Текст книги "Полное собрание стихотворений"

Автор книги: Марина Цветаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 33 страниц)

4. “Чем заслужить тебе и чем воздать …”

Чем заслужить тебе и чем воздать —

Присноблаженная! – Младенца Мать!

Над стеклянеющею поволокой

Вновь подтверждающая: – Свет с Востока!

От синих глаз его – до синих звезд

Ты, радугою бросившая мост!

Не падаю! Не падаю! Плыву!

И – радугою – мост через Неву.

Жизнеподательница в час кончины!

Царств утвердительница! Матерь Сына!

В хрип смертных мук его – в худую песнь! —

Ты – первенцево вбросившая: “Есмь!”

10 декабря 1921

5. “Последняя дружба…”

Последняя дружба

В последнем обвале.

Что нужды, что нужды —

Как здесь называли?

Над черной канавой,

Над битвой бурьянной,

Последнею славой

Встаешь, – безымянной.

На крик его: душно! припавшая: друг!

Последнейшая, не пускавшая рук!

Последнею дружбой —

Так сонмы восславят.

Да та вот, что пить подавала,

Да та вот. —

У врат его царских

Последняя смена.

Уста, с синевы

Сцеловавшие пену.

Та, с судороги сцеловавшая пот,

На крик его: руку! сказавшая: вот!

Последняя дружба,

Последнее рядом,

Грудь с грудью...

– В последнюю оторопь взгляда

Рай вбросившая,

Под фатой песнопенной,

Последнею славой

Пройдешь – покровенной.

Ты, заповеди растоптавшая спесь,

На хрип его: Мама! солгавшая: здесь!

11 декабря 1921

Вифлеем

Два стихотворения, случайно

не вошедшие в “Стихи к Блоку”

Сыну Блока, – Саше.

1. “Не с серебром пришла…”

Не с серебром пришла,

Не с янтарем пришла, —

Я не царем пришла,

Я пастухом пришла.

Вот воздух гор моих,

Вот острый взор моих

Двух глаз – и красный пых

Костров и зорь моих.

Где ладан-воск – тот-мех?

Не оберусь прорех!

Хошь и нищее всех —

Зато первее всех!

За верблюдом верблюд

Гляди: на холм-твой-крут,

Гляди: цари идут,

Гляди: лари несут.

О – поз – дали!

6 декабря 1921

2. “Три царя…”

Три царя,

Три ларя

С ценными дарами.

Первый ларь —

Вся земля

С синими морями.

Ларь второй:

Весь в нем Ной,

Весь, с ковчегом-с-тварью.

Ну, а в том?

Что в третём?

Что в третём-то, Царь мой?

Царь дает,

– Свет мой свят!

Не понять что значит!

Царь – вперед,

Мать – назад,

А младенец плачет.

6 декабря 1921

“Как по тем донским боям…”

С. Э.

Как по тем донским боям, —

В серединку самую,

По заморским городам

Все с тобой мечта моя.

Со стены сниму кивот

За труху бумажную.

Все продажное, а вот

Память не продажная.

Нет сосны такой прямой

Во зеленом ельнике.

Оттого что мы с тобой —

Одноколыбельники.

Не для тысячи судеб —

Для единой родимся.

Ближе, чем с ладонью хлеб —

Так с тобою сходимся.

Не унес пожар-потоп

Перстенька червонного!

Ближе, чем с ладонью лоб

В те часы бессонные.

Не возьмет мое вдовство

Ни муки, ни мельника...

Нерушимое родство:

Одноколыбельники.

Знай, в груди моей часы

Как завел – не ржавели.

Знай, на красной на Руси

Все ж самодержавие!

Пусть весь свет идет к концу —

Достою у всенощной!

Чем с другим каким к венцу —

Так с тобою к стеночке.

– Ну-кось, до меня охоч!

Не зевай, брательники!

Так вдвоем и канем в ночь:

Одноколыбельники.

13 декабря 1921

“Так говорю, ибо дарован взгляд…”

Так говорю, ибо дарован взгляд

Мне в игры хоровые:

Нет, пурпурные с головы до пят,

А вовсе не сквозные!

Так – довожу: лба осиянный свод

Надменен до бесчувствья.

И если радугою гнется рот —

То вовсе не от грусти.

Златоволосости хотел? Стыда?

Вихрь – и костер лавровый!

И если нехотя упало: да —

Нет – их второе слово.

Мнил – проволокою поддержан бег?

Нет, глыбы за плечами!

В полуопущенности смуглых век

Стрел больше, чем в колчане!

