Текст книги "Площадь Магнолий"
Автор книги: Маргарет Пембертон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
Кейт решительно отбросила все свои страхи и воскликнула:
– Хочу сказать тебе, что Тоби не был снобом. Он был замечательный во всех отношениях и тебе наверняка понравился бы. Я уверена, что Мэтью вырастет таким же, каким был его отец, – обаятельным, обходительным, радушным и добрым. Иначе и быть не может, потому что именно так мы с тобой его воспитываем. Мы объясним ему, что в человеке самое главное. – Кейт подошла к Леону и, нежно обняв его, с надеждой добавила: – Согласись, что лишать Мэтью шанса получить хорошее среднее образование и поступить в университет мы с тобой не вправе. Это уже не дорогие игрушки, без которых он мог бы и обойтись, это залог его будущей карьеры. Мы не должны портить мальчику жизнь. Это нечестно с нашей стороны.
Леон в ответ порывисто обнял жену. Она была, безусловно, права. Но как же трудно следовать этой правде! Через какие тернии им предстоит пройти!
– Скорее бы разрешился вопрос с усыновлением, – наконец сказал он. – Когда я официально стану его приемным отцом, я смогу ставить Джосса Харви на место, если он будет слишком зарываться.
Он снова привлек ее к себе и почувствовал, как гулко стучит ее сердце. От ее золотистых волос и кожи пахло свежестью. По телу Леона пробежала дрожь. Дети уснули, Пруденция ушла с Малкомом в кино…
– Пошли в спальню, – прошептал он. – Позволь мне доказать, как сильно я тебя люблю, дорогая. И как буду любить всегда.
– Знаешь, Малком, а мне нравится жить у Эммерсонов, – призналась Пруденция, идя со своим кавалером под ручку по освещенной газовыми фонарями Магнолия-Хилл. На ней были темно-синий берет и шарф такого же цвета, наброшенный поверх застегнутого на все пуговицы пальто. Было почти десять вечера, впервые она прогуливалась в столь позднее время. Отец ни за что не позволил бы ей такую вольность. Но Кейт убедила Леона, что раньше десяти она домой не попадет, потому что фильм заканчивается лишь в половине десятого. И ее отпустили.
– Честно говоря, мне бы не хотелось, чтобы мама торопилась с возвращением, – продолжала Пруденция, касаясь плечом своего спутника. – Да она и сама вряд ли хочет этого. Но рано или поздно вернуться ей все равно придется, верно? И когда это произойдет, я буду вынуждена съехать от Кейт. Без меня маме с отцом не сладить. Она его боится, он ведет себя с ней совершенно беспардонно.
С высоты своего роста Малком покосился на свою хрупкую подружку. Лицо девушки пылало решительностью. Уж она-то не позволит папаше издеваться над ней! Как, впрочем, не даст себя в обиду и другим. В свои семнадцать лет Пруденция многое успела пережить, и душа ее закалилась. Малком в очередной раз пожалел и Пруденцию, и ее несчастную мать и мысленно поклялся, что не позволит самодуру Уилфреду испортить им жизнь.
Они шли по площади Магнолий. До калитки Эммерсонов оставалось несколько шагов. Малком резко остановился и, повернув девушку к себе лицом, сказал:
– Мне кажется, что нашим мамам пора познакомиться. Пруденция изумленно воззрилась на него. Мать Малкома вращалась совсем в других кругах: она занимала ответственный пост в магистрате, заседала в различных комиссиях, до работы по дому не снисходила – ее выполняла приходящая работница.
– Но ведь они совершенно разные, – с сомнением пробормотала она. – Найдут ли они общий язык?
– Разумеется, найдут! – воскликнул Малком, отметив, как похорошела Пруденция благодаря пудре и губной помаде, одолженным у Кейт. – Они обе знают, что такое быть женой сумасшедшего.
В голове у него начал складываться план избавления Пруденции и ее матери от Уилфреда. Он пытался сосредоточиться на нем, но ему это не удавалось. Отвлекали нежные губы собеседницы, казавшиеся благодаря губной помаде еще более пухленькими и соблазнительными. Он сжал ее руку. Пруденции было семнадцать лет, ему – двадцать восемь. В отцы он ей не годился, но разница в возрасте была существенная. Он не мог позволить себе действовать напористо и легкомысленно. А что, если это у них серьезно?
