Текст книги "Книга Евы"

Автор книги: Мариан Фредрикссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Глава пятнадцатая

Когда они добрались до ложбины, оба были одинаково потные и почти бездыханные. И как были, в одежде, бросились под водопад, как и тогда, жадно пили ледяную воду, подставляя струям головы, охлаждая горячую кожу. Стоя посреди сверкающих капель, посылали друг другу возбужденные сигналы: «Я хочу тебя, а ты хочепіь?» – «Да…» Он заботливо стянул с нее мокрую одежду…

И они опять лежали в мокрой траве, в прохладе перед водопадом, уста искали уста, руки искали грудь, талию, чресла. «О, я почти забыла, как это прекрасно», – подумала она. А потом ее поглотил Белый Свет. Она словно растворилась, ушла от себя самой в наслаждение тела и стала единой со всем, что окружало ее, – с небом, травой, рекой, шумящей внизу.

«Как удивительно, – подумала она, когда начала возвращаться к реальности. – Я интуитивно знала, что любовь чувствует себя дома в Белом Свете. Быть может, они удерживают Свет и его силу всей своей любовью?» Она от всей души рассмеялась и хотела поделиться с ним своими размышлениями, подняла глаза, но остановила себя. Он лежал на спине, глядя в небо. В его глазах застыл вопрос.

Она вспомнила: он всегда был таким после любви, немного печальный и виноватый.

«Почему?» – подумала она. Потом они снова посмотрели друг на друга, и ее радость зажгла его. Теперь наступила нежность и удивительная близость. «Мы оба имеем друг друга. Я начну с Гавриила, – сказала она себе. – Это самое прекрасное».

– Лучшим из того, что случилось, была встреча с одним человеком, – сказала она, пропустив описание места и древа познания. – Мы вели удивительный разговор, и я держу его в голове до последнего слова, ничего не забыв и ничего не прибавив. Я знала, как важно это для тебя.

Он вслушивался в ее рассказ, оживленно реагируя на каждую реплику. Ему хотелось все новых и новых подробностей.

– Ты не спрашивала его о Боге?

– Нет.

– Но почему?

– Я не решилась, мне казалось, что я не имею на это права.

Он кивнул серьезно:

– Я понимаю, ты думала, что это был сам Бог?

Она задумалась: такая мысль не приходила ей в голову. Кто он был и кем он мог быть?

– Он сказал, что его зовут Гавриил.

Теперь побледнел муж.

– Знаю, – сказал он. – Не сам Бог, а один из его архангелов.

Теперь стало так торжественно тихо, что она не решалась спрашивать. А ей так хотелось знать: разве у Бога есть помощники, ангелы?

Солнце начало заходить, последние косые лучи поблекли в реке там, внизу. Закатное золото освещало кроны далеких деревьев, едва угадывающихся на востоке.

Он приготовил место для ночлега тут же, на ложбине, рядом с запасом дров для костра. Потом вынул захваченную из дома еду: хлеб – о, как она мечтала о хлебе! – свежие бобы, рыбу. Как давно она их не ела!

Стена-кольцо из небольших камней, которую она устроила в прошлую ночевку, сохранилась; может быть, это его позабавит.

– Ты здесь давно?

– Со вчерашнего вечера. Я не мог усидеть дома.

– Прекрасно, – сказала она.

– Подумал, что мы можем остаться здесь на ночь, – пояснил он. – Посидим, как мы делали это однажды.

– Прекрасно, – согласилась она.

Потом они увидели, что наги, и застыдились. Смех, смущение – старые люди посреди бела дня…

«Как он красив, – думала она. – Намного красивее, чем те, внизу, чьим ребенком он был. Странно, я еще многого не понимаю».

– У меня есть во что переодеться, – сказал он и вытащил из котомки одежду.

Он заботлив и внимателен, сказала она ему. Он всегда был таким, где он этому научился? У людей, которые никогда не думали о себе? У шамана?

При имени шамана тень пробежала по его лицу. Она поняла, что должна быть осторожной, тщательно обдумывать каждое слово. Сейчас они были так близки друг другу, будто составляли единый организм; ему передалось ее беспокойство, и он спросил:

– Что-нибудь не так?

Нет. – Она прикрыла беспокойство смехом, оделась, разложила еду и с наслаждением стала есть. Он первый нарушил недолгое молчание:

– В этом разговоре я многого не понял. Кто был этот мертвый ребенок? Кто это – те, которые не умирают?

