Текст книги "За сокровищами реки Тунгуски"
Автор книги: Максимилиан Кравков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
4
НА БОРТУ ИЛИМКИ
Нелегким оказался путь экспедиции, илимку пришлось тащить бичевой против течения мощной и быстрой реки.
Илимка сама по себе была судном немалым – метров пятнадцать длиною, тяжелая да груза на ней было около 5.000 килограммов, везла она 14 человек – вот и тащи такую тяжесть!
Нанято было шесть специалистов-лямщиков – людей, которые из года в год ходят бичевой по Тунгуске, развозя товары кооперативов, снабжающих туземных жителей – тунгусов.
Николай решил попробовать тянуть бичеву. Бичева оказалась толстой вожжевой веревкой. А лямщики еще улыбались:
– Вот, посмотри, на каком канате в порогах будем тащить!
На концах бичевы были привязаны короткие поводки-веревки, вроде постромок, и каждая кончалась широким берестяным поясом. Помогли Николаю накинуть на себя лямку. Прямо через грудь и плечи пришелся берестяной пояс.
И тронулись!
Впереди вожаком шел Володя – волосатый, как медведь, здоровенный человек и очень добродушный. А другие, гуськом, друг за другом натягивали свои постромки, вливая и свои силы в общую силу, тянущую бичеву.
Медленная это были дорога – километра по два с половиной в час!
Положим, глядя по реке – где течение тише – там идут быстрее. А где начнет перебирать струя течения или попадается перекат – там медленно, шаг за шагом отвоевывая пространство. Большое значение имел и бичевник. По ровному берегу, сложенному из мелкой гальки, итти было легче, где же горами громоздились крупные и неровные камни – там приходилось выбирать каждый шаг, чтобы не упасть.
Недалеко от Туруханска, километрах в семи, показались скалы, и по реке донесся плескучий шум.
Володя повернул к лямщикам загорелое лицо и об’явил:
– Корчага играет!
И рассказал Николаю:
– Яма так называется, в которой вода крутит. И страшенная там глубина. Когда вода большая, особенно с весны, так очень корчага опасна. Попади туда с лодкой – и сразу проглотит! Да и илимке худо будет!
Ничего особенного с берега Николай не заметил, рассмотрел только, что в середине реки вода расплывается большими кругами и что к водовороту от береговых мысов мчатся борозды течения.
А на илимке профессор подробно об’яснил:
– Здесь очень глубокое место. Промеры показали около сто метров глубины. Вероятно, в старинные времена Тунгуска падала здесь со скал водопадом и пробила эту яму. А сейчас вы видите, что и с правого и с левого берега, входящие в реку мысы направляют на середину две сильнейшие струи течения. Струи сталкиваются и образуют водоворот, по середине которого получается, воронка. Эта – самая сильная корчага, но видите, она остается у нас в стороне, а через вторую в «Щеках», так называется одно узкое место, нам придется переправляться.
Петя слышал все это и тоскливо подумал о профессоре:
– Еще утопит очкастый!
Ему было досадно, что Николай шагает в лямке по берегу, а его оставили на илимке, как какого-то слабосильного! Однако, и Пете дело нашлось. Назначили его поваром – чай кипятить и обед стряпать.
На носу илимки из бревен наладили раму, насыпали в нее песку и гальки и на этом очаге разводили костер.
И пришлось Петюхе под руководством десятника кормить экспедицию. Пищей были мясные консервы. Не нравились они Пете:
– И кислые какие-то и мясо в них как мочалка!
И появилась у него хорошая мысль.
Взял однажды мальчуган кусок жестянки, вырезал ее в форме ложки, один конец завернул винтом вроде аэропланного пропеллера и насадил жестянку на проволоку. Для пробы опустил в воду – течение нажимало на лопасти винта, жестянка крутилась и сверкала, как маленькая рыбка. Тогда Петюха приделал к лодке крючки и привязал приготовленную блесну на длинный и толстый шнур.
Однажды, освободившись от дела, перелез с илимки в привязанную к ней сзади лодку, уселся на корму и пустил тащиться по воде свою удочку.