От волнения у него участился пульс: если так, тогда ему предстояло ей кое в чем признаться. В том, о чем он никогда и никому не рассказывал по собственной воле.
– Послушай, Пруденция, – изменившимся голосом произнес Малком, и она поняла, что он хочет сообщить ей что-то важное. – Ты не задумывалась над тем, почему меня не призвали в армию?
Он немного отстранился и засунул руки в карманы брюк.
Пруденция заморгала. Она, конечно, думала над этим вопросом, но семейные проблемы оттеснили его на второй план.
Малком нахмурился, подбирая подходящие слова. Ему не хотелось испугать, оттолкнуть ее от себя. Он боялся ее потерять.
– Я вся внимание, – поторопила она, заинтригованная его тоном и охваченная таинственными предчувствиями. А вдруг слухи насчет Малкома вполне обоснованны? Что, если Мириам права и он тайный правительственный агент или что-то в этом роде?
– Ты слышала об эпилепсии? – наконец выговорил он. Она была поражена: какое отношение имеет эта болезнь к их беседе? Сначала они говорили о том, что их матерям пора познакомиться, потом он стал объяснять, почему не служил в армии, и вдруг перескочил на эпилепсию.
– Я знаю, что это скверная штука. Эпилептики ни с того ни с сего падают на землю и бьются в судорогах. А на губах у них выступает пена.
– Так случается не всегда, – серьезно заметил Малком. Она молча ждала, когда он объяснит, почему затронул эту тему. Эпилепсия ее не интересовала, ей не терпелось узнать, отчего Малкома не призывали на военную службу. По возрасту он должен был служить.
Он собрался с духом и без обиняков признался:
– Я эпилептик.
Вначале она даже не поняла, о чем он говорит. Может быть, это не очень удачная шутка?
– Но разве это возможно? – пробормотала она. – Ты же не… – Она покраснела, не зная, как сформулировать вопрос.
Но Малком отлично ее понял и глубже засунул руки в карманы.
– Эпилептики – не сумасшедшие, – пояснил он, стараясь говорить спокойно. – Они вполне нормальные люди. И не у всех случаются припадки.
– Прости, мне просто такое в голову не могло прийти. Ты выглядишь вполне крепким и здоровым. Я думала, ты не служишь в армии, потому что…
– Потому что мне не позволяют брать оружие в руки мои религиозные убеждения? – договорил он, рассудив, что на эту мысль ее могло навести его сотрудничество с викарием.
– Нет! – покачала Пруденция головой. – Мне казалось… Однажды Мириам Дженнингс предположила, что… – Ситуация складывалась комичная, несмотря на всю серьезность его болезни. – Мы думали, что ты разведчик! – выпалила она, с трудом сдерживая смех.
Малком изумленно вытаращил глаза.
– Разведчик? Но что делать разведчику в Блэкхите и Льюишеме во время войны?
Волна облегчения окатила его, он ощутил необыкновенную радость. Ведь если бы его признание напугало Пруденцию, она бы не стала смеяться над нелепостью ситуации. Значит, его заболевание не так уж и важно для нее. Эпилепсия протекала у Малкома в легкой форме – головокружения и слабости, припадками он не страдал. Военные врачи, однако, признали его негодным к военной службе, опасаясь, что в критической ситуации болезнь обострится.
– Пруденция, – произнес Малком, вынимая из карманов руки и недоумевая, отчего он так разволновался. Ему двадцать восемь лет, он целовался с девушками. Но таких он еще не встречал. Он понял, что влюблен и хочет жениться. – Пруденция! Можно мне тебя поцеловать? – хрипло вымолвил он и, не дожидаясь ответа, нежно обнял ее.
– Какой миленький домик! – проговорила Цецилия Льюис, присаживаясь на старенький диванчик на террасе бунгало сестры Дорис. – Обожаю такие домишки. Мне всегда хотелось жить в таком, но Франк не соглашался оставить наш огромный дом. Нам с Малкомом жить в нем вдвоем немного тоскливо.