– Чтобы ты смог как следует разобраться, я должна рассказать все с самого начала, – сказала она. – Это займет много времени. В первый вечер я хотела только объяснить тебе, что мы сами создали мир, в котором живем, и сами должны думать, что делать с ним.

Мужчина покачал головой: он не понимал, из ее разговора с архангелом его занимало совсем другое.

– Как ты говорила, что он сказал о грехе?

Она повторила уверенно, словно читала начертанные на скале слова:

«В тот день, когда ты сможешь понять, что на мальчике нет вины, ты обретешь покой. Божьи дети безгрешны. Но, прежде чем вы научитесь понимать это, вы совершите много зла друг другу».

По траве прошелся холодный вечерний ветер, она немного замерзла. Мужчина долго смотрел на нее.

– Значит, мы дети Бога. А Бог меня не слушает. Он отвернулся от меня.

Ева попыталась добраться до него.

– Он ведь сказал: «…прежде чем вы научитесь понимать». Вы – слышишь? Это мы, ты и я.

Но она знала, что вот-вот потеряет его: мужчина не слышал этих важных слов.

– Что это за плоды ты там ела? – спросил он.

– Яблоки, – ответила она, – обычные яблоки. О, как я мечтаю о них,ты захватил их с собой?

– Конечно. – Адам достал яблоки, и они стали их грызть. «Он тоже их ест», – подумала она с удивлением и с некоторым беспокойством. Он никогда не был таким любителем яблок, как она, а сейчас взял два.

И вдруг испугалась:

– Мы что, не будем спать? Я так устала.

– Конечно, – сказал он, и в его голосе вновь зазвучала нежность.

Он развел огонь, устроил постель, она легла на его руку, и это было здорово.

«Только бы он не съел яблоки именно в этот вечер», – подумала она. Но сон уже сморил ее. Она была слишком усталой.

Она проснулась посреди ночи и увидела, что муж: сидит у огня, подкладывая новую охапку дров. Хотела ли она вновь отдаться сну? Совсем ли пробудилась? И вдруг она услышала странные звуки.

Он плакал, не было никакого сомнения в том, что он плакал. Теперь и у него наступили тяжелые минуты, начались воспоминания. «Шаман», – подумала она, поднялась, подошла к нему, обняла, хотела утешить.

Но он тихонько отстранился от нее и сказал:

– Хорошо, что ты проснулась. Хочешь рассказывать сейчас?

Это прозвучало как приказ, и она вдруг устало подумала: «Я не могу защитить его. Лучше пусть узнает».

Она рассказывала обстоятельно, следя за тем, чтобы не пропустить ни одной детали: про рану на руке, про огромного зверя на равнине, про ночь на дереве у реки, про кошку, трущуюся о ствол дерева.

Муж путался за нее, жал ей руки, восхищался:

– Здорово, какая ты умница!

Это дало передышку, они поговорили немного о диких животных, об огниве – как хорошо, что она захватила его с собой. Вспомнили Эмера. Еще передышка. Она передала привет от Эмера, рассказала, как нашла защиту от дождя у скотоводов; а он говорил о своем беспокойстве, которое испытывал при виде дождевых туч над равниной за вечер до этого, и как он испугался, что ей придется идти под проливным дождем.

Они поели хлеба, согрели немного воды; рассвет еле брезжил, и они продрогли от предутренней прохлады.

Но потом она была вынуждена говорить дальше, описать сплетенный ею небольшой плот, переправу через реку. И вот она дошла до Белого Света.

– Странно, ты ничего не выдумываешь, – сказал муж.

Она видела, что он начинает вспоминать, пытается удержать то, что пробудилось ее рассказом в глубине его подсознания.

Итак, она достигла заветных лесов. Забыв всякую осторожность, она живо и возбужденно стала рассказывать о детях стаи, о молодой матери, о том, что вспомнила свою умершую девочку, о слезах…

Муж жадно внимал каждому ее слову. Тем временем она уже говорила о послеполуденном сне стаи, об изнасилованиях, палке и фаллосе вожака, об испарениях, поднимавшихся из земли. Адам побледнел.

– О Боже! – закричал он. – О Боже, да, это было именно так. – Глаза его сверкнули. – Молчи, женщина, я больше не в силах. – И сразу же с той же дикой злобой: – Продолжай, продолжай!

И она продолжала. Сны о мертвых детях его не интересовали, но когда она поведала ему о старухе, которая была ее одногодкой и единственной, кто выжил из тех прошлых лет, он кивнул:

– Да, какое-то наказание они должны получить за свою безбожную жизнь. Они заслужили раннюю смерть.

