Текст книги "Опасная леди"
Автор книги: Мари Кордоньер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)
Глава 4
– Итак, мне кажется, что не будет представлять особого труда ставить на стол для завтрака свежее печенье, а яйца для яичницы выливать на сковороду в тот момент, когда милорд спускается вниз завтракать, – закончила Леонора свою беседу с мсье Филиппом, который смотрел на нее так, как будто она была сказочным животным – белым единорогом. – Я охотно покажу вам, как мы в Англии готовим это блюдо, чтобы впредь не было больше жалоб.
– Миледи соблаговолили пошутить, – выдавил он из себя ответ, и возмущение усилило его французский акцент. – Я работать в лючших домак Лондона!
– Как это замечательно для вас, – сухо констатировала молодая леди. – Тогда, конечно же, для вас не составит труда придерживаться меню, которое составлено мною. Благодарю за внимание, мсье Филипп. Будьте любезны, передайте миссис Бернс, что теперь я жду ее!
Было такое впечатление, что мсье Филипп, шеф-повар в Уинтэше, сейчас задохнется от негодования, пока ему не удалось, согласно правилам вежливости, попрощаться с леди Леонорой. Но поскольку она в процессе этого неприятного разговора вскользь сообщила о том, что ему будет выплачено задержанное на три месяца жалованье, к тому же вместе с небольшой премией, которая вознаградит его за время ожидания, любовь к деньгам победила в нем профессиональную гордость. За эту сумму он был даже готов вставать рано утром и лично контролировать приготовление завтрака, что до сих пор он доверял персоналу кухни. Но он не позволит больше этой простовато выглядевшей особе, острой на язык, обвинить себя в неумении готовить, в этом он готов поклясться!
И миссис Бернс, экономке в замке Уинтэш, на владения которой до сих пор ни разу не покушалась леди Аманда, также предстояли неприятные полчаса. Время от времени бросая взгляд в записную книжку, в которой находился список самых неотложных дел, «дочь купца», как миссис Берне называла ее про себя, доказала ей, что она очень хорошо знает, как следует вести хозяйство такого масштаба.
– Но леди Аманда сказала… – предприняла попытку укрепить свой пошатнувшийся авторитет миссис Бернс и сразу же была остановлена.
– Леди Аманда мне очень благодарна за то, что я приняла на себя эти неприятные повседневные обязанности, миссис Бернс, – услышала она тихий, но твердый ответ.
Миссис Берне ни секунды не сомневалась в точности этого высказывания, поскольку вдова покойного графа никогда со дня ее прибытия в Уинтэш не вмешивалась в хозяйственные дела. Миссис Берне, так же как и мсье Филипп, стояла перед выбором: либо склониться перед новым авторитетом, либо уволиться. Как и он, пока что она решилась объявить перемирие.
Оба и не предполагали, что Леонора громко, с облегчением вздохнула, когда закончила эти неприятные разговоры. Ей пришлось собрать все свое самообладание, чтобы дать служащим необходимые указания и не ударить в грязь лицом перед ними. Как смогла бы она объяснить своему супругу возможное увольнение повара или столько лет проработавшей у них экономки, Леонора просто не представляла. Хотя он и признал за ней права хозяйки дома, но насколько далеко распространялась ее компетенция, было совершенно неясно.
С облегчением захлопнула Леонора блокнот с записями и решила пойти к себе и сесть за письменный стол. Нужно ли просить у Уинтэша разрешение на то, чтобы заказать каталог с образцами занавесей, или его согласие на подбор новых ковров для холла и библиотеки?
Почему, собственно?
С момента оглашения завещания, то есть уже два дня, она видела супруга, как и до сих пор, только в столовой. Но после того, как лорд Уинтэш здоровался и придвигал ей стул, он уделял ей внимания не больше, чем лепным украшениям на потолке. Тон в разговоре за столом задавала леди Аманда, если только она не предпочитала принимать пищу в одиночестве, в собственных покоях.
