Текст книги "Проклятье Победителя (ЛП)"

Автор книги: Мари Руткоски

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Глава 21

Кестрел не могла поговорить с Айрексом с глазу на глаз, что, вероятно, вполне устраивало молодого лорда. Ему нравилось, чтобы его слышали и видели, и, казалось, он не имел никакого намерения отделяться от толпы до тех пор, пока они вместе с Кестрел не вышли на предназначенное для дуэли круглое пространство, отмеченное черной краской по мертвой траве, и заняли места друг напротив друга.

– Леди Кестрел. – Айрекс говорил четко, чтобы собравшиеся слышали его слова. – Вы получили мой подарок?

– И привезла его сюда, чтобы вернуть Вам.

– Это значит, что ты сдаешься? Давай же, согласись отправить своего раба ко мне и протяни мне руку. Я уколю тебе мизинец. Первая кровь будет засчитана за мной, и мы вместе поужинаем.

– Нет, положение вещей нравится мне таким, какое оно сейчас. Когда Вы на своем месте, а я – в пятидесяти шагах от Вас.

Темные глаза Айрекса превратились в щелки. Его губы, которые можно было бы назвать чарующими, перестали улыбаться. Айрекс повернулся к Кестрел спиной и отправился на свое место. Кестрел встала на свое.

Айрекс, как принявший вызов, назначил друга, который должен был объявить начало дуэли. Когда молодой человек крикнул: «По цели!», Айрекс выхватил прикрепленный к его руке кинжал и бросил его.

Кестрел, которая ожидала, что он сделает первый ход, изящно увернулась. Кинжал пропел в воздухе и воткнулся в дерево.

Зрители отпрянули от границ круга. Несчастные случаи происходили и раньше: для наблюдателей Иглы были весьма опасной игрой.

Айрекс казался совершенно не обеспокоенным, что его первая попытка провалилась. Он пригнулся, доставая Иглу из ножен на голени. Взвешивая оружие в руке, он смотрел на Кестрел. Затем Айрекс сделал ложный выпад, но, если Кестрел была искусна в чем-то, то в том, что легко различала блеф, особенно когда Айрекс не особенно старался скрывать свои эмоции. Он метнулся вперед и бросил.

Его скорость была ужасающей. Кестрел упала на землю, оцарапав щеку о песок, но тут же снова вскинулась, чтобы Айрекс не застал ее в такой уязвимой позе. Поднявшись, она увидела, как на земле что-то блеснуло – кончик ее косы, срезанный кинжалом противника.

Дыхание Кестрел участилось. Айрекс удерживал позицию приблизительно в тридцати шагах от нее.

Она ждала, балансируя на носках, и увидела, как ярость Айрекса на ее оскорбление спала или же до такой степени смешалась с удовольствием, что стало казаться, будто он пребывает в хорошем настроении. Его первый бросок был диким и неразумным, так как он взял Иглу из одного из двух наиболее легко доступных мест. Когда Иглы переходили в рукопашную, тот, у кого было мало ножей и кто потерял ножи с предплечий и даже бедер, оказывался в неблагоприятном положении. Кестрел знала, что Айрекс понимает это, иначе он не использовал бы для второго броска Иглу с голени. Он вел себя нагло, но и осторожно. Это делает задачу Кестрел сложнее.

Она почти чувствовала досаду отца. Люди выкрикивали ей советы, но голоса генерала она не слышала. Кестрел гадала, насколько тяжело ему было не приказать, чтобы она сама метнула несколько Игл. Она знала, что он хотел этого. Именно так следовало поступить более слабому бойцу: надеяться удачным броском окончить дуэль раньше.

Но она хотела подобраться к Айрексу поближе – так близко, чтобы поговорить с ним и их разговора никто не услышал. Как только она окажется от него на расстоянии вытянутой руки, ей понадобится каждый нож.

Айрекс наклонил голову. Либо он был озадачен, что Кестрел не придерживается единственной разумной для нее стратегии, либо разочарован, что она вообще ничего не делает. Возможно, он ожидал более сложного соревнования. Кестрел всегда старалась не выставлять на показ свои весьма скромные боевые навыки, и общество полагало, что дочь генерала должна быть превосходным воином.

Айрекс медлил, не выказывая ни малейшего желания опустошать ножны. Он не стал приближаться, что представляло собой проблему: если Кестрел не удастся подманить его, ей придется подойти к нему самой.

