Текст книги "Доставка (ЛП)"

Автор книги: Мара Вайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

однозначно увлечен женщинами.

─ И я курю Ньюпортс и пью винные коктейли. Я не мексиканец, просто белый парень с

убийственным загаром, ─ улыбаясь, добавляет Мози.

─ И у тебя есть мотоцикл и ты любишь хэви-метал (heavy metal). ─ У меня кружится

голова от недостатка сна и наших глупых шуток. Лекси смотрит на нас, как на сумасшедших

или возможно так, словно мы под кайфом.

─ Я коллекционирую гаечные ключи и гайки, и от меня всегда пахнет смазкой.

─ Да, и ты любишь темное пиво и стейк с кровью, и ты спишь голым. И ты

поглощаешь абрикосы ради железа. ─ Я уставшая и обалдевшая, и вероятнее всего, я могла бы

шутить с Мози всю ночь.

Мози не отвечает и оба, он и Лекси смотрят на меня.

─ Абрикосы? Я даже не знаю, кто ты, Док. В Мичигане ты мне нравишься еще больше,

─ говорит Мози, смотря на меня глазами так ярко горящими, что заставляет меня думать, что

мы оба подключены к одному и тому же электропроводу.

─ Абрикосы, ─ повторяет Мози и давится своим молоком. Он так сильно смеется, что

оно лезет у него из носа. Я тоже смеюсь и хватаюсь за живот, ощущая, что мне одинаково

хорошо и страшно от желания вырвать. Рядом с ним у меня кружится голова и мне

невообразимо легко. Лекси тоже смеется и это греет мне сердце. Мой брат редко смеется, поэтому это особенный момент.

─ Это фрукт с косточкой, ─ говорит мой отец, заходя на кухню и выглядя, как что-то

среднее между Билли, Вилли, Дилли и Ленином, с бородой и в ночной сорочке. Его тапочки

сильно изношены и его волосы торчат во все стороны. ─ Кто любит абрикосы? В шкафу у нас

есть немного сушеных.

Мой папа родился в Детройде, его родители иммигрировали после войны. С другой

стороны, моя мама приехала в Штаты в шестнадцать лет. Годом позже, она вышла замуж за

папу и все остальное уже история семьи. Но они немного подождали, прежде чем завести

детей. Двоих, в общей сложности. Это Лекс и я.

Папа всегда заботился о маме, так как она так полностью не освоила английский язык.

Часто, она ведет себя так, словно пришла из другого времени. Она приехала до распада

Советского Союза, но все ее эстетичные взгляды остались там.

Мози заинтересованно рассматривает моего отца и встает протянуть ему руку.

─ Я друг Алексея. Я приехал помочь, если вам придется переезжать. И я только что

познакомился с Ланой.

Ладно, Мози, не пытайся быть слишком убедительным. Я познакомился с ней в эту

самую секунду. Я даже не знал о ее существовании.

─ Светлана, – говорит мой папа, подходя ближе и обнимая меня. Я крепко обнимаю его

в ответ и вдыхаю аромат вишневого табака с его бороды. ─ У твоей мамы и у меня бумажная

рутина. Ты не хотела бы с утра помочь нам?

─ Ох, это объясняет, почему ты так чертовски рано встал.

─ Это покрывает небольшие счета, ─ говорит мой отец, наливая себе немного горячего

чая.

─ Тебя зовут Свэт Лана? (здесь игра слов, Sweat ─ потная, Lana ─ Лана) ─ быстро

спрашивает Мози, с широко раскрыв глаза от удивления. В ответ я закатываю глаза.

─ Светлана, ─ говорит папа, подходя к столу и делая ударение на букву «В» в моем

имени. ─ Как дела на работе?

Я краснею при слове «работа» и отвожу глаза от Мози.

─ Пап, ты же знаешь, на работе все хорошо. Просто пытаюсь заставить себя работать

как можно больше, чтобы не потерять дом.

Это звучит черство, но я не это имела виду. Не их вина, что они потеряли работу или то, что они стали жертвами ипотечного пузыря. Мои родители трудолюбивые и честные люди.

─ Ты усердно работаешь, моя дорогая. Я не знаю, чтобы мы без тебя делали, ─ говорит

он искренне, откусывая большой кусок тоста из ржаного хлеба с маслом.

