Текст книги "На берегах озера Эль-явр"

Автор книги: Марина Феттер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Глава 14

Зеркало Истины

Ураган пронесся над миром озера Эль-явр, но никто не пострадал. Сосны и ели пришли в себя и отдыхали, отряхивали воду с иголок. Барсук Гревлинг уже успел вытолкнуть из норы мусор, который принесли с собой потоки дождевой воды, и теперь просушивал помещения. Он вежливо поздоровался с Оле Мортенлином, а от взгляда Берсерка так взволновался, что непроизвольно выпустил струйку вонючей жидкости из-под хвоста – от страха. Ведь барсуки законопослушны, места жительства не меняют, едят всякую лесную мелочь: стрекоз, бабочек, мелких змей да лягушек. А пускать вонючую струю Гревлингa научил один старый хорек, живший около Кривой сосны. Правда, Гревлинг не достиг мастерства своего учителя – делать это в нужный момент и использовать как оружие против врага. Всё у него получалось невпопад. Берсерк презирал его за такую бестолковость.

Оле Мортенлин обошел самые беззащитные места своего мира, которые могли пострадать от ветра и ливня, убедился, что всё в порядке, и теперь торопился вернуться к Хильде в дом на берегу озера.

Берсерк присоединился к нему на повороте тропы, спрыгнул с ветки старой ольхи. Теперь они шли и разговаривали. Вернее, говорил Берсерк, а Оле слушал его вполуха и улыбался. Отвечал добродушно и терпеливо.

– Я тебе уже много раз объяснял – нет такого закона про мышей. Я не могу запретить им уходить. В наших лесах всё отрегулировано естественным законом – они уходят, когда их становится слишком много.

В ответ Берсерк только нервно дернул кончиком хвоста. Он шел на пару шагов впереди по лесной тропе, и они уже приближались к выходу на берег озера. Хвост Берсерк держал вертикально и напряженно, вызывающе демонстрируя свои несомненные достоинства матерого кота.

«Нет закона, так придумай! Ты же называешь себя смотрителем озера Эль-явр и его окрестностей, а всю грязную работу взвалил на меня».

– А ты наглец, Берсерк. Ты еще и на должность мою претендуешь?

«Я и так работаю за тебя. И территорию охраняю, и Мика Толстозадого не впускаю, и тролля Трумпа контролирую – куда пошел, что делает. А кто белок расселяет по соснам, чтобы не скапливались в одном месте и не съедали дочиста все шишки? Короче, я знаю всё, что творится в лесу, и даже хлам около Водопада Ведьм показываю тебе. А ты не можешь этому длиннохвостому облезлому мышу Пуззихельду приказать, чтобы он свой молодняк не отпускал за Звенящий ручей. Далеко на охоту ходить. Да и мои котята еще маленькие, и в такую даль на охотничьи тренировки я их не могу уводить. Матери не отпускают. Вон вчера эта рыжая Сильва скандал устроила. Ну, я, конечно, взъерошил ее, как старую мочалку в бане. Пусть знает свое место…»

Берсерк победоносно вытянул толстый хвост и несколько раз сильно хлестнул себя по бокам. А потом покосился через плечо на улыбающегося Оле. Тот шел широким шагом, думал о своем и лишь краем уха выслушивал претензии и похвальбу кошачьего самодура.

«И какой же ты смотритель озера? Так, пустое место, один из деревенских бездельников и болтунов… Не лучше Гревлинга-вонючки…»

Такую неслыханную наглость Оле Мортенлин, бывший губернатор Исландии, вожак пиратов, предводитель флотилии свирепых викингов, опытный шкипер и просто настоящий мужчина, не мог оставить без должного ответа. Он даже остановился, снял кепку с эмблемой Гильдии моряков, опять надел и быстро шагнул вперед. Двумя руками схватил старого бойца за шкуру на спине и мощно встряхнул.

Но не зря Берсерк начинал свою службу в дружине Эрика Бешеного и просидел на его плечах долгие часы перехода. Он и спал там, вцепившись всеми четырьмя лапами в кудлатую черную шерсть на голове викинга. А когда Эрику надоедало его утробное урчание над ухом, он закидывал руки за голову, хватал Берсерка и сдирал его со своей шеи. Тогда-то Берсерк и научился изворачиваться внутри своей толстой шкуры и успевал еще и лапой с острыми когтями мазнуть своего напарника по уху или по носу. Как получалось. Только глаза и рот не трогал.