О, в каждом повороте головы —

Целая преисподня!

Я это утверждаю: таковы,

Да, – ибо рать Господня.

Медновскипающие табуны —

В благовест мы – как в битву!

Какое дело нам до той слюны,

Названной здесь молитвой?!

Путеводители старух? Сирот?

– Всполохи заревые! —

Так утверждаю, ибо настежь вход

Мне в игры хоровые.

14 декабря 1921

“Необычайная она! Сверх сил…”

Необычайная она! Сверх сил!

Не обвиняй меня пока! Забыл!

Благословенна ты! Велел сказать —

Благословенна ты! А дальше гладь

Такая ровная... Постой: меж жен

Благословенна ты... А дальше звон

Такой ликующий... – Дитя, услышь:

Благословенна ты! – А дальше тишь

Такая...

18 декабря 1921

“Как начнут меня колеса…”

Как начнут меня колеса —

В слякоть, в хлипь,

Как из глотки безголосой

Хлынет кипь —

Хрип, кончающийся за морем,

что стерт

Мол с лица земли мол...

– Мама?

Думал, – черт!

Да через три ча еще!

23 декабря 1921

“Над синеморскою лоханью…”

Над синеморскою лоханью —

Воинствующий взлет.

Божественное задыханье

Дружб отроческих – вот!

Гадательные диалоги

Воскрылия с плечом.

Объятие, когда руки и ноги

И тело – ни при чем.

Ресни – цами – сброшенный вызов:

Вырвалась! Догоняй!

Из рук любовниковых – ризы

Высвобожденный край.

И пропастью в груди (что нужды

В сем: косное грудь в грудь?)

Архангельской двуострой дружбы

Обморочная круть.

25 декабря 1921

Ахматовой

Кем полосынька твоя

Нынче выжнется?

Чернокосынька моя!

Чернокнижница!

Дни полночные твои,

Век твой таборный...

Все работнички твои

Разом забраны.

Где сподручники твои,

Те сподвижнички?

Белорученька моя,

Чернокнижница!

Не загладить тех могил

Слезой, славою.

Один заживо ходил —

Как удавленный.

Другой к стеночке пошел

Искать прибыли.

(И гордец же был – сокол!)

Разом выбыли.

Высоко твои братья!

Не докличешься!

Яснооконька моя,

Чернокнижница!

А из тучи-то (хвала —

Диво дивное!)

Соколиная стрела,

Голубиная...

Знать, в два перышка тебе

Пишут тамотка,

Знать, уж в скорости тебе

Выйдет грамотка:

– Будет крылышки трепать

О булыжники!

Чернокрылонька моя!

Чернокнижница!

29 декабря 1921

“Ломающимся голосом…”

Ломающимся голосом

Бредет – как палкой по мосту.

Как водоросли – волосы.

Как водоросли – помыслы.

И в каждом спуске: выплыву,

И в каждом взлете: падаю.

Рука как свиток выпала,

Разверстая и слабая...

Декабрь 1921

“До убедительности, до…”

До убедительности, до

Убийственности – просто:

Две птицы вили мне гнездо:

Истина – и Сиротство.

<1921 – 1922>

Москве

<1>. “Первородство – на сиротство…”

Первородство – на сиротство!

Не спокаюсь.

Велико твое дородство:

Отрекаюсь.

Тем как вдаль гляжу на ближних —

Отрекаюсь.

Тем как твой топчу булыжник —

Отрекаюсь.

Как в семнадцатом-то

Праведница в белом,

Усмехаючись, стояла

Под обстрелом.

Как в осьмнадцатом-то

– А? – следочком ржавым

Все сынов своих искала

По заставам.

Вот за эту-то – штыками

Не спокаюсь! —

За короткую за память

Отрекаюсь.

Драгомилово, Рогожская,

Другие...

Широко ж твоя творилась

Литургия.

А рядочком-то

На площади на главной,

Рванью-клочьями

Утешенные, лавром...

Наметай, метель, опилки,

Снег свой чистый.

Поклонись, глава, могилкам

Бунтовщицким.

(Тоже праведники были,

Были, – не за гривну!)

Красной ране, бедной праведной

Их кривде...

Старопрежнее, на свалку!

Нынче, здравствуй!

И на кровушке на свежей —

Пляс да яства.

Вот за тех за всех за братьев

– Не спокаюсь! —

Прости, Иверская Мати!

Отрекаюсь.

12 января 1922

<2>. “Пуще чем женщина…”

Пуще чем женщина

В час свиданья!