Леоноре было трудно решить, какой вариант ей нравился больше. Без вдовы покойного графа беседа Феннимора и Герве вращалась исключительно вокруг сельского хозяйства, разведения лошадей и спорта. С леди Амандой ее супруг мило болтал о людях, событиях и развлечениях, о которых она не имела ни малейшего представления. В последнем случае, правда, в молчании ей составлял компанию виконт Февершем. Она спрашивала себя, делает ли он это от скуки или потому, что ему нечего сказать?
Заметив, что погрузилась в размышления, Леонора энергично призвала себя к порядку. Был старый рецепт, которому она следовала с тех пор, как научилась думать. Чем больше работы и различных обязанностей взваливала она на свои плечи, тем быстрее пролетал день и тем легче удавалось заснуть вечером. Усталость тела и духа помогала избежать нежелательных сновидений, которые печалили ее и рождали в ней желания, которым никогда не суждено было исполниться.
В маленьком салоне, который вместе со спальней, гардеробной и комнатой для шитья образовывал отведенные ей в замке Уинтэш апартаменты, она села за изящный дамский письменный стол и открыла книгу записи расходов, которую с явной неохотой передала ей миссис Бернс. С присущей ей основательностью Леонора пробежала глазами ряды цифр, складывая и проверяя.
Шорох в соседней комнате внезапно привлек ее внимание, и она поняла, что Джейн зашла в спальню и вместе с одной из служанок начала наводить там порядок. Непринужденный разговор, который доносился через полуоткрытую дверь, свидетельствовал о том, что девушкам и в голову не приходило, что их госпожа может сидеть рядом и слушать их.
– Скажи-ка, правда, что лорд Уинтэш еще ни разу не спал здесь? – поинтересовался прерывающийся от любопытства, писклявый голос.
– Какое тебе дело! Занимайся лучше подушками!
Леонора обрадовалась, что Джейн была так лояльна по отношению к ней, но другая девушка не унималась.
– Я никогда не думала, что он так быстро женится, – захихикала она, и Леонора предположила, что «он» – это, скорее всего, ее супруг, Герве. – В конце концов, леди Аманда – очень красивая дама! А о том, что он ее обожает, известно всем и каждому!
– Не говори глупостей, – возмутилась Джейн. – Она его мачеха!
– Ну и что? Ты же не будешь спорить, что он смотрит на нее, как кошка на блюдце со сметаной? И она мурлычет в ответ! Спорим, они любовники!
Леонора прижала руку ко рту, что помогло ей не вскрикнуть в последний момент. Герве и леди Аманда? Невозможно! Или все же?..
– Тебе бы нужно укоротить твой длинный язык, – взорвалась между тем Джейн. – Как только можно иметь такое грязное воображение?
– Воображение? – Другая возмутилась так сильно, что голос ее сорвался на визг. – Тогда мои фантазии также и то, что она его принимает, лежа в постели, и надетая на ней ночная сорочка настолько неприлична, что гладильщица краснеет, когда начинает ее гладить?
– Каждому в доме известно, что у леди Аманды слабое здоровье. Неужели ей нельзя принимать гостей, когда она больна и не может встать с постели?
Как окаменевшая, слушала Леонора этот спор, который давал ответы на многие бродившие и у нее в голове вопросы.
– Ты наивна, Джейн! – возразила другая девушка язвительно. – Для тебя эти леди вне критики. Но вот что я тебе скажу: они не лучше и не хуже нас. Черт знает, по какому праву именно они появились на свет на шелковых простынях. Наша сестра работает, не разгибая спины, и должна быть счастлива, если выйдет замуж за конюха или слугу, прежде чем помрет родами пятого или шестого сорванца!
– Бетти, грешно тебе так говорить!
– С каких это пор правда стала грехом?
Горечь, звучавшая в этих словах, почти так же задела Леонору, как и злая перепалка, невольной слушательницей которой она была. Она не отваживалась даже перевести дух. Сжав край стола руками, так что проступили косточки, Леонора ожидала ответа Джейн.
– Недовольство и зависть – вот грех! А если миссис Бернс заметит, что ты так небрежно заправляешь простыни под матрац, тогда тебе уже не придется слишком долго гнуть свою прекрасную спину на Уинтэшей!
