Текст книги "Цирк Шахматного Кошмара На Винтерфельдтштрассе(СИ)"

Автор книги: Марфа Эсаулова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– ОЙ! Циркачи! Шутками научитесь жонглировать, – я взмахнула рукой – выверено, очень эффектно – феи рукоплещут под потолком. – Моего согласия недостаточно.

Родители ставят последнюю кривую подпись на контракте.

И зачем мне ваш цирк с мрачными извращенными фокусами и живыми шахматами?

– Пан Новак нам за каждый выигрыш платит по триста евро! – Славо переводил испуганно-восторженный взгляд с меня на Иржи, не находил очаг шутки.

– Триста евро? Это больше, чем сто рублей? – я сложила губки сердечком. Евро, доллары, пенсы, копейки – для биржевых брокеров.

Мы, девушки, оцениваем жизнь украшениями и модной одеждой.

Наконец, я решила, что слишком растягиваю своё подиумное время в цирке на пустую болтовню.

Мы втроём отправились к директору – Вольдемару (или – Вальдемар) Новаку за его решающим словом-золотом.

Но и оно для меня ничто не значит, если я раздумаю выступать в цирке консультантом-подсадкой.

– Прошу, Мрин Васнецова! – Иржи – предусмотрительный кавалер – распахнул передо мной дверь в кабинет.

Имя и фамилию он произнёс нарочно, громко, чтобы директор услышал и не выгнал нас раскалённой кочергой.

Если простые циркачи тренируются отрубать голову чучелу, то, директор, возможно, экспериментирует с чёрной магией.

– О! Очень польщен! Прекрасная девочка!

Век вам обязан! – пан директор пропел на чистом русском языке с небольшим лесным акцентом, будто березы шумят. Он поднялся из-за стола, не подобострастно быстро, и не меланхолично важно медленно, а с нужной скоростью подошел ко мне, склонился в поклоне, шаркнул ножкой, поднял мою руку и поцеловал.

Очень приятно! Мужчина с Большой Буквы!

При других обстоятельствах я бы расплылась блином по сковороде от удовольствия.

Но сейчас окаменела.

Каменная девочка на острове Пасхи.

На острове Пасхи древние греки или шумеры установили каменных баб, но я не баба, а – девочка.

Язык гранитный у меня не повернулся назвать себя бабой.

Пан Новак Вольдемар (все они паны?), директор детского шахматного цирка или цирка шахмат, джентльмен – от улыбки до кончиков усов – вышел из моего видения.

Он похож на монстра с топором, который привиделся мне в комнате с отрубленной головой манекена.

Пана Новака я боялась в своём секундном кошмаре.

"Мрин! Не глупи! Ты сошла с ума после психических травм.

Макарова с гремящей доской не каждая девочка переживет.

Плюс кактус, вонзившийся в Андрея Ивановича.

Вдобавок – на сладкое – казнь чучела.

Чудище тебе померещилось, и все усатые мужчины похожи друг на друга!" – я стояла с раскрытым буквой "О" ртом.

Пан Новак проводил меня к СВОЕМУ креслу, отодвинул трон и придвинул, когда я опускала своё фотомодельное тело.

Очень приятно, словно меня только что назначили директором цирка.

Согласна на любые номера, даже глупые, если они в МОЁМ цирке.

– Вы, Марина, выглядите так, как мы мечтали! – пан директор произнес загадочно, обернулся к Иржи и Славо, снова развернулся на каблуках.

Лихо у него вышло, фигурное катание в ботинках по линолеуму.

Я молчала и дышала ресницами, ротик не закрывала.

Буковка "О", сложенная из губ девушки иногда дороже всех слов в Мире.

Шикарная дорогая помада "Клуб Монако" усиливала эффект от кукольной буквы "О".

Вы еще моего сердечка из губ не видели, пан Новак.

– Марина! Мы долго подыскивали кандидатуру на роль шахматной Королевы! – Директор говорил мягко, равный с равной. – Юноши и мальчики сразу отпадают по причине недовольства зрителей.

ХМ! девушки, девушки – либо с умными лицами, а в голове туман, либо – не с глупенькими выражениями на кукольном личике, а в головке – вечная мерзлота и вакуум.

– У меня кукольное личико? – я сменила буковку "О" на сердечко! – Но в голове не холодно, иначе мозги бы замерзли, а с ледышкой в голове девушка умирает! – ресницы взмахнули крыльями совы.