Она не решалась протестовать.

– Продолжай.

Она рассказала о матери, он оставался спокойным, слушал внимательно. И она решилась спросить:

– Ты помнишь ее?

– Да, она была добра ко мне.

– Когда?

– Я не помню, продолжай!

Дальше уже нельзя было уклоняться, теперь ее повесть вела их прямым путем к хижине шамана, в то давно миновавшее засушливое лето. Мужчина лег, закрыл лицо руками, тело застыло в напряжении, несмотря на кажущийся покой.

Хижина, их первая встреча, разговор между шаманом и матерью, возвращение к стае – никакой реакции. Он был почти бездыханным: можно было подумать, что он спит.

Сейчас она испугалась, остаток истории был сухим и трещал как дрова: ребенок, который умер, возвращение к матери в хижину, бегство. Мальчик, стоявший там и говоривший: «Я пойду с тобой».

Весь обратный путь она несла это воспоминание, как драгоценность: этот чудный мальчик выбрал именно ее. Он отказался от всего ради их любви, так думала она тогда.

И только сейчас до нее дошел ответ на вчерашний вопрос: почему Адам не хотел помнить шамана?

Она вздрогнула, когда он вскочил на ноги быстро, как зверь, на которого напали.

– Это ты завлекла меня, – закричал он. – Все это твоя ошибка, сатанинская шлюха. Будь ты проклята, проклята!

Она тоже поднялась, открыла рот, чтобы возразить, защититься от его несправедливости. И тут он что есть силы ударил ее по лицу, она отлетела в сторону и упала плашмя, разбив о камни лицо и колени.

Потом она почувствовала, что из носа и рта течет кровь, поползла к водопаду, пытаясь отмыться.

Но кровь продолжала бежать, и она легла на землю, подумав: «Ладно, хорошо, пусть вся жизнь вытечет из меня. Сейчас все кончено. У меня нет больше сил, чтобы жить ради…»

Боль в коленях, в голове. «Все стало ошибкой, – думала она. – Сейчас я усну навсегда, тот, кто думает о смерти, получает ее».

Глава шестнадцатая

Она очнулась от того, что почувствовала: муж стоит возле нее на коленях с чистой водой, чтобы промыть раны, и с листом подорожника, таким большим и широким, что мог закрыть рот и щеки. Кровь больше не шла, но глаза открыть было невозможно. «Заплыли», – подумала Ева. Она слышала, что муж: плачет, и попыталась приподнять веки, чтобы увидеть его, но не смогла.

– Ты можешь есть? – спросил он.

Она попробовала провести языком по зубам, – они остались на месте, – кивнула. Он дал ей воды и кусочек размоченного хлеба. Она с трудом проглотила.

– Хочешь сказать что-нибудь?

Она почти незаметно покачала головой; чувствовала она себя плохо, ее тошнило. Так она пролежала целый день; муж менял повязки, прикладывая холодные как лед подорожники, намоченные под водопадом.

К вечеру опухоль чуть-чуть спала, и она смогла открыть глаза и посмотреть на мужа.

Он постарел. За один день вчерашний мальчик превратился в старого мужчину.

Потом она уснула.

На следующее утро ей стало лучше, она могла уже шевелиться. Усталые глаза мужа следили за малейшим движением ее лица.

– Ты хочешь сказать что-нибудь? – спросил он, как накануне.

Она не ответила, только подумала: «Я больше никогда ничего не скажу. Вчера я хотела умереть, от слов до дела слишком далеко».

Когда она закрыла глаза, боль в лице уменьшилась, но переселилась куда-то под сердце. К ней снова пришли дурные мысли; я хочу умереть, так почему же ты не убил меня, хотела сказать она, когда снова сможет говорить. И посмотреть на него так, чтобы он умер от стыда, этот Сатана.

Но когда она открыла глаза, то встретила его темный взгляд, полный невыносимого отчаяния. Ее охватило сострадание и нежность. Она протянула руку и положила на его ладонь. Он с благодарностью пожал.

– Прости меня, прости, – без конца повторял он одно и то же.

Слова спотыкались друг о друга, и это ее бесконечно раздражало, хотелось крикнуть: молчи, черт возьми, – и разом покончить со всем.

– Я думал ночь напролет – сказал муж. – Я теперь многое вспомнил и знаю, что остаток жизни буду вынужден прожить с чувством вины за измену. Я не хочу перекладывать ее на тебя. Я должен попытаться вспомнить, что это была не твоя ошибка, что не ты меня увлекла. – Потом настойчиво: – Ты же не умрешь из-за меня?

