Текст книги "Год потопа"
Автор книги: Маргарет Этвуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
28
Тут к нашему прилавку подошел мальчик, которого я никогда раньше не видела, – подросток, старше нас. Он был худой, высокий, темноволосый и одет не так, как все богатенькие. В обычную одежду черного цвета.
– Что желаете? – спросила Аманда. Иногда в разговорах с покупателями мы подражали эксплуатируемым трудящимся из «Секрет-бургера».
– Мне нужна Пилар, – сказал он. Не улыбнулся, ничего. – Вот с этим что-то не так.
Он вытащил из рюкзака баночку меда производства вертоградарей. Странно: что может быть не так с медом? Пилар говорила, что мед никогда не портится, если не добавлять в него воды.
– Пилар болеет, – ответила я. – Поговорите с Тоби – вон она, за прилавком, где грибы.
Он стал озираться, словно нервничал. Он, кажется, пришел один – ни друзей, ни родителей.
– Нет, – сказал он. – Мне нужна именно Пилар.
Подошел Зеб – от ларька с овощами, где торговал корнями лопуха и марью.
– Что-то не так? – спросил он.
– Он хочет говорить с Пилар, – ответила Аманда. – Что-то насчет меда.
Зеб с мальчиком посмотрели друг на друга, и мне показалось, что мальчик чуть заметно кивнул.
– А я не подойду? – спросил Зеб.
– Я думаю, что нужна она, – ответил мальчик.
– Аманда и Рен тебя отведут, – сказал Зеб.
– А кто же будет уксус продавать? – спросила я. – Нуэле пришлось уйти.
– Я буду поглядывать, – ответил Зеб. – Знакомьтесь, это Гленн. Позаботьтесь о нем как следует.
А Гленну он сказал:
– Не давай им волю, а то они тебя заживо съедят.
Мы шли по улицам плебсвилля в сторону «Райского утеса».
– Откуда ты знаешь Зеба? – спросила Аманда.
– Я с ним давно знаком, – ответил мальчик.
Он был неразговорчив. Он даже не хотел идти рядом с нами: к следующему кварталу приотстал немного.
Мы дошли до здания, где жили вертоградари, и вскарабкались по пожарной лестнице. Там были Фило Туман и Катуро Гаечный Ключ: мы никогда не оставляли здание пустым, чтобы туда не залезла плебратва.
Катуро чинил поливальный шланг; Фило просто так сидел и улыбался.
– Кто это? – спросил Катуро, увидев мальчика.
– Зеб велел его привести, – ответила Аманда. – Он ищет Пилар.
Катуро кивнул через плечо.
– Она в хижине для тех, кто «под паром».
Пилар лежала в шезлонге. Перед ней стояла шахматная доска с расставленными фигурами, но все они были на месте: она не играла. Она плохо выглядела: вся как-то осунулась. Она лежала с закрытыми глазами, но открыла их, когда услышала, что мы идем.
– Здравствуй, дорогой Гленн, – сказала она, словно ждала его. – Надеюсь, все прошло благополучно.
– Никаких проблем, – ответил мальчик. Он достал банку. – Качество плохое.
– Все хорошо, – ответила Пилар. – Если рассматривать картину в целом. Аманда, Рен, будьте добры, принесите мне стакан воды.
– Я схожу, – сказала я.
– Обе, – сказала Пилар. – Прошу вас.
Она хотела поговорить без нас. Мы вышли из хижины, стараясь идти как можно медленнее. Мне хотелось послушать, что они будут говорить, – мед тут ни при чем, это точно. Меня сильно напугал вид Пилар.
– Он не из плебсвилля, – шепнула Аманда. – Из охраняемого поселка.
Я и сама так подумала, но вслух сказала:
– Откуда ты знаешь?
В охраняемых поселках жили сотрудники корпораций – все эти ученые и бизнесмены, которые, как говорил Адам Первый, уничтожали старые виды и создавали новые и вообще губили мир. Хотя я и не могла поверить, что мой родной отец в «Здравайзере» такое делал; но, как бы то ни было, с чего вдруг Пилар общаться с кем-то из тамошних?