На канале "Дискавери" я смотрела передачу о сове, голубе и орле.

Может быть, передача на другую тему, но я включила, когда над особо чувствительными микрофонами запустили: сначала – голубя, затем – орла или сокола, а третья – сова.

Голубь прогремел крыльями торжественный марш в микрофон.

Орел взбудоражил микрофоны – тоже громко.

А шум полета совы самые точные приборы не зарегистрировали.

Сова – бесшумная, ночной дьявол.

Птица из другого Мира. В своём Мире она шумит, гремит крыльями тарелок, а в нашем Мире летает без звука.

Свои ресницы я сравниваю с крыльями совы – образно.

– В голове горячая кровь, она равна тридцать шесть и шесть десятых градусов по шкале Цельсия.

Нас в школе учили пользоваться градусником! – я покачала драгоценейшей головкой.

Проверяла директора цирка на юмор и иронию.

Он выдержал экзамен, но на миг искра сомнения мелькнула в черных антрацитовых глазах.

Отличная из меня наивная куколка Барби.

– Марина! Вы – чемпионка Москвы и России по шахматам в своей возрастной категории, – пан Новак включил смартфон, набрал шахматную картинку (или она у него заранее приготовлена для меня?). – Что вы скажите об этом шахматном этюде?

– ХА! Спертый мат – мат Лусены!

Ферзь е6 – шах, король h8, конь f7 – шах, король g8.

Конь h6 – двойной шах, король – h8.

Ферзь – g8 – шах, ладья берет g8.

Конь f7 – мат. – Я не глядела на экран.

Задача классическая, её даже третьеразрядники наизусть учат во сне вместо таблицы умножения, а я – чемпионка (не всего и не всегда), но о мате Лусены знаю больше, чем о теореме Пифагора.

– Спасибо! А я, несмотря на ваши достижения, засомневался! – пан Новак расцвел розовым кустом в июльский полдень. – Вы слишком красивая... эффектная.

– Красивая, поэтому – глупенькая?

– Да! Именно – глупенькая! Пустышка! Девочка, которая забывает своё имя! – пан директор восторгался, словно не оскорблял меня, а расхваливал перед собранием академиков. – Зрители подозревают нас в подвохе, особенно, когда игра идёт на деньги.

Если между фигур бродит юноша, или девочка с печатью Соломонова ума на лице – впрочем, я не встречал подобных девочек – на него могут подумать, что он – подсадка, подыгрывает, подсказывает.

Но на вас – наивненькую, воздушную, как лепестки розы лёгкую – не свалится подозрение, что вы что-то смыслите в шахматах.

– Поняла! Очень приятно, что вы дважды похвалили меня: за красоту и за умение переставлять шахматные фигуры, – Я накрутила волосы на палец, раскрутила – отвлекающий маневр длинноволосой. Короткостриженые девушки не повторят мой трюк. – Я умненькая в шахматах, а в жизни меня даже бабочка капустница обманет!

Не знаю – по моему ли хрупкому плечу непосильная задача на летние каникулы.

Вы же уезжаете на гастроли в Берлин, через неделю.

– МЫ уезжаем! – пан Новак погладил левый ус – гусар! – Твоя виза и паспорт – действительны, мы узнавали у Андрея Ивановича.

– Родители, полагаю, не откажутся от замечательных каникул для дочки, плюс премии – триста евро за выигрыш...

– Или триста евро за проигрыш! – я встала из-за стола, прикоснулась ладошкой к медвежьей шкуре на стене. – Вы – охотник, пан Новак?

– Шкура не дикого медведя, а нашего любимца – Йошко! – на глаза пана директора набежал туман грусти. Директор цирка обязан любить животных, по крайней мере – цирковых животных. – Йошко исполнял головокружительные номера на велосипеде.

Однажды, не сгруппировался, у него закружилась голова – оттого, что номер головокружительный – я повторяю.

Упал с велосипеда и свернул шею.

– Очень печально! – я представила, как цирковой медведь-акробат валится кубарем с велосипеда.

Переворачивается, вскакивает на задние лапы, но голова – голова на месте, потому что медведь не способен себе свернуть шею. – Мой рыжий плюшевый медвежонок Тедди часто падает с кроватки, ему больно.

Но головка у него не отваливается.

