Текст книги "История долгов наших: Долги и темная сторона богатства"

Автор книги: Маргарет Этвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Поедание грехов было известно и шотландцам, и жителям Уэльса. Льюис Хайд в своей книге «Дар, или Воображение и эротическая жизнь собственности» описывает очень похожий валлийский обряд, совершавшийся сто лет назад:

Гроб установили на похоронные дроги рядом со входом в дом. Один из родственников покойного стал раздавать хлеб и сыр нищим, стараясь, чтобы раздача милостыни происходила над гробом. В некоторых кусочках хлеба и сыра внутри оказывалась монета. Нищие в ожидании начала раздачи милостыни собирали цветы, которыми украшали гроб.

Хайд относил погребальные дары к более широкому классу даров, который он назвал «пороговые дары», то есть дары, облегчающие переход из одного состояния в другое. В валлийском обряде умершему помогали перейти из этой жизни в иную, и, если этот обряд совершался неправильно, покойник мог задержаться на земле в виде духа, поскольку духами считались души, не успевшие завершить свои дела на земле. Аналогичные обряды встречаются по всему миру, а предметы, размещавшиеся в местах захоронения или пирамидах, выполняли одну и ту же функцию: сопровождать в путешествии и облегчить переход в иную жизнь. В следующий раз, когда вы будете бросать цветок в открытую могилу, спросите себя, зачем вы это сделали.

Однако в обряде поедания грехов было еще кое-что. Передача хлеба и вина над гробом бесспорно является отголоском христианского причастия. Причастие помогает душе обрести блаженство, однако хлеб и вино из обряда поедания грехов имеют противоположное значение: то, что поедается и выпивается, является мраком, а не светом. Поедающий хлеб и выпивающий вино в этом обряде берет на себя все грехи покойного, чтобы освободить его душу, и в этом качестве является своего рода козлом отпущения. Кроме того, он закладывает свою душу, гарантируя тем самым, что кто-то – а в данном случае он сам – готов заплатить за все прегрешения, когда наступит срок расплаты.

В то же время, хотя поедающий грехи и закладывает свою душу, он ее не продает, а всего лишь отдает в залог, а точнее, меняет на хлеб и вино, весьма при этом рискуя, поскольку, если и он внезапно умрет и для него не найдут поедателя грехов, то ему придется задержаться на земле с целым скопищем грехов. Душу в залог отдают, конечно, дьяволу, именно он удерживает у себя эти души до тех пор, пока ее не выкупит какой-нибудь новый поедатель грехов. Здесь уместно отметить, что залог и заложник – однокоренные слова. Заложниками были люди, которых, как и сегодня, держали в неволе для обмена на других людей или на некоторую сумму денег. Душа поедателя грехов выступает как заложница и как замещающая душу того, чье грехи он взял на себя, поедая их. Нет ничего удивительного в том, что поедатель грехов в «Яде сокровищ» отправляется к себе «с тихим и скорбным взором».

Первым заложником такого рода, известным нам из мифологии, будет, пожалуй, Гештинанна, одна из героинь шумерского мифа об Инанне. Богиня жизни Инанна потерпела поражение от богини смерти Эришкигаль и была убита. Однако богине жизни негоже быть мертвой – сад ее может погибнуть, не говоря уже о всех живых существах на земле. Поэтому другой бог изготавливает два похожих на голема робота, которые изначально не относятся к живым существам, а значит, неподвластны богине смерти. Они спасают Инанну и снова возвращают ее из мрака на свет. Эришкигаль говорит, что количество мертвых должно остаться прежним, а не то нарушится космическое равновесие, поэтому нужно было найти кого-нибудь, кто занял бы место Инанны в подземном мире шумеров. Жертвой стал пастуший царь Думузи, смертный возлюбленный Инанны. Однако сестра Думузи Гештинанна взамен брата предложила себя, и боги были настолько поражены величием ее духа и способностью на самопожертвование, что поделили между ними срок заточения в подземном мире: шесть месяцев в году должен был проводить под землей Думузи и шесть месяцев – Гештинанна. Это первый случай, когда человек предложил себя в обмен на спасение другого человека. Такова центральная идея поедателя грехов: имеется долг, который должник оплатить не может, тогда возможны два варианта – или этот долг берется оплатить кто-то другой, или кто-то другой соглашается подменить собой должника. Параллели с христианством совершенно очевидны.

