Текст книги "Long distance, или Славянский акцент"

Автор книги: Марина Палей

Говорит, Эликсандэр против не будет, он душевный... В смысле...

Странное затишье в телевизоре.

Заключить гомосексуальный брак... Фиктивно...

Эликс (внезапно, вместе с заэкранным взрывом). Гол!!! Го-о-о-о-ол!!! Гол, твою мать!! Я-а-а-а-а-а-а-а!! У-у-у-у-у-у-ххххх!!.

Резко выключает телевизор.

Пауза.

Что-что? Я что-то не расслышал. Повтори.

Сема. Я. Хотел бы. Заключить. С вами. Фиктивный брак.

Маленькая пауза, приличествующая серьезности ситуации.

Эликс (с любопытством). А я... кто? Жених? Или невеста? Это крайне важно! Мне надо настроиться!..

Сема. Перестаньте... перестаньте... пожалуйста, перестаньте!..

Эликс. А я еще не начинал. Так... Разберемся. Идея, конечно, хорошая. (Поет.) “И я была де-е-евушкой юно-о-ой сама-а-а не припо-о-омню когда-а-а...” Я себе так смекаю, что тебе и спать негде?

Сема. Мне, понимаете, главное – это легальные документы...

Эликс. Погоди. До документов еще дожить надо. А что? Спать можно здесь... (показывает на диван). Или там. (Жест в сторону спальни.) Со мной.

Резкий, похожий на полицейский, свисток чайника.

(Продолжая из кухни.) Я в целом не против. Только мне некогда. Я человек занятой! Салатику еще хочешь? У меня есть другой! “Мехико Лайтс”! Так что возьмешь мои документы и сходишь куда надо.

Сема. Как же без вас?.. разве можно?..

Эликс выходит из кухни. В одной его руке чайник, в другой – блюдо с крупными

ломтями красных, желтых, оранжевых плодов, красивых, как на картине Гогена.

Эликс (с мальчишеской важностью). Сказано! Я договорюсь. И потом: тебя ж на работу надо устраивать. Ты кто по специальности?

Сема. Я... так сказать... имею дело с литературой.

Эликс. В смысле?

Сема. Ну, по образованию филолог... А вообще...

Эликс. Филологи – это которые со славистами тусуются, что ли? Фарцовщики в смысле?

Сема. Ну, это не так фатально... Филология в большей степени касается языка... Да вы ешьте, ешьте... Да. Язык до Киева доведет.

Пауза.

(Себе: неожиданно трезво.) И много-много дальше.

Эликс. А!.. Ты небось учебники по русскому языку пишешь?

Сема. Примерно.

Эликс. Что?.. (Изображая, что с ужасом догадывается). Еще хуже?..

Сема. Гораздо.

Эликс. Та-а-ак. Понял. Хорошая профессия.

Пауза.

Стихи или проза?

Сема. Стихи.

Эликс. Та-а-ак... Кранты, что называется. “Drova”, – как говорила моя бывшая возлюбленная, специалист по украинским вареникам XIX века. Ну, так, может, прочтешь чего-нибудь?

Сема. Да я сейчас как-то мало уже что помню... из старого... А новое все в работе...

Эликс. Да ла-а-адно, брось ты, Семен! Хорош ломаться!

“Семен!!. Хор-р-рош ломаться!!.” – попугай свою службу знает.

Сема. Ну... я п-п-прочту т-т-тогда с-с-с-с... с-с-с-с-с... с-с-стихотворение, которое я написал в ч-ч-четырнадцать лет.

Эликс. Валяй.

Сема отодвигает тарелку. Сильно сцепляет на столе свои кисти.

Сема. День был просто четверг, просто тот же четверг, что другие,

 
за окошками слякоть цвела, и не предугадать было вяло бредущим по кругу, что эти круги и есть та самая, прочих главней, благодать. Бесконечный вокзал источал аромат преисподней. Отъезжающие оставляли друзей в дураках. Послезавтра приравнено к позавчера и к сегодня. На распиле Земля, точно ствол, в бесконечных кругах.
 

Обычная для таких случаев неловкость.

Эликc (исключительно от конфуза). А еще... чего-нибудь такое... есть?

Сема (исключительно по глупости). Ну, так... По мелочам... (Искусственно покашливает. Вскакивает. Садится. Вскакивает.)

