Текст книги "Грузовой лифт"

Автор книги: Марга Клод

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

15. Досье Слоджиа (продолжение)

Продолжим изучение реестров. Из восемьдесят тысяч триста пятьдесят пятой полоски мы узнаем, что казнь Слоджиа произошла через несколько недель после смерти Баше (инженера-архивиста).

В то роковое утро, после того как весть о кончине Баше принес один из членов центрального бюро, Слоджиа проникает в раздевалку ночных сторожей, дает красной рыбке-талисману порцию высушенного корма и с подозрительной улыбкой заявляет коллегам:

– Я покормил душу Баше.

Около десяти лет Слоджиа занимает одно из первых мест в группе надзора. Поскольку он одарен живым интеллектом и наблюдательностью, его отличает начальник отдела, вскоре поручая ему выполнять решения, принятые центром при закрытых дверях.

Дабы облегчить ему задачу, Баше просят стать его секретарем. Но через несколько месяцев последний обращается в центральный комитет по надзору с конфиденциальным письмом, в котором утверждает, что Слоджиа слишком вольно обращается с нормативным кодексом. Заводится дело, основанное на словах, сказанных подозреваемым в личных беседах. В конце расследования Баше трагически погибает, раздавленный тяжелым грузом, а Слоджиа, как и следовало ожидать, чуть позже казнят…

В истории лабиринта бывали времена, когда центр вербовал снаружи отряды профессиональных убийц, а затем отправлял их в сети, чтобы, рассеявшись там, они преследовали редакторов, чьи наблюдения больше не удовлетворяли чиновников из центрального бюро надзора. Убийцы действуют в полной темноте и получают жалованье, зависящее от числа шкур, которые они приносят из своих подземных экспедиций. Встречаются записи о приемах быстрого сдирания кожи.

Промашки берутся на учет. Порядочных редакторов, освежеванных по ошибке в глубине трубы, опознают в сушильнях. Татуировка, расположение нескольких родимых пятен на том или ином члене красуются на свету бесспорными уликами. Многих свидетелей бросают во внутреннюю шахту, но некоторым удается вырезать свое имя и дату казни на камне или выгибе трубы.

Стремясь избежать уничтожения, члены объединения мобилизуют силы и создают тайные общества. За несколько лет число организаций увеличивается, они усложняются, а затем приходят в упадок, и их функция искажается.

На самом деле требуется много времени, чтобы могли возникнуть условия для действенного подавления, но, как и повсюду, немедленно появляется двойник исторического становления. Иными словами, зло содержит собственное противоядие, и наоборот.

Поскольку приоритет отдается тренировке убийц, преследуемые инакомыслящие элементы, если они хотят уцелеть, должны превзойти друг друга в самых тонких хитростях и уловках. Побуждаемые необходимостью, они вскоре обнаруживают, что власть центральной полиции и ее сбиров опирается не на действующие законы, а на ограниченную логическую базу, из которой они не извлекают никакой пользы. С этой минуты инакомыслящие редакторы начинают понимать, что могут воздействовать на призрачные личности своих врагов и должны суметь вслепую описать все варианты, составленные исходя из теоретической темы, подхваченной всеми вместе. Начинается новый период. Роются новые сети, призванные сбить с пути убийц и всех, кого можно подозревать в наличии гена сыщика, как, например, сына Вейра – убийцы-выродка, который, разучившись сдирать кожу, лишь только забрызгивает своих жертв слюной.

Несмотря на интенсивную подготовку, многие сыщики-убийцы теряются в новых сетях и умирают от истощения, неосмотрительно отправившись в погоню за редакторами, которые приучились использовать пассивную силу лабиринта. Из осторожности они описывают природу этой силы очень расплывчато, хотя и довольно ясно для тех, кто стремится избежать роковой последовательности ограниченной логики. Некоторые редакторы проявляют такую изворотливость, что им удается обойти самые хитроумные ловушки, расставленные сверху чиновниками.

