Текст книги "Совсем не прогрессор"

Автор книги: Марик (Ма Н Лернер) Лернер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Марик Лернер

СОВСЕМ НЕ ПРОГРЕССОР

Часть первая

Пришелец

Глава 1

Новое рождение

Он дернулся, пытаясь повернуться, и невольно охнул. Болело все тело. Спина, левая нога. Крайне неприятные ощущения, и то, что он лежал на животе, самочувствия не улучшало. Очень уж жесткая койка. Будто на доске находишься.

– Быстро за врачом, – сказал голос по соседству. – Очухался.

Он осторожно повернул голову и попытался осмотреться. В дверь прямо напротив его койки торопливо пропрыгал на костылях молодой худой парнишка в больничной пижаме. Дикая сине-зеленая расцветка, и застирана чуть не до дыр. Рубашка… или это как-то иначе называется, в брюки не заправлена, и внизу на поле неразборчивый штамп. Одна нога в гипсе. Это, видимо, тот, к кому обращались.

Не очень большое помещение. Покрашено в белый цвет. Тумбочки стандартные для всякой мелочи. Три обычные койки. Нет, еще и его – четвертая. На соседней, у большого окна, кто-то лежит. Одеяло очень знакомое, где-то уже виденное. Рядом в позе мыслителя сидел здоровый бугай с раскормленной рожей и тоже в дурацкой пижаме, из-под которой торчала старенькая тельняшка. Больница?

В распахнувшуюся дверь гурьбой ввалилось несколько человек. Первым следовал вальяжный тип с заметным брюшком и большой лысеющей головой. Белый медицинский халат расстегнут, и под ним видна военная форма. Ага. Медицинские петлицы. Госпиталь? Тогда с одеялом и пижамами все понятно. Вечный стандарт. Государственное имущество. Иногда ощущение, что все подобные вещи выпускаются на единственной фабрике. Впрочем, тумбочки и кровати проходят по той же категории. ГОСТ. Большая такая фабрика. Огромная. На всю страну хватает.

Две девицы сзади. Халаты белые, шапочки на головах. Совершенно не похожи. Медсестры? Правая – типичная русачка. Полненькая, беленькая и с профессионально-участливым добродушным выражением лица. Выйдет из палаты – и моментально забудет обо всем. И ноги толстенькие, машинально отметил. У такой наверняка даже на дежурстве с собой пирожки домашнего изготовления имеются.

Вторая… М-да… Это не девица… Женщина. На вид лет тридцать. Халатик приталенный, подчеркивающий фигуру. А там есть на что посмотреть. Все на месте – тонкая талия, широкие бедра, не слишком большая грудь, зато осанка княгини. Ишь как выступает. Лицо… Тонкий нос, пухлые губы, высокие скулы. Странное ощущение восточности при вполне светлой коже и европейских чертах лица. Вроде и разрез глаз не монгольский, но что-то чувствуется. Прядь иссиня-черных волос вылезла из-под белой шапочки. Не девочка… да. Еще и смотрит, будто с усмешкой.

Сзади пришельцев болтается тот самый парнишка на костылях, с интересом заглядывая через плечи остальных.

– Так, – довольно прогудел басом мужик, устраиваясь возле него на стул, подвинутый казашкой. – Молодец, солдат… А мы уже заждались. Пятые сутки без сознания. Женьке уже наверняка надоело вытаскивать твои фекалии. – Он довольно хохотнул.

«Я что, еще и под себя ходил?» – с неприятным чувством подумалось. С трудом сел. В спине опять стрельнуло.

– О! Бодро двигаешься. Молодец. Как себя чувствуем? Тошнота, рвота, головная боль, головокружение, шум в голове?

– Ничего нет. То есть все в порядке. Доктор, – прохрипел. Запнулся, сглотнул и повторил: – Доктор, а кто я? Что случилось?

– Что, имя с фамилией потерял и биографию? – В голосе врача была заметна ирония.

– Ничего не помню. Совсем ничего из прошлой жизни.

– Вот еще новости, – уже другим тоном сказал врач. – Что-то с памятью твоей стало… Дата рождения?

– Не помню.

– Что последнее, до того как очнулся на койке?

Он напрягся и пожал плечами.

– Родители?

– Не помню. Пустота.

– Где служил?

– Не помню.