Лавроиссеченный,

Красной рванью

Исполосованный

В кровь —

Снег.

Вот они, тесной стальной когортой,

К самой кремлевской стене приперты,

В ряд

Спят.

Лавр – вместо камня

И Кремль – оградой.

Крестного знамени

Вам не надо.

Как —

Чтить?

Не удостоились “Со святыми”,

Не упокоились со святыми.

Лавр.

Снег.

Как над Исусовым

Телом – стража.

Руки грызу себе, – ибо даже

Снег

Здесь

Гнев. – “Проходи! Над своими разве?!”

Первою в жизни преступной связью

Час

Бьет.

С башни – который? – стою, считаю.

Что ж это здесь за земля такая?

Шаг

Врос.

Не оторвусь! (“Отрубите руки!”)

Пуще чем женщине

В час разлуки —

Час

Бьет.

Под чужеземным бунтарским лавром

Тайная страсть моя,

Гнев мой явный —

Спи,

Враг!

13 января 1922

“По-небывалому…”

По-небывалому:

В первый раз!

Не целовала

И не клялась.

По-небывалому:

Дар и милость.

Не отстраняла

И не клонилась.

А у протаянного окна —

Это другая была —

Она.

.................………...

...................……….

Не заклинай меня!

Не клялась.

Если и строила —

Дом тот сломлен.

С этой другою

Родства не помню.

..................………..

...................……….

Не окликай меня, —

Безоглядна.

Январь 1922

Новогодняя

С. Э.

Братья! В последний час

Года – за русский

Край наш, живущий – в нас!

Ровно двенадцать раз —

Кружкой о кружку!

За почетную рвань,

За Тамань, за Кубань,

За наш Дон русский,

Старых вер Иордань...

Грянь,

Кружка о кружку!

Товарищи!

Жива еще

Мать – Страсть – Русь!

Товарищи!

Цела еще

В серд – цах Русь!

Братья! Взгляните в даль!

Дельвиг и Пушкин,

Дел и сердец хрусталь...

– Славно, как сталь об сталь —

Кружкой о кружку!

Братства славный обряд —

За наш братственный град

Прагу – до – хрусту

Грянь, богемская грань!

Грянь,

Кружка о кружку!

Товарищи!

Жива еще

Ступь – стать – сталь.

Товарищи!

Цела еще

В серд – цах – сталь.

Братья! Последний миг!

Уж на опушке

Леса – исчез старик...

Тесно – как клык об клык —

Кружкой о кружку!

Добровольная дань,

Здравствуй, добрая брань!

Еще жив – русский

Бог! Кто верует – встань!

Грянь,

Кружка о кружку!

15 января 1922

Новогодняя

(вторая)

С. Э.

Тот – вздохом взлелеянный,

Те – жестоки и смуглы.

Залетного лебедя

Не обижают орлы.

К орлам – не по записи:

Кто залетел – тот и брат!

Вольна наша трапеза,

Дик новогодний обряд.

Гуляй, пока хочется,

В гостях у орла!

Мы – вольные летчики,

Наш знак – два крыла!

Под гулкими сводами

Бои: взгляд о взгляд, сталь об сталь.

То ночь новогодняя

Бьет хрусталем о хрусталь.

Попарное звяканье

Судеб: взгляд о взгляд, грань о грань.

Очами невнятными

Один – в новогоднюю рань...

Не пей, коль не хочется!

Гуляй вдоль стола!

Мы – вольные летчики,

Наш знак – два крыла!

Соборной лавиною

На лбы – новогодний обвал.

Тоска лебединая,

В очах твоих Дон ночевал.

Тоска лебединая,

Протяжная – к родине – цепь...

Мы знаем единую

Твою, – не донская ли степь?

Лети, куда хочется!

На то и стрела!

Мы – вольные летчики,

Наш век – два крыла!

18 января 1922

“Каменногрудый…”

Каменногрудый,

Каменнолобый,

Каменнобровый

Столб:

Рок.

Промысел, званье!

Вставай в ряды!

Каменной дланью

Равняет лбы.

Хищен и слеп,

Хищен и глуп.

Милости нет:

Каменногруд.

Ведомость, номер!

Без всяких прочих!

Равенство – мы:

Никаких Высочеств!

Выравнен? Нет?

Кланяйся праху!

Пушкин – на снег,

И Шенье – на плаху.

19 января 1922

“Не ревновать и не клясть…”

Алексею Александровичу Чаброву

Не ревновать и не клясть,

В грудь призывая – все стрелы!