В 5-м реестре один редактор-компаньон рассказывает, как прожил под землей без света целый месяц, оставаясь в тени убийцы, которого послали выследить его и казнить. Вступая в ложный диалог с призрачной личностью сбира, он так воздействует на последнего, что тот полагает, будто повинуется голосу своего подсознания, когда бросается в пустоту, убежденный, что приземлится прямо на плечи своей жертве…

Некоторые редакторы, слывущие мастерами искусства изворотливости, ведут себя так вызывающе, что даже обращаются к убийце лично за несколько минут до его смерти. Часто используемое выражение «сделать прыжок» иронично обозначает границы власти, исходящей из законов, навязанных сообществом, которое сознает свою постыдность. Особая полиция считает, что является подразделением за стенами здания. Занимая обратное положение, инакомыслящие редакторы учатся узнавать и предвидеть основные формы зла, которые, по их мнению, связаны с жизнью их собственных тел, и догадываются, что должны извлечь из лабиринта урок, который не могло бы им преподать никакое рассуждение. Они тренируются открывать поры для всего окружающего, включая некоторые сущности, рассеянные в воздухе лабиринта, – частички воспоминаний, смоделированные иными редакторами в прежние времена (период, предшествовавший записыванию).

Пользуясь лабиринтом, словно палимпсестом, они стараются продолжать опыты, оставшиеся в проекте, создавая при каждой возможности условия, способные изменить облик реальности. При такой перспективе составление реестров неизбежно стало приоритетным, а частым посещением альвеол пренебрегли, поскольку душа и тело, в силу неотвратимой тенденции, которую можно даже назвать естественным законом, склонны впадать в автоматизм. Так за довольно короткое время организация и жизнь сообщества вновь начинает зависеть от того, что внесено в досье.

16. Конспект одной части предыдущей главы, исследование, комментарии, курьезы

Возможно, вы помните, что в предыдущей главе мы отлучились на пару минут, чтобы навести справки по реестрам, предшествовавшим 6-му. Мы захотели проверить, нет ли там сведений об интересующем нас периоде, способных подтвердить причину изменений, начатых сообществом редакторов. Так вот, мы только что обнаружили набросок, изображающий обычного редактора в виде жилой башни, чьи контуры демонстрируют множество уровней от подвала до крыши, куда можно добраться по лестницам, сочлененным с очень сложными механизмами, включая различные виды зубчатых передач, благодаря которым эти уровни способны меняться местами в постоянно расширяющемся пространстве…

К этому наброску прилагается записка:

Он видит, как покидает крепость своего черепа, проскальзывая через затылок к шейным позвонкам, вертикально спускается вдоль собственного спинного мозга, а затем размещается в половом органе и временно там активизируется. Снаружи не изменяется ничего – ни он, ни то, что его окружает. Весь день он проводит в визитах. Час на дыхание (легкие), еще один – на ноги, и три-четыре – на совокупление, при котором растрачивается накопленная им энергия. Он должен пройти этот путь множество раз. Так происходит превращение. Возможно, он уже достиг цели, к которой стремится. В таком случае некоторые уровни он не посетит никогда, но впоследствии мимолетный порыв может заставить его направиться к ним вновь. На жаргоне редакторов этот кабальный маршрут называется «шлифовкой зрительного волокна».

9-й реестр имеет черты сходства с 5-м: устранение инакомыслящих элементов особой полицией зависит, например, от способностей ограниченной группы лиц предвидеть малейшие признаки колебания у сотрудника, проявляющего усердие.

Организация начинает загнивать с того момента, когда убийцам дают очень щекотливые поручения: казнь близкого или чиновника, принадлежащего к коллективу руководителей.

Вследствие поспешных казней составляются заговоры. Зрительные трансформации, а вовсе не утверждение новых законов (как этого можно было бы ожидать) вызываются для отпора. Строители общей цитадели, люди, с одной стороны, обладающие качествами священника, а с другой – префекта, видят, как от них ускользает власть, а затем теряют рассудок. Если они готовы приспособиться к перемене, то как бы впадают в детство и заново открывают для себя мир. Ослабление надзора, изменение обычаев и обстановки в сетях позволяет заблудшим умам обосноваться в редко посещаемых подземных нишах. Новое употребление изменяет внешний облик сетей, равно как и точку зрения редакторов. Несколько поколений занимало все пространство целиком, и вот сообщество отодвинуто на периферию лабиринта, но сохраняет вид большого остатка, учитывая человеческие жизни, которыми жильцы должны были когда-то заплатить за верность навязанной модели. Слоджиа и, вероятно, множество других редакторов, чьи имена забыты или сознательно изглажены из коллективной памяти, заплатили своей жизнью за последние рывки твари, завернутой ныне в летаргический кокон, но всегда подстерегающей далекий отзвук, который возвестит о ее возрождении. В сетях ничего не умирает. Все лишь на время скрывается.