В каждой схеме человеческого поведения можно разглядеть и положительный, и отрицательный элемент. В отрицательном варианте вместо того, чтобы предложить себя взамен кого-то, вы предлагаете кого-то взамен себя. Яркий пример такого поведения можно обнаружить в антиутопии Джорджа Оруэлла «1984». Главного героя, неудачника Уинстона Смита, отправляют в страшную комнату 101, где находится то, чего человек больше всего боится. В случае с Уинстоном это были крысы. Голодные крысы были готовы выгрызть ему глаза.

Маска придвигалась к лицу. Проволока коснулась щеки. И тут… нет, это было не спасение, а только надежда, искра надежды. Поздно, может быть, поздно. Но он вдруг понял, что на свете есть только один человек, на которого он может перевалить свое наказание, – только одним телом он может заслонить себя от крыс. И он исступленно кричал, раз за разом:

– Отдайте им Джулию! Отдайте им Джулию! Не меня! Джулию! Мне все равно, что вы с ней сделаете. Разорвите ей лицо, обгрызите до костей. Не меня! Джулию! Не меня![6]6
  Перевод В. П. Голышева.


[Закрыть]

Джулия, между прочим, была его возлюбленной. Такая замена себя самого кем-нибудь другим хорошо известна специалистам по древним религиям, поскольку именно эта идея лежит в основе принесения в жертву как животных, так и людей. У тебя есть долг перед богами – так пусть его оплатит кто-нибудь вместо тебя. Те, кто читал Ветхий Завет, особенно книги Левит и Второзаконие, найдут длинные перечни животных, которых следует приносить в жертву, или во искупление ваших собственных прегрешений, преступлений или провинностей или как благодарность за особое расположение, оказанное вам Богом. Одно животное можно отдать как плату за другое: например, вы можете в благодарность за первенца осла принести в жертву ягненка.

На Ближнем Востоке и в Древней Греции в жертву могли приноситься и люди, особенно в важных случаях. Царь Агамемнон, возглавлявший греков во время Троянской войны, принес в жертву свою дочь, как и ветхозаветный военачальник Иеффай (Книга Судей, 11, 30–31), причем оба взамен получили победу над своими врагами. Покорив города ханаанеян, Иисус Навин убил всех пленных и их скот и принес их в жертву Богу, так же как Иезекииль убил четыреста пятьдесят жрецов Ваала. Первенцы всех живых существ, включая детей человека, всегда считались принадлежащими Богу. Авраам не удивился, когда Бог сказал ему, чтобы он принес в жертву своего единственного сына Исаака. Эта история должна, как считается, проиллюстрировать процесс замены человеческих жертв на жертвенных животных, ибо горло в данном случае перерезали овну. Однако человеческие жертвоприношения, особенно детские, были широко распространены в Древнем мире. Они были призваны либо искупить грех, либо воздать благодарность Богу за оказанную милость. Вместо себя вы приносите в жертву какую-то часть своей собственности – быка, голубя, ребенка, раба, – постоянно произнося при этом разные варианты одной и той же фразы: «Отдайте им Джулию!»

По счастью, ко времени написания Книги Чисел вместо жертвы можно было предлагать определенный денежный эквивалент. Вспомните об этом, когда будете класть деньги в церковный ящичек для пожертвований. Двадцатидолларовая бумажка заменяет перерезание горла, причем предлагаемая цена вполне приемлема.

Кроме того, это возвращает нас к христианству. Иисус назван Искупителем, и это слово взято непосредственно из языка долгов и залогов и, следовательно, относится к замещающим жертвоприношениям. По сути, вся теология христианства строится на понятии духовного долга и его искупления, а также подсказывает, что нужно делать, чтобы вместо вас долг заплатил кто-нибудь другой. Кроме того, она строится на дохристианской фигуре козла отпущения во всех вариантах, включая человеческие жертвоприношения, когда кто-то освобождает вас от грехов.