Теперь крики стали неразборчивыми. Они разрослись в нечто, напоминающее ревущую тишину.

Отец сказал бы, что Кестрел должна оставаться на месте. Вместо этого она вытащила два кинжала с голеней и бросилась вперед. Клинок вырвался из одной ее руки и прошел мимо – ужасный бросок, но он отвлек Айрекса от второго, который мог бы ударить в цель, если бы лорд не пригнулся и не бросил собственную Иглу.

Чтобы увернуться, Кестрел прокатилась по сухой траве. Она упала на бок как раз в тот момент, когда Игла воткнулась в почву возле ее ноги. Ее разум покрылся льдом, замыкаясь в себе.

Айрекс был быстр, слишком быстр. Она даже не заметила, как шевельнулась его рука.

А затем ботинок Айрекса пнул ее под ребра. Кестрел охнула от боли. Она заставила себя подняться на ноги и выхватила Иглу из ножен на предплечье. Она разрезала воздух перед собой, но Айрекс отскочил, выбил нож из ее руки и перекатился, чтобы забрать его себе.

Грудь Кестрел вздымалась. Ей было больно дышать. Больно думать. На мгновение она представила, как ее отец разочарованно прикрывает глаза. «Никогда не вооружай своего противника», – часто повторял он.

Но она получила, что хотела. Теперь они с Айрексом находились в центре круга, слишком далеко от галдящих зрителей, чтобы те могли услышать их разговор.

– Айрекс. – Ее голос прозвучал тонко и слабо. – Нам нужно поговорить.

Он пнул ее в колено. Она почувствовала, как что-то хрустнуло и сместилось, а затем рухнула на землю. Сила удара вернула ее коленную чашечку на место. Кестрел вскрикнула.

Шок был слишком велик, чтобы ощущать боль. Однако затем мука пришла: спазм выстрелил из ноги Кестрел в мозг.

Не страх заставил Кестрел подняться на ноги. Она была ошеломлена болью и ничего больше ощущать не могла. Она не знала, как смогла встать, лишь осознала, что сделала это и Айрекс позволил ей.

– Ты мне никогда не нравилась, – прошипел он. – Такое высокомерие.

Перед глазами Кестрел побелело. Она пребывала под странным впечатлением, будто идет снег, но по мере того, как белизна разъедала пространство вокруг лица Айрекса, она поняла, что никакого снега не было. Она находилась на грани потери сознания.

Айрекс ударил ее по лицу.

Это до смерти уязвило ее. Она услышала вскрик, но не была уверена, исходил ли он от толпы или из ее собственного горла. Кестрел нужно было говорить сейчас и говорить быстро, иначе дуэль закончится тем, что Айрекс просто раздавит ее, вместо того, чтобы заколоть Иглой. Кестрел едва смогла набрать в грудь воздуха. Она вытащила кинжал, и ощущение в ладони его твердости немного помогло ей.

– Ты – отец ребенка Фарис.

Айрекс отпрянул.

– Что?

Кестрел молилась, чтобы ее догадка не оказалась ошибочной.

– Ты спал с женой Сенатора Тайрена. Ты зачал ее ребенка.

Айрекс взял себя в руки, его кинжал блеснул в свете заходящего солнца огнем. Но он прикусил внутреннюю сторону щеки, отчего его лицо перекосилось, и этот едва заметный признак беспокойства подарил Кестрел надежду, что она сможет пережить дуэль. Айрекс спросил:

– Что заставляет тебя так говорить?

– Нанеси удар, который я смогу легко парировать, и я скажу.

Он повиновался, и звук удара лезвия по лезвию придал Кестрел сил.

– У вас одинаковые глаза, – произнесла она. – У ребенка на щеке образовывается ямочка, и у тебя тоже. Когда мы заняли позиции для боя, Фарис побледнела, и, как я вижу, она находится в передней части толпы. Не думаю, что она так волнуется за меня.

Айрекс медленно ответил:

– То, что тебе известна подобная тайна, вовсе не побуждает меня желать твоей смерти меньше.

Кестрел прерывисто вдохнула, радуясь, что не ошиблась, что Айрекс колебался, хоть толпа и продолжала кричать.

– Ты не убьешь меня, – сказала она, – потому что я все рассказала Джесс и Ронану. Если я погибну, они сделают твою тайну известной всем.

