Текст книги "Влюбиться в насильника (СИ)"

Автор книги: Мариэль Липецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

У папы сегодня день рождения. Юбилей – сорок пять лет. Вот, в кругу семьи и близких друзей отправляем его на заслуженную пенсию. Тут собрались обычные рядовые молодые ребята, которые у него в учениках, и лейтенанты тоже есть – бывшие ученики. Сам он капитан полиции. С таким папой никакие преступники не страшны, ведь правда?

Мама сказала, что селёдка кончилась. И хлеб весь съели. А что мы завтра есть будем? И папа обожает селёдку с водочкой. Придётся сходить за рыбой и хлебом. Мама очень волновалась и не хотела отпускать меня на ночь глядя, – уже двенадцатый час пошёл. «Мало ли, кто там ночью бродит» – говорила она. Но что там идти? Один квартал, и на развороте в углу стоит этот магазинчик круглосуточный. Ничего со мной не случится за полчаса. Мама дала список, который нужно было заодно купить, и деньги. Папе мы ничего не сказали. Он даже не заметит, что меня нет со своими гостями.

И вот я уже возвращаюсь домой, купив всё нужное. Конечно, страшно заходить в квартал. Там темно и повсюду по дороге в магазин мерещились какие-то тени и шорохи. Да-да, я всё ещё ребёнок в душе и боюсь приведений и сущностей больше, чем пьяной компании. Я долго, мешкая, по дороге обратно шла по главной освещённой фонарями улице, боясь заходить в квартал, тем самым только увеличивая себе путь. Почему-то мне стало страшно. Дома так уютно, и ты ничего не боишься. А как выходишь на улицу, так коришь себя, какого чёрта тебе захотелось погулять.

Я остановилась перед входом в мрачный недружелюбный квартал и набиралась смелости, как ко мне сзади подошёл один парень. Его собачка на поводке так смешно уставилась на меня, как и сам хозяин. И вообще они чем-то были друг на друга похожи. Такие же милые дружелюбные и вопросительные мордашки.

– Может, тебя проводить? – добродушно улыбнулся он мне.

Увидев, что я немного растерялась, он ещё более засиял и смутился, аж пятнами закраснел. Такой милый парень.

– Я тут с собакой гуляю. Ничего не подумай. Вон мой дом, – он указал здание неподалёку, – Сегодня что-то припозднился с прогулкой. Думал уже пора спать, а Карамелька всё лает и лает, гулять просится. Я не маньяк, я просто Даня, – быстро, краснея, затараторил парень, отчего выглядел ещё смешнее, и подал мне руку.

Я захихикала и подала руку в ответ.

– Лея.

Передо мной стоял милый платиновый блондин с очень красивым и невинным личиком, в длинном кремовом пальто и белых брюках. Ему хотелось верить, не раздумывая. Казалось, он и мухи не сможет обидеть. А собачка его тем более. Я не разбираюсь в породах собак, но она была такая маленькая миниатюрненькая и лохматая. Хотелось наоборот её защитить от всего света, чем поверить, что она сможет защитить хозяина от кого-то. Она не лаяла на меня, а просто заинтересовано таращилась своими малюсенькими глазками.

Я согласилась на то, чтобы он меня проводил. Тем более самой было очень страшно. А с ним намного спокойнее. За разговором и не замечу, как доберусь домой.

– У тебя родители с фантазией, – всё также смущенно улыбался Даня.

– У меня подругу Весна зовут. Вот у кого родители с фантазией.

Мы оба тихонько засмеялись. Он такой милашка, когда смеётся. Если предложит свидание, я с радостью соглашусь. Тем более я давно уже ни с кем не встречалась.

Мы со своими разговорами не заметили впереди себя компанию молодых ребят, вероятно, сильно пьяных. Когда они подошли вплотную, я ужаснулась от их количества. Их было восемь-десять, не меньше. Может, они просто пройдут мимо? Чего я сразу панику забила? Фильмов насмотрелась просто. Вот они почти проходят. Даня замолк. Видно было по его выражению лица, что он тоже испугался.

– Не хочешь поразвлечься? – сказал кто-то из них еле шевелящимся языком… кажется, мне.