– Какое сегодня число?

– Третье июля двухтысячного года. Хотя… если пятые сутки… восьмое?

– Девятое. Но это простительно. Умственной деградации не наблюдается, – неизвестно кому сообщил врач. – Выводов делать не разучился. Страна как называется?

– Советский Союз. А в каком городе нахожусь – без понятия.

– В Верном, – рассеянно сообщил врач, – этого ты знать не можешь. Привезли уже в бессознательном состоянии. Сколько республик входит в СССР?

– Девять.

– Правильно. А когда День Победы?

– Девятого мая одна тысяча девятьсот сорок пятого года.

– Столица нашей Родины?

– Москва. Я даже могу рассказать про достопримечательности. Я там был. С экскурсией. Э… в девяносто пятом году. На юбилей Победы. Парад видел. И в Мавзолее, и в Кремле, и в музеях разных побывал.

– Затруднений в речи тоже нет. Дисфункции поведения… – Он задумчиво посмотрел. – Вроде психиатр не требуется. Или послать тебя на проверку?

За спиной у него та самая медсестра с намеком на Восток еле заметно покачала отрицательно головой.

– Доктор, я не псих, – старательно просительно произнес.

Ему и самому предложение не понравилось, а подобный знак еще больше.

– Кидаться на людей не тянет и рвать на груди рубаху тоже. Я не помню только лично про себя. А так… Вроде нормально… В окружающей обстановке ориентируюсь. Спина болит, – просительно сказал. Надо было срочно переключать экзаменатора на другую мысль.

– Травмы головы точно нет? – обернувшись к медсестрам, спросил врач.

– Да все в порядке. Мы ж осматривали, – доложила светленькая. – И рентген делали. При длительной потере сознания обязательно. Возможна черепно-мозговая травма. – Девушка искоса взглянула на старшую.

Парень без труда догадался, что в назначениях этого самого жизнерадостного типа данных указаний не содержалось. Кровотечения нет – и замечательно. Кинули на койку, и с чувством исполненного долга врач отбыл домой. Утром зашел, глянул и забыл. Нормальное лечение в военном госпитале. Зеленкой помазать – и привет. Анальгинчику еще. Или это только в полевом? Здесь собрались душевные люди. Вот сразу и поверил.

– Ага, – глубокомысленно подтвердил тот. – Смотрел снимок. – Он задумался, вспоминая. – Ага. Иногда при контузии бывает, – рассматривая его с видом естествоиспытателя, сообщил врач. – Временная потеря памяти в результате посттравматического шока.

Казашка (среди них очень разные попадаются, сборная солянка из гуляющих в давние времена народов) за его спиной еле заметно улыбнулась. То ли над формулировкой, то ли над затруднениями врача.

– Пульс нормальный, учащения не заметно, – держа его руку, поставил тот всех в известность. – Тошноты не наблюдается?

– Нет.

– Хм… Обычно теряется кусок памяти прямо перед происшествием. А ты у нас уникум. Служи первый год – я бы решил: сачок. А тебе какой смысл? Осенью на дембель. Месяца три в госпитале перекантуешься, и еще и третью категорию заслужил. А с записью о проблемах в голове как бы не свинтили назад, в пятую.

Вот этого он не понял, но промолчал. Лучше не показывать растерянности и не выдавать отсутствия знаний. А то ведь натурально запишут пятую. Что бы это ни означало. Информацией делиться надо дозировано. Потери памяти было не скрыть, да и растерялся первоначально. А теперь рассудок включился. Что такое сотрясение мозга, он прекрасно знал.

– Глупо. Придется поверить в твою странную амнезию. Значит, так… Проверим голубчика по полной программе. Рефлексы ведь в норме. В репку не превратился. Память тоже сохранилась. Значит, нарушения отсутствуют. Прогоним еще раз через томографию, рентген, тесты. Лобные доли проверить, гематому скрытую поищем. Посмотрим. На диссертацию случай тянет. – Он весело рассмеялся. – Хочешь прославиться?

– Нет. Я хочу знать, кто я такой.

– У… какой ты скучный… Низин Александр Константинович. Одна тысяча девятьсот семьдесят девятого года рождения. Старший сержант. Привезли из-за речки. Подрыв. Свалилось тебе на спину полскалы, и два легких ранения в ногу. Мясо слегка покорябало, и все. «Прыгун» виноват. В курсе, что есть такое?