Был ярко-солнечный день, по берегам высилась лиственничная тайга и горы мшистыми рассыпанными склонами спускались к реке. Засмотрелся Петюха и чуть не вылетел от толчка из лодки!
Руку, вокруг которой был обернут у него шнур, дернуло так сильно, что едва успел удержаться другою за борт.
Далеко сзади лодки всплескивал и метался широкий рыбий хвост.
Двумя руками, еле дыша от волнения, подтягивал Петя добычу. Подвел уже близко и в прозрачной воде было видно темную, как полено длинную, подошедшую к лодке рыбу. Но тут пленник опять рванулся, и Петя во-время отпустил бичеву, чтобы ослабить рывок. И, лишь несколько раз подтянув и отпустив добычу, наконец, с торжеством вытащил крупного, килограммов на восемь, тайменя. Зубастый хищник глубоко заглотил блесну, приняв ее за рыбку, и попал на крючок.
Все хвалили Петю, а профессор об’явил, что отныне ему поручается и рыбная ловля.
Экспедиция часто останавливалась около скал. Тогда профессор и его сотрудники вооружались молотками и осматривали утесы, отбивая от них кусочки. А потом отбитые образцы приносили на илимку, называли их мудреными какими-то именами, ставили на каждом кусочке номерки, завернув в бумагу, укладывали в ящики.
– А зачем вам столько камней, – спросил однажды Петя коллектора, – Что их в городе что ли мало?
– Эх, ты голова с ушами, – посмеялся коллектор, – ищем мы полезнее ископаемые. Металл, уголь, графит. Но они встречаются в горных породах. И не во всяких. Железо, например, у нас в Сибири попадается среди изверженных пород, таких, которые застыли из огненно-жидкой лавы, А уголь среди осадочных. Таких, которые в воде, слой за слоем, осаждались. Вот, когда исследуют местность, то и изучают все горные породы, а потом-составляют карту, по которой видно, где какие породы залегают. И тогда не вслепую ищут полезные ископаемые, а соображаясь с составом породы. Для этого-то мы и собираем камни, чтобы но ним составить карту. Геологическую карту. Понял?
– Теперь понял, – просиял Петюха. – Теперь и я буду камни для вас собирать.
■
С Николаем едва не случилась беда.
Вытаскивали однажды илимку по быстрому месту мимо камня, торчавшего из воды. Затащили выше камня. Здесь река делала поворот, и лямщики свернули по излучине берега. И вдруг, длиннораспущенная бечева зацепилась за скалу. Илимка остановилась, бичева натянулась струной и вот-вот порвется о ребро скалы. А тогда илимку неудержимо потащит вниз и бросит на пройденный камень.
Все это мигом сообразил Николай и, как козел прыгая по валунам, помчался отцеплять бичеву. Да сгоряча не сообразил и зашел к бичеве не со стороны берега, а с речной. И давай сдергивать ее со скалы!
Ему что-то кричат и с илимки и лямщики, а он за шумом воды не слышит…
Сорвалась освобожденная бичева, выпрямилась как тетива у спущенного лука и как пушинку смахнула Колю с берега в реку… Окунулся парень с головой и дна не достал, а когда вынырнул, то увидел, что его стремительно уносит от берега прямо к илимке. Кто-то бросил ему с палубы спасательный пояс, да схватить его Николай не успел.
Молодец, десятник, не растерялся: прыгнул в лодку, топором отрубил причал и за шиворот поймал уже захлебывавшегося Николая.
– Н-на, – говорил потом наш утопленник, переодеваясь, – речка здесь нешуточная… Да и с бичевой обращаться надо умело!
Но он привыкал быстро. И уже одобрительно смотрела на него артель лямщиков, и все чаще добродушно похваливал его вожак – Володя.
Силенки у парня для такой тяжелой работы было немного. Но он ловко и сметливо помогал в трудные минуты, вовремя отцеплял бичеву или ловил брошенный с илимки конец каната.
Однажды, днем, показались впереди высокие желтые скалы, и профессор, сверившись по карте, об’явил:
– «Щеки»!
