоньку:

Малым – забавоньку,

Старому – младость,

Садовнику – радость.

Приманила в горницу

Белую горлицу:

Вору – досада,

Хозяйке – услада.

Породила доченьку —

Синие оченьки,

Горлинку – голосом,

Солнышко – волосом.

На горе девицам,

На горе молодцам.

23 января 1916

“К озеру вышла. Крут берег…”

К озеру вышла. Крут берег.

Сизые воды в снег сбиты,

На голос воют. Рвут пасти —

Что звери.

Кинула перстень. Бог с перстнем!

Не по руке мне, знать, кован!

В серебро пены кань, злато,

Кань с песней.

Ярой дугою – как брызнет!

Встречной дугою – млад-лебедь

Как всполохнется, как взмоет

В день сизый!

6 февраля 1916

“Никто ничего не отнял…”

Никто ничего не отнял!

Мне сладостно, что мы врозь.

Целую Вас – через сотни

Разъединяющих верст.

Я знаю, наш дар – неравен,

Мой голос впервые – тих.

Что Вам, молодой Державин,

Мой невоспитанный стих!

На страшный полет крещу Вас:

Лети, молодой орел!

Ты солнце стерпел, не щурясь, —

Юный ли взгляд мой тяжел?

Нежней и бесповоротней

Никто не глядел Вам вслед...

Целую Вас – через сотни

Разъединяющих лет.

12 февраля 1916

“Собирая любимых в путь…”

Собирая любимых в путь,

Я им песни пою на память —

Чтобы приняли как-нибудь,

Что когда-то дарили сами.

Зеленеющею тропой

Довожу их до перекрестка.

Ты без устали, ветер, пой,

Ты, дорога, не будь им жесткой!

Туча сизая, слез не лей, —

Как на праздник они обуты!

Ущеми себе жало, змей,

Кинь, разбойничек, нож свой лютый.

Ты, прохожая красота,

Будь веселою им невестой.

Потруди за меня уста, —

Наградит тебя Царь Небесный!

Разгорайтесь, костры, в лесах,

Разгоняйте зверей берложьих.

Богородица в небесах,

Вспомяни о моих прохожих!

17 февраля 1916

“Ты запрокидываешь голову…”

Ты запрокидываешь голову

Затем, что ты гордец и враль.

Какого спутника веселого

Привел мне нынешний февраль!

Преследуемы оборванцами

И медленно пуская дым,

Торжественными чужестранцами

Проходим городом родным.

Чьи руки бережные нежили

Твои ресницы, красота,

И по каким терновалежиям

Лавровая тебя верста... —

Не спрашиваю. Дух мой алчущий

Переборол уже мечту.

В тебе божественного мальчика, —

Десятилетнегоя чту.

Помедлим у реки, полощущей

Цветные бусы фонарей.

Я доведу тебя до площади,

Видавшей отроков-царей...

Мальчишескую боль высвистывай,

И сердце зажимай в горсти...

Мой хладнокровный, мой неистовый

Вольноотпущенник – прости!

18 февраля 1916

“Откуда такая нежность…”

Откуда такая нежность?

Не первые – эти кудри

Разглаживаю, и губы

Знавала темней твоих.

Всходили и гасли звезды,

– Откуда такая нежность? —

Всходили и гасли очи

У самых моих очей.

Еще не такие гимны

Я слушала ночью темной,

Венчаемая – о нежность! —

На самой груди певца.

Откуда такая нежность,

И что с нею делать, отрок

Лукавый, певец захожий,

С ресницами – нет длинней?

18 февраля 1916

“Разлетелось в серебряные дребезги…”

Разлетелось в серебряные дребезги

Зеркало, и в нем – взгляд.

Лебеди мои, лебеди

Сегодня домой летят!

Из облачной выси выпало

Мне прямо на грудь – перо.

Я сегодня во сне рассыпала

Мелкое серебро.

Серебряный клич – звонок.

Серебряно мне – петь!

Мой выкормыш! Лебеденок!

Хорошо ли тебе лететь?

Пойду и не скажусь

Ни матери, ни сродникам.

Пойду и встану в церкви,

И помолюсь угодникам

О лебеде молоденьком.