– Стакан, набитый дробью, – автоматически ответил Низин, размышляя над именем. Совершенно ничего не колыхнуло на «Александра». Вот фамилия – другое дело. Сразу захотелось встать по стойке «смирно» и бодро заорать: «Я!» – При срабатывании подскакивает и бьет сверху. Даже если успел упасть, не помогает. Шарики летят не над землей, а вниз. При чем тут скала?

– Посмотри на свою спину – и все поймешь. Потому, видимо, и живой остался. Счастливчик. А подробностей я и сам не знаю. Для лечения не требуется. Отдыхай пока. Переваривай новости. Кто первый зашел в палату? – спросил неожиданно.

– Вы.

– А коек в палате сколько?

– Четыре, – недоумевая, ответил парень.

– Вот и замечательно. Дезориентации также не наблюдается. Не трусь, боец, – бодро сказал, – при благоприятном течении заболевания память постепенно восстанавливается. Галя, – сказал, обращаясь к казашке, – запроси полное дело в части. Любопытненький случай. Будем посмотреть. Зуйко, – тыча пальцем в мордатого, – еще раз без разрешения во двор намылишься – выпишу к чертовой матери. И не посмотрю на отсутствие метра кишок. Прямо в родную часть. Жрать перловку. Смотри у меня!

– А покурить можно? – спросил Низин уже в спину.

– Сколько стоит «Прима»? – остановившись, спросил врач.

– Четырнадцать копеек.

– А «Космос»?

– Семьдесят. Если в твердой пачке.

– У окна, – кинув ему початую синюю пачку с нарисованной ракетой, приказал. – В первый и последний раз. Считай, премия за интересный случай. Сейчас ты до туалета не доползешь.

– Правда ничего не помнишь? – жадно спросил загипсованный. Он так и стоял все время на костылях за спинами, уши только не шевелились от энергии, с которой подслушивал.

– Дай сигарету, – потребовал мордатый.

Тот еще тип. Совершенно не обезображенное работой мысли лицо со сломанным носом. И весь из себя могучий человечище, так и просящийся на плакат, пропагандирующий доблестную армию. Шея – бревно, кулаки размером и весом с гири.

– Вячеслав, – протягивая руку, назвался. – ВДВ. По небу летаем, все видим. Третий год, – подчеркнул интонацией. – А это Женька. Молодой.

– Зовите Сашкой, – произнес Низин и сразу понял – так будет правильно. – К окну пойдем, – с трудом вставая и кряхтя как старик, позвал остальных. – Наглеть не будем.

И пройти-то пять шагов, держась за кроватные дужки, а уже спина вся мокрая. Ногу дергало, но вроде падать и подвывать от боли не тянуло. Ничего серьезного. Наступать больно. Присел осторожно на широкий подоконник и мимолетно посмотрел в окно. Привычное зрелище. Трехэтажные корпуса и заасфальтированный дворик с наглядной агитацией – «Решения правительства – в жизнь», «Будь готов к труду и обороне»… Лозунги интереса не вызывали. Зрелище насквозь привычное, как и отдельная курилка во дворе. Ящик с песком, крыша из жести. Стандарт.

– А это кто? – поинтересовался, кивнув на по-прежнему неподвижное тело на койке.

– Степной Игорь, чернота.

Вот тут пояснять не требовалось. Это он знал. Мотопехота. Десантники должны именоваться «шизами» за прыжки с неба. Нормальный человек такой фигней не занимается, а десант на парашютах последний раз был лет двадцать назад. Наманган? Он самый…

Не было никакого щелканья в голове, и знания о жизни не появились. Зато неизвестно из каких глубин появилась картинка.

Класс. Точно. Обычная доска с какими-то формулами мелом. Впереди мальчишеские стриженые затылки. Значит, он сидел в третьем ряду. Почему-то соседа не видно. Наверное, просто не занимает. Все внимание направлено вперед.

Прямо на учительском столе сидит худой человек в общевойсковой форме без погон. Уши оттопыренные, бровь пересекает маленький шрам, отчего постоянно кажется на лице удивление. Ноги в начищенных до блеска сапогах положил одну на другую. А в глазах неприятный холод.

