355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Максимилиан Кравков » Зашифрованный план (сборник) » Текст книги (страница 5)
Зашифрованный план (сборник)
  • Текст добавлен: 14 мая 2017, 03:02

Текст книги "Зашифрованный план (сборник)"


Автор книги: Максимилиан Кравков



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

9

Днем не видно моих преследователей. Они, как ночные звери, появляются только в сумерках. А вернее, пожалуй, я попросту их не замечаю. Мне сейчас не до этого. Безумная радость сорвалась с цепи и бунтует во мне, переворачивая все доводы рассудка. Иначе я был бы благоразумнее и не шел бы открыто среди белого дня к человеку, которого могу жестоко подвести своим визитом. Предостережение швейцара чего-нибудь да стоит!

Может быть, от базарной торговки эти таинственные «они» узнали, что я приду к Грингофу, и уже заранее стерегли меня?..

Но радость моя не мирится с мрачными думами. Они перегорают в ее огне, и сами начинают сиять лучами смеха.

Вот подойду к милиционеру и скажу ему:

– Товарищ, ты знаешь, какое забавное недоразумение стоит за моей спиною?!

И сейчас же все милиционеры и начальники их так и покатятся от смеха, узнав, в чем дело. И, конечно, всемерно помогут мне в моих поисках…

Улыбаюсь, как глупенький, и шагаю вперед.

Как я мог позабыть, что фамилия Ирины – Макарова? Впрочем, это вина Анисьи Петровны. Она позабыла напомнить мне об этом.

В ее представлении Ирина, должно быть, осталась маленькой девочкой, к которой просто не шла фамилия, отдельная от приемных, а все же родителей…

А каким простым и коротким путем я мог бы ее отыскать!

Но все хорошо, что имеет хороший конец!

Наконец я у цели. Этот дом и эта дверь… Звонить или нет? Тоскует сердце. Сколько раз напряженнейшие мои надежды рассыпались прахом…

Дверь отпирает девушка. Круглое и свежее лицо ее полускрыто накинутым платком.

– Мне надо Ирину Макарову.

– Это я, – отвечает девушка.

Какой подарок… За все мои муки!

– Чертовски хорошо! – И я лезу в сени.

– Что хорошо? – удивляется девушка и смущенно уступает мне дорогу.

– То, что я вас отыскал. У меня письмо от Анисьи Петровны.

– От какой Анисьи Петровны? – вдруг пугается она.

Никогда я не видел, чтобы тени и свет, в мгновенной смене, так быстро пробежали по человеческому лицу…

– С приисков, – договариваю я.

Она делает резкое движение.

– Дайте сюда. Или нет… идите в комнату!

Мы быстро идем мимо кухни. В полутьме коридора она крепко держит меня за рукав, точно боится, что я вырвусь и убегу.

В комнате я молча сажусь на стул и жду, как был, в полушубке, не снимая ушастой шапки.

Она у окошка читает письмо. Перепрыгивают голубые глаза по ступенькам строчек. Взмахнут козырьком пушистых ресниц и перепрыгнут… Чуть дрожит подбородок. Колеблются листки письма в тонких пальцах.

Тикают часы. Торжественная тишина.

На стене портрет Ильича. Висит расписание занятий. Яркий физкультурный плакат. Веер открыток – артисты в разных позах. На столике зеркальце, граненый флакон духов и книги. Пачка книг на стуле и раскрытая – на кровати.

– Ах, как чудно! – восклицает девушка и роняет письмо.

Глаза ее блестят. В прыжок она подлетает ко мне и трясет за плечи:

– Ну снимайте же! Ну снимайте же свою шубу. Хороший мой гость!

– Вот какая Ирина Макарова, – с удовольствием говорю себе…

– Удачно же вы пришли! – ликует она. – У нас никого, и день выходной. Солнце мое, тетя Аниса!..

Ирина не знает, как выразить свои чувства. То уронит голову и трясет густыми, стрижеными волосами, то встрепенется и бьет в ладоши.

– Вы, наверное, хотите есть? – вдруг решает она и вскакивает, но тут же садится опять. – Нет, я буду совсем серьезной. А то вы не знаю что вообразите обо мне!

Она полна самой неподдельной искренности. Я любуюсь девушкой и горд за наших, за прииск, откуда она пришла.

– Ах, если бы я могла вам помочь! – загорается снова Ирина получасом позже.