Печально и то, что вы назначаете мне оплату, как и остальным.

Если я – чудо, находка, то положите мне скромные триста пятьдесят евро за выигрыш циркачей.

Проигрышей, надеюсь, не получится.

Наивные глупенькие девочки – находка для бутиков.

Нам подсовывают самые дорогие вещички, и мы вынуждены покупать, не замечаем обмана.

Деньги текут вокруг нас.

– Да, балерины – насосы для денег! – пан директор вздохнул, на несколько секунд погрузился в болото воспоминаний.

Наверно, подсчитывал, сколько утекло у него денег на балет.

– Если, вы, Марина не допустите проигрышей, то я обещаю вам – по триста семьдесят пять евро за каждый успех!

За спиной пана директора прошла волна восхищения: Славо и Иржи удивлены моим напором и согласием начальства.

Осталось дело за малым – за моим "да".

– Пан Вольдемар! Извините, я буду называть вас пан директор, по-русски звучит комично, из нашего древнего юмористического сериала.

Пан директор, но не пан Новак.

Слово "пан" унижает девочку, словно я ваша крепостная крестьянка.

Иржи и Славо рубили голову манекену?

У вас цирк ужасов и издевательств над куклами?

– Манекен – пешка в шахматной партии! – пан директор опустил голову: то ли разглядывал безукоризненно начищенный ботинок, то ли прятал от меня ложь в глазах. – В острые моменты, когда мы проигрывали, мы отвлекали внимание публики не совсем гуманным трюком – казнили пешку.

Люди обожают смотреть, когда казнят... других.

Зрители отвлекались, а мы исправляли игру, если возможно.

Если вы не доведете представление до казни, то голова очередного манекена не покатится с плеч.

Славо и Иржи – малолетние клоуны.

С ними вы не заскучаете.

От вашей команды зависит результат шахматной партии в нашем цирке.

– Я – тоже клоун? – голос мой дрогнул листиком на ветру.

Никогда подиумная модель не выступала в цирке клоуном или, как они её называют по-цирковому – клоунихой.

– Вы! ГМ! Мэри... – пан директор прокашлялся в кулак, и кашель – не настоящий, а театральный, для заполнения паузы. На запястье пана Новака я заметила наколку: синий купол Цирка. – Цирк – особый Мир, придуманный и яркий!

– Не темните пан директор!

СкажИте сразу – кто я по роли на арене?

Тайная роль – шахматистка.

А для зрителей я – обезьяна?

– Обезьяна из вас никудышная, Марина, – пан директор смерил меня рулеткой взгляда. Изучал, примерял костюм гориллы. – Неплохо задумали – обезьяна!

Оригинальное новаторство, но не в нашем ключе!

Ноги у вас длинные и они вписываются в сценарий, а не короткие мощные лапы обезьяны.

Вы... Вам...

– Мне...

– Вам отведены три роли: шахматистка – между нами тайна, гримёрша и уборщица – для зрителей, – Пан директор вжал голову в плечи, спрятал гриб головы в мох.

Наверно, он часто получал от разъярённых фотомоделей колотушкой по затылку.

– Я? Уборщица? – негодующий вопль заполнил комнату.

– Моя мама работала уборщицей в Доме Кино Праги и – не умерла от стыда! – Иржи зачем-то влез ножом в разговор.

Мальчик неосторожный, малоопытный.

Лучше бы голову засунул в стиральную машинку и включил сорокапятиминутную просушку.

– Теня Франческа на пенсии подрабатывает – моет полы в доме инвалидов.

– Ты! Ты, если не замолчишь, то превратишься в карлика инвалида или в половую тряпку для тети Франчески! – я пальцем ткнула в рыбью грудь Славо.

Циркач, а не накачан. Мышц меньше, чем у цыплёнка бройлера.

– Иржи! Когда я стану твоей мамой, тогда и поговорим о почетной должности уборщицы для школьницы! – молния моего взгляда убила Иржи.

Он умер, а затем ожил зомби.

Меня долго уговаривали, остужали Кока Колой.

Наконец, пан директор (не без моей помощи) подобрал другое название мнимой профессии – Смотрительница за порядком.

– Хоть Королевой арены назовем вас, Марина!

Главное, не название, а внешний вид ягоды малины, – пан Новак с видимым облегчением проводил нас до двери.