– Нутром чую, – сказала Аманда.
Когда мы вернулись со стаканом воды, Пилар опять лежала с закрытыми глазами. Мальчик сидел рядом; он передвинул несколько шахматных фигур. Белая королева была окружена: еще один ход, и ей конец.
– Спасибо, – сказала Пилар, беря у Аманды стакан. – И тебе спасибо, Гленн, милый, что пришел.
Он встал.
– Ну ладно, пока, – неловко сказал он, и Пилар ему улыбнулась. Сияюще, но слабо.
Мне захотелось ее обнять – такая она была хрупкая и маленькая. Мы пошли обратно к «Древу жизни», и Гленн с нами.
– Ей по правде плохо, да? – спросила Аманда.
– Болезнь – это дефект дизайна, – ответил мальчик. – Его можно поправить.
Да, наверняка он из охраняемого поселка. Так разговаривают только тамошние мозговитые: не отвечают прямо на вопрос, а изрекают какую-то общую мысль, словно точно знают, что она верна. Интересно, так ли разговаривает мой родной отец? Может быть.
– Значит, если бы ты делал мир, ты бы сделал его лучше? – спросила я.
Я имела в виду – лучше, чем Бог. Меня вдруг охватило праведное негодование. Как на Бернис. Как на вертоградарей.
– Да, – ответил он. – Именно так.
29
Назавтра мы, как обычно, пошли за Бернис в «Буэнависту». Кажется, нам обеим было стыдно за вчерашнее – мне, во всяком случае, было. Но когда мы постучали и сказали «Тук-тук», Бернис не отозвалась, как обычно: «Кто там?» Она ничего не сказала.
– Это мы! – крикнула Аманда. – Ганг! Рена!
Никто не отозвался. Молчание было почти ощутимым.
– Ну Бернис! – крикнула я. – Открывай! Это мы.
Дверь открылась, но за ней оказалась не Бернис. Там была Ивона. Она смотрела прямо на нас, и было совсем не похоже, что она «под паром».
– Уходите, – сказала она. И захлопнула дверь.
Мы переглянулись. У меня появилось нехорошее предчувствие. Что, если мы своей историей про Бэрта и Нуэлу непоправимо навредили Бернис? Что, если это вообще неправда? Поначалу это была просто шутка. Но теперь все стало очень серьезно.
Обычно на Неделе святого Юэлла Пилар и Тоби водили нас в Парк Наследия за грибами. Туда было ужасно интересно ходить, потому что заранее неизвестно было, что попадется на глаза. В парке семейства из плебсвилля устраивали барбекю или семейные скандалы, и мы зажимали нос от вони жареного мяса; парочки барахтались в кустах; бездомные пили из горла или храпели под деревьями; всклокоченные психи говорили сами с собой или орали; нарики кололись. Если мы доходили до пляжа, где лежали девушки в бикини, то Шекки с Крозом подходили к ним и говорили: «Рак кожи», чтобы обратить на себя внимание.
Могли попасться и патрули ККБ – они напоминали гуляющим, чтобы те бросали мусор в урны, но на самом деле, как утверждала Аманда, искали мелких дилеров, которые толкали товар, не делясь с дружками из мафии. В этих случаях можно было услышать свист струи пистолета-распылителя и вопли. «Напал на нас при исполнении», – говорил патруль случайным свидетелям, утаскивая тело.
Но в тот день поход в Парк Наследия отменили, потому что Пилар болела. Так что вместо него у нас была ботаника дикорастущих растений, которую вел Бэрт, на пустыре за «Чешуйками».
У нас были грифельные доски и мел, потому что мы всегда рисовали дикорастущие растения, чтобы лучше их запомнить. Потом стирали рисунок, и растение оставалось в голове. Бэрт говорил: чтобы запомнить что-нибудь, надо это нарисовать, лучше способа нет.
Бэрт походил по пустырю, сорвал что-то и поднял, чтобы нам всем было видно.