 
Моя страна – гигантская могила Для всех, кто был и не был друг и брат. А Сеятель лишь тем и виноват, Что семя к птицам в глотки угодило, Без всякой пользы в них перебродило, И улетели птицы на закат. И археолог, тщась культурный слой Сыскать, отковырнет лишь перегной, Но полый, не рождающий траву. Пройдут века во сне, как наяву. Настанет срок Вселенского Потопа. И наши души из небесных окон Засмотрятся, как льет, и льет, и льет... Потом подросток накопать червей Придет на берега страны моей, Чьи горы утрамбованы по дну... Он удочку закинет в тишину И не по-русски вскрикнет, что клюет.
 

Эликс. Да уж... Точнее не скажешь.

Пауза.

Это все прекрасно, парень, но работать-то все равно надо. Жрать же ты что-то должен. За стихи, как я смекаю, не до фига платят.

Сема. Я сам плачу.

Эликс. Так. Ясно. Ну что... Есть вариант. Устраиваю тебя в теплицу. (Добродушно.) Ты же у нас тепличный...

Сема (взрываясь). Я?! Тепличный?!

Эликс. Да ладно, ладно... Я сам в теплице работаю. “Овощи и цветы – круглый год”.

При последней фразе Сема цепенеет. Затем вскакивает и устремляется к своей

сумке.

Отрывочные реплики вроде “Идиот!”, “Болван!”, “Как я мог?” и т. п.

Сема (протягивая Эликсу букет). Вот!! Это вам!!

Эликс. Ты чё, мужик?! сбрендил? куда мне?

Сема. А мне куда?

Эликс. А куда мне?

Сема. Нет, мне действительно некуда! Я же не живу нигде! Тьфу ты, при чем тут! Я же вам нес!

Эликс. Ах, ну да. Ты же не живешь нигде. Так мы же договорились, что ты здесь будешь жить. (Забирает букет и держит как веник.)

Сема. Да это не обязательно. Я найду себе что-нибудь... Мне лишь бы документы... Фиктивно...

Эликс. Зациклило тебя на документах! Документы будут. Тебе что, у меня не нравится?

Сема. Да как-то... стеснять вас...

Эликс. Ничем ты меня не стесняешь. Можешь спать здесь, на диване. А можешь там, со мной. (Испытующе смотрит.) Как больше нравится.

Сема (делая вид, что не замечает “альтернативы”). Ну, может быть, пару ночей... Разве что перемогнуться...

Эликс. Да ты уж перемогнись!

Бежит в кухню; далее – сквозь шум наливаемой воды.

Сделай божескую милость! Ну что, лады?.. Договорились!

Выходит из кухни с вазой в руках. Ногой открывает дверь, что слева от выхода

в коридор.

За ней оказывается золотистая коробочка спальни, почти целиком занятая широ-

ченной кроватью.

Кровать застлана персикового цвета шелковым покрывалом. Зеркало у ее изго-

ловья, размером в саму кровать, незамедлительно удваивает происходящее.

Ставлю цветы на твой прикроватный столик, май дарлинг!..

Прикатывает в спальню пылесос, деловито закрывает за собой дверь.

Мерзкое, с завываньем, гудение. Некоторое время мы слышим только его.

Сема (себе). Жизнь упала, как зарница... как в стакан воды ресница... изолгавшись на корню... Никого я не виню.

Эликс (вынося пылесос куда-то в коридор). Ну что? Обмыть бы надо нашу помолвку-то. (Из коридора.) А, Семен? Вздрогнем?

Сема. Что вы, что вы, зачем? Я не пью... Да и фиктивный брак обмывать – это как-то...

Эликс. Брак наш фиктивный обмоем эффективно!..

Сема. Пожалуйста, закончим этот разговор!.. И поздно уже...

Эликс. Не, мужик, надо догнаться. А ты чё, тоже предпочитаешь с утра?

Сема. О чем вы?

Эликс. Мой девиз: “Выпил с утра – весь день свободен”.

Сема. Пожалуйста, перестаньте!

Эликс. Фу-ты, какие мы капризные!.. и нервные!.. Или ты зашитый, мужик?

Молниеносно приносит из кухни бутылку виски и рюмки.

Сема (окончательно сбрасывая оцепенение). Мне некогда. Я должен идти.

Эликс. Ну, по чуть-чуть...

Сема. Я, к сожалению, тороплюсь. Но я вам позвоню. Спасибо, конечно, за вашу готовность помочь...

Эликс. То есть как “тороплюсь”? Как “позвоню”?

Сема. Ну, насчет регистрации.

