Текст книги "Когда цветет пустыня"

Автор книги: Маргарет Уэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Маргарет Уэй
Когда цветет пустыня

ПРОЛОГ

Они выехали на рассвете. Поймать дикого верблюда, за бешеный нрав прозванного Психом, – задача не из легких. Пару дней назад скотоводы, исследуя отдаленные участки ранчо, натолкнулись на разъяренного самца и поплатились за это. Псих внезапно набросился на них и серьезно покалечил одного из работников. Не приди ему на помощь другие скотоводы, своими криками прогнавшие обезумевшее животное, бедняга мог бы погибнуть.

Когда однажды Псих появился на пастбище, остальным верблюдам пришлось несладко. Он с налитыми кровью глазами носился по стаду. В панике домашние верблюды разбегались кто куда, оставляя его наедине с самками, которых Псих сгонял в кучу и ревниво охранял.

Нападал он и на аборигенов, встречавшихся ему на пути. Работники были в страхе и требовали уничтожить Психа как можно скорее.

Верблюды, конечно, не водились в Австралии. Их афганских предков доставили сюда в первые годы колонизации, чтобы перевозить товары по бескрайним австралийским пустыням. Верблюды были идеальным грузовым транспортом. Но теперь их одичавшие потомки, около пятисот тысяч особей, представляли собой серьезную опасность. Они безумно носились по пустыне, уничтожая и без того редкую растительность.

На охоту отправились вшестером: Макфэрлин, его помощник Чейз Брэниган, лучший охотник Гарри Динго, два скотовода и сын Чейза Люк. Люку было четырнадцать лет, но выглядел он как настоящий мужчина. Шести футов ростом, хорошо сложенный, крепкий и сильный, он не был похож на ребенка. И в сообразительности ему тоже было трудно отказать. Стрелял Люк превосходно с самого детства и был на удивление вынослив. От Чейза ему достались чутье охотника, острое зрение и превосходный слух – качества, необходимые для выживания в пустыне.

Макфэрлин внимательно присматривался к мальчику. Таким должен был быть его сын, которого у него не было. Жена Эйтола Макфэрлина, единственная его настоящая любовь, умерла в родах, оставив ему дочь – наследницу и красавицу Сторм. В ту ночь, когда умерла жена Макфэрлина и родилась Сторм, бушевала одна из самых свирепых бурь за всю историю этих мест.

Это была ночь горя и радости, трагедии и триумфа. Иногда так случается. Казалось, дух бури вселился в его дочь. Сторм никогда не была примерным ребенком. Страстная и порывистая натура, она всегда восставала против отцовского диктата, не понимая, что он хочет только одного – защитить девочку от самой себя. Сторм жаждала свободы. Свободы делать все, что ей хочется.

– Почему Люку можно, а мне нельзя?! Ты обращаешься с ним как с сыном, папа! Но он не твой сын. Он не мой брат!

Сколько раз Макфэрлину приходилось выслушивать это! Сторм ненавидела Люка. Она обращалась с ним, как принцесса с последним батраком, холодно и презрительно. Люк же всегда относился к ней хорошо, не обращая внимания на ее насмешки.

Отец не понимал, как Сторм – свет его очей – не видела, что он боготворит ее. Когда Сторм хотела быть милой, она становилась само очарование. В такие минуты она напоминала ему мать. Но Макфэрлин научился сопротивляться ее уловкам. Если бы он не сделал этого, сегодня она поехала бы с ними. Вы только подумайте! Девочка, которой едва исполнилось двенадцать лет, отправилась бы ловить бешеное животное. Это просто немыслимо. Живя в мире мужчин, она стремилась стать его частью и отказывалась верить, что это невозможно. Его маленькая решительная Сторм. Разве могла она быть иной? Ведь у нее не было нежной и заботливой матери, чтобы научить ее женственности.

Они продрались сквозь высоченные колючие заросли высотой в человеческий рост и остановились на краю пустыни. Ветер бросил им в лицо тучу раскаленного песка, солнце слепило глаза. Какой безлюдной и голой выглядела эта пустыня! Когда-то здесь пасся скот, но теперь все было занесено горячим красным песком.

Только песок и кустики спинификса.

Этот год выдался засушливым. Даже спинификс был редким и вялым. В другие годы он покрывал песчаные склоны ярким золотистым ковром.