Молчание. Горничная, видимо, сказала свое последнее слово, потому что несколько позже Леонора услышала стук двери, означавший, что обе удалились.
Леонора выдохнула воздух, который так долго задерживала в себе, и встала так резко, что стул отлетел и ударился о стену. Ее сердце бешено стучало. В это время взгляд девушки невольно упал на сверкающее, в золоченой раме, овальное венецианское зеркало, которое висело над камином.
Леонора видела в нем свое отражение – портрет одетой в мрачные тона полноватой особы с широко раскрытыми светлыми глазами на мертвенно-бледном лице. Перед ее внутренним взором вместо этой картины возник образ леди Аманды – со струящимися по плечам серебристыми локонами, в кружевном неглиже, которое не скрывало совершенства ее фигуры.
Какое значение могла иметь разница в возрасте? Ни один мужчина в своем уме не удостоил бы юную леди Уинтэш и приветливым словом, если бы он мог рассчитывать на расположение леди Аманды или уже обладал им…
Машинально Леонора провела рукой по своим гладко зачесанным назад волосам. Ни одна прядь не выбилась, но замедленное движение пробудило подспудную тоску ее сердца по нежности и симпатии. Никто никогда не утолил эту тоску. Она была одинока. После смерти отца еще более, чем когда-либо раньше.
Пока он был жив, Леонора могла, по крайней мере, поддерживать иллюзию о том, что он ее любил, что он лишь прятал свои чувства за внешней грубостью. Теперь он умер, и ей никогда не узнать, права она была или нет.
Однако… Руки Леоноры опустились. Письмо! Силы небесные, она совсем забыла о письме отца! Где же оно? Она попыталась привести в порядок путаницу своих мыслей, сосредоточиться. После оглашения завещания она убрала письмо в карман юбки, а из-за унизительной ссоры с мужем это совершенно вылетело у нее из головы!
Она побежала в спальню, а оттуда в комнату для одевания. Это была квадратная, маленькая, но очень удобная комната, где у торцовой стены стоял громоздкий шкаф красного дерева, в котором было достаточно места для ее строгого гардероба. Она открыла дверцу и стала отодвигать вешалки с платьями в сторону одну за другой.
Да, там в самом заднем углу висело темное повседневное платье. Она сказала Джейн, что не хочет его больше никогда носить. Во-первых, оно, действительно, слишком теплое, а во-вторых, оно слишком напоминает ей о пренебрежительных словах мужа.
Леонора сунула руку в боковой карман юбки и не ощутила ничего, кроме ткани. Странно… Но там был только один карман… Она вынула платье из шкафа и потрясла его, прощупала складки, лиф, рукава. Ничего не было! Никакого шелеста, ничего твердого. Где же письмо?
Леди Уинтэш заставила себя успокоиться, хотя была близка к тому, чтобы нервно рассмеяться. Ну, конечно же, ведь теперь у нее есть горничная. Сама она больше не следит за порядком в шкафах. Наверное, Джейн нашла письмо во время уборки и куда-нибудь его положила.
Быстрые, поверхностные поиски на всех столах, комодах и выступах камина, тем не менее, оказались безрезультатными.
Нетерпеливо, несколько раз подряд Леонора дернула за вышитую бархатную ленту, и дребезжащий звон колокольчика, вызывающего горничную, раздался в комнатах для прислуги.
Слегка запыхавшись от быстрого бега, появилась девушка и сказала, чтоне находила письма. В карманах платья миледи ничего не было, только отделанный кружевом носовой платочек, который она отдала в прачечную.
В замешательстве Леонора отпустила горничную.
Единственным объяснением могло быть то, что она потеряла письмо. Она опустилась на обтянутую бархатом банкетку перед туалетным столиком и закрыла лицо руками. Потеря письма была той каплей, которая переполнила чашу, разрушила с трудом сохраняемое самообладание.