Избавился от основной проблемы цирка и прибавил забот обычной Московской школьнице: девочке, которая иногда видит то, что не замечают другие.

– Я один вечер посмотрю ваше выступление, а завтра дам ответ – соизволю, благоволю, или отрицаю! – нарочно произнесла мудрено, чтобы Иржи и Славо ломали головы, переводили с русского на японский, а с японского на свои языки.

Вредность для девушки столь же важна, как и кокетство.

Скромницу работящую парень не заметит, потому что мальчики уверены: все девочки – служанки.

Но, если служанка приказывает, надувает губки, сердится, бранит (в пределах нормы), то девушку называют Принцессой и подластиваются к ней.

– У нас веселый цирк! Настоящий, как Карлов мост! – Иржи расхваливал цирк, даже покраснел от усердия – рак над костром.

Опасается, что потеряет Звезду – меня.

Звезды гуляют по небу!

– Божена, стой, где идешь! – Славо оторвался от коллектива.

Он подбежал к невысокой девочке лет тринадцати-двадцати.

Чем меньше рост, тем меньше кажется возраст, и наоборот.

Мне всегда дают больше, лет, чем четырнадцать, потому что длинные волосы и космический рост (плюс каблуки) на время добавляют годы.

Славо бесцеремонно выхватил кулёк из рук девочки, заглянул, выудил пузатый пончик в сахарной глазури:

– Бранку не видела?

– Она уехала в Братиславу! – девочка хлопала накладными ресницами (я уверена, что – накладные, потому что – длинные). – С коня упала, рассердилась и укатила.

Даже не попрощалась и вещи свои не забрала: платья, туфли, косметику, – всё оставила. – Божена проследила, за ловкой рукой Славо.

Мальчик выудил второй пончик и бессовестно откусил, словно пришел в ресторан на колесах.

Слишком обнаглел, а расшалившихся мальчиков умные девочки укорачивают на голову.

Иначе из проказников вырастут красноносые дяденьки – любители пончиков и ненавистники женщин.

– Эй! Славо! Приличный мальчик сначала угощает девушек, затем – друзей, и потом только запихивает в свою львино-крокодиловую пасть пищу, – я отобрала у маленького бутафорского палача кулёк и вернула Божене.

Девочки могут ненавидеть друг дружку, но в компании мальчиков мы держимся вместе, иначе нас затопчут неоперившиеся самцы.

Ребята с недоумением посмотрели на меня, словно я превратилась в Железного Дровосека.

Может быть, я нарушила пещерные традиции, когда первым до состояния бегемота наедается мальчик?

Или в шахматном цирке только мальчики кушают бананы, а девочки питаются воздухом?

– Мрин! Я кушаю! Я хочу есть! – Славо пояснил для неразумной Москвички.

Его слова обожгли моё самолюбие и раскачали лодку спокойствия.

Ненавижу, когда мальчик говорит "Я хочу"!

Желаем только мы – девочки, потому что имеем право на мечты и желания.

Если мальчик что-то захотел, то пусть – молча добивается желаемого, а не трубит на каждом углу.

– И я желаю, и Божена мечтает о пончиках или бубликах, – я кивнула в сторону короткой, но приятной внешности, девочки.

Убери свои желания подальше, Славо! – пожала плечами в раздумьях, и – не хотела, но вылетело из меня: – В нашей тройке желать буду только я, а ты – исполняй!

Ишь ты, украл у девочки еду, вместо того, чтобы сам сбегал в пиццерию и угостил Божену самым дорогим пирожным с рубиновой вишенкой.

Триста евро – достаточная сумма для похода в кафе в Москве... без излишеств.

Сильно сказала, даже наклонила голову, на случай, если мальчики сойдут с ума и набросятся на меня с кулаками.

Опустилось молчание, давило на барабанные перепонки, било по щекам.

Всё-таки, я нарушила какое-то древнее Европейское правило.

В кино показывают свидания парней и девушек в Европе.

Девушки и парни в кафе платят каждый за себя – ужас!

Страшнее только утонувший клоун в Англии.

Божена прижала к груди пакет, с благоговейным страхом посмотрела на меня, развернулась и пошла – дикая козочка, обворованная пастушком.

Каблучки цокали, будто копытца.

Хвостик – завитушкой покачивался в такт шагам.

Спина – прямая – гладильная доска.