– КГБ – организация дебильная, – говорит он, явно продолжая фразу, – со временем поймете. Додумались тоже спустить пар, разрешив создать при мечетях общества помощи. Переложить с государства на собственные плечи. Как будто не ясно, что они рано или поздно превратятся в рассадник радикалов. Кучкуются вместе и обмениваются идеями. И наличие стукачей здесь не поможет. Сейчас речь не об этом… Короче, ничего умнее не придумали, чем забрать Файзабаева прямо с проповеди. При всем честном народе. Хотели продемонстрировать, какие они все из себя.

Он скривился очень натурально, показывая отношение к действиям.

– Продемонстрировали. Глупость. Брать надо тихо, ночью. Особенно популярных людей. Или приехать сразу с ротой и всех возмущенно вякающих загрести заодно. Или пострелять. Это уж как задача поставлена. Страх – важнейшая составляющая подобных мероприятий. А то выйдет очередной Наманган. Муслимы взбесились. Воронок мусоров перевернули и самих патрульных в куски порвали. Вот гэбэшников ни хрена не жаль, а эти в чем виноваты? Отбили своего проповедника и на улицу пошли. Запомните на будущее – любой по отдельности думает о своей шкуре. Каждый взвешивает последствия. У него имеются жена, дети, работа. В толпе люди превращаются в зверей и теряют разум. Куда идет лидер – туда и толпа. А руководителей она выдвигает из себя моментально. Про иного никогда и не подумаешь, да он и сам про себя не подозревает. Они могут ненавидеть русских, но никогда не посмеют хоть что-то сделать. А тут тормоза ломаются. Поэтому и выход один – сила. Только жестокость способна переломить толпу. Она должна унюхать свою кровь. Сразу. Потом уже остановить сложно.

Он посмотрел внимательно и продолжил:

– Два милицейских участка разгромили. Оружейки вскрыли и пошли в белые кварталы. И всех попадающихся навстречу либо тащили в толпу, вручая арматурину, либо убивали. Смотря от рожи. Пока городские власти прочухали, пока подняли всех, а части все больше за городом стояли, в самом Намангане один учебный батальон Семьдесят третьей пехотной дивизии и что-то там еще дополнительно техническое находились. Всю жизнь было спокойно, хотя мусульманских традиций так и не вытравили. Да не очень и старались.

Сами понимаете, не для городских боев солдат готовили: больше двухсот только убитых. Это уже потом насчитали. На самом деле гораздо больше. Десятки пропавших без вести, там многих и опознать было невозможно – в кашу кровавую превратили. А еще они прорвались на железнодорожную станцию. Пассажиров в те времена еще не регистрировали. Паспорт проверяли только при посадке и нигде не фиксировали. Официальная цифра погибших, – он прищелкнул пальцами, – очень приблизительная. А уж пострадавших, искалеченных тысячи были. Вот после Намангана у всех еще при рождении берут отпечатки пальцев и ступней.

Кое-где успели самоорганизоваться. Дали отпор зверям. Милиция по тревоге поднялась, с окрестностей на помощь подошли. Хоть охотничьи ружья – и то хлеб. Но не везде успели. Слишком уж неожиданно произошло. Вот и пришлось импровизировать. Сбросили десантников возле города. Одна из самых массовых операций считается в двадцатом веке. Почти пятнадцать тысяч человек. Да если бы сразу… Частями. Не было столько транспортников. Еще и с одним легким оружием. Для пущего количества. Вытеснить назад погромщиков они сумели, да при этом тоже потери понесли. Нет, – покачал головой, – армейские потерь никогда не сообщают. Секретная информация. Вот попадете в ГРУ или академию – там непременно подробности узнают. А я в общих чертах…

На третьи сутки в город вошли Семьдесят третья пехотная дивизия и Четырнадцатая танковая бригада. Тут уж взялись за туземный район всерьез. Выжгли начисто. Квартал блокировали – и всех под корень. Дома расстреливали из орудий, а выходящих с поднятыми руками – в фильтрационный лагерь. Не уверен, что до него хоть десятая часть доехала. Мужчин точно постреляли, да и бабам несладко пришлось. Вот так вот… Всегда помните: сколько бы они вам ни кланялись, сколько бы ни заверяли в лояльности, сколько бы своих ни продавали – никогда не поворачивайтесь спиной. И будьте готовы в любой момент убивать. Другого языка муслимы не понимают. Все равно где они живут – на Кавказе или в Азии. Воспитание одинаково. Только страх способен держать в подчинении!..