На меня она смотрит, как мне кажется, почти с благоговением. Перед нею ведь сидит заговорщик!

– Мы должны отыскать тетрадку! – настаиваю я. – И тогда план разведки превратится в громадную ценность!

– Постойте, – прерывает она, когда я упоминаю о Максакове, и хватает меня за руку: – Он смуглый, толстый, похож на цыгана?

– Ну да!

– Я знаю его! Он не раз приходил к Грингофу! Мне кажется, что Грингоф боялся его…

Из бега коротких слов ее я многое узнаю. Приехав в Ленинград, Рудакова вскоре умерла. Ее родственник, компаньон мужа, странный Грингоф, приютил Ирину… Теперь она независима, ученица драматической школы, комсомолка.

– А книги? – вспоминает Ирина, и глаза ее сияют, как синие звезды. – Книги и многие рукописи Рудакова сданы в библиотечный фонд… Вы не знаете этого фонда? Это какой-то книжный коллектор при Губнаробразе… Грингоф боялся держать у себя рудаковскую библиотеку. И он все сдал в прошлом году… Владимир Сергеевич, милый, не там ли сафьяновая тетрадь?

– Постойте, Ирина! – вскакиваю теперь уж и я. – Мы отыщем дорогу к этому фонду. Есть у вас телефон?

– Телефон в коридоре.

Я нажимаю кнопку «А» и говорю номер. Мне отвечает докторский баритон. Кричит:

– Узнал, узнал! И очень рад. Когда придете?

– Серьезнейшее дело, доктор. Как мне попасть в библиотечный фонд? Там оказались книги, прямо бесценные для нашего прииска…

– Попасть нетрудно, коллектор на Фонтанке.

Ну что за милый человек! Он добавляет:

– Сейчас идете? Я позвоню. Меня там знают, и вас допустят осмотреть…

– Ирина, все готово, – тихо и торжествующе шепчу я.

Она уже знает, что отказа ей не может быть, и говорит нетерпеливо:

– Тогда идемте!

10

О, как я был силен! Как сказочно обрастал я друзьями, превращавшими угрожающую пустыню города в цветущий сад!

Еще утром вчера я был один. А сейчас и славный доктор со мной, и эта милая краснощекая девушка, нога в ногу торопящаяся за мной.

– Иван Григорьевич! – мысленно кричу я в пространство. – Скажи ребятам, что мы не спим!

Дом на Фонтанке – облупленный, в беспризорности опаршивевший особняк.

Вбегаем в ворота. Поднимаемся наверх. В валенках проходим по стертым, утратившим блеск паркетам.

Холод. Люди в пальто и в шубах. Шкапы из красного дерева, запотевшие от мороза, и ценные, золотом блещущие книги.

Просто вершились тогда дела! Едва назвал я фамилию доктора, как юноша, сидевший за столом, готово кивнул головой: пусть мы скажем, что нам угодно.

Объяснялась Ирина. Она долго хлопала по столу ладонью, ужасаясь непонятливости собеседника. Но своего все же добилась.

– Здорово померзнете, товарищи, – предупреждал нас заведующий. – И, может быть, не один день, потому что книг у нас очень много!

Нам пришлось направиться в соседний дом. Темные двери квартиры первого этажа и были входом в коллектор.

Заведующий снял печати и просто вручил мне ключ:

– Когда кончите, – заприте и передайте наверх… Возьмите немного дров. У камина лежит бумажная макулатура, ею тоже можно топить!..

Когда он ушел, мы взялись с Ириной за руки и, как ребята, стали плясать и хохотать. Славно устроились!

…Ну, а теперь за дело скорей, скорей! Пройдут минуты и, может быть, я решу загадку сафьяновой тетради, книжечки в красном, с золоченою буквой «Р»… Ирина ее не знает…

С чего начинать? Заведующий показал нам комнаты с неразобранной литературой. Пожалуй, здесь и надо искать.

Мы беспомощно стоим перед горами книг. Тома рядами затиснулись в стойки. Краснеют и блещут потухшими корешками. Лентами этажей, от самого потолка, разграфляют стены, осыпаются вниз грудой листков и обрывков.

И новая дверь, обрамленная кипами, – узкий проход среди толщ фолиантов в новую залу.