8-100005-8-j. Судя по всему, редактор вовсе не заинтересован в том, чтобы приютить у себя слишком много компаньонов, поскольку мало кому из них можно доверять. Не то чтобы они были бесчестны, а просто в конце концов они начинают друг друга ревновать. Усердный, деятельный человек, чей уровень вы поднимаете в награду за его услуги, поневоле становится высокомерным. Вскоре он дает понять коллегам, что завоевал ваше доверие и внимание, что может, если пожелает, добиться у вас поблажек, заставить вас вступиться за них и стыдливо оставить им еще полселедки или чашечку кофе.

Главный компаньон или тот, кто себя таковым считает (в сообществе официально не присваивается никаких степеней), вскоре ставит менее одаренных себе на службу и осыпает обещаниями, которые впоследствии непрестанно откладывает: «Вы получите эти полселедки, доверьтесь мне! Только сообщите мне пару полезных сведений, а я займусь остальным; редактор никогда и ни в чем мне не отказывает!» Но чуть позже… «Нет, я глубоко сожалею, поверьте, но то, о чем вы просите, получить невозможно. Что я могу тут сделать? Редактор больше не в силах по достоинству оценить информацию. Он стареет, это факт. Запаситесь терпением и увидите: пройдет меньше года, и он будет вынужден протянуть мне руку. Ну а пока я предлагаю вам свое место заместителя компаньона. Постарайтесь заставить работать хили у.Из того множества сведений, что они приносят, вполне можно будет кое-что выудить. Взамен вы будете выдавать им небольшую награду: рыбью кость для чистки зубов или селедочную голову. Что бы вы ни дали, они все равно будут благодарны. Они знают, что у вас нет денег, и многого не попросят, если только убедятся, что вы о них заботитесь, что их будущее способно улучшиться и что рано или поздно отблеск вашей славы падет и на их имя. К обещаниям они привыкнут, и если даже ничего не получат, хотя бы приобретут житейский опыт. Они надеются – таков закон. Ни одна ступенька на пьедестале почета не покажется им слишком низкой, как только они заметят вершину. Остерегайтесь лучше тех, кто презирает мелкие выгоды. Эти – будущие тираны, ниспровергатели общества, зачинщики государственных переворотов. Они трудятся молча, невозмутимо сносят все удары, проявляют сдержанность и стыдливо удаляются при вашем приближении. Вы приказываете одно, но они хотят слышать другое. Это сулит вам неприятности. Поэтому не мешайте молчунам спать. Ламбер вернется завтра, я передам ему все ваши записи. Конечно, если до тех пор вы сможете принести мне другие, с меня причитается эта селедка…»

Реестры, в которые вставлены доклады компаньонов, увлекательны во многих отношениях. Как сказано в одной полоске, составленной некогда анонимным компаньоном, редактор не говорит уже несколько месяцев, но прослыл мастером искусства комбинаций. С тех пор он возмещает явный недостаток воображения мудреными оптическими эффектами, дозируя, а затем привлекательно соединяя сведения и комментарии, получаемые от тех или других. Некоторые компаньоны не попадаются на его удочку. Они знают, что правление завершается, но рука умирающего все еще держит селедку за хвост. Невзирая на свое открытие, они сотрудничают, ибо не знают другого средства от скуки, помимо работы. Втайне они оттачивают свое зрение. Подобно остальным, они стремятся изготовить свой ключ.

9-15642-t-r. Как утверждает этот неизвестный, редактор не всегда заинтересован в том, чтобы иметь компаньона, а тем более нескольких, хотя невезение или стечение обстоятельств, которые можно объяснить его собственной притягательностью, способны приводить к нему глупых, ограниченных или слабоумных людей.

В 6-м реестре, на страницах 3462–3486, Ламбер ведет дневник своих злоключений. В работе ему помогает команда из полутора десятков компаньонов. Группа обитает на чердаке. Среди них есть один фанатик.

«Он верит, что живет в теле Божьем, – пишет Ламбер, – и оставляет внутри труб, через которые проходит, благочестивые образы и медали с изображениями святых. Кроме того, он считает, что мой вариант реестра не соответствует действительности. Он пользуется каждой моей отлучкой, чтобы вырвать из тома приклеенные мною полоски и заменить их другими, которые составляет сам. Этот человек сводит на нет мои старания, уничтожает мой труд и заменяет мои записи фрагментами сбивчивой экзегезы, никак не связанной с фактами, которые он сам наблюдает в альвеолах. Я сажаю его на диету, налагаю всевозможные обязанности и щелкаю его пальцами, но все тщетно. Взамен он воображает себя мучеником и клянется именем своего бога, что лишь он один – воплощение духа сетей, избранник, которому суждено возвысить нашу бригаду заблудившихся шахтеров до подлинной религиозной общины! Он никогда не восстает против меня, но оказывает мне отчаянное сопротивление, позволяющее догадываться, какими предрассудками был опутан его бедный мозг, прежде чем он здесь обосновался.