Как пришло, так и ушло. Кажется, остальные ничего и не заметили. Но уже легче. Память не исчезла. Срабатывает на ключевые слова. Все еще проявится!

И появилось ощущение четкой нелюбви к десантникам, сидящей в душе. Даже скорее недоверие. Не свои. Чужие. Прыгают, прыгают, а никому в грош не сдалось.

Теперь по штату в мотострелковой дивизии имелось по одной эскадрилье вертолетов. Мелочь, а удобно. Проще (вернее – не нужно) налаживать взаимодействие с командованием фронтовой авиации в простых случаях. И авиаразведку можно проводить оперативнее, и прикрытие движущейся колонны с воздуха. И эвакуацию раненых своевременно легче проводить. А цена? Час полета В-22[1] – аж 800 рублей? За этот час можно перевезти 24 десантника на 120 километров и вернуться обратно (необязательно пустым, но пусть). Двадцать семь копеек пассажиро-километр. Как в такси прокатиться. А десантники, как и все прочие, на вертолетах передвигаются.

При них лучше кликухи не упоминать. Считается оскорблением, и моментально в драку лезут. Таких полуофициальных названий много. Все знают, но далеко не везде рекомендуется употреблять. Гробокопатели (саперы), дурни (танкисты), вертухаи (внутренние)…

Откуда-то выплыло название «зеленые». Точно. Он и есть «зеленый». Вроде нормально звучит. Не просто зеленый, еще и борзый. Пес его знает, что это значит. Граница? Зеленые фуражки? Ни черта не вспоминается.

– Обе ноги до колена ампутированы. Написал домой, а девчонка и ответила: не нужен ей такой. Депрессуха у парня. Целыми днями лежит и молчит, – игнорируя раненого, сообщил Вячеслав. Похоже, парень простой, как угол дома, и без наличия стеснительности.

– А врача как зовут, и что за деятель?

– Майор Пазенко, – доложил молодой Женька, торопливо зажигая спичку и давая прикурить обоим. Себе в последнюю очередь. – Начальник отделения. Хрен его знает имя и отчество. Здесь место хорошее, не Душанбе. Привозят немногих. Время есть, вот вечно и занимается придирками вместо работы. А так любит к кому придраться, – он посмотрел на лежащего и сделал резкий жест, – или вот тебя мучить возьмется.

– Да плевать, – перебил его мордатый, – не хуже остальных. Все они одинаковые. Офицерье поганое. Вот сестрички у нас… – Он причмокнул. – Что Люба, что Гульнара. Так и просятся на…

– Майор сказал – Галя.

– Какая из нее Галя. Натуральная Гульнара от рождения. Вот как в шестерки пролезла, так и стала по паспорту Галя. Все равно за километр видно. – В голосе была непонятная злоба. – Передком категорию заработала – и туда же. Нос воротит.

Опять категория, не слушая Славиных косноязычных разглагольствований о наличии (отсутствии) белья под халатами у медсестер и машинально кивая в соответствующих местах, размышлял Саша. Ну заклинило бугая на приличных харчах и от безделья. Бывает. Мало он, что ли, слышал такого раньше. Обычный солдатский треп. Какие они все из себя любовники-ухари. А бабы голой еще ни разу в жизни не видели. Сплошное вранье.

Интересно, тело болит, а голова работает. Это прекрасно. Без руки или ноги паршиво, но хуже некуда без мозгов. А память… Буду надеяться на возвращение. А что мне еще остается.

Итак… Шестерка – это шестая категория? А всего сколько… Нехорошо. Явно все в курсе, один я дурак дураком. И не спросишь теперь. Сказал, все знаю, кроме собственной биографии, на этом и стоять надо. Ладно, меньше трепаться, больше слушать. Выйти из армии с белым билетом и соответствующим диагнозом – это приговор. Ни на одну серьезную работу не возьмут, и водительские права можно смело засунуть… Стоп. Откуда я знаю? Точно. Есть у меня права. Класс «В», «С» и «Д». Еще до армии получил.

– Слушайте, а вещи мои привезли? – перебивая Славу на очередной фразе про прошлые его гулянья по покладистым девкам, спросил вслух.