В след за этим, вниз спускается моя мама, в бигудях и халате. Она визжит, когда видит

меня и моментально начинает суетиться между мной и братом.

─ Я напеку блинов, ─ говорит она, убирая волосы с моего лица, пока стоит сзади. Она с

подозрением смотрит на Мози и, наверное, так и должно быть. Я тоже с подозрением

отношусь к нему. Какого черта он приехал так далеко, чтобы помочь мне и моей семье?

─ Мам, Мози здесь, чтобы помочь нам. Если мы проиграем дело в суде, он поможет

нам, ну ты понимаешь, с мебелью и другими тяжелыми вещами, ─ кусая тост, который папа

поставил на мою тарелку.

─ Сильный, ─ говорит мам, похлопывая по собственным дряблым трицепсам.

Пантомима, является основной формой общения моей мамы, за исключением моментов, когда

она кричит на папу на русском языке. Лекси и я никогда не пытались по-настоящему выучить

этот язык, кроме быстрого «Спасибо» и торопливого «Прииивеет», чтобы говорить это нашим

бабушкам и дедушкам. Типичные, ленивые, американские дети. Всегда полагающиеся только

на английский. Это то, в чем обвинял нас мой дедушка, в то время как бабушка, пыталась

научить нас фразам на русском, если нам все же придется вернуться в «старый мир». Но Лекс

и я всегда предпочитали американские мультики и поп культуру ─ странным «Русским

танцам» ежемесячно спонсируемых главой местного русского культурного центра Owl’s Club.

Моя семья часто обвиняет меня в том, что я не поддерживаю свои русские корни. Эти

обвинения достигли своего пика в старшей школе, когда я поменяла фамилию с Фильченкова

на Финч, и начала называть себя Ланой. Первым изменил фамилию мой дядя, и сразу за ним я

сделала то же самое. Теперь и я и Лекси ─ Финч, и нашим родителям абсолютно ненавистно

это.

Но я отношусь к этому так ─ мы родились и выросли в этой стране, поэтому они не

могут влиять на наши чувства и преданность к ней. Я никогда не была в России и скорее всего, никогда не смогу себе это позволить. Этнически я русская на столько, насколько это возможно, но я девочка из города мотоциклов, у которой этот город в сердце. Мне нравится то, какая я, и

не за что на свете я не поменяю это. Но сменив фамилию, мне стало легче жить. И это

снижает эффект дерьма с осуждением. Так что я Финч, нравится им это или нет.

Двумя часами позже, мы свалили на машине Алексея, в сопровождении сотни

свернутых Детройтских газет. Мы позволили родителям вернуться ко сну, пообещав

справиться с рутиной, но теперь у меня закрываются глаза и начинается дождь.

─ Кофе, товарищи? – спрашивает Лекси, заводя машину и выезжая с нашей подъездной

дорожки. Наш дом выглядит так, словно сейчас рухнет. Краска с фасада почти полностью

облупилась. Когда то он был красивого бледно голубого цвета, но теперь он как старая серая

птица, у которой линяют перья. Но я здесь выросла и это единственная крыша над головой

моих родителей. Я громко вздыхаю и Мози, перегнувшись через сидение, сжимает мое колено

в джинсах.

Я удивленно смотрю на него, а он улыбается мне, сквозь свои длинные, темные

ресницы.

─ Это весело! Я действительно рад, что приехал, Свэт Лана.

Я подхватываю свернутую газету и бросаю ему в голову. Но его маленькое

прикосновение заставляет меня начать думать о всех тех неприличных вещах, которые я

хотела бы с ним проделать, если бы мы не были разделены возрастом, моей работой или моей

связью с Pathways.

Мы разбросали большинство газет, и у Мози это хорошо получается. Оказывается, он

не только сильный, но у него еще хорошо накаченные руки. Я передаю ему газеты с заднего

сидения, а Лекси медленно, но верно ведет машину, пытаясь избежать остановок. Мы

достаточно эффективная команда по разносу газет. Единственное, что напрягает, это когда его

цель оказывается вне поля зрения из-за дождя, и мне приходится выпрыгивать из машины, чтобы положить газеты на крыльцо или в почтовый ящик. И я чувствую себя идиоткой, делая

это.