Ой! Мысль моя остановилась, возвратилась в голову – так мячик возвращается к лунке.

Что привлекло моё внимание в циркачке?

Белое платьице? Туфельки красные с зелеными звездочками?

Круглая шапочка со стекляшками, словно горную вершину накрыла стеклянная туча?

Ложная тревога!

Девочка обыкновенная, невысокая, спортивная, с хвостиком.

С хвостиком? С хвостом? Девочка с рудиментом или атавизмом – не помню научное название хвоста у циркачек.

– У? Неё? Хвост? – я раскрыла ротик – птичка киви гнездо совьет (разумеется, если птичка киви величиной с плод киви).

– Хвост! – Иржи поднял правую руку с татуировкой около локтя (дракон на велосипеде).

Мне показалось, что мальчик хотел потрогать мой лоб – не заболела ли я?

Сначала ошарашила заявлением, что не девочки служат мальчикам, а мальчики дожны угождать девочкам.

Затем удивилась хвосту у циркачки.

("Подумаешь – хвост растет из копчика!

У нас этих хвостов – завались!

Сто раз земной шар хвостами опоясаем, а затем задушим Землю".)

Славо надул щеки и ударил по ним кулаками, что, вероятно, означало наивысшую степень удивления и торможения.

Мальчики ждали от меня продолжение вопроса.

Пламя бушевало в моей голове.

Женский страх перед первобытным пещерным медведем и призраками с кладбища холодил ноги.

Неужели, ужас и кошмары в малых дозах – полезнее вареного лука?

– У людей хвосты – редкость! – я пыталась спасти свою психику.

– То – у людей, а мы же – циркачи! – Славо с гордостью поднял подбородок, подражал Шварцнегеру в фильме "Терминатор".

– И у тебя, хвост, Славо? – я провела языком по потрескавшейся пустыне губ.

Возможно, что Славо высунутый язычок принял за игру, поэтому выкатил глаза и отвесил челюсть до пола.

– У нас нет хвостов! К сожалению! – Иржи разочарованно выдохнул. В голосе его птенцами пищали тоска и разочарование. – Мы – нормальные, а для цирка – уроды!

– ОГО! А остальные – хвостатые? И даже пан директор Новак? – я не понимала: разыгрывают ли меня клоуны и Божена, или я попала в цирк уродов.

Обыкновенный подростковый цирк ужасов, садизма, маньяков и уродов!

Прекрасное место для девочки, которую маленький прыщик на лбу пугает до обморока.

– Пан Новак – загадка! – Слава кулаком правой руки громыхнул по пустой грудной клетке. Гордился, словно родил Вольдемара Новака. – Поговаривают, что он – чёрт!

В ботинках – копыта, а под волосами маленькие рожки!

– У Эдварда третий глаз на лбу! Глаз слепой, но двигается! – Иржи произнёс слишком быстро и толкнул Славо в плечо.

(Иржи не хочет, чтобы его подмастерье рассказывал о пане директоре и выдавал его тайны?)

– Йохан поет, не раскрывая рта. У него голос выходит из попы! – Славо – наивная душа в хлипком теле – с обожанием смотрел мне в глаза.

– Подробности о поющих попах меня не интересуют! – я сморщила носик, прижала ручки к груди, повернула головку налево – поза скромной куколки.

Очень любопытны отклонения у циркачей, но как представлю поющего Йохана – сразу волна тошноты подкатывает к горлу, стучится и спрашивает:

"Хозяйка, можно выйти?"

Мы прошли в огромное полутемное помещение, напоминающее братский склеп фараонов.

Если бы фараоны в Египте рождались тысячами, то на пирамиды не хватило бы камней.

Фараонов хоронили бы в общей гигантской усыпальнице.

Я чихнула. Запах пыли и старых могил – не аромат сада с розовыми кустами.

– Простите, господа! Дамы не чихают! Вам померещилось! – пошутила.

Неприлично, если девочка модель чихнула, все равно, что Йохан поёт...

Снова Йохан. Глупость иголкой вонзается в мозг и выплывает, когда не нужно.

Таблицу Менделеева, хоть сто тысяч лет учи по ночам – не запомню.

"А о Йохане и его песнях... Мрин! Успокой свои мысли! Ты в склепе!"

– За сценой наша комнатка! – Иржи превратился в резвого жеребенка.

