Текст книги "Поздняя любовь"

Автор книги: Мари Луизе Фишер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Ну, идем же! – торопил Штольце. – Ведь это не в твоем обычае – подвергать людей пыткам.

Он приоткрыл дверь, и она прошла мимо него в приемную. Тут он ее обогнал и, спросив в духе присущей ему несколько старомодной вежливости: «Вы разрешите?», вошел впереди нее в свой кабинет. Молодого человека она увидела только после того, как Штольце занял место за своим письменным столом.

Юноша при ее появлении вскочил с места, и она моментально узнала в нем того, с кем столкнулась на стройке, припомнив, к своему ужасу, даже его имя – Тобиас Мюллер. При этом выглядел он совершенно иначе, чем тогда, на строительной площадке. На нем был серый костюм обычного покроя, белая рубашка и синий галстук. Свои каштановые волосы он зачесал назад, открыв лоб, и смазал добротным бриолином. Но темно-синие, почти черные глаза встретили ее взгляд все с тем же любопытством и веселой заинтересованностью, что и тогда.

Разумеется, на этот раз он знал, с кем имеет дело, но Доната невольно спросила себя, узнал ли бы он ее в нейтральной обстановке, а потом сразу же отбросила эту мысль, как совершенно неуместную для данного момента.

– Тобиас Мюллер, – представил его Штольце, – молодой архитектор, о котором я тебе говорил, Доната. А это – глава фирмы госпожа Доната Бек.

Он поклонился, но она руку ему не протянула, а, наоборот, засунула ее поглубже в карман своего рабочего халата, после чего села на стул.

– Господин Мюллер, – пояснил Штольце, – только что закончил Технический университет. Он может предъявить свой блестящий диплом.

Доната молчала. Штольце потеребил манжеты и выпустил их из-под рукавов пиджака. Возникло короткое неприятное замешательство.

Тобиас Мюллер ухватил быка за рога.

– О том, что у меня есть опыт работы на стройке, вы ведь знаете, госпожа Бек.

Теперь ей, смотревшей до того на коммерческого директора, пришлось все же обратить взгляд на молодого человека. Он улыбался и, как ей показалось, довольно дерзко.

– Ах, вот как? – ошеломленно вскрикнул Штольце. – Вы, значит, знакомы? А мне об этом ничего не сказали, господин Мюллер.

– Видимо, он не считал это достойным предметом для разговора, – произнесла Доната. – И правильно.

– Я копошился на стройке не просто так, – докладывал Тобиас Мюллер, – а проходил практику после окончания курсов обучения на каменщика.

– У него действительно есть все предпосылки стать хорошим архитектором, – поддержал Тобиаса Штольце.

Доната вскинула голову.

– Меня бы одно интересовало, господин Мюллер. Вы ведь, конечно, во время студенческих каникул работали или, скажем, были стажером в каких-то архитектурных фирмах.

– Совершенно верно.

– И где же?

– Преимущественно у Хелльмесбергера.

– Это дельный и преуспевающий специалист. А почему он не зачислил вас в свой штат после окончания университета?

– Я сам не захотел.

– Придется вам рассказать об этом поподробнее.

– Эта фирма для меня чересчур велика. Мне показалось, что там я буду лишь пешкой.

Ее зеленые глаза сверкнули на него неодобрительно.

– А у меня, вы полагаете, продвигаться будет легче? Он выдержал ее взгляд и без обиняков признался:

– Да.

– Тут вы заблуждаетесь.

– Я знаю, что вы – шеф фирмы и нуждаетесь не в компаньонах, а только в сотрудниках, и я вовсе не собираюсь сталкивать вас с вершины…

– До чего же вы великодушны, – вставила она.

– Я лишь подумал, что у вас, госпожа Бек, в вашем небольшом предприятии, я бы мог большему научиться. Что вы имеете против меня?

– Ничего. Абсолютно ничего.

– Доната… – начал было Штольце. Она не дала ему договорить.

– Господин Мюллер, – предложила она, – если вы сейчас оставите нас на пять минут вдвоем… Наша секретарша, госпожа Сфорци, устроит вас в совещательной комнате.