Я с ужасом начала бегать глазами по парням, не зная, что делать. Меня охватила такая паника. Я сотню раз пожалела, что пошла за этой чёртовой селёдкой. Сидела бы дома и ни о чём не волновалась. Ведь мы почти дошли до него. Вот он в пятнадцати метрах от меня! Даня, видимо, тоже не на шутку перепугался. Наконец, ничего не ответив этим ребятам, я взяла за руку блондина, и мы быстрыми шагами направились к моему дому. Осталось совсем чуть-чуть, и мы в безопасности. Я попрошу маму, чтобы он переночевал у нас. А то мне страшно за него.

– Эй, мы с тобой разговариваем, – недовольно пробубнил уже другой голос.

Я не обернулась, а мы с Даней лишь ускорили шаг. Парни что-то там начали обсуждать. Кто-то допивал остатки жидкости в бутылках, кто-то с кем-то спорил. Мне неважно это. Главное дойти до подъезда, и мы в безопасности. Всё будет хорошо.

Вдруг послышались шаги. Быстрые шаги. Бутылки падали на землю и разбивались вдребезги. Я вздрогнула и сильнее вцепилась в Даню. Он сделал тоже самое. Парни расхохотались. Двое из них нагнали нас и встали перед нами, не давая пройти. Остальные встали сзади и по бокам, тем самым полностью нас окружив. И в этот момент моё сердце ушло в пятки и дико стучало. Вся жизнь разделилась на до и после. И мы с Даней потерялись где-то между. Их так много. Нам конец. Неужели я никогда не дойду до подъезда? Я больше не увижу мой дом? Маму? Мама! Мамочка! Мама, спаси меня!

– Девушка не ответила, значит, она не желает с вами разговаривать. Дайте, пожалуйста, пройти, – голос у Дани дрожал, что выдавало его страх. Я тоже боюсь, Даня. Очень боюсь. Мы всё ещё держались за руки, вцепляясь всё крепче друг в друга, будто держась за спасительную соломинку.

Один из парней, стоявших впереди, засмеялся и толкнул блондина, отчего он чуть не упал. Все подхватили и тоже рассмеялись. У них был такой противный смех. Меня сейчас стошнит от их присутствия. Может, когда они трезвые, они нормальные люди, но сейчас эти ублюдки ведут себя как свиньи. Их слишком много. От них несёт перегаром. Они кажутся такими дикими и… способными на все гадкие вещи. Я хочу сбежать отсюда. Неужели я никогда больше не увижу родителей? Папа! Папа, спаси меня!

Даню толкали уже со всех сторон, словно перекидывали мячик. Мне невольно пришлось отпустить его ладонь, и нас сразу занесло в противоположные стороны круга.

– Не трогайте его! Даня! Пожалуйста, отпустите его! – кричала я не в силах смотреть на это.

Он такой милый. Он и мухи не обидит. Мне именно такой типаж парней нравится. Даже если бы он и умел драться, он бы всё равно не справился с таким количеством этих козлов.

– Что ты там вякнул? Тебя кто просил лезть? Мы не с тобой разговаривали, маменькин сынок.

Его уже не толкали. Его уже начали бить. Кто в живот, кто в нос. У кого куда руки дотягивались, туда и били. Ненавижу этих мразей. Это не люди. Это животные. Твари. Мрази! Я подбежала к Дане, чтобы поднять его с земли. Он стоял на четвереньках, харкая кровью. Они продолжали его бить ногами в живот. Со всех сторон слышался пьяный смех. Собака лаяла, видя, что с хозяином его что-то неладное. Она беспрестанно лаяла. Я кричала изо всех сил. Всё смешалось в один давящий ужасающий гул.

– Не трогайте его! Не бейте его!

Меня кто-то оттащил от него за талию и крепко держал так. Я сопротивлялась, пыталась вырваться, царапалась, барахталась, как истеричка. Но хватка была крепкая.

– Ублюдки! Сволочи! Мрази! – у меня уже была истерика. Его убьют? Меня убьют? Что со мной будет? Что они со мной сделают?

И вот мне уже закрыли рот ладонью, и я не могла произнести и слова. Просто мычала что-то нечленораздельное. Дикий страх заставлял меня царапаться, кусаться, вырываться. Я ощущала, что совсем чуть-чуть, и я выберусь из хватки. Я чувствовала в себе необычайную силу. Меня держало уже трое.