– Им никто не поверит. Общество будет думать, что они горюют по тебе и пытаются мне навредить.

– И общество продолжит так думать, когда сравнит лицо мальчика с твоим? Той же позиции будет придерживаться Сенатор Тайрен? – Хромая, Кестрел обошла вокруг Айрекса, и он позволил ей, хоть и обнажил вторую Иглу и держал обе наготове. Он быстро переступал с одной ноги на другую, а Кестрел пыталась не споткнуться. – Если Ронан встретится с трудностями в распространении скандала, он вложит в это деньги. Я отдала ему пятьсот золотых монет, и он подкупит своих друзей, чтобы они поклялись в истинности слухов, в том, что видели тебя в постели с Фарис, что ты носишь у сердца локон волос мальчика. Они будут говорить что угодно, будь это правдой или нет. Немногие люди так богаты, как ты. У Ронана много друзей – вроде бедного Ханана, – которые с радостью примут золото, чтобы испортить репутацию кого-то, кого никто особенно не любит.

Руки Айрекса ослабли. Казалось, ему стало плохо.

Кестрел надавила на полученное преимущество:

– Ты спал с Фарис, чтобы она посоветовала своему мужу помочь тебе получить место в Сенате. Может быть, у тебя были и другие причины, но нам важна именно эта. Тебе следовало бы прислушаться к моим словам, ведь если Тайрен заподозрит тебя, он не просто не станет оказывать помощи. Он обратит Сенат против тебя.

Кестрел увидела, как его пыл остудился.

– Хоть эта дуэль и не нарушила правил, но она не совсем чиста, – продолжила Кестрел. – Ты начал драку. Общество будет осуждающе бормотать задолго до того, как Ронан и Джесс уничтожат твою репутацию.

– Общество осудит меня? – оскалился Айрекс. – Твоя собственная репутация не так уж безупречна. Любовница раба.

Кестрел пошатнулась. Ей понадобилось мгновение, чтобы собраться с мыслями, и, даже заговорив, она не была уверена, являлись ли ее слова правдой или ложью:

– Что бы ни говорили обо мне люди, мой отец будет твоим врагом.

Лицо Айрекса все еще горело ненавистью, однако он произнес:

– Очень хорошо. – В его голосе послышалось колебание. – Ты рассказала генералу о Фарис?

Кестрел подумала о своем письме к отцу. Оно было весьма простым. «Я вызвала лорда Айрекса на дуэль, – говорилось в нем. – Она произойдет сегодня за два часа до заката на территории его поместья. Пожалуйста, приди».

– Нет. Это бы уничтожило мою цель.

Айрекс бросил на Кестрел взгляд, который она часто видела на лицах своих противников в «Клык и Жало».

– Цель? – осторожно спросил он.

Кестрел почувствовала, как по ее венам заструился триумф, превзошедший боль в колене.

– Я хочу, чтобы мой отец поверил, что я честно победила в этой дуэли. Ты потерпишь поражение. Поддашься мне, и победа будет полностью моей. – Кестрел улыбнулась. – Я хочу первой крови, Айрекс. Мой отец смотрит. Сделай так, чтобы это выглядело красиво.

Глава 22

После дуэли генералу пришлось помочь Кестрел подняться на лошадь, но не успел Джавелин сделать несколько шагов, как девушка покачнулась в седле. Ее правое колено пульсировало. Казалось, будто в нем сорвался и начал распускаться какой-то узелок, прижимая к коже изнутри свои горячие витки.

Генерал остановил Джавелина.

– Можем взять взаймы чей-нибудь экипаж.

– Нет.

Какой был смысл в победе над Айрексом, если она не могла удержаться на лошади? До сих пор Кестрел не осознавала, что обладает такой гордостью. Может быть, она не желала военной жизни, подобной жизни отца, но, судя по всему, его одобрение ей было нужно не меньше, чем в детстве.

Генерал, казалось, хотел поспорить, но сказал только:

– Это была решительная победа.

Он взобрался на своего коня и задал темп.

Они двигались медленно, но Кестрел морщилась при каждом ударе копыта. Она обрадовалась, когда небо перекрасила ночь. Кестрел знала, что ее лицо осунулось от боли, но напомнила себе о темноте, которая скрывала ее даже от отца. Он не увидит ее страх.