Леонора почувствовала слезы, которые сами по себе просто текли из уголков глаз, и не попыталась сдержать их. Уже несколько лет прошло с тех пор, как она плакала в последний раз, но сегодняшние слезы не приносили облегчения. Напротив, они лишь подтвердили бесполезность ее существования. Она, Леонора, была всего-навсего вещью, которую владелец обменял на пару погашенных ипотечных ссуд и выплату игорных долгов. Более некрасивой, чем любое произведение искусства, более бесполезной, чем упаковка товара, бочка вина или банковский вексель.
Как сложится ее будущее? Что ее ожидает под крышей этого дома? Жалкое существование экономки с титулом? Простое присутствие в качестве леди Уинтэш? Было ли для нее предопределено ежедневно вновь и вновь терпеть обидное равнодушие, даже презрение супруга? Находясь рядом с блистательной красотой леди Аманды, оставаться в тени? Оставаться нелюбимой, которую не замечают и которой пренебрегают?
Юная супруга опустила руки и с лихорадочным интересом вновь посмотрела на себя в зеркало. Она не относилась к женщинам, по которым незаметно, что они плакали. Ее глаз было не видно под распухшими веками, а на бледной коже появились красные пятна.
– Леди Уинтэш, Леонора Элизабет Пруденс Кройд, – хрипло прошептала она. – Почему ты не умерла во время родов вместо твоей матери? Почему ты должна была остаться жить и стать жертвой тщеславия своего отца? Что он получил за твой титул и за то, что ты живешь в замке? Могилу на деревенском кладбище Святой Агнессы! Стоило ли это такой жертвы?
Никто не ответил на ее вопросы. Более того, тишина в комнате отдавалась в ее голове гулко и больно, как удар молота.
Леонора закрыла глаза, но перед нею встали незваные картины ее фантазии: соединенные в страстном объятии Герве и леди Аманда. Ее супруг любил свою мачеху! Любил ее вплоть до инцеста? Нет, это же не было грехом кровосмешения! Он имел право обнимать ее… И даже если он предполагал, как больно Леоноре было знать об этом, у него не было основания принимать в расчет ее чувства. Или все-таки было? Ведь он поклялся перед алтарем любить и уважать ее. Священник благословил их союз, был подписан брачный договор!
Горькая усмешка искривила пухлые губы Леоноры.
Кто в этом мире держит свои клятвы? Только дураки и простофили пытаются уважать данное слово.
Рассердившись, Леонора вытерла слезы и встала. Платье, карманы которого были пусты, соскользнуло на пол, но она не обратила на это внимания. Ее знобило и ей было не по себе. Лучше всего было бы лечь в свежезастеленную кровать и натянуть на голову одеяло.
Кто же заметит ее отсутствие?
Скорее всего, только мсье Филипп, заносчивый повар-француз, который считал ниже своего достоинства лично разбить пару яиц и вылить их на сковороду, или миссис Бернс, которой не пришлось бы тогда отвечать на вопрос, как это стало возможным, что за один только месяц в Уинтэше было израсходовано ни много ни мало пятьсот восковых свечей.
По всей вероятности, до сих пор леди Аманде представлялось более важным очаровывать своего пасынка, чем следить за своими слугами. Было очевидно, что причиной назревающего разорения были не только игорные долги покойного графа.
Леоноре понадобилось некоторое время, чтобы отвлечься от этих мыслей и, приложив сверхчеловеческое усилие, спрятать собственное несчастье в самый дальний уголок своего измученного сердца.
Затем она с трудом все же взяла себя в руки. Даже если недавно, в минуты глубочайшего отчаяния, она и пожелала оказаться на месте своих умерших матери или отца, она ведь не умерла! А пока жива, она во всяком случае выполнит свой долг, будь она хоть дочерью Роланда Эпуорта, хоть Леонорой Кройд. Этого требовали ее личное достоинство и гордость, даже если жизнь ее почти сломала.
Глава 5
– Это самое красивое место в Уинтэше, ты не находишь?
