Текст книги "Псевдо (СИ)"

Автор книги: Максим Гурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Потом начались тяжёлые времена, но скоро и они кончились, застигнув Елену врасплох в момент подыскивания нужных слов для очередного каламбура. Слов? Слов, слов…

Вдали-вдали мерцал огонёк. Снегурочка подошла ближе, но огонёк передвинулся в другое место. «Огоньки боятся меня», – подумала глупая девушка и сделала ещё несколько шагов. Огонёк же, против ея ожидания, напротив, стал стремительно приближаться, и вскоре Снегурочке уже пришлось бежать от него, сломя свою холодную голову.

В своем животном страхе, беспричинно обуявшем её, она воистину не ведала что творит и не помнила даже имени своего. С тех пор её и стали называть Еленой. Огонёк не догнал её…

«Сущность бытия никакова!» – денно и нощно, как дурачок, твердил ей Иван-царевич, и она тосковала да грустно смотрела в лес, подобно мультипликационному волчку. Ложилась на краю… и плакала, а Иванушка, лёжа у стенки, беспокойно ворчал и ворочался. Но что она могла для него сделать? Ей самой было как-то очень печально, а он был такой некрасивый, и зачем она жена этому человеку ей не было до конца понятно.

Был бы он знаменитый сказочник, хотя бы, как Андерсен, а он ведь всего лишь гениальный живопописец, не написавший ни одного «Огнива» и ни одной «Русалочки» даже в карандашных эскизах.

Елена же была умная женщина, и сказки, конечно, здесь не при чем. А что было и при чём, ей было неясно и неясно было, хотелось ли знать.

Потом Иван-царевич заплакал и обнял её, всхлипывая и подвывая, аки белуга. Тогда Елена закрыла глаза и, насколько умела, уснула.

Корень её трагического мировоззрения, наверное, следует искать в глубоком прошлом. Сейчас ей двадцать семь, и по чистой случайности её имя и возраст совпадают с соответственными данными женщины, которую я люблю. Впрочем, мы отвлеклись.

своё детство Елена провела на Камчатке, на берегу Тихого океана. Много умела и редко болела. Потом кое-чему разучилась, а болеть стала чаще. То всё у неё получалось, то вдруг всё, что только что получилось, внезапно выпадало из рук.

Тесея она встретила в электричке, следующей по маршруту «Москва. Ярославский вокзал – Сергиев Посад». Он, Тесей, был зеленоглаз, теорётически физик, довольно быстро ускользнувший из её поля зрения, в результате чего Елена на какое-то время стала почти несчастной.

Когда её впоследствии обижали какие-нибудь мужчины, она думала, что Тесей никогда бы с ней так не поступил, а когда обижали женщины, думала, что Тесей никогда бы им не позволил так с ней обойтись.

Но она вовсе не была одинока. Отнюдь. У неё много друзей и Бонюшка – пушистый котёнок…

«Милая девочка Леночка, мне одиноко и я знаю, что одиноко и тебе. Давай любить друг друга и никогда не расставаться!» – скажу я ей однажды. «Черт с ними, с Тесеями и царевичами! Пойдём со мной под венец. Дулов так давно хотел его над нами подержать…»

Мне хочется произнести какую-нибудь глупость, вроде «над нами проносились облака» или «что делать, если Бог всего один, и некому на него пожаловаться?»

Елена теорётически не имела к физике ни малейшего отношения, однако, что ни делается – всё к лучшему.

В просторной гостиной Иван-царевич танцевал с одной из натурщиц, обладающей огромной чудодейственной задницей. Зачем она снова пришла на сеанс, он решительно не понимал, хоть и сам назначил ей встречу. Он вообще любил говорить одно, а подразумевать третье, и старался сделать всё возможное, чтобы окружающие понимали его адекватно.

Когда он, входя в квартиру, заявлял, что хочет спать, это означало, что он будет работать всю ночь и просит не беспокоить. А когда заявлял, что у него много работы – это всегда являлось прямым предложением немедленно уединиться с любимой женой.

И Елена день за днём в течение двадцати лет постигала эту нехитрую науку семейной жизни.

Замуж она вышла поздно, в возрасте тридцати пяти лет, и сейчас, по прошествии некоторого времени, ей вполне хватало на карманные расходы. Вдобавок ко всему они завели собачку, которая их отчаянно веселила и очень скоро стала всеобщей любимицей.