Она ожидала, когда он задаст свой вопрос: почему она вызвала Айрекса на дуэль?

Но генерал молчал, а некоторое время спустя Кестрел могла думать только о том, как бы не упасть с лошади. Она закусила губу. Когда они приехали домой, у нее во рту стоял привкус крови.

Кестрел не заметила, как они миновали ворота. Просто внезапно перед ней появился дом, яркий и будто трепещущий по краям. Кестрел неясно услышала, как ее отец кому-то что-то сказал, а затем почувствовала на талии его руки, которые сняли ее с Джавелина, будто она была ребенком.

Генерал поставил дочь на ноги. Ее колено подогнулось. Кестрел почувствовала, как в ее горле застрял вскрик, а затем все потемнело.

*

Когда Кестрел открыла глаза, то обнаружила себя лежащей в постели. Кто-то развел в очаге огонь, от которого к потолку тянулись всполохи оранжевого света. На прикроватном столике горела масляная лампа, и ее свет превратил лицо генерала в границы тени и кости. Отец Кестрел сидел в придвинутом к кровати кресле. Возможно, он здесь же спал, но сейчас его глаза были внимательны.

– Твое колено нужно вскрыть, – сказал он.

Кестрел взглянула на свою ногу. Кто-то – ее отец? – разрезал от бедра правую штанину лосин. Колено распухло и казалось вдвое больше своего обычного размера. Оно горело и стало каким-то тугим.

– Я не знаю, что это значит, – произнесла Кестрел, – но звучит не очень приятно.

– Айрекс вывихнул тебе коленную чашечку. Она встала на место, но ударом, вероятно, разорвало мышцу. Твое колено наполняется кровью. Поэтому тебе так больно – из-за опухоли. – Генерал помедлил. – У меня есть некоторый полевой опыт лечения подобных повреждений. Я могу вскрыть опухоль. Тебе станет легче. Но мне придется использовать нож.

Кестрел вспомнила, как он когда-то разрезал руку ее матери, как по его пальцам бежала кровь, пока он пытался соединить края раны. Когда он посмотрел на дочь сейчас, Кестрел поняла, что он видит тот же образ или его отражение в ее глазах. Между ними стоял один и тот же кошмар.

Генерал уронил взгляд на свои покрытые шрамами ладони.

– Я послал за доктором. Если хочешь, можешь дождаться его. – Голос отца звучал ровно, и, вероятно, только Кестрел смогла бы услышать в нем грустные нотки. – Я бы не предлагал свою помощь, если бы не был уверен в себе или если бы не считал, что будет лучше сделать это сейчас. Но выбор за тобой.

Он встретился с ней взглядом. Что-то в глазах отца заставило Кестрел подумать, что он бы никогда не позволил Айрексу убить ее, что, почувствуй он, что его дочь сейчас умрет, он бы сам выбежал на площадку и вонзил в спину Айрекса клинок, что он бы расстался ради нее со своей честью.

Конечно, Кестрел не могла быть уверена. Однако она кивнула. Генерал отправил раба за чистыми лоскутами, которые затем подложил под ее колено. После этого он подошел к очагу и поднес к огню небольшой нож, чтобы обеззаразить его.

С потемневшим ножом в руке он вернулся к ее постели.

– Обещаю, – произнес он, но Кестрел не знала, обещал ли он, что поможет ей, что знает свое дело или же что спас бы ее от Айрекса, если бы ему пришлось. Нож вошел в плоть, и Кестрел снова потеряла сознание.

*

Он был прав. Кестрел почувствовала облегчение, как только открыла глаза. Ее колено болело и было замотано бинтом, но горячая опухоль спала, а с ней – немалая часть боли.

Отец стоял к ней спиной, глядя в темное окно.

– Тебе стоило бы освободить меня от выполнения нашей сделки, – сказала Кестрел. – Теперь, с больным коленом, армия меня не примет.

Он обернулся и ответил на ее слабую улыбку своей.

– И не надейся, – ответил он. – Твоя рана не серьезна, пусть и болезненна. Скоро ты встанешь на ноги, а до конца месяца будешь нормально ходить. Это не необратимое повреждение. Если ты сомневаешься в моих словах и считаешь, что я ослеплен надеждой увидеть тебя офицером, спроси у лекарки, она скажет тебе то же самое. Она в гостиной.