– Как страшно, должно быть, здесь ночью, – говорит Ирина. – Эти книги похожи на замерзших людей…

В двойных рамах скучают окна, посерелые от пыли. И воздух здесь неподвижный. Такой же сосредоточенный и полный, как и эти книги. Он полон запахом старины, тлением бумаги.

– Здесь, действительно, не жарко, – говорю я, очнувшись от первых впечатлений.

Мы решаем осматривать полку за полкой, вынимая книги только в красных переплетах. Ирина берет себе правую сторону у окна, я – левую.

В сосредоточенном молчании идет работа. Глухо шлепает вырывающийся иногда из озябших пальцев том.

Ирина ищет упорно… У меня уже давно замерзли ноги. Я танцую на табуретке, дую в остуженные руки. А она, закончив полку, роется на полу, разбирает осыпавшуюся груду.

– Мы должны отыскать! – говорю я себе, и перехожу в следующую залу.

И опять бегут минуты. Внимание мое утомляется, морозная дрожь пробегает по телу.

– Затопим камин, – решительно предлагаю я.

– Давайте, – соглашается Ирина. – Я сбегаю за дровами, немножко погреюсь!

Когда я отворял Ирине дверь, то заметил, что нижняя филенка у двери выпадает и прихвачена изнутри всего лишь двумя гвоздями.

И тут я подумал: ну чем плохая квартира, эта библиотека? Немного холодно, но зато спокойно. И вправду – это прекрасный выход из бездомного моего положения!

Я отогнул сейчас же гвозди. Филенка вынималась свободно. В открывшийся проход можно было без труда влезть снаружи. Благо, что и швейцаров никаких нет!

Я вложил доску обратно и забил пазы бумагой. Но не замерзну ли я здесь?..

Впрочем, мне случалось ночевать и в тайге зимой. И у костра было вполне терпимо.

А тут камин. Мне нужно только обеспечить его топливом. И все!

Я окончательно прикидываю – да, все в порядке! База есть. Я победил. И беспаспортность свою, и перспективу длинной, бесприютной ленинградской ночи, и таинственных преследователей…

11

В темной внутренней комнате затапливаем камин. Он слишком широк для нескольких сиротливых поленьев, слишком богат для всей обстановки – с фигурным узором решетки, с мраморными крыльями закоптелой облицовки.

Мы сидим перед камином на полу, на мягком ворохе газет: подошвы к огню и пальцы к огню.

– Не забуду я этого дня, – мечтательно говорит Ирина и смотрит на пламя. – Мне хочется драться, бежать… Взбудоражили вы меня. Только бы отыскать!

– И отыщем, если не помещают!

– Кто помешает? – вспыхивает она. – Максаков? Пусть только встретится… Я узнаю его из тысячи!

Горячая ее головка никак не мирится с возможностью моего ареста. А я намекал на это.

– Да вы понимаете, что, похитив план Буринды, я нарушил закон?

– Не для себя вы похитили! И нет такого у нас закона, который был бы на пользу классовому врагу!

Вот и поговорите вы с ней!

– Идемте продолжать, – обиженно встает Ирина.

Мы работаем долго.

Я замечаю, что чем более я устаю, тем сильнее мне мешают книги. Тогда нужны усилия, чтобы стряхнуть их странное колдование.

Они интригуют содержанием, пленяют форматами, отвлекают красотой рисунков.

Здесь и томики путешествий, мелкие, как молитвенники, и огромные атласы старых времен. Изображения людей, напоенные мистикой средневековья, фигуры, которых страшатся дети.

– Владимир Сергеевич, идите сюда! – звонко выкрикивает Ирина. И стоит, перелистывая книгу.

С улыбкой, молча, она открывает передо мною страницу.

Знакомый штамп! Опять «Розенфельд», опять его многоговорящая печать…

– И здесь! – Наугад я вытаскиваю книгу.

– Да вся полка! – вскрикивает Ирина. – Мы нашли рудаковскую библиотеку!..

Дверь давно уже гремит от настойчивого стука. Появляется сторож.

– Время кончать, товарищи! – командует он. – Сейчас запечатаю двери.

Черт побери, придется кончать, когда начинается самое интересное!

12

Мы стоим на улице и ждем трамвая. Ирина вдруг огорчается, туманится, едва не плачет.

– Я не смогу с вами завтра работать. У меня с утра занятия. А вечером во дворце литераторов я выступаю в драмсекции. Вот бы пришли! Я была бы так рада…

Я даю ей номер докторского телефона. На всякий случай.