Так вышло и теперь. Берсерк мигом развернулся в руках Оле Мортенлина и сильно ударил его по щеке лапой с растопыренными когтями. Оле не ожидал такого отпора и отшвырнул от себя разъяренного кота, даже не заметив, что тот разодрал ему щеку от уха до подбородка. Его седая шкиперская борода не позволила крови стекать, лишь постепенно насыщалась красным.

Берсерк стоял в трех шагах от Оле Мортенлина, выгнувшись дугой, и готов был броситься на него – так сильно оскорбился бесцеремонностью шкипера.

А Оле, проведя рукой по окровавленной бороде, разозлился уже всерьез и, сверкая глазами, выдал набор отборнейших морских ругательств. Невозможно описать ярость шкипера, лучше послушать его:

– Ах ты, палубная швабра, сын каракатицы и гальюнного червя! Ты вздумал быть хозяином Эль-явра? Отвечай, мешок вонючих костей! Сто акул тебе в задницу, недоумок трюмный! Закон тебя не устраивает? Мышей тебе в брюхо велишь стадами гнать? А поохотиться подальше за ручьем, в горах Йотунхейма уже обленился? Превратился в дохлую медузу, бушприт твою в компас… Проклятье! Это я, значит, бездельник и болтун? И этот кусок тухлого осьминога еще и когти пробует на мне! Ты, драный пожиратель рыбьих потрохов! Убирайся с глаз моих долой, и чтоб я тебя не видел и не слышал до вечера! Тысяча вонючих китов и полный трюм смердящих каракатиц!

Берсерк отпрыгнул в лес, остановился у гнилого пня и презрительно сощурил глаза. Потом высоко задрал хвост и перекатил по нему мощную волну, обильно пометил пень и с шипеньем разинул зубастую пасть. Сигнальный клич боевых котов викингов врезался в тишину мокрого леса.

Оле Мортенлин шагнул в его сторону, но полосатый наглец растворился в сумраке под елями. Оле махнул рукой, достал платок из кармана и вытер кровь со щеки и с бороды. Он стоял посередине тропы и весело усмехался – давненько не приходилось ему щекотать глотку настоящими шкиперскими словечками.

Увидев окровавленного шкипера, Хильда растерялась, но ее проворные руки быстро сделали всё, что необходимо делать, когда в дом приходит мужчина с кровавой раной от уха до подбородка, а его белоснежная сорочка украшена алыми пятнами.

Женщины всегда сначала пугаются сердцем, но их руки бесстрашны. Есть такая тайна в женских руках – они помнят и знают, как надо исцелять раны. Даже если ты очень молодая женщина и первый раз в жизни видишь кровь на лице человека.

Беленькая подруга Берсерка не успела вылизать одного своего малыша, а Оле Мортенлин уже сидел за столом, и перед ним стояли большая глиняная кружка с чаем и миска творога. Короткая густая шкиперская борода искрилась в солнечном свете, а на щеке плотно распластался лист подорожника. Разумеется, чудесная настойка из пузырька в шкафу тоже пошла в дело. Рубашка сохла на одном из больших валунов, окружавших открытый очаг на лужайке.

– Спасибо, Хильда. Ты, оказывается, умелая лекарка. Справилась не хуже Йотты-хромоножки. А уж ей нет равных в наших краях…

– Ну что вы, я просто оказала первую помощь. Вот и всё. Это же каждый умеет… А вы можете рассказать про фру Йотту Свамменхевен? Она не разрешила мне называть ее хромоножкой. Сказала, чтобы я не повторяла ваши шкиперские словечки, – лукаво улыбнулась Хильда.

Оле отпил еще глоток из кружки, отодвинул пустую миску и достал из одного кармана дощечку с незаконченным орнаментом, а из другого – свой Могакан Гор-цик.

– Конечно, девочка, расскажу. И еще про Зеркало Истины расскажу. Ты ведь для этого сюда пришла?

– Какое зеркало? Нет, я про него ничего не знаю.