Кестрел посмотрела на закрытую дверь своей спальни и задалась вопросом, почему лекарка осталась снаружи.

– Я хочу спросить у тебя кое-что, – произнес генерал. – И предпочту, чтобы она не слышала.

Внезапно Кестрел показалось, что у нее было ранено не колено, а сердце. Что его пронзили кинжалом и теперь оно истекало кровью.

– Что за сделку ты заключила с Айрексом? – спросил ее отец.

– Что?

Он окинул ее невозмутимым взглядом.

– Для тебя дуэль продвигалась плохо. Затем Айрекс замешкался, и между вами, судя по всему, произошла интересная беседа. Когда дуэль возобновилась, Айрекса будто подменили. Он бы не проиграл тебе – по крайней мере таким образом; вероятно, ты сказала ему что-то, что заставило его.

Кестрел не знала, как ответить. Когда генерал задал свой вопрос, она почувствовала огромную признательность, что он не выведывает побудившие ее к дуэли причины, и пропустила некоторую часть его слов.

– Кестрел, я просто хочу убедиться, что Айрекс не получил над тобой какой-либо власти.

– Нет. – Она вздохнула, разочарованная, что отец разоблачил ее победу. – Наоборот, я имею власть над ним.

– Ага. Хорошо. Ты расскажешь мне, как добилась этого?

– Мне известна тайна.

– Очень хорошо. Нет, не говори мне, что это за тайна. Я не хочу знать.

Кестрел посмотрела в огонь. Она позволила пламени заворожить ее взгляд.

– Ты думаешь, для меня имеет значение, как ты победила? – тихо спросил генерал. – Ты победила. Как – не важно.

Кестрел подумала о Геранской войне. О страдании, на которое обрек эту страну ее отец. О том, как его действия сделали ее госпожой, а Арина – рабом.

– Ты действительно в это веришь?

– Да, – ответил он. – Верю.

***

Арин услышал, как скрипнула дверь в барак. Этот звук мгновенно заставил его подняться на ноги, потому что только один человек мог прийти сюда так поздно ночью. Затем он разобрал первый тяжелый шаг, и его руки отпустили металлические прутья. Это были не ее шаги. Они принадлежали человеку крупному. Грузному, медлительному. Скорее всего, мужчине.

К камере Арина приближался пульсирующий свет факела. Увидев, кто нес его, Арин отпрянул от решетки. Перед ним стоял оживший кошмар детства.

Генерал вставил факел в держатель. Он вперился взглядом в Арина, замечая его свежие синяки, его рост, черты лица. Лоб генерала нахмурился еще сильнее.

Мужчина был совсем не похож на дочь: сплошная гора массы и мускулов. Но в том, как генерал поднял подбородок, как в его глазах опасно блеснул острый ум, Арин узнал Кестрел.

– С ней все в порядке? – спросил Арин. Не получив ответа, он повторил фразу на валорианском. И, уже унизив себя вопросом, не задать которого он был не в силах, Арин добавил кое-что, что клялся никогда не произносить: – Господин.

– Она в порядке.

Арина охватило необычное ощущение, похожее на сон или внезапное отсутствие боли.

– Если бы я мог выбирать, я бы убил тебя, – сказал генерал, – но от этого разговоры только усилятся. Тебя продадут. Не сразу, потому что я не хочу, чтобы подумали, будто я реагирую на скандал. Но скоро. Некоторое время я проведу дома и буду следить за тобой. Если только ты приблизишься к моей дочери, я забуду про трезвый расчет. Я прикажу разорвать тебя на части. Ты понял?

Глава 23

Приходили письма. В первые дни после дуэли Кестрел хваталась за них с пылом, отчаянно желая отвлечься от заточения в постели и узнать, что думает о ней теперь общество. Должно быть, она заслужила уважение, победив лучшего в городе бойца?

Но по большей части письма приходили от Джесс и Ронана и были наполнены ложным весельем. А затем Кестрел получила записку.

Маленькую, сложенную пухлым квадратиком. С черной печатью. Начертанную женской рукой. Не подписанную.

«Думаешь, ты первая? – спрашивалось в ней. – Единственная валорианка, которая легла в постель с рабом? Дурочка!

Позволь мне объяснить тебе правила.

Не веди себя так открыто. Почему, как ты думаешь, общество позволяет сенатору вызвать к себе вечером красивую служанку? Или дочери генерала совершать длительные прогулки в экипаже со столь изысканной «свитой»?