1 марта 1916

“Не сегодня-завтра растает снег…”

Не сегодня-завтра растает снег.

Ты лежишь один под огромной шубой.

Пожалеть тебя, у тебя навек

Пересохли губы.

Тяжело ступаешь и трудно пьешь,

И торопится от тебя прохожий.

Не в таких ли пальцах садовый нож

Зажимал Рогожин?

А глаза, глаза на лице твоем —

Два обугленных прошлолетних круга!

Видно, отроком в невеселый дом

Завела подруга.

Далеко – в ночи – по асфальту – трость,

Двери настежь – в ночь – под ударом ветра...

Заходи – гряди! – нежеланный гость

В мой покой пресветлый.

4 марта 1916

“Голуби реют серебряные, растерянные, вечерние...”

Голуби реют серебряные, растерянные, вечерние...

Материнское мое благословение

Над тобой, мой жалобный

Вороненок.

Иссиня-черное, исчерна-

Синее твое оперение.

Жесткая, жадная, жаркая

Масть.

Было еще двое

Той же масти – черной молнией сгасли! —

Лермонтов, Бонапарт.

Выпустила я тебя в небо,

Лети себе, лети, болезный!

Смиренные, благословенные

Голуби реют серебряные,

Серебряные над тобой.

12 марта 1916

“Еще и еще песни…”

Еще и еще песни

Слагайте о моем кресте.

Еще и еще перстни

Целуйте на моей руке.

Такое со мной сталось,

Что гром прогромыхал зимой,

Что зверь ощутил жалость

И что заговорил немой.

Мне солнце горит – в полночь!

Мне в полдень занялась звезда!

Смыкает надо мной волны

Прекрасная моя беда.

Мне мертвый восстал из праха!

Мне страшный совершился суд!

Под рев колоколов на плаху

Архангелы меня ведут.

16 марта 1916

“Не ветром ветреным – до – осени…”

Не ветром ветреным – до – осени

Снята гроздь.

Ах, виноградарем – до – осени

Пришел гость.

Небесным странником – мне – страннице

Предстал – ты.

И речи странные – мне – страннице

Шептал – ты.

По голубым и голубым лестницам

Повел в высь.

Под голубым и голубым месяцем

Уста – жглись.

В каком источнике – их – вымою,

Скажи, жрец!

И тяжкой верности с головы моей

Сними венец!

16 марта 1916

“Гибель от женщины. Вот знак…”

Гибель от женщины. Вот знак

На ладони твоей, юноша.

Долу глаза! Молись! Берегись! Враг

Бдит в полуночи.

Не спасет ни песен

Небесный дар, ни надменнейший вырез губ.

Тем ты и люб,

Что небесен.

Ах, запрокинута твоя голова,

Полузакрыты глаза – что? – пряча.

Ах, запрокинется твоя голова —

Иначе.

Голыми руками возьмут – ретив! упрям! —

Криком твоим всю ночь будет край звонок!

Растреплют крылья твои по всем четырем ветрам,

Серафим! – Орленок! —

17 марта 1916

“Приключилась с ним странная хворь…”

Приключилась с ним странная хворь,

И сладчайшая на него нашла оторопь.

Все стоит и смотрит ввысь,

И не видит ни звезд, ни зорь

Зорким оком своим – отрок.

А задремлет – к нему орлы

Шумнокрылые слетаются с клекотом,

И ведут о нем дивный спор.

И один – властелин скалы —

Клювом кудри ему треплет.

Но дремучие очи сомкнув,

Но уста полураскрыв – спит себе.

И не слышит ночных гостей,

И не видит, как зоркий клюв

Златоокая вострит птица.

20 марта 1916

“Устилают – мои – сени…”

Устилают – мои – сени

Пролетающих голубей – тени.

Сколько было усыновлений!

Умилений!

Выхожу на крыльцо: веет,

Подымаю лицо: греет.

Но душа уже – не – млеет,

Не жалеет.

На ступеньке стою – верхней,

Развеваются надо мной – ветки.

Скоро купол на той церкви

Померкнет.

Облаками плывет Пасха,

Колоколами плывет Пасха...

В первый раз человек распят —

На Пасху.