– А как же ты сюда попала? К нам, на озеро Эль-явр, приходят разные люди. И все они обязательно хотят найти Зеркало Истины и посмотреть в него. Да только не знают они, что с тех пор, как безголовый Тор разбил то, настоящее Зеркало, его осколки разлетелись по всему Митгарду. И он распался на части. Там, где упал осколок Зеркала Истины, образовался новый мир. Их много.

– Митгард? А что это такое?

– Странно, что ты не знаешь. Так назывался наш единый древний Мир людей. А Мир, где жили наши боги, назывался Асгард.

– А я ничего такого не слышала.

– Да, люди забыли, где родина их предков и где жили их боги. Но у нас в деревне Тиммерхавн школьный учитель на уроках мореходства всегда рассказывает детям историю древнего Митгарда.

Оле помолчал немного, похлопал рукой по листу подорожника на щеке и улыбнулся.

– А когда у вёльвы Йотты-хромоножки доброе настроение, она приходит к Большому камню на краю деревни и рассказывает всем, кто готов ее слушать, о великом Одноглазом Одине, его жене Фригг и их сыне Бальдре. А еще она любит рассказывать о том, как Ас Тор сражался с ужасным морским змеем Ёрмунгандом и убил его, но и сам погиб. И все боги погибли, захлебнувшись в крови Ёрмунганда. Не стало страны богов – Асгарда. А в пылу битвы этот свирепый Тор так размахнулся своим боевым молотом, что задел Зеркало Истины и разбил его. Вот и разлетелись осколки. И породили множество других миров. А в нашем мире осталась его самая большая часть. Оно ведь и создано было Высшими здесь, у нас, в небесах над Санхеттен-фьордом. Вот и случилось, что люди из других миров уже больше тысячи лет ищут дорогу к озеру Эль-явр.

– Я ничего не понимаю, – растерянно отозвалась Хильда. – Зачем смотреть в это Зеркало? – и машинально налила Оле Мортенлину еще полную кружку горячего черного чая.

Шкипер протестующе выставил вперед правую ладонь, но поздно. Тревожный запах горькой полыни и сладких молодых листов чая с невообразимо далекого острова Цейлон коснулся его носа. И Оле с тайным удовольствием поднес кружку к губам.

– Как это зачем… А если человек заблудился в своей жизни, отмежевался от своей души? Ему плохо, а он не понимает, отчего неудачи лупят его по голове, как оторвавшийся от реи парус. И вообще шхуна вот-вот пойдет ко дну. Вот тогда и начинают искать врагов вокруг себя. Многие находят и начинают воевать. А кто-то догадывается сначала заглянуть в себя самого. А как заглянешь внутрь? Вот и нужно Зеркало Истины. Оно покажет, кто ты есть на самом деле.

– А где это Зеркало находится?

– На дне Санхеттен-фьорда под высокой скалой.

– А чтобы его увидеть, надо залезть на эту скалу?

– Ну да. Я помогаю людям подняться на нее. Трудный подъем там. Лезешь, как молодой матрос на грот-мачту.

– А потом что, когда они посмотрят? – Хильда так увлеклась рассказами шкипера, что не заметила, как в открытую дверь вошла Айка и уселась рядом с Оле Мортенлином, положив ему на колени голову.

– Сейчас, красавица, потерпи немного. Поговорю еще с нашей гостьей, и отправимся в путь,– Оле погладил собаку и продолжил: – А потом я разговариваю с ними, помогаю понять, что они увидели в Зеркале. Люди-то не сразу понимают. А я долго живу, несколько жизней. И повидал всякого-разного. Да и сам как-то в проклятый момент жизни заглянул в воду фьорда, увидел себя в Зеркале… Вот с тех пор и помогаю людям, которые приходят к скале.

Оле широко улыбнулся, высохший лист подорожника слетел с его щеки и упал на нос Айки. Она стряхнула его, сморщив нос, и неожиданно чихнула.

– Вот запомнил я одну молодую женщину. Она пришла из Осло. А может, из какого дальнего мира. Не знаю, не спрашивал… Обычная история. Она любила мужчину, но не могла быть рядом с ним. Потому что он ее не любил, и у него была другая судьба. Какая именно, я не знаю, это не мое дело. Это вёльва Йотта-хромоножка могла бы сказать. Она прорицательница, а я просто почувствовал, что в этой жизни им не быть вместе.