Эликс. Так ты думаешь, я вслепую, что ли, жениться буду? Без примерки?

Сема. Вслепую?.. Жениться?..

Эликс. Я ж тебя и не узнал еще как следует. В смысле, “не Познал”. Читал Библию? “...И вошел он в жену свою; и Познал ее”. С большой буквы “пэ”!.. Так что давай, в натуре, посидим, пообщаемся.

Сема. Я должен ехать... Мне срочно надо в Трентон.

Эликс. Что ты там забыл?

Сема. Это мое дело.

Эликс. Милая девушка, так не пойдет. Я же не требую, чтобы вы отдали мне свою невинность до обрученья. Это было бы слишком нестандартно по нашим временам. Нет, этого я не требую. Я все-таки джентльмен и, кроме того, в девушках более всего ценю именно скромность и чистоту. Однако, будучи невестой – порешим на этом? – вы не можете отказать вашему жениху в святом праве поцеловать вас в щечку. (Делает попытку.)

Сема (отшатываясь). Да вы с ума сошли!

Эликс. Не понял.

Сема (твepдo). Я говорю, вы сошли с ума.

Эликс. Погоди-погоди... (С неподдельным возмущением.) А ты, мужик, видно, думаешь, что я импотент?!

“Я импотент!.. Я импотент!.. Я импотент!..” – что-то в попугае заклинило

не на шутку.

Сема. Ничего я не думаю! Только бы мне еще и думать про вашу импотенцию!

Эликс (угрожающе). Про какую еще импотенцию?!

Сема. Ну, потенцию. Один черт.

Эликс. Нет, не один. Далеко не один! Ты что, вообразил, что я тут благотворительностью, что ли, на хер, занимаюсь?!

Сема. Мне, по крайней мере, вас именно так и характеризовали.

Эликс (не слушая). Койко-место ему, видите ли, в ночлежке обеспечь, бесплатный гороховый супчик да плюс еще легальные документы в виде экстра-сервиса!! Может, тебе еще, парень, белый “кадиллак” с личным шофером?! Так, что ли?! А может, для начала кусок мыла от блох?!

Сема. Я у вас никакого койко-места не просил!.. (Задыхаясь от возмущения.) Я вообще... я не просил!.. как вы можете... я...

Эликс. Ах, он не просил! Он не просил! Подумаешь, какой он гордый! Аскет тоже нашелся! Ишь ты, Диоген долбаный!..

Пауза.

Мне, кстати, Зинаида насчет тебя еще вчера звонила. Так что я о твоих потребностях и возможностях имею честь иметь понятие уже в течение двадцати четырех часов.

Сема. Это уже не имеет значения. (Берет сумку.) Я ухожу.

Эликс (быстро). Ты мне когда позвонишь?

Сема. Я вам не позвоню.

Эликс (загораживая выход). Не позвонишь? Почему? Я что, не живой человек? Что я такого тебе сказал? И что сделал? Ты вообще, может, к Иисусу Христу в гости шел?

Сема. Я шел к человеку, которому в свое время очень серьезно помогли. И я надеялся, что он отнесется ко мне так же.

Эликс (не справляясь с дыханием) . Что ты понимаешь под “помогли”?

Сема. Я говорил. Американка заключила с вами фиктивный брак.

Эликс. Что?! Фиктивный брак?! Фиктивный брак?! Сволочь! Ах ты сволочь! Что бы ты понимал в фиктивных браках! Ох ты гнусь вонючая! Слушаешь, гад, всякое ботало! “Фиктивный брак”!.. Ишь ты, “фиктивный брак”!..

Распахивает ногой дверь в спальню, – с размаху сев на кровать, обхватывает голо-

ву руками.

Это любовь была, ты понял, урод?! Лю-бовь!! Это была любовь!!.

“Это была любовь!!.” (Если глумление по природе своей может иметь лирико-элегиче-

ский оттенок, то попугай воспроизводит его в точности.)

Ax ты сволочь! Щас вы оба у меня!..

Хватает со столика вазу, подлетает к Семе и, не дав ему опомниться, с размаху опорожняет ее тому за шиворот. Сема, в миг мокрый и осыпанный цветами, похож на монумент самому себе, который не только орошен утренним шлангом дворника, но также посещен подневольными школьниками во главе с учительницей литературы. Эликс между тем олицетворяет скульптуру “Булыжник – орудие пролетариата” в последующем ее жесте: он резко запускает вазу в самый верх затемненного угла. Звон осколков заглушает падение чего-то мягкого, массивного и

безгласного.