Вот краткое изложение этой истории, и я прошу извинения, если из-за краткости что-нибудь упущу.

Бог дал Человеку жизнь, и за это человек должен быть благодарным и послушным. Однако человек не отдает свой долг и проявляет непослушание. Этим самым он возлагает на себя и своих потомков бесконечный долг, ибо, как мы знаем, все родственники и душеприказчики, указанные в завещании, принимают на себя не только завещанное, но и долги усопшего. Что касается изначального греха, то кредитором порой считается Смерть, а порой – дьявол: именно они забирают либо жизнь, либо душу, либо и то и другое в качестве оплаты долга, который достался вам от далекого предка.

Груз греховного долга, унаследованного вами от Адама и получившего название «первородного греха», в сочетании с вашими собственными не очень оригинальными грехами так и останутся не оплаченными вами, поскольку они слишком велики, чтобы вы могли расплатиться. Поэтому если кто-нибудь не согласится сделать это за вас, то ваша душа либо (а) погибнет, либо (б) останется в рабстве у дьявола в аду, где будет заниматься не самыми приятными вещами. Возможных варианты описаны Данте, у которого Адом управляет некая разновидность Микадо из комической оперы Джилберта и Салливана[7]7
  Уильям Джилберт (1863–1911) и Артур Салливан (1842–1900) – известные английские либреттист и композитор. «Микадо» – одна из их наиболее известных комических опер.


[Закрыть], у которого есть врожденная склонность обеспечивать справедливое воздаяние за преступление. Если это для вас слишком сильно отдает Средневековьем, отыщите более короткую проповедь об Аде в «Портрете художника в юности» Джеймса Джойса.

Во время жизни все души, не находящиеся в состоянии благодати или вообще проданные дьяволу, пребывают, как считается, в промежуточном состоянии, то есть в состоянии грозящей опасности, но не окончательно проклятые. Христос выступает как избавитель всех душ (по крайней мере, в теории), действующий в качестве космического поедателя грехов, – на кресте он берет на себя грехи всех людей, предлагая себя подобно Гештиананне на роль заместительной человеческой жертвы, чтобы тем самым прекратить все заместительные человеческие жертвы и искупить этот огромный первородный грех. Однако индивидуумы тоже обязаны участвовать в этой драме: по сути, вы должны искупить себя сами, позволив быть искупленными.

Таким образом, все души ныне живущих можно полагать находящимися в ломбарде для душ, не будучи при этом ни рабами, ни полностью свободными. Время идет, не останавливаясь. Сумеете ли вы освободиться от грехов до того, как грянет полночь и явится старушка с косой или, того хуже, старик Ник[8]8
  Прозвище дьявола.


[Закрыть] в красном костюмчике, готовый засунуть вас в свой инфернальный мешок? Будьте осторожны! Кто ж заранее это знает?

Именно это наделяет жизнь христианина драматизмом: вы ничего не знаете заранее, если, конечно, не являетесь сторонником антиномианской ереси. В последнем случае вы настолько уверены в своем спасении, что даже самые неприглядные свои дела полагаете благими, поскольку их совершаете вы. Вот краткий пересказ небольшой статьи, опубликованной в 2005 году в лондонской газете «Телеграф», в которой автор, некто Сэм Лейт, изображает бывшего премьер-министра Великобритании Тони Блэра еретиком-антиномианистом:

В первом приближении – а на большую точность я, не будучи теологом, не претендую – антиномианизм основан на идее, что вера освобождает человека от необходимости творить добро. Праведность оказывается выше закона, что, например, с определенными оговорками, можно сказать о позиции премьера по отношению к Ираку.

Тут получается своего рода теологическая квадратура круга: кальвинистское представление о том, что избранные спасутся, потому что такова часть божественного замысла, возникшего тогда, когда еще не существовало никого из их далеких предков. Вера выше поступков, и это – прямая дорога в рай. Крайняя интерпретация этой идеи приводит к тому, что поступки вообще не имеют никакого значения.