Я обедал в столовой. Чай пил в кафе. Вообще – старался разнообразить время.

На квартиру к себе я решил не ходить. Это было опасно. А теперь заглядываю на часы в окне магазина, вижу – восемь.

Мне следует торопиться.

Только теперь, в несонное и людное еще время, я могу рассчитывать на беспрепятственное проникновение в библиотеку.

Шагать мне еще далеко.

Я захожу в магазин, чтобы купить еды на ужин. Покупаю еще две свечки, чай и жестяную кружку. На морозе так славно погреться чаем!

Когда я распахиваю на улицу дверь, мимо лавки проходит человек. Весело поглядывая по сторонам, я шагаю за ним, поудобнее подбирая свои покупки. И вдруг чувствую нечто знакомое в движущемся передо мною коротком пальто, в поднятом воротнике, в нашлепке кепи… Да это же тот, вчерашний, который преследовал меня ночью! Во всей манере движений, в затаившейся под спокойной походкой ожидающей напряженности… Это был он!

Он шел неспроста. Наша встреча не могла быть случайной.

Я оглядываюсь. Тротуар пустынен. Улица впереди пересекалась с другой – ярко блестящей. Там ходят люди. У меня пустеет в груди при мысли о скандале. Всякий пустяк, который заставил бы меня, беспаспортного, столкнуться с властями – был бы гибелью для моих планов. И никогда не казался мне таким могущественно опасным простой милиционер или дворник, как в этот момент.

Я иду и соображаю, что делать? Искушает отстать, повернуть, перейти на другой тротуар. Но нас на всей улице двое. И я знаю, что, как только в ритме моих шагов он почувствует перебой, малейшее отступление, он сразу же обернется и тогда… тогда может быть шум.

Я упорно иду не скорей и не тише, и знаю, что там, у светлого перекрестка, наша встреча почти неизбежна…

Ему незачем терять наблюдательный пост, незачем затираться в толпу. Он, конечно, повернет назад, чтобы встретиться лицом к лицу…

Впереди, через панель, перекинулась скатерка света, выпавшая из окон пивной. И здесь я замираю! Мой шпик, этот безмозглый, беспечный осел, поравнявшись со светом, в десяти шагах от меня, вдруг остановился, подумал и ввалился в пивную. И передо мной – свободный путь!

Я мгновенно меняю курс – через улицу, к другой стороннею Прохожу, тороплюсь и сам себе не верю…

Не заметил, как отмахал половину пути. Перехожу теперь снеговую ширь Невы и попадаю на центральную, шумную улицу. Здесь я снова болезненно ощущаю опасность. Оттого ли, что слишком уж быстро пережитое возвращается в меня прогорать и обугливаться, или просто я психически устал от двухдневной трепки, – я чувствую острое беспокойство.

Везде мне мерещится глаз укрытого наблюдения. За мной словно тянутся невидимые нити, по которым кто-то идет, следит, догоняет. Я подозрительно замечаю лица прохожих и ускоряю шаги.

Это был приступ настоящей мании преследования!

Я ни за что не решился бы зайти теперь в магазин. Всякое помещение представлялось мне тупиком, из которого не было выхода. А моя библиотека!.. Почему-то она остается единственным местом, в крепость которого я верю.

В многолюдии было очень страшно, и, к счастью, пришлось свернуть. Резко шум сменился тишиной. В молчащей полутьме домов я, успокоенный, немного остановился. Соображаю: улица двоится каналом, значит, через несколько кварталов по моей стороне будет библиотека. Совсем успокоившись, я вспоминаю о своем плане чаепития и решаю захватить с собою снега. Вывертываю карманы, отряхиваю их от крошек и, сняв перчаткой, крепко жму в комки чистый, скрипучий снег.

Стою у моста, каменным ящером перегнувшегося на ту сторону. Мошками реют огоньки фонарей другого моста, подальше, против самой моей библиотеки. В направлении, откуда я пришел, приближаются две фигуры. Спешат два пешехода…

Я сразу настораживаюсь. Нервная дрожь пробегает по спине. Не задумываясь, я бросаю свою работу и тороплюсь через мост. Мимо ряда домов, к рассыпавшемуся безобразной горою зданию.