Он встал, поклонился ей и так посмотрел на нее сверху, что у нее возникло опасение, не выглядит ли ее поведение смешным.

– И правда, Доната, – спросил Штольце, когда они остались вдвоем, – что ты имеешь против него? Не можешь же ты всерьез думать, что он здесь будет рваться к штурвалу управления? Он же еще щенок!

– Позвони Хелльмесбергеру!

– Прямо сейчас?

– Именно для этого я и попросила его выйти. Штольце, не прикасаясь к телефону, задумчиво закурил сигарету.

– Насчет этого звонка тебе следовало бы подумать посерьезнее.

– Я знаю, что делаю!

– Очень жаль, но у меня впечатление иное. – Он порылся под крышкой письменного стола и вытащил бутылку коньяка и стакан. – Будешь?

Как он и ожидал, она отказалась.

– Не сомневаюсь, что Хелльмесбергер даст отличную характеристику, – сказал он, наполняя стакан.

– Почему же ты не звонишь ему? – Она встала, подошла к телефону и сняла трубку. – Я попрошу госпожу Сфорци…

Он нажал на рычаг.

– Ты ничего такого не сделаешь, Доната. Этот молодой человек хотел бы поступить к нам. Но, судя по всему, он все же не захлопнул за собою дверь в фирму Хелльмесбергера, а оставил себе маленькую щелку, на самый крайний случай. Ведь он имеет полное право на это, не так ли?

– Я не понимаю…

– Ну-ну, все ты отлично понимаешь, ты ведь не глупышка, Доната. – Своими чуть помутневшими глазами он посмотрел на нее почти умоляюще. – Если Хелльмесбергер сейчас узнает, что Мюллер пытается устроиться к нам, он вполне может это истолковать в дурном смысле и обрушиться на невинного. Ты же знаешь повадки шефов, Доната, ты и сама принадлежишь к этой категории.

Доната снова села.

– Кажется, я сейчас не отказалась бы от глотка.

– О, наливаю тебе с удовольствием.

Он, словно фокусник, извлек из своего письменного стола второй стакан, наполнил его до краев и пододвинул к ней по столу.

– Спасибо. А сигаретка найдется?

– В любой момент! – Он протянул ей пачку и поднес горящую зажигалку. – Можешь его зачислить, можешь и не зачислять. Это дело только твое. Но тебе же не к лицу портить ему карьеру. Скажу проще: наводить справки у Хелльмесбергера можно только в том случае, если ты решила парня принять; но тогда ведь и звонок-то ни к чему.

Она глотнула коньяку и вдохнула дым сигареты.

– Логика у тебя прямо несокрушимая, Артур, – промолвила она, как будто с насмешкой, которая, однако, и самой ей показалась наигранной.

– Я не прошу тебя объяснять мне, почему ты не хочешь его принимать. Наверное, все равно я твоих доводов не понял бы. Существуют чисто женские эмоции, которые недоступны нашему мужскому восприятию.

– Тут нет ничего общего с эмоциями, – попыталась защищаться Доната. «А с чем же еще? – мысленно спросила она себя. – Почему мне так не по душе перспектива ежедневно встречаться с этим парнем? Какое это может иметь для меня значение?»

– С моей точки зрения, – продолжал Штольце, – он отлично подготовлен для работы в нашей фирме. А кроме того, у него хорошие манеры, недурная внешность, так что на него определенно будут заглядываться жены наших клиентов.

– Тут ты, конечно, прав!

– Если ты отклоняешь его кандидатуру, можешь ничего не объяснять, Доната. Скажи просто: «Я не хочу!», – и вопрос исчерпан. Можешь даже больше с ним не разговаривать, я возьму это на себя.

– И что ты ему скажешь?

– Ну, может быть… что он тебе несимпатичен.

– Это не так, – возразила она.

– Но дело ведь не в этом, Доната. Любое объяснение будет звучать фальшиво. Главное, что парня у нас не будет.

– А чего это ты улыбаешься? – встревоженно спросила она.

– В сущности, мне бы надо огорчаться, что ты не хочешь принимать на работу подходящего человека, хотя он нам крайне необходим. Но я не хочу… как бы это выразить… впадать в уныние и разочарование; от этого ведь толку нет… Поэтому я предпочитаю смотреть на все это как на происшествие комическое.