Леонора вздрогнула и обернулась. Феннимор Кройд, молодой виконт Февершем, прошел через узкие каменные ворота к ней на смотровую площадку башни. Это была последняя из четырех мощных круглых башен, которые прежде были сторожевыми башнями крепости Уинтэш, а сегодня никто не заботился о пустующей сторожке в северном крыле, которая была предназначена для охраны входа.
– Б-боже мой, т-ты меня н-напугал, – пробормотала молодая женщина и прижала руки к загоревшимся щекам. – Я думала, что я здесь совершенно одна.
– До сих пор я предполагал то же самое, – ухмыльнулся Фенн и положил предметы, которые он нес под мышкой, на каменную скамью возле Леоноры.
– Если ты не против, мы могли бы быть здесь вместе в одиночестве.
Несмотря на легкий, шутливый тон его голоса, Леонора подумала, что в этом мимолетном замечании содержалось что-то большее. Она немного склонила голову, и вследствие этого неосознанного жеста в ее глазах отразилось голубое небо.
– Не исключает ли одно другое, Феннимор? – Она успокоилась и смогла справиться с заиканием, вызванным застенчивостью.
– В Уинтэше нет, – ответил он неожиданно серьезно. – Я знаю, как ты себя чувствуешь.
– Вот как? – Щеки Леоноры покраснели еще больше, и она механически отвела со лба выбившуюся прядь волос. Она не заметила, что Фенн нахмурился и сощурил глаза. – Как интересно. Ты пояснишь свои слова, уважаемый деверь?
– Уже больше месяца ты надрываешься, стараясь сделать из этого монумента что-то вроде уютного дома, но никто даже не замечает этого. Мой упрямый братец вполне доволен, когда моя дорогая мама улыбается ему, а остальные домочадцы чувствуют себя обиженными, поскольку ты требуешь от них тех работ, которые до сих пор считались совершенно ненужными.
Леонора помолчала несколько секунд, а затем заставила себя улыбнуться.
– Ты ошибаешься, говоря «никто». Ты же ведь заметил…
– Ты несчастлива…
Это был уже не вопрос, а спокойная констатация факта. Но у Леоноры было время привыкнуть к этому состоянию. Чего бы Феннимор ни хотел добиться этим провокационным заявлением, она не даст сбить себя с толку.
– Что заставляет тебя так думать? – пробормотала она подчеркнуто ироничным тоном.
– Ты знаешь о том, что я хочу стать художником? – признался он ей неожиданно.
– Я думала, ты хочешь поступить в Оксфорд, – удивилась Леонора, которая была рада, что разговор, по ее мнению, принял безобидный оборот.
– Да, чтобы изучать искусство. Еще охотнее я бы поехал в Париж или Рим… Мечты! До сих пор финансовое состояние нашего благородного семейства не позволяло мне поступить в Оксфорд. Кто знает, как долго еще я буду делать свои дилетантские эскизы, и некому будет сказать мне, как следует браться за дело по-настоящему.
Феннимор протянул ей альбом для эскизов, который Леонора просмотрела с нарастающим интересом. Если бы кто-то заявил, что рисунки с изъяном, то с тем же успехом она могла считаться королевой красоты. Рисунки сангиной и акварели, на которых были изображены виды замка и его окрестностей, произвели на нее сильное впечатление. Виконт Февершем не только имел способности – точная линия его рисунка, выполненного тонкими штрихами, выражала самую суть человека, места или предмета.
Леонора непроизвольно застыла перед наброском углем, изображавшим Герве Кройда таким, каким она никогда его не видела – с растрепанными от ветра волосами, смеющегося и полного жизни. Ее сердце забилось неровно. Неужели она настолько плохо владела собой, что даже рисунок выводил ее из равновесия?
– Такой он был прошлым летом, еще до смерти отца, – пояснил виконт, как бы не замечая, что ее руки, державшие альбом, дрожали. – Гер не тот брюзга, с которым ты познакомилась. На него свалилось много забот с тех пор, как ему стало ясно, что казавшееся таким фантастическим состояние состоит лишь из горы долгов. Моя мать не может ничем особенно помочь в этой неприятной ситуации.
Леонора смущенно рассмеялась. Она понимала, что это звучало неестественно, но ничего не могла с собой поделать.