Действительно, это было узкое ущелье, тянущееся километров на пять. По нему с особенной силой неслось течение, сдавленное высокими берегами Тунгуски, Первую половину пути сделали по правому берегу, потому что левый был совсем отвесным и для лямщиков там не было прохода. Потом и правый берег оборвался крутым утесом, но зато на левом появилась узкая полоса бичевника. Надо было переправляться с берега на берег, но как-раз на середине пути вертела волнистые свои круги вторая корчага – водоворот.
Опытный рулевой не смутился.
– Корчага сейчас не страшна. Вода еще небольшая. Она скорее нам пользу принесет – приостановит илимку и к берегу ее откинет.
Все влезли на судно. На илимке было два огромных весла – за каждое встало по два человека. Да чтобы еще усилить действие весел, привязали около лопашней их веревки и еще двое дергали каждую веревку, стоя на крыше илимки. Помогали гребцам.
Повернуло судно носом по течению и замелькали берега. А весла плещут, к другому берегу подбивают.
Побледневший немного Петя стоял наверху у мачты. Рядом спокойно наблюдал Николай. Вот илимку понесло к широкому кругу воды на середине речки. Еще миг и круг этот превратился в массу кругов, один другого меньше, в самой середине сходившихся в воронку, вроде большого кухонного котла.
– Сильней нажми! – скомандовал рулевой гребцам.
Илимку внесло в углубление и не успел Петюха даже как следует испугаться, как судно тряхнулось, круто повернуло носом в берег и выскочило из водоворота.
– Ура! – крикнуло несколько голосов на палубе, а обрадованный Петя затопал ногами и заорал:
– Ура! Ура!
Причалили благополучно.
5
В ПОИСКАХ ИСКОПАЕМЫХ
Красный, точно кирпичный, яр заметил вдали Николай и сказал профессору. Тот долго рассматривал берег в бинокль, потом задумался и обрадованный похлопал Колю по плечу:
– Молодец! хорошую штуку заметил!
А что за штуку – не сказал…
Техники и коллекторы засуетились, вытащили лопатки и кирки, и профессор распорядился причаливать к красноватому берегу.
– Что же это такое? – не вытерпел заинтересованный Николай.
– Сейчас увидишь, – сказал профессор, – бери-ка кирку! Это, паренек, следы каменноугольного пожара!
Николай совсем растерялся: какого пожара! Ни огня, ни дыма не видно!
Слезли они на берег, и Николай сразу же поднял кирпично-красную плитку глинистого сланца.
Помог коллектор:
– Здесь, видишь, был угольный пласт, в этой горе. От каких-то причин он загорелся и обжог прикрывавшие его глинистые сланцы так же, как на кирпичных заводах обжигают сырую глину в кирпич. От этого и красный цвет породы.
Еще более удивился Коля, когда нашел среди обломков камня кусочек блестящего угля.
Потом заметил длинную дорожку обвала, вынесшего на берег целый клуб перепутанных кустов и деревьев.
Обвал тянулся сверху и нагромоздил массу каменного щебня и глины, среди которых все чаще попадались угли.
Полез наверх Николай. Под ногами беспрерывно осыпались потоки каменной мелочи. Порой срывался и большой обломок и, прыгая и хрустя, несся вниз, увлекая за собою осыпь.
Петя попробовал было лезть за приятелем, но понял, что это опасно и выбрал другую дорогу, сторонкой.
Каково же было удивление Николая, когда в середине горы он заметил черным поясом выступивший угольным пласт, через который сочилась вода ручейка.
– Уголь, уголь! – радостно закричал мальчуган.
Подоспел десятник и коллектор, запыхавшись поднялся сам профессор, и пошла работа!
Кирками очистили уголь от осыпи и измерили его толщину. Она оказалась равной почти трем метрам.
– Мощный пласт, – сказал профессор, – большие здесь запасы угля…
– А как же он не сгорел? – поинтересовался Николай.
– Выгорел другой пласт, более верхний на самой кромке берега.
Пете очень захотелось посмотреть сгоревший пласт и он полез вверх. Нога разминала жидкую глину обвала и скользила по твердому гладкому льду, бывшему под глиной.