─ Езжай быстрее, Лекс. Я хочу вернуться домой и лечь спать! ─ не могу поверить, что

мои бедные родители делают это семь раз в неделю, это задание не из легких.

─ Почему этого нет в Лос-Анжелесе? ─ спрашивает Мози. ─ У меня бы прекрасно

получалась эта работа.

─ Потому, что больше никто не читает бумажные газеты, люди просто просматривают

их онлайн. ─ Мой брат рассуждает об исчезновении печатной продукции, в то время как

усиливается дождь, переходящий в снег. Я уснула в машине, слушая бормочущие голоса Лекса

и Мози. У меня странное чувство, словно у нас появился еще один член семьи. И возможно, у

Лекса появился новый друг, с Мо он такой расслабленный. Никогда раньше я не видела его

таким.

Глава 11

Двумя днями позже состоялся жилищный суд, и нам было отказано в нашем

ходатайстве. Нам дали два дня, чтобы освободить дом и перевезти родителей к моему дяде

Виктору, к тому, чья фамилия Финч и к тому, с кем не ладит мой отец. Моя мама считает, что

его жена тетя Кирстен слишком неестественная и что она не заботится о своих детях. Думаю, она каким-то образом пугает маму, заставляя ее чувствовать себя неадекватной и старомодной.

Мы едим обед в дерьмовой закусочной в центре города, и все находятся в состоянии

шока. Я вспоминаю времена, когда была маленькой и думала что у нас все хорошо. Мои

родители работали как проклятые, но они души не чаяли в Алексее и мне, и у нас всегда было

то, что мы хотели. Я снова перемешиваю ложкой свой куриный суп с лапшой. Продолжаю

добавлять крекеры, даже не пробуя его на вкус, и когда моя мама начинает плакать я уже не

способна что-либо есть.

Папа успокаивает ее, нежно говоря что-то на русском, пока она рыдает на его плече в

сильно изношенный темно коричневый кардиган с кожаными заплатками на локтях. Мози с

нами, теснится за столом рядом с Лексом. Я сижу в самом конце стола, с почти свисающей со

стула задницей. Смотрю на Мози и думаю о том, как странно, что он здесь. Он как паразит, но

хороший, который подбадривает нас. Мне по-прежнему ненавистно то, что он так меня

привлекает. Возможно, если бы я не была бы так увлечена им, мы могли бы его усыновить. Но

кого я обманываю? Кто захочет стать членом такой семьи? У нас даже нет места, где жить, а

будущее нашего финансового положения зависит от паршивого социального работника и ее

непутевого младшего брата.

─ Послушайте все, ─ говорит Мози, привлекая всеобщее внимание. ─ Я делал это

раньше. Это не так уж и плохо. Это называется, начать все заново. Я потерял дом, у меня

ничего не было, но жизнь все равно продолжается.

─ Спасибо, Мози, за твои слова, ─ говорит мой папа, потянувшись через стол и

похлопывая Мойзеса по плечу. Мои родители приняли его, словно он был их ребенком. С

каких пор стало так легко пробраться в эту семью? Просто прокатиться на автобусе до

Детройда, и затем вы становитесь одним из нас? Двадцать пять долгих лет я плачу по свои

счетам, и не стану лгать, не мало из этих лет были хреновыми. Особенно те, где мне в

одиночку пришлось отбиваться по всем счетам.

─ Начать все с нуля, ─ угрюмо говорю я. Я не в настроении веселиться. Я люблю свой

дом. Я люблю свою семью. И я не понимаю, как могло все стать настолько фигово.

─ Свежий старт! ─ говорит Мози, улыбаясь, и я бросаю на него раздраженный взгляд.

Мне бы хотелось, чтобы его ободрительная задница заткнулась ко всем чертям.

─ Мама и папа, Лана и я обсуждали, как все надо будет сделать. Пап, для мамы будет

очень тяжело эмоционально, видеть, как вывозят ее вещи.

Мой папа кивает в знак согласия и затем массирует свой лоб. Все эти переговоры

продолжаются в течении нескольких лет, и теперь внезапно угроза стала такой реальной.

Теперь это окончательное решение. Наш дом быстренько выставят на продажу, но скорее

всего, его снесут, а земельный участок продадут, потому что наш дом в плохом состоянии.