Сема (себе). Какая глупость... Боже, какая глупость...

С сумкой на плече устремляется к выходу, но Эликс мгновенно перекрывает дорогу. С видом “вам же хуже” Сема юркает в правую дверь. Мелькнувший водослив-

ной бачок проясняет роль этого помещения.

Эликс (дергая дверь туалета). Открой, дефективный!

Сема (спокойно и дерзко). Я справляю свою естественную нужду.

Эликс. Ну, справляй, справляй. Справишь – тогда поговорим.

Направляется к телефону. На полпути останавливается. Поворачивается и выходит в коридор. Возвращается с пылесосом. Подходит к туалету и тихо, абсолютно бесшумно, продевает длинную металлическую трубку в ручку двери. То есть теперь эта дверь, что распахивается вовнутрь, заложена на импровизированный засов и открыться не может. Довольный, Эликс вновь направляется к телефону. Долго ро-

ется в телефонной книге. Наконец снимает трубку и набирает номер.

(Тихо.) Hallo!.. Would you tell me, please, when does the bus to Trenton leave today?

Пауза.

Okay. Thank you very much! Bye!

В туалете спускают воду.

(Громко.) А туалет-то у меня, в отличие от общественного, абсолютно бесплатный и, кстати сказать, вдохновляюще чистый. Еще один плюс в пользу совместной жизни.

Сема. Я выйду, если вы дадите слово, что не будете мне препятствовать покинуть ваш дом.

Эликс. А если не дам?

Сема. Тогда не выйду.

Эликс. Девушка, вы не логичны. Категорически не желая здесь жить, вы собрались навек поселиться в моем нужнике. Как вас понимать?

Сема. Уж лучше это.

Эликс. Но ты ж на автобус опаздываешь, едреный корень!

Сема. Да! Именно так! И вы не смеете меня задерживать! У меня важное дело в Трентоне!

Эликс. А никто тебя и не держит, красавица. Выходи! Слово джигита.

Слышен щелчок задвижки. Толчки.

Сема. Вы меня закрыли?!

Эликс. Ну и закрыл, ну так что? Подумаешь, кавказский пленник. Княжна Мери, понимаешь ли.

Сема. У меня автобус через полчаса! Вы не имеете права! (Колотит в дверь.)

Эликс. Тренируйся, тренируйся.

Сема. Я вышибу дверь.

Эликс. Попробуй.

Грохот кулаков и подошв; подначивающий комментарий Эликса: “Молодец!”, “Ну,

еще!”, “Еще немного!” и т. п.

Сема. Гад!! Ну гад же!! У меня автобус уходит через полчаса!!

Эликс. Правда, что ли?

Сема. Конечно, правда!

Эликс. Поклянись.

Сема. Клянусь!

Пауза.

Не слышите, что ли? Клянусь.

Эликс. Девушка, а ведь вы на поверку вовсе не такая честная. И, скорее всего, потеряли вашу драгоценную невинность уже давно. Так что как жених я имею все основания быть сильно разочарованным.

Пауза.

Автобус на Трентон ушел пять часов назад. Другого сегодня нет. И вы это отлично знали. Если вообще собирались в Трентон.

Сема (устало). Открой, дурак.

Эликс. Ну, вот мы и на “ты”. Наконец-то. Щас выпьем на брудершафт. Щас-щас...

Потирая руки, устремляется в кухню. Вбегает назад с бутылкой шампанского и бо-

калами.

Ставит все это на стол.

Ах да. Надо ж тебя как минимум выпустить. Лады. Обещай только, что не сделаешь ноги. И без дураков! Обещаешь? Я ведь с тобой, чудак, по-хорошему.

Начинает осторожно открывать шампанское.

Сема. Обещаю.

Эликс. Поклянись девичьей честью.

Сема. Да иди ты!

Эликс (добродушно). Ладно, ладно... Уж и пошутить нельзя.

Сема. Если сию секунду не откроешь, я... я не знаю, что сделаю!

Эликс (отставляя бутылку). Иду!