Даня упал, съёжившись в комочек. Если раньше он стонал от боли и хрипел, то сейчас вовсе не реагировал на пинки. Он умер? Боже, Даня умер? Они его убили? Они его убили! Ублюдки! Гореть вам в Аду! Ненавижу вас! Чтоб вы сдохли! Что же теперь со мной будет? Папа. Папочка, спаси меня.

Видя, что Даня не реагирует, парни остановились. Те, что держали меня, вдруг расцепили руки, и я валуном сползла на асфальт. Я больше не сопротивлялась. Просто села на землю коленами и безжизненными глазами уставилась на окровавленное тело блондина. Он не двигался. Мне казалось, что он и не дышал. Всё кремовое пальто было запачкано кровью. Лицо было таким чёрным, что я даже не смогла разглядеть черты лица, которые некоторое время назад мне улыбались…

– Давай оттащим её в подъезд.

– Ты код-то знаешь, тупица?

– Тогда в кусты или давай к кому-нибудь домой её отвезем и там…

– Ещё чего! Я не собираюсь ею марать свою хату! Давай от дороги просто оттащим и в тоннель.

После бурных споров они поволокли моё обмякшее несопротивляющееся тело куда-то. Их было очень много. Да это сейчас не имеет никакого значения. Даня умер. Меня тоже убьют. Даже если каким-то чудом они оставят меня в живых после того, как поимеют всей толпой, я сама себя убью. Лучше умереть, чем всю жизнь жить с позором.

Собака всё лаяла над телом своего хозяина. Эти нелюди о чём-то переговаривались, таща меня на себе. Наконец, они грубо бросили меня на твёрдую поверхность асфальта. Тоннель для прохода людей, вырезанный в доме. Здесь было ещё темнее, чем на открытом небе. Из глаз невольно полились горькие слёзы безысходности. Было до мурашек страшно и до тошноты противно.

– Пожалуйста, не надо, – взмолилась я жалобно, всхлипывая.

Сколько их было? Их было так много. Я даже не могла разглядеть их лица. Просто чёрная масса нечисти. Демоны. Бесы.

Мой рассудок начал покидать меня. Я будто наблюдала за всем происходившим со стороны. Будто это не меня держали за ноги и за руки и заставляли распластаться на холодной земле, а какую-то другую так похожую на меня девушку. Тело было настолько напряжено, и страх бегал по жилам с нереально бешеным ритмом, что это казалось моим обычным состоянием.

– Папа. Папочка, помоги мне, – всхлипывая, произнесла я тихо-тихо, одними губами.

– Обычно все маму зовут в такие моменты. А она папу, – усмехнулся кто-то.

Я была ударницей. Примерно училась все годы. Уже решила, куда поступлю. У меня оставался последний год в школе. Я хотела стать врачом, хотела спасать людские жизни. А теперь моя жизнь кончена. И никто её не спасёт. Родители будут сильно горевать. Я не смогу смотреть им в глаза, если останусь жива после такого. Пусть всё скорее закончится, и убейте меня. Почему каждое мгновение длится как вечность?

Папа сейчас сидит и празднует свою пенсию в кругу семьи и друзей. Мама выносит им из кухни жаркое. Они, наверное, и не заметили, что меня нет.

– Папа! Папа! Помоги мне! – закричала я во всё горло, за что мне дали пощёчину и закрыли рот рукой.

С меня сняли колготки с трусами, подняли юбку и, кажется, начали расстёгивать куртку. Впереди стоящие начали толкать друг друга. А кто был со стороны начал совать в мои руки что-то липкое и пульсирующее. Я невольно брала, но ничего не делала.

Вся жизнь пронеслась перед глазами: как мама заплетала мне косички в детстве, как папа учил меня плавать, как я приносила грамоты с олимпиад, как мы ездили на Байкал всей семьей. Неужели она кончится вот так? Лежа на этом жёстком асфальте?

– Тим, ты чего. Я же сказал, что первый буду, – недовольно буркнул кто-то, еле стоя на ногах.

Тот, на кого он обращался, сильно толкнул его и он, чуть не упав, отошёл.

– Тим, мы же договаривались, – начали возражать остальные.

– Если не я первый, то её вообще никто не получит, уяснили, бараны безмозглые? – он, кажется, был пьянее всех здесь.

