Текст книги "Что видела собака: Про первопроходцев, гениев второго плана, позд-ние таланты, а также другие истории"
Автор книги: Малкольм Гладуэлл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Он поставил новый диск. Род Стюарт и его «Do Ya Think I'm Sexy», композиция, пользовавшаяся бешеной популярностью в 1970-е. У нее был великолепный, невероятно запоминающийся припев – наверное, миллионы американцев напевали эту мелодию в тот год, когда появилась несня. Затем последовала композиция "Taj Mahal» бразильского певца Жоржи Бен Жора, записанная несколькими годами раньше песни Рода Стюарта. В молодости мой приятель работал диджеем и в какой-то момент увлекся музыкой разных стран. «Тогда-то я на нее и наткнулся», – рассказал он. На его лице появилась озорная улыбка. Вступительные аккорды «Taj Мала!» звучали очень но-южноамерикански и были вовсе не похожи па то, что мы только что слушали. Но вдруг я услышал! Мелодия была настолько узнаваемой, что я даже рассмеялся. Это был припев из «Do Ya Think I'm Sexy» – почти нота в поту. Может быть, Род Стюарт придумал эту фигуру независимо от Жоржи, поскольку сходство еще не является доказательством заимствования. А может быть, он был в Бразилии, услышал местную музыку, и она пришлась ему по душе.
У моего приятеля есть сотни подобных примеров. Мы могли бы часами сидеть в гостиной, изучая музыкальную генеалогию. Но злится ли он, когда находит очередной пример? Разумеется, нет. Он достаточно хорошо разбирается в музыке, чтобы понимать: свидетельства влияния – заимствования, видоизменения, переписывания – составляют самую суть творческого процесса. Попятное дело, копирование может зайти слишком далеко. Бывают случаи полного копирования одним артистом произведений другого, и оставлять их без внимания значило бы препятствовать настоящему творчеству. Но не меньшую опасность представляет и чрезмерное рвение в контролировании творческого процесса. Если бы Led Zeppelin не имели возможности черпать вдохновение из блюза, у пас не было бы «Whole Lotta Love». Если бы Курт Кобейн не услышал «Моге Than a Feeling" и не переработал особенно понравившуюся ему часть, у нас не было бы «Smells Like Teen Spirit", а ведь с точки зрения эволюции рока «Smells Like Teen Spirit" ушла на шаг дальше, чем «Моге Than a Feelings. Успешный музыкальный деятель должен разграничивать преобразовательное и производное заимствование, и именно этого разграничения, как я понял, недоставало в деле Брайони Лейвери. Да, она скопировала мою работу. Но никто не задался вопросом, почему она это сделала, что конкретно скопировала и не преследовала ли при этом некую значимую цель. Брайони Лейвери навестила меня и начале октября. Стоял погожий субботний день. Мы встретились в моей квартире. Ей за пятьдесят; короткие взъерошенные белокурые волосы, светло-голубые глаза. Она была одета в джинсы и свободную зеленую рубашку. В ней чувствовалась растерянность. Накануне в Times появилась статья театрального критика Бена Брэнтли, в которой он нелестно отозвался о ее новой пьесе «Последняя Пасха». А ведь эта пьеса должна была стать ее триумфом. «Застывшие» номинировались на «Тони». «Последняя Пасха» открыла сезон небродвейских постановок. А сейчас?
Лейвери тяжело уселась за кухонный стол. «Меня просто разрывают эмоции, – промолвила она, нервно перебирая пальцами, словно хотела закурить. – Мне кажется, когда работаешь, пребываешь между абсолютной уверенностью и абсолютным сомнением, и у меня с избытком хватает и того и другого. Я была уверена, что после «Застывших» смогу написать еще что-нибудь толковое, но вся эта история заставила меня усомниться в себе. – Она подняла глаза. – Простите меня».