Дальнейшее стремительно. Эликс рывком выдергивает трубку пылесоса, дверь распахивается, – мы едва успеваем увидеть Сему стоящим на унитазе: в ту же секунду он выхлестывает в лицо противника сильной струей из какого-то баллончика. Струя на голове Эликса вмиг образует шапку густой белоснежной пены. (Возможно, Сема просто употребил моющее средство, но в данном контексте это выглядит как его авторский вариант некоего игристо-шипучего напитка.) Пока неприятель ослеплен и дезориентирован, Сема успевает схватить ворох (заранее размотанной и разорванной) туалетной бумаги и эту шуршащую кипу нахлобучить ему поверх мыльной пены. После чего, юркнув где-то понизу, он скрывается из виду. Мыча-

ние Эликса. Затем тишина.

На столе выстреливает шампанское.

Сцена 5. Погоня

Вечерняя улица.

Бегущий Сема.

В нескольких метрах сзади – настигающий Эликс.

Оба они, не сговариваясь, стараются не привлекать внимания пешеходов. Слишком уж эксцентричен вид каждого даже в отдельности. Сема весь мокрый и к тому же вспотевший, так что затеки воды на рубашке и брюках кажутся следами от ручьев пота, что настораживает вдвойне: скорость улепетывания, видно, прямо пропорциональна тяжести преступления. Эликс уже успел стереть, а отчасти и смыть пену, но она тоже оставила мокрые следы на его рубашке, причем сзади так и бол-

тается клок туалетной бумаги, который он не замечает.

Оба стайера инстинктивно чувствуют, что лучше им свою связь не проявлять никак. Поэтому Сема не оглядывается, а Эликс не издает ни звука. Когда Эликс оказывается наконец прямо у плеча Семы, вид состязания меняется. Теперь это спортивная ходьба, то есть та разновидность движения, когда снижение скорости ведет к поражению, а чрезмерное увеличение – к дисквалификации. Здесь очень важно выдержать меру. Может быть, поэтому, от греха подальше, оба участника

держат руки в карманах.

Эликс (с тихой яростью). Стой! Стой, чумовой! Да я бить не буду! Мне два слова сказать! Два слова!

Сема. Знаю твои два слова! Я полицейского позову!

Эликс. Да не нужен ты мне, идиот! На черта ты мне сдался! Я пошутил, дубина! Пошутил!

Сема. Дурак ты! И шутки твои дурацкие!..

Эликс. Да у меня баб, если хочешь, навалом! Тоннами, понял! Баррелями! Стой, дьявол! Стой! Ты мне на хрен не нужен!

Сема. Ага! А чего прешься?

Резко отрывается, и вот его спина уже вдалеке. Крики Эликса: “Стой! Стой, гад!” и т. п. Теперь он решается кричать, потому что Сема перешел на бег, – у Эликса,

к несчастью, есть все шансы так и остаться холостяком.

ДИСТАНЦИЯ В

В безлюдном переулке мы видим Эликса, всецело погруженного в поиск. Очевидно, Сема, внезапно исчезнув из виду, свернул куда-то сюда. Эликс теперь не подает звуковых сигналов, так как понимает, что Сема, наверное, прячется.

В переулке темно.

Внезапно Эликс спотыкается и, пролетевши вперед, грузно валится на тротуар. Набор характерных междометий и обсценных фразеологизмов артикулируется в типовом для такого случая объеме. Одновременно с ритуальным спичем Эликс ощупывает вредоносный предмет. Им оказывается Семина сумка. Это открытие заставляет исследователя стремительно сесть. В ту же секунду он видит хозяина сумки. Тот сидит, затаившись, практически рядом, за бампером черного “бьюика”.

Эликс. Ну что? Укатали-таки Сивку крутые горки?

Сема. Дурак. У меня что-то с ногой не то.

Эликс. Где?

Сема. Здесь. Голеностопный сустав. Черт! Вдруг перелом?

Эликс. Дай-ка взгляну. (Ощупывает ногу.)

Сема. Оооооо!!!

Эликс. Все-все-все. Потерпи... Поверни сюда. Так больно? А так?.. Теперь сюда. Как здесь?.. А здесь?

Сема. Оооооо!!!

Эликс. Не ори! Нет у тебя перелома. Сейчас потерпи. Ровно одну секунду. Я потяну... Хоп!

Сема. Ооооооооооо!!!

Эликс. Вставай.

Сема неуверенно встает. Делает несколько пружинящих движений.

Стоишь? Ну, можешь дальше от меня драпать. С технической точки зрения это теперь возможно.

Пауза.

А лучше давай посидим. У тебя курить есть? Я свои дома оставил. Так за тобой, гадом, погнал! Вон, в одних подштанниках... (Скорбно демонстрирует.)

Сема (садится). Нет у меня. Я не курю.