– А что она увидела в Зеркале Истины? – от любопытства Хильда широко раскрыла глаза и замерла, ожидая ответа Оле. А он ответил не вполне понятно:

– Ну да, конечно, я помог ей подняться на скалу, она посмотрела в воду, а потом рассказала мне, что увидела. Зеркало показало ей ее настоящее лицо. Оно оказалось изменчивым, как вода фьорда, как облака в голубом небе Норвегии, как штормовые ветра над Скандинавией. Так говорила она сама. Красиво так говорила, улыбалась, а глаза были печальные, как у оленихи.

– А что вы ей сказали?

– А я сказал: как обычная жизнь человека. И еще я ей сказал, что у нее начинается новый цикл жизни, он будет беспокойным, как море под восточным ветром, но приведет к пониманию многих вещей. И что она найдет для себя новую вершину и взойдет на нее. Всё у нее будет хорошо. Да, так будет…

– А потом что? – Хильда в нетерпении накручивала волосы на палец и вновь раскручивала их, и ее голова уже была похожа на кудрявый парик. Оле улыбнулся, взглянув на нее повнимательнее, и громко сказал, вставая из-за стола:

– А потом я крепко обнял ее на прощание и назвал сестричкой. Больше я ее не встречал.

Попрощавшись с Хильдой и свистнув Айке, Оле Мортенлин, бывший пират, губернатор Исландии и старый морской волк, просоленный лодырь и утешитель молодых неумелых ведьм, быстрым шагом отправился инспектировать окрестности озера Эль-явр.

Потому что это была его работа – он был смотрителем и лесничим округа Эль-явр. Отвечал за безопасность и порядок в этом озерном крае. Ему платили за его работу деньги, немалые, кстати. А всякие вёльвы-прорицательницы и любовь длиною в несколько жизней – это история жизни его персональной души и никому из людей это не интересно, а важно только для тех, кто пишет сценарии человеческих судеб. И отвешивает на точных весах порции радости и печали, счастья и горя, успехов и неудач – индивидуально каждой душе человеческой. Чтобы они развивались и становились мудрее.

Глава 15

Забэл

Забэл пришла ближе к вечеру, просто вышла из леса по тропе, ведущей от Водопада Ведьм.

Хильда сидела на ступеньках крыльца и смотрела на озеро. Друг другу они понравились сразу.

Черноглазая Забэл была невысокого роста, полненькая, с густыми черными волосами, распущенными по плечам. В руках она держала полотняный мешок, набитый растениями, а в ее заплечной сумке лежала толстая старинная книга в жестком кожаном футляре.

Хильда не стала ее ни о чем спрашивать, просто показала немудреный мирок дома и предложила чем-нибудь перекусить. Решили, что Хильда поджарит рыбу, а Забэл займется своим мешком.

Хоть и была вторая треть сентября, но дневное солнце не пожалело для маленького озерного мирка своих осенних, но жгучих ласк. К вечеру жара уже не звенела, старые ели успокоились и перестали истекать смолой. Трава на лужайке перед домом была зеленая, и мелкие маргаритки застенчиво кокетничали с высокими стеблями солнечного девясила. Перед закатом вода Эль-явра искрилась розово-жемчужными бликами, и даже туман над западным берегом озера выглядел как перламутровый занавес на гигантской сцене.

Забэл сидела на низенькой скамейке перед домом и перебирала травы, листья и ветки, которые принесла с собой. Она хотела до темноты рассортировать всё, что за день собрала в лесу. Толстая книга в истертом кожаном футляре лежала рядом, на чистом полотенце.

Забэл сначала выбирала из кучи какой-либо цветок или стебель, внимательно разглядывала его, проводя пальцами по поверхности листка, или раскрывала бутон и всматривалась в интимное устройство маленького королевства тычинок и пестиков. Порой ей приходилось поднимать тяжелую кожаную крышку книги и листать страницы в поисках нужной подсказки.

Постепенно вокруг нее вырастали кучки разных растений, и она, шепча странные слова, собирала их в пучки, перевязывая красной шерстяной нитью. Иногда она отрывала взгляд от растения и просто смотрела перед собой. И первый, кого она видела в такие моменты, был Берсерк.