Рассмотрев это, Петя понял и причину оползней. За зиму глинистый слой промерз глубоко. Летом оттаял на небольшую толщину. Потом пошли дожди, размочили оттаявшую глину и она под давлением собственной тяжести соскользнула обвалом по крутому обледенелому склону.
Сообразив это, Петя перепрыгнул на площадку мха, тянувшуюся сбоку, и ухватился за покосившееся деревцо.
Вдруг под ногами его раздался хрустящий треск, деревцо качнулось, и моховый ковер вместе с Петей поплыл вниз. Не успел парень опомниться, как сверху вслед за ним сорвалась груда щебня. Обгоняя, катились мимо тяжелые камни, угрожая переломать парнишке кости.
В ужасе Петя бросился на катившийся мох – деревцо, за которой он держался, уже упало. Обвал разростался, захватывал и с корнем выдергивал целые кусты. Облако пыли взвилось над лавиной.
Приготовившийся уже к смерти Петя почувствовал сильный толчок. Его подбросило, раза два перевернуло в воздухе и швырнуло в сторону в неподвижный и колючий куст. Обвал наскочил на выступ скалы и остановился.
Порядочно поцарапанный, в синяках и шишках, но в общем невредимый, Петя поднялся с куста и ошалело осмотрелся.
– Жив ты? жив? – кричали снизу голоса.
Оказывается, что на работавших около угля вдруг посыпался целый град камней. Едва они успели разбежаться!
Профессора все-таки угостило небольшим булыжником по спине, а Николаю ухо залепило здоровенным комком размокшей глины… А стальная лопата, подвернувшаяся под удар тяжелой глыбы, была смята, как лист бумаги.
– Все хорошо, что хорошо кончается! – сказал профессор, протирая запыленные очки; – уголь нашли мы прекрасный!
Вечером, помогая укладывать образцы, Петя рассматривал плитку камня.
На плитке хорошо сохранился углистый отпечаток веточки папоротника.
– Видишь, – говорил коллектор, – это остаток одного из растений, из которых данным давно образовался каменный уголь.
Если дерево или мох после смерти своей будут оставаться на поверхности земли, то кислород воздуха скоро разрушит их. Остатки сгниют и рассыпятся впрах. Но, если это же дерево после смерти попадет в воду болот или будет прикрыто илом, то, защищенное от действия кислорода, оно станет не гнить, а медленно обугливаться. Так вот, громадные массы растительных остатков, погребавшиеся в прежде бывших больших озерах и болотах, превратились в уголь и были давлением тяжести своих слоев спрессованы в плотные, как камень, пласты.
А отдельные растения, попадавшие в тонкий ил тогда, когда этот ил окаменевал, оставляли на нем свои отпечатки.
– Интересно, – сказал Петя, – а что же эти растения были такие же, как и наши?
– Нет, растения в те отдаленные времена были другие. Тогда не было лиственных деревьев. Очень редко попадались и хвойные. А главная растительность состояла из гигантских папоротников и хвощей, которые были такими же большими, как самые крупные наши деревья. Теперь эти породы вымерли.
– Так, – сказал Петя, – стало быть по отпечаткам и узнают, какие были растения прежде?
– Ну, конечно.
– И по растениям можно узнать, когда образовался уголь?
– И уголь, и другие породы. Чем больше похожи остатки растений на современную растительность, тем, значит, моложе и породы, в которых они находятся.
■
Как-то утром с илимки заметили быстро двигавшуюся навстречу лодку. Лодочка была необычная. Длинная и узенькая, она вся была сделана из бересты, которая покрывала легкие, деревянные упруги.
В середине лодочки, глубже чем по пояс, сидел тунгус, вытянув вперед ноги, и ловко огребался длинным и тоненьким двухлопастным веслом.
Лодка, как коричневая сигара, разрезала легко и быстро поду.
– Ага, тунгус в своей ветке к нам едет, – сказал десятник, – веткой у них берестяная лодка зовется и у каждого тунгуса такая обязательно есть!
Под’ехал смуглый, с длинными черными волосами туземец.
– Ого! – крикнул он, – здравствуй!
– Здорово, – ответил рулевой, – рыбу привез?