– Portulaca oleracea, – сказал он. – Или портулак. Растет как в диком виде, так и в огородах. Предпочитает землю, которую до него потревожили. Обратите внимание на красноватый стебель и супротивные листья. Хороший источник «омега-3».
Он помолчал и оглядел нас.
– Половина из вас не смотрит, а другая половина не рисует, – сказал он. – Эти уроки могут спасти вам жизнь! Мы говорим о жизнеобеспечении. Жизнеобеспечение.Что это такое?
Тупые взгляды, молчание.
– Жизнеобеспечение, – сказал Шишка, – это то, что поддерживает жизнь в теле. Это еда. Еда! Откуда берется еда? Ну-ка?
– Земля – мать всякой еды, – хором проскандировали мы.
– Верно! – сказал Бэрт. – Земля! Но большая часть людей покупает еду в супермаркетах. Что случится, если вдруг не будет никаких супермаркетов? Шеклтон?
– Тогда надо будет растить еду на крыше, – ответил Шекки.
– А если никаких крыш нет? – Шишка начал розоветь лицом. – Тогда где брать еду?
Снова пустые взгляды.
– Тогда надо переходить на подножный корм, – сказал Шишка. – Крозье, что такое подножный корм?
– Это когда находишь всякое, – ответил Кроз. – Такое, за что не надо платить. Например, если украсть.
Мы все засмеялись.
Шишка не обратил внимания.
– А где вы будете искать это «всякое»? Куилл?
– В торговом центре? – спросил Куилл. – На задворках, типа. Куда все выкидывают, типа, пустые бутылки и…
Он был туповат, но еще и нарочно прикидывался тупым. Мальчишки это делали, чтобы позлить Бэрта.
– Нет, нет! – заорал Шишка. – Тогда некому будет выкидывать вещи! Вы никогда не были за пределами плебсвилля! Никогда не видели пустыню, не знаете, что такое голод и засуха! Когда придет Безводный потоп – даже если вы его переживете, – то умрете с голоду. Почему? Да потому что не слушаете! Зачем я вообще трачу на вас время?
Каждый раз, когда Шишка вел урок, он рано или поздно слетал с каких-то невидимых катушек и начинал орать.
– Ну ладно, – сказал он, успокаиваясь. – Что это за растение? Портулак. Что с ним делают? Едят. А теперь продолжайте рисовать. Портулак! Обратите внимание на овальную форму листьев! Посмотрите, какие они блестящие! Посмотрите на стебель! Запомните его!
Я все думала. Не может быть, что это правда. Я не понимала, как вообще кто бы то ни было – даже Нуэла, Мокрая ведьма, – может заниматься сексом с Бэртом Шишкой. Он такой лысый и потный.
– Кретины, – бормотал он про себя. – Зачем я вообще стараюсь?
И вдруг застыл и замолчал. Он смотрел на что-то у нас за спиной. Мы повернулись: там, у бреши в заборе, стояла Ивона. Должно быть, пролезла в нее. Она была по-прежнему в домашних тапочках, голова обернута желтым детским одеяльцем, как шалью. Рядом с ней стояла Бернис.
Они стояли и ничего не делали. Не двигались. Потом в дырку пролезли два человека из ККБ. Боевые: в мерцающих серых костюмах, из-за которых они походили на мираж. Они держали наготове пистолеты-распылители. Я почувствовала, как у меня вся кровь отлила от лица: мне показалось, что меня сейчас стошнит.
– Что такое? – закричал Бэрт.
– Стоять, не двигаться! – крикнул один из какабэшников.
Вышло очень громко, потому что у него в шлеме был микрофон. Какабэшники шагнули вперед.
– Не подходите, – сказал нам Бэрт. У него был такой вид, словно его ударили тазером.
– Пройдемте, – сказал первый какабэшник, когда они дошли до нас.
– Что? – переспросил Бэрт. – Я ничего не делал!
– Незаконное выращивание марихуаны для продажи на черном рынке с целью получения выгоды, – сказал второй. – Советую не сопротивляться аресту, иначе вам могут причинить вред.