Через два часа бесплодных поисков скотоводы утомились. Дикое животное словно растворилось в дикой природе. Чейз и два скотовода направили лошадей в сторону холмов, мерцающих в молочной дымке жаркого полдня. Макфэрлин, Люк и скотовод Мэтт изучали волнистые ярко-красные дюны, залитые солнцем. Жара становилась нестерпимой. На небе ни облачка. Макфэрлин чувствовал, что теряет способность соображать. Ему не было еще и пятидесяти, но он вел трудную и опасную жизнь. И годы брали свое. Сломанные ребра и старое ранение в бедро во Вьетнаме все еще причиняли ему боль. Особенно когда приходилось много времени проводить в седле. А усталый человек становился легкой добычей.

Стояла абсолютная тишина. Кроваво-красные дюны были похожи на застывшие морские волны. Острые сухие стебли спинификса напоминали копья аборигенов. Ничто не указывало на присутствие верблюда. Но даже если он и затаился среди дюн, наблюдая за путниками, его темно-коричневая шерсть была прекрасной маскировкой. Он мог все это время спокойно стоять в зарослях пустынной акации, укрытый ее колючими ветвями. Макфэрлину иногда казалось, что у них с Психом свои счеты. Ему казалось, что Псих выбрал своей следующей жертвой именно его. Странное, непонятное чувство.

Бешеное животное появилось внезапно. Стремительно, с угрожающей скоростью, верблюд несся прямо на Макфэрлина. Огромный горб ни на секунду не замедлял бега разъяренного животного, готового уничтожить все на своем пути. В неподвижном воздухе пустыни топот оглушил скотоводов.

Макфэрлин поздно заметил его. Волосы на его затылке приподнялись одновременно с испуганным ржанием кобылы, почуявшей опасность. Макфэрлин моментально схватился за поводья, пришпорил лошадь, но та уже обезумела от страха. Поднявшись на задние ноги, кобыла сбросила Макфэрлина на раскаленную, выжженную солнцем землю.

В глазах Люка застыл ужас. Крик застрял в горле. На долю секунды он словно окаменел, но в следующее мгновение уже полностью овладел собой. Ему и в голову не пришло спасаться бегством. Он знал, что не имеет права на ошибку. Времени хватит только на один выстрел. Всего один решающий выстрел.

Не отрывая глаз от верблюда, Люк положил палец на курок. Огромный лохматый самец с налитыми кровью глазами несся прямо на них. Люк чувствовал его запах.

Выстрел нарушил мертвую тишину пустыни. Огромная туша рухнула на передние ноги, потом тяжело упала на бок, подняв тучи песка.

Люк соскочил с лошади и бросился к Макфэрлину. Минуту назад подросток полностью владел собой, теперь же его трясло. Взволнованный, он опустился на колени:

– Мистер Макфэрлин!

От этого мужчины, лежащего на песке, зависели каждая женщина, каждый ребенок на ранчо. Люку стало страшно.

Макфэрлин лежал на песке, скорчившись от невыносимой боли. Черные волосы и смуглая кожа были покрыты темно-красной пылью. Серая смятая шляпа валялась неподалеку. С трудом набрав в грудь воздуха, мужчина прошептал:

– Со мной все в порядке, сынок. Не волнуйся. Это был превосходный выстрел.

Люк кивнул, поправляя съехавшую назад шляпу.

– Еще чуть-чуть, и он напал бы на вас. – Его голос был похож на всхлип.

– Нет. Ведь ты был со мной. Я горжусь тобой, сынок. Ты – настоящий мужчина. – Макфэрлин сел на песке и потянулся за шляпой. Надев ее, он позволил мальчику помочь ему подняться на ноги. – Ты спас мне жизнь, – взволнованным голосом произнес Макфэрлин. Его рука опиралась на плечо подростка. – Ты не потерял мужества перед лицом опасности. Я никогда не забуду этого. Клянусь.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

К тому времени, как они загнали всех лошадей, каждая морщинка на лице Люка впитала красно-коричневую пыль. После жаркого дня, проведенного в седле в поездке через пустыню, Люк отчаянно нуждался в душе и холодном пиве. Ему еще предстоял ужин и партия в шахматы с Майором.