При встрече с вашим покорным слугой он проявляет такое же упрямство, с каким иные животные любой ценой стремятся остаться на территории, которую считают своей. На угрозы и выговоры отвечает дождем из медалей – и он, без сомнения, ослабит свои усилия лишь в том случае, если ему удастся превратить мой реестр в гимн, прославляющий его подземного бога.

Четырнадцать других оказались благожелательнее. Но они все же проявляют такую глупость, что мне приходится отказаться от того, чтобы извлечь хоть малейшую пользу из их сбивчивого, сомнительного слежения. Они усердно выслушивают мои рекомендации, но тотчас их забывают или не принимают в расчет, поскольку думают, вовсе не пытаясь меня обидеть, что старая добрая рутина лучше всех теорий на свете и что время, способное устранить препятствия, в конце концов, уладит и наше дело. На самом деле у них лишь одна забота – не заблудиться в сетях. Правда, невнимательность и небрежность, которые они могут проявлять, привели бы к гибельным последствиям, если бы компаньонов не было ровно столько, чтобы делить между собой работу. Когда один теряется в трубах, другие тотчас устремляются на его поиски с комичной самоотверженностью…

Робер, самодовольный бастард группы, составил внутреннее распоряжение, предусматривающее, что компаньоны должны по очереди ходить за покупками в дни, предназначенные для заготовки продуктов, и приспосабливаться днем к поименному и почасовому расписанию пользования выгребной ямой. В этом распоряжении также оговаривается, что ни один компаньон не может перемещаться по лабиринту без предохранительного устройства. Так обозначаются кастрюли и прочая кухонная утварь, которую и те и другие привязывают к поясу всякий раз, когда вострят нюх перед входом в трубу. Как только в нишу устремляется более четырех человек, чтобы забрать своего несчастного коллегу, трубы оглашаются страшным гулом, который пресекает любые попытки к отступлению или размышлениям в темноте.

Удивительно, что жильцы, находящиеся вверху, не слышат компаньонов, когда те размещаются группой в альвеоле, чтобы поесть или поболтать, и я не далек от мысли, что слухи о призраках, бытующие среди тех и других, возможно, берут начало здесь, в приглушенном шуме организованного беспорядка.

Их требования соответствуют патологической нетрудоспособности, которой они тем не менее простодушно гордятся и в которой наш фанатик усматривает порыв врожденной доброты, способствующий наступлению истинного общинного мира. Самый косный из них доходит в своей мании до того, что берет с собой все предметы, которыми пользуется ежедневно, по крайней мере те, что могут влезть в трубы, ведь если бы их окружность была шире, он, не задумываясь, утащил бы под землю такие громоздкие устройства, как газовая плита или холодильник. Предметы, которые он бросает на своем пути, закупоривают входные отверстия, вынуждая других совершать обход, на который они не способны. За целый год он ни разу не приблизил глаза к оптической трубке и все же считает, ссылаясь на реестр, что его подход соответствует целям, и упрямо не желает менять свое поведение. Он заполнил антикварными вещами гигантский сундук, который я прячу в глубине 12-й сети, и ни за что не захотел сказать мне, где их раздобыл».

Личное примечание

В недрах 2-й сети, в самой низкой части лабиринта, находится вертикальная труба, которая ведет к альвеоле, откуда можно наблюдать огромный ангар. Там сталкиваются потоки пешеходов в масках.

Это невозможно предугадать, однако прохожие быстро обмениваются своими масками. Те изображают известные виды животных, а также другие, которые я не смог опознать. Ангар напоминает настоящий муравейник. Поток уходящих беспрестанно обновляется потоком приходящих, так что количество масок остается почти неизменным. Здесь не происходит ничего, кроме столкновений личностей, сопровождаемых молчаливым обменом…

17. Исчезновение

Много дней минуло с тех пор, как мы приступили к исследованию сетей, уходящих вдаль под фундаментами Вольнограда. Мы не раз наблюдали довольно странные события, способные лечь в основу целого множества рассказов. Если поместить их рядом, они бы свидетельствовали о зрелищной функции того, что ускользает из вида.