– Рыбу, рыбу! – засмеялся тунгус.
Пока у него покупали прекрасную стерлядь, тунгус прицепил свою веточку к борту илимки и ехал рядом, внимательно разглядывая незнакомых русских.
Бывалый профессор немного говорил по-тунгусски. Ему помогал Володя-лямщик, много промышлявший вместе с туземцами. Недалеко за мысом оказался тунгусский стан.
Интересно было посмотреть, как живут эти северные люди и Николай с Петюхой поднялись на высокий берег.
У кустов их встретил стройный и белый олень. С громадными, пушком поросшими рогами, он спокойно пасся, позванивая колокольчиком ботала.
Меж деревьев стояли чумы – шкурами обтянутые шатры-жилища. У дымившихся тут и там костерков толпами сбились серые, желтоватые и белые олени. Тут были и крупные сильные быки и изящно и нежно сложенные самки и маленькие оленята, раскрывшие розовые рты от жары.
Рядом с каждым чумом громоздились горкой наложенные потакуи – переметные сумки из оленьей кожи, затянутые шнурками. В сумках хранились запасы муки и других продуктов. Из отверстий чумов показались любопытные мордочки чумазых ребятишек. Изредка полаивали сбежавшиеся собаки, и тунгусы вышли встречать гостей.
У профессора в этом месте нашлась работа – надо было осматривать какую-то скалу, и экспедиция осталась ночевать у тунгусского стана.
Много ребята увидели здесь знакомого.
Недаром жили когда-то около южных туземцев – карагасов. Узнали, что тунгусы летом живут, главным образом, добычей рыбы, а зимой промышляют белку, колонка и горностая, изредка добывая и соболя, мало водящегося в этих горах.
– А медведей добываете тоже? – спросил Николай, сидя у костра.
Тунгусы отрицательно замотали головами, заговорили по-своему, а один ответил по-русски:
– Медведя чего добывать? Ты его не тронешь и он тебя не пошевелит. А если очень пакостить станет, за оленями гоняться или другое-что, так соберемся человек десять и убьем.
Из слов этих поняли ребята, что тунгусы медведя очень боятся.
Над одним из чумов на жердинке висела белая тряпочка и шкурка белки.
– Видишь, – толкнул приятеля Николай, – у них еще и шаманы остались, вроде наших попов. А это висит приношение какому-то духу…
К вечеру ребята совсем освоились. Говорили и через переводчиков, об’яснялись и сами. Тунгуска вынесла белой крупчатой муки, замесила на воде лепешку и бросила ее в горячую золу костра. Через полчаса все угощались суховатым, но вкусным, испеченным тестом.
– Хлеба, как у русских, у нас нет, – об’яснил один тунгус.
Потом вышли две девушки, взялись за руки и начали напевать и припрыгивать. Потом к ним присоединилась третья, затем подошло несколько парней, и круг хоровода расширился.
Горели костры, в потемневшей тайге все громче и веселее раздавались песни и смех. Под конец подошли и взрослые, и старики, и веселье стало общим.
Один пел, хоровод подхватывал припев и дружно отплясывал танец.
– В кооператив привезли хорошую муку, – запевал старик, – теперь мы поедим, поедим!
А хор раскатывался припевом:
– Кур-я! я-кур-я! Ка!
Другой начинал:
– Молодые глухари стали большими и жирными, скоро мы будем их промышлять!
И опять подхватывал хор припев.
У костра старик об’яснил ребятам, как устроена земли:
– Есть большое озеро, – говорил он, – и на этом озере остров. Вот там мы и живем. Еще другие есть острова и на них живут другие люди. И вот, пойдешь на север и будешь идти тайгой и пройдешь тайгу. И хребтами будешь идти и пройдешь хребты. А потом будет тундра и пойдешь ты тундрой, А за тундрой море и там уж конец света. А к морю ты не ходи, потому что живут по берегу его мирогды. Вроде человека мирогда, только нет у него, головы, а есть на плечах одна шея. И когда поймает мирогда человека или орона (оленя), то с’ест шеей! Сам куты (медведь) боится мирогды и туда не ходит. А если живут там куты, то надевают белую шкуру, чтобы мирогды его в снегу не заметили!