Божественная благодать, которая нам не подконтрольна, приходит с верой. Вера приносит спасение. Следовательно, если тебя не коснулась Божья благодать, то тебе остается лишь ждать конца, когда тебе придется бесконечно долго согревать ноги, сидя на дьявольских вилах в преисподней.

Если же ты попал в число избранных, то, что бы ты ни натворил, все равно останешься незапятнанным перед Богом. Многие из нас, конечно, согласятся, что это слишком экстравагантная точка зрения, она многократно порицалась как светскими, так и религиозными авторитетами по совершенно понятным причинам. И тем не менее она все еще жива.

Поскольку политики, по крайней мере на англоязычном Западе, стремятся все втянуть религию в политику, то электорату уже пора поинтересоваться их личными теологическими представлениями. «Верите ли вы в свое безусловное спасение, а также в то, что взятки, мошенничество, ложь, пытки и другие преступные деяния, в которых вы можете быть замешаны, совершенно оправданы, потому что вы – один из избранных и не можете совершать злодеяний, и в то, что все деяния такого безгрешного человека, как вы, также безгрешны, и, наконец, в то, что большинство людей, интересы которых вы хотите представлять в качестве политического лидера, грешно, никчемно и обречено на адские муки? И почему бы тогда не послать их подальше?» Такие вопросы кандидату будут вполне уместны.

Есть один роман, очень тщательно исследующий антиномианскую ересь: книга Джеймса Хогга «Частные мемуары и исповедь оправданного грешника» (1824 год). Нет ничего удивительного в том, что сегодня, когда многие политики считают себя «святее Папы», этот роман вновь привлек внимание критиков. В романе описана следующая ситуация: духовно изуродованный фанатичкой-матерью, уверенный, что ему уготовано искупление всех грехов, охваченный завистью и ненавистью к своему более привлекательному брату и жизнерадостному отцу-пьянице, рассказчик совершает одно мерзкое преступление за другим, ведомый таинственным незнакомцем, которого он встретил, когда полностью уверовал в свою избранность.

Обязательным элементом сделки с дьяволом в литературе Нового времени являлась «инфернальная книга», и о причинах ее появления я расскажу позднее. Роман Хогга не стал исключением. Одна из первых встреч со странным незнакомцем произошла в церкви, где эта таинственная личность была полностью увлечена чтением книги, на первый взгляд похожей на Библию:

Я подошел к нему, но он был так поглощен чтением, что не поднял глаз, даже когда я заговорил. Я тоже взглянул на книгу, она мне очень напомнила Библию – те же колонки, главы и стихи, но написана она была на языке, о котором я не имел ни малейшего представления, а поперек страниц шли какие-то красные линии и стихотворные строки. Вдруг меня словно поразило электрическим током, и я застыл в неподвижности. Он посмотрел на меня, улыбнулся, закрыл книгу и спрятал ее на груди. «Вы чем-то очень удивлены, сэр? Я заметил, с каким удивлением вы посмотрели на мою книгу», – мягко сказал он. «Ради Бога, скажите, что это за книга, – попросил я. – Это Библия?» – «Это моя Библия, сэр», – ответил он.

Затем таинственный незнакомец заговорил о кровных узах, и читатель тут же понимает, кто перед ним, ибо кровные узы и «нехорошая» книга непременно сопровождают дьявола в литературе XV–XIX веков и тот, кто желает заключить с ним сделку, должен закрепить ее собственной кровью. Сатанинский вариант Писания, или, другими словами, Книга дьявола, представляет собой своего рода бухгалтерскую книгу, где регистрируются уже приобретенные души, которые остается только забрать в момент смерти. У Луи-Фердинанда Селина есть роман «Смерть в кредит», а это именно то, чем торгует дьявол: ты покупаешь сегодня, наслаждаешься всеми прелестями жизни, которые предоставляет дьявол, а затем обязан вечно расплачиваться.