Каждый вечер она каталась по ковру, задрав свои кудрявые болоночьи лапки, смешно посапывала и умильно портила воздух. Одним словом, всё было в этом существе прекрасно. И если бы она не родилась собачкой, то верно родилась бы самой Еленой. Неслучайно обе женщины нередко ощущали почти физическую связь друг с другом.

Так, например, когда у Жужу была течка, Елена постоянно ловила на себе недвусмысленные взгляды случайных мужчин…

Так или иначе, ей было 27 лет, и она по сути дела была молода. Счастье её всё так же бродило по лабиринтам таинственного дворца, но ничто уже не могло всерьёз взволновать.

Елена хорошо помнила период, когда все вдруг принялись интенсивно взрослеть. А ведь как странно иной раз бывает. Встретишь случайно женщину, а потом столько всего у тебя с ней происходит, что становится дико себе представить, что когда-то вы встретились просто так, безо всякой предварительной истории. Так, как сейчас с ней может встретиться кто угодно ещё, и с ним всё может стать так же, как стало со мной, и с ней всё может стать так же, как со мной было у неё.

Подобные дикости происходили с Еленой уже неоднократно, но она не вспоминала уже даже и о Тесее, потому что всем всё было можно, и она уже не ведала иных истин, кроме вечных, да и те ведала в меру своих интеллектуальных способностей.

Мама Лены работала в аптеке и часто продавала Олегу Пащенко всевозможные серебряные колесики, не подозревая о том, что перед ней стоит поэт, муж Яны Вишневской, которая постоянно встречается мне на Большой Бронной улице, когда спешит на занятия в Литинститут. Мы здороваемся с ней в 50-ти % из ста, поскольку она не всегда замечает меня, а я не всегда вижу необходимость обращать на себя внимание. (Как ни странно!)

Между тем, папа Лены работал на ледоколе самым старшим механиком. Впрочем, конечно, я отдаю себе полный отчёт в том, что всё это не имеет никакого отношения к делу, но что имеет? И что это такое за дело?

Неужели кому-то есть, что сказать в искусстве, а кому-то – нет?! Вы уж меня извините, по-моёму всё это глубоко собачья чушь! Тьфу, говно, надоело!

Ничего предосудительного я не вижу решительно ни в чём! Стало быть, ничего страшного не произойдёт, если я брошу начатый сюжет и увлекусь чем-нибудь другим.

Безмерно надоели все эти ленины родители и прочая ерунда! Интересно мне во всей этой истории исключительно одно: у Ленушки очень симпатичная грудка, гладкий, упругий животик и красивые ноги. Естественно, я её хочу. Но и это никоим образом не относится к делу. А что относится к делу?

К делу не относится решительно ничего, потому что дела-то я особого не вижу, так же, как и состава преступления.

Сократ как-то раз спизднул, не подумав: «Я знаю, что я ничего не знаю». А я вот всего лишь хочу знать, чего я хочу.

А хочу я Лену, но это хотение несколько иного рода, а мне интересно другое: мне интересно, что мне интересно. И у каждого всё так просто, и у каждого всё так сложно.

И невероятные приключения ещё только предстояли многим моим знакомым друзьям.

Ещё я хочу, чтобы меня кто-нибудь приголубил. Последнее время всё, что я пишу, я пишу на уроках по музлитературе, которые я веду в ДХШ (детской хоровой школе) № 106.

Сейчас, к примеру, звучит соната ми бемоль мажор Моцарта, которого я не люблю. А вот Пушкина я люблю. А вот Лермонтова любил, а теперь не люблю, потому что он бедный, жизнью обломанный фарфоровый мальчик, который обижал слабых девочек, которые потом с лихвой годились в матери Достоевскому, а Чехову более чем в бабушки, а для меня они опять несчастные девочки, которых жалко, а Лермонтова нет.

Вот и чернила кончились, но у меня есть ещё. Авторучки – это как лошади, одну из которых Печорин загнал, когда вдруг заторопился в последний раз выебать Веру. Фактически даже не лошадь он загнал, а Бэлу с княжной Мэри, которые, если помните, тождественны лошадям в контексте романа.