– Забавная сказка, – шепнул Николай Пете и в свою очередь стал рассказывать тунгусам об устройстве земли, о земном шаре, который вертится вокруг солнца.
Слушали его внимательно, но посмеивались недоверчиво.
Потом Петюха, найдя в кармане несколько конфект, угощал ими подошедших ребятишек, и старый тунгус одобрительно говорил:
– Только совсем плохой человек детей не любит! Был у нас один такой, но он ушел.
– Сердитый был? – спросил Петюха.
– У-у! шибко плохой человек! Он жену свою убил, до смерти убил. А потом испугался, что посадят его в железную коробку и ушел на речку Берея-Кан. Там плохое место – у-у! Плохое! Там и живет теперь.
– А чем же она плохая эта речка, И почему там его не поймают?
– Одна такая речка по всей Тунгуске. С ледяными воротами эта речка. Там и летом – зима. И шибко вода в ней играет – может человека утопить. А к плохому человеку как подойдешь? Он говорит – тунгусы придут на речку – из винтовки буду стрелять. Русские придут – из винтовки буду стрелять. Так один и живет вроде как кружалый (сумасшедший).
– Хуже мирогды! – посмеялся Николай.
Только под утро вернулись ребята на илимку и не одни, а с собакой. Им подарил ее старик-тунгус за то, что Николай подарил ему финский ножик.
■
Нового участника экспедиции назвали Хорькой от туземного слова хорей, что означает палку, которой управляют оленями.
Хорька был настоящей тунгусской лайкой – весь черный, с белым пятном на груди и острыми ушами.
– Ну, теперь мы и птицу, а может быть и зверя добудем! – заранее радовался Николай.
Он уже не тянул лямку, а носил за профессором разные инструменты. На илимке же три раза в день измерял температуру и записывал показания барометра. Делал это очень точно и счастлив был своей ученой работой безмерно!
Узнавши, что он охотник, профессор дал ему на пробу свою двухстволку, когда бежавший по берегу Хорька однажды залился зовущим лаем.
– Смотри, Никола, не сплошай! – взволнованно напутствовал Петя.
И у Николая билось сердце не в шутку. Еще бы! У всех на глазах первое его охотничье выступление и вдруг оскандалится он!
Взведя оба курка, осторожно хоронясь за кусты, приближался он к дереву, под которым лаяла собака. Услышал куриное клохтанье глухарки и увидел большую коричневую птицу, сидевшую на суку. Хотел подойти еще поближе, повернее. Но глухарка забеспокоилась и стала вытягивать шею, разглядывая приближавшегося врага. Николай точно навел на птицу мушку и за облаком вылетевшего дыма разглядел, как мешком рухнула она вниз вместе с обломанными ветками.
В этот миг из соседнего куста, шумно захлопав черными крыльями, рванулся петух-глухарь и потянул вдоль опушки, мелькая в деревьях.
Николай повел ему вслед ружьем и из левого ствола далеко положил дичину…
Не было границ его торжеству, когда с богатой добычей возвращался он на илимку. Охотничий экзамен был сдан блестяще!
– Ну, молодец, парнишка, – хвалил профессор, – стрелок ты добрый! Так вот, когда нужен будет тебе дробовик, пользуйся этой двустволкой. А если встретимся с медведем, то бери винтовку. Можешь взять ее сейчас и повесь себе над койкой, чтобы всегда она была у тебя под руками!
Это было уже верхом счастья!
Николай дышать боялся на черный, вороненый ствол маузеровского карабина. Каждое утро протирал его тряпкой, любовно отодвигал затвор и с восторгом смотрел, как удобно и быстро утопали в магазинной коробке пять патронов со страшными разрывными пулями.
А Хорьку оба мальчугана полюбили так же, как любили когда-то другую свою собаку – Буску.
■
Дунул попутный северо-западный ветер. На илимке подняли широкий четырехугольный парус. Парус надулся гигантским животом и легко потащил илимку. К полудню ветер окреп настолько, что белыми гребнями закипели волны, и судно неслось так быстро, что только мелькали береговые камни.