– Чего же тут смешного?

– Ну, Доната, где же твое чувство юмора? Держу пари, не позже, чем через три недели, если мы снова заведем разговор об этом событии, ты и сама будешь смеяться.

– Да, – согласилась Доната, гася сигарету, – почему бы и не посмеяться? – Она встала с кресла. – Ну так зачисли его, Бог с ним. Но только при условии, что он согласится на трехмесячный испытательный срок.

Штольце тоже встал, поводя при этом безымянным пальцем по усикам.

– Это уж совсем ни к чему, Доната. – Он проводил ее до двери.

– Мне все же кажется, что смысл в этом есть. Но ты парнем заинтересовался, а на твое мнение я ведь всегда могла положиться.

«Я должна выстоять, – думала она за своей чертежной доской, – и я в состоянии это сделать. Однажды он привел меня в замешательство, пусть так. Но ведь это не значит, что он будет выбивать меня из колеи постоянно. Если я стану видеть его ежедневно, то привыкну. Он станет для меня всего лишь исполнителем моих поручений, как Гюнтер Винклейн или Артур Штольце. Я не позволю ему оказывать на меня влияние ни в каком смысле. Он ведь не более чем дерзкий дебютант, а по возрасту едва ли старше моего племянника».

На следующее утро накрапывал дождь, но такой мелкий, что на стройках, вероятно, можно было работать. Однако выезжать на стройплощадки было бы неприятно, да пришлось бы еще и шастать по грязи на размокшем участке. «Пошлю-ка я Мюллера», – подумала Доната, не желая, однако, признаваться себе в том, что испытывает чувство злорадства.

Перед выездом из дома она очень тщательно оделась, выбрав легкое зелено-серое шерстяное платье, которое облегало ее стройную фигуру и подчеркивало тон ее зеленых глаз. Стоя перед большим зеркалом в своей гардеробной, она рассматривала себя с удовлетворением.

Потом осознала, что никогда еще не появлялась в офисе в этом очень обаятельном женском наряде. И что это на нее нашло? Какую цель она этим преследовала? Просто идиотизм какой-то! Не хватало еще нахлобучить на свои коротко остриженные волосы один из тех самых париков.

Энергичным движением она расстегнула молнию на спине, стряхнула с себя платье прямо на пол и, перешагнув через него, надела один из костюмов строгого покроя и закрытую блузку, а потом стерла помаду с губ и макияж с глаз.

На работу Доната прибыла чуть позже других, что случалось исключительно редко: дома она заставила себя еще и не торопясь позавтракать.

Когда она вошла, сотрудники стояли за своими чертежными досками. Штольце был, наверное, в своем кабинете, а, может быть, и нет, это не имело значения. Но Тобиаса Мюллера на месте не было.

– Где господин Мюллер? – сразу же спросила она.

– Новенький зачислен только с начала следующего месяца, – ответила Розмари Сфорци.

– Но ведь это же еще четырнадцать дней! Если уж он мне потребуется, то именно сейчас.

– У меня есть номер его телефона. Позвонить? Доната колебалась. Она боялась себя скомпрометировать. Вместо нее ответил Гюнтер Винклейн:

– А что, хорошая мысль. Вызовите паренька сюда. А то через четырнадцать-то дней мы и без него все перелопатим. – Он взглянул на Донату. – И о чем только думает Артур?

– Артур не так хорошо знает наши потребности, как мы сами. – Доната подошла к гардеробу, сняла куртку и скользнула в свежий халат.

Она провела за работой еще совсем немного времени, когда ей позвонила госпожа Сфорци.

– Я его нашла, – доложила она и, хмыкнув, добавила: – Похоже, он еще валялся в постели.

Доната не поняла, почему это последнее сообщение ее рассердило: ведь он еще не вступил в должность, так что имел полное право поспать подольше.

– Он придет?

– О да, немедленно. Он был в совершенном восторге, как будто на него свалилось нежданное счастье. – Сфорци опять хмыкнула.

Доната не находила в этом ничего смешного.