Эликс. Ну, что ты прям как неродной... как нерусский, ей-богу!..

Сема. Я и есть нерусский.

Эликс. А меня устраивает. У тебя там (стучит себе по лбу) классно фурычит. Я сроду еще дурака еврея не встречал.

Сема (великодушно). Бывает.

Эликс. А меня, я говорю, устраивает. Если уж жить с кем-то, так лучше уж с умным. Знаешь пословицу? “Лучше от умного ненависть, чем от дурака любовь”. Вот. Русская народная.

Сема. При чем тут “жить”? Я с вами жить не буду. Ни под каким соусом. (Пытается встать.)

Эликс (хватает его за руку). Да стой ты!.. Опять он на “вы”!.. Ты думаешь, я голубой? Ох, если бы! У меня, недоумка, жена была. В стольном городе Мелитополе. Законная, так сказать, супружница, чтоб ей расти, как цибуле, головой в землю...

Сема. Да какое мне дело?

Эликс. Нет, ты послушай! Трудно тебе, что ли, послушать? Она у меня была “хорошая”. Стирка, вязанье, готовка, все такое. И вдобавок она была “мудрая”. То есть она всегда точно знала, где что лежит и стоит. На какой такой полочке. Не только предметы, а вообще... Понятия... чувства... все такое. И где, на какой полочке все это стоять будет. Хоть тебе через миллион лет. Вообще-то она не думала. Она это не умела. Она, знаешь, ведала. Знаешь, как это у самок бывает. Ни тебе страстей, кроме, конечно, постельных, ни сомнений, кроме как по части месячных. Но ей же надо размножаться? Надо. Вот у нее все и сведено, как у тараканихи, к простейшей и незыблемой репродукции. Даже если она не брюхата. Все поведенческие реакции из того же места. Жена, мать и, кажется, член профкома. В народе это называется “мудрость”. Такой вот диагноз. От слова “муды”.

Сема. А твой диагноз как в народе называется?

Эликс. А мой диагноз в народе называется “депрессия сенестопатическая с вегетативными и соматическими расстройствами”.

Сема. Это у тебя-то?

Эликс. Это у меня-то.

Сема. И хочешь сказать, жена виновата?

Эликс. Жена не виновата. Жена только часть херового мира. Но на жене он держится прочно. А на чем же еще ему держаться? Этот херовый мир стоит на мясе. Жена есть мясо. Единый и неделимый кит. А депрессия – ну, это психофизическая данность. Как цвет глаз. С ней маешься еще у мамки в утробе.

Сема. Да ты клинический женофоб.

Эликс. Неправда. Я как раз по жизни страшнейший женофил. Постоянно в процессе шерше ля фам. И в то же время я девственник. Ведь я не встретил ни одной женщины. Я встречал только самок, а это не в счет. У, какая страшная вещь человечья самка! Ни философия, ни религия человечьей самке не впрок, хоть бы она водворяла свое седалище в аудитории лучших университетов. Все силы человечья самка тратит на удержание возле себя самца. Для этого она, корова, поочередно то слезы льет, то ноги раздвигает. Боже, какая мерзость! Как я хотел бы встретить действительно женщину!..

Сема. Мне кажется, я встретил. Она была гениальная скрипачка. Сама как скрипка. Не годилась для бытового употребления. Настоящая женщина.

Эликс. Видишь, мы это одинаково понимаем. А ты говоришь... Знаешь, кстати, почему седина делает мужчину “интересным”, а бабу, в основном, просто потасканной? А потому что человечья самка – это мясо, мясо и еще раз мясо, а мясу со временем свойственно протухать.

Сема. Ничего мы не одинаково понимаем. Говоришь одно, а с американкой связался. Говоришь, у тебя с ней любовь была, а теперь: не встретил женщины.

Эликс. Она просто более всех была приближена к идеалу. Ну, как, например, лес иногда раем кажется, знаешь? Она красива была и любила красивое. А некрасивое не любила. И не принимала. Отсюда все последствия... Настоящая женщина себе это может позволить.

Сема. Это верно.