Вот ведь Арво Метс – вдохновенный прибалт! Как бишь там? «…но их дочери опять похожи», кажется, «на весну» и так далее, в отличие от матерей, которые раньше тоже были, как дочери, а потом стали всё более походить на хозяйственные сумки…

Был я как-то на творческом вечере Андрея Битова, а он там молол какую-то хуйню. С кем не бывает, конечно. Даже я порой несу ахинею, но я зато никому не известный и на хуй не упавший Максим Скворцов нижайше кланяться просил, что я, Иванова Елена, и делаю не без удовольствия и вообще на коленях стоять люблю…

Построил художник дом и смотрел, как за окном идет дождь, а потом захворал, затосковал и улетел на Луну. А собака его на луну много лет выла и все слёзы свои собачьи выплакала, как умела.

А Елена, насколько умела, уснула. А Иванушка ревел, как белуга, и волосы рвал на себе. Такой вот Шекспир, господа. Господи, господи, пожалей меня, брата, неприкаянного во всех твоих снах бесполезных, как всякий сон всякого божества. Милая, милая моя спешит на берег реки. Падает зА лесом заря. И в коридоре раздаются шаги, а на улице барабанная дробь. И как тут мне, Лене Зайчиковой, не плакать, маленькой такой героине!

«Вот тебе и раз!» – Штирлиц сказал. «Вот тебе и два!» – апостол Петр сказал. «Вот тебе и раз!» – апостол Иуда сказал и порезался об осколок стекла, и заплакал, и запел, и заплакал, и песенку затянул… на шее потуже, а Христос зарыдал и улетел на луну, а собака Мария с именем человеческим все слёзы выплакала, и бежала по железнодорожному полотну, а потом обессилила.

А Евгению Онегину Елена ночью отрезала голову, а Юдифь сказала тогда: «Я буду век ему верна, хоть я другому отдана…»

И услышал слова эти Исайя-пророк и чудесной рыбе разрезал живот, и в этот день каялись братья иосифовы. И ещё одно странное совпадение: когда в Большом театре случился знаменитый пожар, в Иерусалиме сгорела мечеть.

А витязь Иван-царевич мечом взмахнул, словно кистью, и на небе приняли его за героя. Даром, что до этого он всю жизнь ничего не мог. Это и называется Благодатью.

Как ни было грустно Елене, Тесей не умел ей помочь. Минотавр же, напротив, женился и как-то в раз раздобрел. Минотаврята его расползлись по всему лабиринту, а Елена легла на диван.

Там она нашла в темноте плюшевого медвежонка, обняла и уснула крепким-крепким здоровым сном. Ведь что бы ни происходило с людьми, рано или поздно все они укладываются спать…

И ещё апостол Иуда сказал: «Больно мне. Камень на сердце у меня. Словом, нелегко». И ушел. И покинул Елену.

Теперь хочу немного поговорить с вами о Рите. Она работала на радио и была мне мила. Я о ней много думал, когда было неладно с Еленой, но ясно понимал, что если Рита и есть она самая, то когда будет неладно с ней, я буду думать о Елене, а то и не приведи Господь. О Миле.

Ноги у Милы были немного нескладные, но она так забавно умела ими манипулировать, что многое мы друг другу прощали.

А после явился Божественный Дима, богоЯвленный соответствующей красавице, и у них закружилось, поехало… Двух месяцев не прошло, как красавица уже раздвинула свои трогательные ножки, а царевич Димитрий сделал не в первый раз, да так там и остался.

«Тяжко. Ой, как тяжко! Ой-ли, ой-ли я?!» – апостол Х…..с сказал.

В будний день шёл снежок липкий, и шагала девочка Ирочка по мокрому и тихонько грустила. Хотелось ей того, хотелось ей сего, а было только это, это и вот это, а того не было. И этого самого того не было ни у кого, но было в начале Слово. Даже не слово, а обещание, что Это в конце концов обязательно будет у всех. Поэтому Ирочка грустила тихонько, вполголоса, точнее говоря, молчаливо и скорбно, вместе с тем, улыбаясь.

Уже давно не больно, но в каждый троллейбус в незапамятные времена было посажено по котенку, которых с тех пор перманентно мучают жестокие электромеханизмы, а котята же безысходно плачут. Вот тебе и Лякримоза.