Лейвери пустилась в объяснения: «Когда я пишу, то почему-то зацикливаюсь на каких-то вещах. Я вырезаю статьи из газет, потому что истории или что-то в них меня привлекает, и мне кажется, что это подходит для сцены. Потом все начинает приобретать более плотную фактуру. Как будто загустевает суп. А потом постепенно формируется история, которая тоже имеет свою структуру. Я читала триллеры вроде "Молчания ягнят" о чертовски умных серийных убийцах, смотрела документальные фильмы о жертвах йоркширской пары Майры Хиндли и Йена Брейди. Их прозвали "вересковыми убийцами", они похищали детей. Мне казалось, убийство сложно считать чертовски умным поступком. Как раз наоборот. Нет ничего более банального, идиотского и деструктивного. Я видела интервью с теми, кто выжил, и больше всего меня поразило то, что они словно застыли во времени. Один из них сказал: "Я умею прощать, но если бы этот человек оказался сейчас передо мной, я не смог бы его простить. Я бы его убил". Эта фраза есть в "Застывших". Я много об этом думала. Затем моя мать легла в больницу на простую операцию, а хирург проколол ей матку и кишечник, и у нее начался перитонит, от которого она умерла».
Заговорив о матери, Лейвери была вынуждена сделать паузу и собраться с духом. «Ей было семьдесят четыре, и я поняла, что совершенно простила его. Думаю, с его стороны это была честная ошибка. Мне жаль, что такое случилось с моей матерью, но это честная ошибка». Собственные чувства смущали Лейвери, потому что в ее жизни присутствовали люди, против которых она годами копила обиду, причем по самым пустяковым причинам. «"Застывшие" были с моей стороны попыткой попять природу прощения», – заключила она.
В конце концов, Лейвери остановилась на пьесе с тремя персонажами. Первый – серийный убийца Ральф, который похищает и убивает маленькую девочку. Второй – мать убитой девочки, Нэнси. Третий – психиатр из Нью-Йорка по имени Агнета, которая приезжает в Англию для обследования Ральфа. По ходу действия три жизни постепенно переплетаются, герои меняются и «оживают», примиряясь с идеей прощения. Образ Ральфа Лейвери, по ее словам, позаимствовала из книги Рея Уайра и Тима Тейта «Убийство детства» (The Murder of Childhood). Образ Нэнси она позаимствовала из статьи Guardian, написанной женщиной по имени Мэриан Партингтои – ее сестра была убита серийными убийцами Фредериком и Розмари Уэст. А образ Агнеты Лейвери позаимствовала из перепечатки моей статьи в британском журнале. «Я хотела написать об ученом, который бы понимал и который бы объяснил, как можно простить человека, убившего твою дочь, который бы объяснил, что серийные убийства являются не преступлением зла, а преступлением болезни. Я хотела, чтобы пьеса была достоверной», – добавила она.
Но почему же она не сделала ссылку на первоисточники – меня и Лыопс? Как она могла проявлять такую щепетильность в отношении достоверности, но не в отношении авторства? Лейвери sic могла ответить на этот вопрос. «Я думала, этот материал можно свободно использовать, – сказала она, смущенно пожимая плечами. – Мне и в голову не пришло спросить у вас разрешения. Я думала, это просто хроника».
Она сама понимала, как безнадежно нелепо звучали ее оправдания, особенно когда стала объяснять, что папка с первоисточниками, использованными при написании пьесы, потерялась еще во время первой постановки.
Но затем Лейвери перешла к Мэриан Партингтон, ее второму источнику вдохновения, и в ее объяснениях появились новые пробелы. Работая над «Застывшими», она написала Партингтон, чтобы уведомить ее о том, что опирается в пьесе на историю ее жизни. Когда «Застывшие» были поставлены в Лондоне, они с Партингтон встретились. Об этом я узнал еще два года назад, задолго до обвинений в плагиате, из Guardian, когда просматривал статьи о Лейвери в британской прессе:
«Лейвери понимает, скольким обязана статье Партингтон, и охотно это признает. "Я всегда ссылаюсь на ее имя, поскольку понимаю, в каком неоплатном долгу нахожусь перед щедростью Мэриан Партингтон... При написании подобных произведений следует быть предельно деликатным, ведь они затрагивают разбитые людские жизни, и нельзя допускать, чтобы эти люди узнали об этом случайно".