22 марта 1916

“На крыльцо выхожу – слушаю…”

На крыльцо выхожу – слушаю,

На свинце ворожу – плачу.

Ночи душные,

Скушные.

Огоньки вдали, станица казачья.

Да и в полдень нехорош – пригород:

Тарахтят по мостовой дрожки,

Просит нищий грошик,

Да ребята гоняют кошку,

Да кузнечики в траве – прыгают.

В черной шали, с большим розаном

На груди, – как спадет вечер,

С рыжекудрым, розовым,

Развеселым озорем

Разлюбезные – поведу – речи.

Серебром меня не задаривай,

Крупным жемчугом материнским,

Перстеньком с мизинца.

Поценнее хочу гостинца:

Над станицей – зарева!

23 марта 1916

“В день Благовещенья…”

В день Благовещенья

Руки раскрещены,

Цветок полит чахнущий,

Окна настежь распахнуты, —

Благовещенье, праздник мой!

В день Благовещенья

Подтверждаю торжественно:

Не надо мне ручных голубей, лебедей, орлят!

– Летите, куда глаза глядят

В Благовещенье, праздник мой!

В день Благовещенья

Улыбаюсь до вечера,

Распростившись с гостями пернатыми.

– Ничего для себя не надо мне

В Благовещенье, праздник мой!

23 марта 1916

“Канун Благовещенья…”

Канун Благовещенья.

Собор Благовещенский

Прекрасно светится.

Над главным куполом,

Под самым месяцем,

Звезда – и вспомнился

Константинополь.

На серой паперти

Старухи выстроились,

И просят милостыню

Голосами гнусными.

Большими бусами

Горят фонарики

Вкруг Божьей Матери.

Черной бессонницей

Сияют лики святых,

В черном куполе

Оконницы ледяные.

Золотым кустом,

Родословным древом

Никнет паникадило.

– Благословен плод чрева

Твоего, Дева

Милая!

Пошла странствовать

По рукам – свеча.

Пошло странствовать

По устам слово:

– Богородице.

Светла, горяча

Зажжена свеча.

К Солнцу-Матери,

Затерянная в тени,

Воззываю и я, радуясь:

Матерь – матери

Сохрани

Дочку голубоглазую!

В светлой мудрости

Просвети, направь

По утерянному пути —

Блага.

Дай здоровья ей,

К изголовью ей

Отлетевшего от меня

Приставь – Ангела.

От словесной храни – пышности,

Чтоб не вышла как я – хищницей,

Чернокнижницей.

Служба кончилась.

Небо безоблачно.

Крестится истово

Народ и расходится.

Кто – по домам,

А кому – некуда,

Те – Бог весть куда,

Все – Бог весть куда!

Серых несколько

Бабок древних

В дверях замешкались, —

Докрещиваются

На самоцветные

На фонарики.

Я же весело

Как волны валкие

Народ расталкиваю.

Бегу к Москва-реке

Смотреть, как лед идет.

24 – 25 марта 1916

“Четвертый год…”

Четвертый год.

Глаза, как лед,

Брови уже роковые,

Сегодня впервые

С кремлевских высот

Наблюдаешь ты

Ледоход.

Льдины, льдины

И купола.

Звон золотой,

Серебряный звон.

Руки скрещены,

Рот нем.

Брови сдвинув – Наполеон! —

Ты созерцаешь – Кремль.

– Мама, куда – лед идет?

– Вперед, лебеденок.

Мимо дворцов, церквей, ворот —

Вперед, лебеденок!

Синий

Взор – озабочен.

– Ты меня любишь, Марина?

– Очень.

– Навсегда?

– Да.

Скоро – закат,

Скоро – назад:

Тебе – в детскую, мне —

Письма читать дерзкие,

Кусать рот.

А лед

Всё

Идет.

24 марта 1916

“За девками доглядывать, не скис…”

За девками доглядывать, не скис

ли в жбане квас, оладьи не остыли ль,

Да перстни пересчитывать, анис

Всыпая в узкогорлые бутыли.

Кудельную расправить бабке нить,

Да ладаном курить по дому росным,

Да под руку торжественно проплыть

Соборной площадью, гремя шелками, с крёстным.