В великолепном труде «Высший алтарь: история человеческих жертвоприношений» Патрик Терни описывает различные древние традиций шаманов (ятарис), живущих в районе озера Титикака в Южной Америке:

Здесь мазохизм христианского представления о продаже души дьяволу в обмен на иллюзорное сокровище обретает ясность. Шаманы племени аймара подошли к этому весьма практично: зачем самому продаваться дьяволу, когда за тебя это может сделать кто-нибудь другой? Чтобы не навредить себе сделкой с дьяволом, нужно просто принести ему человеческую жертву. Очевидно, этой дьявольской сделки кого-то физически убивали. Менее очевидной частью ритуала было то, что душа убитого навеки отдавалась в рабство дьяволу.

В древности, еще до прихода в эти края европейцев, жертву (обычно молодого человека, не потерявшего невинность, или ребенка) заранее психически и эмоционально подготавливали. Обреченному на смерть давали лакомства, ему льстили, его увещевали согласиться со своей участью добровольно и стать таким образом духом-хранителем для всех остальных, то есть проводником духовных сил, которые должны послужить на благо всей общины. В результате жертва становилась своего рода поедателем грехов или козлом отпущения – табуированной, «проклятой» личностью, ибо именно так называли поедателя грехов в «Яде сокровищ». Но одновременно такая личность становилась блаженной. После убиения ей поклонялись, ее боялись и уже ей приносили умилостивительные жертвы.

Как пишет Терни, среди современных ятарис и их клиентов индивидуальные сделки с местными божествами заключаются из вполне эгоистических соображений, включая материальные блага и власть, а жертва при этом отнюдь не идет на смерть добровольно. Ее заманивают к месту жертвоприношения и убивают, а душа убитого попадает в рабство и должна делать все, что пожелает ее новый хозяин. Те, кто совершает жертвоприношения, живут в постоянном страхе, что душе удастся сбежать и она начнет мстить, как, например, Спартак или шахтерские жены и дочери в романе «Жерминаль». Возмущение несправедливостью – это как вселенский неоплаченный долг, взывающий к установлению равновесия.

На ранних этапах человеческой истории перечни жертвоприношений, полагавшихся сверхъестественным силам, а также сделки с ними и долги перед ними постоянно претерпевали изменения. Однако с развитием письма появились записи, долговые книги и договоры. Считалось, что в невидимом мире все должно быть устроено так же, как и на земле: шабаши ведьм, изображавшиеся художниками Новой Англии в XVII веке, очень похожи на церковные собрания пуритан того же периода. Поэтому дьявол обзавелся письменными принадлежностями сразу же, как только они появились у людей. Не исключено, что они достались ему от прежних регистраторов деяний покойников, например от древнеегипетского божественного писца Тота.

С годами предпочтения дьявола менялись. Иногда он уже пользовался не книгой с подписью кровью, а свитком. Это могла быть и дарственная, как, например, драме Кристофера Марло «Трагическая история доктора Фауста» (конец XVI века). Но как бы это внешне ни выглядело, речь всегда шла о сделке, подписание которой приводило к тому, что в дьявольской книге учета оказывалось ваше имя. Точно так же записывались имена праведников в книге добрых дел. Поскольку дьявол, помимо всего прочего, еще и стряпчий (со стороны обвинения, можно добавить), то ему очень нравятся всяческие договоры, записи и конторские книги.

Зачем же нужна вся эта документация? Давайте рассмотрим связь между долгами и письменными записями.

Если нет памяти, то и долгов тоже нет. Долг – это то, что причитается согласно сделке, совершенной в прошлом, и если ни должник, ни кредитор этого не помнят, то долг перестает существовать. Мы говорим: «Прости и забудь», но на самом деле мы неспособны полностью простить до тех пор, пока не забудем. Ад в «Божественной Комедии» Данте – это место, где мученики помнят абсолютно всё, тогда как в раю ты совершенно забываешь о себе, о том, кто тебе должен пять долларов, и превращаешься в бескорыстное существо. По крайней мере, так выглядит теория.