Все расступились и встали с моих ног. Он сел на меня, снимая свой ремень. Так вот кто будет моим первым. Никогда не могла подумать, что это произойдёт так… Так мерзко и отвратительно. Я отвернула голову, тихо всхлипывая. Не хочу это видеть. Хочу, чтобы всё это поскорее закончилось.

– Тише-тише, моя хорошая. Я постараюсь быть нежным, – он повернул мою голову обратно, и тут я увидела его светящиеся, как у кошки, янтарные глаза. Я хотела плюнуть ему в лицо, тело не слушалось. Оно онемело и застыло. Я и сама уже не понимала, что происходит. Меня, уже почти оголённую, лапали со всех сторон и совали пальцы в рот. Было уже всё равно. Просто убейте меня.

Я смутно почувствовало, как в меня входит что-то сухое, неприятное, – палец. Я даже не пошевелилась. Он входил резко и грубо, не заботясь обо мне, а получая лишь своё извращённое удовольствие. Вот смотрю я на себя со стороны – я такая жалкая. Ах, это же не я. Это просто девушка, похожая на меня. Они попользуются ею и выкинут, как мусор. А я досмотрю и пойду домой. Меня там мама ждёт с селёдкой и хлебом. Что-то я задержалась. Зачем я тут? Мне пора…

Тишину и мои тихие всхлипы прервал выстрел. Он оглушил весь квартал.

– Ни с места! Полиция!

Кто-то бежал к нам… может, от нас… Начался такой переполох. Кто-то резко стащил парня с меня. Послышались ещё выстрелы и крики. Кто-то куда-то бежал.

– Говорю же, выхожу курить на балкон, а там собака лает и лает. Потом вижу, что-то лежит рядом с ней, – сказал чей-то голос рядом со мной.

– Лея, ты жива? – не слушая первый голос, второй напуганный и обеспокоенный обхватил моё лицо. Это был отец.

К кому он обращается? Я вообще-то не там. Я тут. И мне жутко холодно. На улице, наверное, только плюс десять. Я хочу домой!

– Это лейтенант Лесков, наряд сюда… Да-да, и скорую. Тут один, – молодой человек жалостливо посмотрел на девушку, безжизненно лежащую на земле, и прибавил, – Нет, два пострадавших.

Хочется спать. Вот досмотрю… хотя, тут и смотреть нечего. Отнесу пакет домой и лягу спать.

Глаза закрылись сами собой.

***

– Где этот Тимур Орлов? Протрезвел? В рассудке, чтобы чувствовать боль, когда я ему морду бить буду?! М? – яростно кричал папа на какого-то мужчину в такой же полицейской форме, как и он.

– Животные! Нелюди! Это надо же до такого докатиться, чтобы девушек насиловать! Мою дочь! Ну, я ему сейчас устрою!

Из-за бешеного крика отца я и проснулась. Я лежала на кресле в его кабинете, укутанная пледом. Почему-то не дома. Эти двое не обращали на меня никакого внимания.

В кабинет завели какого-то парня. Он был в наручниках. Красивый такой. Глаза янтарно-карие, волосы цвета кофе торчали ёжиком, а у самого черты лица такие правильные, будто нарисованные умелым художником. Такой стройный, в меру накаченный и очень красивый. Только вид наглый и злой. Красивый, но злой. Мне не нравится такое сочетание.

Не успел парень войти, как папа кулаком ударил его в лицо. Потом ещё раз и ещё. Пока в кабинет не вбежали и не оттащили его от парня. А молодой человек даже не сопротивлялся. Он просто стоял, закрывая глаза, и опускал голову, будто говоря своим видом – правильно делают, что бьют; будто ничего другого он и не ждал. Из носа потекла кровь. Отца держали трое, а его посадили на стул.

– Протрезвел за ночь? Ей семнадцать только! Всю жизнь ей искалечили, скоты! А вдруг она говорить перестанет? Или заикаться начнёт? Она смотрела на меня, как мёртвая! Не узнавала совсем. Всех вас засажу! Надолго у меня сядете. Ты особенно.

 Тим… Тимур Орлов… Это ты чуть не стал моим первым? Теперь ясно, почему папа в ярости. Я бы тоже была, наверное. Но сейчас у меня нет сил, чтобы злиться и вообще что-то чувствовать. Что я сейчас чувствую, смотря на тебя? Ничего. Всё, что было, будто сон. Страшный кошмар. Но он уже прошёл. Рядом с папой я ощущаю спокойствие. Что я чувствую в себе? Опустошённость. Мне кажется, вы успели сделать, что хотели. Я смутно помню, что произошло после избиения Дани. Нет, кажется, не успели. Какая разница? Я просто хочу, чтобы вы все сгнили в тюрьме.