Неужели, он настолько погрузился в цирковую атмосферу, что при упоминании о своей работе – преображается, вдохновляется.

Немного ему завидую, но доброй завистью, потому что в мальчиках нет ничего особого, на что можно завидовать откровенно, с кровью на губах.

Помню, как год назад мечтала о синем платьице в белый горошек и с кружевным воротничком.

В древние века в подобных платьицах скромницы разгуливали по паркам и кормили из рук динозавров и птеродактилей.

Затем платье вышло из моды вместе с сапогами со шпорами и пышными бантами вокруг талии.

Но год назад платье в горошек вернулось и захватило меня целиком, поработило, сковало мои ум и совесть.

Я мечтала об этом платье, видела его во сне, отдала бы за него папину бороду.

Но не везло мне, заколдовали против платья, потому что я – Красавица.

То в магазине платья закончились.

То осталось последнее, но шестьдесят второго размера – на буйвола.

То мой размерчик, но с огромной дырой – чёрт кочергой прожёг.

На Новогодний Карнавал в школе я вышла в красном атласном платье: миленькие блесточки сзади и спереди; вырез на спине, но неглубокий, оборочки – сюсюсю.

Очаровательное платьице – модницы меня понимают!

Я гордилась, я торжествовала, я блистала – бриллиант среди стекляшек Сваровски.

Вдруг, туча нашла на МОЁ небо!

Не чёрный ангел спустился на веревке с потолка.

Не дядька Черномор привлёк бригаду богатырей десантников.

Алина Брежнева выплыла в синеньком платьице в белый горошек, и (даже при воспоминании у меня волосы от злости встают дыбом) беленькие кружавчики.

Алина не подозревала о моей зависти, захлестнувшей разум волной горящей нефти.

Разные мысли стучали в мою черепную коробку, предлагали пути уничтожения платья конкурентки.

Первый план: я подбегу и разорву платье руками и зубами.

Второй план: сорву с Алины платье, оболью бензином из зажигалок учителей и ребят...

Нет, второй план – провальный, потому что в зажигалках – газ, а не бензин.

Третий план...

– Прошу, пани! – Иржи вывел меня из воспоминаний, в которых я заболела внеземной завистью.

Мальчик торжественно распахнул передо мной дверь, словно я – Принцесса и вхожу во дворец... Бракосочетаний.

Шучу! Даже молча подбираю шутки.

Сначала я подумала, что попала на мусорную свалку.

Никогда не заглядывала в гримерки циркачей, поэтому ошарашена, глаза вылезли июльскими сливами.

Но такт подиумной модели и фотомодельное умение держать улыбку спасли мальчиков.

Нервы мои дрожали раскалёнными струнами кифары.

Кифара – народный инструмент вымерших племен.

Я сравнила нервы с кифарой, оттого, что слово "кифара" звучит таинственно и важно.

Всё завалено костюмами, масками, непонятными штуками, напоминающими орудия пыток Инквизиции.

Если бы я подрабатывала палачом Инквизиции, то обязательно использовала одну из клоунских штук.

Краски яркие, солнечные.

На белой маске намалеваны красные усы и угольные брови.

На одном костюме клоуна алые ленточки, на другом – штанишки разрисованы оранжевыми и лимонными квадратами.

Гигантские башмаки с круглыми красными лакированными носами, туфли с невероятно большими золотыми бантами.

Но больше всего черно-белых одеяний, обуви, молотков, надувных шаров.

Черно-белые квадраты – шахматки – гоночный, клоунский и шахматный рисунок.

Наверно, потому что гонщик рассчитывает путь, как шахматист, иначе в эндшпиле получит мат от команды.

Шахматист при игре в блиц швыряет фигуры, как автогонщик – машину.

Клоун (в черно-белую клетку) носится по арене со скоростью гоночного вертолета и по-шахматному задумывается над ходами.

Я на случай обвала игрушек в костюмерной не отходила от двери.

Держалась за ледяную ручку.

Если упаду, то превращусь в одну из клоунских игрушек.

– Те раз! Сейчас найду ТВОЁ! – Иржи рылся в хламе, напоминал усердного бурундука в кладовой с орехами.

В фильме о домашних животных я видела милейшего бурундучка в мешке с кедровыми орехами.

Рай в Раю!

Настоящий бурундучок смешил меня, а бурундук в теле Иржи настораживал.