Он появился сразу же после прихода Забэл. Сначала подошел к Хильде, небрежно мазнул ее по ноге хвостом, как бы напоминая: у меня есть законное право на тебя, что бы ты ни думала по этому поводу. И только потом стал придирчиво обнюхивать Забэл. Одобрил и уж было решил задрать хвост на ее длинную юбку, но потом передумал – всё равно никуда не денется… Подождем, посмотрим… Что-то у нее есть такое нужное для меня. И когда Забэл разложила свои травы и листья, он устроился неподалеку.

Берсерк развалился на гранитной дорожке, ведущей от крыльца к берегу озера. Он лежал на правом боку, плотно прижав голову и хвост к еще теплому камню. Свои мощные передние и задние лапы он удерживал строго под прямым углом к телу, вытянув их и положив левые на правые. Глаза его были плотно закрыты, кончики разорванных ушей неподвижны. Поза, невероятная для котов, но вполне привычная для собак, выражала абсолютное погружение в нездешность.

Забэл на секунду показалось, что Берсерка покинула его загадочная дремучая душа. Она отложила корень, который держала в руках. Ей вдруг захотелось встать и погладить лежащего на граните бойца, удостовериться, что тот жив, но Берсерк опередил ее.

Он пружиной взлетел в воздух и в следующий миг уже прижимался всем телом к ее ноге, хрипло и громко выговаривая: «Долго же мне пришлось тебе втолковывать, чтобы ты обратила на меня внимание».

– Так ты гипнотизировал меня? – изумилась Забэл.

«Какая чушь… Не говори со мной птичьим языком. Что такое гипнотизировать? Я посылал тебе мысленный приказ подойти ко мне. Ну, вроде того, как на охоте я учу своих детей сначала мысленно приказать мыши не двигаться, а потом уже сцапать ее. Только с тобой наоборот…»

Берсерк обошел вокруг Забэл и прижался к другой ее ноге. Он и сам пока не понимал, почему он это делает. Впрочем, он не привык раздумывать и всегда делал то, что хотел. Если обстоятельства не были против.

«Между прочим, я тебе долго приказывал, так долго, что уже подумывал, а не бросить ли тебя и пойти к Хильде в дом. Она как раз сейчас будет рыбу разделывать…»

Так говорил боевой кот Берсерк, вернее, то ли мурлычно хрипел, то ли рычно мурлыкал басом и терся спиной, боками и головой о ногу Забэл, выгибая мускулистую спину под ее руками.

Потом он совершил невероятный для него поступок, прямо скажем, постыдный и недопустимый для патриарха всего кошачьего населения окрестностей Санхеттен-фьорда. И немыслимый для настоящего боевого кота викингов. Он повалился на спину и, задрав вверх все четыре лапы, подставил шею и живот под руки Забэл.

Она осторожно ощупала его шею и грудь, провела руками по мягкому животу, и тут он вновь проворчал: «Ты не ленись, не ленись, сильнее дави. Вот так, правильно… И шею, шею давай массируй, там старый шрам болит. Это всё засранец Гревлинг из сосновой рощи. Ты знаешь этого старого барсука-вонючку?»

Забэл только улыбнулась и покачала головой.

«Эх, и врезал же я ему. Он аж поперечно-полосатым стал, кусок оленьего дерьма… У него до сих пор здоровая плешь на брюхе. Так я его располосовал задними лапами. Теперь он перебрался к Большим Голым скалам под туманом. Я его и не видел уже лет триста, наверное… Нет, вспомнил – сегодня он смылся от меня, когда я проверял, всё ли в порядке в лесу после урагана. Так и зарылся в кучу мусора в своей норе».

– Ты такой старый?

«Я старый? Да я моложе Йотты-хромоножки лет на двести, а она женщина в самом расцвете, хоть и злая, как тысяча драчливых рысей. Да, а ты знаешь, что рысь Гаупе Бесхвостая своим детям рассказывает истории про меня? А она очень правдива. Я иногда с ней перекидываюсь парой слов, когда не очень занят… Вообщето она моя дальняя родственница. Недавно она рассказала им про мою битву с Толстозадым Миком, тем самым, из-за хребта Йотунхейм. Это было славное дельце… Толстозадый Мик убежал от меня с одним глазом и разорванной шкурой. Она висела на нем, как флаги на шхуне старого онкеля Бьорна Магнуса, отца шкипера Оле Мортенлина».