Все очень радовались – не надо было тащиться с тяжелой лямкой и километры бежали за километрами, не требуя людских усилий.
Путешественники отдыхали. Кто курил и разговаривал, кто занимался починкой разорванной обуви.
Петюха подкладывал дрова под большой медный котел, в котором варился чай, и собирался чистить картошку.
Пробежали лесистый мысок, и за ним ветер вдруг переменился и шквалом ударило сбоку. Илимку качнуло так сильно, что многие не устояли на ногах. Котел пролился и едва не обварил Петюху. Парус повернуло боком.
Рулевой делал тщетные попытки спустить его, но веревка застряла в блоке мачты, и парус не опускался.
Новый удар ветра повалил илимку на бок. Волна хлестанула за борт, потоком вкатилась вовнутрь.
Перепуганный Петя, не выпуская из рук ножа, приготовленного для картошки, как котенок, вспрыгнул на крышу к мачте подальше от коварной волны!
Рулевой топором отрубил веревку, но она застряла прочно и не спускала парус.
А с реки в пыли дождя уже мчался новый напор урагана. Тогда Петя ножом хватил веревки, привязывавшие парус к нижней рее [3]3
Рея – поперечная перекладина, к которой привязывается парус.
[Закрыть]. В налетевшем шквале освобожденный парус со свистом взвился наверх и затрепетал гигантским флагом.
Илимка выпрямилась и вышла из опасного положения.
Петя был очень горд собой. Вот он какой! Даром что повар, а целый корабль от беды избавил!
Но о перепуге своем молчал…
■
Решили ребята устроить рыболовную снасть, которой промышляют по Енисею. Давно уже не было ни дичи, ни рыбы, а консервы приходилось беречь.
И принялись налаживать самолов под руководством опытного Володи.
К прочной нетолстой веревке привязали ряд шнурков с крючками. Шнурки сантиметров по 50 длиной. Вышло, что на каждый метр веревки приходилось по три крючка. Крючки были крупные, без зазубрин и острые как иголки. Навязав к поводкам, ребята подточили крючки подпилком. К основной веревке прикрепили каменное грузило.
– Вот, ребятки, – говорил Володя, – ежели бы теперь эту снасть да в воду пустить, то легла бы она на дно и никакого толку бы не вышло. А значит, надо к крючкам про-бочки привязать, чтобы держали они крюки на воде стоймя.
Так и сделали. И каждый крючок за изгиб приростили ниточкой к пробке.
Теперь самолов был окончен – на целых шестьдесят крючков!
Достали сухую ель, отпилили от нее сутунок величиною в шпалу и получился наплав.
Понравилась Николаю речка, глубоким устьем впадавшая в Тунгуску.
– Давай здесь самолов поставим!
Заплыли в лодке на стреж течения и перегородили устье крючками. Снасть утонула, и только привязанный к ней наплав указывал место, где был поставлен самолов.
– Утром вынем – посмотрим, – говорил Петя, – гребясь обратно на илимку, и рассказывал:
– Прибыльный этот способ, но только – хищнический. На самолов попадается стерлядь и осетр. Эта рыба ходит у самого дна, носом ил мутит и пищу себе отыскивает. И натыкается на крючок. Худо, что много при этом рыбы уходит израненной. Попадется плохо, раздерет себе бок и вырвется. И погибнет потом без пользы. Но по Енисею самоловами больше всего стерлядей и осетров ловят.
На берегу попался Николаю черный и блестящий камень. Руки пачкает, как карандаш, и легкий.
– Нет – не уголь, – решил Коля. – Давай профессору покажем!
Положил себе в карман, да и позабыл.
Утром, перед отправкой, поехали смотреть самолов, захватили с собой короткий багорчик, острый железный крюк, насаженный на шестик.
Поплавок был попрежнему на месте и, зацепившись за него, ребята вытащили конец веревки.
Первые семь крючков были пустыми. На восьмом, попавшись за брюхо, трепетала небольшая стерлядка.
– Вытягивай еще, вытягивай! – увлеченно настаивал Петя. Еще на трех удах оказались стерляди. Дальше пошли пустые крючки и осталось их всего четыре штуки, когда из-под лодки, покорно выплывая за поводком, в воде мелькнула огромная рыбина.