– Спасибо, госпожа Сфорци, – сдержанно сказала она. – Тогда, значит, все в порядке.

– Известить вас, когда он появится?

– Да, ведь иначе он вряд ли узнает, с чего начинать работу.

Лишь положив трубку, Доната почувствовала, что разговаривала с Розмари не слишком приветливо; сердилась она на нее и за глупое хихиканье.

Всего через полчаса Тобиас Мюллер был уже в офисе. Оделся он не столь элегантно, как накануне, но все же выглядел ослепительно в своих серых фланелевых брюках, в синем с высоким облегающим шею воротником пуловере, под которым обозначались широкие плечи. Он явно не посчитал возможным тратить время на бритье, так что подбородок и щеки отливали каштановой порослью. Доната встретила его в приемной.

– Простите, пожалуйста, – промолвила она, проводя рукой по стерне своих коротко остриженных волос, – но я подумала, что хорошо было бы сразу же вас вызвать…

На этот раз Доната имела время подготовиться к встрече с ним, и все же ее опять охватило чувство беспокойства, приводившее в нервное состояние.

– Хорошо, что вы появились так быстро, – произнесла она, стараясь быть приветливой, – мы сейчас просто задыхаемся от обилия работы.

– Я об этом не знал, а то бы…

– Хорошо, хорошо, – жестом остановила его Доната, – ведь теперь-то вы уже здесь.

– Что я могу сделать? – Его юношеское рвение все же заставило ее улыбнуться. – Съездить на стройку?

Она подумала, что утром уже проигрывала эту идею, но приводить ее в исполнение означало бы проявить мелочное и бесплодное стремление причинить неприятность ни в чем не повинному человеку.

– Нет, нет, господин Мюллер. Сначала я должна довести до вас программы нашей работы. Это я сейчас и сделаю, поскольку мы должны завершить последние приготовления по программе «Поселок Меркатор» – он, впрочем, будет носить другое название, а пока что мы его так называем для простоты. Вы знаете, о чем идет речь?

– Я читал об этом в газете. Тридцать пять односемейных домов, семь различных прототипов. Я считаю изумительным достижением вашу победу в том конкурсе!

– Спасибо, – промолвила Доната и спросила себя, не ошиблась ли она в своем первоначальном мнении о нем: его восхищение казалось искренним. – На бумаге поселок вычерчен уже во всех деталях, – продолжала она, – но я ведь не могла с самого начала исходить из того, что получу этот заказ. Поэтому я работала чуть-чуть напоказ, вы меня понимаете?

Он просиял.

– Разумеется!

– Господин Винклейн – полагаю, вы с ним уже знакомы? – приступает ко вторичной тщательной проверке статистических данных. А мы должны заняться и отдельными зданиями, и всем комплексом в целом, чтобы выяснить, осуществимо ли строительство практически в том виде, как я представляла это себе первоначально. Вам лучше всего взять на себя дома шестой и седьмой. Сначала представьте себе общую картину с помощью компьютера. Если вы пройдете через совещательную комнату… – Доната прервала свою речь. – Ах, да что тут говорить, проще всего будет, если я сама вам все это покажу. – Она прошла вперед, потом еще раз обернулась к нему. – Возьмите себе халат.

Шагая перед ним, она размышляла, не задумаются ли ее служащие, почему это вдруг глава фирмы собственной персоной вводит Мюллера в курс его обязанностей. Но по существу в этом не было ничего особенного. Она вспомнила, скольких усилий стоило ей подключить к работе Вильгельмину. Девушка, придя к ним, вообще ничего не понимала в практической архитектуре, имея лишь теоретические знания и массу доброй воли. Почему же ей, Донате, не проявить аналогичное внимание к Тобиасу Мюллеру?

Компьютер, имевший два дисплея – графический и алфавитно-цифровой, – стоял в особом помещении, где кроме того находились принтер и чертежная доска.

Доната, поработав с клавиатурой, вывела на дисплей дом.

– Теперь вы можете получить любое нужное вам изображение – вид спереди, вид сбоку, план, разрезы, увеличенную проекцию того или иного элемента конструкции. Для этого нужно лишь использовать дистанционное управление – мы называем этот блок «мышкой».

– Да, – подтвердил он, – в этом я разбираюсь.

Она, повернувшись, взглянула на него и невольно рассмеялась. В рабочем халате он выглядел как школьник-переросток. Он, хотя и чуть смущенно, присоединился к ее смеху.

– Немного маловат, да? Завтра принесу мой собственный.

– В этом нет необходимости. Мы берем халаты напрокат у фирмы, которая их также стирает и гладит. Сообщите госпоже Сфорци ваш размер, и все будет в порядке.

– Спасибо, госпожа Бек.

– Ну, давайте сразу же и начнем! – Она указала ему на кресло перед компьютером, дала в руку «мышку» и пододвинула стул для себя.

Он хотел уступить ей кресло.

– Нет, сидите! Я только на пару минут, посмотрю, что у вас получается.

Тобиас Мюллер вызывал на дисплее одно за другим соответствующие изображения дома и, просмотрев, переходил к следующему.

– Ну, заметили что-нибудь?

– Здесь нет двери на улицу.

– Совершенно верно. А почему я от нее отказалась?

– Потому что хотите, чтобы дом был, так сказать, обращен к саду. Горизонтальная проекция имеет очень ограниченную площадь. Если планировать двери и с фасада, и с тыла, то пришлось бы еще предусмотреть тамбур, а это означало бы потерю еще части пространства.

– Да, – согласилась Доната, – примерно так рассуждала и я.

– По этой же причине прямо из парка вход ведет в жилое помещение без всякого вестибюля, а туалет расположен по другую сторону.

– Верно, – подтвердила Доната. – Конечно, можно было бы без особых хлопот выделить место для гардероба, если так пожелает заказчик. Но мое решение кажется мне масштабнее и изящнее.

– Так оно и есть. – Он повернулся в кресле лицом к ней. – И чтобы выиграть пространство, вы разместили кухню в подвале, так?

– Да. У всех домов поселка большую роль играют подземные помещения. Здесь можно размещать кухни, любительские мастерские или даже плавательный бассейн.

– Гениально! – воскликнул он, и в его взгляде уже не было и следа насмешки.

– Ну, не преувеличивайте! – охладила его пыл Доната, хотя и невольно почувствовала себя польщенной.

– Мне только одно непонятно…

– Да? – Ее тон побуждал собеседника к откровенности.

– Как будут доставляться в дом вещи при переезде в него новых хозяев? Или даже обыкновенные почтовые отправления? Ведь вы же определенно не сочли возможным прокладывать автомобильную дорогу через маленький парк?

– Нет. Вместо этого пройдут две замощенные дорожки, параллельные друг другу, мимо входов и вокруг всего парка. Почтовые машины по ним пройдут, а в определенные часы и со специальным разрешением – также и малогабаритные грузовые.

Тобиас Мюллер так напряженно задумался, что сморщил лоб от напряжения.

– А в остальное время они будут служить пешеходными дорожками, которые ведут из поселка к гаражам, понятно. А почему две? Потому что иначе машины по ним не прошли бы. Минутку, не подсказывайте! Я вот-вот и сам додумаюсь. Одна из дорожек предназначается для детей!

– Да, внутренняя. Чтобы они могли без помех и не обременяя взрослых кататься на роликах, роликовых досках и велосипедах.

– Великолепно! А в плохую погоду?

– К задней стенке гаражей примыкает остекленная пристройка с душевой и туалетами.

– Да там же можно разместить целый детский сад!

– Не исключено. Я об этом уже думала. Но такое решение остается все же за владельцем дома или съемщиками. Наша задача не в том, чтобы организовывать их быт; мы лишь хотим им предложить привлекательную среду обитания. А как они ее используют, это уж их дело.

Доната поднялась со стула. Ее обрадовало, что он так быстро схватывает ее замыслы. Гюнтер Винклейн обычно лишь воплощал в жизнь ее идеи, не будучи, однако, убежден в их правомерности.

– Прежде чем начать, – заметил Тобиас Мюллер, – я бы охотно взглянул на весь поселок в целом.

– Да, так и сделайте, господин Мюллер. – После паузы она добавила: – Думаю, мы отлично сработаемся.

Она тронула рукой его плечо. Это было совсем мимолетное движение, легкое, как прикосновение крыла бабочки, и все же Доната ощутила нечто похожее на удар тока. Ее рука отпрянула назад.

Он с улыбкой смотрел на нее, сидя в кресле.

Почувствовал ли что-то и он? Не может быть. Не должно быть. «Если я буду видеть его изо дня в день, – думала она, – это пройдет. Я к нему привыкну».

И Доната действительно привыкла к Тобиасу Мюллеру, но иначе, чем ожидала. Живой интерес, высказываемый им при всех обсуждениях, доставлял ей радость. Правда, его собственные предложения не всегда казались ей бесспорными, но побуждали к размышлениям.

Она была также рада ездить в его сопровождении на различные стройки, карабкаться вместе с ним по остовам сооружений, знать, что он всегда беспокоится о ней. Он никогда не предлагал ей опереться на его руку, зная, что она этого не любит, но всегда готов был прийти на помощь, если она вдруг оступится.

Он хорошо ладил с представителями строительных фирм, с рабочими и ремесленниками. Иного она и не ожидала: он знал, как разговаривать с этими людьми.

Через какое-то время дело дошло до того, что она смело могла бы посылать его в инспекционные поездки одного. Пришлось ей признаться себе, что не делала этого лишь потому, что не хотела лишать себя удовольствия, ставшего для нее столь притягательным.

В офисе он был со всеми в хороших отношениях, особенно с дамами. Донату не беспокоило, что он с ними шутит, особенно с молодой Вильгельминой, которая всегда проявляла готовность к флирту. Донате это казалось вполне естественным.

Коммерческий директор гордился своим знанием людей и, оставаясь наедине с Донатой, часто спрашивал:

– Ну, ты довольна молодым Мюллером? Он старается, а? – И когда она отвечала утвердительно, добавлял: – Я это знал с самого начала. Твое счастье, что ты меня послушалась.

Гюнтер Винклейн не то чтобы видел в Тобиасе соперника (для этого ему самому недоставало честолюбия), но ощущал себя несколько отодвинутым в сторону.

Подчас он делал таинственные замечания:

– Тебе будет тяжело, Доната, когда он уйдет.

– А зачем ему уходить?

– А зачем оставаться? Он не захочет все свои лучшие годы проработать под началом женщины.

Доната рассмеялась.

– Как это сделал ты?

– Я совсем другое дело, и ты это знаешь. Я доволен тем, что есть.

– Может, и он тоже?

– Ни в коем случае. Ему только одно важно: подсмотреть все, что ты делаешь. А потом, в один прекрасный момент – тю-тю! Только его и видели!

– Поживем, увидим.

Доната говорила себе, что утверждения Винклейна бессмысленны. Но так ли это на самом деле? Разве человек со способностями Мюллера не должен испытывать желания стать самостоятельным? Она планировала рано или поздно полностью доверить ему работу над одним из проектов. Но пока что делать это было рановато, она не могла перекладывать на него свою ответственность.

Пришло жаркое лето. Строительные замыслы Донаты осуществлялись хорошо. Она устроила два успешно прошедших приема в своем собственном доме, во время которых ей удалось собрать интересных людей. Правда, привлечь Антона Миттермайера, этого льва архитектуры и высшего света, не удалось. Иногда, стоя на своей красивой террасе или плавая с Крошкой Сильви и Христианом наперегонки, она испытывала желание видеть рядом и Тобиаса Мюллера. Но храбрости пригласить его у нее не хватало.

При этом нельзя было не заметить, что он проявляет о ней особую заботу. Раньше она нередко покидала офис последней. Теперь же таких случаев больше не стало. Тобиас оставался до самого ее ухода. Если она спрашивала о причине, у него всегда находилось убедительное объяснение. Он утверждал, что ему как раз нужно завершить ту или иную работу или всего лишь заняться какими-то старыми планами строительства, которые давно лежат на полке. Но было ясно, что ему не хочется оставлять ее одну в офисе. И никогда он не упускал случая проводить ее в подземный гараж, где стояла ее машина.

Тобиас ее не беспокоил, никогда не входил без вызова в ее кабинет, но, если раздавался поздний телефонный звонок, всегда отвечал на него.

Когда она выходила из кабинета, он справлялся:

– Может быть, сварить кофе на двоих? Или чаю? То и другое он готовил отлично. Для приготовления чая он использовал два чайника, чтобы напиток получался не слишком темным и имел как раз нужную крепость, а, приготовляя кофе, всегда настаивал на необходимости смолоть свежие зерна.

– Вы меня балуете, Тобиас, – говорила она, когда он в очередной раз ставил на ее рабочий стол чашку с ароматным напитком.

Он отвечал: «Так и полагается, госпожа шефша», «та ков обычай» или еще что-нибудь в этом роде.

Иногда, впрочем, случалось, что они сидели вдвоем – в совещательной комнате или в элегантном кабинете Штольце – и болтали друг с другом. Но разговор шел всегда только о делах профессиональных. Он мог уже приблизительно представить себе, какова ее жизнь, поскольку немало эпизодов становилось достоянием общественности. А ей даже в голову не приходило, что она не знает о нем почти ничего.

Однажды осенним вечером, помогая ей снять рабочий халат и надеть пальто, он заметил:

– Завтра утром нам ехать в Розенгейм, госпожа шефша.

Она повернулась к нему.

– Разве? Как же так? Мы ведь собирались ехать к дому Палленбергов.

– Да, я знаю. Но только что позвонил директор Мёснер. Он там установил срок встречи с одним солидным покупателем.

– Без согласования со мной? Ну и нравы!

Его лицо изобразило смущение.

– Сожалею, госпожа шефша, я дал согласие. Он был так настойчив.

– Этого вам делать не следовало бы.

– Клиент хочет внести какие-то изменения, так что глава строительной фирмы Оберманн не может вести дальнейшую работу, пока не получит новых указаний.

– Ну, что же делать, тогда возьмите это на себя, Тобиас.

– Самостоятельно?

– Почему бы и нет? Мою установку вы знаете, известны вам и границы ваших полномочий. А мне обязательно надо быть в Крайллинге, чтобы решить вопрос с черепицей.

– Может быть, удастся объединить оба объекта? И Крайллинг, и Розенгейм?

– Когда надо быть в Розенгейме?

– В десять.

– Видите, не получается. В Крайллинге мы можем до десяти управиться, но, чтобы доехать до Розенгейма, потребуется еще час. А сдвигать все сроки завтра утром не получится.

– Тогда, прошу вас, пошлите меня к дому Палленбергов, а сами поезжайте в Розенгейм.

Она удивленно подняла свои светлые брови.

– Не вижу причины. Разве вы недостаточно уверены в себе, чтобы провести разговор в Розенгейме?

– Нет, дело не в этом… – Он запнулся, в глазах его уже не было и следа обычной веселости, только обеспокоенность; могло даже показаться, что он покраснел.

– В чем дело, Тобиас? Ну, говорите же!

– Мне не по душе, когда вы рискуете собой, лазая по стенкам новостроек, – выдохнул он.

– Ну, Тобиас, я же всегда это делала.

– Если бы вы хоть надели туфли, предусмотренные техникой безопасности…

– Эти штуки мне слишком неудобны, вы это знаете. Я балансирую на каблуках, и все проходит отлично. Со мною никогда еще ничего не случалось.

– Но меня это беспокоит.

– Ну так послушайте, Тобиас, – энергично начала она свой ответ, но остановилась, не зная, что сказать дальше. – С вашей стороны очень мило, – произнесла она мягче, – что вы беспокоитесь обо мне. Я к таким вещам не привыкла, но ценить их умею. Но право же, мне не требуется опекун, уверяю вас.

– Прошу простить меня, госпожа шефша, – подавленно проговорил он. – Я не хотел быть навязчивым.

– Неужели вы никак в толк не возьмете, что я и сама способна за собой проследить? Я – взрослая женщина, можно сказать, и более чем взрослая, а вы опекаете меня как малого ребенка.

Он смотрел в пол.

– Может, это оттого, что вы очень напоминаете мне мою маленькую сестру.

– Сестру? – растерянно повторила Доната и подумала: «Глупая гусыня, чего ты еще-то ожидала? Будь довольна, что он хоть не сравнивает тебя с матерью!»

– Вы этого, естественно, понять не можете. Да я и сам не понимаю, в чем тут дело.

Доната двинулась уже было к двери.

– И сколько же лет вашей сестре?

– Сейчас было бы девятнадцать. Но она дожила только до семи.

Пораженная услышанным, Доната остановилась. Она молчала. Все слова утешения, приходившие ей в голову, казались столь банальными, что произносить их не хотелось.

– Она погибла в результате аварии, – продолжал он сдавленным голосом. – А за рулем сидела моя мать.

– И мать тоже? Что стало с ней? – спросила Доната, все еще не глядя на него.

– Тоже погибла. Умерла по дороге в больницу. И отец всего этого не перенес. Как раз перед аварией у него с матерью была отвратительная ссора.

Теперь она все-таки оглянулась. Подошла к нему. Увидела слезы в его глазах. Нежно обняла его. Она не могла иначе.

– Я возьму на себя Розенгейм, Тобиас, – проговорила она. – И обещаю вам: в будущем стану носить эти проклятые туфли, предусмотренные техникой безопасности.

– Спасибо, Доната. – Он крепче прижал ее к себе. От его поцелуя у нее закружилась голова.

Ей стоило большого усилия над собой высвободиться из его объятий.

– Я бы не сказала, что ты поступил со мной совсем уж по-братски, – заметила она с чуть грустным юмором.

– Да ведь ты тоже уже не маленькая девочка, – ответил он, как бы оправдываясь.

– Это уж точно. И даже не большая. Мне сорок два.

– Я же знаю; почему ты мне об этом напоминаешь?

– Чтобы не сглаживать острые углы.

– Никаких острых предметов, Доната, между нами не будет никогда.

Отношения между Донатой и Тобиасом Мюллером становились день ото дня все более сердечными. Совершенно инстинктивно они стремились это скрыть от окружающих, но, разумеется, не могли достигнуть в этом полного успеха. Уже многим бросилось в глаза, что Тобиас никогда не уходит из офиса сразу по окончании рабочего дня, вечно находя предлоги, чтобы задержаться еще на какое-то время. Предположение, что это делается ради Донаты, напрашивалось само собой. Еще до того, как их отношения стали интимными, в офисе уже шептались об этом, причем предполагалось, что именно для любовных утех они и остаются вдвоем по вечерам на работе. И взгляды, и некоторые недвусмысленные улыбки сотрудников, сдержать которые им не удавалось, отчетливо свидетельствовали о сложившемся мнении.

Однажды компаньон Донаты вызвал ее на откровенный разговор.

– Ты вступила в интимную связь с Тобиасом Мюллером, – без обиняков заявил он.

Перед этим он пригласил ее в свой кабинет, и она – в самом радужном настроении, как и всегда за последнее время, – ничего не подозревая, зашла к Штольце. Его слова оглушили ее. Она взвилась:

– Как ты смеешь…

Он не дал ей договорить.

– Уж не собираешься ли отпираться?

– Я запрещаю тебе разговаривать со мной в столь вульгарном тоне.

– Вульгарно это или нет, но так оно и есть. Уже всем известно. Винклейн и Сфорци обеспокоены, Вильгельмина вне себя от ревности…

– На ревность она не имеет права!

– Чувства, любезнейшая моя Доната, к сожалению, разуму не подчиняются. Тебе, наверное, об этом лучше всех известно. Вильгельмина не знает, что ей делать. У нее появились головные боли, она стала ненадежной в работе, потому что несчастна.

– Этого я изменить не в состоянии.

Он умоляюще посмотрел на нее своими печальными глазами.

– Прошу тебя, Доната, не упорствуй. Весь рабочий климат в офисе испорчен твоим безответственным поведением.

– Я выполняю свою работу, и притом первоклассно, это тебе придется признать. Да и Тобиаса упрекнуть не в чем.

– Да, только в том, что он тебя соблазнил. Или дело обстоит иначе? Может, инициатива исходила от тебя? Это, пожалуй, даже более вероятно.