Дружба! – Последняя страсть

Недосожженного тела.

В сердце, где белая даль,

Гладь – равноденствие – ближний,

Смертолюбивую сталь

Переворачивать трижды.

Знать: не бывать и не быть!

В зоркости самоуправной

Как черепицами крыть

Молниеокую правду.

Рук непреложную рознь

Блюсть, костенея от гнева.

– Дружба! – Последняя кознь

Недоказненного чрева.

21 января 1922

“По нагориям…”

По нагориям,

По восхолмиям,

Вместе с зорями,

С колокольнями,

Конь без удержу,

– Полным парусом! —

В завтра путь держу,

В край без праотцев.

Не орлицей звать

И не ласточкой.

Не крестите, —

Не родилась еще!

Суть двужильная.

Чужедальняя.

Вместе с пильнями,

С наковальнями,

Вздох – без одыши,

Лоб – без огляди,

В завтра речь держу

Потом огненным.

Пни да рытвины, —

Не взялась еще!

Не судите!

Не родилась еще!

Тень – вожатаем,

Тело – за версту!

Поверх закисей,

Поверх ржавостей,

Поверх старых вер,

Новых навыков,

В завтра, Русь, – поверх

Внуков – к правнукам!

(Мертвых Китежей

Что нам – пастбища?)

Возлюбите!

Не родилась еще!

Серпы убраны,

Столы с яствами.

Вместе с судьбами,

Вместе с царствами.

Полукружием,

– Солнцем за море! —

В завтра взор межу:

– Есмь! – Адамово.

Дыхом-пыхом – дух!

Одни – поножи.

– Догоняй, лопух!

На седьмом уже!

22 января 1922

“Не похорошела за годы разлуки…”

С. Э.

Не похорошела за годы разлуки!

Не будешь сердиться на грубые руки,

Хватающиеся за хлеб и за соль?

– Товарищества трудовая мозоль!

О, не прихорашивается для встречи

Любовь. – Не прогневайся на просторечье

Речей, – не советовала б пренебречь:

То летописи огнестрельная речь.

Разочаровался? Скажи без боязни!

То – выкорчеванный от дружб и приязней

Дух. – В путаницу якорей и надежд

Прозрения непоправимая брешь!

23 января 1922

“Верстами – врозь – разлетаются брови…”

Верстами – врозь – разлетаются брови.

Две достоверности розной любови,

Черные возжи-мои-колеи —

Дальнодорожные брови твои!

Ветлами – вслед – подымаются руки.

Две достоверности верной разлуки,

Кровь без слезы пролитая!

По ветру жизнь! – Брови твои!

Летописи лебединые стрелы,

Две достоверности белого дела,

Радугою – в Божьи бои

Вброшенные – брови твои!

23 января 1922

Посмертный марш

Добровольчество – это добрая воля к смерти...

(Попытка толкования)

И марш вперед уже,

Трубят в поход.

О, как встает она,

О как встает...

Уронив лобяной облом

В руку, судорогой сведенную,

– Громче, громче! – Под плеск знамен

Не взойдет уже в залу тронную!

И марш вперед уже,

Трубят в поход.

О, как встает она,

О как встает...

Не она ль это в зеркалах

Расписалась ударом сабельным?

В едком верезге хрусталя

Не ее ль это смех предсвадебный?

И марш вперед уже,

Трубят в поход.

О, как встает она,

О как —

Не она ли из впалых щек

Продразнилась крутыми скулами?

Не она ли под локоток:

– Третьим, третьим вчерась прикуривал!

И марш вперед уже,

Трубят в поход.

О как —

А – в просторах – Норд-Ост и шквал.

– Громче, громче промежду ребрами! —

Добровольчество! Кончен бал!

Послужила вам воля добрая!

И марш вперед уже,

Трубят —

Не чужая! Твоя! Моя!

Всех как есть обнесла за ужином!

– Долгой жизни, Любовь моя!

Изменяю для новой суженой...

И марш —

23 января 1922

“Завораживающая! Крест…”

Завораживающая! Крест

На крест складывающая руки!

Разочарование! Не крест

Ты – а страсть, как смерть и как разлука.

Развораживающий настой,

Сладость обморочного оплыва...

Что настаивающий нам твой

Хрип, обезголосившая дива —

Жизнь! – Без голосу вступает в дом,

В полной памяти дает обеты,

В нежном голосе полумужском —

Безголосицы благая Лета...

Уж немногих я зову на ты,

Уж улыбки забываю важность...

– То вдоль всей голосовой версты

Разочарования протяжность.

29 января 1922

“А и простор у нас татарским стрелам…”

А и простор у нас татарским стрелам!

А и трава у нас густа – бурьян!

Не курским соловьем осоловелым,

Что похотью своею пьян,

Свищу над реченькою румянистой,

Той реченькою-не старей.

Покамест в неширокие полсвиста

Свищу – пытать богатырей.

Ох и рубцы ж у нас пошли калеки!

– Алешеньки-то кровь, Ильи! —

Ох и красны ж у нас дымятся реки,

Малиновые полыньи.

В осоловелой оторопи банной —

Хрип княжеский да волчья сыть.

Всей соловьиной глоткой разливанной

Той оторопи не покрыть.

Вот и молчок-то мой таков претихий,

Что вывелась моя семья.

Меж соловьев слезистых – соколиха,

А род веду – от Соловья.

9 февраля 1922

“Не приземист – высокоросл…”

Не приземист – высокоросл

Стан над выравненностью грядок.

В густоте кормовых ремесл

Хоровых не забыла радуг.

Сплю – и с каждым батрацким днем

Тверже в памяти благодарной,

Что когда-нибудь отдохнем

В верхнем городе Леонардо.

9 февраля 1922

“Слезы – на лисе моей облезлой…”

Слезы – на лисе моей облезлой!

Глыбой – чересплечные ремни!

Громче паровозного железа,

Громче левогрудой стукотни —

Дребезг подымается над щебнем,

Скрежетом по рощам, по лесам.

Точно кто вгрызающимся гребнем

Разом – по семи моим сердцам!

Родины моей широкоскулой

Матерный, бурлацкий перегар,

Или же – вдоль насыпи сутулой

Шепоты и топоты татар.

Или мужичонка, на круг должный,

За косу красу – да о косяк?

(Может, людоедица с Поволжья

Склабом – о ребяческий костяк?)

Аль Степан всплясал, Руси кормилец?

Или же за кровь мою, за труд —

Сорок звонарей моих взбесились —

И болярыню свою поют...

Сокол – перерезанные путы!

Шибче от кровавой колеи!

– То над родиной моею лютой

Исстрадавшиеся соловьи.

10 февраля 1922

Дочь Иаира

1

Мимо иди!

Это великая милость.

Дочь Иаира простилась

С куклой (с любовником!) и с красотой

Этот просторный покрой

Юным к лицу.

2

В просторах покроя —

Потерянность тела,

Посмертная сквозь.

Девица, не скроешь,

Что кость захотела

От косточки врозь.

Зачем, равнодушный,

Противу закону

Спешащей реки —

Слез женских послушал

И отчего стону —

Душе вопреки!

Сказал – и воскресла,

И смутно, по памяти,

В мир хлеба и лжи.

Но поступь надтреснута,

Губы подтянуты,

Руки свежи.

И всё как спросоньица

Немеют конечности.

И в самый базар

С дороги не тронется

Отвесной. – То Вечности

Бессмертный загар.

Привыкнет – и свыкнутся.

И в белом, как надобно,

Меж плавных сестер...

То юную скрытницу

Лавиною свадебной

Приветствует хор.

Рукой его согнута,

Смеется – всё заново!

Всё роза и гроздь!

Но между любовником

И ею – как занавес

Посмертная сквозь.

16 – 17 февраля 1922

“На пушок девичий, нежный…”

На пушок девичий, нежный —

Смерть серебряным загаром.

Тайная любовь промежду

Рукописью – и пожаром.

Рукопись – пожару хочет,

Девственность – базару хочет,

Мраморность – загару хочет,

Молодость – удару хочет!

Смерть, хватай меня за косы!

Подкоси румянец русый!

Татарве моей раскосой

В ножки да не поклонюся!

– Русь!!!

16 – 17 февраля 1922

“На заре – наимедленнейшая кровь…”

На заре – наимедленнейшая кровь,

На заре – наиявственнейшая тишь.

Дух от плоти косной берет развод,

Птица клетке костной дает развод.

Око зрит – невидимейшую даль,

Сердце зрит – невидимейшую связь...

Ухо пьет – неслыханнейшую молвь.

Над разбитым Игорем плачет Див...

18 февраля 1922

“Переселенцами…”

Переселенцами —

В какой Нью-Йорк?

Вражду вселенскую

Взвалив на горб —

Ведь и медведи мы!

Ведь и татары мы!

Вшами изъедены

Идем – с пожарами!