Она покачала головой, хотела сказать, что нет никакой вины. Но он воспринял это как обещание не умирать и постепенно успокоился.

Через какое-то время он произнес:

– Они убили шамана, да? Они сделали это?

Она кивнула, печально глядя на него. Слезы снова затуманили его взгляд, и он закрыл лицо обеими руками.

Тогда она с жутким трудом прошептала:

– Они убили и мою мать.

– О Господи, – вырвалось у него.

Немного позже она хотела еще что-то сказать, он наклонился над ней, пытаясь читать по губам.

– Они бы и нас убили, если бы мы остались. Но почему?!

Медленно доходили до него ее слова; ее разум всегда имел власть над ним. Так было и сейчас. Она видела, что он немного успокоился и тело его расслабилось.

Все же он сказал:

– Может, так было бы лучше.

И Ева почувствовала, как огромная безнадежность вчерашнего дня охватила ее и как появились безразличие и мечта о смерти…

День тянулся медленно; в основном она спала. Он менял повязки, пытался немного покормить ее. Иногда что-то говорил, и она думала: «Хорошо, что я нема и бессильна, пусть сам справляется со своими видениями».

– Я помню, – сказал он, – как шаман учил меня говорить. Названия деревьев и кустов, зверей, фруктов запоминались легко, весело. Солнце, луна, дождь, даже ветер и стороны света, откуда он приходил, – это я мог понять. Но мне было трудно осознать то, что он говорил о зле, о темных силах. Эти слова мне не давались. Я не понимал, что такое грех, – понимание его заняло много времени. Я имел обыкновение играть со своим фаллосом. «Это зло», – говорил он, и как-то мне показалось, что я понимаю: мужской член и зло – одно и то же слово. Я тоже сидел на дереве в роще и видел течку стаи. Он брал меня туда, чтобы показать мне, какое они творили зло. Потом об этом мы говорили с Богом, шаман просил Его дать мне разум не грешить.

Ева плакала с закрытыми глазами; внутренним взглядом она видела маленького мальчика, проклинала его Бога и его грех. Но в ней росло сомнение, зароненное еще ее матерью: стоило ли вообще давать стае способность размножаться? У матери были слова и любовь – дары, которыми можно пользоваться, лишь когда хочешь жить во времени.

У шамана был отвар. Зачем он был нужен им?

– Самым грешным из всех был вожак стаи, – сказал муж.

Шаман называл его Сатаной. «Этого я не знала, – подумала Ева. – Значит, старое доброе ругательство имеет происхождение. Возможно, поэтому оно так часто дает силу, наглую силу вожаку-самцу».

Теперь снова заговорил мужчина, голос его был светлее:

– Я помню, как твоя мать пришла к нам в первый раз; ты была с ней, такая маленькая… Она рассердилась на шамана и сказала: «Ты не должен учить злу, если не начнешь с добра». Сначала я испугался: еще одно непонятное слово. Но она посадила меня на колени, и мы вместе плакали. Потом она гладила мои волосы, и внутри я почувствовал тепло. «Сейчас ты чувствуешь добро». И тогда я впервые понял, как слова могут выражать невидимое.

«Мама, – подумала Ева, – может быть, через тебя я смогу добраться до него».

Словно услышав ее слова, он продолжил:

– Она была удивительная женщина, шаман боялся ее. Ее сила была больше, чем его.

Теперь Ева должна была говорить. Она жестом попросила его наклониться и прошептала:

– Мать имела в виду, что не злой тот, кто не может отличать зло от добра. Что зло может находиться лишь там, где существует добро.

Он покраснел, сказал:

– Это мне трудно понять. Когда ты была маленькой, я следил за тобой, охранял твой сон. Я знал, что люблю тебя; так я постиг, что такое любовь. Потом, когда ты вернулась и была уже большая и красивая, с высокой грудью и тонкой талией, тогда настал черед любви плотской. Проклятие! – вновь воскликнул он.

«Да заберет Сатана этого шамана», – подумала Ева, даже не шевельнувшись. Но при мысли, что случилось именно то, что должно было случиться, она стиснула зубы. Ведь Сатана забрал шамана и убил его.

Засыпая вечером, она уже знала, что желание вернуться к жизни, к борьбе возвращалось к ней. Она должна бороться за мужа, за их совместную жизнь.