Они повели Бэрта к дырке в заборе. Мы молча потащились следом – мы никак не могли понять, что происходит.
Когда они поравнялись с Ивоной и Бернис, Бэрт протянул к ним руки.
– Ивона! Как это произошло?
– Ты ебаный дегенерат! – крикнула она. – Лицемер! Прелюбодей! Ты думаешь, я совсем тупая?
– О чем ты говоришь? – умоляюще спросил Бэрт.
– Ты, наверное, думал, у меня такой приход от твоей ядовитой шмали, что я вообще ничего кругом себя не вижу, – сказала Ивона. – Но я все узнала. Что ты делал с этой коровищей Нуэлой! Хотя это даже не самое худшее. Сволочь, извращенец!
– Нет, – произнес Бэрт. – Честное слово! Правда, я никогда… Я только…
Я смотрела на Бернис: я не могла понять, что она чувствует. Лицо у нее было даже не красное. Пустое, как классная доска. Пыльно-белое.
Из дырки в заборе появился Адам Первый. Он всегда как чувствовал, когда происходит что-то необычное. «Как будто у него телефон», – говорила Аманда. Он положил руку на желтенькое одеяльце Ивоны.
– Ивона, милая, ты вышла «из-под пара»! – воскликнул он. – Как хорошо. Мы все за тебя молились. А что тут случилось?
– Отойдите с дороги, пожалуйста, – сказал какабэшник.
– За что ты меня так? – взвыл Бэрт, обращаясь к Ивоне, а какабэшники стали его подталкивать.
Адам Первый сделал глубокий вдох.
– Это весьма прискорбно, – сказал он. – Может быть, всем нам будет полезно поразмышлять над человеческими слабостями, общими для всех нас…
– Идиот, – сказала Ивона. – Бэрт растил в «Буэнависте» шмаль в промышленных количествах, прямо у вас под носом. Добродетельные вертоградари. Он и торговал прямо у вас под носом, на этом дурацком рынке. Хорошенькие брусочки мыла, завернутые в листья, – только не все это было мыло! Он заработал кучу денег!
Адам Первый принял скорбный вид.
– Деньги – ужасное искушение. Это болезнь.
– Ну ты и дурак, – сказала Ивона. – Экологически чистые растительные средства! Ха-ха-ха!
– Я же тебе говорила, что в «Буэнависте» растят, – шепнула мне Аманда. – Шишка попал по-крупному.
Адам Первый приказал нам всем идти домой, и мы пошли. Я ужасно переживала. Я только и думала о том, как Бернис вернулась домой в тот день, когда мы ее так обидели на рынке, и рассказала Ивоне про Бэрта с Нуэлой и еще про то, что он хватает девочек за подмышки, и Ивона так рассердилась или приревновала, что связалась с ККБ и обвинила его. ККБ поощряла граждан это делать – закладывать своих соседей и родственников. Аманда говорила, что она даже деньги за это платит.
Я ведь не хотела ничего плохого. Во всяком случае, настолько плохого. А вот как получилось.
Я подумала, что нам надо пойти к Адаму Первому и рассказать ему, что мы сделали, но Аманда сказала, что это ничего не даст, ничему не поможет, мы только наживем себе еще неприятностей. Она была права. Но мне от этого легче не стало.
– Не кисни, – сказала Аманда. – Я тебе что-нибудь украду. Что ты хочешь?
– Телефон, – сказала я. – Фиолетовый. Как у тебя.
– Хорошо, я этим займусь.
– Спасибо, ты очень добрая, – сказала я.
Я старалась говорить с выражением, чтобы Аманда знала, что я ей действительно благодарна, но она знала, что я притворяюсь.
30
Назавтра Аманда сказала, что у нее есть сюрприз, который меня точно развеселит. Она сказала, что он в торговом центре Сточной Ямы. И это действительно оказался сюрприз, потому что когда мы туда пришли, то увидели Шекки и Кроза, которые околачивались у разбитой будки голограммера. Я знала, что они оба неровно дышат к Аманде – все мальчики были в нее влюблены, – хотя она никогда не бывала с ними наедине, а только в большой компании.