─ Ты и мама упакуете сегодня самое необходимое. Пометьте все, что вы хотите

отправить в хранилище, а завтра мы обо всем позаботимся. Там, где мы остановимся, не будет

много места для нашей мебели, так что, большинство мебели придется выкинуть.

Алексей надеется, что мама не поймет сказанного им, но она понимает и снова

начинает рыдать.

Мози берет маму за руку и я практически падаю со своего места. Она с такой душой

смотрит на него, пока он вытирает ее слезы.

─ Миссис Финч, они не заберут ничего из того, что вы не хотели бы отдать. ─ Его жест

окутан нежностью, но его стремление присвоить все, что принадлежит мне, распыляет мой и

так готовящейся взорваться разум. Как всего лишь за несколько дней, вы можете внедриться в

чью то семью? Успокаивать мою мать ─ его миссия? Легкость его поведения сводит меня с

ума. Теперь он очаровал всех и они слушают его, и это мне кажется абсолютно нечестно.

Я отталкиваю от себя свой суп и резко встаю.

─ Я подожду в машине, ─ говорю я, бросая немного наличных на стол.

Я выбегаю из закусочной и направляюсь к машине. Топаю ногой, когда осознаю, что

ключи от машины у Лекса, и что на улице холоднее, чем я думала. Я прислоняюсь к машине, пытаясь встать, где светит солнце. Мне нужно немного личного пространства между мной и

ним, пока он не свел меня с ума.

Искоса смотрю на слабое солнце и улыбаюсь. Помню, когда была подростком, и, взяв

полотенце, пошла на задний двор, пытаясь получить загар на свою блеклую сибирскую кожу, а

мой папа вышел во двор, чтобы немного поработать. Мне должно быть было около

тринадцати лет.

─ Светлана, почему ты здесь лежишь? ─ спросил он с неподдельным любопытством.

─ Чтобы загореть, папа. Знаешь, чтобы стать бронзовой. Как девочка с пляжа ─ как

барби из Малибу.

Именно тогда мой папа объяснил мне, как русские могут загорать стоя. И тогда все

встало на место.

─ Тебе не придется поворачиваться вокруг, словно сандвич на гриле, ─ помню, как он

сказал мне это.

Я улыбнулась слабому солнцу, согретая воспоминаниями. Папа всегда стоял на пляже

или на озере. Сладость этих воспоминаний жалила еще сильнее. Прощай задний двор.

Прощайте все воспоминания.

Я открыла глаза, когда почувствовала перед ними тень. Мози Круз закрывал собой

солнце и все в моем личном пространстве.

─ Ты очень смелый, если решил последовать за мной сюда, ─ говорю я, указывая на

него пальцем. ─ Похищаешь мою семью, пытаешься справиться с кризисной ситуацией! ─ я

скрещиваю руки и смотрю на него. ─ Это моя работа. И говоря о работе, то, что ты здесь

может лишить меня моей работы. Я поддерживаю свою семью Мози, поедая чертову лапшу на

обед, пакуя тосты на завтрак каждое утро и совсем НИКОГДА не ходят в кино!

Слезы текут по моему лицу, а я даже не могу вспомнить, когда плакала в последний

раз. Я невосприимчива к драмам, особенно учитывая, что ежедневно сталкиваюсь с ними на

работе и пытаюсь решить их.

─ Мне жаль, Лана. Ты бы предпочла, чтобы я уехал?

Он выглядит таким милым, когда говорит это, появившаяся тревога заслоняет его

прекрасное лицо.

─ Я хотел помочь тебе, но если я не помогаю, я уеду.

Я кладу руки на бедра и еще сильнее рыдаю и скулю.

─ Одно слово и я уеду. Я больше не член команды?

Я слабо улыбаюсь ему и, используя рукав, вытираю щеки. Ничего не могу с собой

поделать и хихикаю, даже со слезами текущими по моему лицу.

─ Ты боль в моей заднице, вот кто ты. Настоящий сталкер. Мы даже не в одной

команде.

─ Я мог бы обнять тебя и, возможно, ты почувствуешь себя лучше.

─ Мне не положено обниматься с клиентами, ─ говорю я, скрещивая руки. Мой

зеленый свитер такой колючий и все что я хочу, это зарыться в пальто моей бабушки и

расплакаться.