Получается, Лейвери не принимала в расчет не интеллектуальную собственность вообще; она не принимала в расчет мою интеллектуальную собственность. А все потому, что, по ее мнению, позаимствованное у меня относилось к иной категории – к «хроникам», как она выразилась. Она скопировала мое описание коллеги Дороти Льюис Джонатана Пинкуса, проводящего неврологическое обследование. Она скопировала описание губительного воздействия на нервную систему длительных периодов стресса. Она скопировала мою запись телевизионного интервью с Франклином. Она привела цитату, взятую мной из исследования о детях, подвергшихся насилию, а также использовала высказывание Льюис о природе зла. Она не копировала мои размышления, умозаключения или структуру, а взяла предложения вроде: «Функция коры головного мозга – и, в частности, частей коры, расположенных под лбом, известных как лобные доли, – преобразовывать импульсы мозга, формировать суждения, организовывать поведение и принятие решений, обучаться и придерживаться правил повседневной жизни». Крайне сложно приписывать себе заслугу авторства подобных предложений. Полагаю, это переработанная версия текста из какого-то учебника. Лейвери понимала, что не сослаться на Партингтон будет неправильно. Заимствование истории женщины, сестра которой стала жертвой серийного убийцы, – цело деликатное, поскольку эта история имеет эмоциональную значимость для автора. Как сказала Лейвери, она затрагивает разбитые людские жизни. Относятся ли к той же категории шаблонные описания физиологических функций?
Не меньшее значение имеет и то, как Лейвери использовала мои слова. Заимствование переходит границы, если используется для производного произведения. Одно дело писать историю семейства Кеннеди, как Дорис Керне Гудвин, и без указания на первоначальные источники заимствовать отрывки из другой истории Кеннеди. Но Лейвери не писала биографический очерк Дороти Льюис. Она писала пьесу на совершенно новую тему – что случится, если женщина встретит человека, убившего ее дочь. И воспользовалась моими описаниями профессиональной и личной жизни Льюис для придания противостоянию правдоподобности. Разве не в этом смысл творческого процесса? Проблема не в старых словах на службе новых идей. Творческий процесс разрушают новые слова на службе старых идей.
Это подводит нас ко второй проблеме плагиата. Он не просто проявление экстремизма. Он выпадает из общего вопроса о том, что препятствует творческому процессу, а что нет. Мы принимаем право одного писателя лепить точные копии произведений другого – вспомните, сколько детективов-клонов о серийных убийцах появилось после «Молчания ягнят». Тем не менее, когда Кэти Экер включила в свой сатирический роман описания сексуальных сцен из Харольда Роббинса, ее обвинили в плагиате и угрожали ей судебным иском. Когда я работал в газете, нам постоянно приходилось «перерабатывать» статьи из Times: создавать новый материал на основе чужих идей. Но вздумай мы позаимствовать хоть слово из статей Times – хотя бы даже самые стандартные фразы, – это было бы расценено как нарушение, влекущее за собой увольнение. Этика плагиата породила пестование незначительных различий: поскольку журналистика не может сознаться в своей производной сущности, ей приходится проявлять оригинальность на уровне предложения.
По словам Дороти Льюис, больше всего в «Застывших» ее задел роман Агнеты и ее коллеги Дэвида Нэбкуса. Льюис боялась, как бы люди не стали подозревать, будто и у нее роман с коллегой Джонатаном Пинкусом. «Это клевета, – заявила Льюис. – Меня легко узнать в этой пьесе. Мне многие звонили и говорили "Дороти, эта пьеса о тебе", и если до сих пор все было правдой, значит, и роман – правда. Еще и поэтому я чувствую себя оскорбленной. Если ты заимствуешь чужую жизнь для своего персонажа, ты не должен придумывать ромап и уж тем более делать его кульминационным моментом пьесы».
Нетрудно догадаться, какое потрясение испытала Льюис, сидя в зале и видя, как ее «героиня» совершает столь неблагоразумный поступок. Однако, по правде говоря, у Лейвери имелись все основания на то, чтобы придумать любовную связь Агнеты, потому что Агнета – не Дороти Льюис. Она – выдуманный персонаж, срисованный с Льюис, но действующий в вымышленных обстоятельствах. В реальной жизни Льюис поцеловала Теда Баиди в щеку, и в некоторых версиях «Застывших» Агнета целует Ральфа. Но Льюис поцеловала Баиди, потому что тот первым поцеловал ее, и ответить на поцелуй убийцы – это совсем не то же самое, что поцеловать его по своей инициативе. Когда мы впервые встречаемся с Агиетой, она выбегает из дома, а потом высказывает вслух спои кровожадные мысли в самолете. Дороти Льюис также торопится по делам, и ей также приходят в голову мысли об убийстве. Основная цель этой сцены – заставить нас в этот момент подумать, что Агнета сумасшедшая. Но о Льюис с уверенностью можно сказать, что с рассудком у нее все в порядке. Непоколебимой верой в себя и свою работу она убеждала людей пересмотреть свои представления о преступности. Льюис злится не столько потому, что Лейвери переписала иными словами историю ее жизни, но потому, что та изменила историю ее жизни. Недовольство Лыоис вызвано не только плагиатом, но и искусством – использованием старых слов на службе новой идеи, – и ее чувства вполне можно понять, ведь преобразования, производимые искусством, могут быть не менее болезненными и неприятными, чем воровство, совершаемое плагиаторами. Но ведь искусство не является нарушением этических норм.
Читая рецензии на «Застывших», я обратил внимание на то, что критики то и дело без указания на первоисточник употребляли различные версии фразы «Разница между преступлением зла и преступлением болезни есть разница между грехом и симптомом». Это, как известно, моя фраза. Я ее написал. Лейвери позаимствовала ее у меня, а критики, в свою очередь, позаимствовали ее у Лейвери. Плагиат с плагиата. Б данном случае прикрыться «искусством» уже не получится: ничего нового эта фраза не принесла. И «хроникой» это не назовешь. Тем не менее принадлежат ли «грехи и симптомы» именно мне? Как оказалось, есть одна цитата Ганди, в которой упоминаются эти два слова, и, вздумай я перепахать все наследие английской литературы, уверен, преступлений зла и преступлений болезни насобиралось бы на вагон и еще маленькую тележку. Самое главное в деле «Phantom» то, что Рэй Рэггя, если даже и заимствовал у Эндрю Ллойд Уэббера, определенно не подозревал об этом, равно как и Эндрю Ллойд Уэббер не подозревал о том, что заимствовал сам у себя. Творческая собственность, напоминает нам Лессиг, обладает множеством жизней – в наш почтовый ящик кидают газету, она попадает в архив человеческих знаний, а потом в нее заворачивают рыбу. И к тому моменту, когда идеи обретают третью или четвертую жизнь, мы уже не помним, откуда они взялись, и не можем контролировать их дальнейший путь. Высшее проявление непорядочности ярых плагиаторов в том, что они заставляют нас притворяться, будто этих цепочек влияния и эволюции не существует и слова автора порождаются непорочным зачатием и живут вечно. Наверное, я мог бы разозлиться из-за того, что случилось с моими словами. Или просто признать, что уже достаточно наигрался с этой фразой, – и выпустить ее на свободу.
«Все это так ужасно, потому что наносит удар по моему собственному представлению о моем характере, – сказала Лейвери, сидя за кухонным столом. За ее спиной стоял принесенный ею букет цветов. – Ужасные ощущения. Я должна пройти через эти мучения из-за своей небрежности, Я бы все исправила, да не знаю как. Но я действительно не думала, что делаю что-то плохое... А потом вышла эта статья в New York Times и разошлась по всем континентам. – Воцарилась долгая пауза. Она была убита горем. И пребывала в смятении, потому что не могла понять, как получилось, что из-за обычных 675 слов рухнул весь ее мир. – Все это ужасно, кошмарно. – Она начала плакать. – Я до сих пор пытаюсь осознать случившееся. Все это не просто так, а ради какой-то цели... Какой бы она ни была».
Как решить головоломку
Парадоксы реформы разведывательной системы
Осенью 1973 года сирийская армия начала выстраивать вдоль границы с Израилем танки, зенитные батареи и пехотные войска. В это же время на юге в египетской армии отменили все увольнительные, призвали на службу тысячи резервистов и приступили к масштабным военным учениям, строя дороги и подготавливая противовоздушные и огневые позиции вдоль Суэцкого канала. Четвертого октября израильская военная разведка установила, что египетская артиллерия переместилась на наступательные позиции. В тот же вечер АМАН, служба военной разведки Израиля, узнала, что часть советских кораблей, стоявших возле Порт-Саида и Александрии, снялась с якоря и что советское правительство начало вывозить семьи своих советников из Каира и Дамаска. В четыре утра 6 октября главе израильской военной разведки поступил срочный звонок от одного из самых надежных разведывательных
источников. По его словам, Египет и Сирия планировали нападение на Израиль на следующий день. Израильские чиновники высшего ранга немедленно созвали совещание. Неужели война неизбежна? Ознакомившись с разведданными, глава АМАНа, генерал-майор Эльяху Цейра, сказал, что он так не думает. И ошибся. Этим же утром Сирия нанесла удар с востока, прорвав неплотную оборону Израиля в районе Голанских высот, а Египет атаковал с юга, начав бомбить израильские позиции и переправив через Суэцкий капал 8000 человек пехоты. Несмотря па все поступавшие в последние недели предупреждения, израильское руководство было застигнуто врасплох. Почему же они не смогли сложить все части головоломки?
Если отмотать ленту событий к 6 октября, свидетельства, указывающие на возможность нападения, предстанут со всей очевидностью, и тогда складывается впечатление, что израильская военная разведка всерьез сплоховала. Но если углубиться в историю и начать рассматривать данные, которые израильская разведка начала получать за несколько лет до войны Судного дня, эти же события предстанут в совершенно ином свете. Осенью 1973 года Египет и Сирия, казалось, действительно готовились к войне. Однако создается впечатление, что современные страны Ближнего Востока готовятся к военным действиям непрерывно. К примеру, осенью 1971 года президент и военный министр Египта всенародно заявили о том, что час битвы грядет. Началась мобилизация египетской армии. К Суэцкому каналу были отправлены танки и иереправочно-мостовое оборудование, подготовлены наступательные позиции. Но ничего не произошло. В декабре 1972 года египтяне снова начали мобилизацию. Армия исступленно сооружала фортификации вдоль канала. Надежный источник предупредил израильскую разведку о неминуемом нападении. И снова ничего не произошло. Весной 1973 года президент Египта рассказал в интервью журналу Newsweck, что страна «активно мобилизует все силы с целью возобновления битвы». Египетские войска были переброшены ближе к каналу. Вдоль него возводились фортификации. Доноров призвали сдавать кровь. Мобилизовался личный состав гражданской обороны. Во всем Египте проводились временные отключения электроэнергии. Надежный источник опять предупредил израильскую разведку о неминуемом нападении. Но оно так и не состоялось.
Между январем и октябрем 1973 года египетская армия мобилизовалась 19 раз, но так ни разу и не начала военные действия. Израильское правительство не могло мобилизовать армию каждый раз, когда соседи угрожали ему войной. Израиль – маленькое государство, и в армии там служат по призыву. Мобилизация дорого ему обходилась и подрывала привычный ход жизни; к тому же израильское правительство отчетливо понимало: сам факт мобилизации их армии при отсутствии серьезных намерений со стороны Египта и Сирии спровоцирует соседей на то, чтобы перейти к активным военным действиям.
Остальные сигналы также выглядели неубедительными. Отъезд семей советских дипработников мог быть вызван разногласиями между арабскими государствами и Москвой. Да, надежный источник сообщил в четыре утра о готовящемся нападении, но два его предыдущих предупреждения оказались ошибочными. Более того, по словам источника, нападение должно было произойти вечером, а это означало, что противник не сможет нанести удар с воздуха. Израильская разведка не видела закономерности в действиях арабских соседей, поскольку до момента реального нападения Египта и Сирии 6 октября 1973 года в том, что они делали, ее не прослеживалось. Это напоминает пятно Роршаха. То, что в ретроспективе воспринимается как очевидное, редко выглядит таковым до момента свершения. И об этом надо помнить, в особенности в разгар поиска виновных в неожиданной атаке 11 сентября.
2
Из всего, что было написано после событий 11 сентября, наибольший резонанс вызвала книга «Ячейка: заговор 11 сентября, и почему ФБР и ЦРУ не смогли ему помешать» (The Cell: Inside the 9/11 Plot, and Why the F.B.I., and C. LA. Failed to Stop It). Ее авторы – Джон Миллер, Майкл Стоуи и Крис Митчелл – начинают спой рассказ с Эль-Саида Нуссара, египтянина, который в ноябре 1990 года был арестован за убийство раввина Меира Кахане, основателя Лиги защиты евреев, в зале «Мариотт Отеля» на Манхэттене. Во время обыска в квартире Нуссара в Нью-Джерси следователи обнаружили 16 коробок с документами, в том числе руководства но боевой подготовке Специальной военной школы (Army Special Warfare School), копии телетайпных сообщений, адресованных Объединенному комитету начальников штабов, руководства по изготовлению бомб и карты на арабском с указанием таких значимых объектов, как статуя Свободы, Рокфеллеровский центр и Всемирный торговый центр. По утверждению авторов «Ячейки», Нуссар был связан С торговцами оружием и с исламистскими радикалами из Бруклина, которые, в свою очередь, ответственны за взрыв во Всемирном торговом центре, произошедший два с половиной года спустя. Организатором взрыва был Рамзн Юсеф, арестованный в 1994 году в Маниле, где он планировал убийство Папы Римского, воздушную атаку на Пентагон или ЦРУ и одновременный взрыв как минимум 12 трансконтинентальных авиалайнеров. А с кем Юсеф общался на Филиппинах? С Мохаммедом Халифой, Вали Хан Амин-Шахом и Ибрагимом Муниром. Все трое присягнули на верность неуловимому миллионеру из Саудовской Аравии Усаме бен Ладену и сражались вместе с ним.
Последние десять лет Джои Миллер работал телевизионным корреспондентом, и лучшие места книги – это его воспоминания об освещении террористических актов. Он выдающийся репортер. Во время первого теракта во Всемирном торговом центре в феврале 1993 года он прикрепил синюю мигалку на приборную панель своего автомобиля и проследовал за вереницей спецмашин в центр города. (На месте взрыва у него на хвосте постоянно висела свора журналистов – и я в том числе, – надеявшихся собрать как можно больше информации о происходящем, подслушивая его разговоры.) Миллер подружился с агентами ФБР, возглавлявшими нью-йоркский антитеррористический отдел, л частности с Нилом Херманом и Джоном О'Нилом, и также помешался на «Аль-Каиде», как и они. Вместе с ФБР он находился в Йемене, когда «Аль-Каида» отметилась нападением на американский эсминец «U.S.S. Cole». В 1998 году и «Мариотт Отеле» в Исламабаде Миллер и его оператор встретились с человеком, которого они знали под именем Ахтар. Он тайно провел их через границу в горы Афганистана, чтобы взять интервью у Усамы бен Ладена. Период с 1990 года по 11 сентября 2001 года предстает в «Ячейке» хроникой эволюции «Аль-Каиды». «Как же такое могло случиться с нами?» – этим вопросом авторы задаются на первых страницах. Ответ па него, по их утверждению, можно отыскать, проследив «ниточку», связывающую убийство Ка-хане и 11 сентября. В событиях последнего десятилетия, заявляют они, прослеживается четкая «повторяющаяся модель».