Она больше не была одинока, была еще ее мать, власть над мальчиком.

В эту ночь она видела во сне ту огромную кошку возле дерева и победила ее еще раз горящими щепками.

Глава семнадцатая

На следующий день ей стало лучше, и она даже попробовала сидеть, потом ходить. Получалось неплохо.

Восход был ясным, значит, день будет теплым.

– Ты в состоянии идти? – спросил он. – Нам следовало бы вернуться домой, там остались животные.

– Но животными занимается мальчик?

– Он сбежал, – ответил муж. – Один только день оставался после того, как ты ушла.

Несмотря на солнце, Ева почувствовала ледяной холод, уверенно и быстро подумала: «Это отчаяние я приму, но не сейчас, потом».

И все же муж заметил боль в ее глазах, и в нем вновь проснулось бешенство.

– Ах вот как, тебе больно! Ты переживаешь за убийцу, ты скорбишь! А на человека, почувствовавшего свои грех и мучающегося от этого, тебе наплевать…

Теперь она наконец широко открыла рот и закричала:

– Сатана тебя возьми, я не плюю на тебя. Я люблю тебя, и ты это знаешь, проклятый лжец.

Она заметила, как он побледнел, но ей хватило мужества не останавливаться.

– Ударь меня, – кричала она, – убей! На этот раз ударь как следует, смертельно. Только благодаря твердому черепу я жива, так что такое слово, как «убийца», не для твоих уст. Каину не повезло, а тебе повезло.

«Откуда появляются слова? – думала она, удивляясь самой себе. – Смысл, истина. Ведь правда же, преступление Каина не тяжче, чем поступок Адама, но ему не повезло».

Непонятное прежде убийство брата братом стало внезапно понятным.

Мужчина, стоявший перед ней, тоже понял:

– Ты права.

От водопада долетали брызги, бушевал ветер. Она опять замерла. Заметив это, он обнял ее:

– Клянусь, никогда больше не подниму руки на тебя.

И Ева сказала то, что вновь поразило ее:

– Лучше будет, если мы перестанем обещать что-нибудь. Я тоже могу драться. Но я дерусь словами.

Впервые с того первого дня муж улыбнулся:

– Спасибо, – сказал он. – Спасибо, ты здорово сказала. Я этого не забуду.

«Он живет в прошлом и принимает обещания из будущего, – думала она. – Так я всегда делала, так учила и его. Даже сейчас, когда невыносимо трудно и когда лучше принять лишь настоящее, идти ко дну, в дерьмо, которое там есть».

Путь домой был легче, чем они думали, хотя Еве порою изменяли силы и все мучительней болели разбитые колени. Но они все равно шли, много раз останавливаясь, а последний отрезок дороги он нес ее на руках. Несмотря ни на что, возвращение домой подарило ей и небольшие радости: везде было подметено и опрятно, в горшках свежая листва, грядки обработаны и для овощей, и для лекарственных трав, тяжелело зерно на поле, яблони постукивали плодами, и голубое небо у пещеры, как всегда, оставалось спокойным.

Соблазн. Сосущее чувство жажды свободной жизни, без угрызения совести, без правил, планов, без мучительного беспокойства.

Мальчик все время напоминал ей о чем-то, о чем она не имела права мечтать. Поэтому она и гнала его от себя…

«Пути обратно нет», – сказала она Гавриилу и наконец призналась самой себе, что причиной ее скитаний было внутреннее желание вернуться к Свету. Адам это тоже знал. «Ты ведь вернешься?» – спросил он. А когда она вернулась, каковы же были его удивление и радость: «Ты вернулась».

Мальчик, ее старший сын, дорого заплатил за это сосущее желание, в котором она никогда не могла признаться самой себе. Нежность, забота полностью растрачены ею на младшего сына, совсем другого, как совсем другой была здесь и сама жизнь. Вот и он был прилежным, любил порядок, умел разговаривать.

Малыш в два года уже знал больше слов, чем старший в пять, вспомнила она. Раньше она говорила об этом очень часто и с гордостью. Как сатанински глупо: судить, осуждать, ограничивать, отталкивать одного, ставить требования перед другим.

Наконец-то она увидела и поняла: больше нет его, ее старшего мальчика.

Слишком поздно. Выносить это было трудно, труднее, чем борьбу с мужчиной. Тогда она отправилась в глубь пещеры, и, хотя солнце все еще стояло высоко в небе, разделась, и попыталась забыться сном.

Когда муж вернулся, она спала тяжело и глубоко.