Тим, не слушая, что кричит ему мой отец, перевёл взгляд на меня. Он, вероятно, думал, что я сплю. Мы встретились глазами. Он так пристально, изучающе смотрел на меня, будто сейчас заклюёт своим ястребиным взглядом. Я вдруг осмелела и тоже не отводила от него глаз. Я неожиданно для себя улыбнулась. Нет, это была не обычная улыбка, а какая-то мерзкая. Мне самой стало противно от такой улыбки. Я будто показала ему всю его сущность в этой улыбке. Он сразу же отвернулся, словно испугавшись своего отражения.

Когда папа закончил свои нотации, парня вывели. Отец взглянул на меня. Я сидела, укутавшись в плед и наблюдая за ними.

– Отведите её домой. Что вы её мучаете? У неё и так шок, – ласково сказал папа, подсаживаясь ко мне и крепко обнимая.

– Она – потерпевшая. Пока не даст показания, мы не можем её отпустить, – сожалеюще проговорил лейтенант, бывший ученик моего отца.

Я вопросительно и жалобно посмотрела на папу, затем также на лейтенанта. Помотала головой. Я раскрыла рот, чтобы сказать, что я ничего не знаю. Но промычала что-то нечленораздельное. Говорить было чертовски сложно.

– Ты видела их лица?

Я помотала головой.

– Ты сможешь сейчас рассказать, как и когда это произошло?

Я сильнее замотала головой. Сразу вспомнились отрывки из этого ужасного сна. И вопросы лейтенанта заставляли убеждаться, что это был вовсе не сон. Осознавать, что всё было наяву очень страшно. Меня изнасиловали. Как же это? Это так мерзко! Я заплакала. Папа сильнее прижал к себе и начал утешать.

– Не видишь, в каком она состоянии? Какие тут показания? Она до сих пор в себя прийти не может. Домой её надо везти.

Лейтенант согласился. В таком состоянии, в котором с трудом различала сон и явь, я была бесполезна. Решено было везти меня домой. Только папа не мог. Ему срочно надо было остаться на работе. Даже в свой день рождения. Поручено было отвести меня прапорщику Грачову. Мне сказали ждать его в коридоре.

Там опять стоял он. Только уже без наручников. Разговаривал с какой-то девушкой.

– Мой папа тебя вытащит. Ты же знаешь, что он министр. Ты не сядешь.

Она хлопала глазками с накладными ресницами и порхала около него туда-сюда, что-то ласково бормоча.

– Да пошла ты, – отмахнулся он.

– Что ты сказал? – вспыхнула она. – Да ты должен быть мне благодарен за то, что я выкупила тебя под залог на время расследования!

– Выкупила, – парень усмехнулся. – Ты что, не расслышала? Пошла ты! Я лучше отсижу пять лет строгого режима, чем буду по гроб жизни должен тебе и твоему отцу! – он небрежно оттолкнул её от себя.

Блондинка раскрыла рот от изумления. Он смеет ей сопротивляться. Кажется, это стало для неё сюрпризом.

– Завтра же ко мне приползёшь, как миленький!

Девушка со стуком промчалась мимо меня к двери, перед этим на секунду остановившись возле меня и презрительно хмыкнув. Вслед за ней прошёл и Тим. Когда в долю секунды он был так близко ко мне, я невольно отшатнулась и прижалась к стене, дрожа как кролик. Он это увидел и поспешил скрыться за дверь.

В кабинете папы я его не боялась, потому что там был отец и ещё несколько людей. Когда я осталась одна в этом пустом коридоре, я осознала, что боюсь его и всех остальных ещё больше, чем вчера. Какая-то паника охватила меня. Безудержный страх, который заставлявший меня трястись.

Тим. Тимур Орлов… Мне не интересны их имена. Для меня они безымянны. Я не стану их очеловечивать. Они не имеют права быть людьми. Для меня они все останутся животными, из-за которых я не стану больше прежней Леей, и жизнь никогда больше не станет прежней.