Дорис нервно заерзала. Зачем эта представительная дама пожаловала к ней? Неужели что-то случилось с Пруденцией? Почему дочь не предупредила ее о визите миссис Льюис? Что она хочет ей сообщить? Дорис не умела поддерживать непринужденный разговор, как бойкие на язык Лия, Мириам, Хетти и Нелли. Сам внешний вид незваной гостьи, одетой в белую блузку, синий костюм и дорогие туфли, уже пугал ее. Как же с ней разговаривать?
Цецилия ободряюще улыбнулась, угадав состояние собеседницы.
– Знаете, я искренне рада, что мой Малком подружился с вашей Пруденцией. Она замечательная девушка, веселая, жизнерадостная и неглупая.
Чайная ложечка, которой Дорис размешивала сахар, звякнула о край стакана. О какой дружбе она говорит? Эммерсоны не углядели за ее дочерью? Уилфред этого не одобрит. Видимо, пора ей возвращаться домой. Но жить с Уилфредом ей абсолютно не хотелось.
– Разумеется, я понимаю ваше беспокойство за дочь, – поспешила развеять ее сомнения Цецилия. – Но сын заверил меня, что у него самые благородные намерения.
Таких слов Малком не произносил, он просто сообщил матери, что хочет жениться на Пруденции и ко дню ее рождения, которое приходится на Рождество, собирается подарить ей обручальное кольцо.
– Чтобы пожениться, нам придется дождаться, пока ей не исполнится двадцать один год. Потому что ее отец ни за что не даст согласия на наш брак. К тому времени я подкоплю денег и смогу купить дом на площади Магнолий.
– А Пруденция знает о состоянии твоего здоровья? – поинтересовалась мать.
– Я сказал, что страдаю слабой формой эпилепсии, – беззаботно ответил сын. – Она понимает, что я не сумасшедший.
– Но разве не твое заболевание смущает мистера Шарки? – упавшим голосом осведомилась Цецилия.
– Нет, мама, – покачал головой Малком. – Дело в том, что Уилфред Шарки сам слегка не в своем уме. Он разгуливает с плакатами на шее по Льюишему и пугает прохожих грядущим концом света, чертями и распутницами. Такой человек наверняка не позволит своей несовершеннолетней дочери выйти замуж. Я хочу тебя попросить помочь мне, мама. Дело в том, что миссис Шарки до смерти запугана мужем и стыдится его. Не могла бы ты поговорить с ней с глазу на глаз и поделиться опытом – ты же в свое время решила схожую проблему. Мне думается, что вы с ней поладите. Пригласи ее пожить у нас, тебе будет не так скучно. Ей не хочется возвращаться к мужу,
– Надеюсь, что мы с миссис Шарки подружимся, – подумав, кивнула Цецилия. – У нас много общего.
То же самое она повторила и теперь, разговаривая с Дорис. Это показалось той невероятным: уж слишком очевидным было даже внешнее различие между ними, не говоря уже о внутреннем состоянии, а также характере и. манерах.
– Вы так считаете? – робко промолвила она.
– Да. – Цецилия отставила чашку чая и дружелюбно продолжила: – Во-первых, нас сближает, мягко говоря, эксцентричность наших мужей. Мой обожаемый супруг тоже был человеком с большими странностями. Он вбил себе в голову, что Земля плоская, и сообщал об этом всем прохожим на улице.
Дорис удивленно уставилась на нее.
– На улице? – подавшись всем корпусом вперед, переспросила она.
– Вот именно! – подтвердила Цецилия. – Меня это поначалу смущало, тем более что он был мировым судьей.
У Дорис глаза раскрылись от изумления: вот это да! Мировой судья и – сумасшедший. Ее Уилфред по сравнению с ним просто шутник!
– Но очень скоро я к этому приноровилась, – сказала миссис Льюис. – Я объяснила своим знакомым, что не разделяю его убеждений и придерживаюсь собственного мнения.
Дорис оцепенела. Неужели можно так просто решить все проблемы с соседями? Но еще сильнее поразило ее искреннее желание собеседницы подружиться с ней. Прежде у Дорис никогда не было такой обаятельной и уверенной в себе подруги.
– Не хотите ли еще чаю? – спросила она, испытывая приятное волнение от открывающейся перспективы. – У меня есть бисквитные пирожные, я сама их готовила. Домашняя выпечка всегда лучше покупной, правда?