Ира меня считает хуй знает кем и по-своему любит. Она во мне видит трогательную сволочь, каковая строит из себя тонкого эстета, каковая (то бишь эстет) мрачен и молчалива, будто предан каким-то высоким измышлениям на тему…

Она мне прокатила тележку о котятах в механизме троллейбуса, и мне от этого хочется плакать в голос, ибо так оно все и есть.

Как же так? Как же быть? Кому нельзя того, что всем можно? Эх, не убий BE MY BABY в ту ночь. В ту ночь.

У меня на шее крестик, а у Вовы на шее нолик, а Серёжа бедный линию проводит вдоль.

Над холмами летала крыса и махала крылом. В амбаре мышка её ждала и, чуть не плача, шептала: «Крысонька, любимая моя, приди, приди в мою обитель мышки!»

Но крыса не спешила. Она летала так, для удовольствия и, наслаждаясь полетом, семь раз заходила на новый круг.

И вот вошел к Тамаре демон, под юбкой бес ему навстречу свои объятья распахнул и вынес хлеб, да солки вынес.

Ввалилась крыса дивная в амбар и мышку вздула. Ей того и надо.

пришёл мужик-хозяин, застукал новобрачных и хвостики связал двум грызунам. Затем повесил на верёвочке сушиться, а после сжёг в печи…

Солдатик оловянный расплавился мгновенно, и сгорела балерина, лёгкая, верная, добрая и любимая.

При чём тут, спрашиваете, крыски? Да ни при чём. Просто есть такие птички. Птички-крыски. Да, Дулов?

Еленушка моя родная натурально любила меня, и я теперь, да поздно. Такое было у меня сокровище: нежное, славное, чистое, умненькое, а я обидел и не оценил. Говно.

Теперь нам тяжко. Неужели же и вторая жена родит ребенка не от первого мужа-меня? Почему всё так выходит, что как входит, так уже и не выходит?!

Что ты будешь делать? Выйду на улицу, пойду по ней, погуляю, вернусь, перекинусь с кем-нибудь словцом о безысходности вещёй и ницше-хайдеггеровских хуёвин, вернусь, выйду на улицу, погуляю, вернусь, лягу спать.

Спит моя Еленушка, спит моя Милушка, спит девочка Ирочка, спит дуловская девочка Анечка, спит тогоевская Машенька, спит сильный Вова Афанасьев, спит Ольга Владимировна желанная, спит Максимка – самодостаточная спиралька, спит…

Котик Тристан-кастратик-касатик скребётся в мою дверку, а я ему не открою уже никогда. Я сплю.

Борис Житков, что ты видел, печальная почемучка? Апостол Борис Пастернак сказал: «Жизнь прожить – не поле перейти!», и так и не перешел. Аркадий Гайдар полетел в космос 12 апреля 1961-го года, а через тридцать лет я впервые вошел так, как это подобает делать на самом деле. Впрочем, и до этого входил, но было страшно, тяжело, несподручно, больно.

Пробел. Какие уж тут мысли?! Кому что нравится. А всё-таки то, что Серёжа купил себе «Gibson» – это очень хорошо. И Вове хорошо, да и мне сам Бог велел.

Наверное, правильно писать слово «бог» то с большой, то с маленькой букв попеременно.

Божественный Агнец отнял у меня Алёнушку, а Дима Богоявленный Милочку. А кто у меня отнимет Риту или Инну (ещё не решил кого именно)? Кто? Всё тот же Иисусе? Сколько же можно? Не трогай моих женщин, господи! Что тебе они? А я их любить умею, как никто не умеет. Да. Да! Я вот уже двадцать два года хожу по земле, наблюдаю, делаю выводы и вижу, что да, никто так не умеет. Но какие же, однако, все непосредственные!

Я маленький Зубрик! Пи-пи-пи!..

Винни-пух с Тесеем не поделили Ариадну, а потом поделили, а потом и без Ариадны им хорошо стало.

Надо сказать, что теперь я всё-таки знаю, как надлежит клеить разные виды обоев. Хоть это успокаивает.

В Болгарии я, Скворцов, купил Еленушке гранатовое ожерелье, чтобы подарить к предстоящему разводу, а потом забыл его дома в ответственный день. В результате, подарил той, на чьей шее оно с трудом застегнулось, хотя она, конечно, девочка как девочка: бедная, глупая и с головой беда совсем, хоть и не без способностей когда-то была.