– Петька, багор! – еле успел выкрикнуть Николай.
Но рыбина болтнула хвостом, рванулась, лодку потащила вниз, веревка вырвалась из рук и один из пустых крючков ее глубоко впился Николаю в палец!
Вскрикнув от боли, парень успел перехватить поводок и сдержал тем крюк. Кровь полилась из пальца, ну другой рукой он поймал веревку и замотал за уключину. Рыба перестала тянуть, и лодка остановилась.
Выдернув крючок из пальца, Николай снова начал подтягивать к себе снасть, а Петюха стоил на борту, держа наготове багор.
Вот опять, медленно выплывая, показалась у лодки темная рыбья спина. Петя тихо подвел под рыбу багор и, что силы хватило, рванул его на себя.
Крюк глубоко пропорол добычу, а Петя слетел бы за борт, если бы колина рука не поймала его за пояс.
С минуту длилась ожесточенная борьба. Лодка плясала, рыба взбивала хвостом фонтаны брызг, ребята орали и тащили шест багра и веревку. И еле выволокли в легшую бортом на воду лодку двухпудового осетра.
Чудовище тяжело раздувало жабры, шевелило хвостом и из многих ран его обильно сочилась кровь. Ударом топора Николай прекратил его мученья.
На илимке все радовались вкусной еде и перевязали Николаю пораненный палец. Тут только вспомнил он о черном камне, забытом в кармане. Находкой заинтересовался профессор.
– Это – графит. Из него делают карандаши и особые сосуды, называемые тиглями. В тиглях при высокой температуре переплавляют металлы. Жаль, что этот кусок случайный, неизвестно откуда принесенный водой. Но присутствие его говорит, что и коренное месторождение этого ископаемого недалеко…
– А как же вы узнали, что оно недалеко, – заинтересовался Николай.
– А это видно по состоянию обломка. Он совсем не окатан водой и имеет острые края. А графит очень мягок и, вероятно, был бы разрушен, если бы перетаскивался рекой издалека. И, во всяком случае, был бы тогда закруглен и оглажен как галька.
– А правда, – спросил Николай, – что графит часто встречается там же, где и уголь?
– Правда, – ответил профессор, – потому что он нередко происходит из угля. Здесь на Енисейском севере, в древние времена истории земли образовались огромные залежи угля, занимая площадь в один миллион квадратных километров. Теперь говорят, что угли этой площади принадлежат Тунгусскому угленосному бассейну. В отличие от Кузнецкого бассейна, Черемховского или – в Европейской части Союза – Донецкого.
Если бы с тех пор на поверхности земли не было перемен, то к нашему времени сохранились бы несчетные количества угля. Но вскоре за образованием Тунгусского угольного бассейна на его территории начались большие вулканические извержения. Местность была разбита огромными трещинами из них вылилась на поверхность расплавленная каменная масса, которую называют лавой. Эта лава захватила, приблизительно, половину площади бассейна. На этом завоеванном пространстве большую часть углей лава сожгла, а другую превратила в графит. А сама толстыми пластами затвердела в горы.
Запасов углей Тунгусского бассейна мы еще не знаем. Но, вероятно, они велики. Если Кузбасс, имеющий площадь всего в 26 тыс. кв. км, содержит более пятисот миллиардов тонн каменных углей, то на площади в пятьсот тысяч кв. километров угля должно быть очень много.
Значительны, вероятно, и запасы графита. Находятся они по речкам Фатьянихе, Бахте и Курейке. На этой реке, отстоящей на сто пятьдесят километров к северу от Туруханска, уже много лет как работает графитовый рудник.
А теперь, как видите, графит мы находим и здесь, на Нижней Тунгуске.
– Ну, а как же в графит-то уголь перешел? – допытывался Петя.
– А видишь ли, в угле содержится, кроме вещества углерода, и много других смолистых и даже газообразных веществ. И если уголь попадет в соседство с раскаленной лавой, то нагреванием из него удаляются все летучие вещества и остается почти один углерод. Тогда уголь и образует графит.