– Дайте мне рецепт приготовления ваших чудных пирожных! – воскликнула Лия, чаевничая на уютной кухне сестер Хеллиуэлл.
Эмили смущенно зарделась: ей было вдвойне приятно услышать похвалу от такой известной кулинарки, как Лия, мастерицы печь пироги и бублики.
– Возьмите шесть унций муки, две унции овсяных хлопьев, три сахару и четыре – маргарина. И добавьте полбутылочки золотистого сиропа «Тейт энд Лайл». Потом высыпьте в эту смесь пол-ложечки соды и долейте горячей воды.
– Все очень просто, – подытожила Лия. – Как вы намерены отпраздновать Рождество? Пригласите к себе Нелли?
– Нелли, Гарольда и Анну, – уточнила Эстер, сидевшая в инвалидной коляске. – Это будет первое Рождество, которое Гарольд проведет дома. Нелли ожидает его со дня на день, он приплывет из Цейлона на корабле «Гордость империи». Надеюсь, что и Джек вернется к Рождеству домой. У Кристины есть какие-то новости о родных?
– Она ничего об этом не рассказывает, – помрачнев, сказала Лия. – Она стала очень скрытной в последнее время.
Эмили положила на колени вязанье.
– Ей сейчас приходится трудно. Вспомните, какие жуткие подробности злодеяний нацистов приводят газеты в связи с Нюрнбергским процессом.
– Кристина надеется, что ее мама и бабушка живы, – первой нарушила тишину Лия. – Этим-то и объясняется ее странная молчаливость в последнее время. Она намеревается разыскать их во что бы то ни стало.
Сестры были поражены услышанным. Эмили спросила:
– Ведь ее бабушка – твоя старая подруга, Лия? У тебя не осталось никаких ее вещей?
Лия поняла намек.
– Ты думаешь, нам поможет Мошамбо?
– Мне кажется, настало время попытаться помочь Кристине, – решительно проговорила Эмили. – Мошамбо мудр и проницателен, он никогда не разочаровывал меня. Он помогает даже тогда, когда люди в него не верят.
– Откровенно говоря, я тоже в него не верю, – призналась Лия. – Но поверю, если он ответит, живы ли Якоба и Ева. Так что же лучше использовать для контакта с ним? Бусы, которые Якоба подарила мне, или носовой платок?
– Бусы, – не задумываясь ответила Эмили, просветлев при одной мысли об общении с любимым индейским духом. – Мошамбо питает к бусам особое пристрастие.
Глава 19
– Ситуация весьма непростая, – сказал Боб Джайлс Кристине и Карлу, озабоченно морща лоб.
Они беседовали в уютной кухне Эллен в Гринвиче, в окружении собак, удобно устроившихся на кушетках, перед дровяной печью, в которой потрескивали горящие поленья.
– Можно попытаться прибегнуть к помощи сотрудников Красного Креста. Думаю, они выхлопочут для Кристины разрешение на въезд в Германию. Седьмого декабря в Берлин едет мисс Маршалл, моя добрая знакомая, работающая в этой организации. Кристина доберется с ней до Кельна, а потом ей придется действовать на свой риск и страх.
– Я могу сопровождать ее, – вызвался Карл.
– Нет, – покачала головой Кристина. – Я справлюсь одна.
– Одной тебе будет трудно, – возразил Карл. – В послевоенной Германии, где осталось немало людей, поддерживающих политику Гитлера, ты можешь оказаться в очень неприятном положении. Ситуация там все еще напряженная, в стране царит хаос, население голодает. Думаю, лучше все-таки мне поехать с тобой.
– Нет, – повторила Кристина. – Я должна это сделать сама.
Наступила томительная тишина. Наконец, смирившись с неизбежным, Боб Джайлс произнес:
– У меня есть адреса представителей Красного Креста, работающих во французской оккупационной зоне. Они тебе могут пригодиться.
Карл снял очки и потер переносицу.
– Пока ты будешь в отъезде, Кристина, я проверю информацию, полученную из Нью-Йорка, и свяжусь с бывшими узниками лагерей в Гейдельберге и Бухенвальде.