─ Мы не в Pathways. Мы в городе мотоциклов и никто нас не увидит. Я последовал

сюда за тобой, потому что ты мне нравишься, Лана. Очень. И думаю, что я тоже нравлюсь

тебе, даже если ты и не признаешь это.

Я разворачиваюсь на тротуаре и шагаю к другой стороне машины, пытаясь открыть

любую из дверей, зная, что они закрыты. Снова текут слезы, заставляя меня чувствовать себя

такой несдержанной.

─ У меня даже нет дома, Мози. Не заставляй меня потерять еще и мою работу! – вижу,

что от моих слов в воздухе появляется пар, и это дает мне знать, что температура на улице

быстро падает.

Посмотрев наверх я вижу, как мои мама и папа медленно спускаются по ступенькам

закусочной. У мамы уже давно проблемы с тазобедренным суставом, но теперь моему отцу

действительно приходится поддерживать ее. Мози спешит к ним, чтобы помочь, и это еще

сильнее злит меня.

Я вытираю слезы и натягиваю фальшивую улыбку, чтобы скрыть свою боль от мамы.

Ей не нужны лишние беспокойства. Она только что потеряла все что имела.

Позже тем вечером я помогаю маме упаковывать фотографии. Мы заворачиваем их в

шелковые шарфы, которых у моей мамы штук пятьдесят. Она достает ярко фиолетовый и

оборачивает его вокруг моей головы.

─ Твои глаза, ─ говорит она. Поглаживая меня по виску тыльной стороной ладони.

─ Фиолетовый выявляет зеленый, ─ говорю я и она, улыбаясь, кивает мне.

Мой отец за кухонным столом с Мози и Лексом, потеют над счетами. На самом деле я

должна быть там с ними, потому что обычно я поддерживаю моих родителей, но в моем доме

по большей части мы не придерживаемся сексистких или гендерных ролей, независимо от

того, насколько это понятие устарело или насколько оно нелепо.

─ Мози, да? Да? ─ говорит моя мать и улыбается мне.

Я краснею так сильно, что мое лицо наверняка становиться темнее оттенка шарфика на

моей голове. Моя мать и я НЕ ОБСУЖДАЕМ мужчин. Или секс, или даже менструацию.

─ Симпатичный мальчик, ─ говорит она, кивая головой.

Я кривлю лицо. Я подавлена. Конечно же, она рассмотрела то, что мы скрывали.

─ Он друг Алексея, ─ я пожимаю плечами. ─ Перейдем к твоей бижутерии и гребням

для волос?

Она продолжает кивать головой, словно между нами есть секрет и это полностью

раздражает. Я иду к ее комоду и вытаскиваю верхний ящик. Он покрыт бархатом и в нем

содержаться все сокровища, которые у нее когда-либо были.

У меня есть воспоминания из детства, когда она позволяла мне посмотреть и потрогать

эти таинственные вещи. Когда я была маленькой, они обладали надо мной такой большой

властью, то, как они мерцали и искрились, и делали мою маму просто красавицей, когда она

надевала их. Помню я думала, что она становилась волшебницей благодаря этим прелестям, и

это заставляла меня хотеть побыстрее вырасти и стать женщиной.

Иногда она надевала на меня шарф или колье, или же гребень на мои волосы. Я ходила

по дому, словно балансировала с книгой на голове, отказываясь пошевелить плечом или шеей.

Но потом я выросла и стала сорванцом, затем хиппи и только потом активисткой,

именно в таком порядке ─ Я никогда не была гламурной девчонкой. У меня даже не проколоты

уши. Теперь, когда я думаю об этом, понимаю, что, возможно, Лекс и я охренеть как

разочаровывали наших родителей.

Я наклоняюсь и целую маму в щечку, инициирование с моей стороны ласки ─ это то,

что я делаю очень редко.

─ Ты права, мама. Мози ужасно сексуальный! Но он слишком, слишком молод.

Скорее всего, она не поняла меня, но я чувствую необходимость поделиться этим,

поговорить об этом с кем-нибудь. Она хочет, чтобы в моей жизни была большая любовь, так

что я могу претвориться. Кроме того, я должна кому-нибудь рассказать насколько он

привлекательный, и я даже не могу сказать Джени, что он здесь, не говоря уже о подробном

описании его невыносимо красивого лица и его глупого великолепного тела. Парни не должны

быть так прекрасны. Лицо и тело Мози это преступление против человечества, за то, что они

заставляют нас чувствовать себя хуже.