Грачов подошёл минут через пять и сказал, что сейчас оденется, и мы пойдём. Велел ждать его на улице. Я послушалась и вышла на крыльцо.

Уже рассветало.

Опёршись на забор спиной, там снова стоял он и нервно курил. Я думала, он ушёл вместе с той девушкой. Наверное, мне стоит вернуться обратно и подождать в коридоре. Определённо стоит… Меня трясёт даже при взгляде на него.

– Слушай, надо поговорить, – вдруг он бросает сигарету и направляется ко мне.

Я, спотыкаясь и мотая головой, бреду обратно в здание задом. Стукаюсь спиной об дверь и останавливаюсь, нащупывая рукой ручку. Наверное, в моих глазах читается дикий страх перед этим человеком, потому что так и есть. Он почти вплотную приближается ко мне и останавливается.

– Я почти трезв. Больше тебя и пальцем не трону. Давай просто поговорим, – как можно спокойнее говорит он.

Я усиленно мотаю головой, ища ручку. Я не могу находиться рядом с ним. Меня берёт мандраж каждую секунду, что он здесь. Я хочу, чтобы он страдал, как страдала я.

– Уйди! Не трогай меня! – закричала я.

– Я и не собираюсь, – парень примирительно поднял руки и отошёл.

– Не приближайся ко мне. Пожалуйста, не трогай меня, – я его совершенно не слушала. У меня началась истерика. Со стороны я могла выглядеть как сумасшедшая. Эта буря чувств. Я не могла с ней бороться. Меня ужасал этот человек. – Пожалуйста, не надо, – заревела я, сползая по двери вниз.

Тут дверь открылась, и меня подхватил за талию Грачов. Он изумлённо смотрел то на меня, то на Тима. Увидев моё состояние, он разозлился.

– Ты ей угрожал? Угрожал?! – грозно спросил он у Тима.

Парень помотал головой, поражаясь, до чего довели меня он и его друзья. Я действительно была похожа на сумасшедшую.

– Он тебе угрожал? – спросил прапорщик теперь у меня.

Я отрицательно мотала головой. Грачов, презрительно провожая глазами Тима, посадил меня в полицейскую машину, и мы поехали домой. Тим закурил ещё одну сигарету, провожая меня взглядом. Мне либо показалось, либо он был очень подавленный и сожалеющий. Наверное, показалось. У таких людей нет совести.

***

Было темно. В моей комнате было восемь человек. Они окружили меня вокруг кровати, где я лежала, и медленно приближались.

– Тим, мы же договаривались, – послышалось у меня за головой.

Они всё приближались. Один схватил меня за ноги и притянул через постель к себе. Я начала кричать и барахтаться.

– Тим, ты чего? Я же сказал, что первый буду, – послышалось со всех сторон.

Они хором начали говорить что-то. И везде только и слышалось «Тим, Тим, Тим».

– Не трогай меня! – закричала я, отбиваясь от парня, который волок меня за ноги с кровати. В темноте смогла разглядеть только его светящиеся, как у кошки, янтарные глаза.

Я заорала изо всех сил…

И с ужасом вскочила на кровати. Было уже светло. Солнце встало уже над моим окном и ярко светило. Ему-то что до моих кошмаров. Я, задыхаясь, нащупала дрожащими руками флакончик с таблетками и быстро взяла в рот сразу две вместо одной.

Месяц прошёл, а кошмары всё не проходят. Они все почти одинаковы. Восемь человек окружают, а Тим тащит к себе.

Мне приходится пить успокоительные таблетки и наведываться к психотерапевту три раза в неделю. Месяц назад у меня был нервный срыв. Я чуть не стала сумасшедшей. Может быть, у кого-то и сильная психика, и он бы быстро оправился от произошедшего, но не я. У меня оказались слабые нервы, и мне крайне тяжело всё забыть и стать нормальной. Я пугаюсь каждого шороха и треска. По вечерам меня силком из дома не вытащишь. Да и вообще после школы я обычно запираюсь в своей комнате. Тяжело всё забыть, когда тебя постоянно мучают кошмары.

Подруги убеждают, что технически меня не насиловали, и мне пора бы уже оправиться. Технически… Они думают, что если меня не успели поиметь, то и ничего как бы не было. Посмотрела бы я на них, если бы с ними случилось нечто такое. Они не видели тот ужас, что видела я. Я, когда глаза закрываю, их лица вижу. Мне всё время кажется, что они за мной следят. Вон стоит тень за углом. Скоро совсем параноиком стану.