Не потому, что тайные связи недопустимы. Все дело в том, что, притворяясь, будто они недопустимы, мы можем закрыть глаза на тот факт, что позволяем себе поступать со своими рабами так, как того пожелаем».

Кестрел почувствовала, как ее лицо вспыхнуло. Затем оно смялось, подобно листу бумаги в ее кулаке.

Она выбросит записку в огонь. Забудет о ней, забудет обо всем.

Но, как только она приподняла под одеялом правую ногу, ее колено протестующе закричало. Кестрел села на постели и посмотрела в огонь, а затем на свои босые ступни на полу. Она дрожала и сказала себе, что это из-за боли в ее перевязанном колене. Из-за того, что ноги не могут удержать ее вес, и она не в состоянии сделать что-нибудь столь простое, как встать с кровати и пройти по комнате.

Она разорвала записку, превратив в снегопад из клочков бумаги.

В первую ночь после дуэли Кестрел проснулась и обнаружила, что отца рядом нет. В кресле у постели спала рабыня. Кестрел заметила морщины под глазами женщины, неудобный изгиб ее шеи и то, как ее голова болталась туда-сюда, подобно голове человека, нуждающегося в сне. Однако Кестрел растолкала невольницу.

– Ты должна кое-что сделать, – сказала Кестрел.

Женщина моргнула с сонным видом.

– Иди и скажи стражникам, чтобы они выпустили Кузнеца. Он заперт в бараке. Он…

– Я знаю, – ответила женщина. – Его уже выпустили.

– Выпустили? Кто?

Рабыня отвела взгляд.

– Это было решение Ракса. Он сказал, что Вы можете пожаловаться ему, если не согласны.

Последние слова прозвучали ложью. В них не было смысла. Но женщина похлопала Кестрел по ладони и сказала:

– Я сама видела Кузнеца в помещениях для рабов. Он не слишком плохо выглядит. Не беспокойтесь, миледи.

Лицо женщины, имя которой Кестрел забыла, преисполнилось таким сочувствием, что Кестрел приказала ей уйти.

Сейчас Кестрел вспомнила эту сцену. Она посмотрела на разорванное письмо и снова увидела его строчки – такие фальшивые, такие понимающие.

Они не понимали. Никто не понимал. Они ошибались.

Кестрел скользнула обратно под одеяла.

Несколько часов спустя она призвала к себе раба и приказала открыть окно. В комнату хлынул холодный воздух, и Кестрел дрожала до тех пор, пока не услышала отдаленный звон молота по наковальне. Арин должен был знать, что она не может прийти к нему. Почему не приходил сам?

Она могла заставить его. Если она отправит приказ, он подчинится.

Но ей не нужно было подчинение. Она хотела, чтобы он пришел увидеть ее по собственному желанию.

Кестрел вздрогнула от этой мысли и боли, которую та с собой принесла.

Она знала, даже если все верили в ложь о ней, эта ложь была слишком близка к правде.

*

– Тебе следовало позволить мне навестить тебя раньше, – сказала Джесс, щеки которой раскраснелись от холодного воздуха снаружи. – После дуэли прошла уже неделя.

Кестрел откинулась на подушки. Она знала, что присутствие Джесс ранит ее, напомнит о жизни за пределами спальни.

– Ронану приходить нельзя.

– Разумеется, нет! Я не позволю ему увидеть тебя, пока тебе не станет лучше. Ты выглядишь ужасно. Никто не захочет целовать калеку.

– Спасибо, Джесс. Я так рада, что ты пришла.

Джесс закатила глаза. Она начала говорить, но затем ее взгляд упал на прикроватный столик.

– Кестрел. Ты не читаешь свои письма.

Их набралась целая стопка, подобная гнезду свившихся змей.

– Что эти письма скажут мне? – спросила Кестрел. – Что моя репутация загублена, как никогда?

– Все можно исправить.

Кестрел знала, что скажет Джесс: Кестрел должна пойти на Зимний бал с Ронаном. Ронан не откажется. Он будет рад. Это прекратит некоторые слухи и начнет новые.

Это было своего рода решение.

Кестрел слабо улыбнулась. Она покачала головой.

– Ты – настоящий друг.