– Достали? – спросила она.
Они робко ухмыльнулись. Шекки в последнее время сильно вырос: он стал длинным, поджарым, темнобровым. Кроз тоже вырос – в отличие от брата не только вверх, но и вширь; у него начала пробиваться соломенного цвета борода. Раньше меня не очень интересовала их внешность – я не думала о ней в подробностях, – но сейчас я поняла, что смотрю на них как-то по-новому.
– Сюда, – сказали они.
Они не то чтобы боялись, но были настороже. Они убедились, что никто не смотрит, и мы вчетвером залезли в будку, откуда когда-то люди проецировали свои изображения наружу, в проходы торгового центра. Будка была рассчитана на двоих, так что нам пришлось стоять очень близко друг к другу.
В будке было жарко. Я ощущала тепло наших тел, словно мы были больны и горели в лихорадке; от мальчишек пахло застарелым потом, старыми тряпками, грязью и немытыми волосами – мы все так пахли – и еще, характерно для мальчишек постарше, грибами и смесью винных опивков; от Аманды – цветами, с примесью мускуса и едва уловимой ноткой крови.
Я не знала, как я сама пахну для других. Говорят, что человек сам не ощущает своего запаха, потому что привык к нему. Я пожалела, что не знала о сюрпризе заранее, – тогда я могла бы воспользоваться припрятанным розовым обмылком. Я надеялась, что от меня не пахнет заношенным бельем или потными ногами.
Почему мы хотим нравиться другим людям, даже если мы к ним на самом деле равнодушны? Я не знала почему, но это было так. И вот я стояла в этой будке, обоняя разные запахи и надеясь, что Шекки и Кроз считают меня хорошенькой.
– Вот, – сказал Шекки. Он вытащил кусок тряпки, в который что-то было завернуто.
– Что это? – спросила я.
Я слышала собственный голос – писклявый, девчачий.
– Это сюрприз, – сказала Аманда. – Они достали нам той самой супершмали. Которую растил Шишка.
– Не может быть! – воскликнула я. – Купили? У ККБ?
– Сперли, – сказал Шекки. – Пролезли в «Буэнависту» через заднюю стену – мы это сто раз делали. Какабэшники ходили через парадную дверь, а на нас не обратили никакого внимания.
– В одном окне в погребе прутья расшатались – мы всегда лазили через то окно и устраивали пьянки на лестнице, – сказал Кроз.
– Они сложили мешки со шмалью в погреб, – сказал Шекки. – Должно быть, собрали всю, которая росла. С одного запаха можно было заторчать.
– Покажи, – сказала Аманда.
Шекки развернул тряпку: там были сухие резаные листья.
Я знала, что думает Аманда о наркотиках: человек теряет контроль над собой, а это рискованно, потому что другие люди получают над ним преимущество. Кроме того, если перестараться, можно вообще лишиться мозгов, как Фило Туман, и тогда о контроле можно совсем забыть. И еще курить можно только с теми, кому доверяешь. Значит ли это, что Аманда доверяет Шекки и Крозу?
– А ты сама пробовала? – шепотом спросила я у Аманды.
– Нет еще, – шепнула Аманда в ответ.
Зачем мы шептались? Мы стояли так близко, что Шекки и Кроз все равно все слышали.
– Тогда я не хочу, – сказала я.
– Но я с ними обменялась! – воскликнула Аманда. Она говорила с большим напором. – Я столько менялась!
– Я пробовал этот яд, – сказал Шекки. Слово «яд» он постарался выговорить очень взрослым и крутым голосом. – Полный умат.
– Я тоже. Как будто летаешь! – сказал Кроз. – Как птица, бля!
Шекки уже скрутил из листьев косяк, поджег, вдохнул дым.
У меня на попе оказалась чья-то рука. Я не знала чья. Рука лезла вверх, стараясь пробраться под цельнокроеное вертоградарское платье. Я хотела сказать «не надо», но промолчала.