В школе некоторые смотрят с сожалением, некоторые вообще не смотрят, намеренно избегая взгляда. Мне остался год, и я уйду отсюда. И всё забудется. Всё пройдёт.

Их было восемь. Недавно состоялся суд. Шестерых посадили на пять лет за решётку, а двоим дали два года условных. Это были Тим и ещё один. У них был один адвокат, и он доказал, что они оба стояли в стороне и не били Даню. От причастия к изнасилованию их не смогли оправдать, потому что папины гости всё видели. Папа ничего не смог с этим сделать. За Тимура Орлова, кажется, впряглись какие-то силы выше него. Жизнь несправедлива, однако. Но главное, что их всех наказали.

На суде я впервые увидела их лица. Я увидела и тотчас отвернулась. Не могла на них смотреть. Они, видимо, тоже. Но Тим смотрел. Он с того момента, как вошёл, не отводил от меня взгляда. Того ястребиного взгляда янтарно-карих глаз. Мне до сих пор не по себе при воспоминании об этом.

Я успокоилась, дыхание пришло в норму. Нужно было собираться в школу. От кошмара я вскочила на десять минут раньше будильника.

На кухне пахло варениками. Обожаю их. Я знаю, что мама для меня их приготовила. Когда я вышла из комнаты, мама провожала папу на работу. Да, он решил, что ему рано на пенсию, и остался в отделе.

– Вареники! – с возгласами я вошла на кухню.

Я обняла маму и села за стол, предварительно умывшись. Мама так добро улыбалась мне.

– Так давно не видела, чтобы ты улыбалась, – сказала она мне задумчиво.

Правда? Я сейчас улыбаюсь? Если честно, я и сама забыла, как улыбаться. По-настоящему улыбаться. Но сейчас я была в какой-то мере счастлива. Счастлива от того, что у меня есть мама, папа, вареники, и всё хорошо. С некоторых времён я начала ценить это спокойствие и домашний уют. Не это ли счастье?

Я принялась уплетать завтрак, а потом начала собираться в школу. Всё как обычно. Но сегодня было лучше. Каждый день я чувствую, что мне лучше.

– Как самочувствие? Всё хорошо? – поинтересовалась мама, как интересуется каждый день.

А с чего бы всё должно быть плохо? Руки, ноги на месте, я жива. Кажется, всё прекрасно. Я кивнула и поцеловала маму в щёку. Я хотела уходить, но тут вдруг что-то упало и разбилось. Я встрепенулась. Мурашки пошли по коже. Сердце бешено колотилось.

Мама уронила стакан, случайно задев рукой. Она обеспокоено взглянула на меня, но ничего не сказала. Исключая тот факт, что я боюсь каждого шороха, стараюсь избегать людей, всё замечательно.

– Забыла сказать. Родители Данилы позвонили мне вчера вечером и сказали, что тебе можно проведать его. После школы можешь пойти, – послышался мамин голос из кухни, когда я одевалась в прихожей.

Наконец-то, мне можно его навестить. Он несколько дней в реанимации пролежал. Но теперь, говорят, что он идёт на поправку. Сегодня сама увижу. Расскажу, как Карамельке у меня живётся. Да, я взяла это милое лохматое чудо себе, пока Даня в больнице. Его родители не могут выгуливать собаку, потому что загружены на работе. Наши семьи сблизились за этот месяц, хотя они должны были бы меня ненавидеть. Ведь это я отчасти виновата, что их сын в больнице с порванным желудком.

После школы я прямиком направилась в больницу в приподнятом настроении. Я не знала, о чём говорить с Даней, но мне очень хотелось его увидеть.

Перед входом в палату я дала себе слово, что буду улыбаться, как бы не были мне больны воспоминания. Он не должен видеть меня подавленной. Он не должен знать, в каком состоянии я была весь месяц.

Я открыла дверь. Он лежал весь перевязанный в бинты. Такой бедный и беспомощный. Перед глазами сразу всплыли картинки, как он лежал безжизненный, свернувшись в комочек, в своём кремовом пальто. Тогда я думала, что он умер. При этих мыслях я еле сдержала слёзы. Лея, ты обещала себе, что будешь улыбаться!