Кормилица с дородным петухом

В переднике – как ночь ее повойник! —

Докладывает древним шепотком,

Что молодой – в часовенке – покойник...

И ладанное облако углы

Унылой обволакивает ризой,

И яблони – что ангелы – белы,

И голуби на них – что ладан – сизы.

И странница, потягивая квас

Из чайника, на краешке лежанки,

О Разине досказывает сказ

И о его прекрасной персиянке.

26 марта 1916

“Димитрий! Марина! В мире…”

Димитрий! Марина! В мире

Согласнее нету ваших

Единой волною вскинутых,

Единой волною смытых

Судеб! Имен!

Над темной твоею люлькой,

Димитрий, над люлькой пышной

Твоею, Марина Мнишек,

Стояла одна и та же

Двусмысленная звезда.

Она же над вашим ложем,

Она же над вашим троном

– Как вкопанная – стояла

Без малого – целый год.

Взаправду ли знак родимый

На темной твоей ланите,

Димитрий, – все та же черная

Горошинка, что у отрока

У родного, у царевича

На смуглой и круглой щечке

Смеясь целовала мать?

Воистину ли, взаправду ли —

Нам сызмала деды сказывали,

Что грешных судить – не нам?

На нежной и длинной шее

У отрока – ожерелье.

Над светлыми волосами

Пресветлый венец стоит.

В Марфиной черной келье

Яркое ожерелье!

– Солнце в ночи! – горит.

Памятливыми глазами

Впилась – народ замер.

Памятливыми губами

Впилась – в чей – рот.

Сама инокиня

Признала сына!

Как же ты – для нас – не тот!

Марина! Царица – Царю,

Звезда – самозванцу!

Тебя пою,

Злую красу твою,

Лик без румянца.

Во славу твою грешу

Царским грехом гордыни.

Славное твое имя

Славно ношу.

Правит моими бурями

Марина – звезда – Юрьевна,

Солнце – среди – звезд.

Крест золотой скинула,

Черный ларец сдвинула,

Маслом святым ключ

Масленный – легко движется.

Черную свою книжищу

Вынула чернокнижница.

Знать, уже делать нечего,

Отошел от ее от плечика

Ангел, – пошел несть

Господу злую весть:

– Злые, Господи, вести!

Загубил ее вор-прелестник!

Марина! Димитрий! С миром,

Мятежники, спите, милые.

Над нежной гробницей ангельской

За вас в соборе Архангельском

Большая свеча горит.

29, 30 марта 1916

Стихи о Москве

1. “Облака – вокруг…”

Облака – вокруг,

Купола – вокруг,

Надо всей Москвой

Сколько хватит рук! —

Возношу тебя, бремя лучшее,

Деревцо мое

Невесомое!

В дивном граде сем,

В мирном граде сем,

Где и мертвой – мне

Будет радостно, —

Царевать тебе, горевать тебе,

Принимать венец,

О мой первенец!

Ты постом говей,

Не сурьми бровей

И все сорок – чти —

Сороков церквей.

Исходи пешком – молодым шажком! —

Все привольное

Семихолмие.

Будет твой черед:

Тоже – дочери

Передашь Москву

С нежной горечью.

Мне же вольный сон, колокольный звон,

Зори ранние —

На Ваганькове.

31 марта 1916

2. “Из рук моих – нерукотворный град…”

Из рук моих – нерукотворный град

Прими, мой странный, мой прекрасный брат.

По церковке – все сорок сороков,

И реющих над ними голубков.

И Спасские – с цветами – ворота,

Где шапка православного снята.

Часовню звездную – приют от зол —

Где вытертый от поцелуев – пол.

Пятисоборный несравненный круг

Прими, мой древний, вдохновенный друг.

К Нечаянныя Радости в саду

Я гостя чужеземного сведу.

Червонные возблещут купола,

Бессонные взгремят колокола,

И на тебя с багряных облаков

Уронит Богородица покров,

И встанешь ты, исполнен дивных сил...

Ты не раскаешься, что ты меня любил.

31 марта 1916

3. “Мимо ночных башен…”

Мимо ночных башен

Площади нас мчат.

Ох, как в ночи страшен

Рев молодых солдат!

Греми, громкое сердце!

Жарко целуй, любовь!

Ох, этот рев зверский!

Дерзкая – ох – кровь!

Мой рот разгарчив,

Даром, что свят – вид.

Как золотой ларчик

Иверская горит.

Ты озорство прикончи,

Да засвети свечу,

Чтобы с тобой нонче

Не было – как хочу.

31 марта 1916

4. “Настанет день – печальный, говорят…”

Настанет день – печальный, говорят!

Отцарствуют, отплачут, отгорят,

– Остужены чужими пятаками —

Мои глаза, подвижные как пламя.

И – двойника нащупавший двойник —

Сквозь легкое лицо проступит лик.

О, наконец тебя я удостоюсь,

Благообразия прекрасный пояс!

А издали – завижу ли и Вас? —

Потянется, растерянно крестясь,

Паломничество по дорожке черной

К моей руке, которой не отдерну,

К моей руке, с которой снят запрет,

К моей руке, которой больше нет.

На ваши поцелуи, о, живые,

Я ничего не возражу – впервые.

Меня окутал с головы до пят

Благообразия прекрасный плат.

Ничто меня уже не вгонит в краску,

Святая у меня сегодня Пасха.

По улицам оставленной Москвы

Поеду – я, и побредете – вы.

И не один дорогою отстанет,

И первый ком о крышку гроба грянет, —

И наконец-то будет разрешен

Себялюбивый, одинокий сон.

И ничего не надобно отныне

Новопреставленной болярыне Марине.

11 апреля 1916

1-й день Пасхи

5. “Над городом, отвергнутым Петром…”

Над городом, отвергнутым Петром,

Перекатился колокольный гром.

Гремучий опрокинулся прибой

Над женщиной, отвергнутой тобой.

Царю Петру и вам, о, царь, хвала!

Но выше вас, цари, колокола.

Пока они гремят из синевы —

Неоспоримо первенство Москвы.

И целых сорок сороков церквей

Смеются над гордынею царей!

28 мая 1916

6. “Над синевою подмосковных рощ…”

Над синевою подмосковных рощ

Накрапывает колокольный дождь.

Бредут слепцы калужскою дорогой, –

Калужской – песенной – прекрасной, и она

Смывает и смывает имена

Смиренных странников, во тьме поющих Бога.

И думаю: когда-нибудь и я,

Устав от вас, враги, от вас, друзья,

И от уступчивости речи русской, —

Одену крест серебряный на грудь,

Перекрещусь, и тихо тронусь в путь

По старой по дороге по калужской.

Троицын день 1916

7. “Над синевою подмосковных рощ…”

Семь холмов – как семь колоколов!

На семи колоколах – колокольни.

Всех счетом – сорок сороков.

Колокольное семихолмие!

В колокольный я, во червонный день

Иоанна родилась Богослова.

Дом – пряник, а вокруг плетень

И церковки златоголовые.

И любила же, любила же я первый звон,

Как монашки потекут к обедне,

Вой в печке, и жаркий сон,

И знахарку с двора соседнего.

Провожай же меня весь московский сброд,

Юродивый, воровской, хлыстовский!

Поп, крепче позаткни мне рот

Колокольной землей московскою!

8 июля 1916. Казанская

8. “Москва! – Какой огромный…”

– Москва! – Какой огромный

Странноприимный дом!

Всяк на Руси – бездомный.

Мы все к тебе придем.

Клеймо позорит плечи,

За голенищем нож.

Издалека-далече

Ты все же позовешь.

На каторжные клейма,

На всякую болесть —

Младенец Пантелеймон

У нас, целитель, есть.

А вон за тою дверцей,

Куда народ валит, —

Там Иверское сердце

Червонное горит.

И льется аллилуйя

На смуглые поля.

Я в грудь тебя целую,

Московская земля!

8 июля 1916. Казанская

9. “Красною кистью…”

Красною кистью

Рябина зажглась.

Падали листья,

Я родилась.

Спорили сотни

Колоколов.

День был субботний:

Иоанн Богослов.

Мне и доныне

Хочется грызть

Жаркой рябины

Горькую кисть.

16 августа 1916

“Говорила мне бабка лютая…”

Говорила мне бабка лютая,

Коромыслом от злости гнутая:

– Не дремить тебе в люльке дитятка,

Не белить тебе пряжи вытканной, —

Царевать тебе – под заборами!

Целовать тебе, внучка, – ворона.

Ровно облако побелела я:

Вынимайте рубашку белую,

Жеребка не гоните черного,

Не поите попа соборного,

Вы кладите меня под яблоней,

Без моления, да без ладана.

Поясной поклон, благодарствие

За совет да за милость царскую,

За карманы твои порожние

Да за песни твои острожные,

За позор пополам со смутою, —

За любовь за твою за лютую.

Как ударит соборный колокол —

Сволокут меня черти волоком,

Я за чаркой, с тобою роспитой,

Говорила, скажу и Господу, —

Что любила тебя, мальчоночка,

Пуще славы и пуще солнышка.

1 апреля 1916

“Да с этой львиною…”

Да с этой львиною

Златою россыпью,

Да с этим поясом,

Да с этой поступью, —

Как не бежать за ним

По белу по свету —

За этим поясом,

За этим посвистом!

Иду по улице —

Народ сторонится.

Как от разбойницы,

Как от покойницы.

Уж знают все, каким

Молюсь угодникам

Да по зелененьким,

Да по часовенкам.

Моя, подруженьки,

Моя, моя вина.

Из голубого льна

Не тките савана.

На вечный сон за то,

Что не спала одна —

Под дикой яблоней

Ложусь без ладана.

2 апреля 1916

Вербная Суббота

“Веселись, душа, пей и ешь…”

Веселись, душа, пей и ешь!

А настанет срок —

Положите меня промеж

Четырех дорог.

Там где во поле, во пустом

Воронье да волк,

Становись надо мной крестом,

Раздорожный столб!

Не чуралася я в ночи

Окаянных мест.

Высоко надо мной торчи,

Безымянный крест.

Не один из вас, други, мной

Был и сыт и пьян.

С головою меня укрой,

Полевой бурьян!

Не запаливайте свечу

Во церковной мгле.

Вечной памяти не хочу

На родной земле.

4 апреля 1916

“Братья, один нам путь прямохожий…”

Братья, один нам путь прямохожий

Под небом тянется.

................я тоже

Бедная странница...

Вы не выспрашивайте, на спросы

Я не ответчица.

Только и памятлив, что на песни

Рот мой улыбчивый.

Перекреститесь, родные, если

Что и попритчилось.

5 апреля 1916

“Всюду бегут дороги…”

Всюду бегут дороги,

По лесу, по пустыне,

В ранний и поздний час.

Люди по ним ходят,

Ходят по ним дроги,

В ранний и поздний час.

Топчут песок и глину

Страннические ноги,

Топчут кремень и грязь...

Кто на ветру – убогий?

Всяк на большой дороге —

Переодетый князь!

Треплются их отрепья

Всюду, где небо – сине,

Всюду, где Бог – судья.

Сталкивает их цепи,

Смешивает отрепья

Парная колея.

Так по земной пустыне,

Кинув земную пажить

И сторонясь жилья,

Нищенствуют и княжат —

Каторжные княгини,

Каторжные князья.

Вот и сошлись дороги,

Вот мы и сшиблись клином.

Темен, ох, темен час.

Это не я с тобою, —

Это беда с бедою

Каторжная – сошлась.

Что же! Целуй в губы,

Коли тебя, любый,

Бог от меня не спас.

Всех по одной дороге

Поволокут дроги —

В ранний ли, поздний час.

5 апреля 1916

“Люди на душу мою льстятся…”

Люди на душу мою льстятся,

Нежных имен у меня – святцы,

А восприемников за душой

Цельный, поди, монастырь мужской!

Уж и священники эти льстивы!

Каждый-то день у меня крестины!

Этот – орленком, щегленком – тот,

Всяк по-иному меня зовет.

У тяжелейшей из всех преступниц —

Сколько заступников и заступниц!

Лягут со мною на вечный сон

Нежные святцы моих имен.

Звали – равно, называли – разно,

Все называли, никто не назвал.

6 апреля 1916