– Как должно быть приятно твоему брату, что путем женитьбы ему так быстро удалось избавиться от этих долгов…
– Ты сердишься на него и вполне права, – кивнул Феннимор. – Он дурак, потому что не видит, что за жена ему досталась.
– Тогда он действительно слепой, – саркастически заметила Леонора. – Трудно меня не заметить, в конце концов, я достаточно толста.
Феннимор проигнорировал негативный оттенок этого высказывания.
– Он слеп! Иначе он бы давно уже заметил многое, что можно увидеть в тебе, только внимательно присмотревшись, – серьезно констатировал он.
– А что конкретно?
– Твое мужество, твой смех, который слишком редко появляется у тебя в глазах, твою теплоту, твою энергию. Твою манеру раскачиваться на цыпочках, прежде чем приняться за какую-то особенно неприятную работу. Тысячу разных оттенков твоих глаз. Знаешь ли ты, что твои губы всегда выдают тебя, когда ты сердишься? Я хотел бы однажды увидеть тебя с распущенными волосами…
Леонора ошеломленно хватала ртом воздух.
– Ты уверен, что с твоей головой все в порядке, Феннимор Кройд?
– Абсолютно! Ты имеешь в виду, что я не пугаюсь, как Гер, твоих ужасающих платьев? И утверждаю, что твоя внешность в меньшей степени, чем твоя прическа и твои совершенно неподходящие для тебя старушечьи платья, настоящий конец света? Мне бы очень хотелось нарисовать твой портрет с распущенными локонами…
– Господи ты Боже мой. – Леонора не знала, смеяться ей или возмущаться. – Прекрати насмехаться надо мной! Если ты ищешь привлекательную модель, почему бы тебе не нарисовать свою красавицу мать. Среди твоих набросков нет ни одного ее портрета!
– Возможность обожать леди Аманду я предоставляю моему сводному брату. – Феннимор пожал плечами. – Может быть, однажды, в обозримом будущем, он поймет, что позади ее ослепительного «фасада» скрывается любовь лишь к одной совершенной особе – к себе самой. Она холодна, как морская пена во время декабрьского шторма!
– Феннимор, она же твоя мать!
Леонора, которая в течение всей своей жизни страдала от безнадежной тоски по матери, была крайне смущена откровенным недоброжелательством, сквозившим в словах молодого человека.
– Если бы она когда-либо вела себя как таковая, я был бы более готов относиться к ней с подобающим уважением и симпатией, – возразил он слишком спокойно, что контрастировало с выражением лица обиженного семнадцатилетнего юноши. – Но давай покончим с этой неприятной темой. Только теряем время. Итак, можно мне тебя нарисовать? Ты распустишь свои прекрасные волосы?
– Либо ты нарисуешь меня такой, какая я есть, либо оставь эту затею, – отвечала Леонора более нелюбезно, чем она, собственно, хотела.
Она спрашивала себя, как ей расценить его слова, и была благодарна, что он промолчал и быстро взялся за работу. Только легкий скрип угольного карандаша по бумаге нарушал сонную тишину августовского дня, клонившегося к вечеру. Было душно, даже щебета птиц не было слышно. В воздухе ощущалось приближение грозы, и Леонора расстегнула жесткий воротник как всегда черного закрытого платья.
Погруженная в свои мысли, она смотрела через каменную балюстраду на зеленые, куполообразные кроны старых дубов, под которыми расстилался парк имения Уинтэш. За ним начинались уже убранные поля, большая часть которых образовывала узоры из коричневых, окруженных кустарником, неправильной формы прямоугольников и квадратов. Дальше виднелась вересковая пустошь, простиравшаяся до расплывчатой серебристо-голубой линии горизонта. Где-то там за горизонтом были крутые скалы, пляж и море.
Ее, привыкшую к лондонской тесноте, к ущельям домов, шуму и многолюдью, пугала и одновременно восхищала открывавшаяся перед ее глазами бесконечная даль.