– Ну попробуй, – сказал Шекки.
Он взял меня за подбородок, прижался губами к моим губам и вдул в меня полный рот дыма. Я закашлялась, он повторил, и у меня вдруг ужасно закружилась голова. Потом я увидела четкий, ослепительно яркий образ кролика, которого мы съели несколько дней назад. Он смотрел на меня мертвыми глазами, только они были оранжевые.
– Куда столько! – сказала Аманда. – Она же не привыкла!
Тут меня замутило, а потом стошнило. Наверное, попало на всех сразу. О нет, подумала я. Что за идиотка. Я не знаю, сколько времени прошло, потому что время было как резина – оно растягивалось, как длинная-длинная эластичная веревка или огромный кусок жвачки. Потом оно схлопнулось в крохотный черный квадратик, и я отключилась.
Когда я очнулась, оказалось, что я сижу, прислонившись спиной к разбитому фонтану в торговом центре. Голова еще кружилась, но меня не тошнило: скорее было похоже, как будто я плаваю в воздухе. Все казалось очень далеким и прозрачным. Может быть, можно просунуть руку сквозь цемент, подумала я. Может быть, все как кружево – состоит из крохотных частиц, а между ними Бог, как объяснял Адам Первый. Может быть, я сделана из дыма.
Окно ближайшего магазина было похоже на коробку со светлячками, на живые блестки. Там шел какой-то праздник, доносилась музыка. Звенящая, странная. Бал бабочек: они, должно быть, танцуют на тоненьких членистых ножках. Я подумала: если только удастся встать, я тоже смогу потанцевать.
Аманда обняла меня.
– Все в порядке, – сказала она. – С тобой ничего не случилось.
Шекки и Кроз еще не ушли и, судя по голосам, были недовольны. Во всяком случае, Кроз был недоволен, а Шекки колбасило почти так же, как меня.
– Так когда ты расплатишься? – спросил Кроз.
– Ничего ведь не вышло, – ответила Аманда. – Так что никогда.
– Уговор был не такой, – сказал Кроз. – Уговор был: мы приносим шмаль. Мы ее принесли. Так что вы нам должны.
– Уговор был, что у Рен поднимется настроение, – сказала Аманда. – Но ничего не вышло. Вопрос снят.
– Ничего подобного, – заявил Кроз. – Вы нам должны. Расплачивайтесь.
– Попробуй заставь, – сказала она.
В голосе зазвучала опасная нотка – так Аманда говорила с плебратвой, когда та подходила слишком близко.
– Ничего, – проговорил Шекки. – Неважно.
Кажется, он не сильно переживал.
– Вы нам должны два траха, – не отставал Кроз. – Каждая по одному. Мы страшно рисковали, нас могли убить!
– Отстань от нее, – проговорил Шекки. – Аманда, я хочу потрогать твои волосы. От тебя пахнет конфетами.
Его все еще не отпустило.
– Отвали, – сказала Аманда.
Наверное, они отвалили, потому что в следующий раз, когда я оглянулась вокруг, их уже не было.
К тому времени я уже почти пришла в себя.
– Аманда, я не могу поверить, что ты с ними обменялась.
Я хотела добавить «ради меня», но боялась заплакать.
– Прости, что ничего не вышло, – сказала она. – Я только хотела, чтобы у тебя поднялось настроение.
– Мне действительно лучше, – сказала я. – Легче.
Это была правда – частично потому, что я выблевала довольно много воды, но еще и из-за Аманды. Я знала, что она раньше так менялась – на еду, когда голодала после техасского урагана, но она рассказывала, что ей это никогда не нравилось и она это делала не ради удовольствия, так что сейчас она больше уже не меняется, потому что не нужно. И на этот раз не обязательно было, но она поменялась. Я не знала, что она меня так любит.
– Теперь у них на тебя зуб, – сказала я. – Они с тобой сквитаются.
Правда, мне казалось, что это совсем неважно, потому что я все еще «летала».
– Ничего страшного, – сказала Аманда. – Я с ними разберусь.