– Спасибо, – кивнула тронутая до слез Кристина. – Я вам обоим чрезвычайно признательна за помощь. Уверена, что я найду в Германии своих родных.
Мужчины промолчали, да и что им было сказать? Оставалось только молиться о ее счастливом возвращении и избавлении от навязчивой идеи.
– Так она действительно едет? – изумленно глядя на Кейт, спросила Керри.
Подруга кивнула, наклоняя корзинку так, чтобы Керри удобнее было ссыпать в нее картофель.
– Она отбывает завтра, папа очень тревожится за нее.
– Почему? – осведомилась Керри, отбирая для подруги лучшие картофелины.
– Он считает, что несет за Кристину ответственность, так как поддержал ее идею о розыске семьи. – Кейт взглянула на Мэтью и Луку, стоявших неподалеку, возле кондитерского киоска. Оба мальчика были в теплых пальто, шарфах и рукавичках, так что декабрьский холод их не пугал. – Папа собирался сопровождать Кристину…
– Чтоб мне провалиться на этом месте! – воскликнула Керри. – Ты представляешь, какие по площади Магнолий поползли бы сплетни? И больше всех старалась бы, разумеется, Хетти.
– Ей и так не дает покоя Рут, которая живет у викария и носит обручальное кольцо, – с горечью заметила Кейт. – Она не упускает случая намекнуть, что первая его жена, Констанция, была гораздо лучшей хозяйкой.
– Хорошо, что на нее не ополчилась Нелли, – усмехнулась Керри. – Вот тогда бы у Рут действительно возникли проблемы.
– Вот почему я сочла необходимым с вами встретиться, – подытожила Руби Миллер, адвокат Эммерсонов и племянница Нелли. Она беседовала с Леоном и Кейт в гостиной у зажженного камина. Дети уже спали. Гектор дремал в углу, положив голову на лапы. Руби устроилась в любимом кресле Карла, Кейт и Леон уселись напротив, на стареньком диване, покрытом белым узорчатым покрывалом.
– Я не совсем вас понимаю, – осевшим от волнения голосом произнес Леон, сжимая руку Кейт. – Не хотите ли вы сказать, что Джосс Харви опротестовал мою просьбу об усыновлении Мэтью лишь на том основании, что у меня кожа иного цвета?
Руби кивнула, стряхнув пепел в пепельницу. Она совершенно не соответствовала общепринятому представлению об адвокатах, эта брюнетка с ярко-красными губами и ногтями.
– К сожалению, именно так, – сухо сказала она. – И судья может встать на его сторону.
– Но ведь Леон приходится Мэтью отчимом, – вмешалась взволнованная Кейт. – Почему бы не узаконить их отношения? Это ведь вполне логично!
– Здравый смысл отступает, когда дело касается расовых предрассудков. Это вам скажет любой темнокожий солдат.
Руби скрестила ноги в нейлоновых чулках. По скуле Леона заходили желваки, на висках обозначилась пульсирующая жилка.
– Что же нам предпринять? – спросил он. – Нужно же что-то делать.
– Положитесь на меня, – проговорила Руби. – Ничего иного вам не остается. – Она закусила губу, колеблясь, сообщать ли Эммерсонам другую неприятную новость. – Если суд сочтет возражения Джосса Харви обоснованными, прадед может подать прошение об опеке над мальчиком. Но и это еще не все. Не исключено, что вам откажут и в удочерении Дейзи. Мне неприятно говорить это вам, но таково истинное положение вещей.
Кейт побелела как мел. Она предполагала, что Джосс Харви попытается стать опекуном Мэтью, но не думала, что может потерять Дейзи. А ведь это вполне возможно! Если им откажут в праве воспитывать девочку, ее заберут в сиротский дом.
– О Боже, нет! – Кейт прижала ладонь ко рту. – Только не это!
Леон пришел в ярость.
– Я никому не позволю разрушать мою семью! – вскричал он. – И не отдам своих детей ни Джоссу Харви, ни муниципалитету.
– Что касается Мэтью, то надежда есть, все не так беспросветно, как вам кажется, Леон, – откашлявшись, заметила Руби. – Против мистера Харви можно использовать его попытку похитить мальчика, когда тот был еще младенцем. К тому же он доводится Мэтью прадедушкой, а не дедом, суд учтет возрастной фактор.