Уинтэш был как остров, горделиво возвышавшийся над этой безлюдной картиной. С господским домом, хозяйственными постройками, конюшнями, складскими помещениями и слегка запущенным парком, он образовывал свой собственный мир, единое целое, куда она вторглась по приказанию отца.
– Один пенни за твои мысли, – сказал Фенн, чем вызвал у нее слабую улыбку.
– Прозаичные, как и подобает купеческой дочери, – деловито ответила Леонора. – Я все время спрашиваю себя, как человеку могла прийти в голову идея построить замок в такой глуши!
– Ты забываешь о деревне Уинтэш, о рыбацких поселках, арендуемых хуторах и поселке Святой Агнессы, который находится не более чем в часе езды отсюда в экипаже.
– Рукой подать!
– У тебя острый язычок, уважаемая невестка. – Молодой виконт опустил угольный карандаш. – Но если ты хочешь знать больше, я с изрядной долей уверенности могу предположить, что первый лорд Уинтэш – вопреки приукрашенной семейной легенде – был не кем иным, как просто воином. Он пришел на эти земли с Вильгельмом Завоевателем, а последний после битвы при Гастингсе был очень заинтересован в том, чтобы поделить захваченные земли между своими верными вассалами. Корнуолл – это древняя земля, полная преданий, святыня саксов. Король Артур и его рыцари будто бы жили и воевали здесь. Вильгельм доверил эти местности только тем мужчинам, на чью безусловную верность он мог положиться.
– Это было давно…
Феннимор насмешливо улыбнулся.
– Это точно. И с тех пор, как контрабанда уже не дает дохода, мы можем держаться на поверхности только путем выгодных женитьб.
Леонора отреагировала на легковесную шутку улыбкой, в которой чувствовалась насмешка. Ее деверь с удивлением отметил, что у нее было чувство юмора.
– Не хочешь ли ты заставить меня поверить в то, что благородные господа Уинтэш занимались контрабандой?
– И даже очень успешно! В скалах, там вдали, скрыта самая настоящая паутина из ходов и пещер. Башня, на которой мы стоим, была своего рода командным пунктом. Ты видишь ржавый крюк рядом с лестницей? Еще во времена моего деда там висел фонарь, с помощью которого передавали сигналы на корабли, ожидающие прилива. Служащие таможни никогда не могли найти тайный ход, ведущий с побережья в кладовые замка Уинтэш. Этот ход – каприз природы – умелый мастер удлинил на требуемую величину и сделал там подпорки. Если у тебя возникнет желание немного прогуляться в прохладе, то я готов устроить для тебя этот жутковатый аттракцион!
– Ты, наверное, рассказываешь мне небылицы!
– Конечно, нет! – Феннимор продолжал говорить, хотя и возобновил опять свою работу. – Здешние места не способствуют обогащению крестьян, поэтому и аренда, выплачиваемая ими своим господам, не может быть высокой. Если кто-то, как мой дед, содержал дворец в городе и требовательную любовницу, он должен был напрячь свое воображение. Контрабанда французского коньяка, лионских шелковых тканей и красного вина из Бордо была выгодным делом. Когда мой отец в молодые годы принял наследство, Уинтэш был ухоженным имением с очень внушительным состоянием…
– Он действительно все проиграл?
Леонора не могла удержаться, чтобы не задать этот недоуменный вопрос, даже если леди и не пристало выказывать подобное любопытство.
– Да. – Феннимор утвердительно кивнул. – Он был настолько нелюбезен, что погиб лишь после того, как исчезла действительно последняя серебряная вещь.
Его холодный комментарий ясно показывал, что и с отцом его не связывала чрезмерная любовь.
– А леди Аманда? Твоя мать не пыталась повлиять на него? Она ведь, наверное, сопровождала его в Лондон?
Фенн бросил на Леонору взгляд из-под полуопущенных ресниц.