Долг существует, только пока существует память, но мы же помним рассказы, а следовательно, и обиды, и долги чести, и то, кому следует отомстить, – помним людей и их поступки, причем это запоминается легче, чем длинные цепочки цифр, если, конечно, вы не математический гений. Наши развитые математические способности – это недавнее приобретение, не имеющее отношения к инстинктам: таблица умножения вбита в нашу голову путем зубрежки. Но и запомнив ее, люди иногда прибегали к подсчетам на пальцах (разумеется, до появления калькуляторов). Беда, случившаяся с куклой Барби, когда ее научили говорить «Математика трудна», это наказание за то, что она сказала правду. Ведь большинству из нас нужна техническая помощь в расчетах, пусть это всего лишь карандаш и лист бумаги.

Но как мы справлялись со своими делами, когда бумаги еще не было? Как, например, торговали? По словам археологов, люди торгуют физическими предметами, как минимум, сорок тысяч лет, но без записей торговля на больших расстояниях становилась слишком рискованной. Чтобы избежать претензий, участники сделки должны были сойтись лицом к лицу – твой обсидиановый топор за мою охру. Посредники не обеспечивали надежности. Кто мог поручиться, что товар отправленный и товар полученный будут тождественны? Тем более что способов доказать это не существовало. Но как только появились инструменты для записи сделок, купец-посредник мог совершить за вас любую сделку и привезти выручку, а вы могли сами все проверить по записям.

Все технологии – это дальнейшее развитие человеческого тела и мозга. Очки, телескоп, телевизионное изображение, кино, живопись – это расширение возможностей глаза; радио и телефон – расширение возможностей голоса; палка и костыль – продолжение ног и т. д. Письмо и запись чисел – это, помимо всего прочего, расширение возможностей памяти. Такие помощники памяти возникали независимо в разных человеческих обществах, а методы передачи чисел и, следовательно, долгов появились задолго до письменных поэтических и религиозных текстов – эмоционально заряженные сюжетные построения могли легко передаваться в устной форме.

Среди инков для этой цели использовались цветные нити с узелками. В Древней Месопотамии небольшие глиняные конусы, шарики, цилиндры и другие геометрические фигуры запечатывались в глиняные конверты. Эти фигуры являлись символами, обозначавшими различный домашний скот – коров, бычков, овец, ягнят, коз, ослов и лошадей. Конверт отправляли с пастухом, который не имел права его вскрывать. Поэтому у покупателя всегда оставался заверенный счет или транспортная накладная.

Клинописные таблички появились позднее, причем огромное их большинство – это бухгалтерские записи и списки товаров, поскольку к тому времени цари-жрецы Месопотамии уже вовсю торговали излишками зерна и создали первые банки, которые, по сути, были банками продовольственных товаров. С появлением излишков продовольствия начались крупномасштабные войны, поскольку большие армии не могут существовать без продовольственного снабжения. С войнами возникла необходимость в учете и распределении добычи. Первое, что предпринимали войска Чингисхана после сдачи очередного осажденного города, была перепись всех ценностей, а также всего населения. Чингисхан обычно убивал представителей аристократии, но всегда щадил писцов: для управления империей он нуждался в бюрократической системе, где высоко ценилась грамотность.

Ведение учета, и, следовательно, возможность отслеживать доходы и расходы, позволяло развивать довольно сложную систему сбора налогов. Изначально налоги представляли собой определенную форму рэкета: заплатил налоги религиозной знати – значит, обрел защиту со стороны богов; если налоги платились царю или императору, то надежда возлагалась на их армии. Особо тяжелым бременем налоги ложились на крестьян, то есть тех, кто занимался производством продуктов питания и позволял всей надстройке функционировать. Сходное положение сохраняется до сих пор. Теоретически взимание налогов отличается от ситуации, когда кто-то входит в ваш дом и забирает у вас что-то – иначе говоря, от грабежа. Платя налоги, человек взамен должен что-нибудь получать, и в зависимости от того, что вы получаете, меняются политические симпатии избирателей на выборах в наши дни.