Покамест – в долг еще!

А там, из тьмы —

Сонмы и полчища

Таких, как мы.

Полураскосая

Стальная щель.

Дикими космами

От плеч – метель.

– Во имя Господа!

Во имя Разума! —

Ведь и короста мы,

Ведь и проказа мы!

Волчьими искрами

Сквозь вьюжный мех —

Звезда российская:

Противу всех!

Отцеубийцами —

В какую дичь?

Не ошибиться бы,

Вселенский бич!

“Люд земледельческий,

Вставай с постелею!”

И вот с расстрельщиком

Бредет расстрелянный,

И дружной папертью,

– Рвань к голытьбе:

“Мир белоскатертный!

Ужо тебе!”

22 февраля 1922

Площадь

Ока крылатый откос:

Вброд или вдоль стен?

Знаю и пью робость

В чашечках ко – лен.

Нет голубям зерен,

Нет площадям трав,

Ибо была – морем

Площадь, кремнем став.

Береговой качки

.... злей

В башни не верь: мачты

Гиблых кораб – лей...

Грудь, захлебнись камнем...

<1922>

“Сомкнутым строем…”

Сомкнутым строем —

Противу всех.

Дай же спокойно им

Спать во гробех.

Ненависть, – чти

Смертную блажь!

Ненависть, спи:

Рядышком ляжь!

В бранном их саване —

Сколько прорех!

Дай же им правыми

Быть во гробех.

Враг – пока здрав,

Прав – как упал.

Мертвым – устав

Червь да шакал.

Вместо глазниц —

Черные рвы.

Ненависть, ниц:

Сын – раз в крови!

Собственным телом

Отдал за всех...

Дай же им белыми

Быть во гробех.

22 февраля 1922

Сугробы

Эренбургу

<1>. “Небо катило сугробы…”

Небо катило сугробы

Валом в полночную муть.

Как из единой утробы —

Небо – и глыбы – и грудь.

Над пустотой переулка,

По сталактитам пещер

Как раскатилося гулко

Вашего имени Эр!

Под занавескою сонной

Не истолкует Вам Брюс:

Женщины – две – и наклонный

Путь в сновиденную Русь.

Грому небесному тесно!

– Эр! – леопардова пасть.

(Женщины – две – и отвесный

Путь в сновиденную страсть...)

Эр! – необорная крепость!

Эр! – через чрево – вперед!

Эр! – в уплотненную слепость

Недр – осиянный пролет!

Так, между небом и нёбом,

– Радуйся же, маловер! —

По сновиденным сугробам

Вашего имени Эр.

23 февраля 1922

<2>. “Не здесь, где связано…”

Не здесь, где связано,

А там, где велено.

Не здесь, где Лазари

Бредут с постелею,

Горбами вьючными

О щебень дней.

Здесь нету рученьки

Тебе – моей.

Не здесь, где скривлено,

А там, где вправлено,

Не здесь, где с крыльями

Решают – саблями,

Где плоть горластая

На нас: добей!

Здесь нету дарственной

Тебе – моей.

Не здесь, где спрошено,

Там, где отвечено.

Не здесь, где крошева

Промеж – и месива

Смерть – червоточиной,

И ревность-змей.

Здесь нету вотчины

Тебе – моей.

И не оглянется

Жизнь крутобровая!

Здесь нет свиданьица!

Здесь только проводы,

Здесь слишком спутаны

Концы ремней...

Здесь нету утрени

Тебе – моей.

Не двор с очистками —

Райскими кущами!

Не здесь, где взыскано,

Там, где отпущено,

Где вся расплёскана

Измена дней.

Где даже слов-то нет:

– Тебе – моей...

25 февраля 1922

<3>. “Широкое ложе для всех моих рек…”

Широкое ложе для всех моих рек —

Чужой человек.

Прохожий, в которого руки – как в снег

Всей жаркостью век

Виновных, – которому вслед я и вслед,

В гром встречных телег.

Любовник, которого может и нет,

(Вздох прожит – и нет!)

Чужой человек,

Дорогой человек,

Ночлег-человек,

Навек-человек!

– Невемый! – На сале змеином, без свеч,

Хлеб свадебный печь.

В измену! – Руслом расставаний, не встреч

Реке моей бечь.

– В свиданье! – А коли темна моя речь —

Дом каменный с плеч!

Над рвом расставаний, над воркотом встреч —

Реки моей речь...

Простор-человек,

Ниотколь-человек,

Сквозь-пол – человек,

Прошел-человек.

25 февраля 1922