Мне казалось, что он спит, поэтому я на цыпочках прошла к его кровати. Он распахнул свои длинные белые ресницы и долго, недоумевая, смотрел на меня, потом лучезарно улыбнулся.

– Ты пришла, – прошептал он.

– Я не могла не прийти.

Сначала мы сидели и улыбались друг другу, как дурачки, не зная, что сказать. Но потом разговор завязался сам с собой. Мы не говорили о том случае. Говорили о чём угодно только не об этом. Говорили о всяких мелочах. Оказывается, мёртвую муху можно оживить, если положить в сахарную воду. Даня сам пробовал. Надо тоже дома попробовать.

– Знаешь, когда выйдешь из больницы, я тебе Карамельку не отдам, – шутливо, улыбаясь, проговорила я, – Я к ней так привязалась.

– Значит, нам придётся как-то решать эту проблему, – таким же тоном сказал он, – Одна неделя она у тебя, другая – у меня. Или… жить вместе…

Я перестала улыбаться. Это была шутка, или он сейчас серьёзно?

– Извини, неудачная шутка, – покраснев, сказал он, увидев моё изменившееся выражение лица.

Даня отличный друг. Мы могли бы стать лучшими друзьями. Но я ничего к нему не испытываю, кроме чувства вины. Всепоглощающей, давящей изнутри вины. Месяц назад я бы с радостью пошла с ним на свидание. Я даже ждала этого. Но сейчас всё изменилось. Я изменилась. Я боюсь каких-либо отношений с парнями. Ко всем особям мужского пола испытываю отвращение и страх, кроме Дани. Но, поразмыслив месяц, я поняла, что и он мне не подходит. Поняла, что больше ни с кем не смогу быть вместе.

– Знаешь, тот случай изменил во мне кое-что. Раньше я боялась привидений, а теперь боюсь людей. Люди – страшнейшее из зол. Привидение может лишь напугать или убить. А человек может также напугать или убить, но и сделать столько всего мерзкого в промежутке этих понятий. Сделав это, он либо пугает, либо убивает, – проговорила я грустно, не в состоянии смотреть на Даню.

Он молчал. Затем его ладонь медленно потянулась к моей и накрыла её. Я немного дёрнулась, но не убрала свою руку. С некоторого времени мне неприятны прикосновения. Но для Дани я выдержу.

– Тогда я собирался позвать тебя на свидание, – я повернула свою голову на него и увидела, что он сожалеюще смотрит на меня, – И сейчас намерен. Даже если бы эти мрази успели тебя… – он не мог выговорить это слово. Я тоже не могла его слышать, – Я бы всё равно позвал.

И в этот момент меня прорвало. То состояние, которое я скрывала от него, вернулось. Я резко замотала головой и заплакала. Сначала слёзы просто текли, а потом я начала всхлипывать. Снова истерика? Только этого не хватало.

– Я так виновата перед тобой! – быстро-быстро заговорила я, всхлипывая. – Так виновата!

– Ты ни в чём не виновата, – он ласково сжал мою руку, так добродушно смотря на меня и утешительно улыбаясь.

Почему он так добр? Ведь это из-за меня он в больнице. Мне было бы легче, если бы он ненавидел меня. В душе так мерзко. Я зарыдала навзрыд, уже не сдерживая себя.

Я долго успокаивалась. Мне было стыдно, что Даня всё же увидел мои слёзы. Я не сдержала обещания, данного самой себе. Он не должен был видеть меня такой. Но, несмотря на это, мы ещё долго разговаривали. Вышла я от него под вечер. Но солнце было высоко. Летом темнеет очень поздно.

Я шла, смотря на асфальт. Не хотелось поднимать головы. Наверняка лицо опухло и глаза покраснели. Зачем это кому-то видеть? Просто надо благополучно дойти до дома до того, как стемнеет, и спокойно просижу весь вечер за сериалом.

В шагах пяти стоял кто-то. Он не двигался. Пришлось поднять голову, чтобы обойти его. Когда подняла, вскрикнула от ужаса. По телу прошёлся заряд адреналина, и я просто застыла на месте как вкопанная с расширившимися от испуга глазами.

Передо мной стоял он. Тот самый человек, который постоянно снится мне в кошмарах. Он, как-то нервно сунув руки в карманы джинсов, смотрел на меня.