Когда-то Эйтол Макфэрлин был лучшим из мужчин – самым сильным и самым смелым. У него было сердце льва. Теперь же он угасал буквально на глазах. Это расстраивало Люка. После смерти родителей у него остался только Эйтол. Он всем был обязан Майору – так называли Эйтола на ранчо. Это прозвище закрепилось за ним со времен службы во Вьетнаме. Теперь это был не только титул, но и дань уважения. Сам он никогда себя так не называл. Для Эйтола Макфэрлина такие вещи не имели большого значения. Он вообще никогда не рассказывал о своей службе в армии. Постоянная боль в ноге от раны, полученной во Вьетнаме, объясняла нежелание вспоминать прошлое. Люк как-то пытался расспросить о ране, но Майор только отмахнулся. Ни разу никто из близких не слышал и слова жалобы от Майора. Казалось, единственное, что его беспокоило, – это: «Когда Сторм вернется домой?»

Люк знал, что даже мучительная боль от боевых ранений не могла сравниться с тоской по дочери. Майор скучал по ней. И Люк тоже. После ее отъезда у него в сердце образовалась пустота, которую ничто не могло заполнить.

Люк знал, что Сторм не только красива, но и умна. Теперь она работала дизайнером – создавала эксклюзивные ювелирные украшения, которые пользовались успехом даже в Нью-Йорке. Ожерелья, кулоны, серьги, кольца… Все что угодно. И люди готовы были платить огромные деньги за украшения, созданные Сторм Макфэрлин. Совсем неплохо для двадцатисемилетней девушки. И Сторм по-прежнему была не замужем. Двум женихам так и не удалось подвести ее к алтарю. Майора это ужасно расстраивало. Ему так хотелось взглянуть на внуков, прежде чем он умрет. Но, похоже, Сторм не было дела до его желаний.

Подъехав к бунгало, в котором когда-то счастливо жила его маленькая семья, Люк спешился и сразу пошел в ванную. Скинув пыльную одежду, он включил теплый душ. Подумать только, в его двадцать девять лет наивысшее наслаждение ему по-прежнему доставляет душ.

Господи!

Не то чтобы в его жизни не было места романтике. Несколько месяцев он мог витать в облаках, пытаясь угадать, действительно ли его посетила настоящая любовь. А потом страсть просто уходила, как уходит пролитая вода в горячий песок. Странно, но даже после того, как у Люка пропадал всякий интерес, девушки продолжали преследовать его. Самой настойчивой оставалась, без сомнения, Карла. Она была красива, весела, хороша в постели. Чего еще можно желать от женщины? Глубоко внутри Люк мечтал о настоящей семье. Мечтал найти свою идеальную женщину. Какой она должна быть? Только не такой, как Сторм, – упрямой, взрывной, взбалмошной, избалованной девчонкой.

Люк вытерся, откинул со лба влажные волосы. Поймав свое отражение в зеркале, он в который раз отметил свое сходство с отцом. Высокие скулы, глубоко посаженные глаза, четкий рисунок губ. Но цвет глаз Люк унаследовал от матери. Хотя с годами боль от утраты родителей немного стихла, он думал о них каждый день. Он помнил все так ярко, словно это было вчера. Словно только вчера его срочно вызвали в кабинет директора. Он сразу понял, что что-то случилось, но такого не мог и представить. В кабинете он увидел Майора в черном костюме. Майор приехал, чтобы лично сообщить Люку печальные известия. Родители Люка погибли в автокатастрофе на пути из Элис-Спрингс. Люку было пятнадцать лет, он учился в одной из самых престижных частных школ страны. Его родители твердо решили дать ему хорошее образование, но они никогда не смогли бы послать сына в школу, имена выпускников которой можно было найти в справочнике «Кто есть кто в Австралии». Это Майор дал деньги на обучение, не принимая никаких возражений.

После гибели родителей Майор отвез Люка и Сторм на ранчо, где должны были состояться похороны. Сторм настояла, чтобы ей тоже позволили присутствовать. Девочка всегда нравилась родителям Люка, даже ее детская ревность к Люку не обижала их. Мать Люка называла Сторм своей «маленькой принцессой».

Родители Люка, в дань уважения к ним, были похоронены на семейном кладбище Макфэрлинов в Санкчери-Хилл, в пяти километрах от города. Люк помнил, как Сторм, бледная и печальная, стояла рядом, держа его за руку. В тот день соперничество и обиды были забыты. Она искренне хотела утешить его. Этот день навсегда остался в его памяти.

Люк закончил школу на «отлично». Сторм была в бешенстве – ей не хватило до отличного результата всего нескольких баллов. Майор настоял, чтобы его воспитанник продолжил обучение. После окончания университета Люк получил степень по экономике. Но он всегда хотел работать на ранчо. Это было у него в крови. Тем более что в современном мире управление ранчо было самым сложным бизнесом, и ему пригодились все знания, полученные в университете. Люк с радостью вернулся домой. В городе он никогда не чувствовал себя по-настоящему дома. Когда он приехал, они с Майором долго говорили о жизни. Тогда-то Майор и предложил ему место отца.