– Вроде не было ничего, – неуверенно ответил Женька, – в каптерке надо спросить. Там баба Вера заведует.

– Не кусок?[2]

– Нет. Тут и офицеры лечатся. Еще не хватало, чтобы вещи пропадали.

– Сидит афганец в засаде с винтовкой, – обрадованно сообщил Слава. – Смотрит в прицел, появляется наш с одной лычкой. Афганец достает справочник и читает: «С одной полоской – ефрейтор. Премия 25 афгани».

Пока прицелился, ефрейтор скрылся. Появляется с двумя лычками.

Афганец достает справочник, читает: «С двумя полосками – младший сержант. Премия 30 афгани».

Пока прицелился, младший сержант скрылся. Появляется с двумя звездами. Афганец не заглядывая в книгу прицелился и убил. Достает справочник, читает: «Две маленькие, звезды – прапорщик, враг Советской армии. Штраф 50 афгани».

Саша вежливо улыбнулся. Этот дурацкий анекдот он услышал еще в учебке. Да, наверное, и нет в армии кого-то, не присутствовавшего при очередном пересказе. Разве глухие от рождения. Народный армейско-солдатский неумирающий фольклор.

Опа! Учебка в Паневежисе. А где этот самый Паневежис, и чему там учили? По названию Прибалтика. Жуть. Выскакивает неизвестно откуда. С другой стороны, если появляется, где-то в архивной памяти хранится. Уже неплохо.

– Пойду полежу, – не дослушав очередной саги про поход на танцульки и кучу покладистых девок с вот такими буферами, сказал вслух.

– Еще одну оставь, – четко отделяя себя от молодого, попросил Слава и, не дожидаясь разрешения, полез в пачку.

Он еще и наглый, понял Саша. Прекрасно ведь понял, нет у меня ничего, и норовит лишнее взять. С фильтром, блин, желает. Одна – по-товарищески, две – перебор. Совесть желательно иметь. Ладно. Всему свое время. Надо осмотреться.

– На! На! На! – Каждый выкрик сопровождался ударом головы о бронетранспортер.

Избиваемый уже не сопротивлялся и даже не кричал.

– Спорим, не пробьет? – весело сказал голос за спиной.

– Да там уже нечем, – возразил другой, – мозги через уши полезли. Голова хоть и дубовая, супротив брони не потянула.

Он бросил тело, упавшее так, как не падает живой – просто куча, а не парень лет пятнадцати еще несколько минут назад, – и всем телом развернулся к весельчакам.

На обочине дороги, скособочившись, стоял маленький пикапчик с кузовом, разукрашенный надписями на арабском языке и картинками. Передние колеса в кювете, серьезная вмятина в боку. Возле него на коленях, с руками за головой, стояли трое афганцев. Взрослый мужик с седой бородой, женщина в непременном мешке, закрывающем сверху донизу, только глаза блестят из-под сетки, и еще один мальчишка. Тот явственно дрожал, и по грязным щекам текли слезы.

Из люка бронетранспортера высовывалась незнакомая голова в шлемофоне. Вокруг стояло еще четверо в полевой форме. Ему не требовалось вспоминать имена. Он прекрасно знал их и так. Рыжий – Самойленко, Казак – Миронов, Цыган – Коновалов, Пшебыславский… У последнего прозвища не имелось. Не заработал еще.

– Зачем? – гортанно, но вполне разборчиво крикнул старик. – Он же совсем мальчишка!

Ухо молча шагнул вперед, одним движением сорвал с плеча Пшебыславского свой автомат, передернул затвор и прошил говорливого очередью. Мальчишка с диким визгом метнулся прочь, окончательно ополоумев. Еще одно рефлекторное движение – и тот рухнул на землю, поймав три пули спиной. Баба завыла без слов, качаясь из стороны в сторону. Миронов с диким ржанием пнул ее ногой в спину, затыкая. Не помогло. Она упала лицом вперед и продолжала подвывать на той же ноте.

– Ухо, ты что, совсем сбрендил? – орал разъяренный Рыжий. – Я же с ним рядом стоял! А если бы зацепил?