Я Вилли Посторонним, летаю где хочу. Здравствуй, Постум! Помнишь там кого-то некрасивую, но со стройными ногами. Помнишь, Постум? Вспомни, товарищ! Вспомни, товарищ Постум! Гражданин Постум! Господин Постум! Постум господен! Ваше сиятельство! Гребенщиков воистину…

Подуйте мне, пожалуйста, в ушко! Да, пожалуйста!..

Тогда Тесей вышел из комнаты, и снова Елена заплакала одними глазами беззвучно, обняла плюшевого медвежонка, уснула в тоске, и увидела город Солнца.

Кампанелла подошел к ней сзади, обнял за плечи и молвил человеческим голосом: «Пойдём, любимая! Это всё я построил! Я! Я!! Я!!!»

Тут-то он и выпустил изо рта соломинку и упал к Алёнушке в объятия. Хармс засмеялся, а девушка продолжала спать, когда старуха-мать наконец-то вывалилась из окна.

Адам сказал Еве: «Я тебя хочу», а Ева сказала: «Где ты был, Адам?» А змеи здесь не при чём. Волшебники живут в лесах, феи живут в городах, Иван-царевичи ходят в шкурах и живут в пещёрах.

Странные вещи происходят вокруг. О, город Ершалаим! Чего здесь только не бывает! Сборщик податей бросил что-то такое на землю.

Приплясывали золотые петушки, и кому-то было неладно. Ой, не надо! Ой, не надо! Ой, не надо! Ой, не надо бы! Якобы да кабы, в самом деле, во рту выросли грибы, и многие из счастливчиков отравились. Бы.

Пастушок Даниил дудел в свою крошечную дуду, которую заботливо смастерили для него Саввка и Гришка. И я играл, дудел, и многие из нас играли.

Лякримоза! Лякримоза! а я маленький такой, такой, такой! Ким Бессинджер…

Всё, начиная с первой строчки, и до последней буквы написано мной на уроках по музлитературе, которые проводятся мной еженедельно, по субботам с 10.30 до 13.30 Я начал писать «Псевдо» во время «Страстей по Матфею», а сейчас – «Реквием» Моцарта.

Надо сказать, что в пятницу мы с Серёжей закончили ремонт одной частной квартиры, и теперь у меня будет время писать не только на уроках. Тогда, вот увидите, всё пойдёт по-другому, и мысль потечёт иначе. Всё будет иначе…

В среду, когда мы купили «Gibson» и пришли ко мне попить чаю в составе: я, Серёжа, Вова, вышел спор: кто сказал «я знаю, что ничего не знаю!» Сократ или Аристотель? В самом деле, кто? Может Вы знаете? Если это так, то бишь знаете, напишите мне по адресу: Москва, 103104, Малая Бронная улица, дом 12, квартира – 20, Скворцову Максиму. В принципе, адрес может поменяться, о чём я непременно поставлю в предварительную известность.

И вот встретились Тесей и Аристотель и заспорили. Примирила их только смерть Ахиллеса, но тогда Андрей Рублёв пришёл в наш горестный мир и молвил человеческим голосом: «Больно мне. Камень на сердце у меня. Словом, нелегко».

«Скоро лето пройдёт, словно и не бывало», – Бог-отец сказал, а сын жертву принес. И вспоминал с грустью о прошлом, а Сталкер здесь не при чём. Такой вот, блядь, амаркорд.

Елена написала очень грустную сказочку про тучку, бедная моя, а Мила писала какую-то рифмованную хуйню, вроде «…но поклонники модернизма занимают в партере места». (При этом забавно то, что слово «места» являлось рифмой к слову ни то «красота», ни то «чистота».) Совсем охуела, бедняжка.

А Богоявленный не только писал, но ещё и пел: «…Этой осенью моя женщина, что-то такое там, больна…», чем и пленил сердце определённой особы. (Если не сказать, особи.)

Потом занялись английским языком. Мила взялась преподавать. Так попробовали, сяк попробовали – и наконец получилось.

«Вот тебе и раз», – апостол Штирлиц сказал, а Шостакович (Шостик) сочинил «Родина слышит, родина знает».

Ой, не надо! Ой, держите меня, мама моя дорогая!

Роман Фёдоров, старший брат моей первой жены, однажды показал мне пистолет и ещё десять тысяч рублей живьём в ту пору, когда за один доллар давали всего пятнадцать.

Рыба. (Это так у Куфтина в одном тексте, который он читал в квартирке, где одно время жила Банге (это в Отрадном.)) Рыба…

Надо сказать, что последний урок сегодня, 4-го марта 1995-го года подошел к концу.

До поры до времени многое прощалось Голиафу, Тесею и Елене. А Отцу, Сыну и Святому Духу напротив. Более того, как вы знаете, все кончилось Нюрнбергским процессом. Были предъявлены известного рода обвинения, и восторжествовал человеческий род!

Открывает, открывает, открывает щука рот, но не слышно, но не слышно, но не слышно, что поёт. Поёт ли?

Что-то такое есть в том, что «Псевдо» я пишу где угодно, только не дома. Сейчас, например, станция «Студенческая». Это я еду. Это я еду к Анне Абазиевой несчастной. Чего хочу? Трахнуть – не трахнуть? Даст – не даст? Даст! Взять – не взять? Не взять. Взять. Не взять! Взять! Ни дать, ни взять!.. Ять! Ять твоя мать! Я твоя мать!

«Я мать твоя!» – баба-Яга возопила. Печечки горят, горят, горят! Снежная королева хороводы водила, чистоту блюдила, этому дала, этому дала, а этому не дала. Ой, коляда! Ой, люли-люли! Берёзонька, Оленька, Славушка-Гаврилушка. Милушка, Милушка…

Скоро придут отпрыски мои во Спиридоньевский переулок, где дом стоит, в коем мою первую жену её второй муж ебёт регулярно. Придут и напишут мелом на асфальте перед домиком этим, что напротив «Марко Поло», неподалеку от коего Палмер, Севостьянов и Петруха Дольский играли за деньги джаз: Мила Милосская – сука хуёвская! Куда смотришь, сучье вымя?! А?! А?! (Это я соседу в метро.)

Вечный спектакль этот мне надоел. Его играет всякий. Умён – не умён? Вот бы знать…

Эту фразу «вот бы знать» одно время повадился говорить Дулов. А ещё повадился говорить: «Я не разбираюсь». Экий сокол! Дескать, детей мал-мала. Гомосексуальная тематика у Платонова. Точнее говоря, транссексуальная. Называние. Справа от меня сидит симпатичная баба с нежной кожей, писклявым голоском и в белой шубе богатой. Пизда! Шестое марта на дворе! Какие шубы, ебёна мать?!

Ходит грустная Елена. Ходит пО миру и не плачет. Я вот к Анне еду, а Ленка работает в Третьяковке. Бродит сейчас от картинки к картинке. «Хи-хи-хи», – раздается справа. Это писклявую бабу ёбарь её чем-то развеселил. Мы едем, едем, едем.

Определенно, в метро лучше, чем на уроках. Лучше писать. Был у меня друг Пишичитай, а у Айболита был друг Тянитолкай, а у Кошеверова есть Наташа, а у Данте была Беатриче, а у Лауры был Петрарка (мудило грешное), а у Шефа есть Добридень, а у гагар есть Гаврилов. Смысл последний не всем, вероятно, понятен, да и бог с ним.

(Если кто-то считает разы, то не обессудьте, если написал «Бога» не с той буквы. Простите за сим, низко кланяюсь от Елены Ивановой, в девичестве Зайчиковой. Мальчиковой.)

Хочу, чтобы Пащенко по прочтении «Псевдо» сказал: «В жизни ничего подобного не читал!» Трагизм. Трагизм.

Позвонил я как-то Лене, а голос у неё какой-то запыхавшийся, как будто трахалась только что, а она говорит, нет, говорит, я на дудочке играла. (Это которую я на день рождения ей подарил.)

Так и вошла она в лабиринт, бедняжка. Тесей выхватил пистолет и выстрелил Роману Фёдорову (Теодорову) в ухо, словно Дубровский медведю, словно Мцыри барсу. Два раза повернулся ключ. Открывают. Приехали.

Спустя два с половиной часа – ничего. Смешно. Конечно, без косметики и с естественным цветом волос она бесспорно выигрывает. Позвал замуж. Не впервой. Согласилась. Смешно.

У Ани живет Семён-гомосексуалист. Стриптизер. Я поспал у неё полтора часа, проснулся и уехал.

«Когда приедешь?» «Скоро». «Завтра?» «Хорошо». Не приду никогда. Посмеялись и хватит.

Вот тебе и зима, а вот тебе весна, а вот тебе длинный и толстый хуй! У девочки Ирочки горлышко болит. Перепелочка воистину.

С каждым часом все лучше и лучше. Сарданапал, привет тебе, привет! Когда это кончится? Да как тетрадочка кончится, так и все. Вам, потребителям уже готовой продукции, проще. Можно заглянуть в конец и сказать: да на такой-то странице все это кончается. А мне – ой, нескоро.

Экие трогательные девочки уселись напротив меня, чуть слева. Одна в белой курточке, другая в клетчатом пальто, третья, ближайшая, в зелёном.

Всех, всех баб поймаю и посажу в тетрадку. Буду иногда открывать заветные странички и трахать бессмысленно и беспощадно.

Переворот, ебёмте. День такой сегодня. Солнечно-весенний. Хочу, хочу, хочу!!!

И вошла в лабиринт Елена, и в каждой комнате оставляла она по вещичке; платье, туфли, чулки, комбинацию, лифчик и, наконец, трусы.

Много дней странствовала голая Елена по лабиринту и не находила выхода. Скучный Иван-царевич неотступно следовал за ней в своих снах…

Что-то устал я. Писать не хочу. Хочу ехать молча. Надоело. Устал. Не то, чтоб даже устал, а просто, сами видите, херня какая-то получается. Чего вас, дорогие мои, насиловать зазря? Продолжу через несколько часов, хотя для вас всё начнётся снова со следующей же строки. Что делать? Простите. Искренне ваш Максюшка. Целую. Кис-кис… Мульти-пульти…

Вот и свершилось. Следующий день. Седьмое марта 1995-го года. (Вот к чему литературка пришла.) Ровно 22 часа 31 минута, пьяный на толчке сижу. Нет, не блюю. Гажу. Говно идёт и идёт. Падает мой помёт навзничь. Несколько минут назад шёл по улице, неимоверно желая срать, и обдумывал новые строчки, как приду, сяду срать и напишу свой репортаж с говном из жопы.

Написать хотелось о следующем: как известно, когда люди не хотят обосраться, они рефлекторно совершают некие движения анусом, обратные желаемому процессу срача. И вот что интересно (кажется, Бонифаций) – всё-таки они обсираются почему? Потому что мышщы ануса не выдерживают более напора или говно – это самостоятельная субстанция (бог?), и на определённом этапе уже что ты не делай (стреляй, пой или бегай) – всё одно, обосрёшься? И это уже не постмодернизм, а совсем обидно.

Блядь, и почерк пьяный! И совершенно страшным образом написано именно слово «почерк»! Как это так выходит? (Вспомните, вспомните фразу «как это так выходит, что как входит, так уже и не выходит?!»)

Хочу закончить этот эпизод фразой о том, что Анна всё-таки дура и тут же сказать о ней что-нибудь хорошее для крутоты и чтоб была наглядней сложная структура моей души.

Гулял я со Славкой Гавриловым. Опять пили. Мама как в воду глядела. Аня всё же дура. Хотя, не знаю ничего. Бедняжки все. Аня, прости; Лена, прости; Мила, прости; Оксана, прости. Только с Катей всё нормально. В своем роде. Друзьям понятно.

Приключения Буратино. Раса брезгливых. Полина Виардо. Мытищи Тургеневы. Хотят чего-то все время. Революционеры. (То есть, конечно, Слава и Вадик, я все понимаю. Это я так, лишь бы что-нибудь сказать.)

Ольга Владимировна, отчего вы спрашивали меня сегодня о такой ерунде, девочка вы моя? Я позвонил по телефону поздравить вас, счастья пожелать; заговорили о «Псевдо». Вы зачем-то сразу о композиции, замыслах каких-то, как у меня то, да как у меня сё (в романе, естественно). Чушь какая!

Голосок же у Вас был грустный, нерадостный как будто. Что ты будешь делать!

– Ты, правда, думаешь, что может быть все хорошо? – спросили Вы.

– Конечно нет, – чистосердечно ответил я. Вот тебе и поздравление!

Один раз я видел Вас, Ольга Владимировна, в мини-юбке. Этот день запомнился мне на всю жизнь. Я тогда учился в девятом классе, и речь у нас, кажется, шла о русском романтизме. Одоевский и все, все, все. Однако, спустя много лет, приобретя кое-какой духовный опыт, а также существенно расширив горизонты своей эрудиции, я могу со всей ответственностью заявить, что по сравнению с вашими ножками искусство – это полная чепуха.

Елена целый день ходила по квартире с вазой в руках, не зная, куда поставить. Так, сяк – всё хуйня выходит.

А все оттого, что вместо того, чтобы сидеть дома и сюсюкаться с глупой мамой, надо было бежать ко мне в кроватку и получить верное удовольствие. А то и мне аналогичное доставить. Дурочка пушистая.

Летают мотыльки, и кружат над лесом совы. Погасли огоньки, и закрыты все засовы. Кто в свой нас пустит дом? Нам неловко постучаться. Что вот теперь делать?

Ивану всё казалось мало. Елена Прекрасная третий год была женой Кащея и многому научилась. Многим чудесам. Она умела превращать понравившихся ей мужчин в бокалы, а сама превращалась в мёд. Кащей пил, по усам текло.

Как-то раз, обо всём догадавшись, он вылил мёд себе на причинное место, а бокал разбил.

Очнулась Елена верхом на члене Кащея и больше не колдовала. Мало того, была жестоко наказана: Кащей, не долго думая, превратил её в свою крайнюю плоть. Лишь по ночам Елена вновь становилась нормальной женщиной, но все же лишенной возможности существовать в каких-либо иных формах, кроме как верхом на кащеевом члене. Когда же Бессмертный кончал, она вновь превращалась в его крайнюю плоть.

(Я часто думаю – не это ли нужно мне для полного счастья?)

Иван искал пути, изыскивал возможности для спасения любимой и придумал-таки одну хитрую штуку…

Двинулся в волчий лес изысканный витязь, кинул в сердцах клубок, побежал, побежал и пришёл.

Кащей соблазнялся неспеша, нехотя, медленно. Иначе говоря, неохотно и со скрипом менялась его сексуальная ориентация.

Иван же был красив, утончен, изыскан, интеллигентен, обладал безупречным вкусом, но Кащея мучил один и тот же вопрос: имеют ли Бессмертные право на гомосексуальную связь? Но не следовало ответа из глубины его бессмертного подсознания.

Иван же настойчиво плёл свою паутинку и как-то раз своего добился. Сам того не желая, да и не подозревая, что такое вообще возможно на многогрешной земле, Кащей стал послушным орудием в руках лукавого царевича.

Задумано всё было до гениальности просто: основной расчет Иванушка сделал на несомненность зеноновых парадоксов. Таким образом, Кащей, овладев одним из наших героев сзади, буквально через десяток секунд бурно кончил. Выделившаяся при этом наслаждении сперма набилась партнеру, то бишь всё тому же Иванушке, в задний проход. А Ивану того и надо. Уж кому-кому, а ему был известен простой закон: «Когда мужчина меняет свою сексуальную ориентацию, все превращения гетеросексуального периода становятся недействительными, и в этой ситуации может произойти всё, что угодно, то есть последствия могут быть совершенно непредсказуемыми».

Смелость иванова пуступка заключалася в том, что, будучи в полном неведении – что же на самом деле может произойти, он был уверен в своем. И веру его Всевышний вознаградил!..

В момент греховного совокупления Елена перешла из состояния крайней плоти в состояние кащеевой спермы (это обычная химия) и таким образом перекочевала в тело Ивана. Тот жопку-то пробочкою заткнул и, как опытная Юдифь, срубил Кащею головку, а из символической иглы путём переплавки и прочих кузнечных работ смастерил себе перстенёк.

Поскакал он через лесок голубой в свой домик родной, но кое-чего не учёл.

Сколь ни прочно сидела в заднице пробка, а сперма кащеева нашла-таки из положения выход. Да и как его не найти! Впиталась она в стенки ануса и очутилась в царевичевой крови…

Иными словами, скакал, скакал царевич Иван, а до дому добрался не он, не Елена даже добралась, а Божественный Андрогин. Имя ему Ивлен.

Стал он жить-поживать, да добра наживать. Об этом и речь пойдёт.

Вчера ездили с Катей Живовой (фамилия её странным образом совпадает с фамилией вовиной бывшей жены, а Вова – это басист Другого оркестра) на концерт группы «Аукцыон», проходивший в Зеленограде.