В эту самую минуту, пока под воздействием самостоятельной гравитации нашей воли нагромождаются элементы новой главы, мы находимся на чердаке, перед костром из дров, который я только что разжег на листе железа.

Снаружи в стекло фрамуги стучится конец ветки, одетой в пушистые листья, но здесь, в необитаемом жилище, еще чувствуется суровая зима, а Ламбер, который якобы ушел за кофе, не появлялся уже несколько недель.

Мы справились по всем реестрам, денно и нощно блуждая под землей. Даже без света наша разжиженная мысль поет под этими сводами и с помощью негатива может остановить солнце в его движении. Между нашими висками заработал часовой механизм, откуда каждая минута появляется, продлеваясь, точно органный пункт. Века нам кажутся прахом… Но мясо крыс, которых мы убиваем, составляет наш единственный рацион. Что сталось с Ламбером, почему он не возвращается?

В конце изнурительного путешествия под землей компаньон различает щель в трубе, свет меж досок, жилую квартиру. Надавив спиной, он устраняет преграду, а затем выбирается из отверстия с выпученными глазами и с волосами, облепленными паутиной. Он смотрит в упор на жильца. Голодная тварь. Жилец отодвигается от стола, где стоит его обед, и принимает экспрессионистскую позу ужаса. Запыленный призрак садится и, не говоря ни слова, с жадностью глотает еду с тарелок. Слышно, как у него в зубах хрустит кость. Догадавшись, что незнакомец – не привидение, жилец спрашивает его:

– А вы откуда пришли?

– Снизу…

И после этих слов шахтер продолжает:

– Я не знаю, как отсюда выбраться, но мне известна пара ходов, ведущих обратно туда, откуда я пришел. У одного я стащу ветчины, у другого – банку с супом и лук. Я тку сети, организую программы посещений, придумываю календари, жду, пока кто-нибудь уйдет, а потом обуваю его домашние тапочки и пью его виски. Ничто так не обостряет слух, как пребывание под землей. Меня зовут Ламбер. Поистине, говорю вам, днем здания похожи на пустые замки, ведь даже домовладельцы живут теперь словно жильцы. Сегодня – здесь, завтра – там. Дело в том, что привычки воспламеняют вещи. Они так раскаляются, что нельзя дотронуться. Кто стал бы постоянно жить в печке? Чтобы можно было ими пользоваться, нужно подождать, пока они охладятся, а столь долго преследуемая тень вернется восвояси. Я часто приходил сюда отдохнуть, когда квартира еще не была занята. Ложился на ваш диван и размышлял в полумраке. Сквозь закрытые окна просачивался свет. Мебель тихо потрескивала, будто горящие уголья…

На чердаке потух свет. Мы собрали свои шахтерские инструменты и спустились на – 2 уровень. Вот уже больше часа мы с удвоенной силой стучим в металлическую дверь 12-й ниши, целый час слышу я возню в 11-й… Вот появляются лапы цапли, толкающие дверь на кремальере. Только что показался старый бедуин. В правой руке он держит флейту, а на носу у него очки с синими стеклами.

– Что вам от меня опять нужно? – спрашивает меня старик.

– Я просто не хочу больше гоняться за всем, что грызет: Ламбер исчез.

– Ламбер? – переспрашивает жилец.

– Да, Ламбер. Я прочел все реестры, и здесь скоро не останется ни одной живой крысы.

– Вам больше нечего мне сообщить? – интересуется старик.

– Нет.

– В таком случае следуйте за мной.

Он отодвигает дверь 12-й, влезает внутрь трубы и просит меня снова ее запереть, как только я тоже войду.

– Вставьте носок ноги в ручку, потом резко дерните, и дверь закроется…

Несколько минут мы движемся горизонтально, затем старик включает фонарик. Мы обнаруживаем, что проход заткнут металлическим диском, который по диаметру слегка меньше трубы. Поверхность этого округлого щита гладкая. Старик продвигается вперед на два-три локтя, снимает свой тюрбан и подносит лицо к диску, чтобы оно там отчетливо отразилось.

– Потерпите минутку.

Повернув голову набок, я замечаю его отражение с вытянутыми чертами. Проходит несколько секунд, – при этом слышится лишь наше дыхание, – а затем раздается щелчок, и диск отходит в сторону.

– Теперь вперед!