Руби бросила окурок в камин и тут же достала другую сигарету. На Кейт и Леона было больно смотреть, их раздавило услышанное.
– Я постараюсь помешать мистеру Харви стать опекуном Мэтью, – продолжила она. – Но ведь он может попытаться усыновить его. И тогда…
Кейт разрыдалась. Леон притянул ее к себе.
– Когда состоится слушание дела? – спросила Кейт.
– Двадцать четвертого декабря, – сообщила Руби. Если дело будет проиграно, рождественские праздники для Эммерсонов окажутся испорченными.
– Мне не хочется проводить этот вечер в городе, – сказал Тед Ломакс, шевеля кочергой угли в камине. – Шесть лет я не был дома и не желаю шляться по улицам. Хочется побыть у своего очага.
– Хорошо, не обязательно идти на Пиккадилли, – согласилась Мейвис, неохотно отгоняя картину манящих огней отелей и кафе на центральной улице. – Давай сходим в льюишемский клуб. Там ты встретишь своих старых знакомых.
Тед откинулся на спинку кресла, чувствуя себя не на тридцать четыре, а по крайней мере на пятьдесят: настолько он устал.
– Только не сегодня, дорогая. Давай лучше приготовим гренки и попьем с ними чаю.
Мейвис хотела было предложить пройтись хотя бы в паб «Лебедь», до которого рукой подать, но передумала. Все равно ее муж по натуре отшельник и не умеет веселиться в шумной компании.
– Гренки так гренки, – миролюбиво кивнула она и пошла на кухню за хлебом. Они не появлялись на людях с тех пор, как Тед вернулся домой. Нарезая на доске хлеб ломтиками, Мейвис с раздражением думала о том, какое будущее их ждет, если Тед не желает развлечься в баре даже в пятничный или субботний вечер. Она уже умирала от скуки.
Но, вспомнив о том, что муж шесть лет провел на войне, она устыдилась своих мыслей. Он ведь постоянно участвовал в боях, получил медаль за отвагу. И хотя внешне он не походил на героя, в действительности он им был.
Она заметила, что нарезала слишком много хлеба, и отложила лишнее в металлическую хлебницу. Если Билли не съест хлеб утром с джемом, можно будет приготовить пудинг. Ей вновь стало тоскливо. Неужели ее не ждут никакие развлечения, кроме приготовления пудинга? Она потянулась за вилкой и внезапно вспомнила молодого человека с лицом проповедника. Он теперь частенько ездил в ее автобусе. Чего же ей на самом деле хочется? Посещать рестораны, пользоваться вниманием особ противоположного пола, пить с ними вино и обедать в шикарных ресторанах? Ответ был один: из всех мужчин на свете самым желанным для нее был Джек. Она положила на поднос уже поджаренные ломтики хлеба, масленку и нож. Что будет, когда Джек вернется домой?
Удастся ли ему наладить отношения с Кристиной? А если этого не произойдет?
Она взглянула на свое отражение в зеркале. Как бы там ни было, на ней это не отразится. Она раз и навсегда все испортила, влюбившись в Теда и забеременев от него. И если подумать, то их супружеская жизнь нисколько не хуже, чем у других семейных пар. До войны муж всегда приносил домой всю зарплату, не увлекался выпивкой и не изменял ей. У них двое отличных детей, и они вполне удовлетворяют друг друга в постели.
Мейвис взяла со стола поднос и пошла в гостиную. Настроение у нее поднялось: после чая с гренками они лягут спать и с лихвой компенсируют удовольствие, которое могли бы получить, если бы выбрались в город.
– Честно говоря, Дэнни, сегодня меня совсем не тянет в бассейн, – признался Леон, когда они встретились в четверг вечером на углу площади и Магнолия-Хилл. – Хочется чего-то новенького.
– Может быть, ты имеешь в виду бокс? – предположил Дэнни, крепче зажимая под мышкой сверток с полотенцем и плавками. – Тогда пошли в боксерский клуб, там ты выпустишь пар.
– Я бы с удовольствием намял бока проклятому Джоссу Харви, – признался Леон.