В те дни он был правой рукой Майора. Гости, приезжавшие на ранчо, часто принимали его за сына Макфэрлина. Он получил столь ответственную работу в первый же день, но никто ни разу не усомнился в его способностях. Постепенно Майор передал ему другие свои обязанности, и в один прекрасный день Люк оказался управляющим «Излучины реки».

Надев чистые рубашку и джинсы, Люк пошел в Большой дом. Остановившись на секунду, он окинул здание привычно восхищенным взглядом. Это был старинный дом, построенный еще в 1870 году Иеном Эссексом Макфэрлином, богатым овцеводом, приехавшим сюда, в юго-западный Квинсленд, из Нового Южного Уэльса. Такой внушительный дом нечасто встретишь в этой глухомани. Двухэтажный просторный особняк был сложен из золотистого песчаника и покрыт шиферной крышей. Его окружали веранды, украшенные белыми колоннами. Бортик веранды второго этажа представлял собой причудливо вырезанную белую решетку, которую всегда обвивали цветы. Каменные ступеньки полукругом вели к парадной двери. Люк легко перепрыгнул через них, открыл дверь и оказался в просторном холле с паркетными полами, прикрытыми плетенными вручную ковриками. Нони Мерсер, домоправительница, услышала шаги и вышла навстречу, тепло улыбаясь.

– Привет, Люк! Жаркий сегодня денек, да?

– Это здесь, а ты представь, что творится в пустыне, – улыбнулся в ответ Люк. Нони было за пятьдесят; маленькая и плотная, с седыми прядками в упрямых кудрях и внимательными глазами, она дарила тепло всем, кто ее знал. – Должен признаться, Нони, я немного проголодался.

– Да неужели! – Нони вспыхнула от удовольствия. Темные глаза окинули подтянутую фигуру Люка. Он стоял прямо, высокий, стройный, превосходно сложенный. Нони видела, как он взрослел. Видела, как долговязый подросток превратился в невероятно красивого мужчину с потрясающими золотисто-рыжими волосами и яркими синими глазами. У Роуз, его матери, был точно такой же цвет волос.

Нони обожала этого мальчика. Она знала, что у него доброе сердце и что он безукоризненно честен. Люк Брэниган никогда не пользовался своим высоким положением на ранчо ради собственной выгоды. Только одно Нони не могла понять: почему они со Сторм всегда соперничали? Втайне она считала, что Люку нравится взбалмошная Сторм, хотя он никогда в этом не признается. Нони очень переживала за Сторм, которая, по ее мнению, выбрала неправильную дорогу в жизни. А ведь если бы она жила здесь… Нони подавила вздох. Люк озабоченно посмотрел на нее:

– Что случилось?

– Ничего, дорогой, – ответила Нони и, не в силах больше сдерживаться, добавила: – Когда Сторм вернется домой?

Его красивое лицо напряглось.

– Черт, Нони, откуда мне знать? Меня Сторм терпеть не может. Ты знаешь это не хуже меня.

– Да, она так говорит, – фыркнула Нони. – Я думаю, это неправда.

– А я думаю, что она не только не любит меня, но и не доверяет мне, – непроизвольно вырвалось у Люка.

Нони грустно покачала головой.

– Я просто хочу, чтобы она приехала домой. – Над ними послышались тяжелые медленные шаги. – Это Майор, – шепнула Нони. – Я знаю, что Сторм очень занята. Она добилась успеха, и это замечательно. Она всегда была умной девочкой. Помнишь, как она целыми днями собирала кусочки опалов и кварца на ранчо?

Губы Люка сжались.

– Я помню, как сам искал для нее камушки. Майор специально устраивал для нас поездки в места, где было много камней. Все, что находил, я отдавал Сторм. Но она не была в восторге от этого.

– Боже мой, – вздохнула Нони. Что бы Сторм ни выкидывала, Люк был с нею добрым, понимающим, чутким, всегда готовым помочь. Люк предпочитал добиваться своего уговорами и убеждениями, а не криками и силой.

– Агат, аметист, сердолик, гранат, сапфир, топаз, берилл, – перечислял Люк. Синие глаза затуманились воспоминаниями. – С этого началась ее карьера. Майор всегда поддерживал ее. И теперь у нее мировая известность.

Нони опять просветлела.