Ухо – это он, Низин. Он заведовал связью в роте, и кличка приклеилась недаром. Да и остальные имели под собой почву. В бою некогда произносить «разрешите обратиться, товарищ…». Проще орать «Ухо, давай связь!». Бывали и другие причины. Цыган, например, свел лошадь в кишлаке. Без причины. Покататься захотелось. Проделал все настолько чисто, что пропажу хозяева обнаружили только утром. Местный ротный юмор, посторонним непонятный.

Пшебыславский стоял с отвисшей челюстью. С таким он еще не сталкивался и не понимал, как реагировать. Недавно прибыл.

Рядом остановился еще один бронетранспортер. С брони посыпались озирающиеся солдаты.

– В чем дело? – грозно спросил, продолжая сидеть сверху, капитан Соколовский.

Рыжий что-то невнятно пробурчал.

– Смирна! – увесисто уронил капитан. – Доложить, как положено. Сержант Самойленко!

– Ну это… Ехали… Навстречу машина. Зацепили. Ухо говорит, остановись, посмотрим. Поперся проверить. А пацан ему в лицо плюнул… Сука… Ну вот… Он их и замочил.

– Молодцы, герои! По возвращении всем непременно выпишу награду. «За боевые заслуги». Или нет. Сразу орден Красного Знамени. Мы где находимся?!! – заорал. – В рейде на вражеской территории или в замиренном районе?! Да я вас, гнид, в яму посажу! Будете сидеть в зиндане, пока не посинеете, и под себя ходить!

– А мы при чем? – угрюмо спросил Миронов. – С Уха спрашивайте.

– А вы при всем. Отвечаете друг за друга. Круговая порука называется. Приходилось слышать? Ладно, – помолчав, сказал капитан. – Слушай команду. Низин!

– Я!

– Сам нагадил – сам и убирай. Взял – и всех этих трупаков в машину. Ручками. Самостоятельно. Лично. Сложил в барбухайку. Потом мину поставишь и подорвешь. Типа случайность. Ясно?

– Так точно!

– Выполнять, сука!

– А с бабой что? – жадно спросил Цыган. – Ее ведь нельзя отпускать.

– Тоже верно, – спрыгивая на землю, согласился Соколовский. – Ну-ка, открой, Гюльчатай, личико.

Цыган схватил женщину за голову, с силой нажал, поднимая, и одним движением ножа разрезал балахон. Та застонала от боли, когда он, ухватив ее за волосы, повернул лицом к капитану.

– О! – недовольно воскликнул Соколовский. – Старая уже. Негодная. Придется кончать: пользоваться противно. Гуманная все-таки нация афганцы – рожи своим бабам закрывают, чтобы не пугать гостей. – Потом уж к остальным: – Отпусти.

Капитан вынул пистолет и выстрелил женщине в голову.

– Остальные проштрафившиеся – в боевое охранение, пока этот долбень Низин трудится. Не кидать же идиотов реально в зиндан или под трибунал. Вы у меня и так попляшете. Из наряда в наряд. Что стоим?! Делом занялись!

Низин вздохнул и нагнулся к старику. Ухватил за ноги и потащил его к грузовичку. Вспышка ненависти прошла, и осталось исключительно недовольство. Нет, он не жалел о происшедшем. Просто в очередной раз сорвался с нарезки, и это начинало всерьез беспокоить. Нервы ни к черту. На хрена было остальных убивать…

Сашка дернулся и проснулся, пытаясь сообразить, что его подняло. Звук… Давно не удивлял вечный мгновенный переход от сна к бодрствованию. Что-то изменилось в окружающей обстановке – и моментальная реакция. Вокруг могут ходить, говорить, стрелять, он будет продолжать спать. Зато стоит в шуме появиться новым ноткам – и сна ни в одном глазу. Вроде здесь никаких опасностей не предвидится, а все равно на краю сознания ждешь подвоха.

Ага… Вот опять. В ночной тишине визгливый звук пружин кровати неприятно резал слух. Он сел, настороженно осмотрелся. На соседней койке мотострелок вновь подтянулся на одних руках и, зацепившись за подоконник, утвердился на нем. Видимо, в прошлый раз не удержался и рухнул назад. Вот и дернуло из сна.