– Сделаем так: ты представишь, что твоя боксерская груша – это старик Харви, а я – что колочу по физиономии своего управляющего фабрикой. Я ведь был в армии чемпионом в легком весе. Так что тебе повезло с партнером!
– Новогодняя елка?! – воскликнул Альберт, тупо уставившись на Мириам. – По-твоему, мне мало забот с отъездом в Германию Кристины? Ты хочешь, чтобы я отправился искать в темноте елку?
– Тебе не придется ее искать, я точно знаю, где они растут, – парировала Мириам, не желая поддерживать тему опасного путешествия. – Я видела два подходящих деревца неподалеку от домика лесничего на пустоши. Захвати с собой мешок побольше. Одну елку мы отдадим Керри, другую оставим себе. Так ты идешь или нет? Что ты уставился на меня, как идиот?
– Я хочу, чтобы на встречу с мисс Маршалл со мной пошел только твой папа, – сказала Кристина, когда они с Кейт, сидя на кухне, пили какао с молоком. – Спасибо вам с Керри за то, что вы изъявили желание проводить меня, но пусть лучше провожатых будет поменьше.
– Послушай, ты ведь уезжаешь не в Брайтон, а в Германию! – в сердцах воскликнула Кейт.
– Вот и Альберт говорит то же самое, – улыбнулась Кристина. – Не нужно устраивать из моей поездки грандиозное событие. Мисс Маршалл это вряд ли понравится.
Кейт завернула сандвичи в бумагу и положила их в вещевой мешок Леона.
– Мисс Маршалл привыкла к разъездам, а ты нет. Как ты собираешься добраться из Кельна в Гейдельберг? И как думаешь возвратиться в Англию?
– Пока не знаю, – призналась Кристина. – Слава Богу, мистер Джайлс одолжил мне денег. Как-нибудь выкручусь. В Германии сейчас много таких, как я.
Кейт посмотрела на нее, с трудом скрывая тревогу. Если Кристина найдет своих родных, разрешат ли им приехать в Англию? Оформление документов может затянуться на несколько месяцев. Что будет делать Кристина в это время в Германии? А вдруг она вообще не вернется на площадь Магнолий?
От сумбурных мыслей голова пошла кругом, и Кейт села на табурет. Ей нужно было кое-что уточнить, но она боялась услышать ответ.
– Ты предупредила о своем отъезде Джека? – наконец выдавила она. – Папа уверен, что да, но я в этом сомневаюсь.
Кристина отвела глаза.
– Нет, – произнесла она. – Я так и не собралась с духом, чтобы все ему объяснить. Понимаешь, с Джеком не так-то просто поговорить по душам. По-моему, он не подозревает, что я на самом деле чувствую и думаю.
– Что же еще тебя беспокоит? – подалась вперед Кейт, представляя, как Джек вернется домой и узнает, что Кристина уехала в Германию.
– Например, то, что я вышла замуж по обряду англиканской церкви, предав свою религию.
Этого Кейт не ожидала услышать.
– Боже правый, – прошептала она, – и ты даже словом не обмолвилась мужу? Он не подозревает о том, что тебя это мучает?
Кристина покачала головой:
– Он хочет, чтобы я стала такой, как все девчонки южного Лондона. Но ведь я другая, Кейт! Я немецкая еврейка, и завтра я уеду в Германию. – Она побледнела, в глазах ее вспыхнули отчаянные искорки. – Я должна это сделать, и не только ради мамы и бабушки. Я должна обрести себя, стать прежней Кристиной.
– Мне все это трудно понять, дорогая, – сказал в тот же вечер Леон, когда они с Кейт лежали, обнявшись, в своей кровати. – Ты хочешь сказать, что у нее как бы раздвоение личности? И ей кажется, что она изменила себе, поселившись в Англии?
– Да, – кивнула Кейт. – Но ее тревожит и многое другое. Ей не дает покоя, что она предала еврейские традиции, выйдя за Джека в англиканской церкви. Но самое ужасное в этой истории то, что Джек не подозревает о ее душевных терзаниях.
– Тогда нужно рассказать ему об этом, – заметил Леон. – Как он сможет найти с ней общий язык, если не знает, какой червь ее гложет?