Ее зеленые глаза, которые являются зеркальным отражением моих, вспыхивают от

моего комментария, и на мгновение я задумываюсь о том, как часто она играет роль

непонимающей, когда речь заходит о том, чтобы понять нас.

Перед сном мы выпиваем водки с моим папой, потому что он русский и потому что он

лунатик яростно верующий в церемонии и традиции, неважно насколько это может быть

болезненным или неловким. Теперь Мози близко знаком со всей моей сумасшедшей семейкой

и нашим финансовым положением, что видимо, гарантирует ему почетное место в странных

ритуалах моего папы.

Мы пьем из хрустального графина, который долгое время принадлежит нашей семье.

Папа говорит тост на русском и мы все чокаемся рюмками. Моя мама и я выпиваем по две

рюмки, а ребята продолжают пить дальше. Мы переместились на кухню, чтобы упаковать

оставшиеся вещи и слышим, как они втроем смеются и чокаются. По крайней мере, это

приносит хоть какое-то тепло в наш дом, и, по крайней мере, они не пьют в печали, они

болтают и поют. Папа учит Мо тостам на русском языке, а моя мама и я хихикаем, когда мой

папа произносит «На здоровье» и Мози повторяет за ним с ужасным акцентом.

Я первой ухожу спать. Дома ужасно холодно. Я надеваю спортивные штаны и кофту, и

залезаю под одеяло. Это последний раз, когда я сплю в своей постели. В месте, где сначала

ребенком, а потом уже подростком я видела так много снов и ночных кошмаров, где меня

посещало так много мыслей. Это странное чувство, последняя ночь в твоей комнате, которая

больше не твоя. Место, где ты выросла, уставившись в потолок, место, которое было

отправной точкой для многих начинаний. Место, которое, просыпаясь каждый день по утрам, видели твои глаза. Если и есть место, куда ты знаешь, что можешь вернуться всегда ─ это дом

твоих родителей и твоя детская кровать. Это твой фундамент, домашний очаг, твой

персональный уголок безопасности. Я уснула думая о ребятах, с которыми работала, и у

которых никогда не было такого места. Этот комфорт ─ роскошь, которую многие из нас

воспринимают как само собой разумеющееся.

У Мози, возможно, никогда не было такого комфортного места. Он рано покинул свой

дом, чтобы иммигрировать в Штаты. А затем его мать так и не заменила это уютное место, когда они добрались туда, куда следовали. Он проделал весь этот путь, чтобы утешить меня ─

и утешал всех нас последние несколько дней. И то, что у него не было такого места, куда он

мог бы вернуться, разбивало мне сердце. Знание собственного места происхождения, просто

оказывает успокаивающее действие. Мне бы хотелось подарить ему такое уютное местечко, было последней мыслью перед сном.

Я просыпаюсь посреди ночи от знакомого с детства скрипа закрывающейся двери моей

спальни. Темная тень скользит по полу.

─ Лекс? ─ говорю я, быстро садясь в постели. У меня подскакивает адреналин, когда

тень нависает надо мной, и я моргаю в темноте.

─ Лана, это я. Мози, ─ шепчет он, и при звуке его голоса происходит сразу две вещи ─

мое сердце, запертое в бочку, бросается вниз с Ниагарского водопада, ударяясь о скалы, в то

время как моя душа парит как ракета рассекающая атмосферу.

─ Что ты хочешь? ─ шепотом кричу я, пытаясь держать себя в руках.

─ Твой папа постелил мне в подвале и думаю там сейчас минус сорок. Я переохладился

и я не чувствую пальцев ног.

─ Тогда спи на диване! ─ огрызаюсь я, отворачиваясь и натягивая одеяло до

подбородка. Но кровь в моих венах кипит от его близости.

─ Это я тоже попробовал. Но у вас сумасшедший русский диван набитый конским

волосом и сеном. Я раньше спал на циновке, и ты могла бы подумать, что он вполне мне

подходит, но его содержимое вызывает у меня приступ астмы, а в ингаляторе у меня осталось

только несколько доз.

─ А у тебя вообще есть астма? ─ говорю я разворачиваясь. Но когда я произношу это

вслух, то вспоминаю, что видела упоминание об этом в его медицинской истории

прикрепленной к его личному делу. Мози пользуется моим временным замешательством и

располагает свою задницу на моей детской кровати.