Такой же аргумент выдвинул и сенатор Ричард Шелби, вице-председатель Особого комитета сената но разведке, в своем отчете по расследованию событий 11 сентября. В этом документе Шелби перечисляет все проигнорированные иди неверно интерпретированные сигналы, которые свидетельствовали о возможности этого теракта. ЦРУ было в курсе прибытия в страну двух членов «Аль-Каиды»: Халида аль-Мидхара и Навафа аль-Хазми, однако не поставило об этом в известность ни ФБР, ни Совет национальной безопасности. Агент ФБР из города Финикса отправил в штаб-квартиру докладную записку, начинавшуюся словами: «Цель настоящей записки – сообщить Бюро и Нью-Йорку о потенциальных попытках Усамы бен Ладена направить учащихся в американские университеты и колледжи гражданской авиации». Однако ФБР никак не отреагировало на полученную информацию и не увязало ее со сведениями о том, что террористы планируют использовать в качестве оружия самолеты. ФБР арестовало по причине подозрительного поведения в летной школе некоего Закариаса Муссауи, подозревавшегося в принадлежности к «Аль-Каиде», но не сумело включить этот случай в общую картину действий террористов.
«Основная проблема заключается в неспособности наших разведывательных служб "сложить все фрагменты головоломки» которые имелись в их распоряжении до 11 сентября 2001 года и которые указывали на интерес террористов к атакам на символичные для США цели», – говорится в отчете Шелби. Фраза «сложить фрагменты головоломки» употребляется в этом документе так часто, что воспринимается как своего рода мантра. Налицо закономерность, которая отчетливо прослеживается при ретроспективном взгляде на события, но осталась незамеченной хваленой американской разведкой.
Правда, пи одно аналитическое исследование не дало ответа на вопрос, поднятый «войной Судного суда»: была ли эта закономерность очевидна до теракта? Этому вопросу – пересмотру нами собственных суждений после свершившегося факта – большое внимание уделяют психологи. Приведем пример. Накануне исторического визита Ричарда Никсона в Китай психолог Барух Фишхофф попросил группу людей оценить вероятность нескольких потенциальных результатов поездки. Каковы шансы, что поездка поспособствует установлению стабильных дипломатических отношений между Китаем и Соединенными Штатами? Что Никсон встретится с лидером Китая Мао Цзэдуном хотя бы один раз? Что Никсон сочтет поездку успешной? Визит оказался дипломатическим триумфом, и Фишхофф попросил тех же людей вспомнить сделанные ими прогнозы. Оказалось, что большинство участников «помнило» более оптимистичные, чем это было на самом деле, версии. Если вы изначально считали встречу Никсона с Мао маловероятной, то впоследствии, когда газеты запестрели сообщениями об их беседе, вы «вспоминали», что оценили вероятность этого как довольно высокую. Фишхофф назвал этот феномен «ползучий детерминизм» – усиливающееся ощущение того, что свершившееся было на самом деле неизбежно. Ползучий детерминизм, отмечает психолог, проявляется главным образом в превращении неожиданных событий в ожидаемые. Вот что он пишет: «Реальное
свершение того или иного события повышает его апостериорную вероятность и делает его менее неожиданным но сравнению с изначальной оценкой вероятности».