Эликс. Красивых женщин катастрофически мало. А размножаться, к сожалению, надо всем. Так что нет таких унижений, на которые не пошла бы человечья самка для своего самоутверждения. Ей надо себе доказать, что она такое же мясо (по крайней мере не хуже), какое заполняет весь наш крупноблочный барак, то есть какое было у этого самца до нее и какое, безусловно, будет после, если она, конечно, не положит свою жизненку на то, чтобы его, бедолагу, удержать. И ведь подумай, разве человечья самка простила бы, скажем, другую самку, если б та однажды сварганила хотя бы сотую долю той подлости, что с легкостью ненаказуемого животного постоянно позволяет себе самец? А вся-то разница в сакральной затычке для черной дыры. Похоже, хомо устроен гораздо механистичней скромняг, не имеющих мозга: в случае с хомо контраст между мифологическим образом высшего существа и гнуснейшим (в реальности) биологическим автоматом разителен. Боже мой! Знаешь, я читал, что даже самка таракана имеет такие понятия, как достоинство, гордость, представления о самоценности. Да-да, ты не смейся! Я правда читал. Причем у нее это не результат уроков литературы с анализом тургеневских девушек, у нее это в генах заложено. Слюнтяй самец еще лишь задумывает ей подлянку завернуть, а она уже отползла на расстояние, в тысячи раз превышающее размеры ее нежного тела. Вот так природа заботится о сохранении тараканьей породы. Потому как от союза размазанной в дерьме самки и бесхребетного самца здоровое потомство родиться не может. Так что у тараканьей самки эта разумность записана в генах. И потому тараканья порода так сильна, что выдерживает запредельную радиацию. Ну скажи, почему человечьей самке можно плевать в глаза столько, что дельта реки Амазонки бы заболотилась, а она знай свое мясо под тебя подкладывает? За кого ее считать после этого, да и себя-то кем чувствовать? Вообще вся эта мерзость, в которую она вовлекает самца, вся эта регулярная череда скандалов и соитий, конечно, и есть главный клейстер семьи, который, в качестве общего преступления, надежно связывает партнеров до самого гроба. А в промежутках между соитиями и скандалами человечья самка, как ее книжки учили, пытается изображать из себя (набивший партнеру оскомину) “мыслящий тростник”, и все это, разумеется, коряво, беспомощно, смехотворно, практически с нулевой продуктивностью, однако реплики она подает регулярно, – знаешь, такие, из репертуара любительского театра: “Я уйду! Я от тебя уйду! Я уйду!” Эти реплики не то что бедный муж, а и все соседи наизусть знают. За столько-то лет. Ну и куда она уходит? В другую комнату. Как сказал Антон Павлович Чехов.

Сема. Ты что, никак, Чехова читал?

Эликс. Нет, картинки смотрел. В Центральной библиотеке города Мелитополя. А как человечья самка переходит в фазу жены? О, такую откровенно энтомологическую метаморфозу даже не всякое насекомое претерпевает. Никакой тебе куколки-бабочки, про это и думать забудь. Снова мясо, без всяких тебе околичностей, сидит и тупо высиживает свою рабью судьбу. Тут очень важно пересидеть конкуренток, – пересидеть всех, выказывая и подтверждая ежечасно при том фантастическую свою небрезгливость. Таковы условия соревнования. В финал выходит та пригодная для будней многотерпеливица, коя, ловко комбинируя коготки и покорность, выкушала максимум экскрементов своего потенциального опылителя. Конечно, самые красивые, яркие, обольстительные особи отпадают на первых ступенях. В фазу жены входят наиболее размазанные, наименее прихотливые самки из рода хомо. То есть далеко не самые перспективные по части улучшения породы. Какое потомство может рождаться от такого противоестественного “естественного отбора”? Поэтому имеем то, что имеем. У тараканов не так! И, заметь, человечьей самке легко заниматься пересиживанием наименее утяжеленных конкуренток, ведь она целиком состоит из мяса, даже если костиста, как вобла, и плоска, как доска. Объем для души и объем для мозга у нее целиком забит мясом. В сочетании с “кротостью”, терпением и остойчивостью зада это дает нам гастрономически безупречную говядину. Кушать люблю, а так нет. В природе мужика, даже самого заземленного, все-таки присутствует некое эльфообразье: опылил и вспорхнул, до следующего опыления. Чем-то там он еще отдельно от этого занят. У человечьей самки все нацелено на генерацию мяса, даже если (например, вследствие дефекта репродуктивной системы) она производить его не может. На все твои аргументы у нее один ответ: “Но ведь это приро-о-ода...” При этом она делает губы бантиком, многозначительно подкатывает глазки и тычет пальчиком промеж ног. И почему “природа” сосредоточена у человечьей самки на таком ограниченном участке, науке неизвестно. А все, что выходит за границы этого участка, по ее глубокому убеждению, уже не “природа” и, разумеется, не от Бога. Когда она попискивает и шипит: “Душа, души, душе, душу, душой, о душе”, – имеется в виду именно этот участок. Помню, одна мелитопольская баба (с грудями, губами, приплодом, абортами) любила изрекать: “Раз орган дан Богом, он должен работать”. Ух, ты бы слышал это животное “г” из самых глубин ее глотки! О, как монументально она все это произносила! Как значительно вздымала брови! Будучи ребенком, я ничего не понял. Если речь шла о любом органе, то почему в этом списке отсутствует мозг, а если у нее только один орган – “орган”, а все остальное – не орган, то получается, что ее голова, помимо ношения бигуди, создана исключительно на то, чтобы обеспечивать “орган” бесперебойной работой. Одна программа, один файл, одна кнопка включения. Все остальное – это бантики и обертки, чтобы мужик-дуропляс еще проще купился. То есть ее внешняя вовлеченность в “сферы” (духа и мысли) есть либо путь завлечения самца, либо защита от него же (на случай, если он не прельстится), либо “приличное” убивание времени при его, самца, неимении. У тараканов не так! Доказано, что самка таракана имеет тысячи разнообразных и независимых интересов и лишь ничтожная часть их направлена на репродукцию. У человечьей самки собственной судьбы нет вообще. Она сама, с наслаждением, ставит себя в подсобную позу. Несть предела извращениям человеков! Ноги враскорячку, хвост набок, руки в картофельной шелухе, ну, а глазками пытается изобразить Джульетту. Это все равно что жонглировать одновременно одиннадцатью табуретками, зажимать задницей горящий фитиль, – а в искусственно белых зубах, с улыбочкой, намертво, держать, скажем, испанскую розу. Ты когда-нибудь жил с дрессированной коровой? Которая, для того только, чтобы ее покрыл самец, корчит из себя то грациозную лань, то кроткую горлицу, то таинственной дриадой прикинется, а то, глядишь, чуть ли не пантеру выдрючивает?