Я прижимаюсь спиной к ледяной стене.

─ Если ты попробуешь приблизиться ко мне, то будешь спать на полу!

─ Обещаю, я не прикоснусь к тебе. Просто посплю рядом. Я даже не храплю.

─ Если ты прикоснешься ко мне, я закричу.

─ Очень на это надеюсь. Правда, сам я люблю стонать.

Я игнорирую его шутку.

Я использую ледяную температуру стены, чтобы охладить возбуждение, которое

охватывает меня до самых конечностей от мысли, что он прижимается ко мне. Я влажная уже

от мысли, что лежу рядом с его телом.

─ Спасибо, Лана, ─ бормочет он, прижимаясь ко мне под одеялом. Меня моментально

окутывает отчетливый мужской запах Мози. Пахнет кедром и смолой, мускусом и краской, и

это как наркотик для моих обонятельных предпочтений. Я вдыхаю его запах как кислород и

восхищаюсь его ароматом. Я хочу обнять его и целовать, пока у меня не заболят губы. Хочу

прижаться своим телом к нему и почувствовать накопившееся желание. Но ладонями я

упираюсь в холодную стену.

Социальная работа. Сломленный парнишка. Обязательства. Уважение. Дистанция.

Как заклинание повторяю эти слова, надеясь, что они как ведро холодной воды смоют с меня

извращенное наваждение клиентом, который так уж получилось, спит в моей постели.

─ Лана?

─ Что?

─ Ты спишь?

─ Да.

─ Могу я обнять тебя?

Я не отвечаю ему, и секунды летят мимо как небесные тела в огромной солнечной

системе. Секунды, которые повсюду, но они никуда не уходят и душат меня свои бесконечным

присутствием. Секунды, где я не могу сформулировать ответ на этот вопрос, потому что

обнимать его возможно единственное, что я хочу делать из всего существующего в этом мире.

Но обнять его может означать и потеря всего, что я знаю ─ всего, над чем боролась и работала.

Выкинуть это все навсегда ради единственного объятия.

Я могу обнять его, но к чему это приведет? К сексу? Рядом с ним я не могу

контролировать себя. А что потом? Разрушение моего тщательно спланированного

существования.

─ Лана? ─ шепчет он.

Я тяжело выдыхаю и издаю звук похожий на храп.

─ Я последовал за тобой, потому что думаю, я влюблен в тебя.

Я пытаюсь заставить себя дышать и не реагировать телом. Секунды снова маячат

вокруг, словно темные тучи и напряжение становится невыносимым. Как я могу не ответить

на это? Как я могу притворяться спящей в такой изумительный момент? Никто никогда не

говорил мне, что влюблен в меня. Ни один человек. Никогда.

Я протягиваю руку назад и натыкаюсь на его подтянутый живот. Хочу повернуться

лицом к нему, выяснить, что представляет собой наша любовь. Но вместо этого, беру его руку

и перекидываю ее через свое плечо. Он принимает мой сигнал и перемещает свое тело сквозь

небольшое пространство разделяющее нас. Несколько дюймом, которые представляют собой

полную перестройку моего мира. Он прижимается телом к моей спине и мы идеально

дополняем друг друга, плавно, красиво. Я знала, что так и будет.

Секунды смягчаются и сливаются в симбиоз со временем. Мы два прячущихся

влюбленных, в объятиях друг друга против всего мира, в тепле и совершенстве под одеялом.

Мы обнимаем друг друга в тишине и вселенной полной обещаний. Мы обнимаем друг друга

против неизвестности и молча объявляем об этом. Я защищаю его, а он меня.

Глава 12

Утром, когда я просыпаюсь, Мози нет в моей постели, но там где лежало его тело по-

прежнему тепло и я зарываюсь лицом в простыни, чтобы поглотить его каждую молекулу. Я

пробегаюсь рукой по теплу, оставшемуся после него, и пытаюсь представить, каково это

просыпаться рядом с ним каждое утро.

Я позволяю себе насладиться фантазией о нахождении в его объятиях целых пять

минут. Затем я вытаскиваю свое тело из постели и заставляю свои ноги встретиться с

холодным полом. Сегодня будет ад. Сегодня дерьмовый день. День, которого мы ждали и

боялись.