Забэл ласково провела рукой по шее Берсерка, нащупала плотный, как древесный корень, рубец и стала пальцами и ладонями мягко его растирать.

Она попыталась представить, каким этот удивительный кот был в своей доисторической молодости. Короткая буро-пепельная шерсть блестела на солнце, отливая рыжиной. Еле заметные полоски делали его невидимым среди суеты высоких трав и кустарников. И на деревьях он сливался с корой и мог сутками выслеживать добычу или врага.

Хильда уже рассказала ей, что лет этому коту столько же, сколько и скалам вокруг озера Эль-явр, а им много тысяч лет, так говорила Йотта-хромоножка. Но Хильда ей не очень поверила и решила разыскать достоверную информацию в научной литературе, когда вернется домой. А пока, в качестве рабочей гипотезы, она будет считать, что Берсерку всего одна тысяча лет.

Мысли Забэл о его персоне Берсерк прервал недовольным урчанием и легким ударом лапы. Разумеется, когти были втянуты и сила удара точно рассчитана. Не то, что вчера с Хильдой или сегодня с этим куском просоленной мачты, шкипером Оле. Просто напоминание – не отвлекайся на чепуху, сосредоточься на моей шее и занимайся тем, что умеешь делать хорошо. Так примерно следовало понимать это вполне уместное замечание Берсерка, он ведь умел немного читать мысли людей и внушать им свои. Когда это было ему выгодно.

Забэл тихо откликнулась:

– Прости, пожалуйста, немного задумалась… Ты рассказывай. А где теперь этот Толстый Мик из-за хребта Йотунхейм?

Забэл вытянула лапы Берсерка, проверила суставы и работу его боевых когтеножей, деликатно обойдя несомненные достоинства и свидетельства его любвеобилия и чадолюбия. Они выглядели внушительно и не нуждались в помощи человека.

А Берсерк, полностью погрузившись в блаженство, которое раньше ему не приходилось испытывать, продолжал урчать хрипло и немного лениво: «Люди из деревни Тиммерхавн говорят, что теперь он не может найти себе медведицу, потому что окривел… Так и шатается по лесам один. Если встречу на моей земле, разорву пополам, мясо пусть лисы сожрут, а шкуру отдам тебе. Хочешь шкуру Толстозадого Мика? Ты что, мне не веришь? Спроси у Гаупе Бесхвостой, она никогда не врет… Я если что обещаю, всегда выполняю… Правда, шкура у него теперь в заплатах, но ты отдашь ее в деревню, и тебе сошьют из нее шапку и рукавицы. Там, откуда ты пришла, холодно, наверное…»

Смеясь и слушая хвастливые байки Берсерка, Забэл обеими руками разгладила густую короткую шерсть, выбрала еловые иголки и другой мелкий мусор, добралась до кожи, пробралась сквозь толстый панцирь мышц, проверила внутренние органы и ликвидировала все старые и новые шрамы, рубцы, раны, узлы и зажимы, накопленные Берсерком за многие столетия его суровой жизни в лесах вокруг озера Эль-явр.

Она гладила, нажимала и проникала пальцами в тело, иногда легко и невесомо, иногда довольно сильно. Ее никто не учил этому, она действовала интуитивно, направляя луч нежности из своего сердца в руки и концентрируя энергию в центре ладоней. А потом этот золотой шар растворяла и выпускала живительными струями из кончиков пальцев. Все действия она совершала бездумно. А может быть, мистическая душа Берсерка, много повидавшая за тысячу лет жизни, подсказывала ей, что надо делать.

Спустя недолгое время Хильда вышла на крыльцо, чтобы предложить боевому коту свежей рыбки. Она увидела, что распростертый на траве Берсерк окружен полупрозрачным и светящимся золотым шаром, а над головой Забэл дрожит и переливается густой воздух, как фонтан оранжевого пламени.

Солнце уже исчезло в тумане над западным берегом озера, и сумеречный свет придал фантастический вид картине исцеления мистического животного земной женщиной. «Интересно, – подумала Хильда, завороженно глядя на Забэл и лежащего перед ней Берсерка, – а как тот грек-художник, Лукас, нарисовал бы всё это? Наверное, он сумел бы написать такую замечательную картину, что ее сразу взяли бы на аукцион Сотби или Кристи. Жаль, что я не умею рисовать. И жаль, что Лукас не видит этого». Она тихонько вздохнула и присела на ступеньку крыльца.

Сеанс исцеления был прекращен внезапно и грубо. Черная тень упала на Забэл, но она не остановила движения рук, только подняла глаза. На гранитной дорожке стояла Йотта-хромоножка.

Древняя вёльва фру Йотта Свамменхевен была одета странно, но с изяществом. На ней были узкие брюки из черной тонкой кожи, заправленные в высокие горные ботинки с толстой рубчатой подошвой. Подол короткой коричневой юбки из плотной ткани был украшен солнышками-свастиками левого оборота и трилистниками.

Этот орнамент был вышит красными и зелеными шерстяными нитками и повторялся на вороте серой шелковой блузы и рукавах. К рюкзаку из невыделанной шкуры оленя, висевшему за ее плечами, ремешком была пристегнута свернутая красная куртка. Седые волосы заплетены во множество косичек и перетянуты кожаным ремешком под затылком.

Йотта стояла, опираясь на свою трость, и насмешливо смотрела на Забэл.

– И с чего ты решила, что этот жалкий вонючий ошметок мяса в изношенной до дыр шкуре достоин таких изысканных и целебных ласк?

– Он попросил погладить его, – тихо сказала Забэл и посмотрела прямо в глаза Йотты-хромоножки.

И тут произошло событие, короткое, как взмах крыла стрекозы. Из черной бездны глаз Забэл заструился мощный и яркий, почти солнечный поток, а прозрачные серо-голубые глаза Йотты вдруг потемнели, как скалы хребта Йотунхейм в безлунную ночь, и выплеснули черную струю раздражения. Оба потока столкнулись, и пространство вокруг двух женщин завихрилось. Визгливо вскрикнули скрипки, протяжно прозвучали стоны тромбонов и короткие басовые проклятия контрабасов.

Битва длилась недолго, всего два взмаха ресниц Хильды. Она в изумлении уронила рыбу, которую приготовила для Берсерка. И вдруг Забэл встала, не отрывая взгляда от глаз Йотты, и, перекрывая звуки и заполнив всё пространство, прозвучал проникновенный и повелевающий голос виолончели. Всё стихло. Йотта-хромоножка отвела взгляд. И задумалась, глядя на темный лес.

А тем временем Берсерк, нимало не смущенный, в отличной боевой форме, мощным прыжком преодолел расстояние до рыбы, лежащей на траве у ног Хильды. Захват зубами, осторожный взгляд на Хильду с наилегчайшим оттенком вынужденной благодарности, и Берсерк растворился в темноте.

Йотта-хромоножка еще раз, уже спокойно и даже печально взглянула на Забэл, вернувшуюся к своим травам, потом резко повернулась и, стуча тростью, ушла по гранитной дорожке в сторону берега.

Забэл и Хильда потом не могли вспомнить, ушла ли она по воде или взлетела в воздух, оседлав свою трость. Но это не важно. А важно то, что через час Хильда угощала Забэл чаем и пирогом с творогом.

Она с открытым ртом слушала рассказ об удивительной горной стране, где красные скалы держат в ладонях древние монастыри. Где люди вспыльчивы и упрямы, а в садах растут душистые абрикосы и персики.

Бесцеремонный стук в дверь и хриплое урчанье Берсерка заставило Забэл умолкнуть.

«Что, уже и любимую супругу с детьми проведать запрещено? В конце концов, существует закон о воссоединении семьи, и я требую его исполнения».

– Пожалуйста, кто же тебе запрещает? – Хильда открыла дверь и Берсерк, нагло щуря желтые глаза, вошел в дом, снисходительно задев ее ногу хвостом.