Узкая дорожка, протоптанная в снегу, поднимается наверх, к самому гребню руин. Хорошее место для убежища!

Я лезу по тропе, спотыкаюсь о кирпичи. По бокам зияют провалами ямы. Наверху тропинка разбивается: одна уводит в мрачную глушь разрушения, другая, пройдя по хребту, спускается на улицу.

Отсюда мне видно, как движутся люди через мост моей дорогой. Припадая к земле, я сбегаю по тропинке к панели и жмусь к полуобвалившейся стене.

Через минуту все станет ясно. Если пройдут мимо этих развалин, как ходят все, то я ошибся. Если нет…

Но шаги спешат! И останавливаются, как почуявшая след собака.

Ветерок наносит неясный говор, и я слышу, как люди начинают взбираться вверх, по кирпичной осыпи. Поднимаются и… за мной!

Я выскальзываю из-за стенки и бегу, прижимаясь к домам. А потом открыто, что было сил, бросаюсь вперед, к гирлянде мостовых фонарей…

Когда, задыхаясь, я схватываюсь за перила, то те, двое, уже мчатся серединой улицы.

Но я обогнал их далеко. Рядом чернеет пещера знакомых ворот. И судьба раскрывает мне двери настежь!..

Я пробираюсь в тени к подъезду и вхожу в темноту. Ощупью, рискуя выколоть глаз или разронять свои чудом сохранившиеся еще покупки, я нахожу заветную дверь.

Приседая на корточки, осторожно жму на нижнюю правую филенку. Она не поддается. А сердце мое колотится снизу, будто из-под пола…

Я жму сильнее, филенка сразу глухо ахает, там, внутри.

Помню запах книг и тлена, охвативший меня. Помню, как, уже забравшись, я боялся зажечь спичку…

Потом я сидел в полусне, прислушиваясь к звукам со двора через дрему уставших чувств.

Слышал, как с шумом вошли в подъезд, на дверную площадку. По двери моей разбежались светлые трещинки – рядом зажгли спички. Слышал, как устало дышали люди. Всего лишь одна тонкая дощечка отделяла нас!

– Ни черта! Надо наверх! – сказал кто-то из них.

Затопали по лестнице, перекликаясь. Мучительно тянулось время… А слышанный голос был мне очень знаком. Не мог лишь заставить себя припомнить, чей он. Да и некогда было, они уже спускались вниз и снова подошли к моей двери. Она дрогнула и тряхнулась… И, бесспорно, голос Максакова предостерег:

– Тише вы, печати сломаете!

Я едва не вскочил.

Другой ответил с досадой и грубо:

– Коли бегать не можешь, нечего и соваться! Знаешь приказ – сегодня поймать!

– Да я же стараюсь, товарищи, все время с вами хожу, – голос Максакова был робким и заискивал. – Его перед выездом нужно было схватить… Не успели! А здесь, в Ленинграде, я на него наскочил… Запомните: это моя заслуга!

– Ладно трепаться-то… Говорил тебе, дальше пробег! Идем…

Они ушли, хлопнув дверью. Я удовлетворенно вздохнул, – теперь я знаю все!

Горячий камин и логово на газетах. Тени и свет пятнают бесшумными пальцами стены… На углях варится в кружке чай из темной, снеговой воды.

Я по-животному счастлив. Ем с огромным аппетитом. Горячий чай чудесно помогает огню камина!.. Главное же, никуда мне не надо бежать. Здесь я вполне гарантирован от всяких бед до утра, до завтра.

От этого все заботы мои точно сложили крылья и, как летучие мыши, повисли вокруг камелька, все на глазах и наперечет.

Выбираю самую близкую и начинаю ее ворошить:

– Завтра, в обед, уходит мой поезд – как поступить? Всего полчаса, как я слышал приказ – сегодня поймать! Зачем же мне ехать? В этом ли городе, в том ли, меня одинаково ожидает одна и та же участь. Личное мое благополучие неразрывно спаяно с общим нашим делом. В этом и трудность, в этом и утешение…

Никуда я не поеду отсюда! Я просто продам билет, тем более, что денег у меня почти не остается.