Они замолчали, уставившись в потолок. Наконец Леон, касаясь губами ее шелковистых волос, проговорил:
– Дэнни тоже нервничает, ему не нравится работать на кондитерской фабрике.
– Я в курсе, – ответила Кейт. – Но куда ему податься? У него ведь нет ни определенных склонностей, ни профессии.
– Да, это так, – с сожалением согласился Леон. Его-то еще в юности отец выучил моряцкому делу. Он улыбнулся, вспомнив, как клялся тогда в верности своей профессии и реке Темзе. И Леон никогда не жалел об избранном пути. – Между прочим, Дэнни отлично боксирует. Ему нравится ринг, он любит бокс так же, как я люблю реку. Вчера мы были в боксерском клубе, и тренер предложил ему стать спарринг-партнером для юношей, которые берут там уроки бокса. Жаль только, что клуб находится на том берегу реки.
– А разве поблизости нет спортивных клубов? – поинтересовалась Кейт. Она не была поклонницей бокса, но если этот вид спорта нравится Дэнни, то почему бы не уцепиться за такую возможность.
– Есть, но все они второразрядные, – ответил Леон сонным голосом. – Лучшие боксерские клубы находятся в Ист-Энде.
– А в Блэкхите или Льюишеме таких нет?
– В местные клубы серьезные ребята ходить не станут.
– Значит, нужно сделать эти клубы перворазрядными, – с энтузиазмом проговорила Кейт. – Дэнни мог бы стать тренером.
Леон порывисто приподнялся на локте и с восхищением взглянул на жену. Организовать первоклассный боксерский клуб! Великолепная идея! Туда с удовольствием станут ходить такие ребята, как Билли. Малком Льюис тоже поддержит эту затею – вот уж обширное поле деятельности для его бойскаутов! Заинтересует эта мысль и хозяйку паба «Лебедь»: ведь спортсмены наверняка станут наведываться к ней после тренировок.
– Потребуются значительные средства, – тем не менее заметил он. – А где же их взять?
– Не беспокойся, Джек найдет деньги, – уверенно ответила Кейт. – С этим у него никогда не возникало проблем.
Леон сам не был близко знаком с Джеком, но жене верил.
– А если возникнут трудности с помещением, то можно переоборудовать хозяйственные пристройки паба, – добавил он. – Послушай, Кейт, кажется, судьбу Дэнни мы решили.
– Это следует отметить, мистер Эммерсон, – промурлыкала она, обнимая его. – Я тебя люблю, я тебя просто обожаю.
– И я люблю тебя, Кейт. – Он коснулся губами ее губ. – И буду любить всегда.
– Я должна поговорить с Кристиной! – возбужденно заявила Эмили Хеллиуэлл, ворвавшись в дом номер восемнадцать в застегнутом кое-как пальто и с пестрой шалью на плечах.
– О чем ты говоришь, Эмили? Это невозможно! – вытаращила на нее заплаканные глаза Мириам. – Она уехала сегодня утром, и одному Богу известно, вернется ли.
– Как уехала? – Эмили изумленно захлопала глазами. – Куда? Мириам, не шути так, мне срочно нужно ее увидеть. У меня есть для нее сообщение от Мошамбо. Он утверждает, что ее мама и бабушка…
– В Германию! – перебила ее Мириам. – Она уехала в Германию. Я говорила Альберту, что ее нельзя туда отпускать. Мало ли что с ней может случиться по дороге…
Мириам разрыдалась.
– В Германию? – переспросила осевшим голосом мисс Хеллиуэлл. – О Боже! Какая скверная новость! Пожалуй, худшей я не слыхала с тех пор, как в 1942 году Мошамбо предупредил меня, что мистеру Черчиллю не следует отдавать приказ о начале операции в Дельте.
– Если бы так! – воскликнула Мириам, держась рукой за сердце. – Худшую новость я услышала пять минут назад от мистера Джайлса. Он прибежал ко мне и сообщил, что ему со станции «Чаринг-Кросс» звонил Джек. Через полчаса парень будет дома. Хотелось бы мне знать, что здесь произойдет, когда он узнает об отъезде своей жены в проклятую Германию. Начнется такой тарарам, что операция в Дельте покажется детской шалостью.