Сема (мрачно). Разумеется, жил.

Эликс. Несть предела человеческому уродству. Самку рода хомо, из вида “жена” (даже если она еще не удостоилась чести быть узаконенной), легко распознать по лицевой части ее головы. Характерно выражение тотальной раздавленности, огромного напряжения, хронической уязвленности и неистребимого, идущего на автопилоте, притворства. Ну, прибавь еще отпечаток вкусовых ощущений существа, которое ошиблось бочкой и покорно сожрало изрядную емкость дерьма, чуть приправленного чайной ложечкой какого-то сахарозаменителя. О!.. о!.. И чем она держится за скотскую свою жизнь? Какими такими крючками и присосками? На языке Арины Родионовны даже назвать тошнотворно, а латинских эвфемизмов, к сожаленью, не ведаю. Еще нижние ее конечности, в верхней своей части, зело для массового мясовоспроизводства приспособлены. Ух, нет ничего страшней , чем ляжки человечьей самки! Удушающее, влажное, жадно пожирающее тебя мясо! Мертвая хватка, потому и воняет смертью. Да и мы-то хороши. Знаешь, это чувство, когда враг уже вроде повержен, и вот тут он на свою голову начинает пощады молить? Так-то и ярости-то к нему уже вроде нет, прошла, а как он молить начнет, вот тут-то и накатит тошнота такая, что, кажется, щас так бы червя этого и удавил! так бы и размазал каблуком, чтоб кишки брызнули! Вот это ж и с ней, с самкой. Нет бы ей, твари, как ее в дерьмо-то по уши окунешь, взять бы и характер хоть раз проявить, стукнуть по столу кулаком да и уйти к чертовой матери, так она еще тебе тут молить-скулить начинает! Ооох! Ну как тут сдержаться? А ведь сдерживаешься-таки в конце концов-то. Подумаешь: ну куда новое-то искать, хлопотно, а тут все тебе готово – всегда и в любом количестве. А потом, глядишь, она тебе еще суп на завтра сварит...

Сема. Ты говоришь толково, но сомневаюсь, что искренне.

Эликс (не слушая). А моя американка меня не удерживала. Это самки пытаются держать намертво. Знаешь, я думаю, если хотя бы сотую долю тех усилий, что человечья самка тратит на удержание возле себя самца, она пустила бы на что-нибудь путное, ну, например, на искусство, собственное развитие или хотя б созерцание, мы, глядишь бы , и жили в человеческом обществе.