Он без особого интереса посмотрел и пошарил под подушкой в поисках сигарет. Раз проснулся, неплохо бы подымить. Заодно и познакомиться. Его койка не визжала. Пружины в порядке, не растянутые. Тогда ему не показалось. Действительно, под тонким матрацем лежала самая натуральная доска. До него на койке «отдыхал» кто-то с травмой позвоночника. Ему необходимо было лежать на твердом. Как избавился от лишнего предмета, будто в импортной кровати оказался. Ничто не мешает. В принципе он мог спать практически в любом положении, даже в строю и на ящиках со снарядами, проверено жизнью, однако на мягком приятнее.

Парень, как его – Степной, – сидя боком, принялся дергать шпингалет. Левой рукой он держался за ручку рамы, иначе мог слететь от рывка. Поворачиваться ему было неудобно, и вообще смотрелся он странно. Укороченным. В темноте белели повязки на ногах, и выглядел парень донельзя странно. Вроде к игрушке нормального размера воткнули несоответствующие конечности. Не в первый раз Сашка видел людей с оторванными конечностями, но тогда это было по-другому. В горячке и не особенно задумываясь, затягиваешь жгут или бегом тащишь носилки. Каждый знает: чем быстрее раненый попадет в вертолет, тем больше шансов у товарища выжить. А что потом с ним будет, как-то не думаешь.

В душе каждый верит – его пронесет. Или уж лучше сразу. Чик – и ты на небесах. Хуже некуда вот так. Жизнь ломается пополам, и впереди ничего приятного не ожидает. Лучше не задумываться. И уж не прикидывать на себя, не придется ли корчиться с вывалившимися наружу кишками. Кто всерьез начинает размышлять о таких вещах, долго не протянет.

Степной наконец отжал шпингалет и распахнул вторую половину окна. Дернул со своей стороны – она не поддалась. Он со злостью ударил кулаком в стекло. Оно выдержало. Там толщина была дай бог, Сашка еще вечером обратил внимание. Что-то неприятно царапнуло. Парень точно не покурить полез. А что ему надо? Сашка хотел окликнуть, и внезапно дошло. Тот принялся перемещаться на руках в сторону открытой створки.

Низин вскочил, забыв про боль в спине и в ноге, и в три дерганых прыжка доскакал до окна, матерясь в голос. Ухватил за плечо уже добравшегося до цели парня, примеривающегося оттолкнуться, и сдернул его вниз с окна. Ногу пробило болью, и он сам свалился вслед за Степным на его койку.

– Зачем? – закричал тот. – Чего влез?

– Ты что удумал, идиот! – ответно заорал Сашка. – У тебя мозги вообще имеются?

– Пошел ты, – с точным указанием адреса пожелал мотострелок, – все равно выброшусь. Мне терять нечего.

– Идиот, – обнимая его за плечи и притягивая к себе легкое тело, сказал Сашка, – ты что, не понимаешь? Ты остался жить!

Господи, как же его зовут. Фамилию помню, а имя выскочило. Игорь!

– За себя и за других. Они лежат под звездочкой, а ты – нет. Зачем выкидывать себя на помойку? Сколько наших там осталось – ты жив! Можно подумать, ты один такой. Неужели другим легче? Мне, что ли, хорошо со сквозной дырой в голове?! Здесь помню, здесь не помню! Я вообще пустое место. Неизвестно кто. Даже не пустота, а просто дырка. Понимаешь? Меня нет. А ты – человек! Ты – русский солдат!

Господи, что я несу! Ему исключительно нотации о патриотизме не хватает.

– На хрена тебе эта… Развел трагедию. Мало ли девок на свете! Их охмурять не ноги нужны – уверенность в себе. Чтоб чувствовали и млели. Деньги тоже… Чинить ЭВМ ног не требуется, а зашибают там будь здоров. Мастер всем необходим. Подумаешь – ноги. Чего другого ведь не отрезали. Тем более что у тебя и колени на месте. Сможешь…

Он молол языком, не особо задумываясь о произносимом. В части он бы просто дал по морде сорвавшемуся. Пара оплеух – и любая истерика пройдет. Отвести к бабе – еще лучше. Клин вышибают клином. А здесь что. Только слова. Только дружеское плечо. Ничего другого нет. Он продолжал обнимать, почти укачивая глухо рыдающего парня. Не выставляясь напоказ, молча и давясь слезами. Это хорошо. Может, теперь пронесет. Выдавить из себя всю дурь. Вот так, через кризис.