– ОЙ! Топоры забыли и чучелко! – Славо хлопнул ладонью по лбу, раздался треск поваленного дерева.

Славо проломил свой череп.

Треск – настоящий, лопнула кость.

Я закрыла лицо ладошкой, присела на мягкий стульчик.

Стульчик подо мной заржал.

Я вскочила, из глаз летели искры – сейчас сожгу ваш склад с убийственной продукцией, шутники.

– Стул смехачный! – Иржи с трудом затолкал смех в себя. Еще бы – мальчик хочет дожить до понедельника, поэтому не злит меня, не смеется надо мной. – Мрин, привыкнешь! – и крикнул в спину убегающего Славо: – Шибко! Шибко! Торопись, а то манекен оживет и убежит!

В голосе Иржи звучала тревога, а следовало бы смеяться.

Почему Иржи разволновался оттого, что манекен РЕАЛЬНО оживет?

– Шуточки у вас – клоунские! – я выискивала безопасное кресло или трон для Принцессы. – АХ! Славо убежал, а голова у него треснула.

Мальчик без головы проживет, но за медицину обидно.

– То не голова, а трескачка в руке! – Иржи выдвинул ящик комода, напоминающего формой гроб (наверно, бутафорский клоунский гроб с выдвижными ящичками). – Возьми в руку и ударь ладонью по лбу! Забавно! – Иржи протянул мне подушечку телесного цвета, чуть меньше ладошки.

Я осторожно приняла реквизит, приложила ко лбу – подушечка квакнула.

– Сильнее! Не боися! Не убьёт! – Иржи высунул язык от волнения.

Я размахнулась и со всей мудростью поколений фотомоделей вжала подушечку в лоб!

В последний момент испуганная мысль горностаем промчалась в мозгу:

"Вдруг, в подушечке скрыта капсула с несмываемыми чернилами?

Или игла с ядом?"

Из подушечки раздался оглушительный треск лопнувшего кокосового ореха.

Смешно! Освежает!

Если бы Иржи пошутил надо мной и подсунул чернила, то он не дожил бы до прихода Славо.

Фотомодель в гневе страшнее горной лавины с камнями и страусами.

В Швейцарии горная лавина снесла ферму с африканскими страусами и туристами.

На фотографии из снежного кома торчали руки, ноги людей и перья страусов.

Туристов – не жалко, а страусы – милашки.

Глазки у них – пуговички, клювики – зюзюзю, кококо!

Иржи – не страус, поэтому содрала бы с него шкуру за издевательство и сшила из неё костюм для нового клоуна – более умного.

Возможно, Иржи догадывался, что с девочками шутят по-разному: одни шутки мы благосклонно принимаем, даже смеемся, а за другие шутки – убиваем.

Я еще раз отвела руку и буквально треснула ладонью по лбу – не больно, а грохот грозовой.

Прикольно в школе подшутить над учителями. Умрут от страха!

Сразу – и Иржи, и Славо, и Божена с хвостиком, и пан директор с возможными копытами в ботинках – циркачи стали мне ближе по духу.

Цирковые артисты выводят мрачных людей из комы.

– О! Много потешных пищалок, пугалок, бутафорской крови, пузырей со слезами! Ты порадуешься, Мрин! – Иржи извлёк из коробки что-то розовое с белым, встряхнул и протянул мне – так официант протягивает посетителю блюдо с живой коброй.

В глазах циркача застыл вопрос: обрадуюсь, или топну ножкой по ржущему стульчику?

Сначала розовое мне показалось клубникой со сливками.

Затем – парная телятина, и, наконец, оформилось в моём мозгу, как одежда.

Назвать подобное платьем у меня язык не повернулся, а, если бы повернулся, то убежал бы от стыда.

– Твоя униформа, Мрин! Одежда уборщицы! – Иржи заметно беспокоился, сейчас в обморок упадёт.

– Одежда уборщицы?!! – я встряхнула розово-белое воздушное.

Цветом изделие напоминало ночную рубашку, фасоном – ночной халатик.

Розовенькое платьице с розовым мехом, белыми кружавчиками, золотыми пуговками.

– Уборщицы... ХМ! Мы же решили, что я не уборщица, а называется по-другому.

Впрочем, "уборщица" – короче слово.

Неужели, я погружаюсь в цирк? – я приложила платье к себе, подошла к зеркалу.