– А еще я умна. У меня есть идея. До бала осталось недолго и…

– Мне скучно все эти часы сидеть в постели. Почему бы тебе не помочь мне отвлечься, Джесс? Или еще лучше, почему бы мне не сделать что-нибудь для тебя? Я должна тебе.

Джесс отвела со лба Кестрел волосы.

– Нет, не должна.

– Ты не бросила меня в беде. Я благодарна. Как только мне станет лучше, я буду носить то, что ты выберешь.

Джесс шутливо приложила ладонь ко лбу Кестрел.

– У тебя, наверное, жар.

– Я научу тебя играть в «Клык и Жало» так, что никто не сможет тебя победить.

Джесс рассмеялась.

– И не пытайся. Мне не нравятся игры.

– Я знаю. – Кестрел почувствовала, как ее улыбка спала. – Это одна из тех твоих черт, которыми я восхищаюсь.

Лицо Джесс приняло вопросительное выражение.

– Ты никогда не скрываешь, кем являешься, – сказала Кестрел.

– А ты думаешь, что сама скрываешь? Думаешь, я не понимаю, что, пусть ты и попросила меня отвлечь тебя, на самом деле ты сама меня отвлекаешь?

Кестрел поморщилась.

– У тебя бы это получилось лучше, – сказала Джесс, – если бы ты не была привязана к постели. И не ощущала бы себя несчастной.

Кестрел взяла подругу за руку.

– Я говорила серьезно.

– Тогда хватит играть в игры. На твои неприятности есть очевидный ответ.

Кестрел поняла, что на уме у Джесс было нечто большее, чем бал. Рука Кестрел упала.

Джесс вздохнула.

– Ладно. Мы не будем говорить о Ронане. Не будем говорить о замужестве. Не будем говорить о том, что, несмотря на то как ты любишь побеждать, сейчас ты ведешь себя так, будто решила проиграть.

*

Арин помешал огонь в очаге кузни. Не ради тепла, а ради цвета. Он жаждал его в холодные месяцы. В детстве он был болезненным ребенком, и это время года больше всего напоминало ему о доме, об ощущении запертости в четырех стенах, о том, как он и не подозревал, что однажды ему будут сниться те разрисованные стены, шторы цвета индиго и синева платья матери.

Холод снаружи, цвета внутри. Когда-то было так.

Арин наблюдал, как пламя встрепенулось алым. Затем он вышел на улицу и оглядел территорию, замечая через голые деревья, что рядом никого не было. Он сможет украсть несколько минут.

Вернувшись в кузню, он прислонился к наковальне и одной рукой достал книгу из укромного места за ящиком с материалом для растопки, а в другую руку взял молот, чтобы, в случае чего, быстрее притвориться, будто он работает.

Он начал читать. Это была книга, которую он видел у Кестрел – книга об истории Валорианской империи. Он взял ее из библиотеки несколько недель назад, когда Кестрел вернула ее.

Что она скажет, если увидит его читающим книгу о его враге, на языке врага? Что она сделает?

Арин знал: она смерит его взглядом, и он почувствует изменение ее отношения. Ее мнение о нем изменится, подобно тому, как день сменялся ночью, как наступала и отступала тьма. Плавно. Почти незаметно. Она увидит его в другом свете, хоть он и не знал, в каком. Он не сможет понять, что это значит. Это происходило снова и снова с того времени, как он появился здесь.

Иногда он жалел об этом.

И все же. Кестрел не увидит его в кузне, не узнает, что он читает, потому что не может покинуть своих покоев. Она не может даже ходить.

Арин захлопнул книгу и сжал ее негнущимися пальцами.

«Я прикажу разорвать тебя на части», – сказал генерал.

Но не поэтому Арин держался в стороне от нее. На самом деле – не поэтому.

Он заставил себя отбросить эти мысли и вернул книгу на прежнее место. Арин занялся тихой работой, разогревая в тигеле железо и уголь, чтобы выплавить сталь.

Через некоторое время Арин осознал, что напевает мрачную мелодию. На этот раз он не стал себя останавливать. Тяга к музыке была слишком велика, желание отвлечься слишком сильно. Затем он понял, что песня, запертая за его сжатыми зубами, – это та мелодия, которую Кестрел играла для него несколько месяцев назад. Он почувствовал во рту ее низкое и живое звучание.

На мгновение он представил, что его губ касается не музыка, а Кестрел.

Эта мысль остановила и его дыхание, и песню.