Он не спеша направился в угол, где стоял деревянный ящик с его детьми и их мамой, беленькой скромницей, и по очереди всех обнюхал. Довольно равнодушно, просто исполняя отцовский долг. Потом вспрыгнул на широченную тахту, где могли бы поместиться четверо крупных мужчин и три охотничьих собаки, и уже никакая сила на свете не могла его оттуда согнать. Он намеревался в эту ночь остаться в доме.

Чай Забэл приготовила сама, из девяти растений, которые выбрала из своего большого полотняного мешка. Она сосредоточенно отсчитала нужное количество веточек, корешков, листьев и цветков и залила их холодной водой из озера Эль-явр. Прозрачный сосуд, в котором лежали растения, она держала в руках, вращая его по часовой стрелке и поглаживая стекляннные бока, как бы возводя вокруг него невидимую стену. Похоже на то, как гончар из крутящегося куска глины выращивает глубокую чашу или кувшин. Когда растения согрелись до температуры ее рук, она попросила Хильду налить кипящей воды в большую кастрюлю, погрузила туда сосуд с чаем почти до самого горлышка и так держала его, аккуратно потряхивая и вращая, пока он не разогрелся «до звона колокольчиков». Так Забэл ответила Хильде, когда та удивленно спросила:

– А как ты определила, что чай готов?

– По звуку… Когда растения полностью отдали свои души воде, они звенят колокольчиками. Когда люди умирают и отдают свои души Богу, тогда звучат большие человеческие колокола. А у растений души маленькие, изящные, тихие. Вот и звучат нежные колокольчики. А ты не слышишь, Хильда?

– Нет, не слышу, я только вижу вокруг тебя какой-то нежный желто-зеленый туман. Он переливается и отсвечивает оранжевым. Так красиво, что хочется плакать… Но ты не слушай меня, я, наверное, просто выдумщица… И еще у меня развито зрительное восприятие. Так мне сказал наш профессор Вильфранд. Он очень знающий человек. И загадочный. Я тебе потом о нем расскажу…

– Нет, ты не выдумщица, Хильда. Это души зеленых растений отдают свою энергию воде. Но ее так много, что она уходит и в пространство вокруг сосуда, а скоро и вся комната наполнится ею. Ну вот, чай готов.

Забэл поставила прозрачный сосуд с горячим чаем на стол, а Хильда разлила его в глиняные чашки.

А потом две женщины сидели за большим деревянным столом, пили душевный чай из растений, собранных в окрестностях озера Эль-явр и ели пирог с творогом и вареньем из морошки. А еще на столе были ржаные сухарики, зажаренные с солью и чесноком.

Разговаривали они о самом важном. И если вы подумали, что они говорили о любви, то вы не ошиблись. Да, о любви к мужчинам, детям, родителям, братьям и сестрам, друзьям. О любви к животным и растениям, к озерам и горам, рекам и водопадам, к морскому влажному ветру и яростным ветрам высокогорий. О любви к музыке и стихам, легендам и сказкам. И это всё называется разговорами о Жизни.

Хильда рассказала о своей пока еще маленькой жизни, о маме и папе, которые живут в рыбацком поселке на песчаном побережье Балтийского моря. О своем приятеле Мареке, который не поехал с ней искать Водопад Ведьм.

Она заплела свои пружинистые рыжеватые волосы в две косы и завязала их яркими зелеными лентами.

Забэл внимательно слушала Хильду, задумчиво глядя на нее, и мысленно плавными движениями рук очерчивала вокруг нее золотистую сферу. Зачем она это делала, Забэл не знала, да и не думала об этом. Ей просто нравилось представлять, как вокруг Хильды растет и наливается золотым светом защитная оболочка.

А Хильда сияла глазами, улыбалась и чуть смущенно спрашивала Забэл, есть ли у нее муж, дети, какие у нее папа и мама. И опять о ее далекой стране – какие там люди, реки и города.

– Да, у меня есть муж, но мы с ним не живем вместе, хотя часто встречаемся. Мы просто друзья.

В глазах Хильды промелькнула тень сожаления, но она промолчала.

– И сын у меня есть,– продолжила Забэл после минутного молчания, – ему уже восемнадцать лет. Он красивый и умный мальчик, но ему грозит опасная болезнь. И современные средства мало помогают. Вот почему я ищу для него лекарство. Мой народ верит в вещие сны, и многие видят их. И вот однажды я тоже увидела такой сон.