– Сторм доставляет радость видеть, как восхищаются ее работой.

– Но не когда восхищаются ею самой, – сухо парировал Люк. – Два жениха. И по-прежнему не замужем.

– Ты тоже не женат, – возразила Нони. – Какой великолепной парой вы могли бы стать!

Про себя она подумала, что это не такая уж сумасшедшая идея. В конце концов, может быть, именно поэтому они оба по-прежнему одни.

На лестнице показался Эйтол Макфэрлин. Медленно он начал спускаться вниз. Хозяин ранчо тяжело опирался на трость, но Люк и Нони не бросились к нему, зная, что Майор ненавидит помощь. Он ненавидел чувствовать себя зависимым и больным.

– Ну что, Люк! – Его лицо осветилось улыбкой. – Расскажи, как прошел день. Нони столько времени провела на кухне, готовя твои любимые блюда.

– Она меня балует, – нежно сказал Люк.

– Ты это заслужил. – Майор покачал седой головой, которая когда-то была черной как смоль. – Ты стал для меня незаменимым помощником. Не все способны на это, сынок. Глядя на тебя, я вспоминаю твоего отца. Чейз был замечательным человеком. И я уверен, что он гордился бы тобой сейчас, если бы был жив. Господи, как бы я хотел, чтобы он видел тебя сейчас. – Лицо Майора помрачнело. – Пойдем в кабинет. Тебе, наверно, придется слетать в Кенсингтон в конце недели. Нони позовет, когда обед будет готов.

– Есть, Майор, – Нони изобразила шутливый салют и исчезла в кухне.

Над камином в кабинете Майора висел портрет Сторм. Он был сделан накануне ее двадцатипятилетия. Люк застыл на пороге, не в силах отвести взгляд. В полной тишине он разглядывал портрет Сторм. Ни роскошного бального платья, ни глубокого декольте, открывающего безупречные плечи и грудь. Но портрет завораживал каждого, кто его видел. На Сторм был костюм для верховой езды – белая блузка, бежевые облегающие брюки, перехваченные в талии затейливым поясом, украшенным опалами и серебряными наклепками. Сторм сама его сделала. Длинные черные волосы были распущены. Голова чуть повернута. Кожа светится, изумрудные глаза сверкают. На шее небрежно повязан зеленый платок, оттеняющий глаза. Сколько раз он видел Сторм именно такой? Тысячу? В качестве фона художник взял необычные краски пустыни. Синее безоблачное небо, пурпурные холмы, золотистый спинификс, охряные равнины. Величие пустыни придавало картине торжественность. Молодая женщина выглядела так, словно сейчас шагнет в кабинет прямо из картины. И что произойдет тогда?

Она окажется в его объятиях?

Эта картина возбуждала в Люке греховные желания. Он всегда чувствовал, что Сторм имеет над ним необыкновенную власть, что с ней он может испытать безумную страсть, которой не помешают ни соперничество, ни взаимные обиды.

Майор наблюдал за Люком.

– Могу я задать тебе личный вопрос, Люк?

– Конечно, Майор, если он не касается Сторм, – ответил Люк. Синие глаза сверкнули.

Макфэрлин рассмеялся.

– Что меня поражает, так это то, как вы не выносите даже одного упоминания друг о друге.

Люк замер.

– Вы хотите сказать, от ненависти до любви?..

– Нет, сынок, успокойся, – ответил Макфэрлин. – Все это уже давно в прошлом. Я думаю, Сторм уже забыла детские обиды.

– Она никогда не забудет, – выдавил Люк.

– Я соскучился. Я хочу ее увидеть, Люк. – Последние слова были почти мольбой.

– Что случилось? – тревожно спросил Люк. – Вы плохо себя чувствуете, Майор?

– Ничего не случилось, – ровно произнес Макфэрлин.

Ему отчаянно хотелось сказать Люку, что дни его сочтены, но он просто не мог. Даже Сторм он не мог этого сказать.

– Я просто чувствую себя старым и одиноким.

– Но если что-нибудь случится, вы ведь скажете мне? – напряженно спросил Люк.

– Конечно, скажу. – Макфэрлин попытался говорить беззаботно. – Прошло уже четыре месяца с тех пор, как Сторм последний раз была дома.

Четыре месяца, одна неделя и три дня.

– Она живет полной жизнью, – пожал плечами Люк. – Я видел журналы, которые Нони раскладывает по всем столам. Она красивая, талантливая, у нее аристократическая фамилия. Ее везде рады видеть. И она много работает.