Читая отчет Шелби или непрерывную хронику от Нуссара до бен Ладена в «Ячейке», можно прийти к убеждению: если бы ЦРУ и ФБР сумели сложить фрагменты головоломки, случившееся 11 сентября не стало бы полнейшей неожиданностью. Что это – справедливая критика или проявление ползучего детерминизма?
3
Седьмого августа 1998 года два террориста «Аль-Каиды» взорвали начиненный взрывчаткой грузовик возле посольства США в Найроби. В результате 213 человек погибли, более 4000 получили ранения. Миллер, Стоун и Митчелл рассматривают взрыв возле посольства как хрестоматийный пример просчета со стороны разведывательных служб. ЦРУ, как они утверждают, выявило в Кении ячейку «Аль-Каиды» задолго до теракта, и ее члены находились под пристальным наблюдением. В его распоряжении имелось восьмистраиичиое письмо, написанное членом «Аль-Каиды», в котором говорилось о скором прибытии в Найроби «инженеров». Этим кодовым словом обозначались изготовители бомб. Посол США в Кении Пруденс Бушнелл умоляла Вашингтон обеспечить посольству безопасность. Выдающийся кенийский адвокат и правовед говорит, что кенийская разведка предупреждала американскую о планах террористов за несколько месяцев до 7 августа. В ноябре 1997 года человек по имени Мустафа Махмуд Сайд Ахмед, работавший в одной из компаний Усамы бен Ладена, пришел в посольство США в Найроби и рассказал о планах по взрыву здания. Что же предприняло наше руководство? Заставило главу кенийской ячейки «Аль-Каиды» – американского гражданина – вернуться домой, а потом внезапно прекратило наблюдение за группировкой. Проигнорировало восьмистраничное письмо. Предположительно, показало предупреждение кенийской разводки израильской разведке Моссад, которая его опровергла. Допросило Ахмеда и сочло его рассказ неубедительным. Как пишут авторы «Ячейки», после взрыва один из высокопоставленных чиновников Министерства иностранных дел позвонил Бушнелл и спросил: «Как такое могло случиться?»
«Впервые после взрыва, – пишут Миллер, Стоун и Митчелл, – страх Бушнелл обернулся гневом. Этому предшествовало слишком много событий. "Я же писала вам письмо!" – вскричала она».
Все это достойно осуждения, но разве в данном случае мы не имеем дело с ловушкой ползучего детерминизма? Не известно, выдержат ли описываемые события проверку па ползучий детерминизм. Перед нами отредактированная версия прошлого. Мы не знаем обо всех других людях, за которыми вела наблюдение американская разведка, о том, сколько других предупреждений она получала, какой процент казавшейся значимой информации оказывался «пустышкой». Сбор разведывательных данных всегда сопряжен с тем, что объем бесполезной информации значительно превосходит объем полезной. В отчете Шелби упоминается о том, что у антитеррористического отдела ФБР имелось 68 000 непроверенных и ненроработанных зацепок, относящихся к 1995 году. Из них полезными можно считать, вероятно, не более нескольких сотен. Одним словом, аналитики должны быть разборчивы, и в свете этого решения, принятые в Кении, не кажутся столь уж необоснованными. Слежка за членами группировки прекратилась, но ведь ее лидер покинул страну. Бушнелл предупреждала Вашингтон, но, как признают авторы «Ячейки», угрозы взрывов в Африке отнюдь не редкость. Сотрудники Моссада сочли данные кенийской разведки сомнительными, а уж Моссад-то в этом разбирается. Ахмед, возможно, и работал па бен Ладена, но не прошел проверку на детекторе лжи; к тому же, как выяснилось, этот человек уже несколько раз выступал с подобными – безосновательными – заявлениями в других посольствах в разных африканских странах. Когда к вам приходит человек, заваливший тест на полиграфе и распространявший по всему городу одну и ту же неподтвержденную информацию, можно ли винить вас за то, что вы указали ему на дверь?