– Насколько мне известно, она не покидала замок со времени моего рождения. Их брак, видимо, не был особенно счастливым, хотя мой отец никогда не говорил об этом ни слова. Он был редким гостем в Корнуолле… И прежде чем ты, в довершение всего, спросишь меня о том, любил ли я его – отвечаю, что у меня просто не было возможности понять это. Мне всегда казалось, что он постоянно, по неизвестным мне причинам, сердится. Как будто бы ищет самый быстрый путь для того, чтобы разрушить все вокруг себя. Это ему почти удалось…
– А Герве?
Одно то, что он должен был говорить о своем брате, прогнало морщинки с ясного лба Фенна.
– Он был в армии, ты знала об этом? Получив известие о смерти отца, Герве оставил службу. О масштабах катастрофы мы все узнали только от сэра Бэзила. Наследства не получил никто – ни новый граф, ни его брат, ни носящая траур вдова. Остались лишь угроза продажи с молотка слегка потрепанного фамильного имущества, закладные и огромные карточные долги. Мама, как обычно, упала в обморок, а мой брат попытался спасти то, что еще можно было спасти…
Леонора задумчиво кивнула. Эта часть событий была ей известна.
Если бы не было давящего груза долгов, женился бы Герве на своей красавице мачехе? В конце концов, по ней совершенно не было заметно, что она на пять или шесть лет старше его. Кроме того, леди Аманда не делала секрета из своей симпатии к графу.
– Готово! – Феннимор бросил карандаш в деревянный ящик. Он держал блокнот, вытянув руку на всю длину перед собой, и смотрел испытующе, прищурив глаза. – Хочешь посмотреть?
Леонора пожала плечами, все еще погруженная в мысли о возможности связи между ее супругом и леди Амандой. Лишь этим можно было объяснить, что она бесстрастно рассматривала рисунок, не связывая изображенное на нем лицо с собой.
Деверь изобразил контуры ее лица штрихами угольным карандашом, проработав детально лишь глаза, нос и рот. Лицо парило над гибкой, только намеченной штрихами стройной шеей, волосы тоже как бы терялись на заднем плане. Большие ясные глаза смотрели прямо на зрителя, а в уголках рта играла затаенная улыбка. Занятная незнакомка была не так безупречно совершенна, как леди Аманда, но именно небольшая неправильность черт придавала ее лицу своеобразное очарование. Широко поставленные глаза, прямая линия носа и вызывающий рот с полной нижней губой были очень соблазнительны и даже привлекательны.
– Неужели это я?
Ее откровенное удивление позабавило виконта.
– Конечно, моя дорогая. Ты же не будешь спорить, что это твои глаза, твой нос и твой рот?
– Н-нет, н-но я т-так не выгляжу…
Как обычно, когда Леонора была смущена, ей было трудно подбирать слова.
– Именно так ты и выглядишь! – повторил Феннимор ее слова. – Если ты когда-нибудь изменишь свою ужасную прическу, наденешь приличное платье, а когда ты несчастлива, не станешь утешать себя тем, что будешь есть конфеты и вообще переедать!
Захваченная возможностью, которую он ей обрисовал, Леонора посмотрела внимательнее на рисунок. А затем здравый смысл в ней победил, и она рассмеялась.
– Ты гадкий льстец! Несмотря на это я благодарю за добрые намерения. Очень мило с твоей стороны, что ты в таком выгодном свете представил скромные черты моего лица!
– Ты ошибаешься. Я нарисовал только то, что есть на самом деле…
Леонора поднялась и раздраженно расправила тяжелые складки юбки на негнущихся, слишком теплых нижних юбках.
К чему спорить на тему, мнения о которой у них расходятся настолько, что в итоге это ни к чему не приведет?
– По крайней мере, теперь я знаю, что в твоей кудрявой голове бурлит живая фантазия. – Она глубоко вздохнула. – Ладно, так и быть, Феннимор! Теперь я ухожу. Миссис Бернс ждет меня, мы должны с ней вместе просмотреть каталог образцов обивки для обновления кресел в библиотеке. Она сказала, что твоему брату понравится, если мы выберем ту же ткань, что была до сих пор. Надеюсь, что мы ее отыщем. Судя по состоянию бархата, его натянули как минимум сто лет назад, а его истинный цвет, вероятно, знает только домашнее привидение!