– Она могла бы создавать украшения здесь, – нахмурился Майор. – Я предлагал много раз превратить пару комнат в мастерскую и ателье. У нас пустует бог знает сколько комнат.

– А вы говорили ей о своем самочувствии?

Макфэрлин вздохнул:

– Да.

Это было не совсем правда. Он всегда старался изображать бодрость, когда звонила дочь.

– И после этого она не прилетела первым самолетом?

Люку не удалось скрыть злости. У Сторм было время на вечеринки и развлечения, но не было времени на больного отца.

– Наверно, мне нужно было попросить ее приехать.

– Это все из-за меня.

– Не говори так, Люк, – покачал головой Майор.

– Но это правда. – Люк знал, что когда-то Майор лелеял надежду увидеть их вместе. Боже, разве такое возможно! Его взгляд задержался на посеревшем лице Макфэрлина, опустился на его тонкие слабые руки. – Хотите, я поеду в Сидней и привезу ее?

Макфэрлин вскинул голову.

– У тебя слишком много дел, – запротестовал он, но лицо уже осветилось внутренним светом, а плечи мигом распрямились.

– Все под контролем, – успокоил Люк. – Я уже научил Сэнди всему необходимому. Он вполне может заменить меня на пару деньков. Но вы хотели отправить меня в Кенсингтон?

– Это может подождать, – не думая ни секунды, выпалил Макфэрлин.

– Думаю, может. Я уже выяснил, в чем там дело. Уэбб был зачинщиком неприятностей.

Но Макфэрлин уже не слушал его. Его интересовало совсем другое.

– Когда ты поедешь?

Люк посмотрел на старика. Казалось, этот вопрос был для Майора делом жизни и смерти.

– Когда вы хотите, чтобы я поехал? – Люк внимательно наблюдал за ним.

– Как насчет пятницы?

Послезавтра. Мозг Люка усиленно заработал. Майор хорошо прятал отчаяние, но Люк чувствовал, что надвигается беда. Он хотел бы поговорить с Томом Скиннером, лечащим врачом Майора. Но старик никогда бы ему этого не простил. И потом, он уже пытался поговорить с Томом. Но, видимо, Макфэрлин запретил тому рассказывать хоть что-то.

– Так как? – устав ждать, спросил Макфэрлин.

– Без проблем, – улыбнулся Люк. – Я не буду предупреждать Сторм о своем приезде. Но мне надо знать наверняка, будет ли она в городе.

– Как на счет малышки Карлы? – вдруг спросил Майор.

– А что насчет Карлы? – протянул Люк, не испытывая желания обсуждать это.

– Проклятье, Люк! Ты знаешь, что я имею в виду. Вы с Карлой были близки последнее время. Между вами что-то есть?

Люк сцепил руки.

– Мы друзья, – наконец ответил он.

– Мне кажется, она так не думает, мой мальчик, – фыркнул Майор. – Я не слепой. Девчонка без ума от тебя. И ее папочка спит и видит, как бы заполучить тебя в зятья.

Люк улыбнулся старомодным высказываниям Майора.

– Не надо недооценивать Карлу, – возразил он. – У нее своя голова на плечах. Она знает бизнес не хуже отца.

Майора передернуло.

– Возглавить ранчо – слишком тяжело для женщины, Люк. Ты сам это знаешь. На таких отдаленных ранчо, как наше, то и дело происходят несчастные случаи. Какая женщина захочет жить в таком напряжении? Мне только любопытно узнать, какие отношения связывают вас с Карлой.

– Почему? – суховато спросил Люк.

– Проклятье! – взорвался Майор. – Ты такой же скрытный, как и я, сынок. Я беспокоюсь о тебе, вот почему. Мне нравится Карла. Она умная девочка. И хорошенькая. Но ты можешь найти кого-нибудь получше.

– Кого-нибудь вроде Сторм? – прямо спросил Люк.

– Хорошо, что мы понимаем друг друга, – заявил Макфэрлин. – Вы предназначены друг для друга. Увидев вас со Сторм вместе, я стал бы самым счастливым человеком на свете.

Люк натянуто усмехнулся. Взгляд его невольно обратился к портрету Сторм на стене.

– Потребовалась бы целая вечность только для того, чтобы мы со Сторм смогли найти общий язык, – сказал он и подумал, что ею руководило только одно желание: быть единственной в жизни своего отца. Если бы у нее были братья и сестры… Майор, сам того не желая, сделал их соперниками.