Алексей пораньше отвез наших родителей к моему дяде. Мама проснулась рано, когда

еще было темно, чтобы приготовить для них маковый пирог, потому что не за что на свете она

не поехала бы к ним с пустыми руками. Лекс сказал мне, что она все время плакала, пока в

последний раз что-то пекла на своей кухне. Она привезет им маковый пирог полный печали и

ее слез, а они выбросят его, когда она не будет видеть этого, потому что они предпочитают

есть вафли и тосты, а не пирог из старого мира. Они неохотно пригласят ее в ее новый дом, который, несомненно, для нее покажется домом, где не жалуют гостей.

Таким образом, я и Мози остались в доме одни. Мой план, притвориться, что прошлой

ночью ничего не произошло. Нет ничего незаконного в том, что бы ради тепла разделить с

кем-нибудь постель. Я дошла до края, я слишком эмоциональна и я не хочу его глупой

помощи. Он уже переносит на улицу все вещи, перевязанные красной лентой, в контейнер, который мы арендовали. Красная лента означает, что это мусор, а голубая ─ что это нужно

оставить. Прошлой ночью мой папа так много вещей пометил красной лентой, в то время как

моя мама следовала за ним, пытаясь заменить все на голубую ленту.

После пяти или шести ходок, Мози заходит внутрь и наклоняется ,поставив руки на

колени, у него учащенное дыхание и я настороженно смотрю на него.

─ Ты в порядке? У тебя приступ астмы? Здесь очень много пыли.

Он кивает и встает в полный рост, располагая руки на бедра. Он идет к своему рюкзаку, находящемуся на диване который мы собираемся выбросить, открывает его, достает ингалятор

и делает глубокий вдох.

Я провела последние десять минут возле нашего нерабочего камина, рисуя каракули на

пыльной полке полной прямоугольных следов от наших недавно упакованных семейных

фотографий.

─ Ты все еще сердишься на меня? ─ спрашивает он, трудно дыша, и внезапно я

начинаю за него беспокоиться.

─ Ты в порядке? Сядь! Могу я чем-нибудь помочь?

─ Во-первых, ты можешь перестать игнорировать меня. Посиди со мной, ─ говорит он,

похлопывая по дивану рядом с ним.

─ Это из-за пыли или из-за перенапряжения? ─ спрашиваю я.

─ Из-за того и другого, ─ отвечает он и я осознаю что теперь он всегда прямо отвечает

на мои вопросы. ─ У меня есть идея, как заставить тебя чувствовать себя лучше. Ты сказала, что они просто снесут дом, не так ли? Как только получат разрешение банка?

─ Да. Но мне не нравятся твои идеи.

─ Я даже не сказал тебе, в чем она заключается. ─ говорит он еще раз пользуясь

ингалятором и задерживая дыхание в легких широко раскрывая грудь.

Он роется в рюкзаке и достает банку с краской. Он энергично встряхивает ее, снимает

крышку и передает ее мне.

─ Для чего это? ─ спрашиваю я, мое сердце биться сильнее периодически пропуская

удары. Мози всегда полон сюрпризов и они волнуют меня как ребенка.

─ Скажи мне, как ты себя чувствуешь. Выплесни это наружу. Потому что я вижу, что

тебе больно.

Я смотрю на него, и у меня болит сердце. Он так мне нравится и я хочу поцеловать его.

И меня так заводит то, как он смотрит на мой рот, я действительно хочу поцеловать... Я встаю

и неуверенно иду к стене. Снова взболтав банку с краской, я пишу гигантскими буквами

«ПОШЛИ НА ХЕР!» прямо над каминной полкой, где раньше весело зеркало.

Мози кивает мне и снимает рубашку. Он по-прежнему улыбается и поднимает большой

палец вверх, пока смяв рубашку, вытирает пот и пыль со своего мускулистого тела.

Я онемела, смотря на его грудь. У него рельефная, четка выраженная мускулатура. Он

идеальный. Нет, он лучше, чем идеальный. Он такой, каким должен быть мужчина. Я хочу

пройтись языком по каждому квадратному дюйму его тела. Хочу, чтобы он снял остальную

одежду. Хочу кувыркаться с ним голой. В пыли, в грязи, с прилипающей к нам красной лентой