Проникая в расширяющуюся трубу, мы выпрямляемся. Здесь мы можем двигаться во весь рост. Достигнув конца прохода, взбираемся по шестидесяти двум ступеням. Старик поднимает люк, а затем становится лицом к отверстию, откуда я вылезаю, подтягиваясь на руках.

– Можно подумать, – говорит он со смехом, – будто вы вырываетесь из пасти времени!

Мы внутри сундука, набитого причудливыми предметами, привезенными из разных стран: африканскими масками, забавными игрушками, ручными колотушками, штамповочными машинками, кирпичными аэропланами, автомобилями, приспособленными под диваны, экзотическими торшерами, оперенными щитами, магическими бубенчиками, кусковым сахаром, мешочками табака, музыкальными инструментами… Внизу, за горой мебели, из застекленного окна брызжут лучи. Они достают нас рикошетом. Мы проходим зигзагом по этой световой дорожке и упираемся в воздушный образ сада, где в деревьях разгуливают на воле животные. Слева от нас я различаю озерцо, окаймленное папирусом, и нескольких голенастых. Однако нас окликает дрожащий голос:

– Пора вам подкрепиться!

Повернув головы к зеркалу, мы замечаем отражение подноса с едой. Старик уводит нас за руку.

– Путь долгий, – говорит он. – Поешьте, а потом выпейте. Вы должны отправиться этой дорогой.

Он наблюдает за мной, словно черты моего лица проступают вдалеке, затем убирает с подноса тарелки, которые я опорожнил.

– Вам нужно отдохнуть. Вы уже выдохлись. Взгляните на себя зеркало, делайте, как Ламбер. Он подталкивает вас, изводит. Раз вы сюда пришли, он вас поймает.

– Где он может находиться?

– Не знаю. Он непредсказуем, может все оставить в проекте и попытать счастья в другом месте. Долго он не появлялся?

– Не могу вам сказать… Давно. Дело в том, что он привязывается к людям…

– Вы заблуждаетесь, он терпеть их не может! Я знаю его реестр наизусть: сплошные шпики, доносы, паранойя. Наблюдения гибкого характера! Факты, факты и ничего, кроме фактов!

Пока старик говорит, я поворачиваю голову к саду, мои глаза словно бы всасывает бинокль, и я вижу, как под деревьями утоляет жажду зверь-гибрид: бык с головой льва и окровавленной шеей…

– Я пригласил Ламбера сюда, но он потешается над зеленью. Он чувствует себя непринужденно только в подвалах и за перегородками. Вы любите зелень?

– Очень.

– Больше, чем этот лабиринт?

– Да, никакого сравнения.

– Хотите работать на меня, а не Ламбера? Я предлагаю вам его комнату и ежедневное двухразовое питание.

– Но он же ушел!

– Какое вам дело? Оставим это пока. Мое предложение вам нравится?

– Да, если вы реальны.

– Неужели я должен вам говорить, что любой главный наблюдатель реален по отношению к потенциальным реестрам?

– Нет, совершенно верно. Что я выиграю, если соглашусь?

– Разумеется, ничего.

– Этот сад ведет наружу?

– Ведет, совершенно верно.

– Я хочу выйти сейчас же.

– Вы можете это сделать, – с ухмылкой отвечает старик. – Мне достаточно открыть это окно, и, пройдя сквозь сад, вы окажетесь на свободе! Но я должен вас предупредить: если выйдете сейчас, то больше не сможете вернуться, и это станет формой вашего исчезновения…

Подытожим. Под влиянием этих загадочных слов мы возвращаемся к люку, который позволяет нам вернуться в подвал с нишами, и послушно влезаем в трубу.

– Диск, – спрашиваю я. – Как я через него пройду?

– Не беспокойтесь, он пропускает того, кто хочет выйти. Чудо лишь в том, чтобы войти.

Вот так, не став редактором, мы обнаруживаем, что нас сделали наблюдателем с полной занятостью. Теперь я царь; у нас есть сеть, ведущая к собранию такого множества реальностей, что их хватило бы на жизни миллиарда людей. Меня ждет реестр – большой, еще чистый том, лежащий на аналое. Но, прежде чем приняться за свою личную версию событий, мне остается еще изучить, какие секреты скрывают реестры. На этот счет ко мне приходит идея: возможно, судьба наблюдаемых связана с гораздо более низким уровнем, нежели полагает Ламбер? И что, если весь этот тяжелый труд – лишь иллюзия? За всеми этими сокровищами я предчувствую ловушку. Неужели мне тоже придется исчезнуть в миг своего выбора?