Из зеркала на меня таращила наглые безумные глазища ужасно толстая тётка с обвислыми щеками и животом коровы, в котором поместился Мировой океан.

– Адское зеркало! – я отскочила, с опозданием поняла – кривое зеркало.

У клоунов, наверно, совесть кривая.

– Здесь НУЖНОЕ зеркало! – Иржи побелел, будто его обсыпали сахарной пудрой.

Он набросил на клоунское зеркало покрывало и подал мне другое зеркало.

Что он испугался? Храбрец богатырь?

Подумал, что я от неожиданности разобью драгоценное кривое зеркало?

Тетка в зеркале на меня не похожа, даже очень не похожа, возможно – не я.

Для того и отливают кривые зеркала, чтобы люди себя не узнавали.

– Я предполагала, что на арену выйду в клетчатом платьице – шахматке и черно-белых туфельках, – я постепенно привыкала к платью, оно, обнимало меня, подластивалось.

Уютненькое, нежное, пуховое.

– Нельзя! Мрин! Не вольно... Твоя роль для зрителя – как можно дальше от шахмат.

Ты...

– Глупенькая, наивная дурочка – розовая и пушистая? – я округлила глазки. Губки – сердечком, сдвинула носки туфель – превратилась в школьницу у доски. – Никто не заподозрит во мне шахматную шпионку.

– ОООО! Ано! – Иржи пробормотал на чешском или словацком языке.

Не знаю перевода, но догадываюсь, что циркач восторгается моим умом и блеском.

Ано, наверно, означает – Шикарно! Поразительно! Умопомрачительно!

Иржи извлек их хлама огромную метелку с разноцветными перьями.

Столько ярких красок, что я чуть не ослепла.

Зеленые, красные, лимонные, фиолетовые, рубиновые и еще – сиксилиард оттенков.

Зрители ни за что не подумают на девочку с этой метелкой, что я – чемпионка по шахматам.

В довершении концерта и театра мод Иржи преподнёс мне прозрачные туфли – ходули: каблук десять сантиметров, плюс платформа – четыре, а в платформе налита жидкость, и в ней плавают пластиковые рыбки.

ХМ! Не похожа ли я на девушку из ночного клуба?

Раньше родители держали от детей в тайне взрослые секреты.

Сейчас интернет рассекретил даже базы клонирования кенгуру, не говоря уже о картинках с безумных бразильских карнавалов.

Если бы платье оказалось коротким, как летняя ночь, то я бы ни за что не примерила.

Пытали бы меня, заставляли, но девочка подиумная себя ценит!

– Выйди! – я повелительно махнула рукой-волшебной палочкой.

– Не понял! – глаза Иржи застыли на моём прекрасном личике со сметанкой.

– Выйди! Я переоденусь! Примерю, как его... реквизит, что ли?

– Я не смотрю! – Иржи отвернулся и нагнулся над ящиком-гробом.

– Иржи! В коридоре я сказала, что девочка командует, а мальчики выполняют приказы, пусть даже поступил приказ сожрать ящерицу!

Понял? – я наступала на циркача, давила доброй улыбкой куколки Барби. – На арене, если я прикажу сходить шахматной фигурой, а ты, или Славо сделаете по-своему, то цирк взорвется.

Наступит конец света.

Мне проигрыши ни в деревянных шахматах, ни в живых цирковых не нужны.

ВЫ дома никогда не видели НАСТОЯЩИХ девочек? – я открыла дверь, еще миг, и Иржи получил бы полновесный школьный пинок.

Но уже не от куколки, а от разбушевавшейся девочки вампа.

Циркач слишком поспешно выскользнул в коридор.

Я прикрыла дверь, закрыла на замок и приступила к самому важному в жизни каждой девушки таинству – примерке.

В дверь стучали, Славо и Иржи умоляли открыть, кричали, что скоро начнется представление, угрожали пожаром.

Я каждый раз смиренно по-овечьи отвечала:

– Секундочку! Подправлю кружавчик (ленточку, бантик, пуговичку) и открою.

На голову я поместила изумительный белый кружевной чепчик: корона – не корона, но при фантазии – Корона Королевы Красоты.

Пусть зрители придумывают для чепчика роль, а я в это время заработаю себе и Цирку деньги на выигрыше в шахматы.

Белые колготки с лимонными кленовыми листиками отлично завершали ансамбль звездной простушки.