Вторая забота: как разорвать кольцо нелепой блокады? Но утро вечера мудренее! Есть еще неиспользованные возможности. Я не ставил этот вопрос перед доктором. Отзывчивый и милый, он, вероятно, мне чем-нибудь поможет…

Еще у меня есть друг – Ирина. Но мне не хочется вовлекать ее в явную опасность. Самое худшее – это то, что мне не удастся завтра попасть сюда. Здесь, конечно, будет засада…

Я смотрю в темноту безлюдных комнат. А что если попробовать ночью продолжить мои поиски?.. Нет, я слишком устал.

Уже догорают поленья, разламываются в нежном звоне, мерцают жарко, синеют сном. Вспоминаются пихты, подпирающие головами ночное небо, и костер, полыхающий в тайге. Прииск мой, прииск! Там, на производстве, я был человеком. Но… я останусь таким и здесь, что бы со мной ни случилось!

Камин загудел, точно сверху приложились к трубе мутные, толстые губы неба и хотели насквозь весь дом пропеть невнятным зовом… Под музыку эту я думал, накрывшись полушубком. В преддверии сна завтрашние задачи теряли свой вес и трудность, все начинало казаться легким и доступным.

Засыпал я, внушая себе: не проспать. Было бы чудовищно глупо, если бы назавтра меня извлекли отсюда, как суслика из норы.

13

Рано поутру мороз и жжет и сушит. В это раннее время улицы совсем пусты, будто ночь забрала с собой всю людскую толпу, улетела и канула вместе с нею.

Становилось светло, и бледными ландышами догорали шары фонарей. На Васильевском острове попадались группы рабочих. Они шли в промасленных куртках, жесткие, четкие – гвардия утра.

Пробило шесть, и на разные голоса из-за крыш закричали гудки заводов. То басистые, толстые, как столбы, то, как спицы, тонкие и пронзительные.

В этот час моя квартирная хозяйка уже бывала обыкновенно на ногах и, по-деревенски рано, затапливала печку. На это я и рассчитывал, решив зайти предварительно к ней и пробыть у нее до тех пор, когда можно будет направиться к доктору.

От вчерашних денег у меня осталось – рубль десять, копеек. С этой горсточкой серебра я иду на приступ хозяйкиного сердца.

Дверь. Распахиваю без видимого смущения.

– Вот вам, мамаша, рубль! – приветствую я ахнувшую от неожиданности старуху. – Сегодня я опять ваш жилец!

– А… документ? – спохватывается она.

– К обеду будет готов. Вчера весь день писали!

Старуха растерянно ежилась. Она смотрела то на меня, то на рубль. Корыстолюбие, однако, перетянуло.

– Где же ты ночь-то, батюшка, шлюндрал?

– У хороших, мамаша, знакомых ночевал. На постели! Но сейчас мороз, не приведи бог! И я не ручаюсь, целы ли мои уши…

– А ты на-ко, суконкой потри, – совсем сдается она, – а я самоварчик налажу…

Большего я не мог и желать!

Но все-таки доверяться старухе особенно не годилось. Мало ли что могло взбрести в ее заполошную голову? По вопросу обо мне она, например, могла обратиться к консультации дворника…

Аллах с ней, впрочем! До девяти-то часов посижу в тепле и спокойно. Только очень хочется спать, потому что в библиотеке был и не сон и не бодрствование.

Там я дремал, словно привязанный к железному стержню, а стержень этот был мыслью об утре.

Я очень удачно выбрался из библиотеки. Правда, долго не мог закрепить за собой выпадавшую из двери доску.

В этих воспоминаниях я и заснул. И спал, пока меня не разбудила хозяйка с самоваром.

– Вон у каких знакомых ты ночевал! – посмеивалась старуха. – У знакомой, должно быть!

Но мне не до шуток. Состояние такое, что дальше один я оставаться не могу. Я нуждаюсь в совете, спокойном и мужественном.

Издерганный беспрерывной тревогой и предоставленный самому себе, я могу совершить непоправимые ошибки. А положение все ухудшается. Максаков обманом заставил поверить себе, и теперь ему помогали власти. Каждый бесполезно пропущенный час приближает мой конец и корыстный триумф моего врага.

А часы идут, особенно сейчас, когда доступ в библиотеку отрезан.

И вот я придумываю фантастический, дикий выход. Если нельзя работать в библиотеке днем, я заберусь туда ночью! С потайным фонарем, как вор, я обшарю все полки. И – либо уверюсь, что тетради там нет, либо найду ее!

А сейчас пойду к доктору. Открою ужасное свое положение и – будь что будет!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю