Текст книги "Заблуждение"

Автор книги: Максим Павченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

С чувством скорой радости я ждал третьего урока – ОБЖ. Я знал, что, раз там будет Долгов, то наверняка будет весело, и готовился к мини-веселью. Вот и представьте себе мои разочарование и негодование, которые охватили меня, едва только я узнал о том, что Долгов заболел, и что его будет замещать проклятая Чивер – не кто-нибудь другой, а именно Чивер! Ну что тут скажешь?..

Я не слишком удивился, когда заметил, что вошедшая в класс Чивер смотрит именно на меня. Нет сомнений, что она тут же вспомнила понедельник, и первый урок, и моё отсутствие на нём, – впрочем, мне на это было уже наплевать: пара (если не кол) в журнале уже стояла, так что ждать от неё новой подлости мне не приходилось. Всё-таки везде должен быть предел садизма.

Однако она неожиданно обратилась ко мне:

– Лавров, иди сюда.

Я слегка опешил, но затем встал и подошёл к противной особе.

– Получи от меня задание, – сказала она, протягивая мне некую бумажку. – Тут несколько пунктов. Сделаешь всё – и я подумаю об исправлении твоего «неуда». Не сделаешь – пеняй на себя, тебе же будет хуже. Можешь идти.

«Вот те на! Неужто она не такая противная?!» – невольно подумал я.

Что ж, надо признать, что задание от Чивер пришлось как нельзя кстати. Теперь мне не нужно было балдеть на уроке и терпеть её географические рассказы, да и успеваемость можно поправить. И вот, на фоне таких мыслей, я с воодушевлением приступил к работе.

Урок прошёл для меня удачно и плодотворно – я работал в хорошем темпе и сумел выполнить все задания. Теперь у меня хотя бы была надежда на благосклонность Чивер.

На физике нас особо не мучили. Наша физичка, Ломанова Ирина Евгеньевна, объясняла нам правило Ленца и явление самоиндукции. В целом, этот урок мне понравился; было даже интересно.

А затем мы пошли в столовую. Там, как и всегда после четвёртого урока, было очень шумно. Казалось даже, будто вся школа оккупировала столовую – в таких случаях обычно говорят «яблоку негде упасть», и я могу заверить, что яблоко, если бы его кто подбросил, действительно не смогло бы коснуться пола.

По традиции, у буфета собралась огромная толпа, для которой, вообще говоря, справедлив такой закон: возраст школьника и шанс купить желанный продукт находятся в прямо пропорциональной зависимости: чем старше школьник, тем выше этот шанс.

Привилегии были только у учителей. Стоило кому-либо из них прийти – и строгое и циничное лицо буфетчицы, словно по мановению волшебной палочки, моментально приобретало добрый, ласковый и мажорный вид. А потом, когда учитель уходил со своим кушаньем, с лицом буфетчицы происходила обратная метаморфоза – снова были заметны грубость и злость, словно здесь никогда и места не могло найтись для улыбки. Вот почему мы не любили частенько заглядывающих в буфет учителей и терпеть не могли буфетчицу.

Недалеко от буфета, по левую сторону от очереди, трое малых из пятого класса играли в так называемый «буфетный баскетбол». Они, один за другим, с разных дистанций, кидали пустую бутылку от лимонада в урну, ещё не набитую мусором, стремясь, конечно, попасть в цель – типично столовская игра. Победителем в ней обычно становится тот, кто попадает пять раз, если таковой есть, – проигравшие же, по правилам, должны скинуться и купить триумфатору ту или иную еду. Размер взносов определяется заранее. В основном, одной большой перемены хватает на две полноценные игры, на маленьких переменах можно успеть провести только одну.

Неудивительно, что многих эти малые раздражали – уж слишком много места занимала их игра, урна почти всю перемену была ими же абонирована, да и надоедливых криков хватало. Поэтому обычно мелких мы прогоняли в какое-нибудь другое место, например, в актовый зал. Они, конечно, сопротивлялись, и недоумевали, и возмущались, но ничего не могли против этого поделать – не выросли ещё.

Впрочем, это совсем не дедовщина – мелкие порой так увлекались своей игрой, что попадали бутылками в более старших, а один раз мишенью даже стал Саня. Ох, как он тогда ругался!..

– Твари малолетние! Не наигрались ещё? Я эту бутылку сейчас запихаю вам в одно место, а ну валите отсюда!

Разумеется, после такого рыка не прошло и полминуты, как никого из мелких на месте игры не осталось, причём на сей раз перечить они даже и не смели.

А однажды бутылка пришлась прямо в Чивер – вот это точно был запоминающийся момент. Нет, наша завуч не орала – ей, очевидно, было не до этого, – но зато матерок в её недовольном бурчанье слышался очень хорошо:

– Мотаются тут … всякие… Лучше б на стадион шли и там бы все играли…

Не знаю, поняла ли она тогда сама, что сказала всё это не у себя в квартире и не какой-нибудь подружке…

А я продолжу краткое описание столовой. Итак, напротив буфета располагалось много столов, за которыми, как правило, принимала пищу наша начальная школа. Впрочем, нередко эти столы занимали куда более старшие ребята, причём они далеко не всегда именно ели. Был, например, у нас стол мирового списывания – там постоянно кто-то что-то с кого-то скатывал! Рядом находился стол, за которым сидящие любили обсуждать спортивные события: «Сколько подиумов у Свендсена?», «Забил ли Роналду?», «Как дела у Малкина?», «Надаль проиграл?»[12]12
  Эмиль Хегле Свендсен – норвежский биатлонист, Криштиану Роналду – португальский футболист, Евгений Малкин – российский хоккеист, Рафаэль Надаль – испанский теннисист.


[Закрыть], – такие вопросы здесь можно было услышать довольно часто. Но был ещё один достаточно важный для меня, и далеко не только для меня, стол – «Стол Компании». Как Читатель догадался, за ним обычно собиралась наша Компания.

Но вот нонсенс: в этот раз наш любимый стол был занят. И кем? – какими-то восьмью шестиклассниками, игравшими в мафию. Это мы все сразу поняли, как только услышали знакомое словосочетание: «Город засыпает…»

В общем-то, мы никогда не были принципиальными или придирчивыми людьми и запросто могли бы сейчас пересесть за другой стол – в конце концов, уже прошли тот детский возраст, когда кричали по всяким пустякам, – но проблема состояла в том, нас было очень много, и за другим столом мы бы просто никак не смогли уместиться, а любимый компанейский стол значился в столовой однозначно самым большим (собственно говоря, не зря мы его и абонировали!). Поэтому Косте как лидеру Компании пришлось пойти во всём разбираться. Однако уже по одному его лицу я понял, что грубости нам ждать не стоит, – оно имело крайне миролюбивый, но несколько хитроватый вид.

– Ребята! – обратился Костя к шестиклассникам. – Во-первых, всем привет от Кости Таганова. А, во-вторых, – я, конечно, вижу, что игра развивается крайне интересно, и, кажется, мирные жители проигрывают, – но вам придётся сейчас немедленно освободить данный стол и перейти в другое, не менее подходящее для «мафии», место, – сказал он невероятно спокойно, в своём излюбленном стиле.

По столу ту же пронёсся гул возмущения. Восьмёрка уходить явно не собиралась. Саня уже показал Косте характерный жест, который по дворовой легенде значил, что, мол, «не пора бы их уже прогнать?». Но Костя, в свою очередь, ответил Сане отрицательным жестом и ещё раз обратился к шестиклассникам:

– Имейте в виду, друзья, что ваша истинная мафия уже давно должна вам всем пятьсот тридцать два рубля сорок копеек, а вы сидите тут и строите из себя мафиози! Да не обманывайте вы себя! Неужто вам не жалко собственных же денег? Да я бы уже давно на вашем месте поднялся на третий этаж, в правую рекреацию, и потребовал бы свои кровные!

И тут мы вынуждены были лицезреть совсем странную картину, понятную, наверно, только Косте. Ни с того ни с сего наши юные мафиози, сразу после его слов, мгновенно выпрыгнули из-за стола, похватали портфели и рюкзаки и бросились бежать. Куда? – это, опять же, мог знать только Костя. Но мы успели заметить на лицах шестиклассников явно воинственные мотивы.

А Костя как ни в чём ни бывало предложил нам всем сесть. Однако мы находились ещё в таком удивлённом состоянии, что Косте даже пришлось повторить:

– Садитесь, друзья!

Только после этого мы расселись, даже поражённый пуще всех Саня приземлился на скамейку.

Замечу, что потом, спустя уже определённое время, Костя объяснил-таки нам свой подход. Оказалось, что он уже очень давно знаком с учеником 7а класса Антоном Черновым, который хорошо известен нашему школьному обществу как «Вечный вымогатель денег», а точнее, как «Вечный вымогатель денег у шестиклассников». Ох, сколько он им уже задолжал (да ещё была у него привычка постоянно скрываться от жертв, когда те уже всей своей мощью готовы на него ополчиться)! Сам Антон рассказывал Косте про свои долги, и, надо сказать, что тот изначально не имел уважения к должнику, ибо всегда считал, что требовать деньги у мелких – это крайне низкое занятие. А постепенно Костя и вовсе стал презирать Антона, иногда ещё напоминая ему: «Заканчивай эту хрень! Только подумай, каким постыдным делом ты занимаешься!..» Но Антон был глух к советам Кости, и поэтому Таганов сейчас без всяких угрызений совести сообщил шестиклассникам место нахождения подлеца, зная, что у него на очереди была алгебра на третьем этаже, в левой рекреации (но прятался он в такие моменты обычно всегда в правой, потому что боялся, что в левой его настигнут – один на один ему, конечно, легче было действовать…). Не лишним будет также сообщить, что Антон много раз просил деньги у самого Кости – мол, «на сигареты ему своих не хватает», – и Костю, очевидно, это тоже со временем взбесило.

Теперь он собрал нас всех за столом, и собрал не просто так. Но повестке стоял вопрос о нашем пейнтболе в ближайшее воскресенье, и вот, когда все расселись (а нас было чуть больше двадцати человек + Костя), началась дискуссия. Кто-то ещё предлагал поменять пейнтбол на боулинг – дескать, он привычнее, – но Костя – главный вдохновитель пейнтбольной идеи – настоял на своём:

– Нет уж, давайте это всё-таки реализуем. Пейнтбол – так пейнтбол! Кстати, кто играл в него хоть раз?

Откликнулись только мы с Саней да Даша Красина.

– Что ж, это понятно, почему многие не хотят. Боитесь, значит… Но ничего – это нормально. Сначала все ратуют за модерн, а – случись что! – сразу превращаются в консерваторов – знакомая ситуация. Но мы не консерваторы, друзья! Мы должны двигаться вперёд!

– Так всё-таки, – обратился Паша Дубровин, – куда мы идём? В боулинг или в пейнтбол?

– Я всё-таки предлагаю попробовать пейнтбол, – отрезал Костя.

– А там не будет убийств? – то ли в шутку, то ли всерьёз спросила Вика.

Даша тут же нашла, что ответить:

– Разумеется, они будут! Нас ждёт особенная химически опасная, токсичная краска, которая будет либо убивать нас своим запахом, либо разъедать все части тела, на которые попадёт.

За нашим столом поднялся смех. Впрочем, Вика не смеялась, а, напротив, приуныла.

– Да не робей, подруга! – обратилась к ней Даша. – Всё будет улётно! Ты и не заметишь, как втянешься в войну.

Не знаю, поняла ли Вика юмор Даши, но далее Костя уже стал рассказывать всем нам, куда, собственно говоря, мы поедем. Думаю, что Читателя не слишком заинтересуют подробности рассказа Таганова, поэтому скажу только, что пейнтбол располагался за пределами города, в одном достаточно известном посёлке.

Закончив рассказ, Костя увидел, что в пяти метрах от него стоит слушающий музыку Боря Норовский из 9б, спустя секунду я тоже его заметил – это был наш общий с Костей друг, и тоже член Компании.

– Чего ж стоишь? Залезай к нам! – крикнул ему Таганов.

Боря с радостью на лице присоединился к Компании, и Костя тут же и достаточно быстро посвятил его в пейнтбольную тему и предложил поехать с нами в воскресенье.

Положительный ответ того последовал незамедлительно, и Косте лишь оставалось сказать:

– Я всегда знал, Боря, что ты – верный друг Компании.

Тем временем двадцать минут, отведённых на четвёртую перемену, закончились. Наша группа разбилась. Костя, Саня, Лёша, Даша, Вика, Миша, Карина, Люба, Женя и я – мы медленно-медленно зашагали на литературу. Было такое впечатление, что каждый из нас уже знал, что сейчас там будет полнейшая скука, то есть Куприн и его «Гранатовый браслет», – и это явно не добавляло никому желания поскорее оказаться в кабинете Фёдоровой. Саня вообще всё время твердил: «Давайте не пойдём! Давайте не пойдём!» Его предложение решено было отвергнуть – наверно, из-за каких-то чудесных проявлений антипофига, возникших в наших душах, – однако в тех же душах каждый из нас наверняка мысленно был солидарен с Саней и даже двумя руками и ногами за его идею. Впрочем, как выяснилось впоследствии, мы приняли крайне правильное решение.

По пути к кабинету Фёдоровой, который находился на третьем этаже, мы встретили Армана (это случилось ещё внизу), причём первым его распознала Даша, тут же об этом сообщившая Косте. Подойдя к Арману вплотную, мы тотчас же и обступили его со всех сторон, а Костя строго спросил:

– И где ты пропадал? Почему в столовку не зашёл?

На это Арман тут же ответил:

– Да фигня тут одна со мной приключилась…

– И что именно за фигня? – спросил Саня, бесспорно, более всех в нашей группе идущих на литературу интересовавшийся контекстным смыслом этого слова.

– Иду я, короче, в медкабинет. За направлением на флюорографию, – отвечал Арман. – И тут меня встречает Гареева, свинья эта из третьего кабинета. И спрашивает: «А чего это ты, Хатов, не был на двух моих уроках в понедельник?» Я, разумеется, ответил, что у меня есть причина – мол, ездил в военкомат. И, кстати, об этом я ей говорил ещё в четверг, после урока, но она, видно, пропустила это тогда мимо ушей – была занята своими делами, блин, а меня не слушала! И вот теперь у неё случился провал в памяти, который я, как мог, пытался ликвидировать.

– И как, успешно? – спросил я.

– Да где там?! Она, видите ли, уже и не помнит, что было в четверг, поэтому я типа прогулял те два занятия. И тут пошёл в ход её излюбленный метод: она отвела меня в свой кабинет, дала до хрена д/з на следующую неделю и заявила, что если я его не сделаю, то она, мол, затрахает меня своими колами. Вот такая фигня!

Как видно из речи Армана, он был очень зол.

– Покажи хоть, что за задания, – со вздохом сказал Костя.

– Да вот они, – сказал Арман, вынув из своего портфеля сразу пять листов, на которых – это и издалека было заметно! – не было ни одного русского слова.

– Да уж, вот это зашибись… – только и смог произнести Костя, который, кстати, знал английский на «5» и даже собирался сдавать его в формате ЕГЭ.

– Зашибись – это мягко сказано, – бросил фразу Саня, также взглянувший на листки от Гареевой, несчастливым обладателем которых был Арман. – Я думаю, что это полный …, – он выругался. – Ладно, ужас.

– Самое ужасное, что я всё равно не смогу это сделать, – заключил Арман. – Разве что только попытаюсь.

– И когда ты планируешь попытаться? – поинтересовался Костя.

– Да на выходных, конечно. Больше и некогда. До понедельника же надо…

– И ты всерьёз рассчитываешь на успех? А как же пейнтбол? – спросила Даша.

– Да, видимо, с пейнтболом я пролетел… Увы, ребята. Но ведь надо хоть что-то сделать.

– Да понятно, – сказал Костя. – Эх, помочь бы тебе… Да только у самого времени в обрез…

– Спасибо, Кость. Но я уж сам как-нибудь попробую…

Тут в разговор решила вмешаться Люба:

– Погоди, Арман. Давай будем реалистами. Во-первых, выполнить это аспирантское задание даже за три дня невозможно. Ну, тяжело! А, во-вторых, ты же слабо петришь в инглише, как и я, – давай уж по честноку. «Почти на двоечку». Вот и выходит, что сделать это задание тебе просто не под силу. Разве только наугад? Наобум?

– Выходит, что у меня всё же будет двоечка, – шутя сказал Арман. – Хотя, наверно, ты права…

– А тут ещё ни одного русского слова нет! Даже задания на английском! Жуть!

– И то правда. Ты, определённо, права, Люба! – заключил Арман.

– Она же просто решила поиздеваться над тобой. Так … пошутить разок.

– Так разок-два пошутит – а потом и двояк вкатит!

– Да ладно!.. После таких заданий это даже стыдно сделать! – настаивала Люба.

– Хм… И что ты предлагаешь? – спросил Арман.

– Да просто забить на задание – и всё! А Гарееву послать на фиг! Мысленно, конечно.

Арман явно был в замешательстве. Он ещё минуты две стоял и раздумывал, как же поступить. Было заметно, что ему пришлось даже поднапрячься, ибо решение, каким бы оно ни получилось, всё равно выглядело бы противоречивым. А уж какой удар по ответственности! Вот тебе и пофиг! Опять начинается… Потом мы стали его слегка подгонять, всё же ещё помня о литературе, и он, наконец, заключил:

– Да, вы правы! Сто раз правы! На фиг английский!

Я даже не стану выражать свои догадки относительно того, что заставило Армана прийти к такому выводу. А, впрочем…

– Так что с пейнтболом? – спросила Даша.

– А что тут неясно? Едем! – заключил Арман.

Тем временем, мы продолжали всей группой, теперь и с Арманом, тянуться на урок литературы.

Через центральный коридор второго этажа идти было опасно – там был велик риск столкнуться с Барнштейн или Чивер. Поэтому мы решили пойти по обычной лестнице подъёма.

Подходя ко второму этажу, мы вдруг услышали чьи-то шаги. Принадлежать они, конечно, могли кому угодно – как обычному школяру-прогульщику, так и директрисе, – и здесь мы не владели точной информацией, равно как и не обладали экстрасенсорными способностями, – поэтому ситуация становилась неприятной; к тому же, кто-то явно шёл к нам именно со второго этажа. Мы хотели быстренько смыться, но уже понимали, что вряд ли успеем. Решено было всем оставаться на местах.

Итак, человек, чьи шаги мы слышали, уже открывал лестничную дверь. Вероятность, что сейчас появится кто-то из пары Барнштейн-Чивер, была очень велика. Вот ещё секунда…

Но, к счастью, всё обошлось. Дверь открылась, – и перед нами предстала завуч по творческой работе – Щепкина Дарья Алексеевна. Читатель должен знать, что это добрейшей души человек, очень тонкая, творческая натура. Она всегда умела организовать концерт, конкурс, выставку, спектакль или дискотеку в нашей школе – разумеется, только тогда, когда ей это поручали, – и это у неё неизменно получалось очень хорошо, если не сказать больше, – блестяще! Она словно всегда знала, чего хочет нынешняя молодёжь, что интересно современному поколению, и подстраивала эти вкусы под любое мероприятие, хотя самой ей было уже, наверно, за пятьдесят лет. Компания – надо отметить – очень любила и уважала Дарью Алексеевну. Оттого и неудивительно, что, увидев Щепкину, мы все сразу успокоились, обрадовались и встретили её самыми дружелюбными приветствиями.

– А мы вас давно не видели, – пожаловалась Люба.

– Да я в отпуск уезжала – и только вчера приехала. А вы опять гуляете, молодёжь. Небось, снова в столовой были? – иронично и с пониманием заметила она. – Костя! И ты здесь! – радостно крикнула Дарья Алексеевна и кинулась навстречу Косте для самых крепких объятий.

Тут я должен отметить, что Костю Дарья Алексеевна особенно любила. Она знала, что он – такая же творческая натура, как и она. Впрочем, то же можно было сказать и про Лёшу, которого она и так всегда уважала и отмечала.

– Кстати, как обстоят дела с номером? – спросила вдруг Дарья Алексеевна.

– С каким номером? – спросили мы.

– Ну как же! Номер ко дню учителя, 5 октября. Нужен от каждого класса, а тем более – от вас! Уже немного осталось… Неужто вы забыли?

– Да нет, мы помним, – сказал Костя. – Но ведь ещё целая неделя впереди! Всё успеем! К тому же, праздник выпадает на воскресенье, не так ли?

– Да это не страшно, справим в субботу, – сказала Дарья Алексеевна. – Но мне важно, чтобы у вас был номер. В четверг – пробный просмотр.

– Хорошо, мы всё сделаем, – заверил её Костя. – Как обычно, всё будет круто, – сказал он, показав соответствующий жест.

– Я в этом не сомневаюсь, – ответила Дарья Алексеевна, бодро улыбнувшись. – Ладно, бегите на урок.

Мы уже было тронулись, но в это время Дарья Алексеевна подозвала к себе Костю и Лёшу, желая, видимо, обсудить с ними некоторые планы праздника. Оставшиеся, в том числе и я, решили подождать их перед дверью, открывавшейся на третий этаж. Через три минуты Костя с Лёшей снова примкнули к нам, – и мы сразу выяснили, что, оказывается, Дарья Алексеевна попросила Костю что-нибудь сбацать на гитаре на концерте, и что они некоторое время обсуждали, что бы именно он мог сыграть; Лёшу же она попросила написать какой-нибудь стих, посвящённый празднику, дабы он смог его прочитать перед всеми аккурат при открытии концерта. Лёша охотно согласился, сказав, что по такому поводу к нему на неделе обязательно придёт вдохновение – и тогда он сочинит лучший стих на свете! Затем Дарья Алексеевна ещё раз напомнила Косте и Лёше про номер и пообещала, что поговорит на эту тему с Долгановым. Тут она, конечно, собиралась поступить очень грамотно, ибо хорошо знала нашего физрука, а, следовательно, и понимала, что нам активизировать его вряд ли удастся.

Итак, мы оказались на третьем этаже. В класс Фёдоровой заходить по-прежнему не хотелось, и Лёша предложил нам поглядеть на картины, что только вчера повесила на стене Дарья Алексеевна (очевидно, некоторые она привезла из отпуска). Мы с радостью поддержали эту идею.

На картинах были изображены, в основном, пейзажи. Но встречались и батальные сцены, и морские просторы, и портреты известных личностей. Рядом с ними висела деревянная табличка, уверявшая, что их авторы – прославленные художники, некоторые произведения которых можно увидеть, например, в «Эрарте»[13]13
  Музей современного искусства


[Закрыть].

В картины мы вглядывались очень внимательно, пытаясь понять весь тот глубокий смысл, который в них заложили художники. Особенно скрупулёзно вглядывался Саня. Его лицо в такой момент выражало собой как одухотворённость – неотъемлемую составляющую диалога с искусством, – так и глубокий анализ, свойственный всем субъектам практически любого вида познания. Картин всего было девятнадцать, и для того, чтобы досконально осмыслить каждую из них, нам требовались определённое время и соответствующий духовный настрой. Но проницательность, помноженная на восхищение, и начальная духовная осведомлённость, помогли нам достаточно глубоко проанализировать увиденное. Мы словно связались с мыслями художников, создававших эти картины…

Процесс духовного насыщения был закончен, и мы подошли-таки к кабинету литературы. Опоздание было уже довольно большим, и мы все – Костя, Саня, Люба, Карина, Миша, Женя, Даша, Вика, Лёша, Арман и я – прекрасно понимали, что Фёдорова, увидев нас, начнёт рвать и метать – по крайней мере, на 90 % мы были в этом уверены. Тем не менее, такого страха, как если бы мы шли к Бандзарту или Чивер, или – ещё хуже – к Барнштейн (правда, по счастью, мы к ней не ходим), у нас не было. Но кто-то должен был шагнуть первым, и этим кто-то не мог быть некто другой, кроме Кости. Самое интересное, что никто, даже Таганов, ещё не озвучил на пробу хоть сколько-нибудь правдоподобную отмазку. При этом, вешать Фёдоровой лапшу на уши вроде бы тоже никто не собирался, ибо уровень нашей общей наглости и так уже давно превысил допустимый предел. Ведь согласитесь, что опоздание на десять минут при общей продолжительности урока в сорок пять минут – это по меньшей мере крайнее неуважение к преподу, и мы, как ни странно, это хорошо осознавали. Поэтому совершенно ни к чему было заходить за край. С другой стороны, сказать Фёдоровой, что «мы просто ели, оттого и опоздали», было бы глупо. Во-первых, для этого была перемена, причём самая продолжительная – аж двадцать минут, а, во-вторых, прошло уж слишком много времени после неё. Неужто мы все тридцать минут ели? Ну, допустим, что полвремени ели, а затем смаковали – типа радовались послевкусию, делились впечатлениями о еде, как это когда-то было в пиццерии, и т. п. Но это ещё глупее.

Был вариант сказать, что нас задержала Дарья Алексеевна, – мол, «объясняла нам сценарий дня учителя, мы долго спорили, не могли прийти к консенсусу – вот и вышло такое громадное опоздание», но … тут на нас нападала совесть. Всё-таки Дарья Алексеевна была любима всеми, а потому подставлять и вмешивать её во всю эту хреновину никому не хотелось. Вот если бы нас задержала Гареева или Никанорова…

Про картины и думать было бессмысленно. Окружать себя ореолом духовности в данной ситуации означало подвергнуть себя под дикий унизительный смех. Ну а вариант с тем, чтобы вообще прогулять литературу – то есть по полной программе, – казался нам, несмотря на весь вакуум нормальных отмазок, не самым лучшим. Нет, конечно, теперь мало что могло помешать нам пропустить всю литературу – и, наверно, это было бы логично. Но вот что нам потом за это будет?.. Ох, горький опыт подсказывает, что ничего хорошего. Если уж десятиминутное опоздание может стать для нас роковым…

Вот такая складывалась ситуация. Не имея толком ни одной подходящей причины, мы должны были как-то выкручиваться. Очевидно, теперь уже спасти нас могла только импровизация – возможно, переполненная лишними подробностями и деталями, возможно, почти неправдоподобная, возможно, напротив, гипербанальная, а, возможно, сумасшедшая… Сумасшедшая – та, на которую способен один на миллион.

– Попробуем изъясниться, – сказал Костя, и открыл дверь кабинета, и первым зашёл внутрь. Следом зашли и мы.

Фёдорова в этот момент стояла, лицом обратившись к классу, и говорила что-то о «Гранатовом браслете». Наверно, она бы сильно изумилась, когда б увидела, как спокойно, гордо и по-хозяйски мы все зашли в её кабинет. Прямо как высокоуважаемые в обществе леди и джентльмены.

Через десять секунд Фёдорова заметила, что взгляды сидящих направлены уже не неё. Она обернулась и увидела нас – одиннадцать человек, стоящих всей группой у доски. Разумеется, начались вопросы «Где вы были?», «Почему опоздали?» и «Что всё это значит?», и, разумеется, отвечать на них взялся Костя.

– Татьяна Анатольевна, – начал он, – сегодня мы опоздали, потому что произошёл казус – совпало очень много обстоятельств, – Костя говорил полуиронично. – Вроде ещё Лев толстой говорил, что событие может произойти только в том случае, если совпадёт миллион обстоятельств. Вот у нас так и случилось…

– Постойте, Таганов, – остановила его Фёдорова. – Толстой имел в виду крупное историческое событие – например, войну, революцию. Вы же сейчас сравниваете войну с опозданием, и, на мой взгляд, это далеко не самое удачное сравнение, – строго заключила она.

– Согласен, Татьяна Анатольевна, – продолжал Костя, – но ведь для того, чтобы случилось опоздание, а тем более десятиминутное, требуется тоже немало причин. Их, конечно, будет не миллион, и не сто тысяч, но несколько штук точно найдётся.

– Что вы говорите? Назовите хотя бы десять, – с хитринкой на лице потребовала Фёдорова.

И вот тут она попалась! Костя без труда назвал ей даже больше причин, причём причины эти были самые разные: очереди в столовой, разговор с учителем, мысли о сознательном опоздании, мысли о прогуле, встреча с другом, долгое переваривание пищи, затем смакование её, размышления об уроках, ненависть к предмету, думы о жизни, прекрасные картины в рекреации, скука на литературе, общая хандра, желание выпендриться и т. д. Конечно, Костя импровизировал, придумывая самые дикие и смешные причины, но он не выделил ни одну из них в оправдание нашего опоздания, а заодно легко ответил на хитрость Фёдоровой.

– Ну хорошо, – сказала она. – Допустим, что вы столкнулись с невероятными обстоятельствами, причинами и нежеланием идти на мой урок. Но ведь вы делали это сознательно. Вы сознательно решили сократить себе время литературы, что, кстати, с успехом продолжаете делать и сейчас. Не так ли?

– Так-то оно так, – отвечал Костя, – но, может быть, наше желание отрезать часть от урока литературы относится к бессознательному? Это же по Фрейду!..

Теперь уже Татьяна Анатольевна была поставлена просто в тупик. Вряд ли она поняла то, о чём ей сейчас сказал Костя, но, впрочем, она, наконец, решила перейти ближе к делу:

– И всё-таки, Таганов, может быть, вы скажете, отчего вам так не хотелось идти на урок литературы? И почему вы подговорили опоздать такую большую группу людей? Что, личная антипатия ко мне? – язвительно спросила Фёдорова.

– Да нет. Никакой личной антипатии нет. Замечу, что и подговаривать я никого не собирался. Я вас подговаривал? – он обратился к нам.

Мы, конечно, помотали головами.

– Опоздание произошло не только по моей воле, – заметил Костя.

– Тогда по чьей же? – с любопытством спросила Фёдорова.

– По общей, – спокойно ответил Костя. – Отвечая же на ваш предыдущий вопрос, … литература мне, по правде, никогда не нравилась. А слушать о «глубоком смысле “Гранатового браслета”» мне, честно, неинтересно. Уж простите меня.

– Но почему? Почему вам так не нравится «Гранатовый браслет»? – задёргалась Фёдорова. – Объясните же!

Вот тут началось самое интересное, ибо Костя без всяких удивления, беспокойства, стеснения и боязни начал своё изъяснение. Замечу, что класс, и так уже возбуждённый, и заинтересованный, и поражённый прежними словами Таганова, вряд ли мог ожидать, что он скажет дальше.

– Да просто … все последние произведения школьной программы невозможно читать, там всё время речь идёт о любви! – сразу заявил Костя. – По мне, это как-то скучно, занудно. И вы не представляете себе, Татьяна Анатольевна, как меня эта тема уже достала! Уже вот тут сидит, – Таганов показал на шею. А класс вовсю уставился на него.

– Я не знала, что вас это беспокоит, – заметила Фёдорова.

Костя, воспользовавшись моментом, решил продолжить:

– Но самое ужасное, что современные писатели вовсю продолжают её затрагивать! И особенно это касается поэзии – она вообще вся в любви, – Костя показал характерный жест, продемонстрировавший его неприязненное отношение к поэзии. – Но если мы обратимся к рассказу «Гранатовый браслет», то там это вообще доведено до крайней степени. Этот Куприн не просто пишет о любви. Он поднимает тему безответной, неразделённой, истинной любви – и, похоже, совсем не понимает, о чём пишет. Лично я всего этого ни слышать, ни читать не могу! Мне это вообще не нравится! Читать «Гранатовый браслет» и изучать его я вижу крайне постыдным для себя занятием! Вот моё отношение к такой литературе! И вот почему я не хотел идти на сегодняшний урок!

– Но позвольте, Таганов, – обратилась к нему Фёдорова, которая, в отличие от класса, кажется, была готова к его последним репликам, – неужели вы что-то имеете против любви?

– Да, имею. Много чего имею, – с гордостью произнёс Костя.

– Это становится интересно… – произнёс я на ухо Сане.

Лица учащихся стали выражать ещё большую заинтересованность – в классе, включая Фёдора и Владимира, не было ни одного человека, которому не было любопытно, что дальше скажет Костя. Ему удалось по полной возбудить публику.