Первые появившиеся записи могли показаться неграмотному населению своего рода черной магией: странные значки, в которых люди ничего не понимали, их господа и законники использовали против них, поэтому такие предметы обрели дурную славу. Именно в этот момент должны были зародиться представления об «инфернальной книге» дьявола. И действительно, дьявол в те времена весьма напоминал собой сборщика налогов или жестокого господина, размахивающего договорами купли-продажи «душа-за-деньги», словно театральный злодей, пришедший взимать просроченную квартплату и заигрывающий с несовершеннолетней дочерью жильца. Хотя в Библии сказано: «Нечестивый берет взаймы, и не отдает» (Псалом 36, 21), всем несчастным на земле должно было казаться, что нечестивым является не должник, а кредитор.

Всё это дает ответ на вопрос, ради чего Боб Крэтчит, трудившийся за мизерное жалованье на Эбенезера Скруджа, что-то целый день скреб перышком в своей мрачной конторе. Плодом его трудов были счета, в которых отражалось, кто и сколько должен Скруджу, этому безжалостному ростовщику. Боб Крэтчит служил Скруджу тем же, кем архангел Гавриил служил Богу, ибо там, где есть долги, должна быть и память, а для Скружда первостепенное значение имела память о долгах, которая существовала благодаря гусиному перу Боба.

Как правило в бедных областях люди больше всего мечтали о том, чтобы кто-то уничтожил все долговые записи. Поэтому обман господина и сборщика налогов считался делом правым и даже добродетельным. Разбойник Робин Гуд был зачислен в герои, тогда как собирающий деньги шериф Ноттингема и установивший непомерные налоги король Иоанн – в злодеи. Роберт Бернс написал небольшое стихотворение «Со скрипкой черт пустился в пляс и в ад умчал акцизного»[9]9
  Перевод С. Маршака.


[Закрыть], в котором черт, отплясывая, уводит с собой человека, призванного собирать налоги с тех, кто дома гонит виски. Чёрта совершенно искренне благодарят за такое дело, поскольку, будучи самым безжалостным кредитором, он забрал с собой собственную копию, и все рады такому избавлению.

Что позорнее – быть должником или кредитором? Старик Полоний, наставляя сына Лаэрта в шекспировском «Гамлете», говорит: «В долг не бери и взаймы не давай; / Легко и ссуду потерять и друга, / А займы тупят лезвеё хозяйства»[10]10
  Перевод М. Лозинского.


[Закрыть]. Другими словами, если ты дашь другу деньги и он их тебе не вернет, то и ты им будешь недоволен, и он тобой. А если ты возьмешь в долг, то будешь тратить чужие деньги, которые не заработал, вместо того чтобы жить по средствам. Правильный совет дает Полоний! Странно, что почти никто этому совету не следует. А может быть, как раз странно, что кто-то все же ему следует, – ведь нам постоянно говорят, что долги – это похвально, поскольку именно они крутят колеса «системы», а приток крупных сумм потребительских денег держит на плаву это абстрактное аморфное образование, называемое «экономикой».

Но Полоний прав – по крайней мере, в том, что если весы слишком сильно и слишком долго склоняются в сторону должника или кредитора, то при этом непременно усиливается обоюдное недовольство, каждая сторона начинает обвинять другую и в результате долг превращается в некое действие по установлению равновесия между двумя сторонами, в котором одинаково неприглядно выглядит и должник, и кредитор.

«Начать с чистого листа» – это разговорное выражение означает искупление собственных грехов и попытку исправить совершенное вами зло. Но эта метафора, как и все метафоры вообще, имеет под собой нечто реальное: эти листы – обычная принадлежность баров и пабов, где постоянным посетителям открывается кредит и записываются долги. Лист считается нечистым, потому что он весь измаран долговыми записями, но главное – он нечист в равной мере и для кредитора, и для должника.

Я заканчиваю главу двусмысленными цитатами, взятыми из неисчерпаемого запаса народных поговорок. Одна рассчитана на должников, а вторая – на кредиторов. Для должников: «Смерть оплатит все долги». Для кредиторов: «На тот свет ничего с собой не возьмешь». Обе эти поговорки в чем-то неверны. Во-первых, долги могут сохраняться и после смерти. А что касается «того света», то все зависит от смысла слова «ничего». Впрочем, об этом – в следующей главе, основной темой которой станет долг как движущая сила любой истории. Я назвала эту главу «Долг как сюжет».